Сибилев Иван Михайлович : другие произведения.

Дом на лето

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Каждый ребенок мечтает о своем доме и о своей семье, где все будет так, как он захочет. Но мечты зачастую сбываются вовсе не так, как хотелось. Обычный с виду дом, куда привозят на лето тринадцать детей-сирот, оказывается совершенно необычным Домом. У него тысяча дверей, но из него не так просто уйти. Здесь каждый может обрести то, чего желает, но как эти желания отразятся на тех, кто оказался рядом? Это Дом. Добро пожаловать.
  

День первый

  
  Дом был старый. И серый... Это единственное, что о нем можно было сказать с уверенностью. Дело было, в общем-то, не в том, что у меня были проблемы с описаниями и я не мог подобрать слова - просто дом был... никакой? Стоило отвернуться, и ты тут же забывал не только количество окон и дверей, но даже цвет стен, или такие детали, как наличие у дома печной трубы. Немудрено, что после всех пережитых событий никто из нас не мог толком объяснить, где находился дом, как он выглядел и как его найти.
  Но обо всем по порядку.
  Сперва о взрослых. Как по списку.
  С нами было шесть человек: наш мастер на все руки, он же охранник, он же подсобная сила и главный специалист по изготовлению и употреблению всего, что горит - Федя. Хотя его, разумеется, зовут не Федя, а очень даже Евгений Степанович, но как-то по пьяной лавочке Степаныч поведал нам страшную историю о том, как он в юности заплутал зимой в тайге, и набрел на медведя шатуна. Вопреки логике, обедом для медведя он не стал, а все случилось в точности до наоборот - медведь стал обедом для Степаныча, ну а дети после этого (за глаза, конечно) иначе, как Федя, его уже не называли.
  Помощник начальника столовой в интернате, а здесь - просто главный по всему, что связано с едой - толстая и вредная тетка Мария Георгиевна по прозвищу Авот, которая просто обожала поймать где-нибудь праздно шатающегося воспитанника и посвятить всю его оставшуюся жизнь полезной работе на благо столовой под непрекращающиеся нравоучения, подкрепленные примерами из доблестного прошлого самой Марии Георгиевны. Причем большую часть своих рассказов она начинала с фразы "А вот", за которой следовал очередной яростный пример того, как здорово было раньше, а теперича, конечно, уже совсем не так. Те, кто выжил после таких экзекуций, о проведенных на кухне часах предпочитали не говорить, лишь с криками просыпались по ночам.
  Старшая воспитательница Елена Петровна, сухая женщина шестидесяти лет с мягким голосом и серыми невзрачными глазами имела прозвище Дача. Прозвищем своим она была обязана тем, что большую часть своего времени посвящала рассказам о том, какие именно редкие растения она будет выращивать на даче сразу после выхода на пенсию. Как нам по большому секрету поведал один из ее подручных-воспитателей, которых мы между собой называли "надзирателями", рыжий усатый Андрей Сергеевич, по прозвищу Корней Чуковский (за небывалое сходство с насекомым из известного произведения), Елене Петровне шестьдесят было уже минимум лет пятнадцать, и рассказы про дачу за эти годы не претерпели ни малейших изменений.
  Второй надзиратель, невзрачный малый по имени Валера, прозвища не имел - его имя и так сразу говорило любому ребенку, о ком идет речь. В общем-то, нас он не доставал - на работу ему по большей части было плевать, но среди своих коллег он пользовался дурной славой. Как, опять же по пьяной лавочке, нас просветил Федя, если бы не родственник в городской администрации, Валеру давно бы уже вышибли из интерната за воровство и попытки приторговывать какой-то дрянью среди контингента. Дети в интернате, конечно, так себе клиенты для барыги, денег у нас не было, но любой желающий мог попросить дозу без оплаты, а взамен выполнить какое-нибудь поручение Валеры. Слухи ходили самые нехорошие, но за руку его так и не поймали.
  Такая вот сборная обеспечивала наш покой, уют, безопасность и прочая, прочая. Вратарем в дополнение к великолепной пятерке служила мастер чистоты и гигиены помещений, мадам неизвестного возраста и происхождения, которая называла нас исключительно свинотами, причем в ее исполнении данное слово приобретало чудовищно забавный акцент и звучало как "Свынота". Как ее называли дети, думаю, уточнять нет смысла.
  Теперь о нас. Мы - это тринадцать детей в возрасте от пяти до тринадцати лет. У всех нас была черта, которая нас объединяла: нам некуда было уехать из интерната. Конечно, в интернате было около трехсот детей: Неблагополучные дети, дети с задержкой в развитии, неполные и полные сироты, и еще всякий сброд, который никому особо не был нужен. Но на два летних месяца подавляющее большинство возвращалось домой. Все, кроме нас. Нам возвращаться было некуда. Мы -найденыши, без родины и семьи. Интернат - наш дом.
  Поэтому лето мы проводили в стенах интерната. Это было самое лучшее время: взрослым было не до нас, учиться не надо было, и пусть с территории интерната нам было выходить запрещено под угрозой расстрела на месте - это все равно были два месяца свободы. Я предпочитал проводить их, читая самые разнообразные книги где-нибудь в тихом уголке. Не то чтобы подобное времяпрепровождение как-то отличалось от моей обычной деятельности, но во время учебы найти укромный уголок было почти невозможно, а если тебе и посчастливится, то через пять минут какой-нибудь придурок тебя найдет и выгонит под предлогом, что нормальным людям надо заняться важными делами, а всякие ботаники могут затолкать свои книги себе в интересные места, и лучше это сделать где-нибудь в другом месте. Только летом я мог целый день провести на одном месте, никому не нужный, и никем не трогаемый.
  Это было мое любимое время.
  Но в этом году нас ждала внезапная новость: какие-то высокопоставленные люди из области внезапно озаботились условиями, в которых мы проживаем, и, по прошествии всего лишь пары месяцев, приняли решение о полной реконструкции здания интерната. По факту, конечно, все это вылилось лишь в более или, чаще, менее заметный косметический ремонт наиболее страшно выглядящих классов, коридоров и комнат, но всех "невозвращенцев" (так, с легкого языка Феди, называли детей, которые на лето не возвращались домой) решено было вывезти куда-нибудь подальше, якобы для заботы о нашем здоровье, а по факту, чтобы не путались под ногами. В результате в начале июля нас погрузили в разбитый пазик с выведенной на лобовом стекле надписью "ети" (к которой какой-то остряк уже успел пририсовать маркером букву Й) и повезли в неизвестном направлении.
   Смотреть сквозь пыльное окно на проплывающие за окном пейзажи для детей, которые годами не покидали пределов одного здания, было ужасно интересно. Мы, конечно, имели некоторое представление о том, как живут люди за забором, но увидеть это вживую было совершенно необыкновенно. В итоге всю поездку по городу мы просидели, прилипнув лбами к грязным стеклам автобуса. Когда городские улицы сменились полями и лугами, интереса у нас поубавилось (че там интересного, трава да земля, да изредка какая-нибудь речка-говнотечка, вот невидаль), и самые нетерпеливые уже начали спрашивать, когда же мы, уже, наконец, приедем. На что Валера посоветовал нам закрыть ротовые отверстия, иначе он закроет окна и люки, и устроит нам газенваген. Что такое газенваген, практически никто не знал, но рты, на всякий случай, закрыли. Мало ли.
  Через несколько долгих часов автобус миновал какую-то запущенную деревушку, и, спустя еще четверть часа перевалов по ухабам, наконец остановился. Не обращая внимания на грозные крики Дачи и Чуковского, мы с воплями высыпались из автобуса. Всем, конечно, было интересно, куда нас привезли, но после душных часов поездки главным было просто ощутить твердую землю и свежий, пусть и жаркий, воздух. Так, наверное, чувствуют себя подводники, вернувшиеся на материк. Ну или может быть не так. Я бы, если бы был подводником, наверное, испытывал бы именно такие ощущения.
  Через полминуты, когда первый ажиотаж спал, Лешка Гаранин позволил себе вопрос касательно цели нашего прибытия. Вокруг был только лес и тонкая, теряющаяся полоска дороги, уходящая вверх по склону. Неужто нас, как мальчика-с-пальчик, решили вывезти в лес и оставить тут на съедение?
  Сомнения развеял командный голос Чуковского. Высказав свое мнение об умственных способностях малолетних дурачков, он, в очередной раз вспомнив свою службу в качестве сержанта в десантных войсках, отдал команду кругом, и, обведя нас вокруг автобуса, представил нашим взорам дом, где нам предстояло провести ближайшие два месяца.
  Дом был... никакой. Вот и все первое впечатление. Хотя на нас, как я уже говорил, произвести впечатление было легче легкого. Но вот этот дом никакого восторга у нас не вызвал - вообще никаких эмоций. Только какое-то ощущение, как будто кто-то внимательно, изучающе смотрит на нас. В моей памяти всплыла фраза, которую я где-то слышал: если всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя. Дом, конечно, на бездну не очень похож, но потом, вспоминая, я говорил себе, что ведь уже тогда понял, что что-то с домом не так.
  Хотя, конечно, это неправда.
  
***
  Остаток первого дня мы посвятили ликбезу по правилам поведения (часовому на посту запрещается: пить, курить и так далее по списку); экскурсии, во время которой мы узнали, где у нас кухня, столовая, лекционный зал, он же кинозал, он же библиотека, он же много чего еще, туалет на первом этаже (для взрослых), спальни для взрослых (опять же, на первом этаже), спальни на втором этаже, (мальчики налево, девочки направо), два туалета с умывальниками и душевыми возле лестницы, одна пустая комната в конце коридора и большой холл, пустой, за исключением древнего продавленного кресла, когда-то, вероятно, обшитого красной тканью, а сейчас равномерно серого от пыли и грязи. На это кресло неодобрительно покосилась Дача, шепнув Степанычу, что надо бы помочь этому реликту покинуть дом и упокоиться где-нибудь в тихом месте. И сделать это желательно сейчас. Побурчав что-то в ответ, Степаныч переглянулся с Чуковским, тот пожал плечами, и что-то тихо ответил Степанычу. Я расслышал лишь "че сразу-то", хотя его реплика была куда длиннее и обстоятельнее. Степаныч, однако, аргументам не внял, и яростно зашептал в ответ, помянув в своей речи "жеваного дрища", и что он на одном поле с ним не сядет. Так и не придя к консенсусу, они вернулись к общей процессии в рамках экскурсии по нашему обиталищу. Над нами был чердак, куда вход был строго-настрого запрещен, и Дача лично проверила висячий замок на двери, пообещав Феде всевозможные кары, если ключ каким-либо образом окажется у детей. Федя в ответ клятвенно пообещал, что отстоит ключ ценой своей жизни. Надо будет потом, все же, позаимствовать у него ключик (благо пока он спит пьяный, можно хоть на голове у него прыгать, все равно не проснется) и заглянуть на чердак. На чердаке в старых домах всегда много интересного.
  В спальнях стояли железные продавленные кровати, на которых, судя по всему, спали еще солдаты Наполеона, и тумбочки, в которых еще отцы солдат Наполеона хранили свои пожитки. Держались они явно на какой-то волшебной силе и готовы были развалиться в любой момент. Любой момент настал, кстати, очень быстро, когда Яша Гаркуша со свойственной ему молодецкой удалью рванул дверцу ближайшей тумбочки. Тумбочка ответила ему "кря", и отдала дверцу без боя. Недоуменно повертев трофей в руках, Яша осторожно прислонил ее на место, уже мысленно представляя, какими эпитетами его наградит Федя, когда узнает, что ему предстоит чинить данную рухлядь.
  Как нам поведала Дача, некие волонтеры уже провели операцию "Зачистка", вычистив и убрав вековые залежи грязи из нашего дома, но остаток работ и поддержание чистоты лежало на наших хрупких плечах, ну и на совершенно не хрупких плечах Свыноты. В результате, до ужина из чая и овощного рагу, а также после него, почти до отбоя, мы с тряпками в руках приводили свои спальни и весь второй этаж в надлежащий вид. Лозунг "Чистота - залог здоровья", бесконечно повторяемый Валерой, оставленным за старшего, заколебал нас значительно сильнее бесконечной пыли и не оттираемых пятен, так что команду "Приготовиться к отбою" от Чуковского мы приняли с небывалым энтузиазмом. После вечерней поверки, расчета и прочих армейских придурей Корнея мы наконец разбрелись по спальням. Восемь человек - в мужскую, и пять - в женскую. После такого насыщенного дня спать, разумеется, никто не собирался, всем хотелось обсудить новый дом и высказать свои соображения относительно того, как лучше провести ближайшие два месяца.
  Именно поэтому через пять минут все дружно храпели.
  

