Если сидеть тихо-тихо в ночной степи, то рано или поздно можно услыхать тонкие голоса полевых духов, что появляются прямо из подсолнухов. Они смеются, танцуют и поют, а самые древние из них собирают молодых подле себя и рассказывают о том, что человеческая любовь сгубила больше душ, нежели самая кровавая война.
Черешневое, июнь 1993 г.
К новому лету Миша заметно повзрослела и вытянулась: ее короткий летний сарафан не мог больше скрыть округлостей ее тела, высокой груди, стройных бедер. Она стала почти на голову выше старика, начала проявлять живой интерес к девичьим и женским журналам, любовным романам. Ее длинные и густые темные волосы обрамляли загорелое лицо, на котором сапфировыми искорками всегда сверкали синие глаза. Все чаще Степан, привозя старику почту, с интересом заглядывал в сад, выискивая там глазами молоденькую внучку. Эти изменения не могли пройти мимо внимательного ума Захара, в один из дней он сурово поглядел на почтальона и рявкнул, чтобы тот больше не смел ступать за ворота, а звал его к калитке.
Девушке исполнилось шестнадцать. Изменилась она и в своих привычках -- теперь она больше любила гулять по степным просторам в одиночестве или в сопровождении калеки-пса, нежели сидеть по вечерам с дедом в его гостиной, перебирая журналы. Захар не придавал этому значения и не обижался, в конце концов, молодой девушке не может быть постоянно в радость навязчивое общество старика.
После обеда Захар дал внучке два больших жестяных ведра и велел собрать всю вишню в саду. Недавно прошел ливень, земля под тенью лиственных крон все еще была сырою. Пока дед отмывал в летней кухне склянки и банки, готовясь варить компот и варенье, девушка взобралась на шершавый ствол вишни, ветви которой уже сгибались под тяжестью плодов. Она подвесила пустое ведро на сухую корягу, торчащую рядом, и принялась за свою работу. Весело напевала она себе под нос въедливые песни, что передавали в вечерних передачах по радиоточке, бросала сочные красные ягоды в ведро, а те, звонко ударяясь о его железные бока, будто вторили ее песне. Боцман, привлеченный ее голосом и шумом ветвей, уже крутился внизу, с интересом наблюдая за тем, как Миша собирает урожай. Она быстро наполнила первое ведро, осторожно спустилась с дерева, поставила его рядом, взяла пустое и вновь забралась на вишню. В этот раз она вскарабкалась повыше, чтобы сорвать даже те плоды, что росли на самой верхушке. Она уже протянула руку, ухватив тонкую ветвь, как вдруг рядом раздалось гневное жужжание. Из потревоженного осиного гнезда, что располагалось под затронутой ветвью, стремительно вылетали недовольные обитатели. Целый рой окружил девушку, с криком она отбивалась от них, пытаясь поскорее спуститься вниз, но разъяренные насекомые и не думали отступать. От укусов у девушки невыносимо жгло руки и ноги, а особо надоедливые осы даже сумели ужалить в спину, проткнув своими жалами ткань ее тонкого платья. Досталось даже любопытному псу: тот сперва непонимающе глазел на Мишу, наклонив голову вбок и пытаясь разгадать причину ее странного поведения, а затем, схлопотав осиным жалом в морду, с визгом вскочил и бросился наутек, ковыляя и неловко загребая лапами.
Захар уложил внучку на кровать, смазал каким-то снадобьем ее зудящие и распухающие укусы, строго наказал ей спокойно полежать до вечера и не расчесывать ранки. Чтобы отвлечь девушку и заставить ее на время позабыть о боли, он принес ей побольше книг да журналов, свалил их в кучу в изголовье ее кровати. Поставил рядом кувшин с водой, несколько свежих и ароматных сахарных кренделей, что испек рано утром.
-- Экая ты невезучая! И куда только глядела? -- сетовал он, закончив обрабатывать кожу мазями. На улице испарялись последние проявления недавнего ливня -- палящее полуденное солнце выжигало землю, иссушало лужицы на плитах во дворе.
