Сталина. Была ли она или слухи об этом - очередной
трюк почитаемой прессы, а может всего лишь
упёртость кастратов в гареме истории? Но если
она и была, то свидетелем встречи вождей
несостоявшихся империй был всеми любимый,
но неизвестный Штирлиц - Исаев - Исайя Богров.
Он знал и до сих пор знает и хранит эту тайну в
одном из уголков Иерусалима, затерявшегося в
бесконечности вечной столицы Израиля.
Остаётся только одному удивляться -
нашей способности ещё удивляться.
Ларошфуко
... но Бог унизит гордость
Пророк Исайя, 25:11.
Внимание! Безек* предупреждает: каждый звонок укорачивает жизнь на 12 сихот*, а ещё трезвонят СМИ вослед: ночные звонки всегда к беде, если даже ты не отрабатываешь предвыборные долги главой правительства. Меня же спьяну будят по ночам медиумы оголтелого бизнеса, или друзья - охотники за подлым розыгрышем.
_________________
Примечания
Слова на иврите в тексте даны в русской транскрипции, так, как они звучат на улице или пишутся на страницах русскоязычной прессы в Израиле эмигрантами из России.
Безек - Название телефонной компании - монополиста в Израиле.
Сихот, Сиха - Разговор, речь (ивр. транск.) - Условная единица учета длительности разговоров по телефону.
Вот и сегодня телефон заверещал с наглой пронзительностью: опять какой-нибудь продавец пылесосов или друг-чайник дозвонился до потустороннего мира моего сна. Или опять звонок из театра имени “Не может быть”. И если даже ты, как Прометей, прикован Гермесом к телефону, трудно по рокоту первых слов узнать голос звонящего, но сегодня Казимир не говорил и даже не кричал в микрофон. Таким я слышал его впервые. Мне казалось, что он залез внутрь проводов и, пиная эфир ногами, разрывая оплётку плечами, рычал, оглашая телефонные джунгли:
- Встречай меня через два часа на автостанции. Да-да...четырехсотым, твоим арбой с меандром.* К семи прибуду...буду... буду... у ... уу..., по ослиному ревело в проводах негаданное явление Казимира Иерусалиму.*
- Ты же собирался на следующей неделе. Давай колись, что за повод такой спешки, - мычал я в ответ, отряхивая с глаз сон, ещё не ведая - радоваться мне, или напрягаться. Но в ответ Казимир лишь запел явно с чужого голоса:
Эх, рвануть бы мне чеку,
Да взорвать бы мне гранату,
Где ба-Арец* начеку
Генов фонд Чека* с Мосадой.*
Что за бред эта песнь и этот звонок, разрубивший ночь, как бабушка, надвое. Пьян сволочь! Или с ножом у горла. Я пытался в ослабевшем мозгу зацепиться за крючок вопроса:
- Куда ты там вляпался, или тебе яйца прищемили, что ты аж запел не своим голосом?
- Гы.. гы..глюк развесистый. Бегу из Яффы. Войду я в Яффские во-р-р-ота,* - трубка дёргалась от толчков утробного рыка, потом в ней что-то хрустнуло, и Казимир членораздельно выдохнул: - я подал на развод.
- С кем, с Ларисой?
- Со своей судьбой.
- Неужели ты приступом пошёл на гиюр?* - в припадке эрекции национал-патриотизма (это, когда еврей, зная, что он еврей, думает, что он еврей) в своём вопросе я пытался подсунуть ему ответ, но трубка лишь заплакала прощальными гудками.
С Казимиром я не виделся с прошлого лета, а неделю назад в Пурим,* как -
будто прицелясь, он позвонил (угадали - посреди ночи) и, напрягая Безек,
____________________
...твоей арбой с меандром - Номер автобуса Тель-Авив - Иерусалим - 400-ый. На иврите это звучит, как арба мэот.
...по ослиному ревело - Христос въезжал в Иерусалим через Золотые ворота на осле.
...ба-Арец - Арец ( ивр. транск.) - Земля, страна, то есть земля обетованная, Израиль. “Ба-Арец” - на земле обетованной, в Израиле.
Чека - Сокращенное название Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией.
Мосад - Внешняя разведка Израиля.
Яффа - город на границе с Тель-Авивом.
Яффские ворота - Название одних из ворот в крепостной стене вокруг Старого города в Иерусалиме.
Гиюр - обращение в еврейство (ивр. транск.). Процедура принятия иудаизма.
Пурим - Веселый еврейский праздник.
объявился. Казимир, фотограф журнала ”Домовой”, прилетел из Москвы с
группой Киркорова на съёмки очередного клипа в Яффо, а заодно расслабить душу в заведении мадам Средиземноморье (простите за голубой оттенок моря). Казимир был родом из обрусевших шляхтичей, осевших в Витебске. Он жил как все, но однажды напоролся на свое прошлое. Я видел, как он впал в меланхолию, что-то необъяснимо его тяготило и только однажды, провожая меня в Израиль, Казимир сорвался, и рассказал мне историю ненависти своего рода к евреям. Год назад в Германии в газете “Цайт”, а следом и в Польше, появилась статья об истреблении евреев в каком-то маленьком польском городке и среди названных палачей был дядя Казимира.