День второй

  
  Наутро, после побудки, короткой зарядки на свежем воздухе и водных процедур, мы сидели в столовой. Все были какими-то помятыми, не выспавшимися. Я лично просыпался раза три за ночь от скрипов, и один раз, когда кто-то ходил за дверью. На шаги наших воспитателей это не было похоже, их звук я выучил за долгие годы, но мало ли, как они звучат на новом месте. Судя по всему, я был такой не один - зевали все вокруг, включая Дачу и Федю. Завтрак проходил в тишине, все молча ковыряли ложками в тарелке. Никто не желал признаваться, что любит манную кашу (что, несомненно, свидетельствовало о том, что любитель не вышел из ясельного возраста), поэтому все вяло переглядывались, ожидая конца завтрака. Как назло, каша получилась весьма удачной, даже без комков, и оставлять ее было жаль. Но общественное мнение превыше плотских потребностей. В результате сытым из-за стола вышел только пухлощекий Валя Половинкин, которого общественное мнение волновало мало в силу и без того невысокого положения в местной иерархии. Привычно пропустив мимо ушей комплименты в виде "жиробаса" и "толстожопого", он вместе со всеми вышел в коридор и побрел в сторону лестницы. День обещал быть жарким, и нам был обещан приятный сюрприз, если будем себя хорошо вести. Поскольку сюрпризами мы не были обласканы, до обеда все вели себя тише воды ниже травы, и даже на скучнейшем фильме про какого-то подводного деда все сидели молча, пытаясь скрыть зевоту. Поведением нашим Дача осталась довольна, если не считать того, что Таня Барамзина на обеде ухитрилась уронить на себя тарелку с горячим супом. Отделавшись легкими ожогами и значительно более тяжелыми нотациями от Авота, обещанный сюрприз она пропустила. Как оказалось, в паре сотен метров от дома, за деревьями скрывалось совершенно чудесное озеро с теплой прозрачной водой. До самого вечера мы купались и отдыхали на берегу, и даже тот факт, что никто из нас толком не умел плавать, и бесконечный гундеж Дачи о том, чтобы никто не заплывал дальше двух метров от берега, не могли испортить нам удовольствие.
  В дом мы возвращались "уставшие, но довольные", как писали в своих сочинениях пионеры со скудной фантазией. Когда из-за деревьев уже показался дом, идущий передо мной Яшка толкнул Ваню Шушина локтем в бок, и взволнованно зашептал:
  - Видел? Вон там, в окне?
  - Че ты толкаешься, дятел? Кого видел?
  - На втором этаже. Вроде смотрел кто-то на нас.
  - Ну и что? Свынота, наверное, - худосочный Ваня явно не был в восторге от близкого знакомства с локтем Яши, и предмет диалога его не заинтересовал.
  - Да неее, пацан какой-то. Я те говорю.
  - Блин, ну значит Валера там был. Отвали, слоняра.
  Всю оставшуюся дорогу Яша не отрывал глаз от окон второго этажа, недоуменно шепча "вроде не Валера" и "вроде не показалось", и, разумеется, не увидел выступающего над тропой корня, в результате контакта с которым с грохотом полетел на землю, после чего из него разом вылетели и дыхание и все посторонние мысли. И правильно, если у тебя одна извилина, не надо ее нагружать сложными мыслями. Думать надо о вещах приземленных, например, как двигать ногами и в какую дырку совать ложку с едой.
  Это важнее.
  
***
  В эту ночь, заранее договорившись с девчонками и дождавшись, пока Валера, пожелав спокойной ночи, свалит вниз, мы открыли дверь и собрались все вместе в нашей спальне, сев по двое на кроватях и накрывшись одеялами. Даже маленькая Маша Долина, которую иначе как Мышка никто не называл, была тут. Ночь - время ужасов и кошмаров. Мое время.
  - Давай, Очкастый, вещай, - напутствовал меня Леша Гаранин. Мы с ним, в общем-то, ровесники, но он среди нас главный - он в интернате пользуется авторитетом, и наравне общается даже со старшеклассниками, не потому, что сильно здоровый, а потому что по правильному смелый и умный. Ну, так про него воспитатели говорят. По мне, он просто сильно до фига о себе думает, но мне, по большому счету, плевать. Сейчас я тут главный. Я взял у Лешки фонарик, поднес к своему подбородку и начал:
  -Слушайте внимательно, детишки. Вы ведь крепко спите, и все пропустили. А прошлой ночью вам лучше было бы не спать, и я вам поведаю, почему.
  Я приподнялся с кровати в темноте. Какой-то скрип разбудил меня. Я потянулся к тумбочке, чтобы взять часы, и с трудом различил время: 2:45. Вы все сладко сопели, один я проснулся. И был крайне этим недоволен. Забыв, что заставило меня проснуться, я отвернулся к стене и поудобнее устроился в постели, когда звук раздался вновь - глухое шлепанье шагов на чердаке, прямо надо мной, громкое и намеренное. Как будто кто-то разгуливает наверху и хочет заявить о своем присутствии. Я подскочил, сердце мое бешено стучало. Кто-то был на чердаке.
  - Ну это, наверное, Федя по пьяни забрел на чердак за чем-нибудь? - задал вопрос Гаркуша. На него тут же с разных сторон обрушился яростный шепот с различными предложениями закрыть рот. Я выдержал паузу, и продолжил:
  Шаги стихли. Я сидел на кровати, было темно, только через щель между шторами проникал свет луны, освещающий лишь узкую полоску комнаты и дверь. Я прислушался, и решил, что мне показалось. Я опять лег, и попытался уснуть. Шлеп! Снова раздалось сверху. Я решил выяснить, что же это такое, кто же мешает мне спать. Я тихо встал, и вышел в коридор. Там тоже было темно и тихо. Я прошел по коридору до лестницы... Дверь на чердак была закрыта на замок. Кто бы ни был на чердаке, он попал туда не по лестнице.
  Я задержал дыхание, прислушиваясь. Ничего. Тишина. Я вздохнул с облегчением. Наверное, мне почудилось - когда ты один в темноте, часто мерещатся разные звуки. Усмехнувшись, я пошел обратно и вернулся в кровать.
  Я едва закрыл глаза, когда снова раздалось шлепанье - такое же громкое, как раньше, но на этот раз ближе к центру комнаты. Шлеп. Шлеп. Боясь шевельнуться, я задержал дыхание, и услышал кое-что еще.
  Дверь тихо скрипнула. Я повернулся, дверь была приоткрыта, но там никого не было.
  Шлеп.
  Я нырнул под одеяло, желая лишь, чтобы я уснул и все кончилось.
  Шлеп.
  Звуки раздавались уже надо мной. Дрожа, я выглянул из-под одеяла, и...
  Бах! Дверь распахнулась, и зажегся свет. Половина мальчишек и почти все девчонки с воплями попадали кто куда. Эффектное, конечно, завершение истории, но нам конец.
  В дверях, в своем неизменном ночном махровом халате стояла Дача, и ее взгляд не предвещал нам ничего хорошего. После пятиминутной лекции о правилах поведения и событиях, которые происходят с теми, кто эти правила нарушает, она проследила за тем, чтобы девочки покинули нашу спальню, и, сообщив, что не желает слышать ни звука, выключила свет.
  М-да. Утром будет продолжение банкета, сомневаться не приходится, пятью минутами Дача явно не удовлетворена, как и любая женщина. Ну да ладно, завтра будет завтра. Хотя на озеро нас могут и не пустить. Жаль.
  Под эти невеселые мысли я погрузился в сон. Снилась мне какая-то лабуда, про то, как мы с Леной Колесовой, симпатичной рыжеволосой собраткой по несчастью (или так не говорят?), почему-то вдвоем, сидели на берегу озера, и смотрели на закат, и она была довольна тем, что сидит там со мной, и она повернулась ко мне, и смотрела на меня своими удивительными зелеными с крапинками глазами, и потянулась ко мне, и...
  - ААААА!
  Резкий визг заставил меня вскочить. Я проснулся уже тогда, когда стоял на ногах, между кроватью и дверью. Было темно, ночь была в разгаре. Кричала какая-то девчонка. Рядом со мной уже стояли Леша Гаранин и Ваня Шушин, недоуменно переглядываясь. Потом Леша, оправдывая свою репутацию, решительно двинулся вперед, открыл дверь и вышел в коридор. Мы двинулись за ним.
  Дверь в девчачью спальню тоже была открыта, оттуда выглядывали Лена и Аня Масловская, полная девочка с коровьими глазами, которая постоянно бегала за Ваней Шушиным. Смотрели они, однако, не на нас, а в сторону лестницы. Оттуда опять раздался душераздирающий визг, и мы всей толпой бросились в холл.
  За углом, прижимаясь к стене, сидела Мышка, и, задыхаясь, смотрела в темный угол, в котором стояло продавленное кресло. Лена тут же бросилась к ней, схватила за плечи, и начала задавать вопросы:
  - Что случилось? Где? Кто? Что?
  Мышка в ответ лишь сипела, и не отрывала взгляда от кресла.
  - Все, все, все хорошо,- Лена прижала Мышку к себе, и осуждающе обвела взглядом детей, столпившихся вокруг. Снизу раздались быстрые шаги, и по лестнице почти слетела Дача в сопровождении Феди. Окинув тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом столпившихся детей, она присела к Лене, резким движением отодвинула ее от Мышки, внимательно осмотрела ее, и, не обнаружив никаких внешних повреждений, внезапно улыбнулась, и повторила движение Лены, прижав Мышку к себе. Потом отстранилась, и спросила:
  - Что случилось? Не бойся, маленькая, все позади.
  Мышка вдруг зарыдала и закрыла лицо ладонями. Потом, подняв мокрую мордашку на Дачу, она дрожащим, заикающимся голосом произнесла, указывая на кресло:
  - Там, там... Я в т-т-туалет пошла, а потом, когда назад шла, услышала, п-п-повернулась, а там... сидит, и улыбается, так... такой страшный...
  Дача заметно расслабилась, погладила Мышку по голове, и ласково произнесла:
  - Все уже прошло. Тебе показалось, там никого нет. Все, успокаивайся. Лена, сбегай вниз, в нашей спальне, в моей тумбочке, стоит пузырек с пустырником, тащи его сюда. Аня, солнышко, проводи Машу в постель. Так, а вы живо по кроватям! - наконец Дача обратила свое внимание на нас. Мы понуро побрели в сторону спальни. Войдя в комнату, мы, однако, не стали закрывать до конца дверь, а, столпившись у нее, стали ждать развития событий. Дождавшись, пока мы вернемся в спальни, Дача повернулась к Феде, все это время сохранявшему торжественное молчание, и злобно зашипела:
  - Я тебе когда сказала выкинуть это кресло? Что, опять залил зенки, ничего не помнишь? А?
  Да ты даже сейчас пьяный! Скотина! Вернемся в город, уволю по статье! Допрыгаешься, дятел!
  Почему Степаныч вдруг стал дятлом, было очень интересно. С трудом сдерживая смешки, мы ждали ответной речи. Обычно Федя за словом в карман не лез, но тут он лишь выпучивал глаза, переводил взгляд с кресла на возмущенную Дачу, и открывал-закрывал рот. Выглядел он совсем не как дятел, скорее напоминал сома, вытащенного на берег. Наконец, после очередного закрытия рта, он собрался с мыслями, и пробормотал:
  - Дак я еще вчера... Кресло это, вчера еще его... я... Вчера...
  -Че вчера, че вчера-то? Мозги уже пропил! У меня что, глюки, по-твоему? И кресла тут нет?
  - Да есть, но я же вчера еще...
  - Вон с глаз моих! Чтобы завтра утром первым делом выкинул его. Скотина! Спасибо, Лена. Пойдем, уложим Машульку спать, и сами ляжем.
  Взяв из рук вернувшейся Лены пузырек с лекарством, она в последний раз злобно посмотрела на Степаныча, и, положив руку на плечо воспитанницы, вошла женскую спальню.
  Убедившись, что представление окончено, мы тоже закрыли дверь, и, переглянувшись, побрели к кроватям. Несмотря на резкую побудку, глаза у всех слипались, и обсуждать ночное происшествие мы начали только утром. Моими последними мыслями перед сном были тщеславное удовлетворение от осознания того факта, что мой талант рассказчика возымел такой эффект (пусть даже на шестилетнюю Мышку, но все-таки), и робкая надежда на то, что прерванный на самом интересном моменте сон возобновится.
  
  