-- Давайте, дедушка, больше никогда не будем варить варенье, я что-то совсем потеряла к нему интерес, -- жалобно просила девушка, с тоской разглядывая свои раздувшиеся руки. Особенно досталось той, которою она держала злополучную ветку: осы искусали ее от пальцев и до плеча, не оставив на коже ни одного живого места.
-- Поглядим, как ты зимою запоешь, когда в холодные вечера захочется тебе горячего чаю с вареньем. Да и ничего плохого с тобою не случилось, отлежишься до заката, а там уже мазь снимет воспаление и отеки. Утром будешь как новенькая, будто и не искусал тебя целый осиный рой.
-- Хорошо Вам, дедушка, говорить. А у меня руки огнем пекут, будто кипятком облитые.
-- Бывали у меня случаи и похуже твоего. Так что ты зря разнылась... Вот однажды на войне снаряд разорвался прямо перед одним из наших солдат. Пробило ему осколками половину тела, позастрявали они намертво и в ногах его, и в животе. Те, что было видно и те, что торчали хоть немного, мы из него достали и раны обработали. А остальные под шкурой засели. Тогда я взял вилку, стал выковыривать осколки зубцами, один за другим, один за другим. Так и достали их все. Крови, конечно, солдат знатно потерял тогда, а шрамы остались жуткие. Особенно на ногах, от колена и до бедер. Там и вовсе живого места не было. Грешным делом, помню, подумал я еще: "Слава Богу, что хоть хозяйство не задело"! Вот уж где мучение у человека было.
Миша скривилась и с недоверием посмотрела на старика:
-- Что-то истории у Вас, дедушка, больно странные да невероятные. И не очень обнадеживающие.
-- Это я тебе к тому говорю, что всегда гораздо хуже может быть. А потому не нужно ныть да жаловаться, приучайся терпеть и стойко переносить любые испытания.
Он распахнул настежь окно и отправился заниматься своими повседневными делами.
В комнату залетал легкий душный ветер, слегка покачивая ажурные белые занавеси. За домом кричали и суетились ласточки, иногда их небольшие стайки проносились мимо окна спальни, отбрасывали плоские серые тени на стены спальни. Миша сперва разглядывала картину, что простиралась за ее окном: светлые ряды частокола, аккуратные кусты сирени, яблочные ветви, синие и желтые полевые цветы, чьи семена, принесенные степным ветром, прижились и проросли на участке старика. Вверху бирюзовым полотном нависало летнее небо, а по нему лениво плавали скудные огрызки белоснежных облаков, похожие на бесформенные комья снега. Где-то под окном деловито кудахтали куры, вспахивая землю своими когтистыми лапами. Издали доносилась приглушенная брань Захара, навязчивый лай Боцмана.
Миша и сама не заметила, как заснула, а когда она открыла глаза, то за окном уже начало смеркаться, небо подернулось оранжево-розовой дымкой, небосвод вдали потемнел.
Она села на кровати и с облегчением обнаружила, что старик оказался прав: отечность после укусов почти прошла, кожу больше не жгло, остались лишь мелкие красные пятна на местах прежних волдырей.
Девушка обулась и вышла во двор. В окнах летней кухни приветливо горел свет, гремели сковородки и кастрюли, что-то шипело на плите -- Захар готовил ужин. Под окном развалился пес, лениво помахав Мише хвостом в знак приветствия. Начинали стрекотать вечерние кузнечики, их монотонное и навязчивое пение становилось все громче, на балке стали просыпаться первые лягушки. Июньская деревенская ночь была наполнена запахами цветущей акации, свежей скошенной травы, пыли и сырости. Припозднившиеся ласточки спешно залетали в двери сарая, исчезая под темными сводами прохудившихся деревянных балок, в свои гнезда.
Мише показалось, что из деревни наверху доносятся слабые звуки музыки, что по ночному воздуху с той стороны в балку плывут обрывки песен. Она хотела было постоять во дворе еще какое-то время, чтобы прислушаться получше и убедиться в этом наверняка, но бесчисленный комариный рой уже вышел на кровавую охоту, а быть вновь искусанной девушке совсем не хотелось.