Потрясенный, он уже больше не мог жить, как прежде. Казимир отправился в Варшаву, терзался в архивах, хватал чиновников за совесть и, наконец, открыл для себя тайну, которую мать Казимира знала, но скрывала все эти годы. Я никогда не напоминал ему о нашем разговоре, но рецидивы мучений Казимира нет, нет, да и давали пену, но мне казалось ненадолго: ведь Казимир был сибарит. Он с шиком любил тратить деньги и изображать из себя отпрыска клана Тайного Зачатия, но только, если в зале его театра был аншлаг и у подмостков под его дудку отплясывала цыганщина в эпикурейских юбках или внимали ему поклонницы, помешанные на тантризме. И на этот раз, как только Казимир дорвался до обжорства по Монтиньяку*, он вспомнил поимённо всех подельников застолья, а я был первым в списке:
- Немедленно завтра, да нет, лучше сейчас приезжай сюда. Оказывается, здесь у каждого еврея владельцы ресторанов все в Тору братья.* Ты не представляешь, какие здесь плиты рыб под финикийским соусом, а с мощным белым “Шевалье-Монраше” я забываю тут о пакостях грядущих гороскопов.
Что мне оставалось? Повязанный обязательствами существования, я который год гоняюсь с дырявым неводом за мелкой рыбёшкой прожиточного минимума и пир во время чумы мне не по карману. Я вяло отнекивался, хотя знал, что упускаю большую рыбу, если не Хема*, то удовольствия.
Уже издохла ночь, а утро не проснулось, и сон безумный крал остаток жизни. Я сполз с кровати, перемалывая левым и правым полушариями липкое досье на Казимира и пытаясь уловить разницу между негаданными радостью и гадостью. Казимир, конечно же, как всякий плотоядный, влипал в истории и женщин, но игры с Государством? И хоть в душе он монархистом был, но прикосновения челяди стряхивал с себя с брезгливостью параноика общества Чистых Тарелок.* Власть он ненавидел за продажность, за пошлость, за то, что она унижала его, за то, что, продаваясь, она сама скупала оптом несчастия людей, молитвы их у райских врат. Сам Казимир говорил об этом неохотно и
_____________
Монтиньяк - Мишель Монтиньяк, автор книги” Секреты питания Монтиньяка”. В основе его метода похудения лежит парадокс ”Ешьте - чтобы похудеть”
...все в Тору братья - население многих городов Израиля (в том числе в Яффа) смешанное: евреи и арабы. Тора (Пятикнижие Моисеево. Основной свод еврейских законов) была дана Моше (Моисею) во время Синайского откровения. Авраам был прародитель, как евреев, так и арабов. В Яффа рыбные рестораны держат в основном арабы.
Хем - прозвище Э.Хемингуэя.
...общества Чистых тарелок - Израильский поэт М. Генделев ( сегодня
сгинувший на широких просторах русской души ) вел в одной из израильских русскоязычных газет кулинарную (готовил нравы) рубрику “Чистые тарелки”.
путано, как истинный художник в образе: “Продажность чувств на серебро не поймаешь. Плёнка, хоть и чувствительная, но на стыд и совесть не реагирует”.
Но так пижонил он давно, во времена колонизации первыми демократами российских отмороженных умов. Сегодня Казимир толкался в очереди постперестройщиков у других образов в долларовых окладах, хоть и молился на старом новоязе:
- Вон какое горбатое колесо, - говорил он, цепляясь за обод, - то колесо, если подфартит, доедет хоть в Москву, хоть в Казань.
- Эйфория, угар, - отвечал я ему, - кто колесо оседлал, того колесо и четвертует. Закон русского пути. Вон тройка. Всё ещё несётся. Дымом дымится. Сидят на облучке евреи в ливреях и лошадей погоняют: старая, как мир, история с Египтом: мы не рабы - мы смертники завета. Истых православных от храма отвращают, в никуда ведут. И я как под колесо глядел. Влип Казимир. Только кто же за ним гонится? Фанфарон Киркоров? В постели среди ночи ответов не ищи. И я отлил, не глядя, глотнул постылого чаю и вновь вернулся на лежбище свершений, где провалился в недопитый сон: Казимир верхом на усатой фаршированной рыбе, покрытой изумрудной попоной с белыми кистями скачет с бутылкой “Шевалье” по автостанции, а за ним с тарелками и ножами, увёртываясь от гнева хвоста, гоняется публика с воплями и прошениями:
”И мне, и мне ещё кусочек безмятежной сытой жизни!”
”Готов я подавиться костью при дележе добычи.”
”Не мне ли партия моя навеяла так много чувства аппетита.”