День третий

  
  Вопреки опасениям, никаких репрессий со стороны Дачи на следующий день не последовало. Мышка утром была бодра и весела, Федя, кряхтя и ругаясь, стащил злосчастное кресло по лестнице и утаранил его куда-то в сторону озера. На завтрак были сосиски с макаронами, на которые общественное мнение не распространялось, поэтому весь народ с удовольствием шевелил челюстями, заряжаясь энергией и позитивом на грядущий день.
  День, однако, не радовал, в частности, не радовала погода. С самого раннего утра моросил дождь, и даже зарядку обычно не допускающий исключений Чуковский соизволил провести в пустой комнате на втором этаже. Сразу после завтрака нас препроводили в лекционный зал, где мы с немалым удовольствием поспали под вторую серию невероятно веселых приключений подводного деда и его команды. После обеда погода ничуть не улучшилась, поэтому ни о каком походе на озеро речи идти не могло, и после короткого совещания вторую половину дня решено было посвятить продолжению обустройства нашего жилища. Под чутким руководством Феди мужская часть нашего дружного коллектива чинила, подтягивала, подшаманивала, под-чего-еще-только-не-делала с разваливающейся мебелью, приводя ее в божеский вид. Не могу сказать, что мы достигли особых успехов в борьбе с разрухой в отдельно взятом доме, но время провели довольно весело. Особо отличился Гаркуша, богатырским движением сломав отвертку в процессе починки дверцы от родной тумбочки. В ходе десятиминутной лекции, содержание которой кратко можно было выразить известным тезисом "Сила есть - ума не надо", я обогатил свой лексикон такими словами, как хухря, ендовочник и пендельтюр, сделав мысленную заметку по возвращении в город все-таки выяснить, что же эти самые слова обозначают. Ужин порадовал нас куриными бедрами, вопреки обыкновению каждому досталось по полноценному участку куриной нижней конечности, чему был несказанно рад даже Шурик Матросов, обычно к еде имеющий крайне равнодушное отношение. Он откуда-то нахватался непонятных убеждений касательно того, что все земное - тлен, и стоит относиться ко всем окружающим событиям равнодушно, не выражая своего отношения. Ну что-то в этом духе. Шурик не мастер выражать свои мысли, а я в этом предмете не шарю, ибо не имею особого интереса. Но как по мне - полная дурость. Так ведь совсем неинтересно, когда все вокруг никакое. А вот женится он, ну или замуж выйдет, кто знает, что там у него в голове, и что тогда? Спрашивает его жена: как тебе, Саша, ужин? А он ей: а никак. Спрашивает она его: Саша, как тебе моя новая прическа? А он в ответ: никак. Такими темпами его хладный труп со следами насильственного забиения тупым плоским железным предметом будет представлять собой экспонат местного музея "Как не надо жить".
  Ладно, это я увлекся. Вообще, растекаться мыслью по древу - мое любимое времяпрепровождение. Все равно занять свободное время больше нечем, вот и приходится забираться в дебри собственного разума. Там интересно, только одиноко слегка. Но найти себе душу, страдающую теми же отклонениями, что и я сам, пока не удалось. Даже Лена Колесова, в общем-то, была выбрана мной на роль фантазии исключительно благодаря внешности, но вряд ли она бы согласилась отправиться со мной в дебри моего воспаленного мозга. Так и заявила бы: там грязно, темно, и вообще, приличным девушкам нечего делать в подобных местах. Так что я готовлюсь морально провести жизнь в гордом, но от этого не менее унылом одиночестве.
  Пребывая в обычном для меня обреченно-решительном настроении, после ужина я по просьбе маленького, и оттого временами чудовищно надоедливого Вовы Тытаря спустился вниз, дабы забрать забытую им в лекционном классе новую игрушку. На берегу озера он нашел странного вида деревянную загогулину, похожую одновременно на осьминога и вывернутого человека. На все мои крайне логичные и аргументированные просьбы отвалить от меня и сходить самостоятельно, он лишь начал ныть, что после моей истории боится ходить один мимо лестницы на чердак. Зная по прошлому опыту, что если не выполнить желание надоедливого маленького уродца, он заревет, чем привлечет внимание возмущенной общественности, и не желая выступать в роли жертвы суда Линча, я вздохнул, и поскакал вниз по лестнице. Во взрослой мужской спальне шел какой-то движ, судя по разгоряченным голосам и звону стекла. Я решил на минутку задержаться возле двери, типа шнурок завязать, а на самом деле в попытке выяснить что-нибудь интересное. Попытка успехом не увенчалась: почти сразу дверь открылась, и на меня злобно воззрился красноносый Валера.
  - Ты че тут трешься, лещ?
  Почему он назвал меня лещом, было решительно неясно. Я на рыбу вроде совсем не похож. Впрочем, выяснять подробности валериных ассоциативных рядов у меня никакого желания не возникло.
  - Забыл кое-что в классе. А тут шнурок завязываю.
  - Ага, шнурок. Двигай отсюда, пока я тебе шнурок на шее не завязал.
  Тут из комнаты его окликнул невнятный голос, методом исключения определенный как голос Чуковского. Он пытался выяснить причину задержки в принятии очередной порции живительного нектара и призывал своего коллегу по опасному бизнесу возобновить возлияния. Бросив на меня последний злобный взгляд, Валера захлопнул дверь.
  И чего у него вечно угрозы какие-то убийственные? Маньяк, блин. Раздумывая, кому можно пожаловаться на угрозу, я дошел до лекционного класса, и зашел внутрь. Окна после утреннего сеанса были плотно занавешены, и я пощелкал выключателем, желая призвать бога огня для того, чтобы он осветил мой путь. И... ничего.
  Припомнив одно из любимых Фединых выражений, а именно философское в данной ситуации "хер на рыло", я прошел к центральному окну и отдернул тяжелую штору. За окном опять начался дождь, и на улице было темно, поэтому светлее в комнате не стало. Шмыгнув носом (холодно, блин) я обернулся, и попытался вспомнить, где именно сидел Тытарь. Вроде тут? Или за третьей партой? Подойдя к ряду парт, я начал осматривать столешницы и сиденья в поисках Кривого Человека, как я обозвал странную Вовину игрулину. На столе нету, и под столом нету. Самым разумным в моей ситуации было подняться наверх, объяснить Вове, что игрушку найти не представляется возможным по причине полного отсутствия освещения в зоне поиска, и ему придется подождать до утра. Только представление возможных последствий в виде хнычущего все сильнее Тытаря, и осуждающих взглядов окружающих... Вот Лена Колесова негодующе качает головой, а Леша Гаранин делает шаг вперед и говорит:
  - За неисполнение гражданского и товарищеского долга предлагаю лишить Очкастого статуса гражданина интерната и приговорить его к моральной смертной казни через круглосуточные нотации от Авота вплоть до полного разжижения мозга...
  Покачав головой, я отогнал мысли о вредных общественных инициативах, и возобновил поиски. Поочередно осмотрев все столы, вплоть до тех, за которыми вообще никто не сидел, я констатировал факт, что игрушки тут нет. Мог он ее забыть где-то еще? Да запросто. Что ж, пора вернуться, и встретить свою судьбу лицом. Но как же неохота слушать его нытье. Ладно, еще раз посмотрю, и все.
  Внимательно осматривая каждую парту, я шел вдоль ряда по центру комнаты. В какой-то момент я понял, что натурально замерз, я весь покрылся гусиной кожей и уже начинал дрожать. Что за дела, за окном вроде как июль?
  Выпрямившись, и поднеся правую руки к лицу, я начал дышать на ладони в попытках согреться. После очередного выдоха я поднял глаза, и замер.
  На столе, возле телевизора, стоял Кривой Человек. Надо мной кто-то явно издевается, потому что когда я зашел в комнату, стол был первым, на что я посмотрел. И там не было никакой игрушки. Шутка в стиле Ваньки Шушина, этот придурок вечно пытается прикалываться над окружающими. Только надо быть ниндзей, чтобы бесшумно прокрасться за мной в комнату и подложить дурацкого Кривого Человека так, чтобы я ничего не заметил. Я хоть и в очках, но глаз как у собаки и нюх как у орла. Мимо меня не проскочишь.
  В спальню я ворвался почти бегом. Кинул игрушку Тытарю, обрадованно что-то завопившему, и подошел к Шушину.
  - Дурацкая шутка. Я тебе вроде ниче плохого не делал.
  Недоуменно подняв брови, он пару секунд на меня смотрел, а потом ответил:
  - Мои шутки всегда удачны.
  - Это ведь ты его подбросил. Кривого Человека.
  - Какого человека? Ты вообще о чем? - Ваня начал подниматься с кровати. - Куда подбросил?
  - В лекционный класс. На стол. Внизу. - Я начал заливаться краской, понимая, что несу какой-то бред. Сзади, видя намечающийся конфликт, подошел Гаранин, вытирающий голову полотенцем, и обратился к Шушину:
  - Вань, все в порядке?
  - Да пристал ко мне с какой-то фигней. Хрен его знает, несет какую-то чушь.
  У меня кровь застучала в ушах. Я, может, и не высказывал свои мысли достаточно связно, но и чушь не несу. Он ведь специально так говорит, чтобы Гаранина против меня настроить. Лешка, как и ожидалось, пошел у него на поводу, и, взяв меня за плечо, потянул назад со словами:
  - Очкастый, иди погуляй.
  Задохнувшись от возмущения, и не найдя ответа, я мог лишь смотреть на Гаранина. Тот спокойно, даже отстраненно ждал. Через несколько секунд я все-таки чуть успокоился, и задал вопрос:
  - Зачем ты так, Леш? Ты же меня знаешь, я фигней не страдаю.
  Гаранин в ответ лишь пожал плечами:
  - Раньше это было так, Очкастый. А теперь - хрен его знает, чего от тебя ждать. Иди.
  Повернувшись и опустив плечи, я и впрямь пошел. А что мне оставалось?
  Уже после отбоя, я лежал в своей постели, и думал о том, что произошло между мной и Гараниным. Мы ведь раньше были не разлей вода, везде вместе. До того самого случая. И ведь я до сих пор не могу понять, почему Лешка себя так ведет с тех пор. На мой взгляд - пустяк, полная дурость. Подумаешь, подарил открытку девчонке от его имени. Я же знал, что она ему нравится. И что он ей нравится - тоже знал. Ну и помог двум одиноким сердцам обрести единство, так сказать. А Лешка после этого со мной общаться перестал.
  Под шум дождя за окном я сам не заметил, как задремал. Внезапно вынырнув из забытья от какого-то резкого звука, я открыл глаза и решил посмотреть время. Повернувшись к тумбочке, я замер с протянутой рукой. В тишине я слышал, как бешено колотится мое сердце. На моей тумбочке стоял и смотрел на меня Кривой Человек. Внезапно накатила злость: ах так, хотите меня затравить? Фиг вам. Я смахнул Кривого с тумбочки куда-то под кровать Гаркуши, и произнес в пространство:
  - Не смешно.
  Вот так-то. Вам меня не напугать.
  Потом посмотрел на часы - без пяти четыре. Кретины.
  После чего решительно повернулся на бок и уснул.
  
  