Она отворила дверь кухни, покрытую глубокими трещинами на темно-зеленой краске, вошла внутрь. Пес, до этого спокойно и безучастно отдыхавший неподалеку, тут же с завидной прытью проскользнул на кухню и уселся подле плиты, выпрашивая у Захара угощения. Тот увлеченно накрывал на стол, где уже громоздились тарелки и блюда. Миша заметила пестрый салат из свежих овощей, ломти хлеба с домашним маслом, посыпанным солью, тонко нарезанные соленые огурцы, куски запеченной курицы, большой графин с компотом и еще один, поменьше, с чем-то темно-красным внутри.
-- По какому случаю пир, дедушка? -- спросила она, усаживаясь на стул и пододвигая к себе тарелку. Она успела сильно проголодаться и теперь с нетерпением ждала начала ужина, жадно разглядывая содержимое стола. Захар явно пребывал в добром настроении. Он слегка пританцовывал, расставляя приборы по столу, а затем вытащил из кухонной тумбочки два прозрачных бокала из тяжелого стекла и поставил их у своей и у внучкиной тарелок.
-- А зачем нам повод? Сегодня хороший день, у нас богатый фруктовый урожай, а в сентябре мы будем собирать мешками и овощи, забьем ими погреб до отказа. Так почему бы не порадоваться просто так? -- он сел за стол, налил Мише немного вина, а потом наполнил и свой бокал.
-- Я-то решила уже, будто Вы так рады тому, что я не померла от осиных укусов.
-- Не померла -- вот и славно! -- пошутил Захар в своей обыденной грубой манере, подмигнул внучке и они принялись за еду.
После ужина Миша вымыла посуду, прибрала со стола и вышла к колодцу во двор, где уже сидел на лавке Захар, покуривая свою сигарету. Ночь была ясная и лунная, мерцающие звезды заполонили весь небосвод, наталкиваясь и тесня друг друга, а желтый месяц висел прямо над трубою на крыше, будто его туда подвесил какой-то незадачливый трубочист.
-- Сегодня весь вечер в деревне у кого-то музыка орет. Я уж было подумал, что свадьбу кто гуляет, но потом вспомнил, что там одни дряхлые деды да бабы, которым через год в гроб пора укладываться, -- сказал Захар, кивнув головой на холм, что чернел позади лавки.
-- А я-то думала, что мне померещилось, когда из хаты выходила.
-- Видать, гости к кому-то нагрянули. Здесь такое нет-нет, да и случается. Лишь бы в балку к нам не спускались, не совали повсюду свои любопытные носы.
Миша уселась рядом с дедом, вытянула ноги, облокотилась о деревянную спинку скамьи. Под слабым светом одного-единственного дворового фонаря кружил рой комаров, ночных мотыльков и странных полупрозрачных бабочек. Из огорода доносилось громкое кваканье лягушек, а рядом с лавкой сопел спящий пес.
У Миши, захмелевшей от вина, в ногах была странная легкость, а мысли в голове ее спутались в неразборчивые, таинственные ощущения.
-- Дедушка, а Вам случалось такое чувствовать, ну что-то сродни необъяснимому радостному предвкушению? Как будто нечто хорошее непременно должно произойти с тобою, судьба готовит счастливые события? И ты это чувствуешь, но объяснить никак не можешь? -- спросила она вдруг, глядя поверх садовых деревьев на ночное тихое небо.
-- В моем возрасте я могу предвкушать от судьбы только появления гостьи в саване с косою за плечом.
Захар выпускал в черное небо сероватые облака дыма. Светлый ворот его рубахи был влажным -- на дворе, несмотря на поздний час, стояла духота. Задумчиво он почесывал натруженными загорелыми руками свое лицо, впалые щеки, поросшие седой редкой щетиною, острый подбородок. Под густыми сизыми бровями его поблескивали синие глаза, отражая блики фонаря, висящего у ворот над калиткою. Некогда каштановые кудри его все еще завивались тугими спиралями, но теперь уже они давно были блеклыми да серыми.
-- Мне так жаль Вас, дедушка! -- неожиданно внучка прильнула к сухой фигуре старика и обняла его. -- Вы здесь совсем один, никому до Вас нет никакого дела, никто Вас не любит. Я приехала к Вам без Вашего разрешения, не сказала ни разу Вам слов благодарности, а ведь Вы заботитесь обо мне, кормите меня и печетесь о моем здоровье. Если бы не Ваше доброе сердце, то меня бы отдали в какой-нибудь приют, где я бы умерла от горя и тоски! Пусть все думают, что Вы злой и скверный, но я Вас все равно люблю, спасибо Вам, дедушка, за все, что Вы для меня сделали!