И я туда же: с паркером в зубах карабкаюсь по усам рыбины к Казимиру и тяну к нему умытую слезами бумажку, наверное прошение о лучшей доле или истерику - молитву моих претензий на калачный рейтинг. Да кто же пустит? Ведь локти стиснуты, как челюсти акулы. И я сваливаюсь под ноги толпы и от боли просыпаюсь. А, может, просыпаюсь с болью? Зачем меня разбудили? Боль утерянного в беспомощной памяти сна. Паскудная явь. Кто же они, те, кто вечно будят континенты, броненосцы, жажду мести и глумление справедливостью? Кто они, любящие меня больше, чем я сам себя ненавижу? Кто они, звонящие в колокола? Множество всех народов, воюющих против Ариила?* За что ты так провинился, Иерусалим? Город, где страх становится сном, а сон страхом, где трагедии разыгрываются, как опереточная фальшь, где Бог уж не приемлет жертвы.
Спросонок я пытался наткнуться глазами на какие-нибудь светящиеся часы. Полседьмого. Казимир будет на автостанции минут через двадцать. Утренняя сигарета натощак хуже похмелья. Машина увешана гроздьями ночной росы и от холода дрожит, но не заводится, и греть её надо, как женщину. Из-за Ар Гило* выкатилось солнце. Оно ударило по каплям росы и зажгло в каждой из них огонь. Одна из капель - моя душа и я, как эта капля, или усохну или скачусь в
безвестность. Не дождётесь! Сейчас я махну дворником и вольюсь в общий
ручей озабоченных психозом выживания. Сосед, оле* из Франции, открыл окно
________________
Ариил - “И как сон, как ночное сновидение, будет множество всех народов, воюющих против Ариила”. Исайя 29:7. Ариил - одно из семидесяти названий Иерусалима. Прав, ох как прав был Исайя. На то он и пророк. Нам жителям Иерусалима и сегодня кажется, что весь мир против нас.
Ар-Гило - Ар - гора (ивр. транск.). Гило - район Иерусалима.
оле - репатриант в Израиль. Отсюда же - алия (ивр. транск.; букв. “восхождение”) - в Эрец-Исраэль на постоянное место жительства.
и рванул аккордеон. Он приучал детей Руана к музыке, здоровому телу и
утерянной Неродине. Хитроумный город выкатывался на тропу войны за клочок амбиций серого, как мозги, асфальта. Подлые светофоры с ловкостью
тореадора упирались красным цветом в рога моего нетерпения. Наконец, где-то в отрогах улицы Бен-Цви* я припарковался на пятачке ещё не обменянной на мир земли рядом с полицейской машиной.
Казимира на автостанции я отыскал не сразу. Маска хитрого еврея закрывала лицо российского гостя. Казимир метался в суете толпы и щелкал затвором. Я с опаской подошел к нему.
- Здорово, Черный, иль не узнал? Ребята в автобусе подарили мне на Пурим карнавальный костюм скрипача на крыше. Я снимал на всех крышах мира, а теперь буду играть на них.
- Что ты мелешь? Пурим закончился вчера. И зачем тебе такой горбатый нос?
- Хочу примерить на себя еврейское лицо.
- А где же рыба? - я попытался вырвать Казимира из непредсказуемой действительности.
- Какая рыба? - растерянно удивился на меня синеглазым объективом Казимир.
- Под финикийским парусом на бутылке “Монраше”.
- Нам, Джимми, теперь не до рыбы. Скажи-ка лучше, как ты относишься к пекинской утке?
- Не с неё ли едят одну кожу?
- Вот, вот. От этой всей истории кожа да кости и остались, а потрошки висят по клюквенным кустам.
Казимира передёрнуло. Я вспомнил, как точно так же он дёргался в школе, когда нам меж лопаток всаживали дифтерийный укол.
- Ты был прав, Джимми. Переехало меня колесо.
- Давай, давай, поехали ко мне. Выпьем, и ты мне всё расскажешь.
Постукивая, потряхивая, подталкивая, согревая глазами, друг друга, мы подошли к машине. Полицейский всё ещё топтался рядом и как будто нас ждал. Глаза у него нервничали. Да полицейский ли это? На голове танковый шлем, в руке газета, наверное, забрало слежки. Неужели попались? Казимир привёз за собой хвост? Да нет же, хоть и дёргается служивый, похоже, он хочет указать моей машине на её недостойное место. А может штативы и кофры Казимира вызвали в нём цеховую солидарность: вместе обживали горячие точки, и рвение сменилось отеческой заботой:
- Пурим закончился, а Ид-аль-кабир* начался, так что, ребята, не лезьте в Восточный Иерусалим.
- Что он говорит? - спросил меня Казимир.
- Он говорит, что если ты сейчас не расколешься, то нас повяжут.
- Шутка от Шурика?
- Жутко от ШАБАКа.*
Казимир заволновался:
- Исайю ищут. Он всё ещё в обойме. Ты мне скажи, средь ваших полицейских есть русские шпионы?
