Шведова Анна Николаевна : другие произведения.

Золотошвейка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.53*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почем нынче услуги золотошвейки? А если вышивать приходится руны в замке колдуна? А если белое перестает быть белым, а у черного появляется множество оттенков? Ведь что может быть проще и яснее: вот злодей, вот герой, вот мудрый советчик, вот любопытная простодушная девица, попавшаяся в историю. Только в жизни не бывает ничего столь однозначного. Злодей оказывается уставшим, больным человеком, считающим своим долгом исправить чужую фатальную ошибку, очаровательный душка-герой запросто продает друга, мудрый советчик забавляется интригами, а девица... Как вы думаете, во что способна превратиться девушка, если над ней малость поколдовать?

Анна Шведова

Золотошвейка.

Глава первая.

Нитки, иголки, путы и тропы

  
   Меня зовут Кассандра Тауриг, Кэсси, и я золотошвейка. Ничего удивительного, в нашем роду все женщины занимались этим ремеслом сызмальства, а семья Тауриг была единственной в городе, несколько поколений державшей мастерскую и лавку при ней. Несмотря на то, что вышивка вообще дело хлопотное, а золотое шитье еще и дорогостоящее, за долгие годы спрос на него не только не уменьшился, но и удивительно возрос, особенно сейчас, когда причудливый поворот моды требовал украшать чуть ли не каждый клочок одежды, да так, что первоначальный цвет ткани мог вообще потеряться за нашитым рисунком.
   Сколько себя помню, я всегда шила. Нитки, дешевый бисер и пайетки были моими любимыми игрушками, по ним я училась различать цвета и формы, правильно подбирать цвета, вязать узлы, плести шнуры и украшать одежду. Но к вышивке золотом, или, как принято у нас называть, золотному шитью, меня допустили только в двенадцать лет. В нашем роду так принято, а традиции мы привыкли чтить.
   Наша семья из старинного, хоть и не знатного рода Тауриг была вполне богата и уважаема в городе. Это объяснялось просто: шить в городе умели многие, швейных мастерских было более чем довольно, но редко кто отваживался вышивать материалами столь дорогими: золотом, серебром, жемчугом, драгоценными камнями. Любая мастерица знала - выбиться в золотошвейки не просто престижно, это, считай, было билетом в жизнь, но вот именно выбиться туда было не то что трудно, а почти невозможно. Чтобы начать свое дело, нужны были деньги, много денег, ибо то, с чем работала золотошвейка, ценилось весьма дорого. К тому же, не каждая мастерица смогла бы с этим работать. Кропотливая это работа, золотное шитье, терпения требует, навыка, сноровки. Да и от обычной вышивки есть у него свои отличия.
   Во-первых, материал. Легко шить обычной тонкой нитью, шелковой или хлопковой, мягкой да шелковистой, упругой и послушной. Но золото или серебро - материал капризный, то ли тончайшей проволочкой, то ли узкой ленточкой сделанный сквозь ткань не всегда продернешь - порвется, их можно лишь поверх крепить, да еще надо сделать так, чтобы незаметны были стежки, да ровно нить лежала. Перекрутишь ленточку разок-другой - и гладкость рисунка потеряешь, а порвешь - так только работы себе прибавишь. А попробуйте-ка вы справиться с канителью! Тончайшая золотая лента завита спиралью и пришить ее к ткани можно, лишь продергивая плотную льняную нить в крошечные завитки. Не хотела бы я вышивать канителью - уж больно долго да кропотливо, да к счастью нашей сестры-вышивальщицы век канители прошел. Нынче можно купить и нити чистейшего золота или серебра, закрученные вдоль прочной льняной основы, дорогие и деликатные, и дешевые, крашенные позолотой тончайшие полоски кожи или жил; и свитые, и крученые, и плоские, и волоченые, и пряденые - знай себе выбирай на всякий вкус и кошелек. Каждому рисунку да ткани только свой материал гож: на шелке золотыми шнурами или позументом картину не выложишь - не выдержит, а по грубой шерсти золотом шить - деньги зря переводить.
   А во-вторых, есть у золотошвеек и свои секреты мастерства, не всякой вышивальщице ведомые. Но об этом мы умолчим, на то они и секреты. Как нить уложить, чтобы была она гладкой да ровной, как стежок потайной сделать, как узор сплошной зашить и как потом его разделать, чтобы каждая деталь заиграла, - то и есть маленькие хитрости большого уменья, без которого любой идеально подобранный рисунок станет позорищем неумехи. А уж про то, как жемчуг низать да камни самоцветные в вышивку вплетать, известно и вовсе только единицам. Много секретов у золотошвеек, как и в любом другом деле, только не все уменья идут от рук, не меньше их от сердца и ума приходят. Сможешь сердцем увидеть, как на шелке золотой цветок распустился или дождь серебряный пошел? Сможешь заранее просчитать, как будет смотреться задуманное на ткани? Вот коль сумеешь все верно сочетать: выдумку, тонкий расчет да аккуратность стежка - тогда и работа твоя будет цениться, что никакими деньгами не измерить.
   И уж здесь тауригских вышивальщиц никто в городе переплюнуть не мог.
   Из поколения в поколения в нашей семье так было заведено: женщины вышивали, а мужчины дело охраняли и добывали хороший материал. Искать заказчиков почти никогда не приходилось, разве что в особо голодные времена, когда людям было не до излишеств. В последнее же время дела наши шли так хорошо, что нам самим незачем было за пяльцами сидеть, разве что в охотку, поскольку могли себе позволить держать по меньшей мере пять мастериц.
   В нашей мастерской не только вышивали, но и шили, однако не так часто, чтобы держать для этого отдельных портных. Заказов на золотное шитье было достаточно, чтобы заниматься только одним делом.
   Настоящее золотное шитье, которым украшалась не только одежда, но и пояса, шляпки и сумочки и даже табакерки, не каждому было по карману, его мог позволить себе даже не каждый богач. Однако репутация мастерской была так высока, а цены так привлекательны, что заказы сыпались отовсюду, даже издалека. Время от времени нас пользовал сам король Веремиз.
   Когда оставалось время, мы делали вещи попроще да подешевле, почти на всякий кошелек: всегда ведь оставались нитки, негодные для хорошей работы, а на простенькое, милое украшение - вполне подходящие. Да и не рассчитывали мы только на богатого покупателя. Если надо, могли и шелком расшивать, и даже хлопком.
   Может, это покажется странным, но в наше завистливое время нашу семью в городе любили и уважали. А мастерская процветала.
   У нашего отца было пятеро детей: четыре девочки и мальчик. Мать мы потеряли очень рано, она умерла при последних родах десять лет назад.
   Старшая дочь, красавица Натали, ровная и спокойная, обладала тем чудесным характером, который делает счастливым любого мужчину. И это не заставило себя ждать. Едва достигнув возраста, когда девушке пора выходить замуж, предложения руки и сердца как из короба посыпались на нее. Но Натали была не только покладиста, но и умна, а потому не стала спешить, выбирая себе жениха по вкусу. Свадьбу сыграли всего полгода назад, и сестрица покинула нас, переехав в дом своего мужа, титулованного барона и богатого землевладельца.
   Селина была второй дочерью наших родителей и отличалась редкостной красотой. В отличие от старшей сестры Селина обладала неукротимым нравом и романтической натурой, весь пыл которой сполна тратила на кавалеров. Ей уже исполнился двадцать один год, и отец уже поторапливал ее с замужеством, разрешая сделать собственный выбор, но не оставляя слишком много времени на раздумья. Дочкин двадцать один год для отца - как красная тряпка для быка: мол, пора действовать, чтобы ненаглядная девочка в старых девах не осталась. Впрочем, это не про Селину. Это уже про меня.
   За пяльцами, где могла усидеть с трудом, ветреная Селина часами придумывала разные невероятные истории о принцах, которые вот-вот заявятся в нашу лавку и, естественно, чуть ли не упадут в обморок, едва увидев ее. Но принцы почему-то не появлялись, и ей приходилось довольствоваться множеством других, менее родовитых, зато всегда бывших под рукой. Поскольку Натали покинула отчий дом, вступив в права хозяйки огромного поместья, Селина оставалась старшей женщиной в семье и мастерской, и на нее легла вся работа с шитьем. Нельзя сказать, чтобы это слишком радовало ее. Она была достаточно хорошей мастерицей, но при этом весьма неусидчивой, а в нашем деле без терпения никак нельзя. Из-за такой склонности своего характера сестрица предпочитала принимать и выдавать заказы, а сидеть с пяльцами - это уж когда выдастся свободная минута. Оттого и работа у нее в руках кипела, ибо не желала она заниматься ею дольше, чем выдерживало ее терпение.
   Самыми младшими были близнецы Дана и Дин. Родившиеся на десять лет позже остальных детей, они стали предметом редкостного балования. Их обожали и отец, и старшие сестры, и слуги, и соседи. Их баловали безмерно, дозволяли слишком многое и почти никогда не наказывали. Но несмотря на то, что росли они сорванцами, у них был веселый нрав и доброе сердце. Правда, одно чрезвычайно печалило отца: Дане было десять, но иглу в руки она брать категорически отказывалась. Ей явно нужно было родиться мальчишкой, ибо заводилой во всех проказах была именно она. Отец тяжело вздыхал, сетуя на отсутствие женского воспитания, и надеялся, что со временем девочка возьмется за ум.
   И, наконец, я. Меня угораздило родиться средней, и это и вправду определило мою жизнь. Я ничем не отличалась. Не была ни красивой, ни уродливой, ни покладистой, ни задиристой, ни умной, ни глупой. Я была другой. Замкнутой. Жизнь мирно текла мимо меня.
   Я тихо жила в своем мирке среди ниток, иголок, драгоценностей и рисунков с узорами, да еще книг. Отец не жалел на нас денег, приглашая в дом именитых учителей и воспитателей, так что мы росли детьми грамотными, благовоспитанными и учтивыми. Но книги были мне милей людей, ибо только там я узнавала новое, а отец, потакая моим необычным для девушки прихотям, выписывал для меня книжные новинки даже из столицы. Мир я познавала книжным, скорее придуманным, чем реальным, но он меня вполне устраивал. Мне повезло и еще в одном. В жизнь нашем маленьком городе, как и в других, подобных ему, определяется тем, что считают возможным или невозможным, приемлемым или нет, местные законодательницы мод. Что носить, а чего не носить, кому благоволить, а кто - в опале, что дозволено обсуждать, а что под запретом, определяли несколько женщин Кермиса, а именно госпожа Фриза, жена градоначальника, господина барона Хэммы Нортона, госпожа Маримма, вдова барона Цертен, устроительница самого популярного в городе салона, и виконтесса Дирлен, чопорная дама столь предельной строгости и лет, что ее имя просто забыли, предпочитая обращаться "госпожа виконтесса".
   В чем же мне повезло? Мне как раз исполнилось пятнадцать, когда в городе появилась одна одиозная личность, по слухам сосланная из Лилиена, столицы, за слишком вольные высказывания в адрес Его Королевского Величества. Это был профессор лилиенского Университета Кикер, маленький, сухонький старичок с пышным облаком седых волос, злым языком и неукротимым нравом, и к тому же в весьма непростом положении - по какой-то причине он лишился средств к существованию, прибыв в Кермис практически без гроша в кармане. Местные матроны посчитали это даром с небес, опального профессора тут же определили лучшим учителем для своих отпрысков. Профессор, очевидно, был в слишком стесненном положении, раз согласился обучать глупых провинциальных детей, но это продлилось недолго. На уроках он бранился и всячески оскорблял нерадивых учеников, швырялся книгами, громко топал ногами и даже визжал, когда слышал глупость, второй раз разъяснять урок напрочь отказывался, ссылаясь на то, что "тупые мозги и второй раз не поймут"... В общем, учитель из него оказался никудышный. Столичной знаменитости стали вежливо отказывать от места, отчего он вскоре опять оказался на мели, хотя по-прежнему пользовался популярностью в салоне госпожи Мариммы.
   Тогда-то мой отец и пригласил его для двух своих младших детей - Даны и Дина, надеясь научить их уму-разуму. Но дети были еще слишком малы, и Кикер от безысходности взялся учить меня. Первый этап наших отношений был удивительно схож со всеми иными, известными мне - швыряние книгами, обзывание "тупицей", топанье ногами, но потом мы ко всеобщему удивлению нашли общий язык. Я не обращала внимания на его брань и дурной тон, научилась задавать вопросы, ставящие его в тупик, была любознательна и целеустремленна - и он сменил гнев на милость. Кикер и вправду оказался кладезью мудрости. Он сам выбирал темы для уроков и тогда его трудно было остановить. Он обучал меня математике, географии, философии, риторике. Он учил меня думать и пользоваться знанием.
   Кикер пробыл у нас почти четыре года, пока наконец Его Королевское Величество не сменил гнев на милость и не позволил профессору вернуться в столицу. И пусть Кикер громогласно заявлял, что бесконечно рад покинуть это тухлое провинциальное болото, я знала, что его уроков мне будет не хватать.
  
   Из всей семьи ближе всех была мне Селина, вечно окутанная ореолом романтических грез. Все наши разговоры, начинаясь о вечном, заканчивались насущным: о кавалерах. Она могла говорить о них часами, перебирая достоинства и недостатки каждого, сравнивая знаки внимания или, чего хуже, невнимания. Мне же перебирать было некого. Парочка юношей, случайно обративших на меня внимание, вызывали у меня отчаянную скуку и острое желание от них отделаться.
   Я не была такой фантазеркой и мечтательницей, как Селина, по крайней мере, я никогда не выражала свои эмоции так бурно, как она, но и я мечтала о своем счастье. И почему бы и нет? Но мои представления о нем вовсе не заключались в удачном браке. Остаться старой девой мне не грозило - через год, когда мне исполнится двадцать один, отец наверняка подыщет мне - может быть даже поинтересуется, нравится ли он мне, - подходящего жениха, ибо с таким приданным, которое давал он всем своим дочерям, не надо иметь за душой ничего другого - ни красоты, ни шарма, но я надеялась, что до этого у меня еще есть время. Потому что я этого боялась. Другого выбора в жизни, кроме как подчиниться воле отца, у меня не было, и это крайне угнетало меня. Каждый день сидя в одиночестве в крохотной комнатке за шитьем, я пыталась разобраться в себе, пыталась уговорить саму себя смириться с уготованной мне судьбой, но от этого становилось только хуже. Так я и встретила свои двадцать лет. Оставался год на раздумья и свободную жизнь.
   Однако очень скоро произошли события, полностью перевернувшие мою жизнь.
   Все началось с того, что однажды вечером отец сообщил о важном своем решении.
   - Я долго думал, дети мои, - немного смущаясь, сказал отец, - прежде чем решиться на такой шаг. Вам нужна заботливая мать, женщина, которая окружит вас лаской и вниманием, на что у меня нет ни сил, ни способностей. Десять лет я пытался справиться со всем один, но, боюсь, у меня не слишком хорошо это получалось. Так вот, дети. Я решил жениться.
   - Мы больше не будем, - испуганно и отчаянно заявила за всех Дана, - Мы обещаем себя хорошо вести. Не надо жениться.
   Отец продолжал, намеренно не замечая горестного вопля девочки:
   - Ее зовут Катерина, вдова господина Макуйса. Она хорошая женщина. Спокойная, тихая, прекрасная хозяйка, отличная мать. И у нее есть сын Патрик, ровесник Селины. У вас будет заботливый старший брат. Вы полюбите их, вот увидите.
   - Нет, отец, - опять встряла Дана, - нам и с тобой хорошо.
   - Да, Дана, - внезапно резко оборвал ее отец, - Я так решил.
   Увы, нам слишком хорошо был известен этот тон. Он говорил о том, что коли отец принял решение, он его не изменит. Мы втихомолку поплакали и повозмущались в своих комнатах и принялись ожидать неминуемого.
   Через две недели в наш дом въехала Катерина. Как феерическая красочная комета она притянула за собой целый хвост суеты, кутерьмы и суматохи. Непонятно, каким образом отец умудрился усмотреть в Катерине "спокойную, тихую женщину", но с этого момента покоя в доме мы не видали. О нет, она не была "злой мачехой". Она искренне пыталась нас любить и поэтому сразу же взялась за наше воспитание, горько сетуя об упущенных годах. Весь пыл нерастраченных сорока лет она выливала на нас, и больше всех доставалось, конечно же, младшим.
   К счастью, она не была сведуща в шитье, чтобы вмешиваться в работу мастерской, и мы, понимая, что это ненадолго, сбегали туда, чтобы отдохнуть от ее нравоучений и поразмышлять в тишине. Однако зрелище того, как горестно бедная Селина терзает ткань и искалывает собственные пальцы, приводило меня в полное уныние.
   Хаос неотвратимо добирался до наших рук.
   Только мы стали приспосабливаться к новым порядкам в доме, как примерно через месяц на нас обрушилось новое потрясение. Из столицы на каникулы прибыл сын Катерины Патрик, успешный студент королевского Университета. Высокий, темноволосый, статный, предельно обходительный, сверкающий столичным блеском, Патрик с первого взгляда сразил бедную Селину, похитил ее сердце и вежливо удалился.
   - Кэсси, душечка, он такой милый, - восхищенно ворковала Селина, бродя как привидение по полутемной мастерской, где я в этот вечер задержалась с работой, - А манеры? Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего жеста. Предел совершенства.
   Тяжело и безутешно вздыхая, Селина походя смахнула свечу со стола, и та упала на пол. Огонь мгновенно нашел себе занятие в виде обычно блуждающего по мастерской легкого облачка обрывков ниток. Селина, продолжая рассуждать о достоинствах сводного брата (О-о, какая все-таки жалость! Сводный брат! Но ведь не родной же? С другой стороны, это даже и лучше. Мы будем видеться чаще и для этого не нужно будет искать причины. И приличия будут соблюдены. Знаешь, Кэсси, пожалуй, это чудесно!), прошла мимо. Пока я лихорадочно затаптывала огонь, оглядываясь по сторонам в поисках кувшина с водой - стоял же где-то совсем рядом! - Селина мимоходом опрокинула большие квадратные пяльцы с почти готовой работой, те с грохотом упали, задрав ножки кверху, потом, проходя мимо, нечаянно зацепилась кружевами своего изящного домашнего платья за торчавшие из небольшой коробки металлические крючки, единственные оставшиеся от неудачной попытки сестрицы расшить лиловый лиф серебряными лилиями, поскольку все остальное было уже спорото. Лиф, естественно, потянулся следом за Селиной, всяческая дребедень (как то: испорченные позументы, куски резинки, серебряной парчи, распушенного шнура, припорошенного углем, который использовали для нанесения рисунка на ткань, крохотные ножнички, зажавшие между кольцами обрывок широкой золотой ленты, завязанной в узел), лежавшая в коробке - следом за лифом, и наконец, сама коробка вслед за дребеденью проехалась по столу и шлепнулась на пол. Только почувствовав, что что-то тянет ее за рукав, Селина остановилась. Задумчиво посмотрев вниз и не переставая рассуждать о Патрике, она равнодушно отцепила крючок и пошла дальше. Я тяжело вздохнула. Хаос не просто пришел в наш дом. Он здесь поселился на правах хозяина.
   К сожалению, у братца Патрика были свои планы на жизнь, и хотя ему очень понравилась новая родственница и он даже позволил себе с ней слегка пофлиртовать, больше, чем сестрой, он ее называть не собирался.
   Вскоре Катерина по секрету сообщила, что ее сын имеет виды на одну столичную девушку, столь же красивую, сколь богатую и знатную. До Селины эта новость дошла быстрее молнии, а гром, произведенный ею, только глухой бы не услышал.
   Катерина была слишком благовоспитанна, чтобы уличать падчерицу в недостойных чувствах, а потому позвала на помощь отца.
   С прямотой, свойственной натурам честным и бесхитростным, отец заявил, что пора уж и замуж. Если сама Селина не смогла найти себе подходящего - подходящего! многозначительно повторил он - жениха, то он сам, вместе с Катериной, разумеется, займется этим.
   Не мне объяснять, что за этим последовало. Работа в мастерской теперь занимала все мое время, поскольку никому другому просто не было до этого дела: Селина плавно переходила от тихой истерики к буйству, а отец с Катериной - от уговоров к угрозам. Спуститься в лавку им было некогда.
   У нас было пять мастериц и три подмастерья, заказы сыпались со всех сторон, то и дело влетал очередной приказчик или степенно и осторожно входил очередной клиент, не найдя никого в лавке или отправленный ко мне служанкой Мариной, которая временно стояла за прилавком. А я буквально разрывалась между всеми.
   В жилой части дома, расположенной выше мастерской и лавки, где мы, собственно говоря, и жили, шла война. Единственными, кто получал от этого искреннее удовольствие, были Дана и Дин. Пока Катерина, отец и Селина бурно рисовали недалекое совместное будущее, дети бесконтрольно чинили проказы, сначала выкрасив катеринину свежеостриженную болонку в зеленый цвет (чтобы веселей было, а то что она, бедная, такая голенькая ходит!) и привязав ее хвост в хвост с соседской кошкой, чтобы посмотреть, действительно ли кошка с собакой ужиться не могут; потом перетянув все перила на лестницах в доме туго натянутыми веревками (играя в матросов, изучали процесс завязывания и крепость морских узлов) и, наконец, продолжив на улице: сунув под хвост лошади одной почему-то непонравившейся им толстой клиентки нечто острое и колючее (кошка была занята, а проверить поговорку "коту под хвост" было больше не на ком), судя по дикому ржанию, которое издала бедняжка (не клиентка, лошадь!), сломя голову помчавшись вниз по дороге и волоча за собой карету, буквально разваливающуюся по частям, но вместе с тем весело скачущую по брусчатке.
   Так мы прожили несколько дней. Постепенно страсти улеглись, но если кто-то думал, что Селина смирилась со своей участью, тот ошибался. Она все-таки была старшей сестрой Даны и Дина.
   А в это время очень кстати графу Ноилину понадобилась золотошвейка.
   О графе Ноилине стоит рассказать отдельно.
   Город наш назывался Кермисом и ничего примечательного в нем не было. Его разделяла надвое река, и все, что в нем находилось, сразу же обретало ярлык: "Верхний город" или "Нижний город". Это было существенно, поскольку в Верхнем городе, на холме, жила вся местная знать и те, кто стремился к ней приблизиться, а Нижний оставался тем, кто не мог выкарабкаться из бедности или, по крайней мере, едва сводил концы с концами. Мы, как вы понимаете, жили в Верхнем.
   В Верхнем городе улицы были чистыми, дома ухоженными, лавки богатыми, а публика - щедрой. Еще здесь были театр, ратуша и прелестный ухоженный парк. В Нижнем, естественно, всего этого не было. Но и здесь, и там люди по сути были одинаковы и больше всего любили посплетничать, с той только разницей, что в Нижнем городе сплетничали погрубее, а в Верхнем - повитиеватее. Короче, город как город, ничего необычного и ничего интересного.
   Единственной и несомненной достопримечательностью этого края был замок Самсод, стоявший милях в десяти выше по реке среди густого леса на весьма высоком живописном холме, оттого видный издалека и выглядевший весьма зловеще на фоне слухов, окружавших его. Замок был когда-то укрепленной крепостью, окруженной отведенной из реки водой, с башнями, бойницами, подъемным мостом и прочими атрибутами защитного сооружения, но постепенно расстроился, оброс новыми башнями, дворами, стенами, мостами, так что от первоначального строгого строения остались лишь одни воспоминания, но при всем том редко кому доводилось там бывать, несмотря на соседство с городом. Не только потому, что человек, живший там, очень не жаловал непрошенных гостей, просто он был магом.
   В наше время любой человек, занимающийся магией, даже самой примитивной, сразу становится предметом самых невероятных слухов, но этот человек, надменно и упорно не желавший знаться с городом, вызывал их вдвойне. Поговаривали, что сам Король пожаловал замок Самсод с окрестностями графу Ноилину за несомненные великие заслуги перед отечеством, а вот вместе ли с титулом, или тот и в самом деле графом был от рождения, никто не знал. Что точно делал он как колдун, доподлинно тоже никто не знал, как не знал и то, живет он там постоянно или наезжает время от времени, но обсуждать его не переставали. Жил он здесь уже лет десять и за это время ничего не изменилось ни в замке на холме, ни на землях, окружавших его. Среди слухов особенно занимательным был о том, что некоторые особо удачливые и пробивные горожане смогли-таки попользоваться его магической силой, но за большие деньги и по страшному секрету, как и полагается, передаваемому из уста в уста. Кого-то от стыдной хвори излечил, кому-то деньжат наворожил, кому-то жену присушил. Так, по мелочи. В противовес этому ходили столь же упорные слухи, что чары его - тьфу, одна видимость, голову людям морочит, а толку от его декоктов никакого. Правда то или досужие вымыслы, но внимания к графу это не умаляло. Как и то весьма странное обстоятельство, что ни один из мнимых или настоящих клиентов графа ни разу в лицо его так и не увидал.
   Немногочисленные слуги, время от времени приезжающие в город за провизией, всегда были крайне немногословны, а порой и специально напускали на себя вид таинственный и загадочный. Иные считали, что им есть, что скрывать, другие скептически хмыкали, что так, мол, легче цены сбивать.
   За годы количество тайн вокруг замка не только не поубавилось, но и увеличилось в размерах и болезненности фантазии. Всякую странность теперь связывали с безумной волшбой колдуна, будь то не по сезону несвоевременное нашествие летучих мышей, необъяснимо исчезнувшее столовое серебро, пожар, вызванный молнией в жаркий сухой день, мор кур на хуторе близ города или повальная измена мужей.
   А когда пару лет назад ни с того, ни с сего стали пропадать девушки в округе, ну тут уж и сомнений не было, кто в этом виноват. Слухи слухами, но дело дошло до того, что жених одной из пропавших собрал сотоварищей и выступил было на замок с оружием. Городской голова едва отговорил от этой затеи обеспокоенную молодежь, обещав поусерднее заняться поисками. И надо признать, беспокоился он не за то, что воинствующие молодчики нападут на добропорядочного гражданина, вина которого не доказана. Нет, он явно беспокоился за этих самых молодчиков, а то и за весь город.
   И вот теперь этот самый возмутитель спокойствия искал золотошвейку. У городского обывателя голова пошла кругом от обилия самых невероятных догадок, зачем ему это понадобилось: от ужасных подозрений в некоем кровавом ритуале (будто для этого только золотошвейки и годятся!) до радостного предвкушения появления затворника на публике (ему, де, гардеробчик сменить потребовалось). Как-никак, сей господин был не только колдуном, но еще и графом с солидным недвижимым имуществом. Кумушки чесали языками насчет его внешности и величины кошелька, в котором редко кто сомневался, а дородные городские мужи осторожно подсчитывали, во что выльется им очередной грандиозный бал, ибо такое событие вряд ли окажется рядовым.
   Однако на самом деле никто причин не объяснял.
   Здоровенный мужчина с порванным ухом, в котором невесть как держалась изумрудная серьга, дерзко и по-разбойничьи улыбнулся оторопевшей Катерине, случайно оказавшейся за прилавком, и деликатно попросил образец работы ее падчериц. Хозяину, как сказал он, нужна лучшая и искуснейшая мастерица для работы в замке. А где, как не в вашем доме, прелестная госпожа, ее искать? Катерина, на которую внушительный графский слуга произвел неизгладимое впечатление, непререкаемым тоном отдала приказания, отчего слуги бросились выполнять просьбу, поставив весь дом вверх дном. И пока готовились образцы, она ворковала у прилавка.
   Селина ворвалась ко мне, размахивая вышивкой как флагом. Ее чудные золотистые волосы растрепались, синие глаза загорелись опасным огнем, щеки запылали. Ни слова ни говоря, она смерчем пронеслась по моей маленькой комнатушке позади мастерских - единственное место моего уединения, разбрасывая обрывки ткани, переворачивая готовые работы и раздраженно фыркая.
   Пока я с недоумением смотрела на нее, она выволокла приготовленные мною новые образцы (обычно мы показывали их заказчикам, чтобы выбрать рисунок и стиль шитья) и стала пристально рассматривать их.
   - Селина..? - не выдержала я.
   - Этот! - внезапно завопила сестра, веером разбрасывая ненужное и патетически потрясая куском голубого шелка с вышитыми выпуклыми серебряными нарциссами, жемчужными ландышами и гладкими продолговатыми листьями, - Потом расскажу.
   Через мгновение ее и след простыл. Что значил этот демарш, я узнала, как всегда, последней. Толстушка Марина, непрестанно всплескивая руками и задыхаясь от впечатлений, рассказала об "этом страшном слуге", впрочем, мужчине хоть куда, а госпожа Катерина была с ним так любезна, даже пригласила заходить еще, и он, представляете, госпожа Кассандра, дерзко так ухмыльнулся и согласился! А сам - разбойник разбойником. Свет таких не видывал. Представляете, госпожа Кассандра, он надел черный бархатный камзол поверх зеленого жаккардового жилета, а сверху повязал пунцовый шелковый шарф! Как так можно? А его кожаные штаны и вовсе ужас! Такие обтягивающие, что я даже покраснела, глядя на них. Впрочем, фигура у него ладная, внушительная такая. Наверное, сильный мужчина. Мне не видно было, конечно, но думаю, что сильный. В ухе у него серьга зелененькая болтается, бородка такая аккуратненькая, а у висков две косички висят. А взгляд!... Вообще-то выглядит он ухоженным, не похоже, что заброшенный, но вот что я скажу - явно голодный по женской части. Он мне так подмигнул, улыбнулся, и я сразу поняла, никакой он не разбойник. Очень он даже ничего. А вообще, хозяйка...
   - А зачем он приходил, Марина? - немилосердно перебила я нескончаемый поток слов.
   - Зачем? - оторопела служанка, - Образцы взял. Ваш и госпожи Селины.
   Я вопросительно задрала бровь.
   - Его хозяину, графу Ноилину, нужна золотошвейка, - радостно пояснила Марина. Я недоуменно пожала плечами и продолжила работу - мне было не до чудачеств разных там знатных господ.
   Скоро я забыла об этом, заваленная внезапным ворохом заказов. Слухи сделали свое дело: к вечеру я уже знала, что граф Ноилин дает блестящий бал, что он ищет себе невесту, что уже ее нашел и собирается жениться, что у него, наконец, закончился траур по умершей жене, что у него объявился сын и он собирается вывести его в свет, что собирается купить самый роскошный дом в городе... Но в том, что будет дан бал, почему-то не сомневался никто, и каждая мало-мальски знатная женщина, естественно, должна была показать себя во всей красе. От заказов ломились все - от портных и швей, до куаферов и парфюмеров.
   Я хваталась за голову: вшестером нам ни за что не успеть до этой глобальной катастрофы, но на помощь Селины рассчитывать не приходилось. Сестрица по-прежнему упорно страдала в одиночестве.
   А через три дня это произошло. К нам пришел сам градоначальник, уважаемый барон Хэмма Нортон. Городской голова был человеком столь же занятым, как знатным и богатым. Ему принадлежала половина земли в округе, десяток богатых лавок, лучшая кузня, лучшая псарня и даже единственная в городе оранжерея, где выращивались невиданные заморские фрукты и овощи. При такой занятости ему особенно не было дела до владельца какой-то там мастерской, будь даже и популярной золотошвейной. С шитьем и всяческими иными атрибутами светской жизни всегда разбиралась его жена, изящная и авторитетная госпожа Фриза, законодательница местных мод.
   Но сейчас барон Хэмма пришел сам. Увидев, как градоначальник раздраженно вытирает пот с лица и огромной залысины, отец побледнел и пригласил гостя в кабинет. Барон самолично передал отцу послание, в котором граф Хед Теодор Ноилин просит прислать ему в услужение дочь господина Градиана Таурига по имени Селина. Если его устроят условия работы, это будет по достоинству оплачено.
   Видимо эти условия и заставляли бледнеть отца и неуютно ёжиться барона Хэмму. Условия были странными. Работать Селина должна была в замке год, не больше. Возможно, меньше. При этом она не должна ни с кем видеться, замок не покидать. Безопасность девушки гарантируется, равно как и очень приличная оплата ее трудов.
   Сначала отец ответил категорическим отказом, но, видимо, у барона нашлись веские аргументы, и дело закончилось тем, что он согласился при условии, что сама Селина против не будет: его до сих пор слегка мучила совесть из-за того, как резко он обошелся со своей девочкой по части замужества. С другой стороны, повеселел отец, и эта проблема, пожалуй, что решилась. За год дочка одумается, глядишь, и строптивости поубавится.
   К изумлению всех Селина сразу же согласилась. Повеселевший голова дружески потряс руку отцу и даже слегка приобнял его в лучших чувствах, сообщая, что завтра же по утру пришлет лучший эскорт до замка. Отец, не ожидавший такого панибратства, приосанился, подсчитывая выгоду от такого отношения к себе градоначальника и веселея с каждой минутой. Селина же, загадочно оглядев всех с ног до головы, помчалась собираться.

* * *

   - Кэсси, душечка, - прошептала Селина, среди ночи забираясь ко мне в постель, обнимая и щекоча своими душистыми золотыми волосами, - прости меня.
   - За что? - спросонья я никак не могла сообразить, о чем она.
   - Я всех обманула. Мне нужно туда попасть.
   - Куда нужно? Что обманула?
   - Понимаешь, когда я образцы Катерине отдавала, то твой, тот, с нарциссами, подписала своим именем, а свой - твоим. Так что в замок, наверное, должна была ехать ты. Ты же лучшая. Ты несравненная. Мне никогда не стать такой искусницей, как ты. Ты простишь меня, Кэсси?
   - Я не сержусь на тебя, но зачем ты это сделала, Селина?
   - Мне житья здесь не будет, сестренка, - отчаянно простонала она, - Патрику запретили со мной видеться, Катерина злится, отец хочет поскорее замять это дело. Ты думаешь, я дура, ничего не понимающая? Мне так тяжело, Кэсси!
   - Что ты, Селина, - задохнулась я от острой жалости. По правде говоря, я была так занята работой, что даже не подозревала, как страдает моя сестра.
   - Я люблю его, - просто и обреченно сказала Селина, - Я помню каждый жест, каждое слово, сказанное им, когда мы были вместе. Я видела его глаза и в них отражалась я. Он восхищался моими волосами и сравнивал мои глаза с редкостными горными озерами, он целовал мне пальцы и говорил, что не встречал более убедительного изящества. Он читал мне стихи и называл прелестной феей. Разве я могла не поверить ему?
   Зато я готова была разорвать наглеца в клочья. Уму не постижимо, когда это Патрик так успел вскружить ей голову?
   - Я не верю, что у него есть невеста, Кэсси. Он говорил, что одинок, что в жизни его нет света любви. Что только здесь начинает жить полной жизнью. Это его мать желает женить его повыгоднее, правда, но он сам не хочет этого!
   Зато я верила. Да у него на лбу написано, чего ему нужно. А завороженная своими мечтами Селина не поверит, даже если её ткнуть носом в кольцо у него на пальце. Но если я и была другого мнения, то говорить об этом Селине сейчас не стоило.
   - Вот я и решила. Когда он узнает, что меня отправили в логово этого монстра, он не выдержит и обязательно заберет меня оттуда.
   О ужас! Неужто это моя старшая сестра? Она же рассуждает как ребенок!
   Я с трудом перевела дух.
   - Селина, - осторожно начала я, - За год многое может случиться. Если Катерина решила его женить, она не отступит, тем более если ты не будешь мешать.
   - Ха, - перебила меня Селина, - неужели ты думаешь, я останусь там на целый год? Что я там буду делать? Подожду с месяц и уйду. Если, конечно, Патрик не придет за мной раньше. Ты передашь ему записку, Кэсси, милая?
   - Как уйдешь? Селина! Ты понимаешь, что говоришь? Отец слово дал. Если ты его нарушишь, что будет с нашей репутацией? Ты погубишь нас всех!
   - Ах, Кэсси! Порой ты бываешь такой несносно-правильной, что становится тошно. Ты думаешь, я должна дожидаться, пока отец найдет для меня толстого лавочника с отвислыми губами? Да я сбегу куда угодно! Если Патрик не придет за мной, тогда я пойду за ним. Я уеду в столицу. А кроме тебя и его и знать никто не будет.
   - Ну уж нет, Селина, - разбушевалась я, но сестра не дала мне закончить, нежно закрыв ладонью мне рот:
   - Неужели ты выдашь меня, Кэсси? - печально спросила она, хлюпая носом и сбрасывая слезы с ресниц с небрежностью королевы, взмахом руки отсекающей головы, - Мне не на кого больше опереться, не к кому обратиться за помощью. Без тебя я останусь совсем одна в этом мире.
   Вскоре мы обе дружно рыдали и клялись друг другу в верности. Пользуясь случаем, моя любимая взбалмошная сестричка взяла с меня обещание передать записку Патрику и разъяснить ему, что к чему.
   Наутро она по-королевски отбыла в открытой коляске, окруженная толпой зевак и десятком конных стражей, специально для такого случая приставленных городским головой.
   День оказался чрезвычайно хлопотным, а потому я решила встретиться с Патриком вечером.

* * *

  
   - Милая Кассандра, чем обязан такой встречей? - Патрик был сама предупредительность. Он и вправду был очень хорош собой. Одет с иголочки в безупречно подогнанный серый камзол, идеально расшитый серебром, и черные узкие брюки, заправленные в высокие щегольские сапоги. Воротник и рукава его камзола были украшены длинными белоснежными валарскими кружевами. Патрик манерно откинул красивую голову с темной гривой тщательно уложенных волос и вопросительно уставился на меня.
   По правде говоря, хоть я и готовилась к разговору, никак не решалась его начать. Мешало мне также и то, что я сглупила, назначив встречу поздно вечером у себя в комнатке за мастерской. Единственным освещением в нем была одинокая свеча, стоявшая на столе. Слегка интимная обстановка. Не ровен час, кто заметит, сплетен не избежать. Но Патрику, казалось, было все равно.
   - Э-э-э, Патрик, - мялась я, - Селина просила передать тебе вот это.
   Я протянула надушенный конверт, "братец" вопросительно уставился на него, как на гадюку, свернувшуюся у его ног.
   - Прочти это, - почти прошипела я.
   - Видишь ли, сестра Кассандра, - не отрывая глаз от конверта и тем не менее не беря его, медленно произнес Патрик, - моя дорогая сестра Селина, вероятно, не правильно меня поняла. У меня к ней исключительно братские чувства. Не скрою, Селина чрезвычайно хороша, она составит прекрасную партию любому мужчине, но...
   - Бери конверт, - угрожающе сказала я, придвигаясь ближе.
   - Да, да, конечно, - оторопел Патрик, как-то скукожившись и втянув голову в плечи, - но позволь объяснить тебе, я тут не при чем.
   Объясниться дальше мы не успели. Если чего-то боишься, это обязательно произойдет. Дверь резко распахнулась и в комнатку вошел хмурый, расстроенный отец:
   - Знаешь, Кэсси, я, пожалуй...
   Застигнутые врасплох, мы с Патриком отскочили друг от друга как сильно столкнувшиеся шары. Отец широко распахнул глаза, как-то странно крякнул, прокашлялся и вышел вон.
   - Катерина! - послышался его разъяренный вопль на лестнице, ведущей в жилую часть дома, - где... моя трубка?
   Целый день в бешеной суматохе работы мы с отцом нервно косились друг на друга, не решаясь объясниться, но и не оставляя такого желания. Наученный горьким опытом, отец долго собирался с мыслями, но первой не выдержала я.
   - Это не то, что ты подумал, - застав, когда вокруг не крутились приказчики, слуги, клиенты, поставщики, Катерина или дети, я пошла ва-банк.
   - А что я подумал? - недоверчиво покосился отец.
   - Это не было свиданием том смысле, что... Ну, в общем, он мне безразличен. Я просто передала ему прощальное письмо Селины.
   - А, - непонимающе протянул он, - Какое письмо?
   - Прощальное, - я, конечно, кривила душой, но должна же была я хоть как-то успокоить отца.
   - А, понимаю, - опять непонимающе покивал он головой, - да, кстати, а что делал Патрик у тебя в каморке в такой поздний час? У вас что, свидание было? Кэсс, я не потерплю, чтобы еще и ты...
   Пока он не выговорился, я не смогла и слова вставить. После чего я клятвенно его заверила, что с Патриком у нас все покончено, и я его больше не люблю. Отец был удовлетворен. Мир в семье был для него главным и он прилагал все силы, чтобы сохранить его.
   Но судьба явно была не на его стороне.
   На следующий день к вечеру Селина вернулась.
   Оставив остолбеневших родственников, то бишь нас, растерянно стоять внизу, она поднялась в свою комнату подавленная и унылая, не желая ничего объяснять. Однако стоило потрясению пройти, а Селине - почувствовать, что ей больше ничего не грозит, нас просто ошеломила ее история. Оказывается, она сбежала из замка, пройдя пешком десять миль.
   Дальше - больше. Селине понравилось рассказывать и неожиданно ее истории стали изобиловать подробностями, которых не было сначала. Я знала, что она, мягко говоря, преувеличивает свои приключения, но делалось это так вдохновенно и артистично, что я не могла на нее сердиться.
   Город наконец получил свою давно ожидаемую порцию пищи для сплетен и начал медленно переваривать их. Селина стала самым популярным человеком в городе.
   - Ах, милочка, Вы такая храбрая! Как Вам удалось оттуда сбежать? - манерно поинтересовалась госпожа Маримма, местная устроительница самого популярного места для городских сплетен, и сегодня ее салон был полон публикой, как никогда.
   - О, надо признаться, мне помог случай...
   - А какой он, этот граф Ноилин? - тут же скрипуче перебила ее другая посетительница салона, виконтесса Дирлен. С ее мнением тут считались, потому все проглотили бестактность, - Старик? Небось, не молод? Помню, слышала о нем весьма нелицеприятное. Ну? - властно повернулась она к Селине.
   - О да, госпожа, самое что ни на есть чудовище. Хмурый, старый, седой, уродливый и... горбун. Да, горбун. Рыкает на всех, кричит, слуги его боятся. А что ни так, сразу колдует. Может в сосульку превратить или, скажем, лягушку. Правда, потом приходится расколдовывать, так ведь никаких слуг не наберешься.
   - Ах, - послышалось потрясенное со всех сторон.
   - А на меня как глянул своими ужасными черными глазами, так душа в пятки и ушла. Но я не могла уйти просто так, мы же подписали договор. Все, что угодно, сказала я себе, но я не нарушу слово, данное моим отцом. Села я за работу, а он стоит и смотрит, рука моя так и замирает. Колдует, думаю. Ничего, думаю, я выдержу, я справлюсь. Но самое страшное было ночью.
   - Ночью? - с ужасом, но куда больше с интересом дамы подались вперед.
   - Только я легла, дверь на засов закрыла, а она раз - и открывается. Я ее закрываю, а она открывается. Я рассердилась, пойду, думаю, скажу этому графу, что негоже так поступать, а из коридора на меня привидение летит. Я бежать, а оно за мной. Так всю ночь и пробегала..., - она горестно замолкла.
   - А дальше? - дрогнувшим голосом разбила затянувшееся молчание молоденькая Одетт и оглянулась вокруг, явно ища поддержки.
   - Ну, утром я все графу высказала, мол, как я могу работать, когда мне спать не дают, а он страшно так рассмеялся и сказал, что вовсе не для работы я ему была нужна, а... для опытов, - Селина таинственно понизила голос и обвела всех грозным взглядом, отчего даже самые стойкие вздрогнули, - Не сказал, правда, каких. Вот тогда-то я и решила, что наш договор - это просто обман, раз он не нуждается в моей работе как золотошвейки, стало быть, я могу быть свободна. И я сбежала.
   История впечатлила всех, но была лишь маленьким камешком, брошенным в пруд. Круги по воде расходились еще долго-долго и с каждым днем все дальше и дальше от правды. Ничего хорошего это не принесло, как вскоре оказалось.
  