Старик сперва опешил, не зная что и ответить. Он невольно замер, и только сигарета в его зубах продолжала дымиться и выбрасывать снопы оранжевых искр на каменные плиты двора.
-- Эко тебе вино ударило в голову! Время уже позднее, иди спать укладывайся, я докурю и тоже в кровать пойду. Завтра на рассвете встать придется, на огороде и в саду непочатый край работы. Днем на такой невыносимой жаре работать будет невозможно, так что до обеда нужно нам со всем управиться.
Девушка уснула, едва ее голова коснулась подушки и безмятежно проспала до самого рассвета, пока Захар не стал настойчиво колотить в ее дверь, советуя поторопиться и не мешкать. Только лишь поздней ночью она вдруг проснулась, услыхав неподалеку играющую музыку. Ей показалось, будто мелодия стала совсем близкой, звучала уже из самой балки, а не из деревни на холме. Но она тут же закрыла глаза и вновь провалилась в глубокий сон.
Черешневое, июль 1993 г.
В середине лета в доме Захара работы для девушки значительно поубавилось. В такое пекло управляться на огороде или в саду было невозможно. Они вставали рано утром, заканчивали свои дела еще до обеда, а потом уходили в дом или в тень двора, укрываясь от палящих солнечных лучей. Захар обычно дремал в кресле или лежал на застеленной кровати, нацепив очки и разгадывая кроссворд, а Миша запиралась в своей комнате, включала радио, усаживалась на подоконник у распахнутого окна и принималась мечтать о чем-то своем, рассматривая клочки далеких полей, что проглядывали сквозь заросли сирени при каждом дуновении летнего ветерка.
В один из таких знойных дней она вдруг заприметила кого-то за частоколом. Густые заросли садовых кустарников не давали разглядеть нежданного гостя, но Миша точно поняла, что у ворот кто-то есть. Осторожно она выпрыгнула босыми ногами за окно, тихо пробралась между деревьями в саду, выглянула за калитку. Там уже было пусто, но по дороге в деревню неспешно плелась чья-то фигура. Отсюда уже было не разобрать, но девушка точно была уверена, что это не Степан и ни один из жителей Черешневого.
Миша колебалась недолго: уже спустя пару минут она обулась и решила проследить за странным человеком. Захар едва слышно похрапывал на кровати, сжимая одной рукой газету. Пес развалился под соломенной крышей колодца во дворе, изнывая от жары.
Когда фигура таинственного гостя скрылась за холмом, девушка побежала во весь опор, чтобы успеть настигнуть его. Одним рывком она преодолела наклонную тропу, остановилась за массивным орехом, растущем на обочине, перевела дыхание и выглянула из своего укрытия. Незнакомец уже был в деревне, так же неспешно он шел какое-то время меж ютящихся по обе стороны домов, а потом внезапно юркнул во дворик одного из них. По спине девушки катились крупные капли пота, солнце достигло своего зенита и теперь выжигало все вокруг, что не успело схорониться в спасительной тени. Лоб ее взмок, к нему прилипли пряди влажных темных волос, но она даже и не подумала поворачивать назад.
Стараясь двигаться как можно тише и осторожнее, добралась она до забора, за которым скрылся незваный гость, присела пониже и взглянула в щель между досками. Двор был чистый и ухоженный, под навесом подле него стояли выкрашенные в зеленый цвет лавки и длинный стол. У входа в дом росли большие красные, желтые и сиреневые цветы и виноград, лозы которого тянулись вверх, к окнам чердака. В аккуратно побеленной летней кухне кто-то готовил еду, слышались голоса. Из распахнутого окна дома, что глядело во двор вишневою занавеской с рюшами, доносилась музыка. Во дворе никого не было, только большой пес спал около своей деревянной будки на цепи, да парочка гусей изредка высовывала любопытные головы на длинных шеях из кустов в саду.