Я дал растерянный гудок и вывернул направо.
__________________
Бен-Цви - Название одной из улиц в Иерусалиме.
Ид- аль-кабир - Один из главных мусульманских праздников.
ШАБАК - Служба безопасности Израиля.
- Как Лариса? - игру я начал в нейтральных водах, но Казимир даже на безобидный треп сурово озаботился:
- Мы так надоели друг другу, что кажется, пора нам умирать.
Я вспомнил прорастающее изобилием жизни тело Ларисы, и меня вновь
кольнуло: что-то с Казимиром произошло:
- Как Россия? - вопрос мой хоть и дежурный, но сердобольный.
- Вчерашнее завтра. Власть откупилась. Все перекрасились. Даже
Жванецкий, как настоящий еврей, хоть ещё немножко шьёт, но только уже красными нитками и при этом шьёт дело прокисшей демократии. Ещё бы, русской душе с еврейским паспортом вольготно жить, как страусиной голове в
песке. Поверь мне, если в России останется всего лишь один еврей - последний: еврейский дух из городов и полей не выветрится. Россия больна своей историей. А где матушка инфекцию подхватила? Ее из просвещённой Европы Пётр вместе с сифилисом завёз. И болезнь эта зовётся Мораль. И, как водится, после болезни - осложнение чувств: тут и народилась дочь Христа и Морали - Любовь. А до ненависти один шаг. Вот и марширует Россия: шаг налево, шаг направо - вам говорят. Ты спрашиваешь, как дела в России? Сегодня ей уже ни Тютчев, ни Соловки не помогут.
Опять слова. Зачем они, когда в окно не солнце смотрит, а твоя праматерь? Я начал раздражаться. Не любил я гостям из России быть гидом. Им про Иерусалим: смотри, под небом этим столица мира, центр Вселенной, духовное средоточие; мол, всемирная история здесь вся и началась. И под ногами твоими - пустота, ибо ты возвысился. А они вместо того, чтобы умирать от восторга, никуда смотреть не хотят, от чёрного солнца закрываются и только талдычат - какая сволочь их последний начальник в редакции в Москве или на мылодробильном заводе в каком-нибудь Засранске.
- Казимир, с тобою что-то происходит, ты лучше посмотри в окно. Теперь не твоя лейка, а ты сам в фокусе Божественного промысла. Я думал здесь ты изведёшь пять банок плёнки.
Казимир, похоже, начал сопереживать и просунул нос направо:
- Что там за склад за колючей проволокой? - он уткнулся взглядом в Кнессет*, - меня друзья перед отъездом просили пошукать в Иерусалиме хранилище культуры под нашу по дешёвке музыку на дисках и всякий театральный хлам на вывоз.
- Это Кнессет, Казимир, как ваша Дума пополам с Кремлём. А что за песни ты мне пел по телефону?
- Какие песни? Это частушки, а напела их мне ночью одна бабушка. Ради её поручения я и приехал в Иерусалим. Она бывшая жена... - Казимир осёкся, зачем-то потрогал над собой микрофон от сигнализации, - давай свернём в какой-нибудь лесок. Чую, за нами слежка.
- Да за тобой Москва. Чего ты так боишься?
- Скажи мне лучше, - Казимир откинулся от пейзажа с колючей проволокой и, прижал мои глаза к воспалённым мозгам, - не знаешь ли ты в Иерусалиме улицу Узиель? Наверное, не знаешь. Поди, секретная она, как наши огороды под Кремлём. Если на ней делают ваши автоматы “Узи”* и селят наших супершпионов - Штирлицев... Уж не номерная ли она?
___________________
Кнессет - Израильский парламент. По периметру здание обнесено забором из колючей проволоки.
Узи - Модель автомата производимого в Израиле.
- Казимир, номерные улицы только на Манхеттене, а Узиель - не автомат, а
человек, и рав притом. И что ты потерял на этой улице?
- Я там нашёл! - Казимир перегнулся и достал из сумки на заднем сидении
фляжку, открутил крышку в виде пузатого тибетского натуропата и отпил из
неё глоток. Фляжка Казимира имела столь же странную судьбу, как и сами рассказы о ней её хозяина. По молодости, покуривая на задах школьного двора, Казимир рассказывал о погибшем отце - лётчике, о том, как друзья его после гибели (а разбился он уже после войны, на радостях доступной жизни, в дуэли на самолетах) установили на могиле дуэлянтов два крыла от злополучных самолётов. Казимиру же в наследство вручили завёрнутый в знамя полка кусок топливного бака, из которого он на Ордынке у самого Пикуса заказал изготовить фляжку.