* * *

  
   Однако мне поздно ночью Селина рассказала совсем другую историю.
   - Прости, Кэсси, ты как всегда была права. Глупая это была затея. В первый же день колдун понял, что я не та, за кого себя выдаю. И отправил меня обратно. Тихо и мирно, в коляске и с охраной.
   Я ахнула:
   - Как же так, Селина? А как же побег? Все эти ужасы?
   - Ну, побега, как ты понимаешь, не было. Меня довезли до города, и там я попросила меня оставить. Так что всё это выдумка.
   - Но зачем, Селина?
   - Зачем? Кэсси, милая, ты разве не понимаешь, что мне было стыдно? Меня же просто выставили! А вернись я как отвергнутая, со мной было бы все кончено! Кому нужна такая мастерица? Не ты ли про репутацию говорила? А про мои рассказы граф и не узнает, он ведь даже в городе не бывает.
   - А он и вправду такой страшный, как ты рассказывала?
   - Да понятия не имею! Я его и не видела даже. Со мной только Логан и общался. Это тот домоправитель, что заходил к нам в лавку. Есть еще там кухарка, Тирта, старушка такая древняя, что едва ходит. Она еду мне приносила. А больше я вообще людей и не видела, кроме стражей на воротах. Просидела считай что взаперти в светелке за работой, да там и получила расчет. Тот же Логан и принес. Ну, еще трое стражей меня назад сопровождали. Вот и все.
   - Нехорошо это получилось, - задумчиво покачала я головой, - На самом деле этот граф ничего плохого тебе не сделал, а ты его очернила почем зря перед всем городом.
   - Ничего плохого? - вскинулась Селина, - может, и ничего плохого, но попомни мои слова, нечисто что-то в том замке! Там ведь и вправду бродят привидения, даже днем! Я одно такое видела так близко, как тебя. Заглянуло в двери, кивнуло, как старой знакомой, и исчезло! Я кричать начала, так никто и не пришел. В коридор выбежать страшно, и оставаться страшно. Старуха только к вечеру пришла, я ей говорю, мол, привидение, а она будто и не слышит. Страшно там, правду говорю, страшно. Я за два дня чуть с ума не сошла от беспокойства и страха. Кэсси, я бы не выдержала там и неделю, что уж про год говорить! А этого графа я и видеть не хочу, и знать о нем не хочу. Коль может он жить в этом страхе, то явно с ним не все в порядке. И уж точно, если кого и называют колдуном, так это точно его. И если бы он сам не выгнал меня, нипочем бы я оттуда не выбралась!
   От Селининых слов и мне стало не по себе. Сестрица-то моя не из пугливых, от собственной тени шарахаться не станет. Однако явная паника в ее устах заставила меня поверить ей.
  

* * *

  
   Рассказы Селины наделали такой переполох в обществе, что отец, хоть и приветствовавший наплыв клиентов в лавке, вынужден был скрываться временным бегством. "Меня нет", зловеще шептал он и пытался укрыться в кабинете, пока я или Катерина не выпроваживали очередную порцию любопытных обывателей, решивших уточнить все, как было, так сказать, из первых рук. В лавке было не протолкнуться, и утешало только то, что стала она такой популярной. А популярность, что ни говори, в любом ремесле вещь полезная.
   Но по правде сказать, большая часть почтеннейшей публики, в основном мужского пола в возрасте до тридцати лет, вовсе не жаждала увидеть уважаемого господина Градиана Таурига, она собралась, дабы лицезреть его очаровательную дочку Селину.
   Селина могла быть довольна. Она и раньше не страдала отсутствием внимания, теперь же она просто купалась в нем, являя свою прелестную персону миру только тогда, когда сама этого хотела. Я подозревала, что это ее месть Патрику, который уже не знал, в какую сторону бросаться.
   Однако отцу пришлось все же выйти на публику.
   Городской голова был бледен пуще прежнего и даже мелко дрожал, то ли от страха, то ли от гнева. И при всем этом сохранил крепость духа и несомненную твердость взгляда, отчего набившиеся в лавку горожане оторопели и потихоньку отодвинулись в сторонку. Кто-то выскочил наружу, кто-то вжался в стенку, а кто-то сделал вид, что внимательно рассматривает выставленные образцы шитья. Но никто из них не сомневался - пахнет жареным.
   Однако барон Хэмма Нортон не дал им повода что-либо разнюхать. Твердым шагом он невозмутимо последовал за Градианом в кабинет, где просто обессилено упал в кресло, пока хозяин плотно закрывал дверь, но этого уже никто не видел.
   Минут через пять озабоченный хозяин выскочил из кабинета, поймал пробегавшего мимо слугу и послал его за Селиной.
   Девушка пробыла в кабинете минут десять.
   Градоначальник оставался еще минут пять, а после вышел, твердо и спокойно проследовал обратно через лавку, сел в коляску и уехал.
   Этих двадцати минут хватило, чтобы отец заперся в кабинете до вечера, отказываясь видеть кого-либо и разговаривать с кем-либо.
   И только поздно вечером, когда лавка и мастерская совсем опустели, отец позвал меня к себе.
   - Ты уже знаешь, что я хочу сказать тебе, девочка, - печально сказал он, не то утвердительно, не то вопросительно. Его глаза подозрительно быстро моргали, а руки теребили неожиданный для него платочек, подскакивая на солидном брюшке.
   - Но почему, почему я должна туда ехать? - возмутилась я со страхом, - Ты же слышал, что случилось с Селиной?
   - Она все наврала. Граф отправил ее обратно, а она сказала, что сбежала. Селина вела себя неправильно. А тебе нечего бояться, Кэсси. Ты девушка благоразумная, у тебя все получится, - отец был непривычно мягок и, похоже, забыл, что я не маленькая девочка.
   - Они что, пригрозили тебе? - внезапно догадалась я.
   Отец тяжело вздохнул, но все же ответил:
   - Барон Хэмма сказал, что приложит все силы, чтобы вывести Селину на чистую воду. Она ведь опорочила вроде как честного человека. Сделает так, что ни одна семья в городе нас не примет. Что ни один приличный клиент не войдет в нашу лавку. Да мало ли что может сделать облеченный такой властью человек? А если ты поедешь в замок и не сбежишь, то и он дело замнет. Не хочет голова ссориться с графом, очень не хочет.
   И очень боится его, мстительно подумалось мне. Уж я-то точно боялась. Чем больше я слышала об этом таинственном графе, тем гадостнее мне становилось. Уж больно длинные у него руки, если и не выходя из своего далекого замка, он может запросто растоптать неугодных ему. А что будет со мной, если, по рассказам Селины, даже на крик никто не придет? Разбирайся потом. И кто, собственно, с кем разбираться будет? Разве кто пойдет против графа? Я покрывалась холодным потом, живописно рисуя картины своего мученического пребывания в замке, и умоляющими глазами смотрела на отца. Говорить мне было нечего.
   - Эх, - внезапно отчаянно решился отец, - была не была. Не беда, девочка. Продадим лавку, мастерскую, дом, подадимся в другой город. Везде люди живут, везде золотошвейки нужны.
   Вот-вот, везде нужны, даже в замках колдунов. И все-таки, зачем я ему понадобилась? А вслух спросила:
   - Да кто у нас купит? За бесценок же продадим.
   - Ну и пусть. Только не отдам я тебя никакому колдуну, - и поцеловал меня в лоб. На нос мне капнула нечаянная слеза, - Иди, девочка. И не печалься. Выдюжим.
  

* * *

  
   Свежесть напоенного росой воздуха, оглушительный писк носящихся в воздухе ласточек, манящий аромат первых ранних булочек, шуршание метлы дворника и даже легкая перебранка молочника, застрявшего со своей тележкой, с мясником, спешащим со свежей вырезкой на Верхнюю площадь к дому градоначальника - что может быть лучше жизнерадостного летнего утра?
   Я с грустью оглянулась на родной дом, улыбавшийся мне всеми своими распахнутыми окнами и длинными цветущими гирляндами, украшающими карнизы, поправила сумку, переброшенную за спину, тяжело вздохнула и отправилась в путь. Ни заложить коляску, ни просто оседлать лошадь я не рискнула, во-первых, потому, что наша единственная коляска требовала починки и нынче стояла в печали во дворе, а во-вторых, я просто этого не умею. Да и верхом я ездить могу примерно так же, как корова кататься на коньках, с той только разницей, что корове падать ниже. Просить слуг не хотелось - отец, узнавши, явно устроит им взбучку. А вот пешком, даже миль десять (я явно с ума сошла!), это - пожалуйста. С передышкой, потихоньку, глядишь, и дойду. Когда меня хватятся, я уже далеко буду. А вот если буду ждать, пока градоначальник пришлет эскорт (да и пришлет ли после селининой выходки?), отец найдет мотивы, чтобы убедить меня остаться. А мне бы не хотелось быть убежденной, ни к чему это.
   Город потихоньку просыпался. Чистенький, умытый, радостный, он встречал новый день игривым котенком и мне, несмотря на все, что могло ожидать впереди, было удивительно спокойно. Я улыбнулась обсыпанному мукой старому булочнику, выглянувшему на минутку из окна поприветствовать меня, перебросилась парой слов с проходившим мимо знакомым учеником шляпника, помахала рукой толстушке-кухарке из дома напротив. Это был мой мир, в котором я прожила всю свою жизнь, мир, который я знала изнутри и очень хорошо. Меня окружали знакомые с детства люди, я знала их привычки, вкусы и слабости, я была среди них своей.
   Так куда же и зачем я иду?
   Размерено цокая по брусчатке крепкими каблучками моих башмаков, я перешла мост и пошла вдоль реки, оставляя по правую руку Нижний город. У караулки я приветственно помахала рукой разулыбавшимся городским стражам, отчаянно скучавшим у внушительной будки, разукрашенной в цвета Кермиса, и тут с ужасом поняла, что город закончился. Все закончилось. Привычная жизнь, привычные люди, привычные обстоятельства. Теперь мне придется узнать, как можно жить иначе. Впрочем, не навсегда же? Только на год!
   Солнце поднималось выше, и под его лучами неумолимо исчезали последние капельки росы, приветственно сверкавшие в траве. Хорошо наезженная дорога, которой обычно пользовались все путники, спешащие на север, сегодня была удивительно пуста. Встретились мне несколько повозок, груженных какими-то корзинами, только ехали они в город. По правде говоря, я надеялась на обычных в это время попутчиков, но их не было. Что ж, не беда. По правую сторону вдалеке уже виднелся густой темный лес, там и покину я этот приветливый тракт, свернув на боковую дорогу, ведущую к самому замку.
   Я еще была полна утренней радости, но страх перед будущим нет-нет да и заявлял свои права на меня. Куда и зачем я иду? Что со мной будет?
   Я иду потому, что иначе и быть не может. Так и незачем об этом думать, раздраженно отмахнулась я от назойливых мыслей. А страх... Страх всегда сопровождает то, что нам неизвестно.
   Хорошо вокруг, дышится легко, идется легко... Так я дошла до леса. Треть пути, пожалуй, пройдена. Я присела на обочине, разминая непривычные к длительной ходьбе ноги и обмахиваясь пестрой косынкой. И не сразу услышала топот копыт, а услышав, вскочила, чтобы оказаться нос к носу с тремя всадниками, резко остановивших лошадей и оторопевше глядящих на меня.
   - Привет, - мило улыбнулась я, лихорадочно переводя взгляд с лица на лицо, чтобы понять, наконец, кто это такие и грозит ли мне опасность. Темно-зеленые ладные мундиры с желтыми позументами, военная выправка, пистоли на боку, суровый взгляд, такой не характерный для легкомысленной летней конной прогулки по воздуху. Путнички-то явно при исполнении, и у меня отлегло от сердца - не разбойники. Изумрудная серьга в ухе одного из них вызвала смутные подозрения, но всадник догадался первым:
   - Неужто Кассандра Тауриг?
   - Ага, - развела я руками.
   - Пешком? - с подозрением спросил он.
   - Так день хороший, отчего ж не прогуляться, - смотрела я на него совершенно невинными глазами.
   - А вещи?
   - Учусь довольствоваться малым, - радостно ответила я, выразительно похлопывая по тощему заплечному мешку. Вообще-то причина была более прозаична: я не была уверена, что смогу нести тяжелую сумку так далеко, поэтому пришлось - с тяжелым вздохом - от многого отказаться.
   - У вас в семействе все такие? - пробурчал он, спешиваясь.
   - Какие "такие"? - невинно спросила я.
   - Ягнёночки! - нелюбезно рявкнул он, - Чует мое сердце, добром это не кончится.
   Я как-то сразу пригорюнилась. Слышала я, ягнёночков-то в жертву приносили.
   - Ну что ж, Кассандра Тауриг, милости прошу, - он показал рукой на седло позади одного из его людей. Сопротивляться почему-то мне расхотелось. Я вправду была напугана и думала только о том, где найти силы, чтобы скрыть это.
   ...Серая громада крепости выросла посреди внезапно расступившегося леса и буквально ошеломила меня. Я могла лишь восхищенно взирать на настоящую крепостную стену с бойницами, только с этой, западной стороны сохранившуюся в первозданном виде, но главное - на вздымающуюся за ней неровными ступенями, башнями и башенками громаду самого замка, украшенного обильным каменным декором. Неужто здесь живет всего один человек? Да здесь же полгорода поместится!
   Проехав главные ворота с угрожающе нависшими цепями, миновав широкий проход в надвратной башне, мы проехали во внутренний двор, большой, но совершенно пустынный, если не считать двух стражей, с любопытством рассматривавших меня, пока Логан на них не прикрикнул, да конюха, выскочившего забрать лошадей.
   - Идем, - буркнул Логан, жестом приглашая меня за собой.
   Мы прошли по пустому двору, гулко отражавшему звуки наших шагов, и вошли в незаметную боковую дверь, откуда попали в широкий коридор, заставленный вдоль стен комодами и полками. То был черный ход для слуг, и из него вели по меньшей мере еще два коридора и две лестницы: слева - вниз и справа - вверх.
   Мы поднялись по неудобной крутой лестнице, завинчивающейся спиралью наверх. Потом опять был какой-то коридор, темный и узкий, в стенах которого виднелись крохотные ставни, скрывающие надо полагать, окна во двор. По правую руку мы миновали две двери - непохоже было, что ими недавно пользовались, - ведущие, как я могла предположить в некие комнаты. На полу различалась едва заметная в тусклом свете свечи дорожка, прямо-таки колея, вытертая бесчисленным количеством ног... С каждым шагом отчаяние все больше овладевало мной. Это не замок, это рухлядь какая-то. А с виду вроде ничего. Кому нужно в этой развалюхе золотое шитье?
   Логан привел меня в небольшую комнату и я впервые воспряла духом. Комната была довольно просторной, чистой, а главное - светлой. Два вполне привычных окна выходили на юг, и теперь солнечный свет, льющийся сквозь них, ложился яркими желтыми ромбами на каменном полу.
   В комнате был стол, стул, настольная лампа, стеллаж, придвинутые к стене большие квадратные пяльцы, кресло у закрытого экраном камина и больше ничего. Зато была еще одна дверь, которую Логан распахнул и скучающе заявил:
   - Спальня.
   Это меня удивило - после темных коридоров не ожидала стольких удобств. В спальне была кровать, неизменный камин, вешалка в углу и умывальные принадлежности. И крепкий запор на двери.
   Я удовлетворенно кивнула. Итак, пришло время задавать вопросы.
   - Когда я увижу... графа Ноилина? - задала я самый животрепещущий из них, - Что я должна делать?
   - Все узнаешь. В свое время. И лучше будет, если ты не станешь выяснять это самостоятельно.
   На этом наше знакомство закончилось. Логан повернулся и вышел, оставив меня одну. Нелюбезность приема приводила меня в отчаяние, но я решила не сдаваться.
   Чтобы изучить все, что было в двух комнатах, мне хватило десяти минут. На стеллаже в больших плетеных корзинах лежали аккуратно сложенные шелковые, хлопковые, льняные, золотые, серебряные нити и канитель, шнуры и галуны, скатанные в клубочки. Здесь же стояли коробочки с иглами, ножницами, наперстками и даже порядком потертая линза. Стопочкой лежали отрезы льна, хлопка, шелка. Раздолье для рукодельницы.
   Но больше смотреть было не на что. Через час я уже была готова сбежать. Положение спасло появление чопорной сухой старой женщины, озабоченно кивнувшей мне и пальцем пригласившей за собой.
   Я шла за чинно ступающей старухой и настороженно осматривалась по сторонам. Мы двинулись по тому же коридору, по которому шли с Логаном, но дальше, и, открыв невзрачную с этой стороны дверь, неожиданно вышли к холлу, откуда начиналась анфилада светлых, богато убранных залов, резко контрастирующих с убожеством того, что я видела раньше. Но женщина, не останавливаясь, прошла холл наискосок и оказалась на широкой парадной лестнице, ведущей вниз. Я поспешила следом, вежливо пытаясь спросить старуху, как ее звать, и вообще, завести разговор. К моему удивлению, старуха и ухом не повела. Подивившись на порядки в этом доме, я пожала плечами и молча пошла за ней.
   Вскоре мы оказались на кухне, и женщина сразу же исчезла в боковой дверце, оставив меня в одиночестве рассматривать великолепие царства кастрюль и поварешек. В огромной, предназначенной явно для целого гарнизона кухне было три очага, самый большой из которых мог бы вместить телегу с лошадью. Еще на кухне был длинный широкий стол, тщательно отскобленный и вымытый, тянущийся почти от входа и заворачивающий вправо странной загогулиной. На стенах было множество заставленных посудой полок и сверкающих медью ковшей, сковород, кастрюль, черпаков, свисающих с крюков. Там была безупречная чистота и порядок.
   - А, девушка, - выскочила откуда-то сбоку давешняя старуха, уже переодевшаяся и выглядевшая куда любезнее. Ее накрахмаленная белая блуза с торчащим вверх неудобным воротником, жесткий корсет и необъятная клетчатая юбка в складку напоминали мне старинные миниатюры с изображением моей бабушки, - Как звать-то тебя?
   - Кассандра, Кэсси.
   - Кэсси, значит? А я Марта. Садись. Чаю выпьешь? - я кивнула. Признаться, я бы чайком не ограничилась, но заявлять о голоде не спешила - торопиться не стоит, надо бы осмотреться сначала, узнать о местных порядках, которые судя по всему, были отнюдь не просты. Да и поведение старушки меня еще как озадачило. То шла унылая и мрачная, то улыбается, как ни в чем не бывало. Высокая, сухая и плоская, как палка, с длинным тонким носом и вежливой, но совершенно безразличной улыбкой, повешенной в уголки рта, сейчас Марта выглядела вполне энергичной и деятельной, хотя пока мы шли по коридору, мне показалась она совсем иной.
   Но загадка разрешилась так просто, что я рассмеялась.
   Дверь за моей спиной шумно распахнулась, а обернувшись, я увидела в дверном проеме прежнюю Марту - озабоченную и мрачную.
   - Это Тирта, - пояснила Марта.
   Старушки были похожи как две капли воды. Разве что одна капля с сахаром, а другая - с солью. У Тирты был подозрительный взгляд, сердито поджатые губы и ни малейшего желания знаться с новой обитательницей дома.
   Я с облегчением рассмеялась. Приятно осознать, что с твоей головой все в порядке, а размножение старушек произошло без твоего участия.
   Тирта укоризненно глянула на меня и поплыла дальше, с этих пор обращая на меня внимания не больше, чем на фикус в углу.
   - Сестра моя. Она плохо слышит, - чуть извиняющимся тоном пояснила Марта и тут же бодро спросила:
   - Так ты золотошвейка?
   Золотошвейка, киваю, с малолетства только этим и занимаюсь. Мастерская у нас.
   - А что, и мать твоя этим занимается? - поинтересовалась Марта, выставляя на стол такие разносолы, что у меня слюнки потекли и я не сразу и вопрос поняла.
   Нет у меня матушки, говорю. Зато сестры есть, Селина, вот, на днях здесь была. Неужто не помните? - озадачилась я.
   - Ах, Селина, значит, сестрица твоя? Славная девочка, - равнодушно похвалила кухарка, и я прекрасно чувствовала, что нет никакого дела Марте ни до Селины, ни до меня с моими рассказами. Не то, чтобы меня это задело, но в незнакомом месте всегда хочется иметь хоть какую-нибудь поддержку, а здесь, похоже, на это надеяться и не стоит.
   - Да ты ешь, девушка, ешь!
   - А зачем графу золотошвейка? - рискнула спросить я с набитым ртом, - В свет он не выходит, новую одежду не заказывает, подарки не дарит. Он что, золотное шитье в сундук будет складывать?
   - Ты, девушка, знай себе работай, а вопросов не задавай, - слегка охолонила меня кухарка, - Твое дело работать. А зачем - хозяин сам скажет, если захочет.
   Ну, меня тут и проняло!
   - Что, - возмутилась я, - за тайны здесь такие, что нормальному человеку и спросить нельзя?
   Марта пристально посмотрела на меня и серьезно так говорит:
   - Ты и вправду, девушка, уйми свое любопытство. Не тайны ради, а чтобы жива осталась. Не будешь совать свой нос, куда не следует - будет все в порядке, никто тебя не тронет, никто не обидит.
   Я изумленно хлопала ресницами, не веря своим ушам. Мне угрожали! Что это за место такое?
   Марта, явно довольная моей реакцией, улыбнулась и елейно добавила:
   - А если что надо будет - одежка, скажем, ты скажи Логану, он все сделает. Ты не думай, работы будет у тебя много, скучать будет некогда.
   Я просидела на кухне у Марты и изредка забредающей Тирты до вечера.
   Марта готовила ужин, и хоть она в этом явно не нуждалась, я ей усердно помогала. Так, слово за слово, старушка разговорилась, подобрела. Графские тайны, равно как и самого графа мы в разговоре усердно обходили стороной, но в остальном Марта оказалась не такой несловоохотливой, как я этого боялась.
   Я узнала краткую историю замка и ореховой рощи за ним, о том, что лес, через который мы подъезжали к крепости, в последнее время хиреть стал, и хоть зверье в нем не перевелось, да больно пугливым стало. Волки непомерно развелись, отстреливать пора. Узнала я и о том, что на Западной башне совсем кладка развалилась, того и гляди рухнет, а Логану и вовсе дела нет. Поговорили и о том, что этим летом сильно обмелела река, на днях даже корабль на мели застрял, уж сколько возни было, пока вытащили...
   Узнала и о том, что до меня работала здесь золотошвейкой старшая сестра Тирты и Марты - Карита. Все последнее время женщина болела, слабела, угасала и вот, померла меньше месяца назад. От того и Тирта такая - горюет. Ты не смотри так на нее, девушка. Она неплохая. Просто... странная немного. Но это пройдет. Надеюсь.
   Ужин был готов ровно к тому моменту, когда огромные стенные часы торжественно пробили восемь. Марта загрузила изящные супницы и подносы в подъемник, который я сперва приняла за дверцы печи, и закрыла створки. Минут через пять послышался ровный скрип приводимого в действие механизма. Марта удовлетворенно кивнула, будто до этого не была уверена, есть ли кто наверху, и принялась нагружать второй подъемник, такой огромный, что туда поместились бы четыре меня. Еда уехала куда-то вниз.
   - Для стражи, - пояснила Марта, заметив мое любопытство, - Ну вот, Кассандра, мы и закончили. Сама доберешься?
   Я добралась. С нервным оглядыванием по сторонам, на цыпочках и почти не дыша. Но с первого раза и нигде не заблудившись. Впрочем, уже через день-два я поняла, что боялась зря - люди здесь появлялись крайне редко, и убедилась, что заброшенность - самое нормальное для этого замка состояние.
   Странное место, этот замок, очень странное. Полоумные старушки, бродящие по коридорам, хозяин, о котором говорить нельзя, почти полное отсутствие слуг (в нашей семье их куда больше!). Да и сами мрачные стены навевали отнюдь не радостное настроение. На ум приходили рассказы Селины, и я думала о том, сколько в них правды.
   Однако ночь прошла совершенно без приключений. Ни настырных привидений, ни страшных снов, ни нежданных вторжений, ни отодвинутых таинственным образом дверных запоров. Я проспала всю ночь без задних ног и проснулась с рассветом.
   ...Люблю это время. Чистое, умытое, радостное утро всегда сулит надежду. Я распахнула оконце в светелке, оглядывая с высоты середины крепостной башни расстилавшиеся внизу сонные, покрытые легким туманом зеленые луга, серебряный изгиб реки, темный, но в утренних солнечных лучах совсем не страшный лес.
   Радуясь далекому солнцу, росистому воздуху и веселому щебету птиц, я не сразу заметила, что на столе в светелке что-то лежит, а заметив, принялась рассматривать.
   На кусочке шелковистой белой ткани лежал небольшой моток золотых ниток, скорее даже шнур, тонкий, но свитый из множества тончайших нитей. Рядом с ним - нарисованный на листе бумаги узор, точнее, знак, некая стилизованная буква неизвестного мне алфавита. На обратной стороне бумаги небрежным, трудноразбираемым почерком было написано предельно кратко и ясно: "Выложить шнуром. Начало и конец шнура соединить в одной точке".
   Что ж, работа как работа. Это даже вышивкой не назовешь.
   Мне не привыкать к сложным монограммам, в которых порой даже невозможно понять, какие буквы ее составляют, или изощренным узорам без конца и без начала, мне приходилось выводить на кайме платья не просто слова, но даже стихи, поэтому с тем, что было на оставленном для меня небольшом (величиной с ладонь) рисунке, я надеялась справиться без особого труда.
   То, что работу нужно было выполнить шнуром, облегчало мою работу, если, правда, я сумею разобраться, где у этой буквы начало. Это может показаться странным, но вышивку нельзя начать просто так, откуда-то из середины. У нее обязательно есть начало, и от этого зависит всё.
   Через несколько минут пристального изучения рисунка, я знала его наизусть. Я могла бы с закрытыми глазами повторить все бесконечные изгибы идущей линии, все петли и повороты, все переплетения, он улегся на полки моей памяти с правом несомненного собственника. И только тогда, когда мой палец с начала до конца смог повторить рисунок на столе, при этом ни разу не оторвавшись от столешницы, я поняла, как нужно делать. Теперь я знала, откуда начинать и где это должно закончиться.
   Я была так поглощена работой, что даже не заметила угрюмой Тирты, молча поставившей маленький поднос со скромным завтраком: молоко, мед, белый хлеб с маслом, и также молча исчезнувшей.
   Я наскоро жевала, досадуя, что это отрывает меня от работы, и думала только о работе. Переведя рисунок на ткань, не торопясь натянув шелковистую ткань на небольшие деревянные пяльцы и передвинув стол поближе к распахнутому окну, я приступила к шитью.
   Шнур выкладывать - это не гладью вышивать, воодушевленно думалось мне. Это гораздо проще, уверена была я. Всего-то и надо, что уложить шнур по линии рисунка и аккуратно прикрепить его к натянутой ткани тонкой шелковой нитью.
   Как же я ошибалась! Как я была наказана за свою самонадеянность! Еще пять минут назад я недоумевала, почему Селина не смогла справиться с рисунком - не так уж он и сложен, а она вовсе не неумеха, но взяв в руки золотой шнур и сделав первый стежок, я застыла в растерянности: шнур извивался как живая змея и совершенно не желал быть пристегнутым к ткани!
   Пока я вонзала иглу в ткань, шнур выскальзывал из-под пальцев, как смазанный жиром. Он вырывался из-под булавок, которыми я его прикрепляла к ткани. Приноровившись, я сильнее прижимала его, пытаясь закрепить его стежком, но он сам по себе дергался, не желая ложиться точно по нарисованной линии. Я рассерженно дергала иглу, но при этом рвала шелковую нить. Немного отдышавшись и успокоившись, я начинала все снова. И все повторялось.
   Но... дорогу осилит идущий, дело подчиняется упорному. Тяжело вздохнув, я положила шнур на ладонь. Была какая-то странность в его внутренней теплоте, будто не один час лежал он на ярком весеннем солнышке и теперь неохотно отдавал это тепло моим пальцам. Шнур как шнур, необычно тяжелый, почти не перекрученный, нити плотно прилегают друг к другу как приклеенные, однако никогда еще при мне ни один шнур не вел себя дикой кошкой, которую нужно понемногу и осторожно приманивать куриным крылышком.
   Прошло немало времени, прежде чем мы друг к другу привыкли и я смогла сделать несколько первых стежков, закрепив шнур там, где положено. Работа обещала быть долгой, а закончила я ее при свете свечи. Не заметно прошел день. Вставая только затем, чтобы наскоро перекусить и размять косточки, я корпела над самой невероятной, самой сложной работой в моей жизни. В конце концов, я подчинила себе шнур (или он вдоволь наигрался со мной) и работа пошла на удивление скоро, но когда отложивши пяльцы в сторону, я смотрела на вышитую неизвестную мне букву, я чувствовала не гордость от хорошо сделанной работы, не радость победы, меня донимало любопытство - что это значит? Похожий на раскидистое дерево или на упрямую бычью голову знак выглядел не просто внушительно, от него исходила уверенность, сила, надежность и непоколебимость...
   Ни один человек в мире не смог бы меня убедить, что шнур самый обычный, буква есть просто буква, а моя работа будет повешена в рамочке на стенке. Нет, здесь было много больше того, что видится глазами. Здесь попахивало колдовством, и это приводило меня в ужас. Подтверждались мои худшие опасения, вдоволь перестиранные за время моего похода в замок.
   Но как бы меня ни донимали самые невероятные догадки, я уснула, едва добравшись до подушки, остро и почему-то тревожно пахнущей травами.
   Очередное утро меня встретило невероятным гамом, который устроили воробьи прямо у меня под раскрытым окном, и новым заданием, лежащим на столе. Вчерашняя работа исчезла. Ни тебе "спасибо", ни тебе "понравилось". Вот тебе и порядки. А ведь хотелось бы многое узнать, и не только то, удовлетворила ли моя работа таинственного хозяина.
   Однако в ответ на мои горестные размышления поутру меня посетил Логан, с порога насмешливо заявив:
   - Время от времени заходи на кухню, чтобы мы знали, что с тобой все в порядке. А то здесь заблудиться недолго, потеряешься - неделями искать будем.
   Я открыла было рот, чтобы оправдаться, но он меня перебил:
   - Хозяин вполне доволен тобой работой. Ты останешься в замке, как и договаривались раньше. Если тебе что-то нужно, говори.
   Я перевела дух и решила воспользоваться случаем:
   - Что за знак я вчера делала? Что он означает?
   - Вот что, ягнёночек, - терпеливо склонил красивую холеную голову Логан, - Я домоправитель, на худой конец, посланник, но я не маг и не хозяин этого замка. Я не знаю того, что поручают делать тебе. Но даже если бы и знал, то не сказал бы.
   - Почему? - расстроилась я.
   - Я служу хозяину десять лет и за это время твердо усвоил: меньше знаешь - лучше спишь. Вот и тебе того же желаю. Делай свое дело и не задавай ненужных вопросов. Да, и еще, ягненочек. Поскольку вряд ли ты успокоишься, хочу тебя предупредить. Ты не взаперти, можешь ходить, где угодно по этому и нижнему этажу замка и крепостных стен, в библиотеке, во дворе, на башнях и в караулке, ходить в поселок и знаться с его обитателями, можешь гулять по парку и лесу, если не боишься, но ты не должна подниматься в личные покои хозяина. Ты не должна искать с ним встреч и не должна мешать ему. Это тебе ясно?
   - Я не ягнёночек, - буркнула я, - меня зовут Кассандра.
   - Договорились, ягнёночек, - лучезарно улыбнулся Логан, - И не советую бродить по подвалам. Не от того, что там есть, что скрывать, а просто заблудиться можешь. Или испугаться. Крысы там, сырость, всякая мерзость, кандалы проржавевшие. Надеюсь, ты не любительница страшных сказок на ночь?
   Я хмыкнула.
   - Вот и славно. И не грусти. На самом деле здесь очень даже можно жить.
   Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
   Я фыркнула в никуда и демонстративно пожала плечами. С остальными вопросам можно было бы обратиться к стенке. Толку было бы столько же.
  

* * *

  
   День потек за днем, однообразно и скучно. По утрам я получала неизменное задание, но теперь оказалось, что первое из них, оказывается, было еще самым легким.
   Через несколько дней я совершенно перестала замечать ненормальность золотых шнуров, но хозяин время от времени подкидывал мне новые задачки. Иногда рисунок усложнялся: знаков-рун становилось больше, их вязь была то длинной, в одну строку, то замкнутой в круг. На один рисунок теперь уходил далеко не один день, но стоило только закончить работу, как я сразу же получала новое задание с идеально отмерянным куском шнура.
   Подталкиваемая любопытством, я пыталась караулить приход того, кто посреди ночи кладет на мой стол очередную порцию работы. Но как ни старалась, меня неизменно морил сон.
   Когда я наловчилась без особых усилий управляться со странными материалами, из которых мне предлагалось шить, да и с рисунками тоже, работа пошла быстрее и успешнее. Я даже решила время от времени делать перерыв на отдых, особенно, когда поняла, что с работой меня никто не подгоняет - как управлюсь, так и будет.
   Несмотря на запрет Логана, а возможно, и благодаря его запрету, мне ужасно хотелось попасть в те самые личные покои графа, от которых он меня предостерегал, но самое смешное заключалось в том, что я совершенно не могла понять, как туда попасть и где это находится.
   Та часть, где жила я, называлась нижним замком, и включала в себя парадный холл с широкой лестницей, весь первый этаж с помещениями для слуг, которых здесь практически не было, и второй этаж с чудной анфиладой богато убранных комнат, окнами выходящих на юг и восток с одной стороны и во внутренний двор - с другой.
   Из двора крепости главный, или парадный вход - огромные массивные двери, обитые железом и украшенные чеканным гербом - приводил в просторный холл, совершенно пустынный и гулкий. Маленькие, почти незаметные двери уводили в помещения для слуг, гардеробные, кухню и кладовые, вели к узким невзрачным лестницам, ведущим вниз, но главным здесь было не это. В центре холла начиналась и уходила наверх двумя полукружьями широкая парадная лестница. Если вы поднимались по ней, то наверху попадали в холл поменьше. Отсюда можно было повернуть влево, и тогда перед вашим взором открывались богато украшенные светлые комнаты, переходящие одна в одну - та самая анфилада, о которой я говорила раньше. Или вправо, где за обычной дверцей скрывался кошмар, который рассказывают про старинные замки: темный, узкий коридор, протертый камень, комнаты, похожие на каменные клетки. Именно там я и жила. И в этом крыле я вообще была одна. Марта с Тиртой, да и Логан жили в другом крыле замка. Другие слуги, чаще других работавшие в замке - судомойка Полта, простоватый и чудаковатый юноша Баки, коридорный, исполнявший и всякую грязную работу, кучер и конюший Вукс - жили в крохотном поселке у крепостной стены вместе с семьями и на втором этаже замка вообще никогда не появлялись.
   Но был еще верхний замок. Он был здесь и начинался где-то рядом, прямо на третьем этаже, а потом дальше, на первый взгляд отдельно стоящими зданиями, прилепленными друг к другу... Я видела, глядя в окно, еще один окруженный галереей внутренний двор с небольшим фонтаном и полукруглыми бассейнами, сообщающимися друг с другом, видела стройные ряды высоких ажурных окон, причудливую лепнину, ступенчатые переходы между этажами, но каждый раз, пытаясь дойти до этого великолепия по крепостной стене, я попадала куда угодно, только не туда, куда стремилась. С третьим этажом было куда проще: обойдя весь второй этаж я так и не нашла ни одной лестницы, ведущей наверх. Поэтому замечание Логана на самом деле смысла имело мало - я не могла бы побеспокоить хозяина, поскольку не представляла, где он находится. Впрочем, я не знала не только где, но и кто: долгое время я сомневалась, обитаем ли верхний замок вообще, но наткнувшись на Нарата, бывшего личным слугой графа, а также некоего Джаиля, личность странную и загадочную, которую поначалу приняла за таинственного хозяина, я узнала, что они и есть единственные - кроме самого графа, надо полагать - обитатели верхнего замка.
   Мне очень хотелось посмотреть на этого запретного для обозрения слуг хозяина хотя бы для того, чтобы убедиться в его существовании. Не могу же я работать невесть на кого? Скрытность моего нынешнего работодателя давала моему праздному уму немалую пищу для размышлений, и разгадка этой тайны была моим единственным развлечением все дни и вечера напролет. Если хорошенько подумать, то дело, конечно же, было в том, что ничем другим скрасить унылое существование в этих стенах я не могла.
   Но постепенно запах тайны и приключений, почудившийся мне в первые дни пребывания в замке, выветрился. Не было ни пугающих звуков, ни загадочных видений. Ни скрипа, ни скрежета, ни воя. Ничего страшного. Ничего интересного. Только старые стены, настолько заброшенные, что сами по себе становились тайной - когда же они рухнут окончательно.
   День за днем, выбираясь на короткие вечерние прогулки то по неухоженному саду, то просто по крепостной стене, норовящей рассыпаться от легкого дуновения ветерка, я находила подтверждения тому, что граф Ноилин совершенно не интересуется тем, что его окружает, а нынешнее место обитания устраивает лишь потому, что достаточно уединено и удалено от любопытных глаз. Всюду были видны следы запустения. Сад буйно зарос, да так, что дорожки вовсе исчезли, оплетенные толстым ковром ползучего барвинка, кусты разрослись до великанов с торчащими во все стороны руками, от немногочисленных клумб остались лишь щербатые камни по краям. До крохотного грота у запруды если еще и можно было добраться, поскольку ажурный мосток был сделан из добротного камня, то в самом гроте находиться было невозможно: поднимавшаяся время от времени вода покрыла его пол толстым слоем грязи и ила, а убрать это и в голову никому не приходило. Природа возвращалась в свое дикое состояние, но это не было торжеством свободы, это походило на безнравственное выкидывание в лес прирученного котенка, после того, как он достаточно вырос и перестал быть уморительно милым.
   Так же выглядел и сам замок. Когда-то могучая крепость сейчас переживала далеко не лучшие свои времена, выглядя обнищавшей бабусей с былой царской осанкой. С точки зрения неприятельской осады он и сейчас, наверное, был бы не плох, захоти отряд вооруженных рыцарей побряцать под его стенами копьями и мечами, но против нынешних пушек, а тем паче боевых магов ему долго не устоять.
   Низ высоких стен густо зарос серо-зеленым мхом, а при более близком знакомстве, отколов ножичком кусочек, можно было найти в чреве камня слизней, во множестве плодившихся в благодатной для них почве. Впрочем, подойти к стенам было мудрено: если ближе к воротам крепости соблюдался хоть какой-то порядок, то здесь, на ее противоположной стороне, крапива буяла в рост человека, охраняя покой замка не хуже сторожевых псов.
   Единственным более-менее ухоженным местом здесь были так называемые Прилепки, но заслуги графа в этом не было.
   В Прилепках проживали семьи стражников и слуг. Стража не жила в крепости, пристроив снаружи к ее стенам на склоне холма, который удивительным образом увеличивался год от года, аккуратные, чистые домики, полные нормальных житейских забот, суеты и детского визга. Поселок, если так можно назвать дюжину домов, сараюшек и крохотную кузню, существовал и до приезда графа Ноилина в эти места, но за последние десять лет в отличие от самого замка заметно благоустроился, разросся и похорошел. Здесь никого не стесняло соседство с великим магическими тайнами знаменитого колдуна, а графу, судя по всему, совершенно не было дела до того, что делается под стенами его замка. За лесом, под холмом, милях в трех от крепости, на берегу реки, там, где с ней соединялся ручей, отведенный к крепости, раскинулось большое село - Мокдус, добротное, даже богатое, вот с жителями этого села и знались обитатели поселка. Туда ходили учиться дети, там на рынке покупали кое-какие продукты женщины и время от времени посещали местный кабачок мужчины. Жители Прилепок всегда ставили себя выше сельчан, но при этом прекрасно знали свое место в крепости: две женщины приходили в замок, чтобы устроить уборку, но больше никто из обитателей крохотного селения, даже вездесущие дети, не переступал порог замка. Чтобы с ними познакомиться, мне самой пришлось идти туда. Правда, хоть и приняли меня радушно, а держали на расстоянии - барышня из замка, как-никак. За свою принимать меня не решались, хоть и была я человеком служилым, как и они.
   Но я и не пыталась навязываться. Особенно после того, как однажды нашла библиотеку в самом конце анфилады комнат на моем этаже. Находка порадовала меня: такого обилия книг мне не доводилось видеть давно. Они стояли ровными рядами, идеально аккуратно подобранные по цвету и размеру. Но очень скоро обнаружилось, что часть книг даже не разрезана, не говоря о том, чтобы их кто-то читал. В моих глазах обладатель всего этого великолепия стремительно падал.
   Впрочем, я смогла найти много интересного для себя и при случае с головой погружалась в чтение, поскольку времени на это занятие на самом деле у меня было мало.
   По договору, заключенному с графом Ноилином, мне предстояло провести здесь еще очень много времени, так стоит ли спешить снимать покров с тех крох таинственности, которые еще остались в этом замке? Я не страдала от одиночества, ведь если подумать, то за исключением того, что передо мной теперь не носились как угорелые заказчики, клиенты и мастерицы, я была не более одинока, чем в доме своего отца. Мне не хватало моей семьи, я скучала по родному дому, по проказам Даны и Дина, по милой болтовне Селины, но рано или поздно мне все равно пришлось бы их покинуть, вот и будем привыкать. Днем я работала, находя привычное успокоение в вышивке, спать ложилась очень рано, но вечера коротала у себя с книгой или на кухне с Мартой. Иногда к нам присоединялись Логан и Тирта, казавшаяся вполне нормальной, и тогда веселье наше било ключом. Вчетвером мы неплохо проводили время за игрой в карты, азартно разыгрывая наши скромные гроши и веселясь от души. Сначала их веселило мое полное незнание карт и правил игры (как можно, хихикал Логан, дожить до двадцати лет и ни разу не сыграть в карты? Ягненочек, да ты просто прелесть!), потом меня веселило удивительное везение новичка. А через пару недель я освоилась и уже вполне сносно играла, не выигрывая больше других, но и не проигрывая все подряд. Как бы там ни было, мы были вполне довольны друг другом. Оставаясь вдвоем с Мартой, что происходило чаще всего, мы тоже вполне ладили друг с другом: она раскладывала пасьянсы, а я читала ей. Логан, заметив нашу любовь к печатному слову, принес из города все книжные новинки, которые смог найти, но и тех книг, которые были в графской библиотеке, было довольно, чтобы удовлетворить самый притязательный вкус.
   Логан оказался много любезнее, чем я от него ожидала. Чтобы порадовать меня, он время от времени навещал нашу мастерскую в Кермисе, чтобы поговорить с отцом, забрать кое-какую одежду да передать от меня приветы, правда, только на словах, чтобы не нарушить условия договора. Потом он стал приносить письма от отца и Селины: коротенькие записки о том, что происходит в доме и лавке, милые сердцу пожелания скорейшего возвращения, заботливые вопросы о здоровье и настроении, забавные рожицы, нарисованные Даной и Дином... Я чувствовала их горячую любовь и заботу, а от того переставала ощущать себя одинокой и заброшенной. А благодарность к Логану помогла установить нам с ним теплые и вполне дружеские отношения.
   Марта тоже время от времени оттаивала настолько, что позволяла себе кое-что рассказать о хозяине. Из того, что знала сама. И тогда я с удивлением поняла, что рассказывать-то ей нечего - ни разу из тех десяти лет, что она служит здесь, ей не довелось побывать наверху, ни даже краешком глаза взглянуть на то, что находится в верхнем замке. Хозяина она видела, правда, мельком - раньше-де он не раз спускался в сад или прогуливался верхом по окрестностям. Произошел однажды даже такой невероятный случай, когда граф случайно забрел на кухню. Забрел, огляделся, хмуро кивнул и сбежал. Марта до сих пор покрывалась холодным потом, вспоминая, как чуть было не отчихвостила какого-то незнакомого наглеца, бродящего по ее до блеска выдраенной кухне. Но это было слишком давно. И уже года три прошло, как хозяин вообще вниз не спускался. Что там наверху делается, никому не ведомо, а Джаиль и Нарат - единственная связь с миром таинственного графа - никогда не снизойдут до того, чтобы трепать языком с низшей, по их мнению, прислугой.
   Три года, ошеломленно думала я, три года сидеть взаперти. Да существует ли он вообще, этот самый граф Ноилин? Может, помер давно?
  