И тут Миша заметила, что вишневая занавеска колышется на окне даже без всякого ветра, пригляделась получше, и сердце ее будто ухнуло куда-то вниз: из-за полупрозрачной ткани на нее внимательно смотрело чье-то лицо! Не помня себя от ужаса и стыда, она бросилась вниз, в сырую спасительную балку, бежала так быстро, что деревья и дикие кусты у дороги смазались в одну сплошную линию, а знойный ветер громко свистел в ушах. Уже преодолев половину пути, она будто откуда-то сверху услыхала чей-то оклик и смех, а потому побежала еще быстрее. Еще бы совсем немного и она, должно быть, смогла бы взмыть в жаркое июньское небо, взмахнув руками, словно птица, оттолкнувшись посильнее израненными стопами от горячей земли.
Стрелою влетела она в калитку дома старика, закрыла ее на все засовы, бросилась в летний душ и долго стояла под прохладными струями воды, приходя в чувство, сгорая от стыда и сожалея о своем глупом поступке...
Вечером она отправилась в свою комнату с новой книгою, что накануне привез Степан. Устроилась на подоконнике, свесила с него ноги и с упоением погрузилась в чтение стихотворений. Небольшой томик в темном переплете открывался с трудом, девственные и белые страницы его пестрели четверостишиями, плотно прижимались друг к другу. На корешке буквы золотистого тиснения складывались в неизвестное имя автора. Картины из прочитанных строк будто представали перед ее внутренним взором, да так ясно и отчетливо, что девушка могла разобрать каждую деталь, словно это был вовсе и не мираж, не вымысел ее живого ума. Она даже как будто и впрямь услыхала скрип покрытых мхом досок, почувствовала пыльный и сырой запах ветхого дома, ощутила на своей коже пронизывающий холод осеннего воздуха.
"Заброшенный дом, будто дряхлый старик,
скрипит под порывами ветра;
давно потерявший свой истинный лик,
как трость обнищавшего мэтра.
В объятьях холодной невзрачной степи, сверкает дырявою крышей, и тишь в плесневелых покоях внутри
Тревожат лишь птицы и мыши.
На стенах потресканных блики светил как будто из мира иного; И каждый, кто внутрь войти бы решил
погряз в паутине былого.
На полках запыленных тысячи строк хранятся уж больше столетья. Там в томике каждом -- засохший цветок
увядшего чувства соцветья.
Почти развалившийся старый очаг с поленом обугленным в пасти, Он словно свидетель былых передряг
и будущих, новых напастей.
Заброшенный дом, тленный гость небытья,
оставленный кем-то навечно.
Увязший в оковах из пыльного сна,
старинный портал в бесконечность..."
Девушка еще раз перечитала строки и ей вдруг подумалось, что их автор, как и она сама, мог бы жить сейчас в таком же далеком месте, дышать тем же удушливым летним воздухом. А быть может, что и впрямь он ютился в эти минуты где-то в дряхлом доме в степи, за далекими тихими полями или на окраине соседнего села?..
Захар тоже получил новые газеты и журналы, а потому уже давно сидел с ними в гостиной, почитывая новости и разгадывая кроссворды. Небо над домом уже начало темнеть. Сперва сумрак стыдливо и нерешительно наползал со стороны полей, подбираясь к дому все ближе и ближе, а затем отважился и поглотил его целиком. Кузнечики тут же завели свою привычную песню, приветствуя знойный и удушливый мрак. Миша не сразу заметила, что рядом с окном в который раз пролетел небольшой камешек. Следующий ударился о кирпичную стену неподалеку от ее окна, отскочил и приземлился на пол темной комнаты. Девушка отложила книгу в сторону, подобрала камешек с земли и выглянула в окно, привстав ногами на подоконнике.
В слабом свете фонаря над калиткой увидеть можно было немного, но она тотчас разглядела знакомую фигуру. Нерешительно застыла она на месте, испытывая и ужас, и удивление, и любопытство одновременно. Должно быть, она бы так и не решилась подойти к калитке, если бы оттуда вдруг не заиграла тихая музыка. Набравшись смелости, Миша перелезла через окно, босиком добралась до калитки и остановилась.