С годами версии появления фляжки на свет менялись вслед изгибам судьбы Казимира, и последний рассказ о её рождении был почти сакральным. Якобы кто-то проник в Шамбалу и, вернувшись, привёз обломок корабля пришельцев, который по описаниям Казимира, скорей напоминал шишак Дон Кихота. А космическую железку, прежде чем из неё сделали фляжку, вымачивали неделю от уснувшего солнца до молодой луны в растворе мочи и слёз девственницы и подвергли ритуалу Просветления на ложе человека, испытавшего клиническую смерть. Только так можно было добиться непревзойдённого воздействия хранимого в ней напитка на засоренные цивилизацией мозги.
А божественным нектаром во фляжке Казимира всего-то было... молоко, но не простое магазинное, а цельное, доенное из-под одной коровы. Когда Казимир объяснял свою позицию, он морщился, становился похожим на Вольтера и язвительно вопрошал:
- Магазинное молоко? Слитое от стада? От стада стад? - при этом Казимир так вращал глазами, что можно было представить, как губители натуральной жизни перемешивают молоко на фабриках. В Москве, ещё вчера, почти в центре можно было отыскать частный дом, а в нём корову. Все коровы центра Москвы Казимира узнавали, и фляжка его была всегда полным-полна парным молоком.
- А где же ты взял молоко в Яффо?
- В гостинице живёт коза, - машинально улыбнулся Казимир, но тотчас улыбку спрятал, и лицо его покорёжила тень, - я пережил свой потоп, только не вода обрушилась на мой ковчег, а кровь.
Казимир потряс фляжкой и продолжал:
- Вода спала - кровь не спадёт, и мне не спастись. Я теперь, как Ной - выпил вина от вашего виноградника и обнажил себя посреди еврейской судьбы.*
- Но ты же не еврей, Казимир? Здесь много сумасшедших без тебя. А у евреев одна национальность - космополиты. Посмотри на меня. На лбу моем галутное тавро.* Мне лично выжгли его совковой лопатой.
___________________
Я теперь, как Ной -“ И стал Ноах земледельцем, и насадил виноградник. И выпил он вина, и опьянел, и обнажил себя посреди шатра своего”. Брейшит (Бытие) 9:20,21.
Галутное тавро - Галут (ивр. транск.): изгнание, эмиграция, скитание, рассеяние, диаспора, чужбина. Дух галута восходит к ассирийскому пленению десяти колен Иудейского ( Северного ) царства в 8в. до н.э. и Вавилонскому пленению и разрушению Первого храма в 6в. до н.э.
На реках Вавилонских - там сидели и плакали, вспоминая о Сионе.
Псалом 137.
- Евреями не рождаются...
Если зов возвращения занесёт Вас ранним утром на одну из вершин Иерусалима, то оглядитесь окрест. Чистое, умытое росой солнце с удивительной ясностью очерчивает даже самые мелкие детали домов так, что кажется: не сам город перед глазами, а его искусно сработанный макет и достаточно лишь протянуть руку, коснуться крыш, окон, фыркающих на перекрёстках машин, и время начнёт покалывать кончики пальцев и дрожью забираться под самое сердце. И тогда острая боль осознания того, что только здесь Вечность отряхивает со своего плаща прах истории, пронзит вас и вам захочется напомнить забывчивому миру: упавший с неба камень в Дельфы - давно не пуп земли. Если посмотреть на землю глазами Бога, то видно, как Иерусалим поднялся омфалом круглым* и кажется, лишь первый зов, и Иерусалим взлетит над миром в Его объятья.
Но я глядел на Иерусалим глазами Казимира. И ему в диковинку: как ни крути головой, а ни одной трубы не увидишь. Для глаз, уставших от российских дымов над городами, это удивительно и ты понимаешь: вечность не дымится углём, язычеством и каторгой, а живёт в умытых и нагретых солнцем камнях Иерусалима, к ним лишь надо, возвратившись, припасть и очиститься от скверны разума.
Но на то он и Казимир, с въедливым взглядом профессионального фотографа, чтобы примечать вокруг себя всеми видимое, но невиданное: конечно, звёзды зажигают, но кто будет задирать голову, если под ногами так много земной мишуры? Мы уже проехали больницу Шеарей Цедек*, а Казимир вслед, как будто глаза его зацепились за только ему видимый кадр, спросил:
- Джимми, а почему труба квадратная?
Я сотню раз видел эту трубу, торчащую посреди больницы, ну какие мысли может навеять труба, если она не дымит?
Казимир всё больше опрокидывался в свой новый, как самопальный еврей, печальный образ:
- Я понимаю, что больница, - бормотал он, - но не крематорий же. Такие квадратные трубы я видел в Дахау*. Вот ты еврей и мне скажи: если еврей просто есть и ему живётся хорошо, а может даже ещё лучше, он в этом виноват? А если виноват, то кто виновен в его вине?