* * *

  
   Незаметно пролетел месяц.
   Все началось с фразы, вскользь брошенной Мартой. Она жаловалась на тяжелые беспокойные мысли, в последнее время не дающие уснуть, на бесконечную отравляющую бессонницу, которую даже сонная подушка не может подавить. На то, как она может часами крутиться в постели, отлежать все бока, но сна как нет, так нет...
   И тут я все поняла. Я сразу же поняла, почему мне так сладко и беспробудно спится каждую ночь. Этот запах тревожил меня с самого первого дня, но только сейчас я догадалась, почему это не давало мне покоя. Теперь была объяснима и моя странная апатия, и сонливость, и тяжелая голова по утрам.
   В мою подушку положили мешочек с сонными травами. Закономерный вопрос: зачем?
  
   К ночи я готовилась, как воин к сражению. Не рискнув спуститься в кухню за ножом, я вооружилась ножницами и затаилась в темноте спальни, оставив маленькую щелку в двери, ведущей в светелку. В окно заглядывала полная луна, заливая пол расплавленным серебром, потому света было куда как достаточно.
   Сидя в углу, проваливаясь в дрему и спохватываясь, я провела до полуночи, но в конце концов была вознаграждена, когда в дверной щелке показался неяркий свет.
   Особо не таясь, с зажженной свечей в руке в светелку вошел Джаиль, высокий смуглый человек в странной для наших мест просторной черной одежде, скорее бесформенном балахоне с вышитой каймой по подолу. Он взял со стола выполненное шитье, положив взамен новое задание, бросил мимолетный взгляд на дверь, за которой я пряталась, отчего у меня душа ушла в пятки, и так же не таясь ушел.
   Итак, одна загадка была решена. Моя работа не испаряется и не исчезает по волшебству, а исправно перекочевывает в руки странного слуги графа, о существовании которого сейчас я знала отнюдь не больше, чем раньше.
   Нелюдимого Джаиля я видела до этого один раз, но и раза оказалось довольно, чтобы навсегда распроститься с идеей выпытать у него что-нибудь если не о хозяине, то хотя бы о том, в чем состоит моя работа. Не тот человек Джаиль, чтобы оказывать кому-то милость.
   Но как бы там ни было, появление новой работы на моем столе перестало быть загадочным и непонятным, а как только тайна исчезает, очевидное перестает нас волновать.
   Я задумчиво сидела в углу, пытаясь понять, к чему было подкладывать мне сонное зелье, если я и так прекрасно сплю. Ведь не приход же Джаиля скрывать этим, в самом деле? Что в этом странного и таинственного? Хочется человеку среди ночи разгуливать, ну и пусть ему. Зачем меня-то к снадобью приучать?
   Внезапно легкое движение привиделось мне со стороны двери. Обернувшись, я застыла и не закричала только потому, что по сути была готова к чему-то подобному.
   В дверях парило привидение. А как еще назвать какую-то белесую человеческую фигуру, похожую на слегка колыхающийся туман? Не знаю, кто кого испугался больше, но фигура вдруг совсем по-женски всплеснула руками и бросилась наутек.
   Призрак помчался по темной анфиладе парадных комнат, потом завернул в сторону и исчез. Вообще-то я и не надеялась его догнать, но место, где он исчез, потрясло меня даже больше, чем само явление: привидение добежало до большого, в рост человека, зеркала, воровато оглянулось, переступило через широкую резную раму, как через порог, и скользнуло внутрь почему-то ничего не отражающей поверхности, будто пересекло серебряную завесу и прошло в дверь.
   Я с опаской подошла к зеркалу и дотронулась до него. Рука свободно проходила сквозь поверхность, не встречая никакого сопротивления. Я рискнула сунуть туда свой любопытный нос, даже не думая об опасности, но переступать через "порог" не спешила.
   В зазеркалье был виден длинный темный коридор, не хуже нашего, только уходивший в другую сторону. Стены были повыше, да потолок не плоский, а закруглен, пол каменный, уложенный цветастой плиткой. Вдоль стен стояли то ли стражи, то ли латы пустые - не поймешь. Над ними - факелы горящие, или точнее - почти потухшие. Впрочем, странно еще, как я смогла это рассмотреть: было все какое-то блеклое, серое, будто выцветшее, даже лунный свет, падавший из невидимых мне окон, терял свою серебристость и незабываемую красоту.
   И вот по этому коридору уходила вдаль широкими и твердыми шагами высокая фигура, такая же блеклая и выцветшая, как и все остальное. Призрак вдруг обернулся и долгим взглядом посмотрел на меня. Не могу сказать, что мне это понравилось, но времени поежиться или даже сообразить, что у него на уме, у меня не оказалось: с зеркальной поверхностью, в которой я застряла, как рыба, наполовину вытащенная из воды, стало что-то происходить, и я сочла за благо быстро ретироваться. И вовремя! Через пару секунд зеркало стало зеркалом, и я отразилась в нем, хорошо видная в сияющем лунном свете: растрепанная, всклокоченная и ошеломленная. Лишь рухнув на пол в своем родном посюзеркальном мире и ощутив его несомненную реальность, я смогла перевести дух. И уж потом хорошенько испугаться. Ну и дела!
   Интересно, а если бы я на него не напала, что бы он со мной сделал?
   Хуже всего оказалось то, что мне никто не поверил. О произошедшем не с кем было поговорить. Логан просто рассмеялся и обещал добыть ягненочку какое-нибудь развлечение, пока не постигла участь Тирты, та тоже вечно что-то "видит". Попыталась было заикнуться Марте про странности местных зеркал, так она сердечно на меня посмотрела и быстренько принесла склянку с каким-то отваром. Выпей, говорит, девушка, все меньше мерещиться будет. Я подозревая, что этим же зельем она поила и свою сестру.
   Но на вопрос о сонных травках Марта внезапно потупилась и виновато призналась: да, мол, моя вина. Привидов тут, конечно, нет, но Джаиль куда хуже привида будет. Бродит по ночам тенью, тут кто хочешь заикой станет. Вот и пожалела бедную девушку. Только не со зла, не подумай чего дурного, милая.
   Вот так и утешили. А тайна, увы, перестала быть таковой.
  

* * *

  
   Я безрадостно бродила по пустынным коридорам, уныло обдумывая, как жить дальше, когда в одной из дальних комнат солнечной анфилады заметила девушку. Она стояла перед зеркалом и придирчиво оглядывала себя: невысокая, ладная, рыжеволосая, с миленьким курносым носиком и пухлыми губками.
   - Эй, ты кто? - удивилась я.
   Она спохватилась и развернулась ко мне, широко распахнув глаза и рот.
   - Ты что, новая уборщица? - догадалась я, глядя на аккуратный передничек, надетый поверх простенького ситцевого платья.
   - Ага, - обрадовалась она чему-то, - Тильда, убираюсь тут.
   - Что-то я тебя раньше здесь не видела, - недоверчиво покосилась я, - да и в поселке тоже.
   - Ага, - опять весело закивала девушка, - Так я училась, кухарить училась. Вот к матушке приехала, захворала она. Помочь и приехала.
   - А кто матушка твоя? Уж не Тирта ли? - ужаснулась я нелепой догадке. Было что-то в этой девице ненормальное, отчего в голову лезли странные мысли.
   - Не-е-е, - смешно выставила вперед руки Тильда, растопырив пальцы, - Розета.
   Никакой Розеты я не знала, в поселке я знала только Розу, но решила, что напутала с именами - это у меня бывает. Не успела еще со всеми перезнакомиться.
   - А ты кто? - тут же полюбопытствовала девушка.
   - Кэсси, золотошвейка.
   - Золотошвейка? - неподдельно изумилась Тильда, - А что ты тут делаешь?
   Я тоже задавалась этим вопросом, и не раз.
   - Вышиваю, - пожала я плечами, - Но лучше не спрашивай что.
   - Ага, - широко улыбнулась она, - У графа странные привычки, да?
   - Вот-вот, - рассмеялась я, - А мы - люди подневольные.
   У нее была потрясающая улыбка - обаятельная, дерзкая и задорная. Пухлые розовые губки растянулись ровной дугой, обнажив два ряда идеальных белых зубов и бросив на щеки широкие полукружья складок. И все же вся прелесть ее улыбки была в пикантном изгибе уголков ее губ, неожиданном, заковыристом, рождающем рядом с собой ямочки подобно неведомым письменам - загадочным, таинственным и все-таки чем-то знакомым. Такая улыбка сразу же прокладывает себе дорожку в сердца, почти не встречая сопротивления. Тильда прекрасно это знала и пользовалась этим.
   Мне она сразу понравилась - единственное живое существо в этом мрачном, нелюдимом месте. Мы весело обсудили прячущегося наверху графа, его замок и его слуг. Через пять минут мы обе были довольны друг другом и так славно найденным взаимопониманием.
   Тильда особым усердием в уборке, как я заметила, не отличалась. Лениво водя из стороны в сторону мягкой щеткой с длинной ручкой, якобы смахивая пыль, девушка тем не менее успешно делала вид, что предельно занята: деловито прошлась по всем комнатам анфилады, небрежно касаясь стен и пола, хмуря брови, тщательно изучила объем работ в библиотеке, но надолго там не задержалась и, обойдя весь этаж, вышла к парадной лестнице.
   Все это время я была рядом, и болтали мы без умолку. Сначала мне показалось, что Тильда и двух слов связать не может, но очень скоро я убедилась, что она была умна, начитана, весьма сообразительна и не в пример остальным обитателям замка и его окрестностей общительна. Слово за слово, я и про себя все рассказала. Про семью свою, особенно Селину, про мастерскую. Как в замок попала, чем занимаюсь. Вот и сижу, мол, одинешенька в светелке, ни тебе радости в жизни, ни тебе развлечений каких. Тоска, да и только. Она живо интересовалась моей работой, задавала кучу вопросов и рассказывала местные сплетни.
   - Ну ладно, мне пора, - со вздохом сказала Тильда, задумчиво глядя сверху парадной лестницы на холл, - увидимся еще?
   - Конечно, - заверила я, - Я могу вечером к тебе зайти, в Прилепки.
   - Нет, что ты, - изменилась в лице Тильда и расстроено замахала руками, - никому не сказывай, что я с тобой дружбу вожу. Нельзя нам. Обещай, что не станешь спрашивать про меня, обещай, ну пожалуйста, - умоляла девушка, чуть не плача.
   - Ну ладно, обещаю, - проворчала я, всерьез обидевшись на порядки, что в замке, что в поселке. С момента моего здесь появления я заметила, сколь бережно местные обитатели хранят дистанцию друг от друга. Никто не переходит границы отношений, кем-то когда-то установленные, только вот я никак не вписывалась в эти границы. Не собиралась делать этого и дальше, однако я скоро уеду, а Тильде жить здесь дальше.
   Девушка подарила мне еще одну из своих чарующих улыбок, блеснула огненным сиянием волос и исчезла.
   И надолго. Вновь Тильда появилась только через месяц. Но об этом после.
   Несколько ночей я не спала, карауля призрака, однако больше он не появился. Через неделю я стала посмеиваться над собственными страхами, через две недели ко мне вернулся покой. Я плюнула на местные тайны и с головой погрузилась в работу.
  

* * *

  
   ...Подложив под себя ноги, я сидела на ковре на полу в библиотеке и наскоро листала старую потрепанную книгу, одну из немногих, которую явно читали, и неоднократно.
   Я ликовала - это была всем находкам находка. Наконец-то хоть какая-то зацепка!
   Была середина дня, в библиотеке было удивительно светло, и потому когда я вошла туда, то незнакомая книга, лежащая на узком, всегда закрытом бюро, сразу бросилась мне в глаза.
   За время, которое здесь провела, я уже могла узнавать корешки книг и их расположение на красивых резных стеллажах, но эту книгу я видела впервые. Зеленая, в потертом кожаном переплете и успешно пережившая, судя по всему, один потоп и нашествие мышей, она манила меня, как запретное лакомство. И еще. Я могла бы поклясться, что раньше ее здесь не было.
   Потрясающим было то, что на порядком пожелтевших и выцветших страницах были изображены так хорошо знакомые мне знаки, буквы, которые я вышивала. Но, увы! Радость моя оказалась преждевременной - пояснения к знакам были написаны на неизвестном языке. Тут кто хочешь впадет в отчаяние. Я крутила книгу и так и этак, разве что на зуб не попробовала, пытаясь как-то проникнуть в смысл таинственных букв, но пользы от этого было не больше, чем попробуй я читать с закрытыми глазами.
   Раздосадованная, я не сразу услышала странный звук, доносившийся откуда-то сверху и из глубины библиотеки. Скри-и-ип - скроп, скри-и-ип - скроп.
   Сначала почти у потолка я увидела узкие высокие черные сапоги человека, с заметной хромотой спускавшегося по незамеченной мною раньше винтовой лестнице - это ее ступени издавали такой художественный скрип. Ппотом показался незатейливый длинный черный камзол безо всяких украшений и, наконец, я увидела незнакомца целиком.
   Это был высокий худой человек с узким выразительным лицом, бледный, выглядевший болезненно и даже изможденно. Вряд ли он был стар, морщины еще не коснулись его гладковыбритой кожи, но резкие борозды, прорезавшие его высокий лоб, переносье и протянувшиеся от уголков губ к крыльям носа, недовольно стиснутый рот, неприятный шрам, тянущийся от подбородка к левому виску, седая прядь над левым ухом, выбивающаяся из небрежно сколотых сзади густых темных волос, делали его почти стариком. От его цепкого, холодного взгляда мне хотелось убежать, и я не сделала этого лишь потому, что от страха буквально вмерзла в пол, не смогла сдвинуться с места, а тем более расплести внезапно намертво застывшие скрещенные ноги.
   - Что ты здесь делаешь? - неприветливо прохрипел он. Голос у него был сиплым, низким, под стать колючим темным глазам, запавшим в глазницах.
   - Читаю, - не нашла ничего лучшего ответить я.
   - И много ли начитала? - безразлично поинтересовался он, неизбежно приближаясь. Я была близка к неконтролируемой панике.
   - Я нашла здесь рисунки, которые вышивала. Мне хотелось знать, что они означают, - пролепетала я с надеждой, что говорю уверенно и бесстрашно.
   - Много будешь знать, скоро состаришься, - он неторопливо нагнулся и вырвал из моих намертво застывших рук книгу. Потом повернулся и захромал обратно.
   - Как она называется? - почему-то спросила я.
   Скри-и-ип - скроп, скри-и-ип - скроп.
   - Осада Последней Горы, - послышалось сверху.
  
   Я вбежала в свою спальню, задвинула засов и забилась в угол за кроватью. Сердце отчаянно стучало, тело колотило мелкой дрожью.
   Ведь в самом деле, чего пугаться: он ничего со мной не сделал. Не заколдовал, в лягушку не обратил, в пыль не растер. Так почему я так испугалась? Все когда-либо услышанные мною страхи встали стеной в один миг, все недомолвки выросли лесом острых пик, направленных прямо в меня.
   Но как только первый страх прошел, то злорадно подумала: не я ли жаждала увидеть хозяина, чтобы самой составить мнение о нем? Ну, так вот: увидела. И составила.
   Неожиданная встреча произвела на меня странное впечатление. Сначала я сказала сама себе, что в жизни не встречала более неприятного человека. И шрам или хромота, любое физическое уродство было совершенно незначимым по сравнению с выражением надменного недовольства и презрительного превосходства на его лице. Я для него была жалкой букашкой, посмевшей залететь в его комнату! Не мудрено, что его никто не любил. Впрочем, как мне уже известно, это было совершенно обоюдно - он тоже никого не любил и не стремился к этому. Теперь я видела, что это правда. Нелюбезность - слишком мягкое для него слово.
   Как только первое возмущение прошло, я стала понимать, что помимо неприятия, если не сказать хуже - отвращения, он заставляет себя бояться. И это был не страх, поняла я, а ощущение опасности, почти осязаемо исходившее от мрачного графа Ноилина. Я не боюсь грозы, но глупо шутить с ней, стоя в открытом поле под мечущимися молниями. Мудрое ощущение опасности очень явственно давало мне понять, чтобы я держалась от хозяина подальше.
   А вот от этого мне действительно становилось страшно.
   ...Прижимая пальцами непокорную золотую нить и любовно выкладывая причудливый рисунок на ткани, я подводила итог.
   Любопытство мое было удовлетворено. Хотела увидеть - увидела. Хотела понять, что это за человек - поняла. Самое время поставить точку в моих изысканиях да прислушаться к голосу разума. И если бы не золотное шитье, так бы оно и было.
   Вы думаете, причем здесь это? Правильно, и я никак не могла понять, зачем этому странному человеку нужна моя работа. И ничего хорошего на ум не приходило.
  
   Через несколько дней, когда выдалась свободная минута, я уже ощупывала стену библиотеки в поисках таинственной винтовой лестницы.
   День был пасмурный, дождливый и холодный, но меня бросало в жар. Секрет лестницы оказался прост, она была там всегда, но становилась видимой лишь тогда, когда кто-нибудь наступал на нее. Поскольку я была готова к любым испытаниям, это маленькое волшебство даже не удивило меня.
   Поднявшись по лестнице, я оказалась в маленькой нише перед раскрытой дверью, ведущей в длинный зал с высокими ажурными потолками. Наверное, обычно здесь давали балы, поскольку такую роскошь принято выставлять напоказ. Только странно было бы даже предположить, что к мрачному графу Ноилину могут понаехать гости.
   Начищенный (кем, интересно?) паркет сверкал изысканными геометрическими узорами, расписной потолок, с которого свисали поистине грандиозные люстры со множеством белоснежных свечей, поражал изобилием красок в живописных описаниях природы и изображениях славных подвигов непомерно больших героев, на одной из длинных стен были окна, вторую, там, где не было богатой позолоченной лепнины, сплошь покрывали зеркала. По величине, как мне показалось, бальный зал не уступал площади перед домом городского головы, но при своих необъятных размерах оставался совершенно пустынным. Кроме овального белого стола на витых позолоченных ножках, пары уродливых колченогих кресел и красочного экрана перед единственным камином у далекой противоположной стены здесь ничего не было. Даже клочка портьеры, прикрывающей громадные распахнутые окна, и того не было.
   Я долго собиралась с мыслями, но отступать было поздно: зря я, что ли, сюда забиралась? В зале никого не было, я сняла и оставила в нише башмаки и босиком на цыпочках пулей промчалась по изящному, почти зеркальному паркетному полу до стола.
   Единственным, что на нем было и что сразу же привлекло мое внимание, была карта, такая огромная, что целиком скрыла под собой весь стол.
   Города, реки, болота, дороги, границы и даже далекое море - все было вырисовано тщательно и аккуратно и так же аккуратно подписано четким твердым почерком. Внимательно рассмотрев карту, я нашла синий кружок, обозначавший Кермис, город, в котором прожила всю жизнь, недалеко от него - Саралс, в который мы однажды ездили на осеннюю ярмарку, на севере нашелся и Лилиен, столица нашего славного королевства. Но кроме знакомых обозначений на карту были нанесены и какие-то неизвестные значки - красные крестики, как бы перечеркивающие названия нескольких городов, соединенные между красной линией в виде немного изломанных больших кругов. Когда я проследила расположение крестиков и линий, то отметила про себя, что напоминают они зловещую паутину, с той только разницей, что центра у этой паутины не было. Однако не было сомнений, что центр этот неизбежно стремился сюда, к Кермису. А может, и прямо сюда, в этот замок. Вот это да!
   Досмотреть карту мне не дали далекие твердые шаги. Я метнулась прямо к камину, благо до него было гораздо ближе, чем до ниши с моими башмаками, юркнула за расшитый золотом шелковый экран и затаилась там.
   В зал через широкие позолоченные двери с красочным гербом на распахнутых створках вошел Джаиль. При свете дня он выглядел таким же зловещим, как и ночью, а вдобавок был уставшим и озабоченным, но при этом не более располагающим к себе. Не скажу, чтобы был он уродлив или некрасив. Нет, он вызывал бы немалый интерес у охочих до экзотики барышень и барынь, особенно если бы сам захотел этого. Может, он даже мог бы быть любезным. Я же рассматривала его беспристрастно (как мне казалось): подтянутая фигура, которую, правда, трудно было разглядеть за балахонистым одеянием, длинные подвижные пальцы, унизанные кольцами (странная привычка для слуги, не правда ли?), узкие ступни, обутые в странные мягкие туфли с длинными носами, блестящие черные глаза, поразительно похожие на галочьи, причудливая черная бородка с проседью в углах рта, исключительно ухоженная и аккуратная, красивый чувственный рот, привыкший недовольно кривиться. Так себе, портретик. Добавьте сюда манеру надменно вскидывать голову, когда ему что-то не нравится, и обманчиво-замедленные движения, которые, как я подозревала, лишь добавляли ему пищи для самолюбования.
   Джаиль подошел к одному из распахнутых окон, из которого тянуло затяжным серым дождем, выглянул наружу, недовольно скривился, что-то пробурчал себе под нос, потом и вовсе ругнулся. Немного постоял, глядя в нависшие небеса, и в раздражении ушел.
   Я не решилась выйти из своего убежища, единственного убежища в этом огромном зале, даже когда шаги Джаиля затихли вдали. Сердце бешено стучало, ладони покрылись липким потом, а я прикидывала, успею ли добраться до резных дверей, пока слуга не появился снова, или мне все же стоит пересечь весь зал и добраться до знакомой винтовой лестницы.
   Внезапно в раскрытое окно влетела птица. Намокший черный ворон, обессилено взмахнув крыльями, ударился о пол, отчего его подбросило и протянуло на скользком дереве, перекувыркнулся, изломанно распластав крылья, царапая когтями пол, и замолк, лежа мокрой черной тряпкой на красочных переливах дорогого паркета.
   На звук вбежал Джаиль, но пока он добирался до ворона, я с ужасом увидела чудовищное превращение: на месте птицы лежал, неловко разбросав руки в стороны, человек в черном.
   - Господин, - бросился к колдуну Джаиль, - Это безумие, вам нельзя так поступать.
   Его голос был так резок и неприятен, что даже не смягчался нотками явной заботы, звучавшей в нем.
   - Не учи меня тому, что я и сам знаю, - недовольно скривился колдун. Отмахнувшись от помощи, он с трудом поднялся, добрел до кресла и упал в него.
   - Принеси вина, - махнул он Джаилю, но когда тот бросился вон, то устало добавил, тыча пальцем в мою сторону, - И, кстати, выволоки из камина несносную девчонку, что там прячется.
  
   Я царапалась и кусалась, извивалась и брыкалась, поэтому когда Джаиль, зажав мое тело железной хваткой в своих руках, приволок меня к креслу господина, мы оба были всклокочены, разодраны и измазаны в каминном соре с ног до головы. И если на его неизменно черном костюме это заметно было мало, то мое легкое белое платье с голубыми незабудками покрылось живописными черными пятнами. Поскольку лица своего я не видела, про него сказать ничего не могу, но подозреваю, что была чумаза, как трубочист.
   - Позволь, господин, я скину эту мерзавку с башни, - шипел укушенный Джаиль, разгневанный еще и тем, что я сумела пробраться мимо него и попасться на очи хозяину.
   - Что тебе здесь нужно? - не обращая внимания на слова слуги, устало спросил граф, - Отпусти ее, Джаиль, куда ей бежать? - равнодушно добавил он, холодно глядя на меня.
   Я резко повела плечами, бесцеремонно освобождаясь от жестких объятий Джаиля.
   - Вино, - напомнил ему граф, и слуга обманчиво мягко пошел к дверям, с недвусмысленно мстительной миной оборачиваясь на ходу. Я засомневалась, правильно ли определила его как слугу. Ходил он как опытный воин, а его руки привычно шарили по бедру, явно в поисках оружия.
   - Итак, что тебе здесь нужно? - ему нужен был отдых, я видела это, но вместо жалости меня охватывала злость: этот паук, сидящий в центре своей красной паутины, охватившей почти все королевство, явно задумал нечто дурное, если не сказать ужасное. И я ему в этом помогаю?
   - Я хочу знать, что означают знаки, которые я вышиваю.
   - Зачем?
   Я молчала, от страха у меня все переворачивалось внутри. В голове крутилось только одно: превратит или не превратит, выйду ли я отсюда живой, когда и в каком виде. Граф устало потер пальцами глаза и продолжил:
   - Зачем тебе нужно знать? Ты никак не можешь умерить свое непомерное любопытство? Не можешь сдержаться? Тебя поразил типичный недуг охочих до сплетен городских кумушек, которых хлебом не корми, дай первой выведать чью-либо тайну? Или тебе не дает покоя тщеславие? Обычное примитивное тщеславие, самый лелеемый порок всего человечества? Ты, конечно же, считаешь, что твое шитье достойно большего, чем исчезать неизвестно куда? Как же, разве есть кому в этой глуши оценить искусность твоей работы?
   Если бы я не была так напугана, то сгорела бы от стыда: я и вправду иногда так думала, а он говорил так, будто читал мои мысли. Страх страхом, но я чувствовала, что предательски краснею.
   - Я не хочу, чтобы то, что я делаю, использовалось во зло, - набралась я храбрости.
   - Какое тебе дело до того, как используется то, что тебе не принадлежит? Ты согласилась продавать мне свой труд, так имеешь ли ты право задавать мне вопросы?
   - Я хочу понять смысл моей работы, - чуть не плача перебила я, раздосадованная тем, что он совершенно сбивает меня с толку правильными, в общем-то, рассуждениями, без малейшего изъяна в логике, и тем, что я до ужаса его боюсь.
   - Весь смысл твоей работы в том, чтобы выполнять то, что я скажу. Не думаю, чтобы ты интересовалась у каждого озабоченного своей внешностью клиента, зачем ему на заднице хризантема или почему на полах его камзола должны петь петухи? Вот и меня не изводи своими вопросам.
   Вошел Джаиль, отдал бокал хозяину и стал рядом с ним, демонстративно сложив руки на груди.
   - Я не буду шить для Вас. Вы можете запереть меня в этом замке и не отпускать, но Вы не сможете меня заставить! - гордо выдала я, ужасаясь собственной смелости.
   - Не могу заставить? - с кривой улыбкой тихо спросил колдун и легонько щелкнул длинными пальцами. Я замерла, не способная пошевелиться. Потом в такт едва заметному движению пальцев графа ноги мои стали попеременно сгибаться, бодро замаршировали на месте, а руки принялись браво махать в стороны. Я шагала и шагала, и это совершенно не зависело от меня. От невозможности что-либо сделать или хотя бы остановиться, а больше от нарастающей злости, я заплакала. Слезы текли, проделывая дорожки на щеках, но я не могла даже утереть их. Граф еще раз щелкнул пальцами, и я без сил упала на пол.
   - Видишь? - спокойно пояснил колдун, - Для этого почти ничего не нужно. Люди по своей сути так легковерны, так просто подчиняются, что мне не составило бы труда ими управлять. Но я не делаю этого.
   - Я не верю Вам, - со злостью пробурчала я, демонстративно усаживаясь на полу поудобнее. Слезы сами собой высохли.
   - Я и не жду твоего доверия, - смотрел на меня свысока граф, с наслаждением потягивая вино и устало запрокидывая голову на обитую вишневым бархатом спинку кресла. Его бледное лицо расслабилось и неожиданно смягчилось. Лицо, но слова от этого мягче не стали, - Мне не нужна твоя поддержка, как и твоя участливость, жалость или глупые советы. Мне просто нужна твоя безупречная работа, которую, увы, никто другой в этом городишке сделать не сможет, а искать где-то еще у меня просто нет времени. И было бы лучше, чтобы ты делала ее так же безупречно и дальше, и при этом не задавала ненужных вопросов.
   - Вот именно это и заставляет меня задавать вопросы, - взорвалась я, вскакивая, - Каждая пень-колода говорит мне о том, что я должна молчать! Каждый в этом замке первым делом предлагает мне заткнуться! Но с какой это стати? Почему я должна делать то, что может принести вред людям? Ну? Почему я должна потакать Вашему злобному чародейству? Ведь я же знаю - не отпирайтесь! - что вышитые мною буквы Вы используете для колдовства! Но только больше этого не будет, я не стану потакать Вам в этом. Заставляйте меня, если хотите, но я больше работать не буду!
   Мне было уже все равно, даже если он превратит меня в коровью лепешку. Еще немного, и я бросилась бы на него с кулаками. Джаиль сделал было шаг вперед в мою сторону, но был мягко остановлен графом.
   - Ты, значит, решила, что колдовство мое, гм, злобное, и явно не пощадишь живота своего, чтобы меня остановить. Очень мило, - криво усмехнулся он и покачал головой, - Но глупо. Ты ошибаешься, девушка. И ты сама это знаешь, просто не даешь себе труда подумать. Ты не могла не чувствовать, добро или зло то, что ты делаешь, ведь ты и сама ведьма.
   - Нет! - потрясенно заорала я.
   - Да, - спокойно передразнил граф, - Именно поэтому я тебя и выбрал. А теперь будь любезна, сгинь с глаз моих долой, а то я и вправду не удержусь.
   Ошеломленная настолько, что уже не способна была перечить, я развернулась на деревянных ногах и быстро, как только могла, пошла к широким золоченым дверям, ровно в противоположную сторону от моих одиноко стоявших в нише башмаков. Джаиль догнал меня на полпути, схватил за плечо и буквально поволок вперед, еле слышно ругаясь с завидной изобретательностью. От злости он живописно шипел сквозь зубы, отчего его ругань выглядела примерно так:
   - Ещ-ш-шо раз-с-с-с попадеш-ш-шься мне на глаз-с-са, коз-з-зяффка, будеш-ш-шь и вправду трепых-х-хать крылыш-ш-шками под потолком.
   - А ты умееш-ш-шь? - поддразнила я.
   - Тогда и узс-с-снаеш-ш-шь. Берегис-с-сь, я не ш-ш-шучу...
   Он явно пытался говорить так, чтобы наш разговор не достиг ушей хозяина. На всякий случай Джаиль обернулся, озабоченно разглядывая торчащую из-за спинки кресла темную макушку, потом и меня наградил долгим многообещающим взглядом. Я ответила тем же.
   Иной раз чтобы узнать человека, нужны дни, месяцы и даже годы. Мы с Джаилем удивительно быстро поняли, что испытываем друг к другу одни и те же сильные, непреодолимые и однозначные чувства. Такое взаимопонимание избавляло от ненужных хождений вокруг да около и бесполезной траты времени на выяснение отношений.
   Мы прошлись по череде комнат, а потом Джаиль буквально швырнул меня на лестницу, дождался, пока я спущусь, и только тогда ушел.
   Сойдя с последней ступеньки, я обернулась и увидела только голую стену безо всякого намека на лестницу: как только я спустилась, она просто исчезла, будто ее и не было никогда. Опять эти магические штучки! Немудрено, что я не могла найти проход на верхние этажи.
   Понял это Джаиль или нет, но посмотреть на то, что скрывалось по ту сторону широкой резной двери, я все же успела. Впрочем, ничего особенно: в меру богато, а больше запущенно, коридоры как коридоры, скучно обставленные комнаты и залы. И никаких колдовских штучек, громыхающих цепей и пугающих призраков. И здесь ничего интересного.
   Задумчиво глядя на свои босые ноги, я все-таки решила, что потеря башмаков стоила того, чтобы побывать там.
  
   Придя в свою комнату, я уже не была уверена в разумности моего поведения. Скорее, наоборот. Отец считал, что благоразумие выгодно отличает меня от сестры, но сейчас Селина по части взбалмошности мне и в пометки не годилась. Вряд ли отец гордился бы мною сейчас.
   Не я ли обвиняла Селину в том, что поступает она нехорошо, придумывая байки про человека, которого и в глаза не видела? Не я ли осуждала ее за вранье и недостойное поведение?
   Чем я лучше? Мне бы даже в голову не пришло пробраться в дом градоначальника и спрятаться там в камине, я бы и слова не сказала, потребуй он вышить свою монограмму да хоть на городском флаге! Ну, пожала бы плечами, ну, покрутила пальцем у виска, но не стала бы кричать ему в лицо, что он дурак. Ох, как нехорошо-то получилось...
   Увы, здравый смысл говорил, что поступила я дурно. И глупо. Тут уж колдун явно был прав.
   Корпя над очередной вышивкой, я рассуждала, из чего сложилось мое отношение к колдуну и правильно ли оно.
   Сначала была Селина. Она убедила меня в том, что замок полон тайн и страха, а граф, несомненно, центр всего этого. Тайн здесь и вправду было навалом, но ничего особо страшного я здесь не нашла. Старая, почти безлюдная крепость обросла слухами больше, чем ужасала. Маленькое колдовство, которое я здесь заметила, не было ни злым, ни хорошим. Оно было просто полезным. Исчезающие лестницы, например, были призваны оградить хозяина от непрошенных гостей, хотя это мало ему помогло. Но больше ничего не было: ни стонущих от самодурства слуг, ни страшных рассказов, ни шорохов и криков в ночи. Да, был, конечно, призрак, но разве он не испугался меня больше, чем я его?
   Потом меня удивили обитатели замка. Что Марта, что Логан только и внушали мне, что хозяина я должна остерегаться и не лезть на рожон, коль жизнь дорога. Беспокоились они за меня или за колдуна - мне и в голову не приходило. Они поддерживали мой страх и добавляли еще, как только понимали, что я начинаю задумываться над этим. Да и остальные обитатели замка вели себя подозрительно и отчужденно. Доверием между нами и не пахло. Тирта просто сторонилась меня, но это можно было списать на ее хворь. Нарат, надменный личный слуга-камердинер графа, вообще не замечал моего существования и если мне приходилось обращаться к нему, то отвечал скупо и сухо, будто делая мне великое одолжение. Про Джаиля и вовсе говорить не стоило.
   И наконец, сам граф. Стоило только увидеть его мрачное лицо, располосованное шрамом, седую прядь, хромую ногу, настороженный угрюмый взгляд, как вывод просился сам собой - злодей. Но если хорошенько подумать, то кроме как отвязаться от назойливой служанки, он пока ничего и не сделал. Ведь и я сама всю жизнь только и делала, что избегала людей, сидя в своей каморке, но не потому, что я страдаю человеконенавистничеством, а просто мне с ними не интересно. И уж если еще раз хорошенько подумать, то в глазах некоторых особо настырных кавалеров выглядела я при этом отнюдь не любезной и милой, какой казалась со стороны.
   Итак, я "дала себе труд подумать", как посоветовал граф, и вынуждена была признать, что не всегда была беспристрастной. А уж касательно вышивок, тут он и точно был прав. Зла в них я не чувствовала, но разве не часто я ошибалась? Правда, граф ведь так и не ответил, как использует вышитые знаки, оставляя хитрую лазейку для моих сомнений: разве добро не может послужить материалом злу, даже невольно, даже не желая этого?
   Итак, что плохого узнала я о колдуне? Нелюдим, нелюбезен, сварлив, вот и все, пожалуй. А доброго? И того меньше. Если можно считать хорошим то, что не превратил меня в жабу, когда я обвиняла его в злобном чаровстве.
   С тяжелым вздохом я пообещала самой себе быть благоразумной и в будущем не лезть на рожон, благо здесь наши с хозяином интересы полностью совпали.
  

* * *

  
   В отместку ли за мое поведение или по какой другой причине, но граф завалил меня работой вдвое больше прежнего. Теперь я находила по утрам в своей светелке даже не один сложный рисунок, а сразу два, с двумя ровнехонько отмерянными кусками шнура. Можно было бы подумать, что Джаилю лень заходить ко мне дважды, вот он и сокращает это сомнительное удовольствие, но мне почему-то казалось, что дело не в том: колдун спешил. Очень спешил. Назревало что-то нехорошее, чего я не понимала, но чувствовала. Хотела я этого или нет, но эта странная спешка захватила и меня.
   Работа стала отнимать у меня все время, которое раньше я отводила на прогулки по замку или парку, пребывание в библиотеке или просто чтение. Я больше не пыталась попасть на верхние этажи замка и большей частью потому, что чувствовала неловкость перед графом. Все-таки я работать сюда прибыла, а не прохлаждаться.
   Но скоро все изменилось.
  