День четвертый

  
  Разбудил меня громкий спор между Лешей Гараниным и Ромой Бортником. Мелкий Рома что-то горячо доказывал Гаранину, а тот отделывался лишь репликами. Чисто из вредности, помня о вчерашнем, я громко сказал:
  - Хорош орать, спать не мешайте.
  Однако, спать уже не хотелось. Что случилось, неужели я выспался? Давненько такого не было. Обычно просыпался я уже ближе к завтраку. Резко сев и откинув одеяло, я посмотрел по сторонам. Все уже были на ногах, я проснулся последним. Солнце ярко светило, и в комнате было ощутимо, не по-утреннему жарко. По привычке первым делом схватив часы, я нацепил их на левую руку... а потом поднес их к лицу. 9:41. Пару секунд я недоверчиво смотрел на циферблат, потом приблизил часы к уху. Идут. Тогда какого фига? Где Корней с его зарядкой? Ну ладно Корней, он после вчерашнего мог и вовсе не проснуться, но где Дача, где Авот? Эти-то точно не позволили бы нам спать до полудня. Как выяснилось, именно данный факт стал предметом спора Бортника и Лешки. Бортник уже успел сбегать вниз, и теперь делился новостями. Из его невнятной речи с постоянным проглатыванием окончаний мы узнали, что внизу никого нет, и вокруг дома никого, и на чердак замок закрыт, а внизу все выглядит так, как будто взрослые только встали и даже постели за собой не заправили, а потом все взяли и внезапно провалились прямиком в ад. В последнем утверждении у меня были некоторые сомнения, главным образом связанные с тем, что я сомневался в наличии самого места с таким названием. Хотя для Авот, например, там явно отдельный котел с глухим чертом в качестве надсмотрщика.
  По итогу, Гаранин отдал команду одеваться и чистить зубы, а сам, быстро натянув шорты и футболку, пошел вниз узнавать, что случилось. С собой он позвал Гаркушу для солидности, ну а я пошел сам, благо меня звать было не надо, я сам приходил. По пути мы заглянули в комнату к девчонкам, там тоже все уже проснулись, но отнеслись к позднему подъему значительно более философски, сделав рациональный вывод, что без них не начнут, а если побудки нет, то так и надо. После краткого обмена мнениями и смехуечками на тему того, куда могли пропасть все взрослые разом, к нашей процессии присоединились делегаты от женской части общества в лице Лены и долговязой Жени Рудневой (она ростом была даже выше Гаркуши, и на построениях в средней группе всегда стояла первой), и мы побрели вниз. Спустившись на первый этаж, мы обнаружили там ровно ту картину, которую описывал Бортник. Тишина и спокойствие. Поочередно проверив спальни, лекционный зал, столовую, кухню (в которой было непривычно холодно и пусто), мы констатировали факт: надзорные органы в лице взрослых куда-то испарились.
  - Ну и куда они подевались? - озвучил занимавший всех вопрос Гаркуша.
  Подавив желание сострить на тему очевидных вопросов, которые можно и при себе оставить, я всерьез задумался. Все-таки происшествие из ряда вон, где это видано, чтобы тринадцать оболтусов - и без охраны? И не похоже, что взрослые куда-то делись организованно, действительно, складывалось ощущение, что все просто встали среди ночи и ушли. Как в сказке про Гамильтонского Крысолова, только там были дети, а тут наоборот.
  - Классический сюжет про детей, которых завели в лес и бросили там на произвол судьбы. Как Мальчика-с-пальчик или Гензеля и Гретель. Очевидно, в администрации области приняли решение, что дети без родственников никому не нужны, и от нас решили избавиться таким вот способом.
  Ответом на мою реплику стало гробовое молчание. Да ладно, что вы, шуток не понимаете?
  - Я ж пошутил.
  - Не до шуток, Очкастый, - Леша не упустил случая припомнить мое прозвище. - У кого какие идеи?
  Я, подражая Шерлоку Холмсу, выдал гениальное, на мой взгляд, умозаключение:
  - Либо взрослые и впрямь хотели нас бросить, и ночью, побросав все вещи, отчалили; либо их всех похитили инопланетяне в промежуток между одиннадцатью и пятью часами ночи.
  Снова ощутить себя центром внимания на этот раз было даже приятно. Так-то, знай наших.
  - Почему между одиннадцатью и пятью? - ласково поинтересовалась Лена. Судя по голосу, она заподозрила, что мой мозг окончательно воспалился и я сейчас упаду на землю в припадках.
  - Потому что в одиннадцать был отбой и Валера был на месте, а в пять просыпается Авот и идет готовить завтраки. А на кухне холодно и пусто, там явно никто ничего не делал. Значит, в пять часов никого уже не было.
  - Ребят, это все здорово, но что мы-то делать будем? - жалобно протянула Женя. Как по команде, все уставили свои взоры на Гаранина. Тот пожевал губы, покашлял и ответил:
  - Все по графику. Сейчас будем завтракать. Если нас бросили - пусть им будет хуже.
  Кто были мифические они, уточнять не требовалось. Но Женя высказала последний довод, который, признаться, беспокоил даже меня:
  - А вдруг с ними... ну, со взрослыми, беда? Мы же должны им помочь?
  - Какая беда, Жень? И чем мы можем помочь?
  - Ну не знаю, мало ли... Может, кому-то стало плохо, и его унесли в деревню.
  - Ага, всем селом, - выдал я невольный каламбур. - А нам ни слова не сказали, чтоб мы не беспокоились. Никуда бы они не пошли, вызвали бы скорую по телефону, и все.
  - Ну или Федя пошел в деревню за добавкой, а остальные пошли его выручать, когда он не вернулся?
  В моей голове начали раскручиваться картины, как Федю местные аборигены привязывают к столбу и собираются вершить над ним сатанинские ритуалы, а ограниченный контртеррористический контингент под руководством опытного десантника Чуковского, лежа в темноте, ждет сигнала к атаке... Помотав головой, я отбросил дурацкие мысли.
  - Не знаю, - ответил Гаранин. - Но в одном ты права. В деревню смотаться надо. Вдруг и впрямь чего знают.
  - И кто пойдет? - задала вопрос Лена. Лешка опять призадумался, и когда я уже готов был предложить свою кандидатуру на столь самоубийственную миссию, ответил:
  - Я сам. Лен, пойдешь со мной?
  Лена слегка порозовела, и кивнула.
  Через пять минут, после коротких сборов, мы все собрались в холле первого этажа, и Гаранин проводил инструктаж.
  - Ребят, все по графику и без самодеятельности. Сейчас позавтракаете тем, что готовить не надо, и идите смотреть кино. Из дома не выходить, между собой не ссориться. Мы быстро. Старший... - тут он замолчал и задумался, переводя взгляд с меня на Гаркушу, потом на Шушина и снова на меня.
  - Старшая Женя Руднева. Слушайтесь ее как меня. Все, мы быстро. Дверь закройте.
  Проводив нашего вождя и его подругу как в последний путь, мы и впрямь закрыли дверь, и теперь столпились вокруг Жени, ожидая четких указаний. Для Жени подобная ответственность была явно в новинку, и она обводила нас взглядом, видимо, в поисках подсказки. Так и не дождавшись ее (я, конечно, мог бы помочь ей порулить, но, раз Гаранин меня старшим не оставил, то и я ничего делать не буду, ибо нефиг), Женя наконец выдавила из себя:
  - Эээ... моем руки и идем в столовую.
  После шумной толкотни в умывальнике (тяжело помыть руки сразу всемером над одной раковиной) мы неорганизованным стадом скатились вниз и почти бегом ворвались в столовую. Каждый поспешил занять излюбленное место, но после короткой паузы до нас дошла очевидная истина: при всех своих недостатках, Авот имела одно крайне важное достоинство - на каждом приеме пищи тарелки с едой уже стояли на своих местах, когда мы посещали сие богоугодное помещение для подкрепления своих туловищ . Сейчас искать пищу для низменного тела нам предстояло самостоятельно. Все опять обратили свои взоры на Рудневу. Она побледнела, и смотрела на меня. Я с вызовом смотрел ей прямо в глаза, всем своим видом давая понять: ты старшая, ты и отвечай. Постепенно ее взгляд стал невыносимо жалостливым, и что-то внутри меня не выдержало. Я поднялся, подошел к ней и сказал:
  - Пойдем на кухню, посмотрим, че там как.
  Она с облегчением повернулась и пошла за мной. На пороге двери на кухню она обернулась и строго, подражая Даче, сказала:
  - Сидите на местах! Мы скоро вернемся.
  Эффекта, впрочем, ее слова не возымели ни малейшего: в столовой уже разгорались жаркие дискуссии на тему того, куда делись взрослые, Мышка захныкала, а Половинкин начал носиться вокруг стола за Шушиным, который в очередной раз ловко потрепал того за пухлую щечку. Ладно, чем бы не тешились, лишь бы не вешались.
  На кухне царила все та же тишина и прохлада, нарушаемая лишь гудением холодильника. Переглянувшись с Женей, я выдвинул очевидный тезис:
  - Кашу варить не будем. Долго, да я и не умею. Лучше лапшу с сосисками.
  - А лапшу умеешь?
  - А чего там уметь-то? Вода, соль, лапша. Главное только вовремя вытащить.
  Шутку она явно не поняла, ну да бог с ней. Вытащив из-под стола большую кастрюлю, литров так на десять, я залил ее водой на три четверти, и взгромоздил на плиту. Накрыл крышкой, полез по шкафам в поисках соли и непосредственно макаронных изделий. Похлопав дверцами, я вдруг понял, что Женя так и стоит, глядя на меня.
  Уставившись на нее в ответ, я вдруг догнал.
  - Так. Бери кастрюлю поменьше, наливай воды, ставь на плиту. Потом сосиски из холодильника, и режь поштучно. По две на брата. И на сестру тоже по две.
  Женя с явным облегчением начала шевелиться. Покачав головой, я вернулся к поискам. Так, это сахар, а вот это соль. Где там ложка? Сколько соли-то сыпать... Женя явно не в курсе. Хм, в Италии раньше варили макароны на морской воде, а соленость морской воды 35 грамм на литр... В ложке 20 граммов, в кастрюле 10 литров... Где-то после четырнадцатой ложки соли я заподозрил неладное, и принял волевое решение соление прекратить. В конце концов, соль есть на столе, кому несолено, тот пусть сам о себе заботится. Женя тем временем уже успела порезать связку сосисок на отдельные составляющие, и снова ждала моих чутких указаний. Мысленно вздохнув, я сказал:
  - Как вода закипит, бросай в воду.
  - Солить не надо?
  Поразмыслив, я решил, что не стоит. Опять же, на столе есть соль, и если...
  - Не надо. Пока вода закипает, бери хлеб, режь. Доска возле раковины, там маркировка "Х" должны быть, нож тоже там бери.
  Проследив, что Женя понимает, с какого конца надо браться за нож, я вернулся к лапше. Нас одиннадцать человек, но Гаранин с Леной тоже наверняка захотят есть, когда вернутся. Поколебавшись, я отринул недостойное устремление оставить Гаранина без завтрака, и начал отмерять лапши на тринадцать человек. Так, в той же книге про итальянскую кухню было написано, что порция на взрослого - сто граммов. На ребенка... Ну, Гаркуша с Половинкиным жрут так, что многие взрослые позавидуют, а Мышка на то и Мышка, что ест ползернышка... Усреднив дозу до килограмма, я взял две упаковки по пятьсот граммов, и, подумав чуток, добавил еще одну. Пусть лучше останется, чем не хватит. В конце концов, Гаркуша с Половинкиным доедят.
  Смотря на нелегкую борьбу человека в лице Рудневой и хлеба в лице хлеба, я ждал, пока закипит вода. Что нам еще нужно? Оторвавшись от попыток Жени по разделению и властвованию, я открыл холодильник, и уставился на его содержимое с видом белого европейца, попавшего в легендарную долину Эльдорадо. Чего тут только не было, а не было там много чего. Зато было масло - его я достал и положил на стол, потом тем же путем проследовали сыр и колбаса. Наклонив голову на бок, я обдумал необходимость присутствия в сегодняшнем нашем рационе молока, но, поскольку я его терпеть не могу, то решил, что и остальные обойдутся. Зато нужен чай. Ну варить его в ведре, как делает Авот, я, разумеется, не стану, проще чайник вскипятить. Включив третью плитку, я поставил туда закопченный железный чайник, потом жестами проинструктировал Женю касательно проведения сходных с хлебом манипуляций над сыром, маслом и колбасой, и вернулся к плите. Вода под сосиски в силу меньшего объема закипела быстрее, и я осторожно засыпал искомый ингредиент в воду. Помешав их (все, что в воде, надо мешать, это я твердо уяснил), я закрыл крышку, и вернулся к большой кастрюле. Со дна начали подниматься пузырьки, и я решил, что нужная температура уже достигнута, и ждать, пока вода начнет менять агрегатное состояние, нет смысла. Высыпав три пачки макарон, я столкнулся с проблемой того, что мешать ложкой в десятилитровой кастрюле не представляется возможным. Пара минут ушла на то, чтобы догадаться взять с вешалки возле раковины черпак и мешать им. За это время макароны успели организовать единую фалангу, и разделять свои крепкие ряды категорически отказывались. Пришлось проводить репрессии в отдельно взятой кастрюле, и делить монолитную мегалапшу на порции поменьше. Почесав в затылке, я закрыл крышку. Что-то я явно делаю не так. Ну да ладно.
  - Ай! - раздался возглас за спиной. Резко повернувшись, я увидел, как Женя засовывает палец в рот и обиженно сопит. Потом она продемонстрировала палец с потеками крови мне, и доверительно сообщила:
  - Порезалась.
  Важно кивнув, дабы дать понять, что я принял к сведению, я вернулся к своим проблемам. Что за девчонка, даже порезать нормально не может. Я б на такой не женился. Хотя, может, это и не главное? Мои раздумья на тему, есть ли у Рудневой положительные для супруги качества, прервал Шушин, бесцеремонно ворвавшийся на кухню:
  - Ну вы че тут, умерли? Мы жрать хотим.
  Женя открыла рот, и опять с надеждой посмотрела на меня. Гаранин, ну ты все-таки балбес.