- О чём ты, Казимир? - его я почти не слышал, а скорей не слушал. Отвлекаться - себе дороже. Ездить по израильским дорогам, что пробираться по минному полю. Несколько крутых поворотов, светофоров и по узкой улочке мы въехали в Яр-Ерушалаим*. Не ехать же сразу искать эту улицу Узиель. Пусть Казимир придёт в себя и, наконец-то, исповедуется. Впереди нас нырнула полицейская машина и мне показалось, что за рулём всё тот же соглядатай в шлеме. Страх, как и Бог - непознаваем. В одном журнале для вечернего чаепития я прочитал рекомендацию по выживанию в дебрях Ego. Оказывается страх, как и душа, после смерти не исчезает, а переселяется в другие тела и там
__________________
...омфалом круглым - Омфал - “пуп земли”. Самый знаменитый из омфалов (возможно метеорит) находится в Дельфах (др.-греч.г. В нем находился храм Аполлона). В Дельфах проходили общегреческие пифийские игры.
Шеарей-Цедек - (ворота праведности, справедливости) Одна из центральных больниц Иерусалима.
Дахау - 1-й концентрационный лагерь на окраине г. Дахау (близ Мюнхена).
Яр-Ирушалаим - Иерусалимский лес. Место отдыха. Находится в черте города.
накапливается. Сродни усталости металла. И тогда от дуновения ветра, от пустого окрика начальника, от фиаско перед любовницей, от пролетевшей ненароком мухи бедняга - сердце рвётся пополам.
Я остановил машину и повернулся к Казимиру. В ушах моих звенело:
виноват, виноват, а Казимир всё говорил: надрывно и бессвязно:
-Я о том, что если обвинять, то надо всех. Или же всех надо оправдать.
Обвиняют или оправдывают всех: от Бога до самих евреев. Но Бог, якобы, ни причём, ибо он неподсуден, а вина евреев - тема скользкая, болезненная, с
антисемитским душком, а потому в притворном обществе запретная. Поэтому и остаются в виновниках трупы плохих вождей. Они теперь пригодны для битья. Вот Гитлер кривляется в каком-то мюзикле, а Сталина загадку пытаются расшифровать по бреду его сочинений. А я тебе, еврею, так скажу. Вот Европа. Какой призрак сегодня бродит по ней? Еврейский мёртвый дух. Я был в Польше, проехал по парижам. Умирающие еврейские кладбища, оставленные Богом синагоги. Евреев продолжают сдавать и предавать, а призрак всё вопиёт, как папаша Гамлета. И о чем он вопит? О Шейлоке,* о Христе, о подаренном миру Боге? Так вот, Джимми, быть евреем на юру и отрекаться от еврейства ради свободы постижения мира - и то, и это несёт в себе вину за Катастрофу, а раз так, то в судьбе евреев в обозримом будущем ничего не изменится: они будут вечно гонимы, преданы, причём преданы своими и чужими.
Завидев интимный, по совместительству шашлычный столик с лавками по бокам средь нагромождения камней и библейской зелени, я остановил машину. Последние слова Казимира, неслышные из-за пульсирующих в моём мозгу вопросов и никогда неслыханные раньше, вдруг отчётливо проявились ощущением: всё же с Казимиром что-то произошло. Казимир свалил с плеч фотодостояние на стол.
- Давай садись и рассказывай, - я решил пойти на абордаж его смятений.
- Ты не слушаешь меня, не хочешь слышать. Вам бы, евреям, только говорить самим.
Казимир выдохнул и встал в позу полного революционного несогласия с наблюдаемым им мироустройством:
- Я спросил тебя. Почему молчишь? Ответь мне, Джимми, прищуром из левантийского угла: почему Европа так не любит евреев?
На вопрос я рассмеялся, причём быстро и качественно. Лицо Казимира съёжилось, как от кисло-сладкого слабительного:
- Ну, что ты скалишь зубы, Чёрный? Смеяться, сидя на унитазе жизни, забавно, как наблюдать в глазок за приговорённым к смертной казни.
- Да вспомнил я урок из жизни анекдотов. На днях меня хамсином прибило в общинный зал. Для нас, совковых, это место вместо профсоюзной синагоги. Трудилась там бригада массовиков-затейников советского разлива с ходячим логотипом “Ман”*. Один из знатных взобрался на подиум и представился социосексологом. Не помню имени его: возможно Иден Спенсер,* нет, вру, вернее Гувернан. Он возглавляет новое направление научно-популярных
_____________
Шейлок - Персонаж пьесы Шекспира “Венецианский купец”.
Ман - мужчина (идиш. транскр.). Огромное число еврейских фамилий восточной Европы оканчиваются на “ман”: Шварцман, Бушман, Брахман.
Иден Спенсер - “Мартин Иден” - роман Д. Лондона. Главный герой романа свихнулся на почве увлечения учением Герберта Спенсера (1820-1903), одного из основателей позитивизма.
козней: поэты за социальный секс. Я думаю, Казимир, вот он-то и ответил на твой вопрос.
- Я тебе про Европу, а ты мне всучить хочешь историю с моральными слезами, - Казимир всякий раз закипал бешенством, когда я души пачкал анекдотом.