   Однажды, забредя на кухню, я была прямо-таки поражена обилием продуктов, лежащих на столах, полу и на полках.
   - Что это, Марта? - удивилась я.
   Марта в последнее время стала странно рассеянной, и одной из причин могло быть беспокойство за сестру. Тирту, которой с каждым днем становилось хуже, на время поселили в поселке, у одной милой женщины, согласившейся присмотреть за ней, но Марте от этого легче не стало.
   - Гости будут, - рассеянно ответила Марта, озабоченно оглядывая заваленный овощами стол.
   - Гости? - поразилась я, - Какие гости?
   - К хозяину гости приедут, - всё так же озабоченно пояснила Марта, занятая проверкой, всё ли доставили и что ещё требуется.
   Ранним утром следующего дня кухню было буквально не узнать. Марта и помогавшая ей женщина из Прилепок скоро готовились к приему гостей. На столе уже стояли пироги и красиво украшенные фрукты, на длинных и овальных блюдах разложены горки салатов с выложенным на них графским гербом и холодная рыба, изумленно вытаращившая глаза. Восхитительно пахло смесью пряностей и свежеиспеченного хлеба, жарящегося на открытом огне мяса и растертых с солью петрушки и зеленого лука.
   Гости не гости, а Марта всегда умела приготовить еду так, что съесть ее хотелось всегда, даже тогда, когда есть не хотелось. Прибытие гостей лишь увеличило количество блюд, обычно подаваемых кухаркой, да вместо привычных и скромных добавились роскошные.
   Я с наслаждением оглядывалась, но всякое удовольствие от пребывания в этом месте радости гурманов сразу же закончилось, когда я увидела Джаиля, медленно шнырявшего то по кухне, то рядом с ней, настороженно поглядывая на жаркий кулинарный процесс. Пришлось ретироваться, пока у слуги не возникли нехорошие подозрения.
   Часа через три-четыре приготовления к пиру закончились. Кухня опустела, кухарки разошлись, будто и вовсе не бывало их в пустынном замке.
   Блюда были выставлены как на парад, но никто не спешил забирать их. Они стояли под объемными выпуклыми крышками, источая изумительный аромат, но гости еще так и не въехали в ворота замка: я специально приоткрыла дверь своей комнаты, чтобы услышать шум, да время от времени выходила в холл, но совершеннейшая тишина и безмятежность убедили меня, что ничего не изменилось.
   Я тихо вошла на кухню, ведомая одним желанием: узнать у Марты о неизвестных гостях, так любящих хорошо и много покушать.
   Но то, что я увидела, заставило застыть на месте.
   В высокий стеклянный графин с рубиновым вином, горделиво стоявший на отдельном столике у подъемника, сосредоточенно бурча себе под нос и беззвучно помешивая длинной ложкой прозрачную жидкость, сыпала из крохотного бумажного пакетика белый порошок Тильда.
   Не сдержавшись, я ахнула.
   Девушка воровато оглянулась, а увидев меня, ухватила за рукав и поволокла в каморку за кухней.
   - Это не то, что ты думаешь, - не обнаружив никого постороннего в каморке, Тильда наконец повернулась ко мне, возбужденная и раскрасневшаяся.
   - А что я должна думать? - недоверчиво спросила я.
   - Я никого не собираюсь травить, - раздраженно заявила Тильда.
   - Тогда что это? - холодно спросила я.
   Тильда посмотрела на меня долгим взглядом, колеблясь.
   - Ладно, - решилась она, - Я расскажу тебе самую главную тайну всей моей жизни. Видишь ли, этот самый граф Хед Ноилин - мой отец.
   Если она хотела меня поразить, то ей это удалось. Я с раскрытым ртом смотрела в торжествующе горящие глаза.
   - Отец?
   - Ну да.
   И, глядя в мое недоверчивое лицо, тут же продолжила:
   - В общем, как моя матушка оказалась в объятьях графа, сказать не могу и теперь это не важно. Главное то, чтобы отец признал меня. Подумаешь, незаконнорожденная! Ну и что? - важно подбоченилась Тильда, - Хочет он того или нет, а я - графский отпрыск.
   У графского отпрыска набок съехал передник, у туфли оторвалась пряжка, нос был выпачкан чем-то белым, а огненно-рыжий локон непокорно вылез из заплетенной косы и норовил попасть в глаз. Да уж, графу явно повезло.
   - Вот я и решила добиваться справедливости, - воинственно заявила Тильда, нервно сдувая локон с лица.
   - И как же? - мне было безумно интересно, а еще более страшно знать, что же она собиралась выкинуть. Более, чем когда-нибудь, она напоминала мне Селину. От плохих предчувствий у меня привычно заныло под ложечкой.
   - От батюшки я не унаследовала внешность, - демонстративно покрутила она пальцем у лица, - зато приобрела кое-что другое. Я - ведьма.
   Она вдоволь полюбовалась произведенным эффектом и продолжила:
   - Правда, способности мои не ахти, да и учиться было не у кого. Одна старушка в селе показала мне, как простые зелья варить, вот и все мои уменья. Но и этого должно хватить, чтобы доказать графу, что я его дочь. Я собиралась напоить его зельем собственного изготовления. Приворотным.
   - Каким-каким? - поперхнулась я.
   - Приворотным, - повторила Тильда и гордо добавила, - Других делать я еще не научилась.
   - И к кому ты собираешься его, гм..., приворачивать? К себе, что ли?
   - Ну что ты! Он же мой отец! Я собиралась приворожить его к тебе.
   Я просто взвыла. У меня не осталось слов даже на возмущение.
   - Ну, сама посуди. Ты молодая, красивая, но он тебя и в глаза не видел. Не видел ведь, так? - Тильда подозрительно покосилась, но успокоилась после моего энергичного кивания, - Значит, то, что ты ему нравишься, можно сразу исключить. Для чистоты эксперимента. Потом он выпьет моего компотика - и ощутит потребность в тебе. Пока будет ломать голову, что, мол, происходит, я тут как тут. Вот, мол, мое произведение. Моих, мол, рук дело. Ему-то что, он колдун, ему приворот снять - что раз плюнуть. Он и возрадуется, что дочка такая талантливая выискалась. Кэсси, - жалобно заканючила она, - не выдавай раньше времени!
   Ох, ну и не люблю я таких планов! Может, они с Селиной сговорились?
   - Нет, нет и еще раз нет! - горячилась я, - Ты понимаешь, что подумают обо мне?
   - А что? - фыркнула Тильда, - ты ничем не рискуешь. Сиди в своей комнате и не высовывайся, я все на себя возьму.
   - А ты сама-то свое зелье пробовала?
   - Ты с ума сошла! Я-то еще не такая мудрая, чтобы приворот снять. Как влюблюсь нечаянно в какого-нибудь заморыша, так потом годы и промаюсь. Но ты не бойся, состав проверенный.
   Мне бы ее уверенность! Тильда весело похлопала меня по плечу и выпорхнула из каморки, как птичка. Я же смотрела на это дело слегка иначе. Роль привороженной или там привораживающей девицы как-то совсем мне не нравилась. Да и вообще, как работают эти самые зелья, я имела самые смутные представления.
   На кухне по-прежнему никого не было. Я медленно побрела в свою комнату.
   Тильда порядком задурила мне голову, раз я сразу не сообразила об очень простой вещи. Я ведь тоже ведьма, по словам графа, хоть в этом таланте себя доселе никак не проявляла. И если он случайно выпьет приворотное зелье, на кого первым делом подумает? Кто в его глазах будет виновен в столь дерзком покушении на его лелеемый покой? Особенно в повторном исполнении? То-то! До Тильды дело даже не дойдет!
   Я взвыла от досады и помчалась обратно. Чтобы случайно не попасть на глаза неизвестным гостям, в любой момент способных возникнуть на парадной лестнице, я помчалась на кухню другой дорогой - по винтовой лестнице.
   Марта завершала последние приготовления к пиршеству: то там поправит листочек салата, выбившегося из-под аппетитного куска мяса, прямо-таки истекающего соком, то там помешает соус, застоявшийся от ожидания, и сердито ворчала, что еда перестаивает, а им, мол, и горя мало... Я едва дождалась, пока она выйдет, и влетела на кухню, едва не споткнувшись о корзину с углями.
   Количество блюд на столе явно уменьшилось, да и вино уже куда-то переставили, и пока я его искала, удача меня покинула.
   Я услышала приближающиеся быстрые шаги и голос Джаиля, зовущий Марту. Раздумывать было некогда.
   Покрутившись в поисках выхода и с досадой обнаруживши, что дверь в каморку заперта, а прятаться больше негде - на кухне все на виду, я распахнула дверцы маленького подъемника (большой был доверху заполнен корзинами с углем) и мгновенно запрыгнула внутрь, виртуозно разместившись между супницей, несколькими блюдами и кувшинами. Вообще-то, пришлось стоять на одной ноге, при этом головой, спиной и руками упираясь в стены и потолок этого небольшого ящика. Колени почти ложились на крышку чего-то большого.
   - Все у нас в порядке? - сурово осведомился Джаиль. По его шагам я слышала, что он обошел всю кухню, а звук приподнимающихся и хлопающихся вниз серебряных крышек говорил о том, что он проверяет все методично и беспристрастно.
   - Как есть в порядке, - сухо подтвердила Марта. Я от души за нее порадовалась: и королева лучше бы не ответила, сколько достоинства и холода было в ее голосе. Пожалуй, придется взять ее в союзники. Вот уйдет Джаиль, повинюсь перед кухаркой, да все и устроится...
   - Ну что ж, - хмыкнул Джаиль, - надеюсь, обойдется без глупостей.
   ...Конечно, этого следовало ожидать. Только полный идиот может предположить, что заполненный едой подъемник никуда не поедет. Только мне могло придти в голову спрятаться здесь накануне пира. Только я могла надеяться, что успею благополучно выбраться.
   Не думаю, что это сделали Марта или Джаиль, но подъемник вдруг дернулся, натужно заскрипел, подумал чуток и рывками поехал вверх. Я тихо взвыла. Мало того, что одна нога норовила раздавить покатый бок какой-то крышки, так и вторая, до этого вроде бы устойчиво расположившаяся в углу этой двигающейся клетки, от тряски съезжала набок, угрожающе приподнимая супницу, опасно накренившуюся набок. На лбу у меня явно отпечатается железная перемычка, в которую мне пришлось упереться, чтобы не упасть. К счастью, ехать было недалеко.
   Подъемник последний раз дернулся и остановился. Я могла надеяться лишь на то, что Джаиль еще не успел добраться сюда из кухни, а блюда будет вынимать Нарат. Если поспешить, я еще могу удачно сбежать.
   Мне, как всегда, повезло.
   Когда дверцы воодушевляюще распахнулись, Нарат неожиданно отпрыгнул, будто увидев змею в собственной постели, и растерянно забулькал, видимо, пытаясь и говорить, и молчать одновременно.
   - Тихо, - примирительно сказала я, осторожно высовывая голову наружу, - Подумаешь, лишнее блюдо.
   Нарат, глупо улыбаясь и по-прежнему таращась на меня, отступил, давая мне место, и только тогда я заметила, куда попала.
   Это была большая круглая комната, светлая, чистая и богато убранная в тонах белых с золотом. Посреди стоял стол, сервированный лучшим бодонским хрусталем и фарфором между высокими подсвечниками в виде букетов серебряных лилий. Свечи горели просто для проформы, поскольку в гостиной и так было светло. А за столом сидело пять человек. Интересно, когда это гости успели прибыть? Четверо из них смотрели на мое появление с интересом и любопытством. Пятый же сначала смертельно побледнел, потом покраснел, медленно набирая воздух в грудь, и тут я поняла, что пора действовать.
   - Приятного аппетита, господа, - лилейным голосом пропела я, с достоинством выбираясь наружу, поправляя одежду и вытаскивая из подъемника породнившуюся со мной за время поездки супницу.
   - Суп, господа, - с достоинством сообщила я, аккуратно обходя остолбеневшего Нарата и таща на себе это тяжелое сооружение весом не меньше полного ведра воды. Супа, как я понимаю, в весе было гораздо меньше, чем финтифлюшек на крышке супницы. Как это я умудрилась не потоптать этих уродливых купидонов и не обломить их похожие на скалки стрелы, ума не приложу.
   Нарат, до сих пор не пришедший в себя, приволок половник и встал рядом, не зная, как ко мне подступиться. Зато я сообразила быстро. Сунув супницу ему в руки и вырвав половник из его намертво зажавших ручки купидоновой кастрюли пальцев, я принялась бодро разливать суп, расхваливая его как последнее произведение кулинарного искусства несравненной Марты и размахивая как зонтиком крышкой, буквально приросшей к моей второй руке. Нарат принял мою наглость как должную. Видимо, привычка.
   Всё это время в столовой стояла многозначительная тишина, если, конечно, не считать моей оптимистичной болтовни.
   - Хед, дорогой, ты взял молодую служанку? - этот глубокий бархатный голос мог бы растопить мороженое своей чувственностью. Меня же он заставил, наконец, рассмотреть тех, кто сидел за столом, а не пялиться в их пустые тарелки.
   Во главе стола сидел, как и полагалось, хозяин. От присутствия гостей живее он не стал, поражая неизменной бледностью и отрешенностью (смею все же заметить, что некое оживление в его застывшую на лице маску мое феерическое появление явно внесло), черный костюм слегка разнообразился белоснежными кружевами шелковой рубахи, еще больше подчеркивающими блеск его глубоко посаженных глаз и нездоровую белизну гладко выбритого сурового лица со шрамом.
   Зато гости буквально пылали здоровьем и по сравнению с моим хозяином выглядели куда как более представительными. Справа от графа Ноилина сидел дородный мужчина лет пятидесяти в роскошном малиновом камзоле и внушительной золотой цепью на выдающейся груди. Его темные длинные волосы, очень выгодно слегка посеребренные сединой на висках, создавая неповторимую игру цвета перца с солью, волнами раскинулись по плечам, пальцы, унизанные множеством колец, деликатно ломали хрустящий хлебец и неторопливо подносили кусочки к красивым алым губам, изогнутым в загадочной улыбке и обрамленным ухоженной бородкой с усами. Хитрые темные глаза смотрели насмешливо и презрительно.
   Рядом с ним сидел худощавый пожилой мужчина с горделиво поднятой головой, одетый в безукоризненный серый камзол, добротно расшитый серебром. Волос на его черепе было куда меньше примечательных выпуклостей, но я не рискнула бы насмехаться над его внешностью, наткнувшись на пристальный взгляд холодных светлых глаз, не то бледно-серых, не то голубых. Его гладко выбритое узкое лицо было непроницаемо спокойно и безмятежно, но было что-то в его меланхоличных движениях и нарочитой медлительности, что заставляло держаться от него подальше.
   Напротив него сидел светловолосый мужчина в расшитом золотом голубом камзоле. В отличие от других он был молод, лет эдак двадцати-двадцати пяти, улыбчив, хорош собой и для этой компании слишком полон жизни, доверия и благожелательности.
   А вот слева от него и справа от хозяина сидела единственная среди гостей женщина. Надо признать, таких красавиц я еще не встречала. Ее точеную фигуру с тонкой талией и высокой грудью охватывало зеленое бархатное платье в ворохе кружев. В тонкие правильные черты идеального лица с гладкой белой кожей вносили маленькую неправильность полные чувственные губы, но никто не сказал бы, что это ее портило, наоборот, от ее облика нельзя было оторвать глаз. Темно-рыжие или скорее медные волосы были уложены в высокую прическу, открывая безупречной формы шею и округлые плечи, медового цвета завораживающие глаза смотрели весело и задорно. Это она задала единственный пока вопрос хозяину замка.
   Граф не отвечал, задумчиво подставляя Нарату бокал и продолжая странно на меня смотреть, и тут я вспомнила, из-за чего, собственно, попала в подъемник. Вино! Нарат уже давно отставил супницу и принялся за так хорошо знакомый мне винный графинчик. Пока я соображала, он отошел от хозяина, склоняясь над бокалом женщины, но я с легкой улыбкой перехватила графин и порекомендовала "вот то чудное белое вино, так выгодно отличающееся своим свежим мускатным вкусом". Я не знала, подействует ли тильдино зелье на других людей, или оно предназначено только для одного, но на всякий случай постаралась унести его подальше. А то перевлюбляются тут все друг в дружку, объясняйся потом, как хочешь. Нарат, бросив на меня единственный удивленный взгляд, невозмутимо принес другой графин, и принялся наливать его женщине.
   - Не ожидала тебя увидеть здесь, Крэммок, - мало обращая внимания на слуг, продолжала светскую беседу красавица, загадочно улыбаясь.
   - Я принял решение в последний момент, - сухо ответил "серый камзол", останавливая на женщине спокойный, изучающий взгляд.
   Пока гости развлекались намеками и "гляделками", меня беспокоило только одно: что я буду делать, когда граф Ноилин начнет пить вино? Вырву бокал из его рук? Хорошо бы, но разницы между использованием приворота и откровенным нападением на хозяина на виду у гостей было мало: и то, и другое говорило о моем явном сумасбродстве. Упаду в обморок? В лучшем случае они приподнимутся посмотреть, что со мной случилось, и Нарат величественно оттащит меня в сторону и положит в углу, чтобы я там приходила в себя. Вылить на даму суп? Шума будет много, зато вино поменять успею. Может быть. И унесут меня отсюда в виде застывшей супницы. У-у-у! Решение никак не приходило.
   Вместо него пришел Джаиль.
   На целую вечность застряв в дверях окаменевшим столбом, он неторопливо прошел к столу, расточая любезные улыбки и кивая присутствующим, как давно знакомым. Потом нагнулся к хозяину, что-то прошептал ему на ухо и, получив одобрительный кивок, сразу же отошел. Глаза графа до сих пор не отрываясь смотрели на меня.
   Джаиль аккуратно взял меня под локоток и медленно повел в сторону дверей.
   - Да, Хед, - послышалось из-за стола. Голос молодой, веселый, - Давненько же мы так не собирались.
   - Если бы не нужда, и сейчас не дождались бы приглашения, - добавил со смехом сочный бас. Небось, малиновый камзол встрял, - Не узнаю тебя, Хед. Где подевалось твое жизнелюбие?
   - В Дуорме осталось, - резко ответил знакомый мне хриплый голос, разом перебивший все разговоры. Нелюбезен хозяин, весьма нелюбезен. За столом опять воцарилось тяжелое молчание. Славный светский прием, нечего сказать.
   Но мне уже было не до того. Джаиль деликатно притворил двери, после чего со злостью толкнул меня в противоположную стенку коридора. Я ударилась спиной, но выстояла.
   - Я тебя предупреждал? - по привычке тихо шипел Джаиль, прижимая меня к стене.
   - Да я вообще тут не при чем! - возмутилась я, - И руки убери, черная обезьяна!
   Джаиль задохнулся от ярости, но сделать ничего не успел. Из только что оставленной нами столовой раздался непонятный шум и последовавшие за ним обеспокоенные крики. Когда мы туда вбежали, граф Ноилин лежал на полу, неловко раскинув руки и закатив глаза.
   - Его отравили, - спокойно констатировал "серый камзол", делая некие пассы над лицом графа, - Друзья мои, мне понадобится ваша помощь.
  

* * *

  
   - Какая Тильда? Что ты мне голову морочишь?
   Во избежание дальнейших неприятностей, Джаиль меня не просто связал, но и подвесил за связанные руки к крюку, вделанному в потолок весьма мрачненькой комнатушки непонятно где в замке. Все, что я успела заметить краем глаза, пока ошеломленная и разбитая брела под пинками Джаиля, это длинные коридоры и бесконечные лестницы, как правило вниз, но в какой части замка это находилось, даже в голову не приходило.
   Я могла стоять с поднятыми руками или висеть, слегка согнув ноги, и больше ничего. Впрочем, нет. Еще можно было крутиться вокруг своей оси, но после первого же круга пришлось признать, что делать этого не стоит: веревка, закручиваясь, сильнее стягивала мои запястья и приподнимала руки вверх, укорачиваясь.
   Рассмотреть каморку, в которой я висела, удалось не сразу. Крохотное круглое окошко, каких я даже не подозревала в этом замке, давало мало света, к тому же погода, судя по всему, совсем испортилась: небо затянуло тучами, но шел ли дождь, мне не было видно. В комнатке, потрясающе напоминающей своим уютом тюремную камеру, не было ничего, кроме единственного стула, на который обычно усаживался Джаиль. Видимо, отсутствие мебели или ее присутствие в удручающе малом количестве в замке было законом. Но в этой каморке не было даже намека на человеческое проживание: ни тряпочки на полу, ни перекошенной рамочки на стене. Голые каменные стены и голый каменный пол, расчерченные ровными прямоугольниками плит. Хорошо хоть стекла не выбиты, да дверь не переклинило.
   Я во всем чистосердечно призналась, но Джаиль и слышать не хотел того, что не укладывалось в придуманную им схему моего зверского злодейства. Он не изводил меня допросами и тем паче избиениями, время от времени он даже избавлял меня от своего присутствия, но ему явно доставляло удовольствие просто наблюдать за тем, как я кручусь, стараясь размять все сильнее затекающие руки, как безуспешно скрываю проклятущие, никак не прекращающиеся слезы и кусаю распухшие по этой же причине губы. Предательский нос тут же выдавал мои попытки успокоиться новыми порциями оглушительного шморганья. Мой природный оптимизм совершенно изменил мне, особенно если учесть, что я чувствовала себя виноватой: мне нужно было сразу же отговорить Тильду от ее нелепых планов. То-то она слишком напоминала мне Селину, подозревала же я, что ничем хорошим это закончиться не может, но чтобы так...
   Не скрою, горевать было от чего. Граф был какой-никакой, но мой хозяин, теперь же он помер, глупо и скоропостижно помер от яда, который по всеобщему убеждению положила туда я... И дело было не в том, что помощи мне ждать неоткуда: даже останься граф жив, мало шансов, что он мне поверит и не захочет воздать по заслугам, а теперь и вовсе этих шансов не оставалось, и даже не в том, что оправдайся я хоть до снежной чистоты, на сим закончится моя славная карьера золотошвейки, ибо меня все равно выставят из замка с позорным клеймом, а в том, что его смерть была укором мне, и только мне.
   Перед моим взором неотвратимо стояли его широко распахнутые глаза, темно-серые, как набухшие грозовые тучи, и такие же тревожные, как неизбежная и скорая буря, несущая беду. Не обращая внимания на все ухищрения мечущихся вокруг него людей, нелепо раскинувшись на полу, Ноилин смотрел на меня и только на меня, властно и неудержимо притягивая глазами к себе, как магнит притягивает железо, пытаясь найти во мне то, за что можно уцепиться, поддержку, внутреннюю силу, пытаясь опереться на меня, чтобы выкарабкаться из смертельной ловушки. Он хватался за меня как за соломинку, безжалостно и равнодушно, вряд ли осознавая, что от его руки соломинка ломается и проку никому от этого нет. Я застыла на месте, с ужасом и бесконечной печалью осознавая, как силы оставляют меня и уходят к нему, чувствуя, как вот-вот подогнутся предательски задрожавшие колени, как закружились в бешеном хороводе черные пятна перед глазами, делая знакомое далеким и загадочным... и предвидела неминуемый скорый конец, но только не его, а мой. Что делал со мной колдун, я не знала, но прекрасно понимала, что произойдет дальше, если он не остановится. Моя воля не была подавлена, однако же я не сопротивлялась. Может, это и покажется глупым, но в тот момент я не могла поступить иначе. Не хотела. В тот момент не было в душе моей ни злости, ни гнева, ни жалости к самой себе, а только глубокая печаль, что все это происходит на самом деле. Что ж, пусть этот человек живет, хотя бы так, если не может иначе... Я непроизвольно закрыла глаза, ожидая неизбежного.
   И в этот же миг чужая воля покинула меня. Так стремительно, что я кулем упала на пол, будто до этого стояла лишь последним усилием воли. Зарычавший Джаиль быстро вздернул меня вверх, встряхнув, как тряпичную куклу, и поставил на ноги, но я даже не обратила на него внимания. Я испугалась. Испугалась до прошибшего меня холодного пота и упавшего в никуда сердца. Я искала глаза.
   Они смотрели в никуда. Потухшие и далекие. Воздух еще частыми хриплыми рывками вырывался из посиневших губ, но глаза уже отказались жить. Демонстративно, назло мне.
   Джаиль сообразил, наконец, вытолкать меня из зала, но мне уже было все равно.
  
   Я с поразительным энтузиазмом вымещала зло на Джаиле, а он с поразительным спокойствием отвечал мне тем же. Пока он доволок меня до каморки, где с удовольствием заточил, я успела слегка поцарапать ему щеку и основательно заехать по щиколотке своим отнюдь не шелковым башмаком. В отместку он залепил мне такую пощечину, что я надолго забыла о хаосе, который бушевал в моей душе.
   Сначала боль, простая и незамысловатая физическая боль - от удара, от крепко стянувшей руки веревки, а потом лихорадочные рассуждения по поводу того, что же мне теперь делать, вернули меня к жизни.
   Судя по настроению Джаиля, мне не просто никто не поверит, но даже и слушать не станет. Ни у кого даже сомнений не возникло, кто убил графа Ноилина, и теперь оставалось лишь вынести вердикт.
   Мстительный Джаиль, который, по-моему, посещал меня в моем заточении лишь для услады собственных глаз, находя меня висящей и страдающей, с превеликим удовольствием добавлял масла в огонь моих сомнений, живописно рисуя, какие выводы - с его подачи - сделали разгневанные гости.
   Оставалась одна надежда - на Тильду. Все-таки это неудачное воплощение ее идеи, ее фантастически неудавшийся план. Но сознается ли она в соделаном, зная, что ее зелье оказалось совсем не того свойства, что было задумано? Чего может быть проще, как обвинить во всем меня? Я не слишком хорошо знала Тильду, и хотя верить в ее неискренность не хотелось, не представляла, что от нее ожидать. Собственное будущее рисовалось мне самыми тусклыми красками и в самом зловещем виде.
   ...Не знаю, сколько времени прошло, несколько часов или несколько столетий, но в мою темницу вошел, наконец, кто-то еще кроме опротивевшего мне Джаиля.
   Это был "серый камзол", Крэммок. Он бесстрастно оглядел меня, осторожно приподнял худыми пальцами мой подбородок и, глядя в глаза, спросил:
   - Откуда у тебя катари рабс?
   - Что? - непроизвольно всхлипнула я, - Какой рапс?
   - Катари рабс - яд, весьма редкостный яд. Его делают из частей некоторых моллюсков с далеких Монзорских островов, густо приправляя заклятьями. Это не простой яд, который обычно опытный маг может обезвредить задолго до того, как он попадет в его тело, и даже после того, как он его выпьет. Катари рабс - яд исключительно для магов. Мало кто знает, как с ним бороться. К счастью, однажды я уже имел такое удовольствие сталкиваться с ним раньше и выжил. Без этого вряд ли мне удалось бы спасти графа Ноилина.
   - О хвала богам! - заорала я, щедро раздавая слезы, - Он жив!
   Если бы у меня были свободны руки, я бы его обняла и расцеловала!
   - Да, - слегка удивился "серый камзол", - Ты решила, что он умер?
   Он обернулся и посмотрел на мрачного Джаиля, мстительно улыбавшегося мне.
   - А теперь расскажи, девушка, что ты об этом знаешь.
   От радости я готова была рассказать что угодно, тем более, что скрывать мне было нечего. Но описывая замыслы Тильды, теперь я посмотрела на ее идеи и поступки с другой стороны. У меня было время подумать.
   По моему глубокому убеждению, Тильда, равно как и моя сестра Селина, относилась к той отнюдь не редкой категории людей, которые стесняются Голой Правды. И как любой стеснительный человек, такие люди искренне стараются прикрыть неприглядную с их точки зрения наготу хоть чем-нибудь, начиная от фигового листка приукрашивания и заканчивая броней откровенной фантазии. Так что Правда нередко оказывается в лагере противника. Но это не мешает ее декораторам считать себя людьми исключительно правдивыми и честными.
   Тильда наверняка верила в то, о чем говорила. Она могла бы даже убедить в этом и меня, однако я слишком долго времени провела рядом с Селиной, поэтому прекрасно чуяла все оттенки лжи. Но дело было в том, что ее ложь могла вовсе не иметь никакого отношения к "катари рабсу". Тильда могла скрывать что угодно, например, что зелье варила все-таки не она сама, или граф вовсе не ее отец, а предмет ее тайного вожделения. И как бы это ни объяснялось, суть ее притязаний оставалась неизменной - привлечь внимание графа Ноилина, и она делала это всеми возможными способами. Вот только не верилось мне, что она намеренно отравила хозяина. Тильда мне нравилась, вот ведь незадача.
   Пока я не могла в этом разобраться и предпочла ни с кем своими соображениями не делиться. Тем более, что версия самой Тильды могла вполне отличаться от моей.
   - Вы бы спросили ее сами, почему она это сделала и что произошло, - осторожно предложила я.
   То, как Крэммок проигнорировал мое предложение, заставило меня насторожиться. Я вздохнула и продолжила рассказ.
   Поверил мне "серый камзол" или просто пожалел, но с крюка меня сняли, а веревки разрезали. А еще избавили меня от общества Джаиля, что и вправду было великодушным жестом.
   Сидя в одиночестве на колченогом стуле, я пересчитала все камни на стенах, вдоль, поперек и по диагонали. Потом пересчитала камни на полу. На потолке не успела, потому как за окном совсем стемнело. Я придвинула стул к запертой двери - дерево всё-таки, а не камень - и по-птичьи уселась на него в ногами, прислонившись к его спинке, обхватив себя руками. Я отчаянно замерзала и была голодна, но физическое неудобство было куда лучше душевных волнений. Оставаться среди источающего холод камня было невмоготу, но звать на помощь Джаиля было выше моих сил. По крайней мере пока.
   Когда, наконец, дверь отперли, я просто вывалилась из нее боком, поскольку ненароком забылась в кошмарной дреме. И не подхвати меня чьи-то чужие руки, я оказалась бы на полу. Однако сообразив, что это руки Джаиля, я быстро вскочила, встав в какую-то там боевую стойку и выставив на всякий случай сжатые кулаки.
   В коридоре ярко горело множество свеч, а видок у меня, видимо, был еще тот. Смотревшие на меня голубые глаза распахнулись в веселом изумлении:
   - Ты что же, еще и драться будешь?
   - С кем? - страдальчески осведомилась я, отряхиваясь и поправляя одежду. Мой собеседник расхохотался, блеснув белозубой улыбкой, тряхнув белокурой шевелюрой и продемонстрировав незлобивую натуру. Ага, один из гостей!
   - Граф Иолль Катэрскир, к Вашим услугам, - склонился он в шутовском поклоне.
   - Кассандра Тауриг, простая золотошвейка, коль не шутите, - пробормотала я, откровенно рассматривая очередного графа. Живого.
   - Не шучу, - махнул рукой Иолль. Потом задумчиво сдвинул брови:
   - Золотошвейка?
   Интересно, почему моя профессия с недавних пор вдруг попала в разряд вымирающих? Почему каждый в этом замке обязательно переспрашивает меня о роде моих занятий, будто сомневается в услышанном? Даже не желая показаться невежливой, я все же не стала убеждать его в обратном. У меня были дела поважнее.
   - Вам я тоже должна рассказать о моей бесталанной жизни, повиниться во всех грехах и подать отрубленную голову на блюде в знак полного сокрушения и повиновения? Может, меня уже можно выпустить?
   Я была несказанно зла на всех обитателей и гостей этого замка.
   Иолль с удивлением пригляделся к моей багровой, надо полагать, щеке, осторожно заглянул поверх моей головы в черное нутро тюремной камеры и задумчиво выдал:
   - Пожалуй, ты перегнул палку.
   - А что, я ей ручки целовать должен? - пробубнил за моей спиной Джаиль, - Отравительница хренова. Моя б воля, я б ей руки повыдергивал...
   Бывают в жизни моменты, когда совершаешь нечто, совершенно не задумываясь о последствиях, потому как ожидание наслаждения от самого действия значительно превышает угрозу наказания. В такие моменты откуда-то и силы берутся, и уменья... Точно рассчитанным движением я развернулась, одновременно выбрасывая кулак вперед, и пока глаза Джаиля округлялись, врезала прямо ему в нос. Не знаю, как это у меня получилось - я ни разу в жизни до этого не ударяла человека - но чужой нос сказал "хлюп", а рот издал рев льва, которому мартышка наступила на хвост.
  
   "Бежим", - сдавленно всхлипнув, сказал кто-то мне на ухо и поволок по коридору. Ноги после долгого сидения в позе птички бегать не желали, но преследования, к моему величайшему изумлению, не было. Нас догнало только изощренное ругательство, сказанное с сильным прононсом.
   Иолль затолкал меня в какой-то зал и зашелся в гомерическом хохоте, бессильно опираясь на стенку и сползая по ней вниз:
   - Не зря тебя Джаиль не жалует, Кассандра Тауриг! Если ты всем раздаешь такие удары при более близком знакомстве, я, пожалуй, поостерегусь!
   - Кэсси, - грустно сказала я, - зовите меня Кэсси.
   Мне было совсем не до смеха. Я села в углу, поджав под себя ноги, опустив голову в колени и тщательно пряча внезапные, отчаянные и злые слезы. Темная, пустая, холодная комната, в которую я оказалась совершенно незаслуженно заключена с полудня до позднего вечера, произвела на меня куда более отвратительное впечатление, чем я ожидала. И не только комната. Я не отравительница, пусть даже так назвал меня Джаиль, не искательница приключений на свою голову, не любительница устраивать скандалы и упиваться произведенной мною суматохой. Я благоразумная, скромная девушка, трудолюбивая и спокойная, но, похоже, именно этого граф Ноилин во мне так никогда и не увидит. Пусть он и самый нелюбезный человек, которого я когда-либо встречала, но меня почему-то волновало его мнение обо мне и меньше всего хотелось бы опять оправдываться перед ним и доказывать, что я вовсе не такая.
   - Что ж, тогда я просто Иолль, - присел рядом демократичный граф Катэрскир, - а если мы сразу перейдем на "ты", это избавит нас от лишних хлопот со взаимопониманием.
   Любезное предложение не видеть разницы между графом и простолюдинкой меня так рассмешило, что слезы высохли сами собой. И вовремя. В дверь робко заглянул Нарат, а заметив нас, надел невозмутимую маску хорошо вышколенного слуги.
   Для начала почтительно поклонившись рассевшемуся на полу графу, он обратился ко мне.
   - Комната готова. Я провожу тебя.
   - Кэсси, - подсказала я.
   - Я знаю, - невозмутимо ответил Нарат. Выучка, что ни говори. Расстояние всегда остается расстоянием, даже если ты предлагаешь его не видеть.
   Кивнув на прощание Иоллю, я вышла из спрятавшего нас зала в полном недоумении.
   - Мне нельзя вернуться в свою комнату внизу? - спросила я чинно шедшего впереди Нарата.
   - Пока нельзя.
   - Почему?
   - Приказ хозяина.
   Я пожала плечами. Больше мне ничего не пришло в голову спросить. Да и толку-то?
   ...Комната оказалась большой, много больше той, в которой я работала раньше, и гораздо более располагающей к отдыху. Большой мягкий ковер на полу, широкая кровать, изящные стулья и столики, шкафчики, смешная тахта, почему-то напомнившая мне болонку, бархатные портьеры на окнах... Без броской роскоши, но с вещами добротными и красивыми.
   Нарат скучным серым голосом объявил, где что находится, что я по причине хаоса в моей голове просто проигнорировала, потом кивнул мне и вышел, а я, для начала проверив, есть ли в дверях ключ, села на краешек кровати и задумалась. Было над чем.
  