  - Ниче страшного, потерпите. А ты, раз такой смелый, бери ложки-вилки, иди, раскладывай.
  Шушин насупился, но спорить не стал. Подошел к ящику с приборами и начал набирать тринадцать вилок и тринадцать ложек. Молодец, даже про Гаранина с Ленкой не забыл.
  Тем временем мои подопечные решили, что далее находиться в замкнутом пространстве кастрюли нет решительно никакой возможности, и с громким шипением пена из кастрюли начала изливаться на плиту. Я от неожиданности вздрогнул и схватил крышку за край, что, несомненно, оказалось ошибкой. От резкой боли я дернул рукой, и крышка с оглушающим звоном упала на пол.
  - Блин! - я по примеру Жени засунул палец в рот. Больно. Но хотя бы пена перестала убегать. Еще разок помешав лапшу (это уже не сильно помогало), я решил, что такое сильное кипение явно есть признак готовности, и пора снимать. Поставив в раковину дуршлаг, я взял полотенце и прихватку, и прокричав "Поберегись!" для пущего эффекта, потащил тяжелую кастрюлю к раковине. Вылив воду с лапшой в дуршлаг, я зачарованно стал смотреть, как вода убегает сквозь дырочки. Женя тем временем отчиталась о проделанной работе. Весь стол был завален кусками хлеба, сыра, колбасы и масла. Ну ептыть... Ладно, я сам виноват. Надо было сразу сказать, чтобы раскладывала по порциям. Ничего страшного, сейчас соберем конструктор.
  Про сосиски, я, ясен пень, забыл, в результате они стали выглядеть так, будто из них вырвался "чужой". Здраво рассудив, что на вкусовые качества это никак не влияет, я достал из сушилки тринадцать тарелок, и начал выкладывать порции чудесных блюд. Так, ложечку за маму, ложечку за папу... Раскидав яства по тарелкам, я стал курсировать между кухней и столовой с видом заправского шеф-повара, лично выносящего особое блюдо для дорогих гостей. Народ тем временем с угрюмым видом поглядывал на дверь в кухню, зачем-то держа в одной руке вилку, а в другой ложку. Мое появление встретили радостными криками, которые, впрочем, сменились напряженным молчанием, стоило им рассмотреть содержимое тарелок. Нечего смотреть, еда - она чтобы есть, а не чтобы на нее пялиться. Тут вам не ресторан "Миразур", ешьте, че дают.
  Дабы избежать претензий к качеству поставляемых блюд, я спрятался на кухне и занялся чаем. Вода в чайнике вскипела, я засыпал туда заварки, и, подумав, сыпанул сахара из расчета две чайных ложки на харю. Больше не надо, а то как бы чего не слиплось. Мое внимание между тем привлек шкаф, который был заперт на ключ. Что ж там такого интересного хранила Авот? Надо будет выяснить. Или воодушевить на подвиг Гаранина.
  Завтрак протекал в угрюмой тишине. Сосиски народ с грехом пополам осилил, несмотря на внешний вид, на вкус они были все-таки более-менее. А вот лапша оказалась не только слипшейся и недоваренной, но еще и пересоленной. Ну и ладно, даже у великих поваров бывают неудачи, что уж говорить про меня. Сами бы попробовали сварить, а я бы сидел и критиковал. Чая получилось примерно по полстакана на человека, потому что чайник оказался объемом всего два литра. Когда все уже приканчивали свои бутерброды с сыром и колбасой, в дверях показались наши путешественники. Решительно отвергнув первые вопросы, Гаранин и Лена деловито устроились за столом, и принялись за еду. Ну как принялись... Сперва они недоуменно созерцали основное блюдо, потом Лена подняла голову и поинтересовалась:
  - А кто готовил?
  И все тут же, разумеется, с радостью выдали меня как главного виновника. Предатели. Ничего больше не буду вам готовить. Со вздохом поковыряв лапшу вилкой, Лена наколола сосиску, и, откусив большой кусок, сказала Лешке:
  - Рассказывай ты.
  Гаранин быстро проглотил две сосиски, и, отставив лапшу в сторону, взялся за бутерброд и за рассказ. По его словам, в деревне знать не знают ни о каких Федях, Дачах и Авотах, не говоря уже про Чуковских, Валер и Свынот. К ним никто не приходил ни вчера, ни сегодня, и вообще на детей там смотрели с нескрываемым подозрением. Поэтому Гаранин принял стратегическое решение и отступил на ранее занятые позиции, то есть вернулся в дом. Пока он приканчивал бутерброд, остальные молча сидели и пытались переварить завтрак и информацию. Невысказанный вопрос 'И что дальше?' висел так осязаемо, что практически звенело в ушах.
  Не дожидаясь, пока кто-нибудь не вытерпит и озвучит-таки терзавший всех вопрос, Гаранин поднялся, и уверенно заявил:
  - Дело, конечно, странное. Но повода для паники нет. Куда бы ни подевались наши опекуны, для нас главное - поддерживать порядок и безопасность. Из дома не выходим, на кухню без нужды не лезем, смотрим под ноги и по сторонам. Мы сами в состоянии о себе позаботиться. Сегодня четверг, в понедельник приедет машина с продуктами. Я слышал, как Авот обсуждала это с водилой, он будет кататься сюда каждую неделю. Сейчас пойдем посмотрим какой-нибудь фильм. Но кому-то надо готовить обед. Есть желающие?
  Добровольцев, разумеется, не нашлось. Даже если у кого-то и было желание, готовить все равно никто не умел.
  - Желающих нет? Тогда я назначу.
  Гаранин оглядел нас суровым (в его представлении, понятно), взглядом, очевидно, воображая себя красным командиром, решающим, кому из его бойцов суждено сегодня стать героем посмертно и выполнить невыполнимую задачу. Пока он принимал решение, Лена Колесова со вздохом подняла руку, как на уроке, и сказала:
  - Я пойду. А то опять... как с завтраком получится - она улыбнулась. Мне что теперь, этот завтрак будут до конца жизни припоминать?
  - Хорошо. Помощники нужны?
  - Ага. Возьму Половинкина и Танюшку. Ну и Женя с Колей посуду за собой помоют, ага?
  Я, понятно, такой перспективе был вовсе не рад. А Женя возражать не стала, с готовностью кивнула. Младшие тоже не были расстроены, Половинкин даже чему-то обрадовался.
  - А на озеро сегодня пойдем? - подала голос Мышка.
  Гаранин вдруг улыбнулся, и ответил:
  - Пойдем.
  В общем-то, помывка двух кастрюль, чайника и тринадцати тарелок заняла совсем не так много времени, как я ожидал. Вдвоем с Женей мы управились минут за двадцать, и даже разбили всего одну тарелку. Я замел осколки (а то Руднева опять себе что-нибудь отрежет), и мы с царственного дозволения (не то чтобы в нем кто-то нуждался, но все же) Колесовой присоединились к остальным в лекционном классе. На экране уже вовсю шел фильм про непонятного чувака в красно-черном обтягивающем костюме с двумя катанами за спиной.
  Несмотря на пропущенное начало, фильм оказался очень интересным, и мы смотрели его разинув рты. Только Мышка немного испугалась в паре моментов, но сидящая рядом Аня успокоила ее, объяснив, что на экране все не по-настоящему, а потому бояться не стоит. После этого, благо времени был еще вагон, мы включили анимационный фильм про проблемы взаимоотношений антропоморфных лиса и крольчихи на фоне расследования загадочных исчезновений. Этот фильм оказался тоже очень даже неплохим. Когда на экране в очередной раз показался медлительный ленивец, мимо меня протиснулся к выходу Шурик Матросов, сообщив Гаранину, что пошел до туалета. Через три минуты, когда мы все затаив дыхание следили за спасением героев от внезапно одичавшего леопарда, из коридора раздался удивленный крик.
  - Эй!
  Всем резко стало не до фильма. Мы с Гараниным переглянулись, он резко поднялся и выскочил в коридор. Я вместе с остальными последовал за ним. Возле лестницы стоял Шурик, и смотрел куда-то вверх, на второй этаж.
  - Че случилось? - Гаранин подбежал к нему, и уставился туда же.
  - Там кто-то был.
  - Кто? Взрослые вернулись?
  - Не знаю... Я не успел толком рассмотреть. Он быстро убежал. Кто-то маленький, я сперва подумал, что кто-то из вас. А потом...
  - Что потом? - Гаранин наседал на Матросова, который имел вид крайне недоуменный.
  -А потом понял, что шагов-то я не слышу. Он беззвучно убежал.
  Гаранин с недоверием посмотрел на Шурика, потом оглянулся на нас, и сказал:
  - Идите обратно в класс. Женя, ты за старшую. Очкастый, пошли со мной.
  Скорчив недовольную рожу (хотя внутри я был очень даже доволен, так-то, Лешка, в критический момент вспоминаешь, кто твой настоящий друг), я последовал за ним. На втором этаже было пусто, в лучах солнца лениво танцевали пылинки. Мы прошли до конца коридора, поочередно заглядывая в пустую комнату, в спальню девчонок, в нашу спальню. Везде пусто. Гаранин посмотрел на меня, я пожал плечами.
  - Мало ли. Вышел из туалета, в глазах зайчики от солнца засверкали, показалось ему.
  Гаранин подумал пару секунд, и кивнул.
  - Наверное. Пойдем обратно.
  У меня зачесался глаз, я левой рукой снял очки, и правой на ходу начал тереть глаза. Знаю, что не надо, но ничего не могу с собой поделать. Потом хожу как вампир. Ну или линуксоид.
  За два шага до лестницы Гаранин вдруг остановился как вкопанный, и я налетел на него, чуть не упав.
  - Ты че?
  Лешка не ответил. Он стоял и не отрывал глаз от дальнего угла холла, куда почти не проникали солнечные лучи. Стоял и смотрел на то, чего там быть никак не должно было. Не просто не должно. Вообще не могло.
  В углу стояло то самое продавленное кресло грязно-серого цвета, которое напугало Мышку, и которое Федя на наших глазах унес в неизвестном направлении. Вторя примеру своего товарища, я перестал чесать глаза и недоверчиво замер.
  - Ты ведь его тоже видишь? - неуверенно нарушил тишину Гаранин. У меня возникла было мысль отомстить ему, и сказать, что ничего там нет, и что надо поменьше слушать страшные истории на ночь, а то мерещится всякое. Но Лешка был мой друг, пусть он даже считал иначе, а потому я не стал издеваться.
  - Вижу. Че за хрень?
  Вместо ответа на риторический вопрос Леша подошел к креслу, и потыкал его кончиком кроссовка. Потом зачем-то подошел еще ближе и потрогал спинку, после чего повернулся и уставился на меня. Почему вечно, как возникают какие-то вопросы, все обращаются ко мне? Я что вам, Шерлок Холмс, или Эйнштейн?
  - Может быть, это кресло-гриб? Его срезают, а оно вырастает заново.
  Такое предположение явно не заинтересовало Гаранина. Он еще раз посмотрел на кресло, потом снова на меня, и заговорил:
  - Так, давай рассуждать логически. Если кресла тут не было утром (я кивнул), значит, его кто-то принес. Вряд ли это был кто-то из нас, никто из класса дольше, чем на две минуты, не выходил, да и это кресло на второй этаж не утаранил бы никто, даже Гаркуша. Значит, что?
  - Что? - подыграл я ему.
  - Значит, взрослые тут. Просто прячутся от нас. И устраивают какие-то идиотские розыгрыши.
  - Нафига им это?
  - Не знаю, - покачал головой Гаранин. Я подумал, и предположил:
  - Может, они типа нас развлекают? Ну, дом с привидениями, и все такое?
  Предположение было сомнительным. Если Федя с Чуковским и Валерой по пьяни еще могли бы додуматься до чего-то подобного, то в том, что таких мероприятиях принимает участие Дача, у меня были колоссальные сомнения. По лицу Лешки я видел, что он мои сомнения разделяет.
  - Хрень какая-то. Ладно, пошли вниз. Погодь, сперва помоги мне. Давай утащим его в пустую комнату. Ну, чтобы не маячило тут.
  В его словах было некое зерно, хотя я бы не поручился, что здравое. Вдвоем мы с трудом утащили кресло в пустую комнату, оставили его возле выхода, и прикрыли за собой дверь. По пути вниз я поинтересовался:
  - Про кресло остальным чего скажем?
  - Пока ничего. Нефиг их раньше времени баламутить. Потом разберемся.
  Внизу все было без происшествий. Ребята досмотрели фильм, и мы приняли коллегиальное решение вернуться в столовую, и подождать обеда там. Выглянувшая с кухни Лена в переднике Авот, в который она могла бы при желании обернуться целиком, сказала, что обед почти готов, и можно уже мыть руки. Четко и организованно, то есть, как обычно, с воплями и бегом мы ворвались в туалет на первом этаже. Пока все толкались возле раковины, я прошел в кабинку с намерением немного поразмыслить о вечном, но чудовищная вонь заставила меня изменить планы. Вернувшись назад, я задал Матросову вопрос:
  - Шурик, ты че такое сожрал? Что за вонь?
  Зловонные миазмы достигли носов остальных. Все, особенно девчонки, тут же заткнули носы и постарались выбежать наружу. Матросов недоуменно ответил мне, гундося как сова и известного мультика про жадного медведя и эмо-осла:
  - Это не я. Я только по-маленькому сходил. Сам, наверное, навонял, а теперь на меня сваливаешь.
  -Ага, рассказывай. Небось жрешь по ночам втихаря, отсюда и вонь такая.
  - Пошел ты.
  - Да сам иди.
  Беззлобно ругаясь, мы гурьбой вернулись в столовую, где Половинкин уже выносил тарелки с супом. Суп был простой, скорее даже бульон, с курицей, картошкой, морковкой и укропом. Но пахло вкусно. Выносящая больше блюдо с хлебом, нарезанным на этот раз ровно и аккуратно, Лена заметила, явно обращаясь к Гаранину:
  - Хлеб кончается. Его, наверное, в деревне планировали покупать?
  Гаранин пожал плечами. Я тут же прикинул, что, скорее всего, так оно и было. Вряд ли хлеб планировалось привозить раз в неделю, с остальными продуктами. Так что мы можем сами ходить в деревню и закупаться. Правда, денег нет. Но в комнатах у взрослых по любому есть. Кстати, надо подать Гаранину идею пошарить по карманам. Нехорошо, конечно, но сами виноваты. Нечего было пропадать и оставлять нас на произвол судьбы.