-- Что ж ты так быстро убежала днем? Я и поздороваться не успел.
Насмешливые зеленые глаза молодого человека с неподдельным интересом и наглостью изучали лицо девушки. Миша молчала, испытывая смущение и волнение, глядела то на своего ночного гостя, то себе под ноги, на каменные плиты.
Казалось, гость почувствовал неловкость и напряженность момента, уловил смущение девушки, а потому он мигом исправился и сменил тон:
-- Позволь мне попросить прощения за свой поздний визит и представиться. Я приехал к родным на лето. Сегодня я уже наведывался к твоим воротам, ничего плохого у меня и в мыслях не было, я лишь поддался соблазну поглазеть на дом, что стоит на отшибе. Я сожалею, если напугал тебя.
Голос молодого гостя вдруг стал мягким, тихим, вкрадчивым. Он ласково улыбнулся девушке, сделал шаг вперед и протянул ей свою руку, просунув ее между прутьями калитки.
-- Меня зовут Андрей. Могу я рассчитывать услышать и твое имя?
Миша все еще колебалась, когда протягивала свою ладонь незнакомцу. Тот крепко, но осторожно пожал ее, вновь ободряюще улыбнулся и показал на пространство вокруг себя.
-- Здесь у вас очень красиво. Я люблю изредка наведываться в эти края, когда у меня находится для этого достаточно свободного времени... Думаю, мне полагается пригласить тебя куда-нибудь за неудобства, что я тебе причинил. Но, к сожалению, здесь и пойти-то некуда, поэтому... Быть может, ты согласишься составить мне компанию на вечерней прогулке?
-- Миша.
-- Прости?
-- Меня зовут Миша... В этих местах не самое распространенное имя, но уж какое есть, -- добавила девушка, заметив, что на лице незнакомца появилось явное недоумение.
Тот вдруг сделал еще один шаг вперед, почти вплотную остановился у калитки, и теперь его лицо хорошо можно было разглядеть под сиянием желтого фонаря. У него были светлые, густые волосы, которые напомнили Мише сухие пшеничные стебли на полях, окружавших деревню со всех сторон. Ровный, прямой нос и искрящиеся глаза, которые казались то желтыми, то зелеными. Он был широк в плечах и хорошо развит, его крепкий белый торс едва умещался в тонкую летнюю рубашку -- ткань ее на спине и груди была сильно натянута. Ночной гость был одет слишком опрятно и вычурно для этих мест: старательно выглаженные бежевые брюки, светлая обувь на ногах без малейших следов пыли и грязи. По аккуратно подрезанным ногтям и белой, гладкой коже его рук Миша сразу поняла, что тот никогда не занимался тяжелой работою -- не вспахивал землю, не смотрел за скотом, не пропалывал сорняки и не стирал белья в тазу, натаскав сперва воды из колодца. Юноше совсем недавно исполнилось двадцать. Поездка в глухую деревню была для него развлечением, он не трудился здесь и не пачкался на огороде, не падал по вечерам в постель, обессиленный после всех дневных забот.
Миша украдкой взглянула на свои руки и тут же сжала их в кулаки, стыдливо спрятав ногти в ладонях. Загоревшие дочерна, с неровно подрезанными ногтями, потрескавшейся кожей на пальцах, они оставались грязными даже тогда, когда Миша отмывала их в тазу с грубой щеткой и мылом. Черная земля степи намертво въедалась в ее тело, ежедневная работа на открытом солнце иссушала кожу на руках и пальцах, делала ее темной и тонкой.
Пока девушка разглядывала незнакомца, тот отвечал взаимностью и так же внимательно изучал и ее лицо. Наконец, чтобы прервать неловкое молчание и нарушить долгую паузу, он вновь спросил:
-- Так что же, ты прогуляешься со мной?
-- Боюсь, что я для тебя не самая подходящая компания. Под вечер я убирала у свиней в сарае, думаю, что на моих ногах все еще остались помои, хотя, как истинная леди, я очень долго и старалась их отмыть.