* * *

  
   Я входила в зал, где должна была состояться встреча с графом Ноилином, на ватных ногах, с пересохшим горлом, покрытая отвратительным холодным потом и с тошнотворным комком страха внутри живота. Почему этот человек вызывал у меня такой ужас? Я и сама не понимала. Он был не в пример спокойнее Джаиля, но слугу я не боялась. Кстати, присутствие Джаиля сразу же привело меня в чувство, нормальное чувство ненависти и презрения. Мы многообещающе глянули друг на друга и разошлись вполне довольные произведенным эффектом.
   Вчера вечером он зашел буквально на минуту, чтобы сообщить волю хозяина: поутру придти на встречу в Олений зал, а до того на нижние этажи замка не спускаться. Объяснять, где этот самый зал находится, он не стал, а я, из духа противоречия, спрашивать не стала. Кому хуже сделала? Себе, конечно. Все утро бегала взмыленной лошадью в поисках того, кто подскажет, где этот Олений зал искать. В коридорах была такая тишь и пустота, что впору было аукать, как в лесу. Не найди меня Нарат, блуждала бы до вечера.
   Оленьим зал назывался за множество оленьих рогатых голов, развешанных по белым стенам. Между глубокими нишами, в которых стояли статуи обнаженных див с луками и стрелами, висели гобелены с охотничьими сценами. Впрочем, до них ли мне было?
   Я прошла вперед несколько шагов и наконец увидела графа Ноилина.
   Он полулежал в кресле, вытянув вперед больную ногу, а вторую слегка согнув. Длинные худые пальцы машинально поглаживали синие бархатные подлокотники, свет, преломляясь на гранях рубина его единственного кольца, мерцал тревожными кровавыми сполохами. Неизменный черный камзол распахнут, из-под него выглядывала белая шелковая рубаха с небрежно расстегнутой верхней пуговицей и пеной кружев, что только еще больше подчеркивало бледность и впалость его щек. Из-под воротника проглядывал небольшой медальон белого металла, лежащий на груди. Граф еще не совсем пришел в себя, впрочем, насколько я помнила, болезненный вид был для него характерен всегда.
   Рядом с креслом Ноилина стоял маленький столик, на котором в вазах лежали фрукты и печенье, и еще несколько кресел, в одном из которых вольготно расположился "малиновый камзол", имени которого я до сих пор не знала.
   Незнакомка-гостья и Иолль вдохновенно болтали о чем-то у окна, не обращая на меня ни малейшего внимания.
   Ноилин смотрел на меня пристально, изучающе, слегка нахмурив брови, недовольно сжав тонкие губы и рассеянно поигрывая длинными пальцами по бархату подлокотника кресла. В его взгляде не было ни тепла, ни участия, как, впрочем, и проявления куда более сильных чувств - презрения или ненависти, например. А ведь мог, если бы считал, что я его отравила. Значит, не считает? Или умеет хорошо скрывать? Он рассматривал меня холодно, отстраненно, с каким-то болезненным недоумением, выглядел будто бы неприятно озадаченным. Интересно, чем? Как получше приготовить из глупой курицы суп?
   Зато я разглядывала его украдкой, на мгновение приподнимая глаза и тут же возвращаясь к жизненно важному созерцанию узоров на паркете под ногами, потому как взгляд графа, намертво приклеившийся к моей скромной особе, с каждой секундой приводил меня во все большее и большее смятение. Да что он так уставился? Еще немного - и я вынуждена буду от страха пойти в наступление!
   Вскоре я уже едва могла устоять на месте, сдерживаясь из последних сил, чтобы не поддаться панике и не сбежать, наплевав на последствия, или чего хуже - не наорать на него; руки мои стали противно-липким и холодными, и я сцепила пальцы вместе, в замок, чтобы не показать их невольную дрожь. Горло пересохло, а в животе поселился Невыразимый Ужас.
   - Не понимаю, - наконец недовольно прокаркал Ноилин, откидываясь назад, - Я дал тебе работу, хорошую, необременительную работу. Создал все условия. Тебя же никто не притеснял. Что тебя не устраивало? Почему ты решила меня убить?
   Честно сказать - я не нашлась, что ответить, и стояла в полной растерянности, краем сознания понимая, как глупо должно быть выгляжу. Обвинение не было таким уж неожиданным, и все же я рассчитывала, что хозяину присуще куда больше здравого смысла. Похоже, начинать объяснения придется с самого начала.
   - Что за Тильду ты приплела? Кто она?
   Я тяжело вздохнула. Не просто с начала, а еще и с подробностями. Крэммок, похоже, только в общих чертах поведал присутствовавшим на памятном обеде людям то, о чем я ему говорила, но подробности рассказанной мною истории припрятал для собственного употребления.
   - Думаю, уборщица.
   - Думаешь?
   - Да, я иногда умею это делать, в отличие от некоторых, - съязвила я, с ужасом осознавая, что пришедший на смену паническому страху гнев куда хуже, ибо теперь я не смогу остановиться, пока не выскажу этому заносчивому снобу все, что я о нем думаю. Я пыталась уговорить саму себя не делать этого, но окруженные ядовитым паром сарказма вполне невинные слова вырывались сами собой, принося невыразимое облегчение. И соответствующие последствия, - Или Вы сомневаетесь в моей способности понять, чем человек занимается? Когда вооруженная передником, щеткой, тряпкой и шваброй девушка бродит по замку, производя вполне узнаваемые движения этими самыми предметами, мне и в голову не пришло бы узнать в ней знатную леди, что заглянула к Вам в гости на часок да между делом развлекается вытиранием пыли. А что, она Ваша приятельница? Какая жалость, что я не знала этого раньше.
   - Ого, - удивленно присвистнул Иолль, отрываясь от беседы с красавицей. Впрочем, та и так его не слушала, с полупрезрительным интересом наблюдая за моими трепыханиями.
   - Такой дерзкий язык сам просится, чтобы его укоротили, - лениво заметил "малиновый камзол", - Хед, дай мне ее на десять минут, и она станет как шелковая.
   Ноилин проигнорировал всех. Губы его слегка дрогнули в кривоватой усмешечке, а в глазах зажегся опасный огонек. Ох, поджарюсь я на этом огоньке, что твоя куропатка на вертеле!
   - Что же, по-твоему, я должен думать, услышав все твои небылицы? - мягко стелющим тоном лисы, уговаривающей петуха клюнуть на дармовое угощение, спросил он.
   - А Вы попробуйте поверить. Иногда люди так делают - верят друг другу, - ехидно ответила я.
   - Мой опыт веры в людей не слишком удачен. Дорого обходится, предпочитаю им не пользоваться.
   - Ну, тогда найдите доказательства, что я не вру, - фыркнула я, - Факты же Вас устроят?
   - Устроят. Еще как устроят. Только я их не нашел. Как и этой твоей Тильды.
   - Не нашел? - эхом вопросила я. И растерялась. Вообще-то мне и в голову не приходило, что все так серьезно. Увы, я не настолько наивна в своей вере в Тильду и вполне допускала, что она меня обманула, но упорно и безосновательно продолжала цепляться за ее историю, не теряя надежды выпутаться из положения, в которое она меня втянула. Но из слов графа следовало, что девушка сбежала, и радости особой это у меня не вызвало. Итак, ее историю подтвердить некому, а виновного найти надо. Далеко искать никому не хочется. Вывод? Напрашивается сам собой.
   Мой воинственный пыл улетучился, как последние спасительные тучки ясным летним полднем в разгар жары.
   - Но у меня нет другой истории, - пробормотала я, пожимая плечами, - Если Вам нужна правда, то к сказанному мне нечего добавить, а если правда Вас не устраивает, то какой смысл спрашивать меня? Сами и придумывайте, что хотите.
   Ноилин обвел присутствующих глазами.
   - А она ведь права, - многозначительно заметил он, поочередно останавливая взгляд то на "малиновом камзоле", то на Иолле и женщине, - Нам нужна правда, Элена? Или лучше так: какая правда нужна нам?
   - Не понимаю я тебя, Хед, - недовольно скривила губки Элена, нервно шурша юбками, - Эта девица пыталась нас отравить, а ты ее нахальством забавляешься.
   - А вот я бы хотел узнать всю правду, какой бы она ни была, - вдруг негромко заявил Иолль, подходя ко мне и становясь где-то сзади. Молодой человек осторожно коснулся моего плеча, видимо, успокаивая. Но внезапно вспомнив нечто до боли - в прямом смысле - знакомое в том, как и где он стоит, резко одернул руку и сразу же отступил на шаг назад и в сторону. Приятно, что ни говори, производить нужное впечатление на людей. Иолль хмыкнул и продолжил:
   - А то как ведь получается, - его голос окреп и зазвенел насмешкой, - благодаря этой девушке мы все живы... Да, Элена, не отрицай, если бы не она, нам бы всем довелось испить отравленного винца, и я не уверен в столь счастливом исходе, как сейчас... И вместо того, чтобы благодарить, мы унижаем ее недоверием. Между прочим, обвиняя ее, Хед, мы упускаем настоящего отравителя.
   - Если только это не она сама, - пробурчала Элена.
   Граф Ноилин улыбнулся. Или точнее, приподнял уголок губ - движение, должное обозначать улыбку, однако веселья в этом было мало.
   - Что ж, - молвил он неспешно, - Попробуем разобраться. Расскажи-ка, Кассандра Тауриг, все по порядку с самого начала.
   Я горестно вздохнула, едва сдержавшись от едкой колкости, пожала плечами.
   - Вчера утром, когда я зашла на кухню...
   Элена между тем медленно прошлась по комнате, то разглаживая тонкими пальцами зеленый шелк платья, то рассеянно поправляя идеально уложенные в прическу волосы, то теребя золотой кулон с изумрудом. На алых губах женщины играла легкая улыбка, опущенные долу глаза как бы между прочим скользили по людям, невзначай собравшимся в зале. Взоры мужчин как магнитом притягивало к ней, и она это прекрасно знала.
   Пока я рассказывала, Элена сделала круг, обойдя нас с Иоллем и обдав тонким ароматом духов, надменно одернула подол платья, проходя мимо "малинового камзола", развалившегося в кресле и похабно осклабившегося в ответ на неприязненный жест женщины, и наконец остановилась за креслом графа Ноилина, облокотившись на спинку, чуть наклонившись вперед и устремив на меня пристальный и отнюдь не доброжелательный взгляд.
   - ... и это все, - дрогнула я, зябко пожимая плечами: то ли от осознания, что сказать мне больше нечего, то ли под влиянием испытующих взглядов, направленных на меня.
   - И ты поверила этой Тильде? - недоуменно спросил граф Ноилин.
   - Да, - просто ответила я, - Если бы ее видели и слышали, то тоже не стали бы сомневаться.
   Вспомнив широко распахнутые глаза, облако непокорных рыжих волос, выразительный рот, горячим шепотом тараторящий безостановочно и не терпяще возражений, я улыбнулась. Тильде удавалось быть такой убедительной, что не поверить ей было невозможно.
   - И теперь думаешь так же? Она ведь сбежала, оставив тебя отвечать за свои поступки.
   - Она этого не хотела, - уверенно ответила я, - Никто бы не мог предугадать, что я попаду в подъемник. Я и сама этого не ожидала.
   Элена издевательски хмыкнула, тихо пробормотав себе что-то под нос, отчего граф Ноилин удивленно поднял на нее глаза и насмешливо улыбнулся.
   - Ты ей не веришь, - сказал хозяин, обращаясь к своей гостье, облокотившейся на спинку его кресла, - А вот Иолль утверждает, что она нас спасла.
   - Может, и спасла, - медленно, с расстановкой сказала Элена, поигрывая изумрудом на своей груди, - Только разве это исключает то, что она вино отравила? Отраву всыпала, сказку придумала, что поскладнее, а потом испугалась. На попятную пошла. А? - женщина изящно изогнула черную бровь в немом вопросе и победно улыбнулась.
   - Элена, - страдальчески простонал Иолль, решительно выходя из-за моей спины и патетически воздавая руки вверх, - Ну откуда у обычной девушки катари рабс?
   Элену опередил Ноилин.
   - Итак, откуда у тебя катари рабс? - глаза хозяина, заметно ожившие за время разговора, откровенно потешались, а пальцы медленно поглаживали кольцо. Я никак не могла понять, действительно ли он допытывается о том, что произошло на кухне, или цель этого допроса совсем иная.
   - У меня не было катари рабс, и Вы это знаете, - твердо сказала я, - Но Вам вправду интересно, что я думаю о Тильде, или так спросили?
   - Говори, - опять с улыбкой забавляющегося тигра произнес хозяин.
   Чего бы там ни натворила Тильда, она все равно мне нравилась. Глупость она и есть глупость, но это не сознательно подготовленное убийство, и я это докажу.
   Начнем сначала. Она сбежала? Но почему? Разве такой громкий скандал ей не на руку? Разве не этого она так желала - попасть на глаза графу Ноилину? Тильда - не я, по натуре она азартный игрок и сумела бы выкрутиться, без особых проблем оправдаться, поэтому такая мелочь, как обвинение в покушении на отравление, не должна была ее остановить. Тогда отчего она исчезла? Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что Тильда могла просто-напросто водить меня за нос, что ее история целиком и полностью выдумана. И отравление именно так и задумано, чтобы подозрение пало на меня. Но ведь могло быть и по-другому.
   Кто-то просто мог использовать ее, понимала она это или нет. Сбежала ли она, осознав, что была пешкой в чужой игре, или ее убрали как ненужный инструмент, все сводилось именно к этому. И думать о том, что она просто пала жертвой собственной доверчивости, было предпочтительнее, чем рассуждать о ней как о хладнокровном убийце. Других версий у меня не было.
   - Да, Тильда меня обманула. Но ведь и ее могли обмануть. Кто-то решил свести с Вами счеты, вот и нашел орудие для своего замысла. Тильда думала, что делает зелье приворота, а ей подсунули этот ваш катари рабс.
   - Не слишком ли ты умна для простушки-белошвейки? - съязвила Элена, так и полыхая презрительным взглядом, - У тебя и сообщник на примете имеется?
   - Не имеется, - вежливо процедила я сквозь зубы. Чего она на меня взъелась? - Но им мог бы быть любой из вас, почему и нет?
   - Вот как? Любой из нас? - повела черной бровью Элена, а граф криво усмехнулся и неожиданно поднял голову, заинтересованно глядя на ее реакцию, - Как мне помнится, мы все должны были стать жертвами яда.
   - Ну и что? Вино можно не пить, а еще можно иметь за пазухой противоядие. Если знаешь о том, что в бокале, - ехидно заявила я, с удивлением наблюдая, как внезапно изменилась в лице Элена.
   - О, Элена, так это была ты? - ехидно поинтересовался "малиновый камзол", доселе молчавший и пристально следивший за окружающими, - Признайся в соделаном, дорогая, и на душе сразу станет легче. У тебя ведь мотивов больше, чем у любого из нас. Взять хотя бы...
   - Это как посмотреть, - с легким презрением перебила его женщина с невозмутимостью кошки, вставшей после падения на все четыре лапы, - Если покопаться в твоих шкафах, Молрой, то скелетов там найдется не меньше. Да и будут они, как это сказать, гм, посочнее...
   - Но мои скелеты не имеют никакого отношения к отравлению. Неужели тебе не ясно, что я теряю из-за всей этой истории больше всех? Моя собственность в Дирмидонсте превратилась в труху...
   - О Боги! Неужели тебя только это и волнует!
   - Ты хочешь сказать, что тебя это не волнует? - громко фыркнул Молрой, - Мы все скоро окажемся в глубоком дерьме...
   - Уймись, Молрой, - недовольно оборвал его Ноилин.
   "Малиновый камзол" криво ухмыльнулся, но в глазах его промелькнуло нечто весьма неприятное. Такие люди, как Молрой, не любят, когда их грубо обрывают. Даже хозяева в их собственном доме. Даже когда они несут чушь. Они всегда найдут повод вернуть обидчику его слова, даже если это будет год спустя.
   С первого взгляда мне было понятно, что Молрой был тот, кого называют "себе на уме". Впрочем, и другие гости особой открытостью не отличались. Молрой был гостем, но чувствовалось, что гостем вынужденным, пришедшим не по зову души к другу, а по надобности, которая особого удовольствия ему не доставляла. Он смотрел и слушал, впитывая все до последнего слова, но происходящее мало интересовало его, поскольку то, за чем он пришел, решено не было, и это сильно досаждало ему. Смех был неискренним, глаза - настороженными, хотя вел он себя вполне естественно.
   Куда беспокойнее вела себя Элена. Красавица нервничала, и я никак не могла понять причин этого. Она вполне могла быть замешана в историю с отравлением, однако по здравом размышлении я решила, что объяснение могло быть куда банальнее. Не раз наученная поведением легкомысленной, ветреной Селины, я вполне могла читать то, что написано на лицах людей, о чем говорят их позы и жесты. И сейчас это самое умение говорило мне о том, что не стоит полагаться на слова людей, если их глаза и руки говорят об обратном. Элена бросала красноречивые взгляды на Иолля, мстительно и победно поджимая губы, но при этом пальцы ее правой руки нежно скользили по серебряному позументу на плече бархатного камзола Ноилина. Время от времени женская рука как бы невзначай касалась графских волос, и этот интимный жест, а также то, что хозяин воспринимал действия гостьи как само собой разумеющееся, говорил о многом. Например, о том, что этих троих связывало нечто большее, чем приятельские отношения. Может, поэтому у Элены есть повод беспокоится?
   Странные гости у моего хозяина, подумалось мне. Естественно, любое общество, особенно людей давно знакомых друг с другом, всегда обрастает множеством связей - событий, намеков, подозрений - известным только им, и любой посторонний всегда оказывается чужаком на этом пиршестве недосказанности. Но общество, собравшееся здесь, обросло таким обилием тайн и намеков, что каждое слово, каждый жест содержали в себе неизвестный мне скрытый подтекст, отчего я чувствовала себя мухой, растерянно жужжащей посреди множества развешанных по стенам липких бумажек. И сесть боязно, и не попробовать - себя не уважать.
   Но особой свободы на этом пиру тайн у меня не было.
   - Ну, и что вы об этом думаете? - устало спросил Ноилин, конечно, не у меня.
   - Ты ей веришь, Хед? - задушевно спросила Элена, наклоняясь так низко, что почти касалась его волос.
   - Она не соврала ни разу, - холодно ответил граф.
   - Но всю ли правду она нам говорит? - задумчиво вторил гостье Молрой, - Мнится мне, что у этой девушки есть кое-что про запас...
   - Всю, - закричала я от несправедливого обвинения, - Мне нечего скрывать! Все произошло совершенно случайно!
   - Случайно король Мадурновос разрушил самый неприступный в мире город Касир, заехав вернуть жену после бала, - проворчал Ноилин, обреченно махая рукой, будто одно мое присутствие приносит несчастья.
   Даже сквозь опущенные долу глаза я чувствовала пристальный изучающий взгляд графа. О чем он думает? Намерен ли он пришпилить пойманную бабочку на булавку или отпустить ее на волю? Я никак не могла понять, как он относится к тому, о чем я говорила. Его фразу "она не соврала ни разу" можно было понять по разному, не только как "я ей верю", но и "мне не удалось уличить ее во лжи", а это, признайте, совсем разные вещи. Я так устала оправдываться и доказывать свою невиновность, что дошла до полного безразличия к дальнейшей собственной судьбе. Случайность я или закономерность, а все, что меня сейчас волновало, так это то, когда все это закончится.
   - Это судьба, - вдруг задумчиво сказала Элена, перехватив тон, заданный Ноилином, - О, у Судьбы много орудий. Особенно незначительных. Маленьких, полезных орудий. Камешков, попавших в башмак и в самый неподходящий момент впивающихся в ногу, когда ты убегаешь от погони. Монеток, оказывающихся фальшивыми именно в тот момент, когда требуется выкупить собственную жизнь... Разве не эти судьбоносные досадные мелочи иной раз полностью меняют всю нашу жизнь?
   Я бросила удивленный взгляд на Элену, попутно заметив, что и граф, нахмурившись, поднял на нее глаза. Но она как ни в чем не бывало улыбнулась, оторвалась, наконец, от кресла и не спеша приблизилась ко мне, с непроницаемым лицом окидывая мою застывшую фигуру с головы до ног. Иолль хмыкнул и отошел в сторону, оставив меня наедине с этой элегантной красавицей. Я представила саму себя со стороны и невольно покраснела, почувствовав себя уродиной с багровым пятном от вчерашней пощечины на щеке и замарашкой - со вчерашнего сказочного появления из кухонного подъемника ни платье сменить, ни толком почиститься я так и не успела.
   - Камешек так камешек, - вымученно улыбнулась я, - мне не привыкать. Вы еще чего-нибудь желаете узнать, господин граф?
   А Ноилин молчал, безразлично глядя на нас.
   Оживление и даже интерес, появившиеся на его лице во время разговора, исчезли, и он опять надел привычную хмурую маску недовольства и надменности. Я пожалела об этом. На какую-то секунду мне показалось, что под этой маской скрывается совершенно иной человек.
   Но вот он в очередной раз скривился, судорожно сжав длинными пальцами синие подлокотники, и внезапно я с ужасом поняла: это уже не недовольство, это боль. Его мучил такой сильный приступ боли, что он едва сдерживался. На какое-то мгновение я так явственно ощутила эту боль, что от неожиданности отступила на шаг назад.
   - Чего испугалась? - грубо бросил Ноилин, буравя меня глазами, - Я еще жив. Рано хоронить.
   Глаза были бешено-злыми, губы стиснуты до белизны. "Пусть, пусть позлится", - чуть не плача, мстительно подумала я, в собственной злости обретая силы, - "это как кровопускание - дурную кровь спустит, глядишь - и легче станет". Я чувствовала все сразу: и злость на его грубость, и дикое отчаяние при виде страдающего человека, и жалость, которую он так успешно во мне подавлял.
   С трудом отведя взгляд от лихорадочно поблескивающих глаз, я осмотрелась по сторонам. Никому и дела не было, что ему плохо, хотя я прекрасно видела: о его боли знали все. Никто не бросился на помощь, никто не сказал ни слова сожаления, не сделал ни одного успокаивающего жеста. Это было странно. Очень странно. Элена отошла от меня и не спеша уселась в кресло, Иолль отвернулся, глядя в окно, а Молрой принялся задумчиво изучать собственные ногти. И только Нарат подошел с бокалом вина, за который граф схватился с поразительной быстротой. Окунув бесцветные губы в рубиновую жидкость и сделав несколько глотков, он спокойно и почти вежливо сказал, будто и не было никакой боли:
   - Ты можешь быть свободна, но тебе придется остаться в моих личных покоях, как бы ни неприлично это не звучало. Надеюсь, после всего этого работать ты не разучилась?
   Вот тебе и извинения за причиненные неудобства. Я коротко поклонилась и вышла.
  

* * *

  
   ...Мне разрешили, наконец, забрать вещи из комнаты в нижней части замка. Теперь я становилась поистине затворницей под бдительным присмотром Джаиля и Нарата и не скажу, чтобы меня это радовало. Был ли у меня выбор? Если, конечно, пошуметь, сослаться на договор, на приличия - я девушка все-таки незамужняя, может быть, что-то бы и вышло, но как-то не верилось. За последние дни я разучилась полагаться на вежливость и тактичность других, теперь придется полагаться только на себя.
   Иолль любезно напросился проводить меня вниз. Слишком демократично ведущий себя граф Катэрскир никак не вписывался в мои представления о графах. Как оказалось, мои представления о них вообще ничего общего с самими графами не имели. Хотя бы потому, что графа доселе я видела только одного и был ли он типичным, я не знала. А потому делать вывод о том, как они себя должны были вести, мне приходилось на основании знакомых мне баронов и особенно баронесс. А уж им, смею вас заверить, и в голову никогда не придет якшаться с людьми иного круга подобным образом. Однако у графов все могло оказаться иначе.
   В сопровождении Нарата мы шли по коридорам и лестницам, по которым теперь мне предстоит ходить ближайшие месяцев восемь-девять. Неужели совсем недавно я так хотела сюда попасть? Бойтесь желать, желания иногда сбываются!
   Нарат шел впереди, оставляя нам возможность (отнюдь не из деликатности. Хорошо вышколенный слуга всегда знает, какое расстояние следует сохранять) поболтать вдвоем. Чем я и воспользовалась.
   - Чем болен граф Ноилин? - в лоб спросила я, непроизвольно вцепившись в рукав Иолля, будто боясь, что он не ответит. Тот усмехнулся.
   - Никто не знает.
   - Так уж и никто?
   - Возможно, потрать он это время на врачей да магов-целителей, что-нибудь бы и выяснилось, но, как ты поняла, наш Хед - человек упрямый. Ничьей помощи не примет, ничьего вмешательства не допустит. Думаешь, мы не пытались ему помочь? Пытались, и не раз, да все без толку.
   - Что с ним случилось? - заинтересованно спросила я и осторожно добавила, - Это не секрет?
   - Да не то, чтобы секрет, об этом трубили все газеты в королевстве! Но о его подвиге забыли уже через месяц. Вот она, слава человеческая! Чего бы ты великого ни сделал, всегда найдутся те, кому разговоры о модных шляпках, погоде и любовных похождениях гораздо ближе.
   - Так что же он сделал? - мне не терпелось завершить его вступление и подвигнуть на рассказ по сути.
   - Выиграл войну, которая благодаря ему закончилась довольно скоро. Не смотри на то, что он худ и бледен, таким он стал всего несколько лет назад, когда недуг совсем доконал его. Но он и сейчас как маг сильнее каждого из нас.
   - Ты тоже... маг? - изумилась я.
   - Да, - кивнул Иолль, - как и все остальные гости Хеда. Но десять лет назад Ноилин был полон сил и энергии. А знаний и решимости ему было не занимать, я ему и тогда в подметки не годился, а сейчас и подавно. Хоть он всего на несколько лет старше меня, - граф коротко глянул на мой округлившийся рот, сказавший "о-о-о?", - но по части магии сравним разве что со старейшими. Только опыта к тому времени было маловато, вот и попался он в ловушку.
   Сколько же было Иоллю десять лет назад, если сейчас он выглядит моим ровесником? Впрочем, спросить я не решилась - у магов могут быть свои секреты, к которым лучше подходить без спешки. Узнаю как-нибудь потом.
   - Как тебе известно, есть у нашего славного королевства Арнаха северный сосед, королевство Берной. И правил им некогда король Десарт III. Правил до тех пор, пока не был свергнут своим любимым генералом Лезендом Туттом, тут же провозгласившим себя новым королем. Только вот ведь незадача, узурпатору развернуться было негде. Берной государство маленькое, сплошные горы, на востоке и западе - море без приличных бухт, а на юге - Арнах. Лезенд Тутт недолго думал, поднял армию в ружье да и выступил в поход на вполне дружелюбного до сих пор соседа. Наш король Армидарах, отец нынешнего короля Веремиза, с советниками вдоволь похохотал над его замыслами да и послал пару корпусов, так, на всякий случай, в помощь маркграфу Фелуру, на земли которого первым делом вступил Тутт. Да не все так просто! Корпуса, как и сам маркграф, были разбиты в пух и прах. Наш король призадумался и отправил войск побольше. Тем повезло не больше предыдущих. В общем, пока Армидарах понял, что столкнулся с сильным противником, войск полегло немало.
   Тогда-то и обнаружилось, что основной и тайной силой Тутта был один маг, которого мы знаем под именем Нталь. Этот самый маг поверг в ужас весь Совет магов Арнаха тем, что без особых усилий отбил атаки нескольких его членов, признанных боевых магов.
   Однако пока Совет раздумывал, что бы лучше предпринять, обе стороны, и бернойская и арнахская, собрали побольше войск и вывели их на поле боя. Ожидалось грандиозное сражение, кровопролитное, жестокое и абсолютно никому ненужное. И вот накануне боя один молодой, подающий надежды арнахский маг вдруг предложил решить дело старинным, традиционным магическим способом - один на один. Он взял, да и вызвал Нталя на поединок. Стороны удивились, но согласились.
   Дуэлянты уединились в большой пещере под Дуормом, городком на границе с Берноем. А короли со своими советниками наблюдали за исходом поединка на ближайших высотах. Бой был тяжелый, поскольку грохотало и сверкало знатно. Но ко всеобщей радости победил арнахский маг, правда, с большим ущербом для собственного здоровья. Этим и закончилась последняя война, в которой участвовал Арнах, вошедшая в историю как "бернойский набег". Графа Хеда Ноилина, а этим арнахским магом, как ты понимаешь, был именно он, превознесли до небес, в Дуорме ему даже установили памятник. Такова официальная версия. Но на самом деле все было совершенно иначе...
   - Как иначе? - удивилась я, но уже через секунду мне было не до рассказов: мы дошли до моей комнаты. Собираться пришлось недолго, и вскоре нагруженные до верху Нарат, Иолль и я покинули комнату, где я прожила целых два месяца. И, надо сказать, не совсем плохих.
   - А что случилось на самом деле? - спросила я, из-за вороха узлов в моих руках с трудом нащупывая ступеньки ногами.
   - Случилось где? - не понял Иолль, находившийся примерно в том же состоянии, что и я. Нарат сердито поглядывал на меня и я прекрасно понимала его полный укора взгляд: как я посмела использовать его сиятельство в качестве простого носильщика?
   - В Дуорме.
   - А, это! Начать с того, что никто никого не вызывал. У Нталя были свои счеты с Хедом. Они между собой кое-что не поделили. Весь этот дурацкий поход Тутта на Арнах был задуман Нталем только ради того, чтобы захватить Хеда. И план его был прост и эффективен, как обыкновенная дубина. Когда Нталь достаточно побряцал перед Арнахом оружием и продемонстрировал силу, Армидарах был готов к тому, чтобы пойти на переговоры. Тайные переговоры.
   Условие у Нталя было одно: Хед, упакованный и покорный. Король посчитал, что сделка вполне для него выгодна, поскольку почти ничего не стоила, кроме уговоров и мелкого подкупа, потихоньку надавил на главу Совета магов, светлейшего Гокала Шихра. Как они обрабатывали остальных членов Совета, история умалчивает, но не прошло и двух дней, как Ноилин оказался в простой и эффективной ловушке: с помощью одного его друга, ничего не подозревавшего о задуманном, Хеда выманили на север страны и схватили. Оглушенного и ничего не понимающего, его отправили к Нталю, но все пошло не так, как ожидали предатели. Он сумел вырваться из рук везущих его людей и узнать, какая участь его ожидала. И тогда Хед сделал то, чего от него не ожидали: напал на Нталя, и произошло это именно в Дуорме. Их поединок действительно был тяжелым, но что на самом деле произошло в пещерах у Дуорма, Хед никогда не рассказывал, да и спрашивать было просто бесполезно. Но он победил. Не вышел, его вынесли, израненного, окровавленного, изломанного. Несколько дней он был без сознания, но к радости большинства - выжил. А уж когда пришел в себя, буря разразилась над всем Советом магов. Скандал попытались замять, в дело активно вмешался король, совершенно не желавший признать свою причастность к подленькой продаже, а потому даже не пикнувший, когда прознавшие про предательство маги разогнали Совет и избрали новый. А Хед за свое геройство получил этот старый заброшенный замок, неизлечимый недуг, хромоту и уродливый шрам.
   - А ты там был? - затаив дыхание, спросила я.
   - Я? - усмехнулся Иолль, сгибаясь под тяжестью коробок, - Я и был тем другом, который его невольно предал.
   Я тихо ахнула и рискнула спросить:
   - Он тебя... простил?
   - Говорит, что простил.
   - Но ты не веришь?
   - Он сильно изменился с тех пор, - уклончиво ответил Иолль, - Вот мы и пришли.
   Он с видимым наслаждением сбросил поклажу у порога моей нынешней комнаты и откланялся:
   - Ну, не буду тебе мешать...
   Я с облегчением вздохнула - излишнее внимание всегда вызывало у меня смущение и неловкость, даже тех, с кем сразу же переходишь на "ты" и к кому испытываешь искреннюю симпатию. Впрочем, Иолль был единственным, кто здесь относился ко мне по-доброму и я это ценила.
   Для работы мне предоставили еще одну комнату, соседнюю со спальней. Их вообще здесь было слишком много, пустых, никем и никогда не занятых комнат. В иных стояла старая потертая мебель и пахло давно забытыми временами, в других - очень немногих - мебель была почти новой и роскошной, в третьих не было вообще ничего - голые мрачные стены и скучные каменные полы.
   Нарат снисходительно внес вещи внутрь комнаты, равнодушно осмотрелся и молча вышел. Я никак не могла понять его отношения ко мне. Если с Джаилем все было ясно (хотя, признаться, и не совсем понятно - почему он так взъелся на меня с самого начала? Чем я не угодила?), то Нарат удивлял меня невозмутимым равнодушием. За все время нашего знакомства он не сказал ни одного лишнего слова, кроме тех, без которых просто не обойтись. Мы, вроде, были по одну сторону баррикады, люди служилые, кому, как ни нам, держаться заодно, но все было наоборот. Меня держали на безопасном расстоянии: ко мне нельзя было относиться как к гостье, но и своей считаться я не могла. Я была для Нарата, как и для Джаиля несомненной помехой сложившемуся образу жизни или, в лучшем случае, пустым местом. Меня демонстративно игнорировали, будто в отместку за то, что я отбирала у них сомнительное внимание их обожаемого хозяина, над которым они тряслись как над античной вазой. Моим ошибкам радовались, на мои метания смотрели свысока, мои попытки примирения злорадно обходили стороной. За всю свою жизнь мне никогда не доводилось испытывать такого к себе отношения, я привыкла с людьми ладить, но эту непробиваемую стену отчуждения разрушить была не в состоянии. Меня заперли в одиночестве не просто в пустом крыле замка, меня отгородили от любого человеческого участия. Даже просить о помощи в самых простых вещах - узнать, к примеру, где что находится, я не могла, не переламывая себя и не унижаясь. Все было бы ничего, к одиночеству я привыкла и с отчуждением бы справилась, если бы в верхней части замка кроме нелюдимого хмурого хозяина и очень похожих на него двоих слуг, была бы еще хоть одна живая душа, которой я не кажусь заурядной кадкой с фикусом, стоящей посреди коридора.
   Ну ничего, мстительно думала я, и кадка иной раз бывает полезна. В качестве стенобитного средства.
   ...Расположить свой нехитрый скарб мне удалось быстро, и вскоре я уже сидела за работой, с привычной радостью ощущая обманчивую хрупкость иглы и гладкость натянутой на пяльцы ткани. Как ленивый сытый удав, золотой шнур послушно ворочался, зажатый моими пальцами, больше не пытаясь вырваться и нарушить идеальную четкость рисунка. Вышивание приводило меня в состояние равновесия и покоя, столь необходимого моей мятущейся душе.
   Можно было бы сказать, что мое положение ничуть не изменилось - я по-прежнему работала в одиночестве, если не считать того, что с этого момента прекращались вечерние посиделки на кухне с Мартой и Логаном. На время или навсегда - я не знала, и очень хотела бы узнать. Теперь об этих двоих я вспоминала с куда большей теплотой и тоской, признавая, что из-за своего глупого любопытства потеряла последние радости пребывания в этом замке.
   Кстати подумав о кухне, я вспомнила и о том, что неплохо бы подкрепиться, однако как это сделать и куда идти, мне никто не сказал. А если и говорил, то это как-то вылетело у меня из головы. В надежде найти Нарата и выяснить у него все остальные, до сих пор не доведенные до моего сведения (или забытые) обстоятельства моего здесь заточения, я прошла по коридору, в конце которого находились мои комнаты, миновала изящную лестницу с пролетами, заставленными фривольными скульптурами, и медленно побрела по длинной галерее, начинавшейся сразу после поворота.
   Эта часть замка была более-менее сносно обставлена, а иные комнаты даже вызывали удивление своим пышным убранством, что подозрительно напоминало цветение одинокой, но роскошной розы среди полевых ромашек и лопухов. Доставшаяся мне в соседство галерея и вовсе походила на заморскую орхидею: чопорная и официальная, да скорее искусственная, чем живая, она вызывала удивление кричащей роскошью и бестолковым сочетанием предметов искусства, натыканных словно поганки на лесной опушке.
   Я разглядывала томные лица давно умерших графинь с белыми покатыми плечами и орлиные взоры самовлюбленных графов, чьи портреты украшали стены галереи между высокими узкими зеркалами, и ломала голову - родственники ли это графа Ноилина или достались ему в придачу к замку; поглаживала изящные фарфоровые статуэтки бегущих оленей и лежащих собак, рассматривала причудливые рисунки инкрустированных деревом столиков...
   - Не вмешивайся в это, - внезапно сказали где-то совсем рядом. От неожиданности я привычно бросилась удирать, но до противоположного конца галереи было слишком далеко, поэтому пришлось просто спрятаться за ближайшую портьеру. Я не успела даже сообразить, зачем это сделала, ведь теперь вроде никто не запрещал мне ходить по коридорам, но привычки так просто не сдаются. К тому же я прекрасно знала, чей нелюбезный хриплый голос только что приказал кому-то не вмешиваться.
   - Ладно, если тебе это так неприятно, я не стану, - осторожно возразил другой, и я узнала Иолля, - Но Хед, неужели и историю с покушением оставить без внимания? Если уж на то пошло, то отравить собирались не одного тебя.
   Голоса неуклонно приближались и остановились совсем недалеко от меня.
   - А что с ней разбираться? - равнодушно осведомился граф Ноилин, - И так все ясно.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь, кто это сделал? Ты по-прежнему подозреваешь эту девушку, Кассандру?
   И тут я услышала небывалое - граф смеялся. Тихо, приглушенно, сдавленно хохотнул, отчего я чуть не вышла из своего укрытия - уж больно посмотреть хотелось.
   - Она наивна и поразительно беспечна, Иолль, но она не убийца, - чуть погодя иронично сказал он, - А вот невольной соучастницей и даже жертвой убийства стать может, и все из-за своего неуемного любопытства.
   Надо сказать, у меня ноги подкосились и я едва устояла на ногах - как пить дать, он прекрасно знал, что я его слышу! Мне показалось, что эти слова были сказаны специально для меня, хотя ничто не выдавало моего присутствия - ткань, за которой я пряталась, была темно-зеленым бархатом, плотным, толстым, непросвечивающимся бархатом, уложенным в складки, способным спрятать и не одну меня. Я сжалась в комок, прислонившись к стене и не дыша, и с ужасом ожидала только одного - что портьера сейчас одернется и я попаду под презрительный обстрел темных глаз. Жертвой убийства я могла стать прямо сейчас.
   - Но эти ее странные оправдания, тебя они не насторожили? Несуществующая Тильда...
   Я едва удержалась на месте за портьерой.
   - А ты попробуй поверить и посмотри на все с другой стороны.
   - Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, - подозрительно произнес Иолль, не спрашивая, а просто констатируя, - но говорить, естественно, не станешь.
   - У тебя тоже есть голова на плечах, - язвительно ответил граф Ноилин, и я судорожно перевела дыхание - голос удалялся, равно как и звук шагов хромающего человека, - А если у тебя есть еще и желание, можешь поискать вашего неизвестного злодея. Только не слишком увлекайся. Можешь взять девушку с собой. Вреда от ваших поисков не будет, но и пользы - тоже.
   - Ты разрешаешь? - недоверчиво спросил Иолль, - Почему?
   - Почему? - равнодушно переспросил Хед, - Возможно, вы сможете узнать что-то полезное для себя самих.
   - Но не для тебя?
   - Нет. Потому как ты, любезный мой Иолль, - прохрипел граф Ноилин и судорожно закашлялся, - убийцу не найдешь.
   Иолль заспорил, голоса затихли вдали. Исчезли даже отзвуки неровных шагов, когда я рискнула выглянуть наружу.
   Вот, значит, как. Несуществующая Тильда. Мне не только не поверили, но и Тильду не нашли. Это, конечно, все сильно усложняло. Но мысль о том, что граф Ноилин не считает меня убийцей, успокаивающе грела мое сердце. Значит, не все еще потеряно.
   Постепенно мысли мои приняли совсем другой оборот.
   Наивна, говорит, и поразительно беспечна. Любопытна. Что ж, нелестная оценка, к этому и прибавить нечего.
   К счастью, я думала о себе иначе, а если уж говорить прямо - то с точностью до наоборот. Во-первых, я никогда не любила совать нос в чужие дела, а если это происходит со мной здесь на каждом шагу, то это вовсе не моя вина; во-вторых, всегда старалась быть благоразумной и рассудительной, хотя иной раз мой разум не успевает за скоростью происходящих событий и ему приходится полагаться невесть на что, но только не на себя, в-третьих... В-третьих, он ошибался, я далеко не так наивна, какой кажусь на первый взгляд. Далеко не так. Но доказывать это ему я не собиралась. Время все расставит по своим местам.
  

* * *

   Был чудный тихий вечер, когда сумерки спустились уже с небес, но еще не упали на землю. Воздух был свеж и прозрачен, одаривая богатыми ароматами опадающей листвы. Мы бродили по заросшим тропинкам сада, незамысловатыми кругами огибая небольшую рощицу пылающих кленов, живописно раскинувших разукрашенные ветви, но я была слишком потрясена, чтобы замечать красоты золотой осени. Иолль осторожно пытался придерживать меня под руку, но нервно отодвигался, стоило мне сделать любое резкое движение, и больше молчал, чем говорил. Он раздумывал о чем-то своем или ждал, когда наконец я приду в себя.
   А сделать это было не так-то просто. Полдня мы бродили с ним от дома к дому, от человека к человеку, мы расспросили всех обитателей Прилепок. Иолль лично обошел и внимательно осмотрел все комнаты нижнего замка, где мы были с Тильдой, и его лицо принимало все более и более хмурое выражение. Он пристрастно расспрашивал Марту и Логана. Удивительно расторопный по такому случаю, злорадно ухмыляющийся Джаиль успел даже съездить в Мокдус, село у реки, но ничего нового не сообщил.
   Тильды не просто нигде не было. Ее вообще здесь никогда не бывало. Девушку ни с таким именем, ни с такой внешностью никто, кроме меня, не видел. Ни в замке, ни в Прилепках, ни в селе. Никто. Никогда. Вера в ее добропорядочность умерла вместе с моим благодушием.
   - Я ведь не сошла с ума? - с содроганием спросила я, отгоняя от себя видение настороженной Тирты, крадущейся по лестнице. Это-то меня ждет? Это мои ближайшие перспективы? Пришлось срочно брать себя в руки, - Они не могли сговориться?
   - Нет, Кэсс, думаю, нет, - рассеянно ответил Иолль, все еще погруженный в собственные раздумья.
   - Но это единственное, чем можно объяснить то, что Тильду никто не видел! - горячилась я, - Зато я ее видела. Так же несомненно, как вижу тебя. И это больше не обсуждается, - ткнула кулаком в широкую грудь, как только Иолль попытался возразить. В ответ он только озадаченно поджал губы.
   - У меня есть два объяснения случившемуся, - нервно вышагивала я между кленами, - Первое. Тильду просто не заметили. Второе - она всех подкупила или запугала. Марте, например, пригрозила навредить Тирте, Логану предложила что-нибудь ценное или ... ну, не знаю, да и не важно. Признаться, первое мне нравится больше. Стража у ворот спит себе в шапку, там хоть стадо коров переводи, а никто и не заметит. Сама убеждалась. А может и заметил кто, да не признался. Из молодых стражей кто-нибудь вполне мог купиться на уговоры Тильды, - я улыбнулась, вспомнив бьющую через край энергию жизнерадостной девушки, устоять перед которой даже мне было трудно, - и пропустить ее. А осознав, что это может выйти ему боком, предпочел промолчать.
   - В любом другом случае я бы восхитился твоей безупречной логикой, - усмехнулся Иолль, - но не в этом.
   - Почему? - подозрительно спросила я.
   - Если стража спит или отсутствует, это не значит, что Самсод стоит нараспашку. Это все-таки жилище мага, и весьма сильного мага. Его охраняют не только каменные стены, но и мощные заклятья. Никто без особого на то соизволения Хеда войти туда не сможет.
   - Так уж и никто? - растерялась я.
   - Разве что твоя Тильда искусный и умелый маг, только тогда у нее есть шанс попасть в нижний замок. Про верхний замок я не говорю - вход туда запечатан еще более мощными заклятьями. Ты помнишь, как впервые увидела ее, что она делала?
   - Уборку... точнее, делала вид, что убирает.
   - И между делом щупала стены? Она искала вход в верхний замок, Кэсси. Она прекрасно знала, что творит.
   Ну, в том, что она все прекрасно спланировала, я уже не сомневалась. Как бы ни досадовала я на собственную легковерность, следовало признать, что вокруг пальца обвели меня знатно. Но маг? Ничего магического в ее действиях я не находила. Ну, катари рабс приволокла. Ну и что с того?
   - Тильда - маг, не сомневайся, - опять закивал головой Иолль.
   Я неуверенно пожала плечами - не убедил, мол.
   - К тому же, если маг достаточно силен и опытен, ему необязательно являться в своем собственном виде.
   - Как это? - удивилась я.
   - Есть по меньшей меры два способа изменить свою внешность. Один - Превращение. Маг полностью становится тем, в кого превращается. Меняется все, ты даже мыслить начинаешь как то, во что оборачиваешься. Превратившись в птицу, ты сможешь летать, превратившись в мышь, ты пролезешь в любую щелку. Но чтобы принять чужой облик, тебе понадобится много сил, опыта и знаний. В общем, это очень трудное и кропотливое колдовство, потому-то обычно маги редко используют его - слишком уж хлопотное это дело. Да и не каждый это умеет. Однако чтобы скрыть свое лицо есть способ попроще, полегче. Надеть личину, набросить иллюзию. Я остаюсь самим собой, но ты видишь меня так, как я хочу. Я не стану больше или меньше по размеру, в щелку не протиснусь и летать не смогу, но мой новый облик обманет тебя не хуже фокусника. Иллюзия недолговечна, заклятье постоянно надо обновлять, но это малая плата за изменение облика. Неискушенный человек подвоха и не заметит.
   - Неужели и вправду не замечу? - с досадой произнесла я.
   - Хочешь убедиться? - ехидно улыбнулся Иолль и отошел на несколько шагов назад. На пару секунд он скрылся за деревом, а когда вышел...
   Передо мной стоял граф Ноилин.
   Я не вскочила, не вскрикнула, не пошевелилась. Я застыла в паническом ужасе. От страха мое тело вморозилось в каменную скамейку, сердце ухнуло куда-то вниз, да там и осталось. Дыхание намертво перехватило, я не могла ни вздохнуть, ни охнуть, будто меня сильно ударили под ложечку. Ничто меня не могло поразить больше. Мысли остановились.
   - Кэсси, малышка, это же я, - пробормотал испуганный и совершенно сбитый с толку Ноилин голосом Иолля, - Что с тобой?
   Он нагнулся и взял меня за плечи, чтобы встряхнуть, но от легкого прикосновения я только ударилась в панику и лихо влепила ему пощечину. А потом расплакалась, то ли испугавшись того, что сделала, то ли от облегчения, что шок прошел.
   - Ну-ну, Кэсси, стоило ли так волноваться? - сердечно и совершенно растерянно успокаивал меня Иолль минуту спустя, сидя в собственном облике рядом со мной на скамейке и по-дружески приобнимая меня одной рукой, а другой машинально потирая побитую щеку, - Ты что же, так его боишься?
   Я была не просто в полном смятении. Я была в отчаянии от того, что произошло. Мне было стыдно. Влепить пощечину! Что-то в последнее время я стала руки распускать, а ведь раньше даже не подозревала о таких своих способностях. Да я совершенно не могу держать себя в руках! Где мое хваленое благоразумие и сдержанность?
   Я же его не боюсь. Тогда почему такой ужас парализовал меня, когда я увидела графа Ноилина передо мной? Я же знала, что это иллюзия. Почему здравый смысл сразу же героически погиб, стоило только Иоллю в новом обличии сделать шаг в мою сторону?
   Однако иллюзия и вправду была впечатляющей. Я поверила сразу же и безоговорочно.
   - Но если Тильда не Тильда... то к-кто? - икнув, спросила я, все еще всхлипывая, но уже вполне осознанно приходя в себя.
   - Не знаю. К тому же кое-что здесь не сходится, Кэсси, - хмуро покосился Иолль на чернеющий недалеко замок, - Может, один раз наш мудрый маг и нашел узкую лазеечку, чтобы проникнуть в Самсод. Но по твоим рассказам выходит, что он был там дважды. Я могу допустить, что один раз один человек все же преодолел каким-то образом внешнюю защиту замка, но уверяю тебя, сделать это дважды никто бы не смог. А из этого вытекают весьма озадачивающие выводы.
   - Какие же? - я была заинтригована.
   - Представь себе, что тебя укусил комар. Не слишком больно, но заметно. Однако если в тот момент на тебя упал камень, тебе будет не до укуса. Так вот, взлом любым чужаком магической замковой защиты для Хеда означает примерно то же, что и укус насекомого - от комариного до шмелиного. Если вдруг стечением каких-то странных обстоятельств в тот момент, когда наш маг "жалил", на Хеда упал камень, тот мог и не заметить этого чужого проникновения. Но сделать так, чтобы его ужалили два раза и каждый раз на него падал камень, не под силу никому. Даже стечению обстоятельств.
   - И что это значит?
   - А то и значит, Кэсси, что Хед знает того, кто пытался его отравить, и покрывает его. Или ее, - мрачно добавил Иолль, - И это меня не радует.
   Мы погрузились в нерадостные размышления. У меня было мало кандидатов в убийцы и все они присутствовали на том памятном обеде. Ведь если хорошенько подумать, много ли времени займет спуститься на пару этажей вниз в образе хорошенькой находчивой девушки и подсыпать отраву в вино? Совсем немного.
   - Оставь это дело, Кэсси, - откровенно сказал Иолль, - Хед был прав, убийцу мы не найдем. Его давно и след простыл. Хед ясно дал мне понять, чтобы я не слишком усердствовал. Без его подсказки узнать личность мага, бывшего за личиной Тильды, нам вряд ли удастся, а на его помощь рассчитывать и того бесполезнее. Он просто скажет, что не намерен потакать нашему любопытству, и попросит заткнуться. А то и хуже. Поверь моему опыту.
   - Это точно, - хмыкнула я, представив знакомое хмурое лицо со шрамом. А про себя подумала: о ком же это подумал Иолль, раз сразу же решил сдаться?
   - Но почему ты решил, что без его подсказки мы ничего не стоим? На самом деле, выбор-то невелик, - невинно заявила я.
   - Как я понимаю, ты уже кого-то приметила в убийцы? - подозрительно покосился Иолль.
   - Вообще-то, нет. На первых порах тебя исключим - если это ты, мне все равно не признаешься. Остаются Крэммок, Молрой и Элена. Хотелось бы прибавить сюда и Джаиля. Очень хотелось бы.
   Не об этом ли говорила я с самого начала, когда допрашивал меня граф Ноилин, что зачинщика следует искать в замке? Но кто меня тогда услышал? Может, хоть сейчас Иолль задумается?
   Я ожидала, что граф начнет мне возражать. Но коль в голове моей сложилось вполне четкое представление о том, что произошло, отступать я не собиралась. У меня были подходящие доводы в запасе. Однако реакция графа была совершенно иной.
   - Ты что, и вправду всех нас подозреваешь? - неудержимо расхохотался Иолль, - Лучшего не могла придумать?
   Граф хихикал, припадая к молодому стройному клену и в порыве нежности обнимая его. Он так развеселился, что не смог сдержать неожиданные слезы. Пока он воодушевленно промакивал глаза изящным платочком, я мрачнела. Неуклонно и неотвратимо.
   - Может, ты и ручаешься за своих друзей, - едко сказала я, вкладывая в свои слова столько презрения, сколько смогла. Граф не граф, а нелицеприятную правду выслушать придется, - Может, ты и готов положить голову за них на плаху. Но один раз кто-то из них уже хотел убить. И сделает это еще раз. А если у него получится?
   Иолль озадаченно смотрел на меня, долго смотрел, с каждой секундой становясь все серьезнее. Буйное веселье сползло с него, как толстый шерстяной чулок с ноги неряхи.
   - Ты ошибаешься, Кэсси, - горько сказал он, - Если говорить откровенно, то за людей, собравшихся за обедом у Хеда, я и гроша ломаного не дам. И лошадь придержать не доверю. Они мне не друзья. Но ни один из нас Хеда не убьет. Не только не убьет, а и дрожать над ним будет, пылинки сдувать, только чтобы тот живой оставался. Никто не убивает гусыню, пока та несет золотые яйца.
   - К-какую гусыню? - от удивления я даже заикнулась
   - Я тебе потом как-нибудь расскажу. А сейчас поверь мне на слово, - очень и очень мрачно ответил Иолль. Тон сказанного был таков, что вопросы задавать мне расхотелось.
   Не скажу, чтобы до того мне было все ясно, но теперь, признаться, я совершенно растерялась. Все мои догадки разлетелись как опавшие листья от порыва ветра. И как прикажете дальше выпутываться? Именно на том, что заговорщик находится рядом с Ноилином, я и строила мой стройный замок размышлений, а он оказался всего-навсего ненадежным карточным домиком.
   - К тому же в твоих рассуждениях большая прореха. Любой из нас прекрасно знает, где находится проход в верхний замок. Нам нет нужды его искать, что явно делала эта твоя Тильда, - мрачно добавил граф Катэрскир.
   - Тогда кто же это был? - неуверенно спросила я.
   Иолль неопределенно хмыкнул:
   - А ты говорила, справимся без Хеда...
   Увы, в конце концов в своих рассуждениях и изысканиях мы пришли к тому же, с чего и начали - кто такая Тильда.
  