- Не плюйся, Казимир. Европа здесь как на ладони. Послушай дальше. Сексуальный социопатолог предложил помутневшему залу проделать опыт: “Кто сможет, - гремел он поднаторевшему в виагре мужскому племени, - усилием мозгов вызвать у себя эрекцию?”
Желающие были, но опыт не пошёл. Наверное, помехой были собственные жены. Они сидели рядом и с тоской заглядывали в штаны своих супругов. - “Вы убедились, - снисходительно сверлил зал учёный поэт, - голова сексу только мешает. И как сказал бы мой коллега папа Карло Юнг*, - подвижник секс-арта при упоминании Юнга зачем-то почесал у себя задницу, - любовь всё покрывает*, любовь всем заправляет, а голова нужна поэту для борьбы с собственным телом”.
И как яркий представитель гавриков* нашего общего дела, итог подвел непременно стишками:
,,С обвисшим х... я не хуже
Горячей гвардии плейбоев.
Я власти стал придворным мужем,
Секссимволом еврейских гоев”.*
Ты спрашиваешь, Казимир, почему Европа нас не любит. А я скажу грубее, хоть смачно, но вернее: она нас ненавидит. Сейчас в обращение входит “евро”. Еврейские гоим и есть евроевреи и в обращении они - как раз миллениум поспел.
Продолжить дальше интим эстрадный славян еврейских, заслуженных секссимволов страны, как это делал в общинном зале начальник сексодрома, мне больше не пришлось. Казимир не стал меня дальше слушать. Наверное, он понял, что я с издёвкой перепеваю его же песни о евреях. Он омрачился, отошёл от стола и присел рядом на большой камень. На плечо Казимира села бабочка.
Она покорно сложила крылья едва видимой чёрточкой в ожидании дуновения ветерка. Бабочка очень хотела взмыть над веточкой, где ещё час назад она висела уродливой гусеницей, искупаться в небесах и явить миру красоту своих одеяний. Она не хотела думать, что через мгновение закончит свою короткую жизнь в клюве прожорливого птенца в дупле соседнего с её родиной дерева. Но бабочка плевала на мой зоодарвинизм. Она заботливо хлопала крылышками и суетилась над Казимиром. Да полноте, бабочка ли это? Уж не маленький ли ангел упал с неба потрудиться над метаморфозами смятений Казимира? А душу свою он совсем измытарил. Евреи его достали. Неужели история с его дядей сломала, заодно с Польшей, и его? Теперь он мучился сам и замучит остальных.
__________________
...папа Карло Юнг - Карл Юнг (1875-1961) - отец аналитической психологии,
папа Карло (известна только дата рождения ) - отец Буратино.
Любовь все покрывает -“ Любовь...Все покрывает, всему верит...” - Первое послание к Коринфянам, 13:7. “Маны”( как и Христос однажды) любят здесь в Израиле сотрясать публику братанием с Новым заветом.
Гаврики - “Маны” любят собирать вместе гавриков слушать “гаррики”.
...еврейских гоев - гой, гоим - нееврей.
Я подошёл к камню и уселся рядом под сенью ангельских забот.
- Оставь, Казимир, евреев в покое. Еврей давно не состояние духа, а профессия. Зачем ты рассуждаешь о Катастрофе, о вине и ответственности? Ты
же ничего в этом не понимаешь и не поймёшь. Снимай свои клипы с Киркоровым. Он хорошо платит. Твои снимки на обложке модного журнала. Отдыхай от Ларисы. И Соня, я знаю, тебя ждёт, не дождётся в Цфате*. А стыд свой утопи в болоте, где дежурные по совести нации стерегут золотой ключик от дверей в наши сердца. Зря стараешься. Мир не изменится, пока жизнь человека будет стоить меньше, чем сенсация о его смерти. Катастрофа продолжается, если еврея убивают лишь за то, что он еврей. Если существует Богочеловек, то, убивая Человека, мы убиваем Бога. Человек, равный себе, и есть Бог. Моисей иль Чехов: по заблуждению или наущению? Вытравливать нужно не раба, а зверя. Для меня покорный раб лучше свободного зверя.
Казимир закурил. Потянулся к сигарете и я. У Казимира было две страсти: чистые рубашки и невиданные сигареты. Каждое утро, где бы он ни находился, Казимир облачался в свежую, часто новую рубашку, причём он делал это с такой торжественностью, как будто одевал её на свою свадьбу или собственную казнь. Кто-то пригласил Казимира на казнь. Ещё неясно: в пустыне исхода или на кресте? А может у врат сознания, где двери в храм отсутствуют, но слишком тяжелы на них запоры.
- Ты что там, в Яффо, обкурился рыбой? - я решительно хотел разъяснений, но по тому, как Казимир дёрнулся на эти слова, я решил сбавить обороты и изобразил игривый тон, - обкурился, обкурился и меня обкурил, раз ты приснился мне верхом на рыбе.
- На рыбе? - даже на выкрашенном утренним солнцем лице Казимира я увидел проступившую зелень.