  После обеда, который помимо бульона включал в себя еще и гречневую кашу с тушеным мясом (опять же, куриным, ну да мы не привередливые) и чай (на этот раз всем по полному стакану), Гаранин опять поднялся, и заговорил:
  - Сейчас отдыхаем, сон-час, короче. Сколько времени, Очкастый?
  Так уж сложилось, что часы были только у меня. Часы, кстати, были знатные, тяжелые, металлические, от завода 'Восток'. Мне они достались в подарок от одного военного, полковника, которого пригласил директор, дабы нам этот военный подсказал правильное направление в выборе жизненного пути. Ну или как-то так. В общем, этот военный немало заинтересовался интересными именами нашей шайки невозвращенцев. А когда он задал детям вопрос, кто может рассказать о людях, в чью честь мы были названы, так уж получилось, что я оказался единственным, кто смог перечислить, за что и когда Алексей Гаранин. Иван Шушин, Яков Гаркуша и другие легендарные личности стали известны. Мне самому было интересно, что за блажь в голове бессменного директора интерната заставляла его называть найденыша в честь случайно выбранного Героя Советского Союза, поэтому я в свое время посвятил немало времени чтению о тех событиях. Ну и в результате расчувствовавшийся полковник подарил мне свои наручные часы. Такая вот невероятная история. За часы эти, кстати, я несколько раз серьезно дрался, когда всякие уроды хотели 'взять поносить'. Один раз Лешка даже сломал нос парню из десятого класса, который был уж очень настойчив. После этого от меня отстали. Эх, были времена...
  - Уснул, что ли, Очкастый? Сколько времени?
  - Между прочим, правильно задавать вопрос в форме 'Который час'. Информирую: местное время тринадцать часов сорок две минуты.
  - Значит, так. До четырех отдыхаем, потом на озеро идем. Сейчас наверх, по спальням. Сончас. Колесова тормознула засобиравшихся вместо со всеми Половинкина и Танюшку, и сказал Гаранину:
  - Мы посуду помоем и придем.
  - Помощь нужна?
  Прозвучало грубовато, но Лешка явно хотел показаться любезным. Колесова оценила его жест, и, улыбнувшись, ответила:
  - Спасибо, сами справимся.
  Дожидаясь, пока пробка в дверях рассосется, я подошел к Лешке, и тихо сказал ему:
  - Надо пошарить по комнатам взрослых. Вдруг чего найдем.
  Тот повел плечами, и нехотя ответил:
  - Нехорошо по чужим карманам лазить.
  - А детей бросать одних - без присмотра - нормально? К тому же, я тебе не предлагаю подбирать все, что к полу не прибито. Просто посмотрим. Может, подсказки какие найдем.
  - Какие подсказки, Очкастый? Мы что, в игры играем?
  - Мы, может, и нет. А они, может, и да. Ну так что?
  - Ладно, - сдался он. - Сейчас наверх схожу, прослежу, чтоб все нормально.
  - Я тебя тут подожду.
  - Ага.
  Проводив его взглядом, я вернулся на кухню. Ничего не отвечая на заинтересованный взгляд Колесовой, под чутким присмотром которой Барамзина мыла тарелки, а жиробас Половинкин их протирал и ставил на сушилку, я подошел к запертому шкафу, и представил себя на месте Авот. Получалось не очень, я не был старым, очень толстым и вредным, но попытаться стоило. Где бы я хранил ключ? Таскал с собой? Вероятнее всего. Хотя, с другой стороны, других ключей тут Авот с собой не носила, ключи от комнат и чердака были у Феди, а ей как бы и без надобности. Так что не было никакого смысла таскать один ключ, который легко потерять, с собой. Следовательно ключ она, скорее всего, хранила здесь. Где? Я огляделся по сторонам.
  - Это ищешь? - Лена с ухмылкой продемонстрировала мне маленький железный ключ.
  - Ничего не ищу. Так, думаю всякое. А где ты его нашла?
  - А вот. - Лена сделала паузу, осознала, что употребила любимое выражение хозяйки ключа, и засмеялась. Я, глядя на нее, тоже не удержался. Вслед за нами и Танюшка с Валентином принялись хохотать. Немного успокоившись, я поднял очки, достал платок и вытер слезы. Лена, тоже отсмеявшись, прислонилась к холодильнику, и спросила:
  - Посмотрим?
  Поразмыслив слегка, я ответил:
  - Ага. Сейчас только, Гаранин спустится. - Ладно, подождем, - согласилась Лена, и положила ключ в карман передника. Очевидно, оттуда она его и извлекла. От нечего делать я даже помог троице навести порядок на кухне, и когда мы уже заканчивали, в дверях зародился Гаранин собственной персоной.
  - Ну ты где? Пошли?
  Я переглянулся с Леной, и ответил:
  - Ща пойдем. Тут тоже есть кое-что интересное.
  Гаранин уставился на меня, явно не понимая. Я подошел к запертому шкафу, и демонстративно подергал дверцу. На его лице отразилось понимание, и он задал вопрос:
  - Ключ нашли? А то я могу...
  Чего он там мог, сказать он не успел, оборвав себя на полуслове при виде ключа, который Лена повертела в руках. Покивав головой, он вдруг обернулся к Тане и Половинкину, которые старательно пытались слиться с обстановкой и в то же время сделать вид, что находятся здесь по полному праву.
  - Закончили? Марш наверх. Моем руки и лицо, готовится к отбою.
  Младшие переглянулись, и Таня робко начала:
  - Но мы тоже хотим посмотреть... что там... Лена, ты же говорила, что покажешь.
  Она готова была пустить слезу, но Лешку такими методами было не пронять.
  - Бегом наверх, говорю! Маленькие еще.
  Лена улыбнулась, и, смягчая резкий ответ Гаранина, сказала:
  - Мы все равно потом всем расскажем. Бегите.
  Убедившись, что они и впрямь пошли наверх, а не остались под дверью подслушивать и подсматривать, мы с видом друзей Оушена приступили к взлому. Хотя, если у нас был ключ, это считается взломом или нет? А, да какая разница.
  Дверцы распахнулись, и нашему взору предстали настоящие сокровища. Ну, конечно, ничего драгоценного там и в помине не было, но для интернатовских детей в шкафу был скрыт настоящий Клондайк. Неудивительно, что Авот заперла шкаф на ключ. Только вот ключ забыла взять с собой в... Ну, куда она там делась.
  Конфеты. Печенье. Вафли. Сгущенное молоко. Шоколадки. Зефир. Мармелад. Халва. Несколько секунд мы молча стояли, не в силах шевельнуться и оторвать взгляда от сладостей. Потом, прежде, чем наши загребущие руки принялись хватать все подряд, Гаранин волевым усилием закрыл двери.
  - Будем есть все вместе. И понемногу.
  Он повернул ключ, убедился, что дверцы не открываются и положил ключ маленький карман своих джинсовых шорт. Потом оглядел нас, и, угрожающе приподняв бровь, поинтересовался:
  - Надеюсь, никто не против, что ключ будет у меня?
  Возражать мы не стали. Дело было вовсе не в том, что Леша сильнее меня и Лены вместе взятых, и в драке у нас не было бы и шанса. Просто Гаранин был справедливый. И честный. И уж кому-кому, а ему можно было доверить самое ценное.
  Даже ключ от сейфа с сокровищами.
  Поднявшись наверх (мы с Гараниным подозрительно таращились в темный угол холла, ожидая, что кресло-гриб опять прорастет там), мы собрали всех в нашей спальне, и Гаранин торжественно поведал всем об увиденном. Умело подавив вопли слабых духом о необходимости немедленно припасть к найденным сокровищам, Гаранин пообещал каждому честную долю, но строго в выбранное руководством, то есть им, время. Разумеется, сон-час после такого превратился в обсуждение, кто какие сладости ел и что больше любит. Самым большим знатоком, естественно, оказался Половинкин, который мог перечислять названия кондитерских изделий из всех концов света бесконечно. Тот факт, что большую часть он знал только по названиям, но о вкусе не имел ни малейшего представления, его не останавливал.
  Мы с Гараниным в мысленном гастрономическом экстазе участия не принимали, у нас были дела поважнее. В компании Колесовой (в ходе краткого обмена мнениями о целесообразности присутствия женщин в практически военной операции Гаранин разумно заметил, что шариться в женских вещах лучше женщине. Мало ли, какие ужасы там можно найти. Я с ним согласился, потому что понятия не имел, какие именно ужасы могут там ждать. А, как известно, неожиданные ужасы - они самые ужасные) мы спустились по лестнице. Внизу мы разделились: Лена пошла осматривать комнату Дачи, Авот и Свыноты, а мы с Лешкой вошли в зону нашей ответственности.
  На пороге Гаранин присвистнул, и заметил:
  - Ну и свинарник. А еще нам рассказывают, что мы не умеем жить в чистоте.
  В комнате и впрямь царил бардак. Три скомканные постели; стол, явно вытащенный в центр комнаты из угла, был залит чем-то липким и засыпан игральными картами, пробками от бутылок и какими-то обертками. Под столом стояла целая батарея пустых бутылок: водка, пиво, портвейн... Мои скромные познания не позволяли полностью оценить размах алкогольного угара, но в том, что он был немалым, сомнений не оставалось. Лешка подошел к окну, и, поколдовав со щеколдами, распахнул створки.
  - Пусть хоть проветрится, - заметил он. Я кивнул, внимательно осматривая обстановку. Небрежно брошенная спецовка Феди, куча одежды возле кровати, явно принадлежащая Валере, и аккуратно сложенные на тумбочке рубашка и штаны Чуковского. Я посмотрел на Гаранина, и сказал:
  - Ну что, доктор Ватсон, приступим?
  - Хорошо хоть не Санчо Панса. Ага.
  Состязание в литературных познаниях угасло, не начавшись. Честно говоря, я уже не был уверен, что ужасы нас поджидают в женской комнате. Здесь тоже с избытком хватало всякой мерзости и пакости. Первым делом я решил осмотреть тумбочку Чуковского. Так, в ящике бритва-щетка-паста-крем для бритья-одеколон, ничего интересного. В самой тумбочке царила стерильная пустота, только на нижней полке оказался аккуратно уложен зарядник для нокии. Меня осенила внезапная мысль: да, у нас телефонов нет, нам звонить некуда, но у взрослых-то они есть. Я вернулся к одежде, и начал с удвоенной силой хлопать по карманам. На вопросительный взгляд Лешки я ответил одним словом:
  - Телефон.
  Он тут же бросился обшаривать Федину спецовку.
  Телефон нашелся под подушкой. Древняя 'нокия', ровесница самого Феди, тем не менее, была полностью заряжена и готова к бою. Только вот связи не было.
  Нафига нужен телефон, если нет связи? В змейку играть?
  Зная Федю, не удивился бы, если он подобным увлекается.
  Найденный под кроватью Валеры смартфон с разбитым дисплеем нас также ничем не порадовал. Могли бы и вышку сотовой связи тут поставить. Знали ведь, что мы приедем. Ну, на крайняк можно будет сходить до деревни - там связь должна быть по-любому.
  Итогом детального осмотра тумбочек, кроватей, одежды, двух спортивных сумок и рюкзака, найденных под кроватью, стало разочарование. Никаких зацепок, подсказок, намеков на то, куда подевались трое мужиков и когда планируют вернуться, не было.
  Сложив на стуле, выставленном в середине комнаты, свои трофеи, мы молча стояли и думали. Я лично думал о том, что без человека вещи теряют какую-то одушевленность. Вот и лежащие перед нами два кошелька, стопка купюр, мелочь, три паспорта, Федина связка ключей (мы здраво рассудили, что на ней должен быть ключ от чердака и от подсобки с инструментами), одно водительское удостоверение, два военных билета и один читательский (вот уж не думал, что Валера ходит в библиотеку) выглядели просто как.. как мусор. И не скажешь, что за ними человеческие судьбы. О чем думал Лешка, я понятия не имел.
  Через минуту молчания Гаранин подобрал с пола черный целлофановый пакет, в который и сложил всю нашу добычу. Не глядя на меня, он пояснил:
  - Мы не воры. Когда вернутся - отдадим обратно.
  - Угу, - хмыкнул я. И добавил: - Если будут себя хорошо вести.
  Гаранин тоже ухмыльнулся. Последний раз осмотрев комнату, он повернулся, вышел в коридор и направился к двери в женскую спальню. Как ни странно, Лена, несмотря на то, что была одна, тоже уже почти закончила. Разница со спальней мужской была только в том, что здесь был порядок. В плане насыщенности трофеями комната оказалась еще беднее: из документов нашлись только два паспорта, кошелек был один, а телефонов не было вовсе. Добавив нехитрые пожитки в свой волшебный пакет, Лешка первым вышел из комнаты. В коридоре мы встали кружком, и Гаранин вытащил из кармана прихваченную пачку сигарет и зажигалку. Я недоуменно поднял брови:
  - Ты куришь?
  Лешка усмехнулся:
  - Ты как в анекдоте про дочку с папой, застрявших в лифте.
  Я тоже вспомнил этот анекдот, и улыбнулся. Лена подала голос:
  - Дай мне тоже. Что за анекдот, я не слышала? - она вопросительно смотрела на нас. Гаранин, успевший прикурить, закашлялся, и сказал:
  - Да он не смешной.
  Курить посреди коридора, было, конечно, тупо. Но раз уж мы сами по себе, то и нарушать правила можем невозбранно. И пусть кто-нибудь придет и скажет нам хоть слово.
  Я был бы рад, если бы кто-нибудь пришел.
  После сон-часа, как и планировалось, мы пошли на озеро. В отсутствии взрослых роль надсмотрщиков как-то незаметно, но прочно перетекла к Гаранину и Ленке. Теперь уже они прикрикивали на особо дерзких пловцов, норовящих уплыть куда-нибудь в Африку. Светило солнце, и обо всех странностях и проблемах мы позабыли.
  Мы ведь дети. А дети не думают о плохом.
  Ужин было решено перенести наверх. С тарелками возиться все равно не было смысла, ужин состоял из бутербродов с сыром и колбасой, конфет и печенья. Прихваченный из личных вещей Авот электрочайник позволил нам не греть чайник на плите. Но на кухню сбегать разок все-таки пришлось. За добавкой. Спать мы ложились в твердой уверенности, что впереди нас ждут минимум три дня полной свободы и развлечений.
  Как же мы ошибались.
  