   - А ведь он очень рисковал, этот наш отравитель, - задумчиво произнес Иолль, когда мы шли обратно к замку. К вечеру похолодало, воздух стал влажен и прозрачен. Заметив, как я зябко повожу плечами, граф снял свой камзол и накинул на меня, загадочной улыбкой прервав мои возражения. Так мы и шли, медленно, неторопливо: я, закутавшаяся в чужой камзол, и он, рядом, близко, время от времени неуверенно касаясь рукой моей спины и тут же убирая ее, явно опасаясь моей непредсказуемой реакции. И правильно. А вот его язык был куда менее стеснителен, болтая без умолку:
   - Его секрет мог быть раскрыт в любой момент, попадись он на глаза любому магу средней руки. Например, мне. Но и обычный человек может избежать обмана, если будет носить при себе особый амулет. Так что его расчеты строились исключительно на твоей неосведомленности. Он сильно рисковал и почти победил. Это исключительно ловкий маг, Кэсси.
   - Да уж, ловкий, - с неудовольствием буркнула я. Иллюзия иллюзией, но не окажись я так непроходимо доверчива и глупа, всего этого бы не случилось, - Но теперь-то ты мне веришь?
   - Верю, - просто сказал Иолль и неожиданно рассмеялся, - Знаешь, что сказал Хед, когда отправлял меня расследовать? Сможете, говорит, узнать кое-что полезное для себя самих. И знаешь, что узнал я? Я узнал, каким был болваном и какая ты замечательная девушка. Надеюсь, ты на меня не сердишься за мое недоверие?
   Я с улыбкой покачала головой.
   Мы медленно прошли по заросшему саду, разговаривая и шутя. Мне было спокойно и легко, и даже замок, чернеющий впереди геометрически изломанной громадой, почему-то милей стал. Подумав об этом, я подняла голову и посмотрела на едва освещенные окна замка. То ли так мне показалось, то ли это действительно было, но среди полумрака оконных проемов я увидела застывший темный силуэт. Однако посмотрев туда же через пару секунд, поняла, что ошибалась.
   После разговора с Иоллем у меня осталось множество вопросов, но мой собеседник таинственным образом исчез на несколько долгих дней, оставив меня прозябать в тоскливом неведении.
   Я вообще никак не могла понять, как и когда он уезжает и приезжает, я даже не знала, в какой части замка он обычно останавливается, а потому о его прибытии узнавала только тогда, когда он приходил сам.
   Иолль помог мне осознать главное - какими бы магическими штучками ни окружали меня в этом месте, я по-прежнему могла рассчитывать на свой здравый смысл. Он, по крайней мере, пока еще ни разу не подвел меня. С ума я пока не сошла и делать этого не собиралась.
   Как мне и было велено, замок больше я не покидала, но причины моего заточения да и само ограничение моей свободы уже не слишком меня волновали. Днем я усиленно работала, вечером читала немногие из нагло захваченных мною из нижней библиотеки книг. По правде говоря, для скуки места не оставалось.
   К тому же замок оказался гораздо более интересным, чем показался на первый взгляд, и постепенно нашла в нем самом множество удивительных мест, где легко дышалось и хорошо сиделось.
   Так, однажды я обнаружила неприметную дверь, ведущую в небольшой внутренний дворик. Это именно это чудное местечко я видела раньше из окон библиотеки и мечтала сюда попасть.
   Дворик был квадратным и походил бы на каменный мешок из-за возвышающихся со всех сторон стен замка, но его убранство было таким гармоничным, так дышало элегантной простотой и покоем, что замкнутость пространства почти не ощущалась. Дворик со всех сторон окружали галереи. Высокие тонкие колонны, украшенные каменной резьбой, поддерживали арочные своды, в тишине глубоких ниш стояли каменные скамейки в виде лежащих львов. Но главное великолепие этого дворика находилось в центре. Это был невысокий фонтан, фигура странной коренастой птицы, из раскрытого клюва которой тонкой щебечущей струйкой стекала вода. Стенки фонтана позеленели, время и ветер стерли многие детали фонтана, но он по-прежнему радовал глаз. Вода стекала в большую чашу, из нее - в еще одну, гораздо большую. Третья чаша полукругом обнимала и первую, и вторую, оставляя лишь небольшой проход к самому источнику. Хозяева замка замостили дворик аккуратной серо-зеленой плиткой, но оставили небольшой пятачок земли, на котором ли от намеренно, то ли случайно выросло дерево.
   Время от времени я приходила во дворик полюбоваться его застывшим покоем. Здесь очень хорошо думается, а еще лучше придумывается. С каждым днем вопросы, которые бы я хотела задать графу Ноилину, копились в моей голове больше и больше, и в конце концов, переступив собственный панический страх, я решила, что пора с этим что-то делать.
   Я пришла к выводу, что мне необходимо поговорить с хозяином, но это вовсе не значило, что хотела сделать это немедленно. Графа я видела редко и издалека, но каждый раз, пока я собиралась с мыслями и старалась успокоится перед важным шагом, он успевал скрыться в ужасающих лабиринтах этого громоздкого здания. Мне ни разу не удалось застать его врасплох, а подходящую возможность неизменно упускала из-за необъяснимой робости.
   Поэтому для начала я решила вжиться в местные порядки и в конце концов не оставить ему (или мне?) шанса избежать нелегкой встречи со мной.
   Пару дней с рассвета и до позднего вечера, пожертвовав работой, я неслышно следовала за Наратом, изучая его распорядок дня, обязанности и привычки. Заодно изучила и расположение замка, в том числе обнаружила и графские покои, куда сунуться сначала не рискнула. Но только сначала.
   В восемь часов утра Нарат накрыл стол в памятной Белой столовой, дождался, пока хмурый граф, припадая на одну ногу, войдет, молча подал завтрак и чинно удалился, оставляя хозяина в одиночестве.
   Потом Нарат готовил одежду, чистил обувь и убирал постель, а когда граф ушел в странную запертую комнату, в которую доступа не было даже дотошному камердинеру, навел порядок в спальне и других личных покоях хозяина.
   Как мне удалось не попасться на глаза ни одному из них, можно отнести к разряду чудес, ибо несколько раз я умудрялась юркнуть в сомнительные укрытия буквально у них под носом.
   Мне везло. До определенного момента.
   Я добралась почти до графской спальни, с которой меня разделяла еще одна комната, похожая на кабинет. Из моего убежища мне отчасти был виден Нарат, занятый в глубине спальни усердным перебиранием хозяйской одежды. Сидя на корточках за выступающей вперед невысокой деревянной панелью с инкрустированными виноградными лозами и пышными узкогорлыми кувшинами, я краем глаза поглядывала, как Нарат осматривает и развешивает графские камзолы, и удивлялась: к чему такой богатый гардероб, если кроме черного камзола он никаких других не носит?
   Но мысли о гардеробе упорно перебивались страстным желанием осмотреть кабинет. Ничто так не говорит о человеке, как любимое место его работы и отдохновения. Сначала я немного высунулась из своего убежища, потом привстала на коленях, пытаясь заглянуть вверх, потом плюнула на все и встала во весь рост. Оглянись Нарат, я была бы у него на виду как многокрасочный синяк на подбитом глазе.
   Кабинет в отличие от многих иных комнат в замке выглядел по-настоящему жилым. Коричнево-красные стены с узкими панелями, обитыми тканью с грубым переплетением, затканной неким ненавязчивым геометрическим узором, создавали настроение удивительное теплое и уютное. Перед небольшим аккуратным камином лежала подпаленная в нескольких местах волчья шкура и стояло старое потертое кресло, в котором - даже мне было ясно - часто сидели.
   Мне был виден большой стол, заваленный в беспорядке разбросанными бумагами, (как Нарат это терпит?), угол массивного бюро из черного дерева. Но отсюда вовсе не были видны ни корешки книг, ни буквы на маняще брошенных свитках.
   Держась рукой за угол панели, я собралась пройти вперед, как внезапно сзади услышала шаги, пока еще далекие, но неуклонно приближающиеся. Шаги ровные, а значит, не графские. Джаиль! Принесла же нелегкая! Как же не вовремя! Душа у меня прыгнула в пятки, а я прыгнула назад, в свое хлипкое и ненадежное укрытие. Рука намертво вцепилась в деревянный завиток на панели, едва не оторвав его, но явно повернув в сторону, и вдруг я почувствовала, как под рукой нечто движется. Деревянная панель отъехала в сторону, открывая узкий темный проход и призывно приглашая меня внутрь. Разве могла я отказаться?
   В любом нормальном замке всегда есть потайные ходы. Это несомненно. Удивительным было то, что их нашла я. Быстро задвинув совершенно бесшумно движущуюся панель обратно, я, затаив дыхание и прикрыв глаза, чтобы ни пропустить ни звука, прислушалась. Шаги неуклонно приблизились слева и так же неуклонно удалились направо.
   - Где хозяин? - нелюбезно спросил Джаиль и получил бесстрастный ответ:
   - В библиотеке.
   - А эта... вертихвостка? - я от возмущения чуть не задохнулась. За что он меня так ненавидит? Нарат, видно, просто пожал плечами, поскольку его ответа я не услышала.
   - Ее нет на месте, - хмыкнул Джаиль, - с утра нет. Опять во что-нибудь влипнет, а мне отдувайся. Не люблю я таких пустоголовых красоток. У нее на уме одни тряпки... Да при чем здесь ты? - в сердцах бросил слуга, видимо, в ответ на тихое замечание Нарата, - Ковыряйся в своих камзолах, а мне хозяин нужен.
   Бурча и ругаясь, Джаиль прошел мимо меня с оглушительным топотом. Не в настроении, мстительно подумала я и решила, что пришло время осмотреться: куда же я все-таки попала.
   Увы, осматриваться было незачем. Вокруг меня царила абсолютная темнота. Не видно было ничегошеньки, хоть глаз выколи. Впрочем, именно последнего и следовало избегать.
   Я сначала осторожно и медленно, а потом лихорадочно и с силой ощупала заднюю сторону панели, благодаря которой я так легкомысленно попала сюда, и с ужасом стала осознавать, что "сюда" означает не больше, не меньше, чем "мышеловку". Я оказалась заперта в потайном ходе. Панель не двигалась. Ни вправо, ни влево, никуда. Вопрос "Как открыть хитроумный замок изнутри" усугублялся размышлением "как сделать это в полной темноте".
   Пахло застарелой пылью, сухой, слежавшейся пылью, от которой так и тянет чихать. Под ногами был ровный гладкий пол, что я проверила, водя по нему башмаком. Хоть это радует, уныло подумалось мне, споткнуться мне не грозит.
   Раз за разом нервно ощупывая захлопнутую дверцу, я все больше убеждалась, что без огня мне вряд ли удастся найти механизм, открывающий ее. К тому же он мог находиться и вне панели. Я уперлась ногами в стену, а спиной - в панель, но даже такие мои титанические усилия не возымели успеха. Панель стояла на своем, как уличенная в измене жена и приводила меня примерно в то же состояние бешенства, как и обманутого мужа-рогоносца. После очередной попытки, приведшей меня на грань отчаяния, я просто уселась на пол и попыталась думать.
   Было слышно, как мимо неторопливо прошел Нарат, а потом наступила тишина. Совершенная, давящая, невыносимая тишина. До того состояния, чтобы заорать во весь голос " выпустите меня!" я еще не дошла, но была опасна близка к этому. Мои мысли разбежались как мыши, и мне пришлось обходиться почти без них. Тоскливо просидев на полу и собрав на себя всю грязь, которая скопилась там за многие годы, в конце концов я не придумала ничего лучше, чем прогуляться по своей вынужденной темнице. Возможно, у следующего выхода наружу будет другой механизм, открывающий дверцу изнутри.
   Касаясь руками узких стен и ощупывая ногами пол, я пошла направо и надеялась только на то, что в полу не будет провалов, а на пути - каких-нибудь дурацких ловушек для любопытствующих вроде меня.
   Темнота, темнота, темнота... Единственным ориентиром были мои руки, настороженно шарящие по стене, и ноги, шаркающие по полу. Я с трудом сдерживала панику, но упорно шла вперед.
   Вскоре мое терпение было вознаграждено. Впереди чуть посветлело, а хорошенько приглядевшись, я смогла различить собственные руки.
   Крохотный лучик света исходил из маленькой дырочки в стене. Глазок. Аккуратненький такой глазок для подсматривания со слегка отодвинутой пластиной. Я открыла его пошире и прильнула глазом к отверстию. Интересно, часто ли пользуются обитатели замка этими потайными ходами? И кто за кем подглядывает?
   Здесь видно было не много, но достаточно, чтобы иметь представление о помещении, куда я попала. Это была библиотека. Не та библиотека в нижнем замке, которую я так хорошо знаю. Это скорее был большой кабинет с множеством книжных стеллажей и высокими резными лампами на ножках между ними. В помещении царил вполне нормальный рабочий хаос и было похоже, что Нарат с его извечной тягой к упорядочиванию был напрочь лишен возможности что-либо здесь исправить.
   Библиотека это или кабинет, но выйти я и здесь могла бы. Заодно и книжки посмотрю, давненько я была лишена разумного вечного слова.
   Сначала я внимательно осмотрела видимое мне пространство, что есть силы прижавшись к глазку. Тихо. Спокойно. Ни звука, ни шороха, только огонь легонько потрескивает в камине.
   Я лихорадочно стала ощупывать стену, где был глазок, в надежде обнаружить механизм, выпустивший бы меня наружу, как вдруг услышала быстрые шаги и звук распахивающейся настежь двери.
   - Хед, что случилось? - с ходу спросила Элена, врываясь в кабинет, и голос ее звенел от едва сдерживаемой ярости.
   - И правда, что случилось? - вежливо поинтересовался граф совсем рядом со мной. Я с ужасом поняла, что все это время хозяин был здесь, в кабинете, прямо за хлипкой стенкой! Хороша бы я была, доведись мне открыть защелку и вывалиться наружу! Я отпрянула было назад, но любопытство взяло верх. Одним глазком взгляну, не больше...
   - Ты не пускал меня сюда две недели, и ты еще спрашиваешь? - Элена в гневе выхаживала туда-сюда, а граф до сих пор был мне невидим.
   - У меня было дурное настроение, - наконец соизволил ответить хозяин. Хорошее объяснение, а главное - вежливое.
   - Иоллю, значит, твое дурное настроение нипочем, - Элена резко остановилась, подозрительно поглядывая на него, - Хед, так дальше продолжаться не может. И ты сам это понимаешь.
   - Понимаю что, Элена? - холодно поинтересовался Ноилин. Сильно хромая, он вышел из-за стеллажа и остановился спиной ко мне, почти полностью закрывая обзор, - Зачем тебе немощный калека, которому жить осталось всего ничего? Именно это я должен понять?
   - Да нет же, Хед, что за глупость, - поморщилась Элена, нервно сцепляя руки - из-за спины Ноилина ее пальцы взлетели птицами, - С твоей болезнью мы, возможно, и смогли бы справиться, если бы ты позволил...
   - Не позволю.
   - О Хед, - за несколько коротких мгновений Элена неуловимо изменилась: движения обрели пугающую притягательность и плавность, голос стал бархатистым и томным, - Я ведь до сих пор люблю тебя. Но как ты мог об этом забыть? Почему...
   - Я не забыл, - бесстрастно ответил граф, беря ее под локоток, - как не забыл и многое другое.
   - Хед, - бездна удивления в широко распахнутых медовых глазах, - Что тебе наговорили на этот раз? И кто? Неужто Катэрскир? Опасайся его, он любитель посплетничать...
   - Элена - ты неподражаема, - рассмеялся граф, уводя ее куда-то из поля моего зрения. Разговор затих где-то вдали.
   Только несколько минут спустя я стала приходить в себя. Тайны тайнами, а мне нужно срочно отсюда выбираться. Лихорадочно крутнувшись, я побрела обратно, к той панели, которая заперла меня здесь, ибо стараться выйти в том кабинете, где я только что слышала разговор, было бы безумием - граф в любую минуту мог вернуться.
   Впрочем, безумием было уже то, что я ползаю по потайным ходам замка и слушаю то, что мне не предназначено. Если я не сумею найти выход, мне придется звать на помощь, а уж этого-то я точно не хотела.
   С некоторых пор я поняла, что перестала бояться графа Ноилина. Исчез панический ужас, заставлявший подкашиваться колени и нагонявший тошноту, исчезло ожидание внезапной вспышки его неконтролируемой ярости и жестокости, способной превратить меня во что угодно. За время моих прогулок, вольных или невольных, по замку, я часто видела его, но по привычке мудро избегала. Вряд ли он, всегда погруженный в некие тяжкие думы, вообще замечал меня, и я этому радовалась. Я не всегда искала встреч, чаще именно наоборот, но замок оказался на диво маленьким, когда обнаружилось, что мы бродим по одним и тем же коридорам. Я изучала графа так, как обычно наблюдают за опасным диким зверем - со стороны и из укрытия, и на достаточном расстоянии, чтоб успеть сбежать. Рваная походка, нервные жесты, места, где он чаще всего бывал - все давало мне пищу для размышлений, только вот выводы из всего этого были слишком скудны. Я до сих пор так и не знала, что о нем думать. Герой он или злодей?
   В сравнительной безопасности я чувствовала себя лишь потому, что зверю не было до меня никакого дела, в противном случае даже думать не стоило, какая буря негодования ждала меня. Или что похуже. Но я ничего не могла с собой поделать - мне нравилось за ним наблюдать. Вопреки страхам. Вопреки как всегда здраво рассуждающему здравому смыслу. Вопреки элементарной вежливости и тактичности. Ума не приложу, что со мной происходит?
   Под руками нащупалась знакомая панель. Я в очередной раз убедилась, что никакие шероховатости не скрывают вожделенного механизма, и уныло побрела дальше, в надежде, что удача все же улыбнется мне.
   Она и улыбнулась. Точнее мяукнула. Не скоро, правда, но когда я уже почти впала в отчаяние. От неожиданности я присела и едва не закричала, когда нечто метнулось мне под ноги и раздраженно зашипело, когда я, отпрыгнув, видимо, наступила то ли на хвост, то ли на лапу. Потом, сменив гнев на милость, это нечто коротко мяукнуло и огромными прыжками унеслось прочь.
   - Стой, глупое животное, - бросилась я за кошкой, удивляясь, что она здесь делает, и размышляя, выведет ли меня на свободу. И только врезавшись с разбегу в стену, в первый момент с перепугу показавшуюся мне тупиком, я стала передвигаться во тьме более осторожно, но все так же нетерпеливо. Ориентиром мне служил едва слышный шорох кошачьих шагов (то ли слух у меня от перевозбуждения обострился, то ли кошка на лапах от гнева когти повыпускала...), а вскоре к этому добавился и легкий свет. У очередного глазка животное не остановилось, с презрительным урчанием пронесшись мимо, и я рискнула следовать за ним дальше. Однако вера в успех не спасла меня от оглушительного падения со ступенек, которые невесть откуда появились под ногами. Шепотом ругаясь и потирая побитые колени, я медленно брела дальше, понимая, что кошка давно сбежала. Однако тьма опять сменилась полумраком и я с облегчением заметила очередной глазок. Прильнув к нему, я обнаружила перед собой так хорошо знакомую мне галерею с родовыми портретами. Осознание того, что посмотреть-то я могу, а вот попасть туда целиком - нет, вызвало неминуемый прилив горькой и безутешной печали, отчего в носу противно защипало. Глаза грозили пролиться слезами.
   Под ногами опять завертелось нечто пушистое и юркое, я привычно огрызнулась, но, глянув вниз, заметила, что кошка протискивается в крохотный лаз. Ей хорошо, с острой завистью подумала я, шмыгая носом, а вот мне туда не пролезть. Сунув руку в отверстие почти у пола, чтобы проверить величину дырки, я, видимо, нажала-таки на долгожданный механизм, ибо стена вдруг раздвинулась и я, чуть не плача, вывалилась наружу.
   Прячась и оглядываясь по сторонам - не хватало еще, чтобы кто-нибудь обнаружил меня в таком виде! - я помчалась в свою комнату. Стараясь как можно скорее смыть себя все следы пребывания в пыльном и грязном тайнике, переодеваясь и перевязывая разбитую в кровь коленку, я увидела, что на тахте на правах хозяйки привольно развалилась знакомая мне кошка, приводя в порядок собственную шкурку не менее тщательно, чем я саму себя.
   - Ты не против, если я буду называть тебя Мартиной? - поинтересовалась я. Кошка на миг оторвалась от тщательного вылизывания очередной лапы, равнодушно посмотрела на меня и неторопливо продолжила свое занятие.
   - Тогда будем знакомы, меня зовут Кассандрой, - пробормотала я, спрашивая саму себя: уж не свихнулась ли я от последних событий, коль разговариваю с кошкой?
  
   Несколько дней я усиленно работала. Мои последние глупые изыскания привели к тому, что шитье я порядком забросила, а обнаружив у себя на столе гору незавершенной работы и новые задания, схватилась за голову. Я никогда еще не позволяла себе так пренебрегать своими прямыми обязанностями.
   Наверстывая упущенное, я почти не выходила из комнаты, однако мне и вправду было не до этого. Мартина разделяла мое одиночество, время от времени исчезая и появляясь как по волшебству. Куда она уходит - мне было неизвестно, но я подозревала, что она гораздо лучше меня знает изнаночную сторону этого замка.
   У меня не возникало желания побродить по потайным ходам, по крайней мере не раньше, чем исчезнет чувство неловкости от того, что я оказалась свидетелем очень личной сцены. Но участница сцены, как ни странно, сама нашла меня.
  
   - Вот, значит чем ты занимаешься, - промурлыкала Элена, из-за моей спины склоняясь к столу, за которым я сидела. Как она смогла войти так тихо, что я не заметила, осталось для меня загадкой.
   Шнур вырвался из-под моих пальцев и задрожал, будто растянутая и отпущенная резинка, от неожиданности я дернулась и уколола палец. Капля крови сорвалась и безнадежно испачкала ткань. Работа была испорчена. Я едва сдержала тяжелый горестный вздох.
   Элена молча понаслаждалась произведенным переполохом. Ей явно очень хотелось, чтобы моя реакция была пошумнее, а вот мне явно не хотелось идти у нее на поводу.
   - Покажи-ка.
   Она протянула руку и буквально вырвала шитье из моих пальцев.
   - Что это? - поморщилась она, повертев вышивку и так, и эдак, и даже заглянув на изнанку, - И это ты так шьешь? Да это даже на руну не похоже. Линии кривые, - Элена поддела ногтем неплотно прижатый к ткани шнур и сильно дернула вверх, отрывая незаконченную работу напрочь, - Ты вообще хоть понимаешь, что ты делаешь?
   Она ткнула шитье мне под нос, потрясая им как завоеванным штандартом неприятельской армии.
   - Линии как линии, - буркнула я, - ничего особенного. Как мне велено, так и вышиваю. Госпожа, - с издевкой добавила я, наклоняя голову набок.
   - А это и вовсе неправильно, - сказала она, отбрасывая шитье в сторону и выуживая из стопки листов с рисунками один, - Как ты могла так переврать руну? Она же не имеет смысла!
   - Ничего я не перевирала! - возмутилась я, - эти рисунки принес мне Джаиль. У него и спрашивайте.
   - Ах, Джаиль, - промурлыкала Элена, - А ты, значит, и понятия не имеешь, что вышиваешь?
   - Почему не имею? - неуверенно возразила я, не понимая, чего она от меня ожидает и как не попасться в ее ловушку, - Я знаю, что графу Ноилину это нужно, а остальное меня не интересует.
   - Вот что, дорогуша, - угрожающе-тихо сказала Элена, наклоняясь над столом и пристально глядя мне в глаза, - Ты же неумеха. Не понимаю, почему Хед до сих пор держит тебя, но это ненадолго.
   Я молчала. Что ж, при желании можно придраться и к идеально сделанной работе, а я, признаться, в последнее время, идеальностью не отличалась: когда в голове столько противоречивых мыслей, руки работают сами по себе, пусть даже привычно и умело. Но неумехой я не была.
   - Наверное, у него глаз более наметан, - язвительные слова вырвались сами собой.
   - Наверное, это потому, что он был слишком добр к тебе, милая, - ответно съязвила Элена, нехорошо улыбаясь, - Но я - не буду.
   Я вскинула на нее непонимающие глаза.
   - Тобой заменили старуху, а она поискуснее тебя была, язык не распускала и место свое знала. Мой тебе совет - постарайся мне понравится. В ближайшее время моя симпатия очень может тебе понадобится. А если нет..., - Элена сделала многозначительную эффектную паузу, - У меня на примете есть одна золотошвейка, не такая строптивая, как ты. Граф Ноилин не будет против сделать мне такой подарок к нашей помолвке и заменить тебя на ее.
   Что ж, признаюсь, ей это удалось - сразить меня наповал. Не знаю, когда они успели между собой договориться, но дело сделано. И хоть меня не должны волновать сердечные предпочтения хозяина, мысль получить Элену в хозяйки приводила меня в содрогание - тут она безусловно была права.
   - Начинай прямо сейчас, - Элена швырнула на стол моток золотистого шнура и небольшой лоскуток кожи с начертанной монограммой, - Вышей к вечеру, и тогда я решу, как относиться к тебе дальше.
   Рисунок был сложным, многослойным, таких рун раньше мне вышивать не доводилось. В иное время он бы меня заинтересовал своей новизной. Но я заранее его ненавидела.
   - Да, кстати, сделай рисунок по размеру таким, как обычно делаешь для графа. Поэтому поскорее скопируй себе рисунок и отдай мне пергамент. Я зайду... - прикинула она, - часа через два.
   Она холодно улыбнулась одними губами, развернулась и ушла.
   Я растерянно смотрела ей вслед. Хорошее настроение, царившее в моей душе до прихода Элены, слетело с меня, как осенние листья от резкого порыва ветра. Мне было голо и неуютно, тоскливо и одиноко.
  
   Я не считала себя красивой, в окружении своих сестер я чувствовала себя человеком второго плана. Не ущербной, не обиженной, не второго, низшего сорта, но именно так - второго плана. Судьбой им назначено блистать, я же должна была оставаться в их тени. Не подумайте, что я завидовала. Отнюдь. Мне даже в голову не приходило соперничать. Моя роль вполне меня устраивала. Я не могла сражать наповал недоступной чувственностью, как Натали, я не могла сбивать с ног буйством самых противоречивых и изменчивых эмоций, как Селина, но я и не хотела этого. Оказаться в центре внимания было для меня худшим из наказаний, поэтому мне никогда не приходилось делить с сестрами то, в чем они были мастерицами. Мы были такими разными, что зависть просто не помещалась между нами. Да и вообще, завидовать кому бы то ни было в чем бы то ни было - не по мне. Я и так хорошо знала свое место в жизни. И пусть в этом месте не было завораживающего блеска богатства и дурманящего запаха славы, пресмыкания и бесхребетности в нем тоже не было, это уж точно.
   А вот рядом с Эленой именно низшей только и можно быть. Не равной, но низшей. Только на таких условиях она потерпит женщину рядом с собой. Ослепительная медноволосая красавица, идя к цели напролом, слишком любила играть с людьми и добиваться желаемого, чтобы выбирать пути попроще. Слишком любила саму себя, чтобы замечать других. Я ей не завидовала. Я ее откровенно боялась. Поскольку слишком хорошо знала таких, как она. Они милы лишь до тех пор, пока им не перечишь, пока соглашаешься с каждым словом и поддакиваешь, глядя в рот. А поскольку я никогда не умела это делать, Элена обязательно сделает мою жизнь невыносимой. Не то, чтобы я не готова была воевать, но это точно поставит крест на моей работе в замке. Граф настолько ей доверяет, что разрешает попользоваться мной. Что может быть естественнее для обрученных? И мне это было крайне неприятно.
  