Миша хотела смутить и застыдить гостя точно так же, как смущалась она сама сейчас в его присутствии. Внезапно страх и испуг ее пропали, зато на смену им пришли какие-то другие, горькие и сжимающие сердце чувства. Она сердилась и на саму себя, и на свой никчемный, неухоженный внешний вид, одновременно злилась и на незнакомца, который, не ведая того, заставил ее вдруг остро осознать свою убогость, когда она так невыгодно и жалко предстала на его фоне. Где-то в горле предательски сдавило, стало трудно дышать. Несчастная девушка впервые в жизни испытывала отвращение к своей плоти, жалела себя и стыдилась этого, и даже вроде бы завидовала гостю, который сейчас внимательно глядел ей в глаза, стоя совсем близко, отделяемый от ее тяжелых мыслей лишь тонким слоем металлической ограды.
Ее с головой захлестнуло горькое желание оттолкнуть Андрея -- пусть он возненавидит ее так же сильно, как она сейчас ненавидела себя. Пусть и его станет тошнить от ее облика, от ее слов. Словно бесы раздирали душу девушки изнутри своими острыми когтями, причиняя невероятные страдания, которых до этого вечера никогда прежде ей испытывать не приходилось. Кровь хлынула ей в голову, вдруг стало жарко в груди, ее спина и лоб взмокли. Собрав все свои силы, она продолжала стоять, словно ни в чем не бывало, глядя гостю прямо в глаза, хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось броситься обратно в свою комнату, упасть лицом на кровать и разрыдаться, проклиная свою злую судьбу, свою несовершенность и даже самого Андрея.
Однако тот вдруг засмеялся, хлопнул в ладоши и сделал галантный жест, приглашая девушку покинуть свое убежище и выйти к нему:
-- Уж я это как-нибудь переживу!
Миша отворила калитку и босыми ногами ступила на мелкие камешки, щедро насыпанные Захаром у ворот. Поразительно, еще всего лишь несколько мгновений назад она всерьез испугалась своего ночного гостя, испытывала настоящую тревогу и неуютную неловкость, стоя рядом с ним под фонарем, у которого кружились в безумном танце ночные мотыльки. Теперь же от всего этого не осталось и следа. Напротив, она нагло взглянула на Андрея снизу вверх, расправила подол своего старенького выстиранного сарафана.
-- И где же мы будем гулять? Едва мы отойдем от калитки, как сразу же окажемся в полной темноте. Быть может, ты и бесстрашен, но мне совсем не хотелось бы рассечь свои ноги о камни или наступить на спящую гадюку.
Андрей улыбнулся и достал из кармана небольшой прямоугольный предмет. Куда-то надавил пальцем, и вдруг заиграла тихая музыка, а сбоку загорелся рыжий фонарик, рассеянный свет которого тут же выхватил из темноты и дорогу под их ногами, и чахлые кусты на обочине.
-- Это я привез с собой из Америки. Здесь и радио, и проигрыватель, и фонарь. Все, что нам нужно, чтоб скрасить ночную прогулку среди темных полей.
Они медленно обогнули дом старика, спустились вниз, к самой балке, где уже во все горло орали лягушки, плескаясь в болотистой низине, шлепая по вязким кочкам своими перепончатыми лапами. Сперва они шли молча. Андрей крутил ручки своего переносного радио, делал музыку то тише, то громче, настраивал частоту сигнала и лишь изредка мельком поглядывал на девушку. Миша плелась рядом, как будто с интересом изучая камни и ухабы, что попадались им на дороге. Она старалась идти не слишком близко к Андрею, но фонарь давал лишь узкий луч яркого света, а потому отойти далеко от парня она не могла. Они осторожно спустились по влажной траве к болоту. Его обитатели, неожиданно встревоженные светом и музыкой, спешно прятались в зарослях балки.
Андрей остановился у большого поваленного дерева, что многие годы покоилось здесь у самого болота, частично погружаясь в него тонкими ветвями и верхушкою. Он осветил фонариком мертвый орех, проверил ногой кору на прочность, а затем жестом пригласил Мишу присесть, тут же последовал ее примеру и примостился рядом. Сделав музыку совсем тихой и погасив фонарь, он убрал проигрыватель обратно в карман, оглядел ночное болото, не поворачивая головы произнес:
-- И каково это, жить здесь?