День 5


  Проснулся я, как и вчера, бодрым и полным сил. Мы просидели за полночь, но, поскольку будить нас теперь было некому, спать мы могли столько, сколько хотели. Лениво валяясь в кровати и наблюдая за солнечным лучиком, проникающим в комнату, я размышлял о том, чего хочу больше. Чая? Конфет? Купаться? Наверное, хочу всего. Что ж, тогда не стоит откладывать воплощение замыслов. Подскочив, я отдернул штору и громогласно проговорил:
  - Вставай, проклятьем заклейменный! Голодный, угнете...
  Закончить фразу я не успел, метко брошенная кем-то подушка оборвала мой порыв. Ничуть не обидевшись, я поднял подушку, пробежал глазами по кроватям, вычисляя владельца, и швырнул ее обратно в Шушина. Остальные не спешили подниматься, пока Гаранин личным примером и добрым словом не организовал полноценный подъем.
  - Совсем не будем расслабляться. Мы все-таки люди, а не... - тут он на секунду задумался, чтобы понять, кем же он себя считает, и продолжил - а не свыноты. Так что подъем.
  Пять человек, зевая и потягиваясь, начали приводить себя в вертикальное положение. Одна кровать уже пустовала, вероятно, ее владелец встал раньше и первым ушел в туалет. Гаранин натянул шорты, взял из тумбочки щетку с пастой, и вышел в дверь. Я последовал за ним. Не то чтобы я хотел пойти умываться вместе с ним, просто так совпало. По дороге он постучал в девчоночью дверь, дождался приглушенного крика 'Да!', после чего зашел внутрь. Ну и я с ним. Просто так совпало.
  Девчонки все еще валялись по кроватям, хотя все уже не спали. Лена Колесова, в майке и трусах сидевшая на кровати, укладывала волосы в хвост при помощи аптечной резинки.
  Поняв, что слишком уж откровенно пялюсь на нее, я отвернулся и стал смотреть в верхний угол комнаты, делая вид, что я тут случайно и просто жду Лешку. Хотя мы и не вместе.
  - Всем привет! - громко заявил он. - А мы уже встали. Есть идеи насчет завтрака?
  Лена поднялась, взяла с тумбочки свои короткие серые шорты (тут делать вид, что пялишься в потолок, оказалось совсем сложно), надела их, и только потом соизволила ответить:
  - Я приготовлю. Дашь мне кого-нибудь в помощь?
  Гаранин широким жестком предложил:
  - Любого выбирай! Мне никого из них не жалко.
  - Прям-таки любого? - усмехнулась Лена. - Ну тогда Шушина.
  - Заметано.
  Лешка развернулся, и, не переставая улыбаться, проследовал дальше по коридору.
  Я шел рядом, и когда он внезапно погрустнел, не сразу понял, что случилось.
  В темном углу холла проросло кресло-гриб.
  Немного постояв, видимо, в надежде, что кресло исчезнет, Гаранин почесал голову, и, вернулся немного назад, ко входу в пустую комнату. У нас были вчера мысли о том, что ее надо обжить и превратить в общий зал, чтобы не захламлять нашу спальню. Открыв дверь, Лешка осторожно заглянул туда, и вынырнул обратно. Я поймал его взгляд, и вопросительно поднял голову. Он покачал в ответ.
  Дела. Впрочем, если это кресло кто-то незаметно притащил с помойки, то втихаря вытащить его из комнаты и вернуть на место не представляло какого-либо труда. Пожевав губы, Лешка кивнул мне на кресло, и мы совместными усилиями вернули его туда, где оставили вчера. С удовлетворенным видом Лешка отряхнул ладони, и как ни в чем не бывало продолжил свою дорогу к туалету. Проходя мимо лестницы, он опять остановился. Проследив его взгляд, я понял, о чем он думает. Ключ от чердака у нас теперь есть. И где еще прятаться взрослым, как не на чердаке? К тому же, туда мы вчера заглянуть не догадались. Вопрос, зачем им там прятаться, оставался открытым. Встретим - спросим.
  Тряхнув головой, Гаранин наконец распахнул дверь в туалет. Тут, конечно, царил полнейший раздрай: после исчезновения Свыноты мыть полы стало некому. Ладно, пару дней потерпим, а там видно будет.
  Перед сбором на завтрак, Гаранин встал как грозный часовой у входа в столовую и каждого входящего осматривал на предмет чистоты и гигиены. Проверку прошли не все, Половинкин ушел повторно мыть руки, а Бортник - стричь ногти. После того как накрыли на стол, и все уселись, Лена пожелала приятного аппетита... вот только к еде никто не притронулся. Все как по команде смотрели на пустое место.
  Кого-то не хватало.
  Гаранин встал, и начал пересчитывать свою паству по головам. Двенадцать.
  - Где Матросов? - поинтересовался Лешка у Вселенной. Я вдруг задумался, что не видел его с утра. Все остальные качали головой или пожимали плечами. Что с нами? Нас ведь не сто человек, чтобы пропажа одного осталась незамеченной. Но до этого момента, такое ощущение, никому и в голову не приходило, что среди нас кого-то не достает.
  Как будто его никогда и не было.
  - Кто вообще его видел сегодня? - допытывался Гаранин. Не дождавшись ответа, он повысил голос: - Кто его видел последний раз?!
  Шушин поднял голову и сказал:
  - Он ночью встал. Я тоже проснулся, мы же рядом спим. Он сказал, в туалет пошел. Ну, я и дальше спать лег.
  - Он вернулся??
  - Да не знаю я, говорю же, спать лег.
  Гаранин шумно втянул в себя воздух, и скомандовал:
  - Так. Девчонки ищут на первом, пацаны на втором. Очкастый, - он посмотрел на меня, - мы на чердак.
  Я кивнул. Самое время прояснить ситуацию, а где еще могут скрываться разгадки, как не на чердаке?
  На второй этаж мы поднялись после группы исследователей. Кресла в холле не было, и на том спасибо. Вслед за искателями, которые зачем-то продолжали держаться плотной группой, точно опасаясь, что вслед за Шуриком они тоже начнут растворяться в мировом эфире, мы нырнули в последнюю по коридору мужскую спальню. Из тумбочки Гаранин извлек черный целлофановый пакет, и, прикрыв его своим туловищем, достал оттуда связку ключей, ранее принадлежавшую Феде.
  Затем, не глядя на балбесов, которые обшаривали тумбочки и смотрели под кроватями (действительно, где еще мог спрятаться Матросов?), мы с ним вышли из комнаты и направились к лестнице. Перед железной дверью, ведущей на чердак, он остановился и замер, прислушиваясь. После нескольких секунд томительного ожидания, Лешка наконец решился открыть дверь: он вставил ключ в замок, отогнул дужку, и...
  На чердаке было пусто. Ну, не в плане, что там вообще ничего не было. Там была куча всякого хлама: от древних стиральных машин и холодильников до кубов книг и свисающих с потолка сеток. Не было там самого главного: живых людей. Ну или хотя бы мертвых. Но, увы, ни взрослых, ни Шурика на чердаке не было. Только толстенный слой пыли и тишина. Я подошел к слуховому окну, и выглянул наружу. Отсюда даже было видно озеро! Но прекрасный вид из окна интересовал меня в тот момент в последнюю очередь.
  - Ну и? - не оборачиваясь, поинтересовался я у Лешки. Он не стал уточнять.
  - Пошли вниз.
  На площадке второго этажа мы дождались остальную мужскую часть нашего коллектива, и двинулись на первый этаж. Никто не осмеливался нарушить гнетущую тишину. В холле первого этажа уже собрались девчонки. По их лицам было понятно, что их поисковые работы успехом также не увенчались.
  Вот такие моменты и показывают, насколько Гаранин отличается от всех остальных. Мы привыкли, что за нас несет ответственность кто-то другой. Взрослые решают, где нам жить, что нам есть, когда спать и так далее. Это удобно, но мало кто из нас умеет принимать решения. Не на уровне - какую шоколадку ты больше любишь, сникерс или марс, а по серьезному. Когда вместе с решением идет и ответственность. В критические моменты, когда нужно сделать шаг - на сцену выходит Гаранин.
  - Если Шурик пропал - с ним явно что-то случилось. Он бы не сбежал.
  - Ну и куда он тогда мог деться? - задала банальный, но резонный вопрос Лена, - похитили его, что ли?
  Гаранин устремил на нее тяжелый взгляд и не ответил. После нескольких секунд тишины, он продолжил:
  - Пойдем в деревню. Пусть звонят в полицию, в МЧС, хоть президенту. Шутки кончились.
  Обведя взглядом всех остальных (видимо, в поисках несогласных), Лешка решительно отодвинул плечом Гаркушу и направился к входной двери. Щелкнул засов, и...
  И дверь осталась на месте. Гаранин тихо ругнулся, достал из кармана связку ключей Степаныча, нашел подходящий по виду, вставил в замок. Провернул его два раза.
  Результат остался прежним: дверь упорно отказывалась открываться и выпускать нас на волю.
  Покрутив ключ в замке туда-сюда и поняв, что через эти врата Братству кольца уже не выйти из Мории, Лешка нехорошо ухмыльнулся. У него всегда появляется такая ухмылка перед тем, как он совершит что-то недоброе. Например, именно с таким выражением лица он при помощи дужки от кровати сломал нос Славику Туканову, когда тот крайне настойчиво предлагал подарить ему мои часы. Не говоря ни слова, он направился в класс, вытащил оттуда стул, приставил его к стене, затем повернулся ко входу в каморку, в которой Федя держал свой инструментарий, после недолгой возни с ключами открыл ее и извлек штыковую лопату. Смысл его манипуляций был понятен сразу: если дверь не желает выпускать Магомета, Магомет выйдет через окно. Окно по неведомой прихоти строителей было вынесено почти под потолок, поэтому Лешке и понадобился стул.
  - Все назад.
  Дождавшись, пока мы удалимся на почтительное расстояние, Лешка зажмурился и широко размахнулся.
  - Бляммммм! - от удара лопата чуть не выпала из гаранинских рук, он потерял равновесие и свалился со стула, с трудом удержавшись на ногах. Затем он с сомнением посмотрел на лопату, но все-таки снова залез на стул и нанес еще один удар.
  - Баммммм! - стекло звенело, но лопаться явно не собиралось. Оскалившись, Гаранин предпринял третью попытку: отставив стул чуть подальше, сделал широкий замах и со всей дури засадил прямо по центру окна. После этого произошли два события: во-первых, одновременно со звоном лопаты стул под Лешкой сложился, скинув с себя наездника, а во-вторых, я понял, что совершенно не понимаю, что происходит.
  Вскочив, Гаранин отряхнулся, аккуратно прислонил лопату к стене и задумчиво обвел нас взглядом, задержавшись на мне. Все как всегда: решимости Лешке не отбавлять, но вот с планом действий у него периодически возникали проблемы. В такие моменты на арене появляюсь я.
  Пожевав щеку, я выудил из глубин разума первую мысль: если не знаешь, что делать, начни делать хоть что-нибудь. Иначе начнется паника, бардак и коллапс.
  - Пойдем на кухню, сядем.
  Дабы не допустить разброда и шатания, надо, чтобы мысли были простые и понятные. Вернувшись на кухню, мы расселись на свои места (пустой стул торчал словно выбитый зуб, и я почти физически ощущал дискомфорт от отсутствия одного из нас), и все взоры снова устремились ко мне.
  - Вопросов в нашей ситуации два, - я поправил очки для солидности, кашлянул и продолжил, - Вопроса классических - кто виноват и что делать? Ну, учитывая нюансы происходящего, первый вопрос предлагаю перефразировать как 'что происходит'?
  - Не томи, умник. Если есть что по делу сказать - давай уже, нет - демагогией займешься в другой раз, - поторопил меня Гаранин. Сперва я хотел ответить что-нибудь язвительное, но отказался от этой затеи. И впрямь, не место и не время.
  - Итак. Взрослые пропали, двери заперты, окна не бьются. Очевидно, кто-то нас тут запер.
  - Кто-то? - уточнила Лена.
  - Вряд ли что-то. Зачем - пока неизвестно, и эту часть мы пока держим за икс. Кто именно - это игрек. Что у нас есть: еда, в ограниченном количестве, вода, в потенциально неограниченном, воздух. Воздух...
  Мне вдруг пришла в голову мысль, что если окна и двери не открываются, то воздух может и закончиться. Вдруг мы в герметичном пространстве? Как у Кинга в дурацкой книге про купол.
  Так, если нас тут двенадцать человек, а объем дома, расход кислорода... Тряхнув головой, я выкинул эти мысли из головы. Не о том сейчас надо думать.
  - Помимо взрослых, пропал один из нас. Основные для нас сейчас задачи - не впадать в панику, не делать глупостей и найти способ связаться с внешним миром. У нас есть телефон (это заявление вызвало оживленное перешептывание), но связи нет. Дверь не открывается. Окна тоже, да еще и не бьются. Очевидно, бронированные.
  - Кому бы пришло в голову ставить тут бронированные окна - оборвала полет мыслей Колесова.
  - Очевидно, тем же, кто нас тут запер.
  - Бред какой-то.. - она потрясла головой, и уставилась на солнечный зайчик, прыгающий по столу.
  - А может, это реалити-шоу? - подала голос Женька Руднева.
  - Чего шоу? - недоуменно ответил Гаранин. Ну да, он же за современными телевизионными тенденциями не следит...
  - Ну, типа цирк. С детьми, то есть с нами, - сбивчиво начала объяснять Женя. - Типа запереть детей одних в доме, и смотреть, что они будут делать.
  - Вообще-то это незаконно - глубокомысленно заметил я. - Вообще незаконно без согласия, а уж детей...
  - А им, может, плевать на закон. Им, может, вообще на все плевать.
  - Кому им-то? - задала вопрос Лена. Остальные за время нашего собрания так ни слова и не проронили, только Мышка опять начала хныкать.
  В моем воображении тут же появились толстые мужики с сигарами и бокалами, в перстнях и костюмах, и женщины вокруг них в вечерних платьях и жабо (почему жабо? Понятия не имею, что такое жабо, но мне кажется, что это оно), которые весело смеются, когда с очередным из нас что-то случается...
  - Да, беда - подытожил Гаранин. - Есть у кого еще толковые идеи?
  Ответом ему была тишина и качание головами.
  - У тебя все, Очкастый?
  Открыв рот... я закрыл его и кивнул. Толковых мыслей о том, кто именно все устроил и что именно нам делать дальше, я еще не родил. Впрочем, свою роль я выполнил - в панику вроде никто не впадал.
  - Итак, - подвел итог Гаранин. - Сейчас надо закончить завтрак. Голодовкой делу не поможешь. Вообще ничему не поможешь. После завтрака еще раз обшарим все, только теперь будем искать... Все, что подозрительно. Ну, камеры там, или что еще... Как только что найдем - нас сразу выпустят!
  По его чрезмерно жизнеутверждающему тону я понял, что он растерян.
  И тут по-настоящему испугался я.
  После получасового мучительного молчания и ковыряния в тарелках, Гаранин поднялся, оперся руками на стол и начал отдавать команды:
  - Значит, так. Сейчас снова расходимся по этажам и ищем - ищем все, что можно. По одному не ходить, только по двое. Даже в туалет. Вообще везде. Лена, - он обратил свой начальственный взор на Колесову. - Мышка при тебе все время. Если что - кричите. Ну... удачи.
  В полной тишине мы поднялись со своих мест и побрели к выходу с кухни. Первый этаж, как и прежде, был отдан на откуп девчонкам, второй пацанам, а мы с Лешкой поднялись на самый верх.
  На чердаке было все так же тихо и пыльно. Даже как-то чересчур тихо: даже стоя на лестнице, я слышал шум и отдаленные разговоры и снизу, и со второго этажа, но стоило зайти на чердак, и нас словно отрезало от остального мира. Обойдя ряды покрытых вековым слоем пыли холодильников и прочей бытовой техники, мы переглянулись и разошлись в разные стороны. Плохо представляя, что именно я ищу, я вспомнил многочисленные детективы, и начал внимательно осматривать пространство вокруг себя, разбивая его на квадраты примерно метр на метр. Примерно на втором квадрате мне это вусмерть надоело, и дальше я просто смотрел на все подряд. Сколько же хлама... И откуда? Что вообще тут раньше было, санаторий? Дом отдыха? Слишком маленький. Жилой дом? Тоже не похоже...
  Хлама тут столько, как будто тут был целый многоквартирный дом. Как сюда вообще затащили вот этот насыпной сейф, например? Он же весит тонны две.
  В глубокой задумчивости я добрел до противоположной стены, но так ничего интересного и не заметил. Похоже, детективные методики надо поменять.
  - Колян?
  -М? - Голос Гаранина звучал как-то растерянно. Повернувшись, я увидел, что он стоит и смотрит на совершенно непримечательный, на мой взгляд, участок стены. Только потом до меня дошло, что он таки назвал меня по имени. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
  Подойдя к нему, я тоже уставился на стену, и задал вопрос:
  - Чего?
  - Смотри.
  - Смотрю.
  После еще пяти секунд смотрения на стену я с некоторой опаской уставился на Лешку: может, он того, поехал на почве ответственности?
  - Что ты видишь?
  - Стену вижу.
  Ощущение того, что кто-то из нас сходит с ума, усилилось многократно.
  - А на стене?
  - А на стене обои. И пыль. И паутина.
  Логичного вопроса касательно того, что же видит на этой самой стене сам Гаранин, я пока не задавал, не решаясь нарушить хрупкий порядок его разума, хотя схожесть нашего диалога с разговором сумасшедшего и умалишенного явно превысила все нормы.
  - Да сюда посмотри, дубина! - Гаранин ткнул пальцем в точку несколько правее той, на которую я раньше смотрел. Там я тоже не увидел ничего примечательного.
  - И? - вкрадчиво начал я.
  - Полоска. А, блин.. - явно приняв какое-то решение, Гаранин оглянулся по сторонам, зацепил лежавший тут же строительный мастерок и начал ковырять обои. Сперва я несколько ошарашенно ждал, но когда он оторвал первый кусок обоев, я и впрямь увидел.
  Полоска. Тонкая, едва заметная полоска в сером бетоне...
  - Это дверь. По любому.
  Произнеся это, я бросился помогать Лешке, и через пару минут мы уже освободили нашу находку от обоев и паутины. И впрямь дверь, с другой стороны щель была значительно шире.
  Словно зачарованные, мы уставились на дверь... Она была странная. Как будто нарисованная на стене. Серый прямоугольник с замочной скважиной. Первым тишину нарушил я.
  - И впрямь дверь. Что за ней, как думаешь?
  - Нарния. Или рай. Откроем - узнаем.
  Прагматизм, это, конечно, здорово. А реализм - еще лучше.
  - Как ты ее открыть собрался-то? Волшебное слово знаешь?
  - Придумаем что-нибудь.
  После нескольких минут задумчивого созерцания двери в стиле Гэндальфа, когда я уже всерьез задумался о том, чтобы произнести 'друг' на эльфийском, Гаранин внезапно отошел на шаг и в прыжке ударил ногой туда, где по идее должен был быть замок. После ожидаемого результата он, прихрамывая, повернулся и побрел к выходу с чердака. Уже у выхода он обернулся и показал двери средний палец. Выглядело это настолько нелепо, что я не выдержал и рассмеялся.
  Посмотрев на меня, Гаранин тоже улыбнулся, и мы пошли вниз, рассказать о своей находке.
  Настроение у остальной части нашего коллектива явно поднялось после находки. Я тоже улыбался вместе со всеми (глупо, конечно, но в нашей безысходности появился свет в конце тоннеля), хотя в голове у меня занозой сидела одна простая мысль.
  Я хоть и в очках, но расстояние в несколько метров прикинуть могу. Чердак у нас большой... Никак не уже второго этажа. Если бы мне предложили существенное пари, я бы даже мог предположить, что он пошире, чем наши комнаты плюс коридор. Но никак не уже. То есть дверь ведет... Наружу? На уровне третьего этажа.
  Я в жизни дофига чего не любил, но бессмысленности не любил особенно. Скорее всего, это никакая не дверь, а дефект в бетоне. Ну или просто строители так подшутили.
  Однако огорчать остальных своими умозаключениями я не спешил. Лишать людей последней надежды... Для этого надо быть последней скотиной. А я не был последней скотиной. Максимум предпоследней.
  - Ребят, это все здорово, но закрытая дверь в нашей ситуации от полного ее отсутствия отличается мало. Закрытых у нас и так навалом.
  - Но ведь эта дверь - потайная? Значит, за ней что-то есть! - возбужденно парировала Колесова. Вступать в дальнейшую дискуссию я не стал. Надежды юношей питают...
  Интересно, под юношами имеются юные или только мужчины? Есть ли в данном разрезе существенные гендерные преимущества у сильного пола? Кто вообще придумал называть сильным полом сильный пол?
  На этот и многие другие вопросы ответа я не искал и не ждал. Так, задавал их в пространство, которое, как правило, отвечало мне вечной глухотой.
  Гаранин же, в отличие от меня, не предавался экзистенциальным пертурбациям. Он был человеком дела - вот и в этот раз он уже бодренько распахивал дверь кладовки, желая, очевидно...
  - Так.
  По твердости его голоса я понял, что в этот раз он еще более растерян, чем наверху. И, честно говоря, узнавать причину его растерянности мне вовсе и не хотелось... Но пришлось.
  - Очкастый... Подойди, пожалуйста.
  Помедлив секунду, я поправил очки и шагнул вперед. Предо мной все расступались, словно я был Спартаком, идущим на заклание перед Марком Лицинием Крассом. Подойдя к Лешке, я заглянул тому через плечо, и задумчиво пожевал губу.
  - Ага?
  - Ага.
  Подобный диалог прояснил для нас с ним сразу два важных момента. Первый: ни один из нас не сходит с ума в одиночестве. Второй: теперь поводов для веселья у нас целых два. Перед нами, за ящиками с гвоздями и прочей мишурой, красовалась точно такая же дверь, как и наверху. Ну, с той только разницей, что здесь она была прикрыта веселенькими обоями в зеленый цветочек, а не серыми, сливающимися с бетонной стеной. Дела.
  - Так, граждане люди-гномы-хоббиты, всем назад, - Гаранин не давал момента задуматься о вечном. В первую очередь, самому себе. Потеснив столпившийся народ разных рас и происхождений, мы вытащили весь инструмент и хлам из каморки, и подошли к изучению двери более серьезно. Знай мы заранее, что там, за ней, заколотили бы и забыли навеки, что эта дверь вообще здесь есть.
  Как будто это бы что-то изменило.
  