   Элена вернулась быстрее, чем я ожидала. Она внимательно рассмотрела скопированный на лист бумаги рисунок, который мне дала, и холодно заметила:
   - Поторопись, граф ждать не будет.
   - Так это для графа? - удивилась я.
   - Конечно, - презрительно повела Элена точеным плечом, - зайду вечером. Гляну на твою работу, а потом отдашь графу как обычно. Кстати, как ты обычно отдаешь?
   - Джаиль забирает. Ночью или утром, - пожала я плечами.
   Элена ничего не сказала. Кусочек пергамента исчез у нее в руке, сама же Элена задумчиво и изучающе смотрела на меня. Внезапно она едва заметно насторожилась и повела глазами в сторону.
   - Элена, глазам не верю! - широко улыбаясь, в дверях показался Иолль, - Неужто твоя милость снизошла до рукоделия?
   Я искренне обрадовалась появлению графа Катэрскира, но присутствие Элены отравляло эту радость. Где, интересно, Иолль живет? Наверное, где-то недалеко, поскольку слишком часто и внезапно он появлялся в Самсоде и не менее внезапно исчезал.
   - Милый Иолль, - проворковала Элена, даже не поворачивая головы. Она положила лист бумаги с монограммой, скопированной с ее рисунка, в стопку других бумаг и неторопливо перемешала их, - А твоя милость снизошла до чего? До рукодельницы? Ты-то что здесь делаешь?
   Он остановился у входа, озадаченно посмотрел на крохотный букетик осенних крокусов в своей руке, на мгновение задумался, высоко задрав брови на лоб, и прошел вперед, мимоходом отрешенно кладя цветы на колченогий столик у входа.
   - Думаю, то же, что и ты.
   - Ты так уверен в том, что знаешь, что делаю я?
   - О да, - по-прежнему широко улыбаясь, Иолль упал на тахту и выжидательно посмотрел на Элену, - Так что же ты здесь делаешь?
   - Пойдем, я тебе расскажу, - проворковала она, подходя к тахте и выжидательно протягивая руку. Иолль подхватился, Элена взяла его под руку и повела к двери, - Мой милый Иолль, мне о многом надо бы тебя порасспросить. Ты не против?
   - О, Элена... - услышала я стихающий за дверью завороженный голос и швырнула вслед ушедшим ножницы - единственный тяжелый предмет, попавшийся мне под руки. Так, от избытка чувств. Разве не имею права? Ножницы громко звякнули, упавши на пол, а я тяжело вздохнула.
   Печальный день склонился к вечеру, и я решила немного отвлечься от сидения над вышивкой. Накрапывавший с утра противный мелкий дождик прекратился, небо даже прояснилось перед закатом, но в воздухе буквально висела неупавшая наземь вода, пропитывая все вокруг всепроникающей холодящей влагой. Мне было все равно, подходящая ли погода, на сердце давила такая непонятная тоска, что единственным выходом я посчитала легкую прогулку.
   Не отрываясь, я просидела над монограммой Элены весь день, но так хотела от нее поскорее отделаться, она так жгла мне руки, что вышивала гораздо быстрее, чем ожидала. Мне были неприятны и сами знаки монограммы, и шнур, которым я вышивала. Это был другой золотой шнур, я поняла это в тот самый момент, когда Элена положила его на стол, а уж взяв в руки, убедилась точно. Он был плоский, скорее лента, чем шнур, к тому же в переплетении нитей я видела нечто постороннее, инородное. Но в остальном отличий я не видела, кроме, разве что меньшей строптивости, когда я с чувством пристегивала его к ткани. А чувство было вполне определенное. И причина этому была на поверхности. Да, никогда еще я не вышивала с таким ожесточением. Удивляюсь, что игла не ломалась в руке и ткань не разлеталась клочьями от раздражения, кипевшего во мне. Ни о чем другом и думать я не могла, кроме как о визите Элены, о словах Элены, о действиях Элены.
   У нее вообще не было нужды снисходить до меня, но уж если она это сделала, то конечно же, моя работа ей ни к чему. Как бы хорошо я ни сделала ее монограмму, ей это будет безразлично. Не это ей надо. Она просто пришла поставить меня на место. Указать на мое положение служанки. Унизить. Зачем? Может, просто для острастки, на будущее, а может, прошлое на ум пришло - мол, таким, как я, мнение свое иметь не положено, а тем более высказывать его. И она своего добилась.
   Когда наконец последний стежок был сделан, я не могла больше находиться рядом с этой монограммой. Оставила ее на столе и ушла, пытаясь привести в порядок чувства и успокоиться. А это у меня хорошо получалось только в одном месте в замке.
   Однако подходя к любимому с некоторых пор дворику с фонтаном, я заметила, что место моего отдохновения сегодня занято.
   Сквозь слегка приоткрытую дверь я увидела расслабленно прислонившегося к грузному покатому боку фонтанной каменной птицы, вполоборота ко мне, графа Ноилина. Его небрежно вытянутая рука слегка касалась водяной струи, разбрасывая брызги на и так уже мокрые плиты пола. Не думаю, чтобы он заметил меня. Его глаза невидяще смотрели вглубь позеленевшего водоема, где кое-где веселыми солнечными кружками блестели неизвестно для чего брошенные туда монетки. Граф сидел на неудобном узком выступе, немного сгорбившись, склонив темноволосую голову, но не был ни печален, ни удручен. Скорее задумчив, сосредоточен и полностью погружен в свои мысли.
   Пару секунд я смотрела на его фигуру, удивляясь про себя, что уродливый шрам на щеке, так хорошо видный мне, уже не вызывает никакого отвращения, а седая прядь, ярко выделяющаяся в массе темных волос, сколотых сзади, не кажется чем-то неприятным, но скорее добавляет пикантности в его облик. Резкие черты его лица, когда граф находился в одиночестве, приобретали странное очарование, с них слетала наносная надменность и презрительность. Я не переставала удивляться обилию тайн, окружавших этого человека, и задавалась вопросом: так кто же он?
   Словив себя на мысли, что это крайне неприлично и неделикатно - подглядывать за ничего не подозревающим человеком, что, к стыду признаться, уже безраздельно и по независящим от меня причинам входило в мои привычки, я осторожно отступила назад, стараясь не привлечь каким-нибудь нечаянным шумом его внимание. Мне не хотелось его тревожить, а мои вопросы... Что ж, вопросы подождут.
   Уже уходя, я бросила последний взгляд на завораживающую меня фигуру и заметила, как невесело усмехнулся он своим горьким мыслям. Кривая улыбка на миг перечеркнула его лицо, сделав его и без того не мягкие черты жесткими и надменными. Я передернула плечами от мгновенного холода, охватившего меня, и помчалась наверх.
   Прыгая через две ступеньки, не разбирая дороги, я вновь и вновь возвращалась в мыслях к человеку, оставленному мной у фонтана. Почему я не могу оставить его в покое?
   Остановившись где-то на середине лестницы, я вдруг обнаружила, что не могу понять, где нахожусь. Погруженная в свои раздумья, я шла от лестницы к лестнице, от коридора к коридору, но как я попала сюда - осталось вне моего внимания. Лестница была слишком старой и потертой, хоть и тщательно вымытой, и вывела меня в короткий пустой коридор, освещенный несколькими горящими факелами и в конце поворачивающий направо. Стены коридора были сложены из крупного, грубо обработанного камня, шершавого и холодного, редко встреченного мною раньше, из чего я сделала вывод, что попала в ту часть замка, которая видела еще первых своих строителей. Окон не было, вдоль коридора шел лишь ряд дверей, наглухо запертых.
   Конечно, мне надо было повернуть назад, но как это не раз уже бывало, я этого не сделала. Если я разочек посмотрю на то, куда попала совершенно случайно, никто ведь даже ничего не узнает, особенно если учесть, что граф нынче занят своими переживаниями у фонтана.
   Я храбро прошла вперед, но повернув и сделав пару шагов, заметила впереди себя, шагах в десяти, чью-то фигуру. Иолль! Обрадованная, я бросилась было к нему, однако неясные подозрения заставили меня остановиться и спрятаться за угол, одним глазом поглядывая на то, что там делается. Меня скрывало то, что на стене, сразу за поворотом коридора, примерно на уровне моих глаз, на штыре для факела висел забытый кем-то плащ, тощий и неприглядный, но как нельзя более кстати сглаживающий мои попытки заглянуть в коридор.
   Граф Катэрскир вел себя не просто странно, а очень даже подозрительно. Нервно поглядывая по сторонам, Иолль ковырялся в замке одной из дверей, шепотом поругиваясь. На пол полетела звучно забренчавшая на камне некая железка, сопровождаемая в сердцах сказанными крепкими словечками, граф с приглушенным воплем замотал пальцами, то ли прищемленными, то ли ударенными. Отдышавшись, он задумался. Если дверь закрывал опытный хозяин, хватит ли у добропорядочного гостя сил, чтобы ее взломать? Грабителем он был явно никудышным.
   Я довольно нагляделась на попытки взлома и приступила ко второй части представления.
   - Иолль, дорогой, тебе помочь? - по-кошачьи мягко подходя, елейно пропела я, к собственному удивлению копируя интонации Элены.
   Иолль подпрыгнул как ужаленный. Даже в неясном свете факела было видно, как он покраснел. Его рот открылся как у рыбы, бьющейся в садке, глаза удивленно распахнулись. Пока Иолль не пришел в себя, я быстренько взяла его под руку и увела подальше от опасной двери и неприятностей, которые в любой момент могли появиться в лице хмурого или торжествующего хозяина.
   - Не объяснишь ли ты мне, почему тебя так привлекла эта дверь? Ты практиковался во взломе?
   Он очень быстро пришел в себя. Даже удивительно быстро:
   - А ты-то что здесь делала, милая Кассандра? - многозначительно спросил он, перехватывая мою руку.
   - За тобой следила, - в тон ему ответила я, - Чем, думаю, занимаются гости моего славного хозяина? Ан, смотрю, упражняются. Дай, думаю, подсоблю.
   - Любопытство может перерасти в порок, Кассандра, - сурово пригрозил мне пальцем Иолль.
   - По-моему, твое любопытство может гораздо более существенно отразиться на твоем здоровье, - ответила я.
   Иолль вопросительно задрал бровь. Все это время то ли он меня, то ли я его, то ли друг друга одновременно тащили прочь из таинственного подземелья, все убыстряя шаг, будто гнались за нами спущенные с цепи злые псы.
   - Судя по твоим попыткам, взламывать ты не умеешь, - авторитетно заявила я, - В следующий раз ты или сломаешь себе пальцы, или попадешься Джаилю, а то и графу Ноилину на глаза. Если они будут добры, то переломают всего только пару ног, но если не захотят пачкаться, посидишь в темнице. Подвалы здесь большие, никто даже и не догадается, что ты здесь. Если сможешь до меня докричаться, смогу приносить тебе водички попить да хлебушка посвежее. Вариантов много, но все они отразятся на твоем здоровье.
   - Ты не понимаешь, Кэсси, но это очень важно, - внезапно стал оправдываться Иолль.
   - Не понимаю, - охотно согласилась я и тут же сменила тон, добавив холодного презрения и язвительности, - Не понимаю, что заставило достопочтенного графа Катэрскира рыскать по чужим подземельям? Поймет ли граф Ноилин, когда я расскажу ему?
   - Ты хочешь знать правду? - вдруг блеснул веселым глазом Иолль и заговорщически улыбнулся.
   - Конечно, хочу, - удивилась я.
   - Знаешь, пожалуй, я тебе все расскажу. А ты, естественно, молчишь о том, что видела.
   Я ошеломленно развела руками, а Иолль снисходительно подбоченился и жестом пропустил меня вперед.
   Не знаю, отчего его так потянуло на откровенность, но я была несказанно рада. Запах тайны манил меня как голодающего привлекает вид пожаренной баранины. Как я могла отказаться? Это было выше моих сил, и Иолль знал об этом. В любой момент он мог бы развернуться и уйти безо всяких объяснений. Он это знал. И я это знала. Но Иолль дал мне понять, что моя персона для него что-то да значит, и я имею право знать о том, что происходит. Это было так противоположно поступку Элены, что я чуть не прослезилась от умиления. Не забыв при этом вспомнить, как ворковал граф Катэрскир с прелестницей не далее, как утром.
   Я заворожено кивнула, и он молча поволок меня по какому-то коридору, а затем вверх и вверх по узкой винтовой лестнице. Похоже, он прекрасно знал замок, чего не скажешь обо мне. Открыв узкую и невысокую поскрипывающую дверь, Иолль пропустил меня вперед и я оказалась на небольшой голой площадке, со всех сторон окруженной зубчатой стеной в пол-человеческого роста. Мы на верху башни, поняла я. А высунув голову наружу, узнала точно, на какой именно - юго-восточной, Крылатой, как ее называли за фигуру крылатого воина, венчающую шпиль башни. Я никогда не была здесь, но именно в покоях этой башни и проживал граф Ноилин. Где-то внизу под нами находился памятный кабинет, недалеко от которого я так опрометчиво ввалилась в потайные ходы, а может и библиотека, в которую мне так хотелось попасть еще разочек, и чтобы никто не мешал... Что еще было в башне, особенно в самом ее низу, я даже и подозревать не подозревала.
   Иолль задумчиво смотрел на меня, и я никак не могла понять, о чем он думает. Его лицо стало непроницаемым и даже жестким, что для него было совершенно не характерно. По крайней мере я привыкла к другому Иоллю, и это меня заинтересовало. Право же, не найдется ли в будущем у открытого, веселого, прямодушного, откровенного графа Катэрскира еще чего-то такого, что заставит меня переменить о нем мнение? Насколько он правдив со мной? Да и вообще, на чем основано его внимание? Какие цели он преследует?
   - Что ж, если Хед узнает, что я тебе все рассказал, мне не поздоровится, - внезапно переменился он в лице и с проказливой улыбкой покачал головой, - Впрочем, секретом это никогда не было, а ты, Кэсси, девушка благоразумная, в панику бросаться не станешь, - Иолль не шутил, хотя и улыбался, - Пару лет назад в королевстве стали происходить непонятные события. То там, то здесь стали появляться повальные слухи о привидениях. Поначалу никто не придавал им значения - о призраках всегда любят посудачить и обычно без оснований, но когда с ними столкнулся один из магов, да внимательно пригляделся, поняли, что дело не в слухах. Потому как редкое привидение гуляет днем и пугается от нашего присутствия так же, как и мы от его.
   - Тогда что же это было? - не удержалась я от вопроса.
   - А вот этого мы не знали. Поначалу. Года два назад, когда это только появилось, почти все Магистры из Совета магов побывали в Дирмидонсте, изучая это явление, да только руками разводили. Представь себе, идет по улице человек, обычный вроде человек, одет обычно, торопится себе по делам. И все бы ничего, если человек не был прозрачным. Вроде как туманный, выцветший. Понятное дело, горожане пугаются, кричат, вопят, а эти призраки - тоже: видно как рты в ужасе разевают, да ни звука не слышно. Будто передразнивают. В городе паника, народ в страхе уезжает. Власти не знают, что делать, пытаются дело замять, кивая на магов, а Совет магов развил бесполезную бурную деятельность, обещая вот-вот найти разгадку. А потом и того стало хуже. Сначала Дирмидонст, потом Канага, потом Раусувай. После третьего города в дело вмешался сам король. До него дошли неприятные слухи и он потребовал срочного принятия мер. Городки эти хоть маленькие, зато целых три. Меры и были приняты - города окружили войсками, объявили карантин по случаю неизвестной, но очень заразной болезни и заперли жителей в городских стенах до выяснения причин. В общем, выясняли долго, слишком долго. Кто-то считал, что это действия злокозненных магов-соседей, жаждущих устроить панику в королевстве, кто-то обвинял в болезненном восприятии происходящего собственных соотечественников, были и те, кто кричал об эпидемии неизвестной болезни. А в конце концов выяснилось, что в этом виновато непонятное стирание грани, истончение границы между мирами, из-за чего соседний мир стал местами для нас виден, - Иолль покосился на мой раскрытый от изумления рот и попытался объяснить более доходчиво:
   - Представь себе слоеный торт из множества бисквитов. Мы, скажем, живем в третьем бисквите, а какой-нибудь другой мир - это второй бисквит. Соединяемся мы друг с другом кремом. Если крема недостаточно, то бисквиты просто слипнутся. Так и у нас получилось.
   - Не может быть, - хихикнула я, обретя наконец дар речи, - У нас еще и бисквиты бывают? В смысле соседи. Как это странно! Я и не подозревала...
   - Ну, на самом деле о таком не подозревало и большинство магов на Совете, - рассмеялся Иолль, - В те дни для многих открытие того, что нас окружает множество иных населенных миров, стало истинным шоком. Их долго пришлось убеждать, что мы не сошли с ума.
   - А ты, значит, об этом уже знал?
   - Ну, в общем-то, знал, - замялся Иолль, - но речь сейчас не об этом. Что-то случилось в нашем мире, что-то страшное, и дело даже не в том, что мы можем видеть соседний мир. Дело в том, Кэсси, что если это не остановить, наш мир исчезнет или растворится, поглотится чужим или просто-напросто разорвется на клочки, как, скажем, старая трухлявая дерюга, если ее хорошенько дернуть в разные стороны... Но, надеюсь, до этого не дойдет, - спохватился граф, вероятно, увидев мое потрясенное лицо с широко распахнутыми глазами, и бодро продолжил, будто рассказывая о новой породе домашних собачек, - Такие места, где можно увидеть вторжение чужого мира, мы назвали "дырами".
   На каменном полу открытой всем ветрам башни гуляли маленькие смерчики из пыли, песка и залетевших из сада листьев, мне было зябко, но услышанное стоило того, чтобы померзнуть на холодном осеннем ветру.
   - Положение в закрытых городах день ото дня становилось все хуже, - вернулся Иолль к разговору, - Их жители стали страдать почти повальным сумасшествием, армия с трудом сдерживала обезумевшую толпу, в ход пошло оружие. То, что властям удавалось все это время сдерживать панику в королевстве, да так, чтобы известия не просочились за карантин, кажется просто чудом. Чтобы хоть как-то поддержать города и не дать дырам расти, мы применяли любую магическую защиту, о которой только могли вспомнить. Не поверишь, даже от дождя и грабителей! Только этого было мало. Хлопотно это, дорого - целый город заклятьем закрыть да еще держать его невесть сколько. Маги переругались, кто да что должен делать и сколько кому заплатят. Городские власти кивали на магов, Совет магов раскошеливаться не желал, а на общественное благо трудиться бесплатно никто не хотел. В конце концов прижали короля, и тот, до коликов испугавшись бунта, обещал заплатить из казны любую сумму за любую магическую помощь. Когда маги наконец объединились, чтобы установить защиту, обнаружилось, что всех их сил едва хватает на то, чтобы просто сдерживать дыры, не давать им расти, не говоря о том, чтобы уменьшить их или закрыть. Примерно с полгода назад маги опять переругались, часть из них заявила, что ставить магическую защиту - совершенно бессмысленная трата сил, другая - требовала денег, третья - стыдила первых и вторых. Вот тогда-то кое-кто из магов и заявил на Совете, что у Хеда Ноилина есть особый талисман, редкостный и сильный магический талисман, единственная вещь, которая может спасти всех нас. Разом и единовременно. Что толку бросаться мелкими амулетиками и крохотными силами, отрывать, можно сказать, последние ценности от сердца, если есть способ получше? Идея, естественно, всем понравилась. И никто не сомневался в том, что она не понравится Ноилину. Так оно и случилось. Сначала он вообще отрицал наличие у него каких-либо подобных талисманов, но потом все же заявил, что талисман не годится для того, чтобы им затыкали какие-либо "дыры", однако готов помочь чем-либо другим. В Совете магов опять произошел чудовищный раскол. Одни предлагали просто-напросто отобрать у него этот талисман, изъять, так сказать, именем закона и Короля, другие полагали, что он должен сделать это добровольно, так сказать, из гражданского долга. Их всех, конечно, можно понять. Когда у тебя на носу всемирная катастрофа, тут кто хочешь терпения лишится.
   - Погоди, погоди, - внезапно решила я уточнить очевидное, - Так это продолжается до сих пор? И эти "дыры" еще существуют?
   На ум мне вдруг пришла странная карта в Бальном зале. Те города, которые называл Иолль, были помечены красными крестиками. Несколько вызывающе красных крестиков с незаконченным центром гигантской паутины. Но теперь это обретало совершенно иной смысл.
   - Да, Кэсси. И с каждым днем все хуже. Часть магов демонстративно сняла магическую защиту городов и выступила против Хеда в открытую. В конце концов глава Совета, Крэммок, ты, может, помнишь его, самолично отправился к Хеду. О чем они говорили, никто не знает, но только уговорить Ноилина он сумел. Правда, с условиями. Никто ему не помогает, в его дела никто не вмешивается, он сделает все сам. А поскольку приготовление будет долгим и многотрудным, он обещался все это время самолично поддерживать пораженные города. Собственными силами.
   Я ошеломленно покачала головой - нет, это же надо иметь такое самомнение!
   Иолль улыбнулся:
   - Думай, что хочешь, Кэсси, но у нас и вправду одна надежда на Хеда. Только вот, боюсь, обманывается он и нас обманывает. Он тратит слишком много сил на поддержку городов. Я не говорю, что это не помогает, но его силы на исходе. Если так будет продолжаться и дальше, он не сможет завершить завершающие заклинания на талисмане. Но нашей помощи он не принимает, и сейчас дело зашло так далеко, что не вмешайся мы, это закончится плачевно.
   - И поэтому ты пытался взломать дверь в подвал, - недоверчиво хмыкнула я.
   - Да, именно поэтому. В этом замке не так уж много мест, где я не побывал, но где-то там Хед прячет секрет того, что собирается делать. Я должен это знать. Должен, понимаешь, Кэсси? И должен сделать так, чтобы у него не было возможности отказаться от помощи. Ему она нужна, пойми, только он не хочет ее принимать. Я хочу заставить его и он прекрасно это знает.
   - Зачем же ему отказываться от помощи? - недоумевала я, - Неужели он не понимает, к чему это приведет?
   - Не просто понимает, Кэсси. Похоже, он сделал выбор, - печально вздыхая, ответил Иолль, - Ты его не знаешь так, как я, но уверяю, упрямее и непреклоннее существа ты не встретишь. Если он дал слово избавиться от "дыр", он его сдержит. Даже ценой собственной жизни. Хед, как ты видела, болен и за жизнь уже не держится, особенно сейчас. За последние полгода он стал просто развалиной.
   - Как... "ценой жизни"?
   - Наибольший выброс силы именно смертью мага и достигается.
   Да уж, жизнь без подвига - не жизнь.
   - Надеюсь, до этого не дойдет, - спохватился Иолль, - но я такого не исключаю. Так ты поможешь мне?
   - Чем я могу тебе помочь? - удивилась я.
   - Я искал место, где Хед выращивает талисман. Если бы я смог найти его, я влил бы в него собственную магическую силу. Я не такой уж сильный маг, но иной раз и капли бывает довольно, чтобы чаша наполнилась. Я не смог попасть всего в два места в замке. Одно - в том подвале, где ты меня нашла, второе - недалеко от спальни Хеда. Помоги мне попасть туда.
   - Как, Иолль? - с досадой на него вскрикнула я, - Ты думаешь, у меня в руках ключи?
   - Подумай, вдруг что-нибудь да получится, - мягко сказал Иолль, - вдруг что-нибудь придумаешь.
   Я неопределенно пожала плечами. В конце концов, если я смогла всего за несколько дней изучить замок, то почему бы не узнать и все остальное? Сейчас я предпочла бы быть союзницей Иолля, даже если граф Ноилин будет сопротивляться. А он будет, в этом я была уверена.
   - Попробую, но не обещаю.
   - А я и не требую, Кэсси.
   Мы замолчали. У меня было отвратительное чувство, что меня обманули. Что на самом деле все не так страшно, не так трагично, не так безнадежно. Что в действительности есть простой и легкий способ, как покончить с этими проклятыми "дырами", и никому вовсе не придется из-за этого умирать. Что вся эта история просто выдумка, и как у каждой истории у нее должен быть счастливый конец... Но меня обманули - просто чтобы попугать.
   - Ты говорил, граф Ноилин тратит силу на "дыры". Как это? - спросила я, чтобы хоть чем-нибудь отвлечься от ужасающе-мрачных мыслей.
   - Магические руны, - отстраненно пояснил Иолль, все еще погруженный в свои мысли, - Ты укладываешь магический шнур в руны, а он вливает в них свои собственные силы.
   - Что? - искренне поразилась я, - Ты смеешься надо мной?
   - Нет, Кэсси, - серьезно ответил Иолль, - Колдовство бывает разное, слишком разное. Каждый из нас выбирает тот способ, который не просто возможен именно для него, но и применим к тому, что нам надо сделать. Если кто-то заболеет, а рядом окажутся два мага, то скорее всего лечить они будут по-разному. Один, предположим, принадлежит школе Ретаутенталв, а потому его излюбленными методами будут природные силы: отварчики там всякие, порошочки из травок и... прочего, не думаю, что тебе захочется посмотреть, какой дрянью потчует своих больных школа Ретаутенталв. А вот если поблизости окажется маг Шлустэралв, то он, как обычно, высмеет своего коллегу и выложит целую гору специальных амулетов, в которых под знакомыми тебе рунами заключена магическая сила. Направляя эту энергию на больного человека, он может излечить его. А может и не излечить. Это дело очень тонкое, Кэсси. Но одно я скажу. В магии нельзя просто подумать - и колдовство свершится. Даже для создания простейшей иллюзии требуется амулетик или формулка. В магии все имеет значение. Личность мага и его собственная внутренняя сила, школа, в которой он обучался и чьи методы и заклятья перенял, предметы, которые он использует для колдовства, и правильность соблюдения всех условий чародейства. Попробуй изменить один знак в заклятьи - и тебя разорвет на кусочки. Не всегда, но как правило.
   Ты спрашиваешь, как какой-то шнур мог защитить город? Мог, если им пользовались с умом. Ноилин мог бы пользоваться чем угодно, но он выбрал именно то, что ближе и доступнее ему. Захоти он, например, воспользоваться природными силами - в его распоряжении есть сотни лавок, где продаются необходимые ингредиенты - травы, корешки, лепестки растений или лапы, когти, уши, внутренности и прочее самых различных существ, но хороший маг прекрасно знает: если хочешь добиться успеха - травы для зелья собирай сам, зверя лови сам, не доверяй никому. А сделать это не так-то просто, скажу я тебе. Ты должна знать не только место, где растут эти самые травы, но и тот единственный день и час, когда они созревают для нужного зелья. А потому качественных травок собрать можно очень немного... Ну, это я так, отвлекся. Чтобы установить защиту над целым городом, потребуются горы таких трав, а результат может быть плачевным. С другой стороны, Хед мог бы воспользоваться защитными амулетами, уже созданными магами до него. Это было бы правильно. Амулеты создаются для разных целей, но сейчас редко кто может сделать действительно мощный и долговечный амулет. Если нужно много силы, мы пользуемся теми магическими вещами, которые были созданы задолго до нас - только в них еще есть нужная энергия. Когда случилась вся эта беда с дырами, маги так и сделали - достали из закромов свои амулеты и скрепя сердце передали их на общественное благо. Но очень скоро обнаружилось, что один амулет с вложенной в него силой держится несколько дней и чахнет, а города приходилось держать под защитой много месяцев. Как только амулеты, запасенные в течение не просто многих лет, а сотен лет, повыдохлись, маги призадумались и больше не жаждали страдать на благо отечества. И Хеду такой способ не подходил. Гор старинных амулетов у него не было.
   Так что по здравом размышлении выходит, что он сделал единственное, что ему оказалось доступным: с помощью золотых шнуров и с твоей помощью он непрерывно создает такие же вот амулеты, способные делать только то, что соответствует руне, заключенной в них. Просто. Но на это способен только Хед и вряд ли кто другой.
   - А кто делает эти шнуры?
   - Шнур, который у тебя в руках - не знаю. Хед никогда бы не рассказал, кто его поставщик, это дело чести каждого мага. Но вообще-то подобные шнуры - вещь не такая уж редкая. Немало магов подвизаются на том, чтобы делать амулеты и прочие чародейные вещи, они держат свои мастерские и лавки, продают всем желающим всякую дребедень и такие вот шнуры, и нити, и даже ткани, если у кого денег хватит. Золото - прекрасный проводник и усилитель магии, поэтому маги его очень любят, но это удовольствие не из дешевых. Золотой шнур сам по себе вещь дорогая, как ты понимаешь, а если вплести туда заклятья, то его цена вырастает до баснословных высот. Он не по карману большинству магов, а в таких количествах, в которых его использует Хед, и вообще немыслимо. Оттого и слывет он непревзойденным богачем. Шнуры, как и нити, очень различаются в зависимости от того, кто их делал. В шнуре, который дает тебе Хед, я чувствую работу тонкую, тщательную и добросовестную, но ни один из известных мне мастеров так не работает. Так что, можно только догадываться о том, где он был сделан и во сколько обошелся графу Ноилину.
   - А руны? Расскажи про руны? - нетерпеливо спросила я, - Ты же обещал.
   Иолль ухмыльнулся, покачал головой, достал из кармана носовой платок и огрызок карандаша, разложился на колене и принялся рисовать. Начертив довольно ровный для такой поверхности круг, он уверенными движениями изобразил дюжину знаков внутри круга и столько же снаружи.
   - Это, - показал она на внутренние знаки, - Руны Ночи, а снаружи - Руны Дня. Каждому из двенадцати часов соответствует два знака - светлый и темный. Изображая Дневную Руну, ты призываешь силы Света, созидания, творения, добра, если уж говорить прямо, а Ночные, соответственно наоборот - разрушения, зла и тому подобное. Это, конечно, весьма условно, как ты понимаешь, но смысл все же имеет. Самые сильные руны расположены на "12", самые слабые - на "6". Это потому, что в отличие от привычных нам суток магические сутки начинаются с рассветом. Впрочем, тебе это вряд ли интересно, ты же хотела знать про руны.
   - Эта, - постучала я пальцем по полуденному знаку. Именно его, похожего на раскидистое дерево или голову рогатого быка, чаще всего мне и доводилось вышивать. Я хотела все понять. Я спешила. Я была нетерпелива.
   - У этой руны много значений. Отец, защита, покровительство, - пожал плечами Иолль, - Но обращаются к ней обычно за защитой. Рисуя знак "Ла-Ррахье" на крыше дома, люди надеются укрыть дом от зла. А жест, который вы обычно используете, чтобы отвести от себя зло, - он прижал две раскрытые ладони (пальцы одной под прямым углом упираются в середину другой) ребрами к груди в привычном для меня с детства движении, - это и есть руна "Ла-Ррахье", только слишком упрощенная.
   Я задумалась. Сходства между жестом и бычьей головой я находила мало, но все же находила, а потому объяснение меня поразило. Это действительно все объясняло.
   - Но почему именно вышивать? Какая разница между знаком нарисованным и вышитым? - задумчиво спросила я.
   - Руну можно нарисовать где угодно, хоть в своем воображении, и вложить в него всю свою магическую силу, но нарисуй ты ее большой или маленькой, защита сильнее от этого не станет - она будет действовать ровно настолько, сколько силы в нее вложено. А вот если изобразить этот знак чем-нибудь магическим самим по себе - волшебным порошком, например, то сила магии, вкладываемой в руну, возрастет многократно. Или вот этим золотым шнуром. Если его закольцевать в руну, его магическая сила становится очень внушительной.
   - Почему же граф выбрал именно вышивку? Не проще ли было порошочком сыпать?
   - Оно-то проще, но ненадежнее. Порошок слишком рассыпается, на контурах не держится. Краски - лучше, они и прочнее, и долговечнее, но имеют один существенный недостаток - воды боятся. Потому-то ниткам да шнурам обычно и отдается предпочтение. Ну и к тому же, графу Ноилину, думаю, просто случай подвернулся. У него, если мне память не изменяет, в служанках старуха-золотошвейка ходила, она-то и помогала ему.
   Я допытывалась у Иолля о значении и названиях рун до тех пор, пока совсем не стемнело, а я окончательно не продрогла. Только тогда мы расстались, пожелав друг другу спокойной ночи. Я устала. День, признаться, был чрезвычайно богат на знания, догадки, чувства и эмоции. Но возвращаясь в свою спальню, я думала только об одном. И пыталась смириться с неизбежным.
  

* * *

  
   ...Мне снился чудовищно огромный циферблат, на котором вместо цифр горели ослепительным светом руны. Именно так, как рисовал Иолль. Во сне я знала все их названия, все, что они означают, как знала буквы алфавита. Я читала таинственные письмена, написанные тремя стрелками этих гигантских часов, я их понимала. Стрелки... Они дрожали и извивались упитанными питонами, подозрительно похожими на разбухшие до размера корабельных канатов золотые шнуры, и двигались отнюдь не так, как положено нормальным стрелкам часов. Вот они остановились: одна на восемь часов вечера, вторая - на два часа ночи, третья - на пять утра. В моей голове билась догадка, но я никак не могла понять, почему так важно знать, что это означает. Три знака. Три руны.
   Тарил Эдо, вдруг сказала неизвестно откуда появившаяся Элена, усаживаясь на подобострастно изогнувшуюся под ней стрелку, как на кресло. Неужели ты ничего не поняла, простушка? Это Тарил Эдо. Это подарок к нашей свадьбе. Распустить Бутон, что может быть лучше?
   Нет, возразила я. Какая свадьба? Разве он не болен? Разве он не умирает...?
   Но ведь не умер? А Иолль не так прост, как тебе кажется, милая, шептала Элена, лукаво хихикая. Далеко не так прост.
   Как выдержанное вино, голос Элены становился ниже и грубее, ее облик менялся, превращаясь в Иолля, и действует так же. Тарил Эдо - опасная руна... Орез Туггье превращает все окружающее в скорлупу вокруг тебя. А ты оказываешься внутри и выбраться наружу не можешь... Ты внутри моих рук и тебе не вырваться... Руки Иолля тянулись ко мне, пытаясь обнять. Опасно... Опасно... Опассссно...
   Я проснулась с чувством, что знаю что-то, только вспомнить не могу. Что-то важное, настолько важное, что срочно требуется что-то делать. Срочно. Делать.
   Но почему? Я неторопливо умылась, оделась, размеренно отправилась по длинному коридору, дошла до столовой, рассеянно поздоровалась с Наратом, скоро позавтракала. И все это время меня не оставляла мысль, что я упускаю нечто важное. И только вернувшись в свою комнату и наткнувшись взглядом на скомканный платок, на котором Иолль рисовал руны, меня осенило. Руны! Три руны, которые так обеспокоили меня во сне. На восемь часов вечера, на два часа ночи, на пять часов утра - Тарил Эдо, Орез Туггье и Вам Рубот.
   Тарил Эдо, или как его называют по-другому, "Распустить Бутон". Ни Дневная, ни Ночная руна, так себе, сумеречная. Он не плохой и не хороший, этот знак, как говорил Иолль, он просто позволяет человеку на время освободиться от пут, связывающих его, и посмотреть на все как бы со стороны. Тарил Эдо можно сравнить с хорошим выдержанным вином, поскольку действие их примерно одинаково - раскрепощение, легкость, даже беззаботность. Но так же, как и вино, опасен - выпей больше, чем нужно, и сам себя забудешь.
   Орез Туггье в моей памяти остался знаком крайне опасным: отсекает от человека все внешнее, а иной раз и внутреннее - привычки, желания, привязанности. Впрочем, и так было понятно, что руна, расположенная близко к полуночи, ничего хорошего в себе не несет.
   А вот о Вам Руботе я ничего сказать не могла - ни плохого, ни хорошего. Не помню. И плевать бы мне на этот самый Вам Рубот, если бы не сложились эти три злосчастные руны в одну большую и неприличную фигу.
   Именно эти три руны Элена уложила в рисунок, который я приняла за монограмму. Именно их я вышила вчера и оставила на столе. Вечером я была так ошеломлена рассказом Иолля, что на вышивку и внимания не обратила, но утром-то ее точно не было на столе!
   Можно делать какие угодно предположения, но если меня втихомолку подпоить вином, а потом обездвижить, если заставить меня забыться, то делать со мной можно, что угодно, и вряд ли такие усилия требовались для того, чтобы это "что угодно" было мне приятно. А тем более хозяину, всегда явно демонстрирующему нелюбовь к вмешательству в его дела. И кто может гарантировать, что не убийство замышляется? Почему бы и нет? Может, он и умирает от неведомой болезни, но насильственное лишение жизни мне нравилось еще меньше.
   Впрочем, я могла быть и не права, и Элена вовсе не задумала ничего дурного, но сейчас в моей голове крутился только один вывод о том, где может находится эта злосчастная вышивка. И если графу удастся и на этот раз выкрутиться, то как я буду доказывать, что опять не при чем? А Иолль и на этот раз будет доказывать, что графа Хеда Ноилина никто "из присутствовавших" и пальцем не тронул?
   Под ногами обеспокоенно крутилась кошка, добавляя нервности в мои и так уже расстроенные чувства.
   - И что ты об этом думаешь, Мартина?
   Мартина юркнула куда-то под тахту и исчезла.
   Я сорвалась с места и побежала к Крылатой башне. Теперь я неплохо ориентировалась в запутанных коридорах, лестницах, залах и галереях, но добежав до личных покоев графа Ноилина, остановилась. Где искать эти дурацкие вышивки? Или сначала стоит найти Джаиля? Ага, еще чего!
   Ни в кабинете, ни в спальне никого не было ни видно, ни слышно. Я осторожно двинулась по боковому коридору и увидела стоящего перед дверью библиотеки Нарата, который медленно повернул ручку, обнаружил, что дверь заперта, постоял немного и развернулся, чтобы так же невозмутимо уйти. Я юркнула назад, к кабинету.
   Меня била нервная дрожь. Раз библиотека закрыта и это непривычно даже для Нарата. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там происходит. Предчувствие мне подсказывало, что я если не опоздала, то явно опаздываю, и от отчаяния я готова была кричать в голос. Но хороша буду я, если мои опасения не подтвердятся, а я подниму на ноги весь замок! Здравый смысл советовал не обнаруживать своего присутствия раньше времени. Хотя бы до того, как я узнаю, пуста ли библиотека.
   Раз дверь заперта, внутрь можно попасть способом мною уже проверенным. Дернув и так, и этак деревянный завиток на знакомой панели и дождавшись, пока она отъедет в сторону, я юркнула в темный проход, ругая саму себя на чем свет стоит. Ну почему я вечно умудряюсь влезть в какую-нибудь историю?
   Потайной ход ничуть не изменился со времени моего последнего и единственного здесь пребывания. От застоявшейся пыли я сначала оглушительно расчихалась, но даже боязнь того, что буду услышана, не заставила меня остановиться. Один раз я уже проходила этот путь, а оттого не боялась непредвиденных неприятностей в виде ям или лежащих на полу камней. До библиотеки я добралась очень быстро и прильнула к до сих пор отодвинутому глазку.
   ...Он полулежал в глубоком кресле, на спинку которого была наброшена огромная пятнистая шкура. Руки безвольно опущены, длинные пальцы почти касаются пола. Голова запрокинута, волосы разметались по меху. Лицо белое, бескровное, до ужаса спокойное и расслабленное. Удивительно, до чего ж он хорош, когда все наносное сошло на нет... Глаза закрыты, губы слегка приоткрыты, дыхание ровное и глубокое. Он выглядел так, будто безмятежно спит. Я даже заколебалась в первую минуту: неужели я ошиблась? Но потом заметила то, ради чего спешила. На его полуобнаженной груди тускло блестела вышивка, с наскоро обкромсанной ножницами тканью вокруг золотого шнура. Только шнур изменился. Выцвел, потерял блеск, красоту и даже форму. Теперь это мало походило на мою вышивку, и тем ужаснее стали мои подозрения.
   Мне послышался какой-то звук и в поле моего зрения вошла Элена. То-то я думала, куда она делась! Элена неторопливо подошла к спящему графу, оперлась ладонями о подлокотники кресла и наклонилась вниз, закрыв мне весь обзор:
   - Ну что ж, дорогой, начнем?
   Она не спешила, явно смакуя то, что собиралась делать. Ни волнения, ни сожаления не услышала я в ее голосе, в нем была лишь уверенность и плохо скрываемое торжество.
   Я понимала, что делать что-то надо, но что?
   Лихорадочно пошарив по стенке, где находился глазок, я вспомнила о кошкиной лазейке и ощупала низ. Так и есть - лаз. Просунув руку, я дернула вверх и на себя узкую планку, крепившуюся в верхней части лаза и бывшую, как я понимала, механизмом, открывающим дверь. К моему немалому облегчению, панель отъехала быстро и совершенно бесшумно.
   Элена была так занята собой и своими планами, что легкий шум ее не насторожил. А зря. Схватив по пути толстую книгу и на цыпочках пробежав до кресла, я что есть силы треснула красавицу по голове. Однако Элена, вскрикнув, не осела на пол, как я ожидала, но почти встала, с изумлением разворачиваясь ко мне. Я в ужасе и панике толкнула ее книгой и только тогда она не удержалась на ногах и упала в сторону, прямо на один из стеллажей. От удара шкаф накренился, книги со страшным грохотом попадали вниз, заодно завалив и Элену. Я непроизвольно закричала.
   Однако на сожаление времени не было. Разбросав книги и убедившись, что кроме нескольких ссадин на лице и обморока, Элена в порядке, я стянула с себя пояс и связала ей руки. Потом засунула в рот кляп - сейчас ее болтовню слушать мне хотелось меньше всего.
   Впрочем, об этом я сразу же пожалела. О том, как вывести графа Ноилина из сна, в который его погрузила Элена, знала сама Элена, но не я.
   Что же делать? Я осторожно потрясла графа за плечо, но как и ожидалось, он не проснулся. Я содрала с его груди поблекшую вышивку и в ярости швырнула ее в слабо горящий камин, трясла его за плечи, колотила и даже била по лицу, звала и кричала, но он не шевелился. За моей спиной что-то сквозь кляп мычала пришедшая в себя Элена, но я боялась ее освобождать, обоснованно опасаясь ее колдовства, в дверь кто-то настойчиво колотил, однако мне было не до того. Граф Ноилин не очнулся. Он мирно и безмятежно спал, как младенец, если у младенцев бывают такие смертельно-белые лица.
   Дверь вылетела с треском и грохотом, а вслед за ней вбежали перепуганные Нарат и Иолль.
   - Иолль, - бросилась я к нему с надеждой.
   Граф резко отодвинул меня в сторону и склонился над Ноилином.
   - Что случилось? - голос у Иолля был глухой и напряженный, а непривычно сощуренные голубые глаза - тревожные, острые.
   - Элена..., - начала было я, но Иолль и сам уже увидел растрепанную красотку, яростно стремившуюся избавиться от пут. Разбрасывая книги, он упал перед ней на колени, вытаскивая кляп.
   - Эта дура..., - задыхаясь, прошипела Элена с перекосившимся от гнева лицом, но поскольку для продолжения не нашла достаточно веских слов, просто кивнула в сторону:
   - В камине.
   Иолль бросился к камину, хватая щипцами остатки того, что раньше было моей вышивкой. Золотой шнур, как ни странно, в огне не расплавился и не сгорел, но лишь сильнее засверкал, являя четкие линии рун. Иолль вытащил распадающиеся на глазах знаки и бросил их на камень у камина - остывать. Потом он хорошенько присмотрелся к тому, что было изображено и внезапно расхохотался:
   - Элена, что это?
   Женщина прекратила ругаться и извиваться, что делала все это время, и демонстративно посмотрела графу Катэрскиру в глаза:
   - А почему бы и нет?
   Иолль громко хмыкнул, подошел к Ноилину, положил ему на грудь остатки вышивки, сверху бросил крохотный амулет, который достал из поясного кошеля, и произнес несколько певучих слов. Мне показалось, будто пахнуло свежим ароматом зеленых яблок, но пару секунд спустя граф Ноилин глубоко вздохнул и открыл глаза.
   Молча оглядев место недавней баталии, несколько секунд недоуменно рассмотрев остатки золотого шнура у себя на груди, он кивнул Иоллю, неторопливо застегнул сорочку, и как ни в чем ни бывало спокойно сказал:
   - Оставьте нас. Элена, дорогая, тебе там удобно? Не помню, чтобы раньше ты любила чтение.
   Он медленно встал, подошел к горке книг и Элене под ними, протянул ей руку и рывком рванул на себя. Элена легко поднялась и тут же обессилено прислонилась к его груди. Всклокоченные волосы образовали неописуемый беспорядок на ее голове, но Элена лишь раздраженно дунула, пытаясь убрать прядь волос с лица, и нервно мотнула головой, когда это не получилось. Одна ее рука буквально приклеилась к пальцам Ноилина, вторая вцепилась в ворот сорочки.
   - Элена, - укоризненно сказал он. В его на удивление мягком голосе не было ни гнева, ни презрения, а если я того и ожидала, то была посрамлена. Ноилин говорил так, будто любящий отец пеняет любимому чаду, когда обнаруживает последствия его очередной несносной выходки, причем за укоризной нет-нет да и проглядывают нотки самодовольства и гордости - вот, мол, какое изобретательное и неординарное дитя растет у меня.
   Элена по-кошачьи прищурила глаза и многозначительно улыбнулась:
   - Дорогой мой, надеюсь, ты не думал, что я отступлю так быстро?
   - Элена, разве я мог? - голос становился все бархатнее и бархатнее, - Без твоих проделок жизнь стала бы скучна и бесполезна...
   Да уж, если он и умирал, то явно не сейчас.
  
   Я выходила из библиотеки молча и тихо.
   Нарат безуспешно попытался приладить выломанную дверь к дверному проему, но бросил эту затею после того, как граф Ноилин еще раз выразительно на него посмотрел. Иолль многозначительно оглянулся назад, покачал головой, схватил меня за руку и потащил вперед.
   - Что? - наконец не выдержала я, находясь на грани истерики, - Объясни, что произошло? Я сделала что-то дурное?
   - Как сказать, - замялся Иолль. Его подвижное лицо выражало слишком много разноречивых эмоций одновременно, и меня это приводило в еще большее смятение, но совсем худо стало, когда меня внезапно осенило - он с трудом сдерживается от смеха.
   - В один момент ты его чуть не убила, это факт, - слегка успокоившись, сказал Иолль, - Если тебе когда-нибудь захочется спасти меня от чьего-нибудь чародейства, не пытайся сделать это, уничтожив магический предмет. Ни в коем случае!
   - Но что здесь смешного? - раздраженная и злая, я готова была разорвать его на кусочки: почему он надо мной насмехается?
   - Прости, Кэсси, но ты-то как там оказалась?
   Я, с трудом находя слова, объяснила, рассказав про Элену с ее монограммой и мои догадки, но умолчала про потайной ход, живописав свое появление из приоткрытой двери. Иолль покачал головой и пробормотал:
   - Ты сплошное открытие, Кэсси. Каждый день ты преподносишь сюрпризы.
   - Хватит, - рассердилась я, - Рассказывай, что смешного?
   - Видишь ли, - Иолль явно тянул изо всех сил, то ли пытаясь придумать правдоподобную историю, то ли щадя мои чувства. Это, наоборот, только выводило меня из себя, - Видишь ли, Кэсси, это был приворот, - выпалил он на одном дыхании.
   - Что? - я ожидала чего угодно, но только не этого, - Какой приворот? Опять приворот? - возмутилась я, а Иолль, явно вспомнивший слишком памятные мне байки Тильды, утвердительно закивал головой.
   - Нет, теперь уже настоящий. Чистейшей воды обычный приворот, которым один человек заставляет другого человека испытывать к себе определенные чувства, - по-прежнему с трудом сдерживая смех, ответил Иолль, - впрочем, не совсем обычный, а весьма действенный, Элена все-таки не рядовая магичка, но тем не менее просто приворот. Полагаю, Элена решила, что в их отношениях с Хедом не хватает пикантности. Или известной стабильности.
   - Но зачем? Это же... подло! - я была так растеряна, что любой вопрос был только попыткой придти в себя. Это же какого дурака я сваляла на этот раз? Я-то думала, что графа Ноилина собираются убить! Я-то решила, что все серьезно, - Этого не может быть. Три руны, Тарил Эдо и Орез Туггье, Вам Рубот. Я запомнила, - кричала я, неожиданно схватив Иолля за грудки, отчего у графа глаза на лоб полезли. Да мне было плевать, - Ты сам мне сказал. Орез Туггье, это как в скорлупу запечатать. А Тарил Эдо...
   - Кэсси, - мягко сказал Иолль, осторожно отцепляя мои пальцы от обшлагов камзола, - Кэсси, милая, ты просила рассказать про руны. Я и рассказал. Но руны можно объединять, и тогда их смысл меняется. Возьми виноград: из него можно выдавить сок. Но заставь его перебродить и сок станет вином!
   Я разочарованно вздохнула и опустила руки. Положеньице глупейшее.
   - Точно приворот?
   - Точно, - твердо ответил Иолль, - Поверь мне. Я же тебе говорил, никому из нас смерть Хеда не нужна. А вот под контроль его взять хотели бы многие, слишком многие. Хороша идея, ничего не скажешь, Элена всех обошла.
   Граф криво ухмыльнулся и у меня возникло подозрение, что и он сам не прочь побаловаться чем-то подобным. Ай да друг!
   - И что в этой идее хорошего? - брезгливо покосилась я.
   - Потому что умно сделано, - как ни в чем ни бывало улыбнулся Иолль, - Видишь ли, Кэсси, в этом замке ничто магическое не ускользает от внимания Хеда - разве что очень мелкое: крохотное заклинаньице, например, активация маленького амулетика - и пресекается задолго до того, как выльется в нечто мощное и губительное. Он на это мастак. Никто чужой не сможет ни принести чего-либо опасного, ни сделать нечто подобное. Но ты! Ты, Кэсси, не чужая. Ты - своя, ты здесь, внутри. Он тебе доверяет. Все, что ты делаешь, это еще не магия, но основа для магии, и Хед ее чувствует не как нечто постороннее и враждебное, а как свое и дозволенное. На том, как я понимаю, и был расчет Элены. Золотой шнур, в который она вплела собственные волосы, предмет слишком незначительный для внимания Хеда, особенно до того, как его уложили в руны. Это потом он становится вместилищем магической силы. А кто вышивал, кто укладывал в руны? Ты! И что же? Ты - вне подозрений. Элене оставалось лишь добавить небольшое заклинанье, чтобы дотронувшись, не ожидающий от тебя подвоха Хед сам активировал его. Что и случилось.
   - А мне она сказала, что это к помолвке, - задумчиво сказал я, но даже не закончив фразы, все поняла.
   О, я весьма недооценила Элену, а она все рассчитала. Если бы она просто попросила меня сделать вышивку, я естественно стала бы задавать глупые, но опасные вопросы, и еще неизвестно, чем бы все дело закончилось. Но она просто переключила мое внимание на другое - так вывела меня из себя, что кроме как о мнимом оскорблении, я и думать ни о чем другом не могла. А заявлением о помолвке она просто сбила меня с ног. И Иолля увела подальше, чтобы случайно игру не испортил. Лихо.
   - А может, так и надо было? - задумчиво пробормотал Иолль, - Может, он просто благородный дурак, которого надо хорошенько встряхнуть? Зачем только ты вмешалась? - он остановился и с сожалением посмотрел на меня.
   - Вот еще, - фыркнула я, - Лучше бы она его приворожила?
   Иолль неопределенно пожал плечами:
   - Иной раз человеку полезнее зависеть от кого-то, чем делать глупости самостоятельно. А может, он и сам этого хотел, да ты все испортила?
   Невинный вопрос меня добил. Вспомнив, как поспешно граф выставил нас всех наружу, оставшись с Эленой наедине, я поняла, что вывод Иолля вовсе не лишен оснований.
   Разум, погребенный под ворохом разноречивых эмоций, признаков жизни не подавал.
  