Миша молча пожала плечами, показывая, что когда не можешь выбирать, то и нечего об этом думать. Андрей повернул голову и пристально взглянул в глаза девушки, щурясь в ночном сумраке, а та равнодушно глядела вдаль, поверх густых зарослей осоки. Робкий ночной ветер стыдливо приносил с собой слабый запах мужского лосьона, терпкий аромат новой кожаной обуви. Должно быть, незадолго перед спуском в балку Андрей брился и принимал душ -- от кожи его сильно пахло цветочным мылом, а от волос -- шампунем.
-- Ты ведь явно не здесь родилась, ты совсем не похожа на жительницу этой деревни.
-- Отчего же? Платье мое слишком чистое? Или зубы не успела все выбить?
Андрей отмахнулся от злой шутки, развернулся всем телом к девушке. Какие-то доли мгновения он серьезно глядел на нее, а потом тихо и горячо зашептал ей почти в самое ухо, едва ли не касаясь своими губами ее волос:
-- Я знаю, отчего ты так ведешь себя. Наверное, ты сейчас думаешь, будто я заносчивый и ветренный, вынужден искать себе занятий и развлечений в этом захолустье.
Пока Андрей говорил, девушка повернула к нему свое лицо. Теперь она чувствовала его дыхание на своей коже, видела слабые блики в его расширенных зрачках. Молодой человек уже было подался к ней, как внезапно Миша вскочила на ноги.
-- Развлекать тебя -- не моя забота. Ты можешь хоть до рассвета у болота торчать, а мне вставать рано и дел невпроворот. Всего хорошего!
Андрей даже не успел попрощаться и провести свою неприветливую собеседницу до дома -- та, едва закончив говорить, уже скрылась за пеленой темной ночи, сорвавшись с места и приминая траву босыми ногами.
Тихо и осторожно забралась она в окно спальни, выглянула в прихожую. Старик уже спал в своей кровати, свет повсюду был погашен. Очевидно, он решил, что внучка его зачиталась допоздна и уснула, не стал ее тревожить. Ночная вылазка девушки осталась незамеченной.
Теперь она лежала в своей постели и смотрела на белеющий потолок над головою. Слабые дрожащие тени на нем сплетались в странные и причудливые узоры. Вскоре за калиткой показался слабый огонек. Андрей возвращался в деревню на холме. Огонек не замер и не замедлил своего хода, когда настиг границ ее дома -- так же быстро, как и возник, он удалился прочь, слабея и смешиваясь с мороком вокруг, а затем и вовсе пропал. У Миши вдруг тоскливо сжалось сердце, предательский ком в горле снова мешал дышать, глаза подернула влажная пелена. Она сжала зубы, глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться.
-- Из-за чего здесь сопли на кулак наматывать?.. Пусть убирается туда, откуда явился. Таким, как он, здесь не место... Спать давно пора, вот об этом только и стоит сейчас думать, -- она намеренно придала своему голосу скрипучие нотки Захара. Но долго еще ей грезились зеленые глаза Андрея, бледные искры, танцующие в пелене его черных зрачков, его чистый и низкий голос, от которого сердце замирало вдруг и сжималось от непонятной тоски и боли. Хоть как ни отмахивалась она от своих навязчивых да настырных видений, а стоило ей сомкнуть глаза -- и вновь они плясали перед ее внутренним взором. Не давали покоя и мысли, что сейчас деревня на холме, утопающая в ночной тиши, стала казаться ей совсем иною. Ей даже подумалось, что враз и все вокруг нее сменило свой облик, хотя осталось и прежним. Все это было для девушки и странным, и волнующим. И эта степь, и поля вокруг, и даже дом старика -- теперь не было в мире места лучше и счастливее. Она вспомнила о деревьях в саду, что медленно качали ветвями в удушливом сыром воздухе, который будто замер в ожидании рассвета, вспомнила о бескрайних желтых полях подсолнухов, что убегали за горизонт, об извилистых дорожках, плутавших меж них, о высоком чистом небе, что манило своей прохладною лазурью... Ах, как прекрасны эти края! Как хорошо и легко здесь дышать, как красивы и чисты пейзажи за окнами старых домов, как девственны эти ухабистые прерии, поросшие пестрыми мелкими цветами!..