- Ага! Твой сон, Джимми, не случайность. Змея обожралась своим хвостом, - Казимир соскочил с камня и затаранил воздух вокруг себя, - ко мне действительно приходила рыба и пророчествовала.
Я почувствовал, как в животе моём образовался ком и покатился с тошнотою к горлу:
- Сама приходила или её принесли на подносе? - я все еще хотел спасти себя от новоявленных чудес.
Казимир глянул на меня окорбительно, выругался и нагло сплюнул:
- Заткнись, служивый! Или я уйду, или ты больше не задашь мне ни одного идиотского вопроса.
Я спрятал глаза. Да и Казимир, похоже, чего-то боялся. Он выдохнул и укрылся в тени ветвей от подглядывающего за нами любопытного солнца, но даже по ту сторону света я видел, как с трудом проворачивались его губы:
-Ты же знаешь, как я сатанею, когда освобождаюсь от оков Ларисы. Да мы все такие. Вроде не договариваемся, но мигом отвязываемся, становимся бешенными. Свобода хуже наркоты. Филя со своей старухой слиняли на прием, а мы закатили пародию на оргию. “Давай снимай! - кричал мне Штольцман, - чем ты хуже Кроненберга”.* Я уполз в номер за камерой, да, видимо, обо что-то
________________________
Цфате - Цфат - город на севере Израиля.
Дэвид Кроненберг - режиссер, экранизировавший знаменитый роман Уильяма Берроуза “Голый завтрак”. У. Берроуз (1914-1997) основоположник битничества. Герои романа: героин, наркопритоны, сексуальные извращения.
запнулся, свалился на пол и забылся. Под утро я услышал в номере странный шум. Штатив, который с вечера стоял у окна, (я снимал слайды ночного Тель-Авива) переместился на середину номера и по непонятной причине раскачивался, а на нём стояло блюдо с рыбой, цветным гарниром и пучком
зелени в рыбьей улыбке. Но поверь мне, глаза у неё были живыми, трепетными.
- Не штатив, а дельфийский треножник,* - я осторожно пытался напомнить о реинкарнации мифов в любимые народом анекдоты, но Казимиру было не до смеха.
- Выдержать взгляд этот было невозможно. Я решил освободиться от него, и сам закрыл глаза и, как учил меня наставник Ден, энергию от глаз своих направил к сердцу, и сердце моё открылось, разомкнулось. Откуда пришли слова, мне было неведомо: или рыба говорила, или я услышал их в себе:
- Казимир, ты сменишь имя, веру и судьбу...
Я попытался с рыбой заговорить и, кажется, сказал ей пару комплиментов, но тут позвонила Милена, и пока я говорил, поднос с рыбой исчез.
Прошло всего три дня, а мне кажется, что со мной всё это было в другой жизни. На следующее утро Филя всех замордовал, и я стал в суете о рыбе забывать и реже колоться о занозу пророчества. Клип решили снимать ночью, прямо на набережной, но какая это набережная? Меня Киркоров попросил снять
ключевые точки прохода с измерением шагов: надо точно уложиться в
строчки песни, но работать было невозможно. По набережной непрерывно ездили машины, суетился странный народ, тут же растянули рыбацкие сети. Повсюду громоздились ящики с рыбой и около них горланили продавцы и вожделели покупатели. И когда я в отчаянии сел, мой “Хассель”* тут же полетел в воду. Старуха в инвалидной коляске с толкающей её сзади японо-мать китайкой, а на самом деле, как оказалось, филиппинкой*, врезалась в мой
штатив и только непомерная стоимость камеры заставила меня быть сверхпрытким и поймать её на лету. Воздух куда-то исчез, я задыхался от гнева, но и кричать было бесполезно: старуха, похожая на птицу, застигнутую непогодой на суку, так что казалось - ещё один порыв ветра и её сдует вместе с листвой, вперила в меня глаза, да не глаза, а в пол-лица лишь чёрные зрачки.
Она и не собиралась сматываться с места преступления, а, сделав решительный
жест рукой, остановила свою рикшу властным движением с явным желанием сказать мне что-то. Я стал прятать камеру в кофр и пятиться в толпу, и от старухи, как от греха, быть подальше. А вечером в ресторане я вновь увидел её сидящей в своей коляске в углу под огромной сушёной рыбиной, подвешенной на шпагате к потолку. Она притулилась к аквариуму и, как и днём, сверлила
меня своими черными дырами. Но тут эта сучка Милена, держиморда Киркорова, отодрала меня от пива с рыбой и увезла в гостиницу готовиться к ночной съёмке.
Но самое удивительное произошло поздно вечером, когда я возвратился в ресторан. Ты, конечно, был в Яффо и помнишь, что вдоль всего берега, тоскуя о
_____________________
Дельфийский треножник - Аполлон основал в городе Дельфы Оракул: храм бога, в котором жрецы предсказывали будущее. Наибольшей известностью в Греции пользовался Пифийский оракул. Жрица Аполлона пифия в Дельфийском храме восседала на треножнике.