   Целый день я молча и добросовестно работала. Было о чем и подумать.
   Я вздрагивала от малейшего шороха, прислушиваясь, не идет ли поостывшая от утреннего взрыва эмоций Элена, чтобы хладнокровно меня добить, не спешит ли злорадствующий Джаиль высказать свое неудовольствие моим поведением или не раздадутся ли неритмичные шаги моего многострадального хозяина, чтобы уведомить меня о позорном расчете. Но поскольку еще ни разу до этого по собственной воле граф Ноилин до меня не снизошел, этот пункт из списка моих неминуемых ожиданий я могла вычеркнуть. Джаиль выскажется так или иначе, сейчас или потом, но меня совершенно не волновало его мнение, к тому же самое интересное - раздачу пирожков - он пропустил, а вот Элена... Признаться, я с нетерпением ждала ее появления. Поскольку только она из всех присутствовавших могла бы в лицах и красках описать то, что произошло после моего ухода. Я бы, возможно, ей не поверила, но зато знала бы все в превосходной степени. В интерпретации Нарата я узнала бы все словах в трех-четырех, Иолля - в тонах смягченных и розовых. Единственный человек, способный поделиться неприкрытой правдой, никогда этого не сделает: не пристало хозяину разъяснять прислуге подробности личной жизни. Так что надежды мои были лишь на Элену.
   Но поздно вечером, к своему глубокому удивлению так и не дождавшись посетителей, к которым даже привыкла за последние дни, я глубоко задумалась.
   Что бы ни произошло в графской библиотеке, каковы бы ни были намерения Элены и последствия ее поступков, это никак не умаляло моего собственного безрассудства.
   Полночи я мучилась угрызениями совести, чтобы, засыпая, твердо решить: будь, что будет, но я должна поговорить с графом Ноилином, объяснить ему, что не желала ничего дурного, что его личная жизнь - это его личная жизнь, и я не должна была вмешиваться, что... Должна же я, в конце концов, хоть раз показаться перед ним девушкой скромной, благоразумной и воспитанной. А не вытаскиваемой из камина, вываливающейся из потайного хода, прячущейся за занавесками или втихомолку подглядывающей из-за угла. Что он, интересно, обо мне думает?
   Восстановлением своего доброго имени я и собиралась заняться с самого утра.
  

* * *

  
   Утро выдалось на диво хмурое и неприятное. Белесый туман плотной непрозрачной пеленой занавесил окна, отчего замок стал похожим на беспутный корабль, заблудившийся вне времени и пространства.
   Я с трудом выждала положенное время, прикинув распорядок дня, устроенный Наратом, и отправилась в Крылатую башню. Тихо, осторожно, опасаясь случайно встретить Джаиля, который быстро направит стопы мои в другую сторону, я прошла по ставшим почти родными коридорам и повернула было к той части башни, что вела к личным покоям графа, как сзади услышала неторопливые шаги и тихий разговор. Встречаться с кем-либо, кроме графа в одиночестве, в мои планы не входило, потому я бросилась вперед, к призывно приоткрытой двери, ведущей неизвестно куда. За дверью оказался зал, броско и дорого отделанный кроваво-красным мрамором. В центре зала стоял внушительный стол, длинный, массивный, за которым устроилась по меньшей мере дюжина громоздких стульев с непомерно высокими спинками и единственное кресло во главе. Парочка нелепых статуй полуобнаженных див, небрежно задвинутых в угол, ужасающий по своим размерам кованый канделябр, низко свисающий с потолка, металлический с деревянными вставками экран перед небольшим камином и фривольное крохотное бюро - вот и все, что было в этом зале. Багровые, почти черные портьеры траурной каймой оттеняли молоко тумана за окном, добавляя в интерьер комнаты зловещности и таинственности.
   Я скользнула в гостеприимно ужасающий покой, осторожно прикрыла за собой дверь и успела лишь мельком разглядеть убранство, как почуяла что-то неладное. Шаги приближались. Тихий разговор шелестел так близко, рядом, что сердце мое привычно упало. Простонав "только не это", я привычно юркнула за каминный экран, мысленно горячо благодаря Нарата, что ему не пришло в голову развести огонь в такой ненастный день.
   Дверь распахнулась. В комнату вошли двое.
   - Думаю, мне не надо говорить тебе, Ариул, что мы рискуем всем, - осторожно, но крайне недовольно уведомил один.
   - Оставь свои причитания, Дерен, - раздраженно огрызнулся неизвестный мне Ариул, проходя к столу, - Мы сделаем это сегодня или никогда. С тобой или без тебя, но против семерых ему не устоять.
   Я зашилась в нутро камина так глубоко, как только смогла, радуясь своей нечаянной предусмотрительности - платье на мне было темно-синее, почти черное, шерстяное, не шуршащее, не скользящее и не броское. Выдавать себя за полено в таком виде было совсем просто. Жаль только, что каминный экран полностью закрывал мне обзор, потому посмотреть на тех, кто говорил, было невозможно. Но говорили они очень интересные и страшные вещи, и подозрения мои росли с каждой секундой.
   - Ты слишком много на себя берешь, - со злым упреком ответил на выпад Дерен, - решая за всех. И хоть я подчинюсь решению большинства, Хед не должен...
   - Ты идиот, Дерен, - презрительно оборвал его Ариул, - мы не бедную овечку пришли прирезать, мы собираемся остановить матерого волка, пока он не задрал нас. Неужели ты не чувствуешь, как здесь воняет магией? Он вовсе не беззащитен и явно приготовил нам сюрпризы.
   - Что-то мне не верится...
   - Тише, - вдруг резко и настороженно сказал Ариул, - Здесь кто-то есть.
   Я замерла. Мне казалось, что в это мгновение не то, чтобы дыхание мое задержалось, но и сердце остановилось. Ариул сделал шаг в сторону, но внезапно дверь распахнулась и я услышала бесконечно желанный голос, как всегда благожелательно-циничный и ироничный:
   - Рад вас приветствовать, дорогие гости, - граф Ноилин прошел к окну, во главу стола, сильно хромая, но с такой нехарактерной для него скоростью, что по комнате пронесся ветер. Даже я почувствовала его легкое прикосновение. А дорогие гости молча уселись за стол, только Ариул едва слышно хмыкнул.
   Пауза затянулась. Гнетущее молчание повисло в воздухе как нагреваемая над очагом сковородка. Первым не выдержал Дерен. Он весьма звучно поерзал на стуле, громко хмыкнул, прочищая горло, но сказать ничего не успел. Двери распахнулись, впустив новую порцию гостей. Пока они чинно приветствовали друг друга, я ломала голову - куда попала на этот раз. Судя по голосам, пришедших было много, около десятка, но различить в этом гаме знакомые интонации пока я не могла.
   Несколько минут прошло в усаживании вокруг стола, выразительном шарканьи ножек стульев по дорогому паркетному полу, шуршаньи одежды и негромких ничего не значащих разговорах.
   Установившаяся выжидательная тишина недолго оставалась таковой, нарушившись приветственной речью человека со смутно знакомым мне голосом.
   - Уважаемые господа члены Совета, - официально вещал спокойный голос, явно привыкший к этой роли, - Думаю, нет нужды еще раз напоминать, ради чего мы собрались здесь, изменив нашей традиции проведения заседаний Совета только в Лилиене. Уважаемый граф Хед Теодор Ноилин любезно согласился принять нас здесь, дабы уладить разногласия, возникшие в последнее время между нами из-за Эффекта наслоения. Для начала позвольте предоставить слово нашему камерарию, господину Соппи Ульвену.
   - Господа члены Совета, наше финансовое положение на сегодняшний день таково..., - казначей говорил сухо и кратко, без колебаний бросаясь фантастическими цифрами. Такие деньги мне и не снились, но, похоже, они не снились и многим членам Совета. Не успел уважаемый господин Соппи завершить свое выступление, как деловито-скучающий голос Ариула тут же поинтересовался, а куда собственно подевались последние поступления из королевской казны и не осели ли они в кармане одного не менее уважаемого господина Поплинса. Казначей почему-то взъярился и ответил Ариулу, что действовал исключительно в интересах дела.
   Кто такой Поплинс, я не знала и знать не хотела. Прижившись у стенки камина, но не рискуя даже ногой двинуть, чтобы не выдать своего присутствия, я слушала. Правда, половина слов пропускалась мимо ушей, поскольку меня интересовало не то, что говорят, а кто и как говорит. Мне нужно было разобраться в том, что здесь происходит. Совет, как я сразу же поняла, мог быть только один - Совет магов, значит, люди, собравшиеся здесь - маги. Глубокомысленный вывод, но с чего-то начинать надо?
   Слово за слово, и перепалка между членами Совета выросла в славную перебранку, однако председательствующий вовремя спохватился:
   - Господа, - мягко пожурил он распалившихся столпов отечества, - к чему эти раздоры? Если кого-то интересуют подробности финансовых операций, господин камерарий предоставит необходимые сведения в рабочем порядке, но цель нашего сегодняшнего заседания иная. Господа! Доклад о нашем финансовом положении имел намерение показать вам то, что мы имеем, а не то, как мы этим распоряжаемся. Надеюсь, на этом мы можем прекратить дебаты?
   Неохотное молчание было ему ответом.
   Крэммок! Это был Крэммок, внезапно догадалась я. Те же вкрадчивые интонации, тот же почти лишенный эмоций голос. Ага, обрадовалась я, один уже отгадан. Остался еще десяток. По меньшей мере.
   - Обратимся теперь к технической стороне. Полагаю, у нас все готово, не правда ли, господин Семарз?
   Низкий голос нового выступающего гудел как колокол, красивый, зычный, завораживающий. Уже через несколько секунд я поняла, что кроме тембра голоса ничего и не замечаю, следуя его плавным и изящным изгибам. Слушала бы и слушала... Не потому, что меня околдовали. Речь неизвестного мне господина Семарза была столь густо пересыпана непонятными терминами и техническими подробностями, что знакомые слова были скорее исключением, чем правилом. Что толку стараться понять смысл того, что звучит как неизвестный иностранный язык?
   Но это отнюдь не остановило привыкших к спорам магов. Спустя несколько минут перепалка между ними разгорелась с новой силой.
   - Диффузатор Леминга? Да вы с ума сошли! Он же всех разнесет, как жаб по кочкам, - в общей массе дивных по непонятности препирательств прорезался зычный голос, в котором я с превеликим удовольствием узнала Молроя.
   - Зато действенно, - язвительно буркнули ему в ответ, и я непроизвольно ахнула - Иолль! До сих пор он скромно молчал, но давняя неприязнь к Молрою заставила его высказаться.
   Значит, по меньшей мере трое из прежних гостей Ноилина - члены Совета. Выходит, памятный обед у графа пару недель назад был не просто визитом вежливости? И маленькое происшествие с отравлением могло значительно подпортить их совместные (или нет?) планы? И Иолль! Прикидывался скромным воробышком, а сам-то каков! Орел!
   Чей голос я ни разу не услышала - так это самого хозяина. С того момента, как поприветствовал гостей, он молчал, будто нет его, и мне нестерпимо хотелось посмотреть на выражение его лица.
   - Господа, спокойствие, - буднично предложил Крэммок, сам удивляясь нелепости своего предложения, и, не будучи никем услышан в буйном птичьем гаме, невозмутимо продолжил:
   - Граф Хед Теодор Ноилин представил перечень магических предметов, которые ему требуются для завершения структурированного заклинания против Эффекта наслоения, - в непонятно как и когда наступившей полнейшей тишине явственно прошелестел неторопливо разворачиваемый свиток, - Я полагаю, мы должны удовлетворить его просьбу.
   Предложение повисло в воздухе. Совсем недавно голосившие члены Совета молчали, как осипшие петухи.
   Сидя в своем скромном убежище, я искренне сожалела об отсутствии хорошенького глазка в слишком уж плотно обитом деревом и металлом каминном экране. Я успела изучить вдоль и поперек все его изгибы, рассмотреть мельчайшие детали и детальки, но сквозь него смотреть я не умела. А ведь жаль! Раз уж я все равно попала сюда, то почему бы еще и не "взглянуть", кроме как "услышать"?
   - Я хотел бы знать, на что пойдут эти магические предметы, - Ариул говорил медленно, смакуя каждый звук, и так многозначительно, что ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что здесь что-то нечисто.
   - Нет.
   Кратко, скучно и лениво. Большим ответом граф Ноилин почтеннейшую публику не удостоил.
   - Вот как? И позволь узнать, почему же?
   - Не позволю, - сухо ответил Ноилин.
   - Тогда почему мы должны удовлетворить, как говорил Крэммок, просьбу уважаемого графа?
   - Ваше дело.
   Я буквально воочию увидела, как он равнодушно пожал плечами.
   - Господа, позвольте, - в безмерном удивлении голос Крэммока поехал вверх, - Разве решение нами не принято?
   - Кто мешает нам его пересмотреть? - Ариул явно нарывался на скандал.
   И нарвался. Члены Совета заговорили одновременно, стараясь если не перекричать друг друга, то по крайней мере, выслушать самих себя, но очень скоро почти все присутствующие оказались в двух лагерях, от имени которых говорили Крэммок и Ариул. Судя по всему, спор был не нов и надоел всем, но при каждом удобном случае им трясли, как красной тряпкой перед быком.
   Мне же вдруг стало не до этого. Я сидела в крайне неудобной позе, подвернув под себя ноги на груде каминных инструментов, почему-то лежавших внутри камина. Сидела и не шевелилась, чтобы ненароком не выдать себя нечаянным шумом. Сначала это было не так и трудно, но потом я стала замечать, как затекает левая нога, и с каждой минутой это было все сложнее и сложнее игнорировать. Я давно уже не слышала, о чем говорят и спорят великие маги, меня волновала только моя бедная несчастная нога, сильнее и сильнее онемевавшая.
   А, будь, что будет, решила я и осторожно передвинулась. Железяки подо мной глухо звякнули, но на фоне жарких споров за столом слабый стук в глубине камина никого не заинтересовал.
   Я собрала в охапку широкий, а здесь показавшийся и почти необъятным, подол платья и передвинулась больше. Громадные каминные щипцы, прижатые моим телом, тихо проскрежетали по камню... Замерла. Огляделась. Прислушалась. Не нашла ничего подозрительного и продолжила. Медленно приподнялась, чтобы высвободить ногу, и осторожно перенесла вес тела на правую руку, поскольку левой придерживала подол...
   Тут-то все и случилось. Нога выскользнула как разжатая пружина, саданула и проехалась по стенке камина, на которой случайно притаился не замеченный мною ранее совок, и вместе с зазвеневшим оным что есть силы саданула в угрожающе зашатавшийся экран. То, что такой грохот не заставил развернуться спорщиков в мою сторону, казалось просто невероятным. Но шум оказался не единственной проблемой.
   Долгих несколько секунд я ошеломленно смотрела, как моя непокорная нога в черном кожаном ботинке с пикантно прикорнувшим к ней металлическим совком торчит наружу всем на обозрение и подпирает каминный экран, который от такой наглости накренился и норовил вот-вот упасть. Я замерла, нет, окаменела. Медленно, очень-очень медленно, я попыталась согнуть ногу, но моя сомлевшая конечность теперь отходила, изводя меня болезненными искристыми иголками, отчего я едва не взвыла, и никак не поддавалась на мои уговоры. Пришлось нагнуться самой, сложившись чуть ли не вдвое, протянув руку и осторожно убрав прогромыхавший по каменному полу совок, а потом ухватиться за предательски накренившийся экран. Я почти целиком вылезла из камина и то, что меня не заметили, можно было отнести к разряду маловероятных чудес. К счастью, увлеченные словесными баталиями маги мало смотрели по сторонам, осыпая друг друга аргументами и контраргументами, как пушечными ядрами, а потому незадачливому шпиону вроде меня выдался неплохой шанс прошмыгнуть позади стреляющих армий в свое прежнее укрытие. Что я и сделала. Осторожно поставив на место экран, я дождалась, пока моя нога будет способна согнуться, а потом тихо и аккуратно вползла обратно в камин, как улитка втягивается в собственную раковину.
   Еще минуты две я никак не могла отдышаться и придти в себя. Перепалка там, наверху, за столом, почти сошла на нет, но я еще долго не могла сосредоточиться на том, о чем там говорят.
   Однако постепенно до меня начал доходить смысл слов и интонации сказанного, и я с удивлением заметила, что и то, и другое весьма изменилось. Похоже, разговор перешел в другую стадию, когда остатки деликатности давно размазаны по стенке, манерная шелуха слетает, а выражения выбираются лишь по степени их быстрейшей доходчивости. Впрочем, до площадной брани благородные мужи дойти пока не успели. Зато перешли на личности.
   - ...тебе нужна наша помощь, Хед, - сурово и непреклонно заявил некто.
   - Вот как? Как это я раньше обходился без нее? И где вы были, когда помощь действительно была мне нужна? - ехидно спросил Ноилин.
   - Хватит, Хед, - рыкнул Молрой, - Прекрати попрекать нас тем, что произошло десять лет назад. Мы никогда не замалчивали своей вины, но какой смысл напоминать об этом раз за разом?
   - Ему доставляет удовольствие ткнуть нас носом в кучу дерьма, - холодно встрял надменный Ариул, - Не правда ли, дружище?
   - О да, - издевательски расхохотался Ноилин, - только желание видеть, как вы скромно опускаете глазки при встрече со мной, а в душе так громко возмущаетесь, что стены дрожат, и поддерживало в последние годы искры жизни во мне. Как я могу лишиться удовольствия публично обличить вас в двоедушии и лицемерии? Ты прав, Ариул, мне нравится играть на чувствах других, это ни с чем не сравнимое удовольствие.
   - Вот потому ты и примешь нашу помощь, поскольку мы не можем позволить себе роскошь проиграть, при этом всецело доверяясь тебе.
   - Как это мило с твоей стороны, Ариул, напомнить о доверии. Но позвольте полюбопытствовать, господа, что вы понимаете под словом "проиграть"? Имеется в виду, если вдруг случайно я останусь жив?
   В зале повисла неловкая тишина.
   Он и вправду играл с ними, лениво и равнодушно. Болезнь лишила его осторожничанья (а может, так было всегда?), и ему было плевать.
   Ответил Крэммок. Тихо, спокойно, без излишних эмоций.
   - Проиграть то и означает, Хед. У нас есть только одна попытка, чтобы закрыть дыры, другой не будет. Сделать это можешь только ты и никто другой. Ты можешь не верить в мою искренность, но я был бы очень рад, если бы ты выжил после этого. Поэтому я согласен каждый день стоять перед тобой на коленях и выпрашивать прощение, я согласен выполнять все твои желания и какие угодно сумасбродства, если это единственный способ принести тебе облегчение. Я не могу тебе даже сказать "потерпи", ибо понимаю, что твое терпение закончилось давным-давно, но я хочу помочь тебе хоть чем-то. Прошу, не брезгуй моей помощью.
   - Ах, Крэммок, добрая душа Крэммок, - язвительно сказал Ноилин, - Как душещипательно! Я сказал, что мне не нужна ничья помощь, значит, так оно и будет.
   - Неужели мы должны сидеть, сложа руки, пока он будет убивать себя? - расстроено воскликнул Иолль.
   - Сходи, нарви цветочков мне на могилку, - цинично заявил Ноилин, - Вот и занят будешь. Ну что, господа, у вас еще есть ко мне вопросы? Тогда извольте меня оставить.
   Послышался звук отодвигаемых кресел и шуршание одежды. В молчании уходивших людей было такое осязаемое напряжение, что хоть ножом режь, но никто не проронил ни слова.
   Я долго не решалась выйти из своего убежища. Однако терпеть ту скрюченную позу, в которой я провела последнее время, не было больше сил. В комнате, с тех пор как утихли вдали последние шаги, не было слышно ни звука, ни шороха, поэтому я осторожно отодвинула тяжелый каминный экран, с которым вполне сроднилась за время странного собрания, и боком выползла наружу. Вставая и отряхиваясь, я повернулась к столу и ... обнаружила себя внимательно рассматриваемой скучавшим в кресле графом Ноилином.
   - Ой, - только и сказала я.
   - Ага, - с видом кухарки, проверяющей готовность попавшей в суп курицы, закивал головой хозяин. Он сидел, вольготно развалившись в кресле и демонстративно сложив руки на груди. Ничего хорошего поза не обещала.
   - Бить будете? Аль в лягушку превратите? - деловито осведомилась я.
   - В полено для камина, все пользы больше будет.
   - Это случайно вышло, - попыталась оправдаться я.
   - А у тебя по-другому бывает? Поведай мне, девица, куда ты не суешь свой длинный нос, и я пойду туда отдохнуть, - тяжело вздохнул он, - В последнее время, заходя даже в собственную спальню, я заглядываю под кровать, на всякий случай проверяя, не выпрыгнешь ли ты оттуда?
   Я стояла, насупившись, поглядывая исподтишка на хозяина: поскольку никогда нельзя быть уверенной в том, шутит ли он, и что за этой шуткой последует, я мудро предпочла молчать, да и вообще, лучше держаться поближе к двери, авось успею сбежать.
   - Да, кстати, а как это тебе удалось попасть в потайной ход? - подозрительно спросил он.
   - Ну вот это действительно была чистая случайность..., - попыталась объяснить я и остановилась, прерванная оглушительным хохотом. Сначала я отказывалась верить собственным ушам, но глаза подтверждали - смеется: лучики морщинок собрались у глаз, на щеках образовались пикантные ямочки и преобразили его лицо, сделав его залихватски мальчишечьим и открытым... ах, чудо, как хорош... а посему успокоилась: раз хохочет, экзекуция отменяется. Рано радовалась.
   Смех прекратился так резко, словно и не бывало. На лицо опять легли неуловимые тени, взгляд заострился. Я поежилась. Перемена была разительной.
   - К моему удивлению, ты оказалась куда умнее и смекалистее, чем я ожидал. И даже грешным делом подумал, не подослали ли тебя ко мне? Как-то ты все время оказываешься там, где не надо. А потом присмотрелся получше и понял: нет, самая обычная... золотошвейка.
   Ах, скажите на милость, какая любезность! Я чуть не прослезилась от умиления. Надо же, обычная золотошвейка. А ведь не сказал - оскорбил.
   - А и то верно, что там уметь, - елейно пропела я, острыми коготками выпуская из мягких подушечек голоса едкий сарказм, - коли иголкой да нитку тяни. Каждый может.
   - Как ты умудрилась пробраться на Совет магов? Ты понимаешь, что они могли с тобой сделать, узнай, что ты подслушивала? - полностью проигнорировав мои слова, опять набросился он.
   - И что же? - нервно хихикнула я, - Подумаешь, маги! Никто даже не заметил.
   - Еще бы, как тут заметишь, - тихо и ужасающе бесстрастно сказал он, отчего у меня побежали мурашки по спине, - А знаешь ли ты, девушка, что мне пришлось держать тебя под заклятьем все это время, потому что магам того уровня, которым обладали присутствовавшие здесь сегодня, почуять другого мага так же легко, как увидеть солнце в небе? А знаешь ли ты, что шуток с выпрыгиванием из камина на этот раз тебе бы не простили? Неужели ты до сих пор не поняла, что никому нет до тебя дела, ни до твоих красивых глаз, ни до твоих детских оправданий? Это маги, Кассандра. И не простые маги. Это самые могущественные люди Арнаха. Они вертят королем, если им вздумается, по их слову начинаются войны и умирают люди. И поверь, им нет дела до разглядывания камушка, попавшего им в ботинок, они его просто выбросят.
   Он замолчал, и тишина била мне по нервам больше, чем только что сказанные страшные слова. Его взгляд пытался прожечь меня насквозь, и я уже чувствовала, как предательски горят мои щеки.
   Долго выдержать это я не могла, а потому готова была скоренько перевести стрелки в противоположную сторону. Только не обо мне будем говорить, только не обо мне.
   - Мне кажется, они готовили заговор против Вас. Я слышала, как Ариул говорил, что против семерых Вам не устоять.
   Он скептически хмыкнул:
   - А ради чего еще они могли придти сюда?
   - И Вы знали? И позволили им?
   - Позволил что? Что ж, если хочешь знать правду, Кассандра Тауриг, то они и вправду чуть не подмяли меня, несмотря на все мои приготовления. А знаешь почему? Из-за тебя. Не отвлекай я столько сил, чтобы прикрывать не просто твое присутствие, но и дурацкие ползания по камину, я бы справился легче. Лучше бы ты просто вышла и станцевала для публики. По крайней мере, мне бы не пришлось отбивать магические атаки со связанными руками. Ну что, ты довольна объяснениями?
   Еще бы. Я готова была провалиться сквозь землю. Похоже, все, что я ни делала, делала во вред ему. Прямо как заколдовали. Не я ли вчера вечером твердо решила представить перед ним собственную персону девицей благоразумной и скромной?
   Чтобы спастись от предательски наворачивающихся слез, я опять ринулась в бой с расспросами, раз уж мне так повезло с ответами:
   - А зачем им было нужно ... подмять Вас?
   - Чтобы контролировать.
   - Зачем? - удивилась я. От изумления слезы высохли сами собой.
   - А вот это не твоего ума дело.
   Спасибо, объяснил.
   - Может, они и вправду хотят помочь? - осторожно спросила я, - Почему бы Вам не... гм... попользоваться ими, чтобы закрыть эти злосчастные дыры между мирами?
   - Иолль, - понимающе прищурил глаза граф, - Мой старый добрый друг никак не угомонится.
   В его словах было столько многообещающе-зловещих намеков, что за Иолля я просто испугалась.
   - Что плохого в том, что он хочет помочь?
   - Помочь? - он нехорошо и даже зло ухмыльнулся, - Это называется помочь?
   Он замолчал, погрузившись в мрачные размышления, неторопливо барабаня пальцами по столешнице. Я потопталась у стола, не то, чтобы привлекая внимание, но чувствуя себя глупо и неуютно.
   - Уйди с глаз моих долой, - внезапно устало сказал граф, - И если ты задумаешь в следующий раз такую штуку провернуть, спасать не буду.
   - Да не хотела я, - сдавленно, но облегченно пробурчала я, ветром проскальзывая в дверь. Меня догнало скептичное хмыканье.
   Надо сказать, на такое успешное завершение разговора я и не рассчитывала.
   Окрыленная удачей, я пробежала несколько шагов, как меня догнало мощное и суровое:
   - Стой! Кассандра, вернись!
   Все. Сердце упало вниз, а ноги приросли к месту. Очень и очень дурное предчувствие сопровождало каждый мой крохотный шажок в сторону двери, но, к сожалению, расстояние было слишком невелико для длительных раздумий и страшных догадок.
   - Сядь, - выдохнул граф Ноилин, когда я осторожно сунула нос в комнату.
   Пока я тянула время, деликатно мостясь на краешек стула, хозяин пристально рассматривал меня. О чем он думает? В его взгляде не было ничего теплого или симпатизирующего, отчего меня просто передернуло: не этот ли человек несколько минут назад весело хохотал, блестя глазами? Что произошло?
   Сейчас меня рассматривали так, будто я была приколотой к изысканному бархату бабочкой, редкостной, красивой, но безнадежно мертвой.
   - Итак, Кассандра Тауриг, - официально начал он, и сердце мое упало, хотя куда уж падать ниже? Я сцепила пальцы в дурном предчувствии, - Я доволен твоей работой в качестве золотошвейки, но с этого дня я больше в ней не нуждаюсь. Твоя служба окончена. Тебе выплатят положенное вознаграждение, передадут наилучшие рекомендации и сегодня же отвезут домой.
   - Нет, Вы не можете со мной так поступить, - в отчаянии пролепетала я, безуспешно отгоняя поступающие к горлу дурацкие слезы.
   - Я уже так поступил, Кассандра, и будь добра не устраивать истерику.
   - Нет, Вы не можете так..., - настаивала я на своем, - Как же руны? Кто будет защищать города? Я же Вам нужна. Вам без меня не справится...
   - Иоллю голову открутить мало, - с досадой пробормотал Ноилин, и я с надеждой заглянула ему в глаза - может, передумает? Лучше бы я этого не делала. В них было не раскаяние в том, как он со мной поступает, а ледяной холод и презрение:
   - Не льсти себя надеждой, девушка, - в голосе слышался металл, - То, что ты делала, никакого отношения ни к каким дырам не имеет. Это блеф, рассчитанный на наивного Иолля и всех тех, кто стоит за ним. Изволь покинуть этот дом без глупостей.
   Ах, вот как? Покинуть так покинуть. Договор, стало быть, расторгнут? Я ему ничем не обязана?
   - Благодарю господина графа за три самых отвратительных, самых безобразных месяца в моей жизни. Столько грязи на меня не выливали даже в Пьяном Месячишке в Нижнем городе, столько презрения и неуважения к себе я не ощущала даже от баронессы Комкольдц. Я с великой радостью покину этот пустой, заброшенный, отвратительный замок, где давно забыли, что такое нормальная жизнь с ее прелестями и радостями, горестями и человеческой заботой друг о друге, - горделиво выпрямившись, я с превеликим удовольствием бросалась словами, отводя душу. Кровь стучала в висках, руки мелко дрожали, а я испытывала ни с чем не сравнимое удовлетворение, - Я с радостью вернусь к тем, кто меня любит и ценит. И чем быстрее я забуду Вашу унылую физиономию, тем лучше.
   Граф Ноилин заскрипел зубами и процедил:
   - Вот и катись.
  

* * *

  
   Лихорадочно собирая вещи, я даже не пыталась остановить слезы, текущие в три ручья. Что толку? Я сама все испортила. Не нужно было лезть на рожон, не нужно было говорить тех безобразных слов, не нужно... Но все уже сделано и сказано. Хоть раз душу отвела. И теперь осталось только собирать вещи.
   Я недолго здесь прожила, но могла бы и с закрытыми глазами повторить рисунок шелка, которым были обиты стены, или вязь незатейливой вышивки на светлых портьерах, или строгую четкость линий деревянного паркета. Мои пальцы помнили все изгибы маленькой деревянной статуэтки свернувшейся клубком кошки, остроухой и лукавой... Я с бесконечной тоской провела рукой по столу, за которым провела немало часов, еще раз аккуратно сложила мягкий золотой шнур, извивающийся, будто разделивший мою печаль, погладила любовно прилаженную к стулу подушку - скромный подарок Нарата, первый шажок к налаживанию наших отношений, кивнула, как живым, часам, мелодичным звоном предупредившим меня о неумолимо бегущем времени...
   Словив себя на мысли, что уже в третий раз складываю одно и то же платье, я бросила это дурацкое занятие и плюхнулась на тахту. На колени тотчас прыгнула Мартина, громким урчанием и демонстративным выпрашиванием ласк заставившая меня улыбнуться. Отстраненно глядя пушистую кошачью головку, я с тоской огляделась по сторонам.
   Я соврала. Я не хотела покидать этот пустой, заброшенный, отвратительный замок, где оставалась частица моей души. Я вросла в него, я раскинула по нему мои мысли и желания, и они совершенно не хотели ко мне возвращаться.
   Вот и все. Прощай, смешная каменная птица, похожая на разжиревшую серую чайку, прощай, едва видимо колышущаяся водная гладь в бассейнах, прощай, милая ива, горестно склонившая уже облетевшие ветви над водой. Вряд ли я когда-либо вас увижу.
   Прощайте, неразгаданные тайны и несовершенные приключения! Прощайте, камины, портьеры, потайные ходы, так лихо прятавшие меня, за что и поплатилась... Больше ничего этого не будет. Прощай, надежда на другую жизнь. Все закончилось.
   Когда в комнату зашел Иолль, я уже была спокойна и просто печальна - никаких слез. Всему когда-то приходит конец, и я в полной мере осознала это.
   - Попало нам обоим, - проворчал Иолль, искоса глядя на меня, - Ты как?
   Я пожала плечами:
   - Уезжаю.
   - Да, я знаю, - раздраженно повел он плечами, - Не понимаю я его...
   - Все правильно, Иолль, - мудрой улыбкой улитки, которую переехало телегой, улыбнулась я, - Нечего тут и понимать. Разве он не хозяин в своем доме? Разве не его право? Я возвращаюсь домой.
   - Что ж, Кэсси, хотел я тебе подарочек подарить, а выходит, подарочек-то прощальный, - с тяжелым вздохом Иолль открыл поясной кошель и как фокусник потянул за тонкую золотую цепочку. На ее конце болтался небольшой прозрачный камешек, изящно оправленный в золото и серебро.
   - Что это? - печально улыбнулась я.
   - Амулет. Я подумал, что тебе это будет полезно.
   - Амулет? Зачем?
   - Помнится мне, ты была обеспокоена разгулом оборотней вокруг. Ну, так вот этот камешек истинную сущность и являет.
   - И как именно? - равнодушно спросила я.
   - А посмотри сквозь него. Коли оборотень - так ты сквозь чужую личину истинное лицо увидишь, а обычное существо так обычным и останется. Иногда можно увидеть и другие проявления магии, если человек в этот момент использует ее. Чары какие-нибудь, например..., - поток красноречия Иолля иссяк и я удивилась: на него это было непохоже. Я подняла глаза и увидела печальное, почти отчаянное лицо, с которого сошел весь налет наигранной веселости и смешливости. Иолль криво улыбнулся и чуть смущенно отвел глаза.
   Я взяла камешек и первым делом посмотрела на устроившуюся у меня на коленях Мартину. Кошка осталась кошкой, по-прежнему мурлычущей и серой. А жаль. Я было подумала...
   - Спасибо, Иолль, - протянула я ему амулет, - Только к чему мне это? В Кермисе мне будет некого боятся. Что может случиться в обычной золошвейной мастерской? Там оборотни иные: на лице улыбка, а в душе скверна. Только против них никакие камни не помогут.
   - Возьми, Кэсси, - Иолль мягко вложил амулет мне в ладонь и сжал мои пальцы в кулак, накрыв своей рукой, - Если не как амулет, то просто в память обо мне.
   Раз в память - то ладно. И его я тоже вряд ли когда-либо увижу. Золотоволосый голубоглазый красавец, элегантный дворянин, мечта любой девушки, что тебе до меня? Мы провели вместе немало занимательных часов, и не скажу, чтобы мне это не понравилось. Мы смеялись и шутили, с тобой было легко и просто, но как только я покину замок, граф забудет о простолюдинке из Кермиса, так и вправду будет лучше. Ни к чему это.
   - Хед и меня попросил удалиться, - с невеселым смешком заявил Иолль, - обещал закрыть переход.
   Переход? Что за переход такой? - я сразу же вспомнила, что не давало мне покоя с прошлого разговора с Иоллем. Тогда он тоже упоминал переход, но я не придала этому значения.
   Иолль недоуменно посмотрел на меня, потом его лицо посветлело. Он явно обрадовался задержаться и поговорить на отстраненную тему.
   - А, ты не знаешь, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он, - Это такие магические тоннели, выглядят как обычная дверь, вот только входя в них, попадаешь не в соседнюю комнату, а в соседний город.
   Иду я себе, гуляю по замку, вдруг нечаянно попадаю в переход и оказываюсь в Дирмидонтсе прямо посреди тамошнего карантина? Славное развлечение.
   - И что же, такие переходы есть везде? И я могу случайно зайти в него? - тут же поинтересовалась я. Праздный, к сожалению, вопрос. Не долго мне осталось случайно гулять по Самсоду.
   - Не зайдешь, не бойся, - улыбнулся Иолль, - Переходы - дело дорогое и трудоемкое, потому не в каждом городе есть, а уж про отдельных магов и говорить не приходится. Хед, конечно, и здесь сумел отличиться, но вовсе не из-за желания стать хлебосольным хозяином, напропалую встречающим и провожающим гостей, как ты понимаешь. У него свои представления о гостеприимстве. А могла ли ты случайно попасть в него? Нет, для этого нужно знать определенные магические заклятья. К тому же обычно он наглухо запечатан. Хед открывает его только для собственных надобностей.
   - Как же ты тогда сюда попадаешь?
   - Скажем так. Мысленно спрашиваю, дозволит ли он пройти, получаю разрешение и вхожу. Или не получаю разрешение. И не вхожу. Как каждый из нас. Но если честно, то я не знаю, почему он разрешает мне приходить. Его прихоти - выше моего понимания.
   - Значит, граф точно знает, кто и когда вошел в замок?
   - Не только это, - хмыкнул Иолль, - Еще он точно знает, где точно мы ходим по замку. Если, конечно, у нас не хватит наглости скрыть свое перемещение, только я не уверен, что он и об этом не знает. Представь себе, лежишь ты на солнышке, подремываешь, и вдруг на ногу садится жук. Почувствуешь ты его? А если он ползти начнет? Вот так и Хед чувствует всех, кто находится в замке.
   - Всех? - ухнуло мое сердце от дрянных предчувствий, - Меня он тоже чувствует?
   - Несомненно. Уж ты-то для него и вовсе раскрытая книга. Если я еще могу воспользоваться кое-какими заклинаниями и ввести его в некоторое заблуждение, хотя бы ненадолго, то ты этого сделать не можешь.
   Я подавленно молчала. Получается, граф Ноилин заранее знал, что я сижу в камине. Но это ладно, с этим мы, к сожалению, разобрались. Неприятно было осознать, что он прекрасно знал и то, что я прячусь в потайном ходе рядом с библиотекой и слышу их очень личный разговор с Эленой. Не этим ли объясняется его тогдашняя нервная досада и желание поскорее увести болтливую красотку из поля моего зрения? Ох, как отвратительно-то получилось... Да и вообще, пусть мы и ходили по одним и тем же коридорам, да встречались очень редко, не потому ли, что он заранее знал куда идти, чтобы со мной не столкнуться?
   Как бы то ни было, мне теперь все равно. Выходит, он и так был излишне долготерпелив ко мне, но с этих пор ему никто мешать не станет.
   Однако кое-что еще внезапно пришло мне в голову.
   - Послушай, а раз так..., - недоумение лучше всего разрешается, когда есть у кого спросить. Вряд ли мне доведется сделать это потом, - раз граф и тебя тоже чувствует..., то что на самом деле ты делал в том подвале? Я бы, например, не стала красть, зная, что за мной наблюдает хозяин. Какой смысл?
   Иолль скис окончательно. Его брови выстроились унылым домиком, как у грустного пса, а уголки губ обвисли. Он тяжело вздохнул.
   - Вообще-то, я и не скрывал, а он всегда это знал. Я делал вид, что ищу талисман, а он - что не замечает моих поисков. Я не отступал, чтобы доказать необходимость моей помощи и твердость моих намерений, а он игнорировал, чтобы показать, что в помощи не нуждается и мне талисман не найти. Вот и весь карамболь.
   Нашу увлекательную беседу прервал Джаиль, бесцеремонно распахнув дверь и с порога заявив:
   - Карета готова..., - с языка явно собиралось сорваться что-то нелицеприятное, но присутствие Иолля Джаиля остановило.
   - Господин граф, - неизменно черный слуга, с потаенным злорадством прищурившись, слегка поклонился Иоллю и выразительно ухмыльнулся мне. Даже по тебе, мерзкий, отвратительный, ненавистный Джаиль, я буду скучать. Кто будет приводить меня в состояние спасительного бешенства, когда отчаяние подступает к горлу? Кто научит переступать через собственные страхи и плевать в лицо опасности?
   Но об этом ему я не сказала, презрительно фыркнув и задрав нос. Джаиль покрутился, да и ушел ни с чем, уступив место как всегда невозмутимому Нарату. Тот пришел за вещами. Уже. Пора. Быстро же они выполняют волю хозяина.
   Я тяжело вздохнула и действительно принялась собирать вещи. Иолль неловко потоптался, а потом тихо выскользнул за дверь. Прощай, неслышно прошептала я вслед.
  
   В нижнем дворе и вправду стояла карета, окруженная слегка удивленными таким небывалым событием стражами и конюхами. Вездесущие дети из Прилепок, безуспешно отгоняемые взрослыми, открыв рот, издали наблюдали, как Нарат и помогавшие ему стражники аккуратно грузят мои скудные вещи.
   Внушительная, добротная, с хорошо видным графским гербом на дверце - какие-то сидящие птицы вперемешку с ярящимися львами, стоящими на задних лапах - карета была запряжена четверкой лошадей, на козлах сидели по такому случаю разряженные в ливреи стражи. Этих двух обычно радостно ухмыляющихся парней я хорошо знала, но сейчас положение обязывало - они сидели молча и хмуро, как на параде.
   Велика честь, даже непомерно велика, для обычной служанки прокатиться в графской карете, да не радовала меня эта честь. Не радовала.
   Проводить меня вышла Марта, поохала, слегка прослезилась и пробормотала нечто напутственное по случаю. Успокаивающе похлопал по плечу Логан и ободряюще улыбнулся на прощание. Вышел злорадствующий Джаиль и вручил мне небольшую резную шкатулку. Я даже не стала ее открывать. Мне было все равно. Мне не терпелось уехать. Оглушенная столь быстро происходящими событиями, теперь я хотела только одного - почувствовать незыблемость родного отчего дома.
   Тронулись. Мой взгляд скользнул по серо-зеленому камню подворотни, тяжелым кованым воротам, звонкой под лошадиными копытами брусчатке дороги. Когда я въезжала сюда, то испытывала страх, волнительный страх неизвестности, густо замешанный на любопытстве и жажде приключений. Теперь же я испытывала тоску и обреченность. Серая мышка опять вернется в свою норку и перестанет мечтать о несбыточном. Приключения закончились. Но возвращаюсь я другим человеком, а прежняя Кэсси потерялась где-то в прошлом...
   Я не обернулась, а спиной будто чувствовала, как напрягаются незримые нити, тянущие меня назад, назад, назад...
   Довольно. В "назад" дороги нет.
   Я откинулась на мягкие подушки и закрыла глаза. В "назад" дороги больше нет.
  
   Хотите узнать, что будет дальше?
   Прошу сюда: https://kniharnia.by/catalog/knigi_na_russkom/zolotoshveyka/
   на Амазоне или пишите автору дам ссылки.
  
Оценка: 6.53*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"