День 6


  Весь остаток черашнего дня мы с Гараниным, а потом и практически все остальные, кроме Тытаря и Мышки, как самых мелких, самыми различными путями пробовали добиться признания у двери. Дверь же оставалась к нам холодна и безразлична, и собственных тайн раскрывать категорически не желала. Уже после безрадостного ужина (даже столь милые нашему сердцу халва и пряники не смогли растопить льда наших сердец) мне пришла в голову мысль, что более продуктивно было бы попытаться собрать таран из какой-нибудь кровати и вплотную заняться той дверью, которая функцию открывания гарантированно имела. Но мы как-то легко приняли правила игры: если входная дверь не открывается, а окна не бьются, значит, так и должно быть. Перед сном, после получасового совещания, мы выработали единую оборонительную доктрину. Спать предполагалось в одной комнате, и назначать дежурных (для большей серьезности обозначив их часовыми), которые будут охранять сон и покой остальных, а заодно сопровождать до туалета, если вдруг нужда позовет.
  Дежурными, разумеется, стали я, Лена Колесова, Женя Руднева и сам Гаранин. Себе, как начальнику, он оставил третью, 'волчью' смену, Лене - последнюю. Мы с Женей переглянулись, и я, как в некотором (крайне отдаленном, но все же) роде джентльмен, отдал ей первую смену. Спать в рваном режиме - врагу не пожелаешь. Ну да ладно, если что, завтра перехвачу днем пару часиков.
  Перед отбоем Гаранин лично проследил, чтобы каждый почистил зубы, потом собрал всех в комнате, и еще раз провел ликбез по недопущению ситуаций, ведущих к снижению общественной безопасности. Под тяжестью страшнейших угроз, вплоть до лишения сладкого, каждый пообещал уверенно и бесперспективно выполнять требуемые действия.
  - Беспрекословно, а не бесперспективно, Гаркуша... - почти по-отечески вздохнул Гаранин. После того, как он пересчитал по головам свою паству и свел дебет с кредитом, Лешка нацепил на голову Рудневой старую дырявую армейскую каску (неизвестно по какой причине лежавшую среди банок с гвоздями в каморке Степаныча), в которой та утонула до подбородка. Неловко попытался поправить, чем только усугубил ситуацию, и отступил, предпочтя сделать вид, что так и должно быть.
  Подавив желание постучать по каске и поиграть в игру 'Кто там?', я последним подошел к кроватям. Из женской спальни мы предусмотрительно притащили три кровати, так как изначально их в нашей комнате было десять. Одна кровать так и осталась незанятой... И то, что мы весь день старались не обсуждать, пытались заслонить суетой с дверью и другими бесполезными делами... вылилось в тихие тревожные перешептывания.
  Куда делся Шурик? Если не физически, то хотя бы в целом? Что происходит? Что будет с нами со всеми?
  Загруженный этими вопросами, я провалился в тревожный сон.
  Во сне я тонул в озере, а все остальные стояли надо мной на поверхности воды, и сердито топали по моим пальцам, когда я пытался выбраться, зацепившись за водную гладь, недовольные тем, что я никак не утону и они не могут пойти и посмотреть кино. И снизу меня жалобно звал сидящий на дне Шурик Матросов, которому было очень одиноко, и который очень хотел, чтобы я тоже утонул и составил ему компанию. Потом рядом со мной материализовался Чуковский, схватил меня за руку и тоже потянул вниз. Не напуганный, но весьма расстроенный таким единодушным предательством, я внезапно очнулся и понял, что меня и впрямь тянут за руку и жалобно зовут.
  - Кооооляяя, - с подвыванием, тихонько повторила Женя. С трудом совершив открытие века, я посмотрел на Женю, которая, как будто рассказывая страшную историю, зачем-то подсвечивала свое лицо снизу фонариком. С учетом каски, постоянно сползающей ей на нос, выглядело все это жутковато.
  - М? Чего? Че случилось?
  - Коль, там... Там ходит кто-то... Наверху. А я боюсь.
  Все еще глядя на нее одним глазом, я включил некоторые мощности своего мозга и попытался переработать полученную информацию. Ходит? Куда? Кто? Так.
  - Так. Кто куда ходит?
  - Н-н... не знаю, - Женя шмыгнула носом, все еще держа меня за руку.
  Разумеется, как доблестный рыцарь, я должен был немедленно выпорхнуть из теплой постели, схватить копье в виде рукоятки от швабры, взлететь наверх и угомонить всех не спящих, мешающих моей принцессе нести дозор. Однако, целый ряд факторов противостоял этому героическому событию. То, что рыцарь из меня как из Рудневой принцесса, было лишь малой помехой. Значительно большим препятствием являлся тот факт, что даже ради самой настоящей принцессы (например, Лены Колесовой), я бы не поперся в одиночку наверх. Матросов уже пропал, и быть следующим я как-то не особо хотел. Завершив цикл, мои умозаключения вышли на новый оборот.
  - Ты, наверное, задремала, и тебе приснилось... Кто бы там ходил?
  - Нет, не приснилось! - шепот стал уже откровенно истеричным. - Да ты сам послушай!
  Сев на кровати, я проморгался и посмотрел на часы. Поспал я хорошо если минут сорок... Наклонив голову набок и недоуменно-вопросительно глядя на Женю, я прислушался. Десять секунд. И еще десять. Никаких шагов.
  - Ну и? - протяжно поинтересовался я. Женя, до этого с надеждой смотревшая на меня, выглядела совсем потерянной.
  - Жень... Ну, наверное, тебе все-таки показалось.
  Я попытался быть галантным, но получалось не очень.
  - Но если вдруг что... Ну буди тогда, че уж теперь.
  Не глядя на Женю, лицо которой теперь выражало самую искреннюю обиду, я плюхнулся обратно. Нехорошо вышло, конечно. Но спать уж очень хочется, а мне еще на стреме стоять. Или на страже?
  Мне показалось, что я только сомкнул веки, как меня снова начали трясти. Уже значительно более раздраженный, я снова сел, спустил ноги на пол и откинул одеяло.
  - Ну?
  - Опять! Они опять ходят, и даже, по-моему, разговаривают...
  Глубоко вздохнув, я натянул очки, нашарил тапки босыми ногами, и встал с кровати вместе с одеялом. Ох, доброта моя...
  - Жень, ты устала. Ложись. Я подежурю.
  - Да я... Да я не об этом! - Щеки Рудневой вспыхнули, и в уголках глаз снова появились слезинки. - А вдруг там... они?
  Почесав кончик носа ради паузы, я досчитал до пяти, откинул все рвущиеся из меня остроты и подколки, потом отказался от традиционного вопроса об уточнении термина 'они', и постарался перевести разговор в конструктивное русло:
  - Ты предлагаешь вдвоем туда пойти?
  - Нет, почему... Гаранина возьмем, и еще...
  - Он спит. И остальные тоже. А я шагов не слышал. Ложись спать, я посижу. Если услышу - тогда уже разбужу всех.
  У Жени задрожали губы, и она резко отвернулась, прошагала к стулу, изображавшему пост часового, и резко плюхнулась на него, скрестив руки, что выглядело бы решительно и даже смело, если бы не каска, опять съехавшая ей на лицо. Несколько секунд она явно боролась с собой, а потом все-таки расцепила руки и подняла головной убор обратно. Шмыгнув носом и снова вздохнув, я решил, что, с одной стороны, потакать женским капризам - дело неблагодарное, а с другой - Женя все-таки девчонка. Покатав в голове эти взаимоисключающие параграфы, я взял стул, подошел к Жене и сел рядом, укутавшись в одеяло.
  В тишине и темноте текли долгие минуты. Пару раз я почти уснул, но риск уехать со стула снова и снова возвращал меня в царство живых. Никаких посторонних звуков за все время, которое мы провели бок о бок, я не услышал, лишь сопение Жени. Сперва недовольное, потом все более умиротворенное, и, наконец, она накренилась аки Титаник и прилегла на мое плечо. Меня подобные телодвижения... Ну, то есть я смотрел, конечно, фильмы, и в курсе, что да как, но представить, что мы с Женей... ну, что-нибудь, я как-то не мог. Во всех моих 'что-нибудь' всегда фигурировала Лена, и никому другому там места не было. В очередной раз посмотрев на часы, я обнаружил, что время моего настоящего дежурства наступило. Какая прелесть.
  Аккуратно освободив руки из-под одеяла (гусары, молчать!), я потряс Женю за плечо, она осоловело открыла глаза и непонимающе уставилась на меня. Потом в ее глазах появился испуг, она сипло спросила:
  - Ты слышал?
  Ох уж эти женские страхи.
  - Нет. Ничего не слышал. Моя очередь, ложись спать.
  - Ну... Может, я еще посижу тут, с тобой? Немножечко.
  Зачем это ей? Чувствует вину за то, что разбудила? Ну... я как бы не в обиде. Рыцарство там, все дела.
  - Ложись. Ты и так уже засыпаешь.
  С непонятным выражением лица она выпрямилась и побрела в сторону своей кровати. Потом, вспомнив, вернулась обратно, сняла каску и аккуратно водрузила ее мне на голову. Пару секунд она постояла, глядя на меня и словно решаясь на что-то, а потом вздохнула, развернулась и ушла к своей кровати, забралась под одеяло и замерла. Затем поворочалась и опять замерла.
  Кстати об одеялах. В комнате становилось ощутимо прохладно, по моим ногам, не прикрытым одеялом, уже разливался непонятный холод. Вроде тепло было весь день... Нам, конечно, за погодой следить было недосуг, но сквозь высокие окна солнце светило вполне себе. А сейчас как будто зима началась в отдельно взятой спальне.
  Встав на ноги, я чуть не уронил каску. Интересно, Гаранин специально это придумал? Если часовой уснет и уронит каску, грохот будет такой, что проснутся все. Хитрый какой. Ладно, я тоже что-нибудь придумаю.
  Аккуратно положив каску на стул, я подошел к своей кровати и натянул носки. Поразмыслив чуток, надел еще и спортивные штаны: в конце концов, станет жарко, всегда можно раздеться обратно. Интересно, почему антоним к раздеться - одеться, а не зардеться? Было бы прикольно. Или тогда слово-антоним должно было бы читаться полностью в обратную сторону? Астедзар... Больше похоже на имя какого-нибудь героя из идиотского фэнтези.
  Но блин, че ж так холодно? Я вдруг вспомнил, что уже мерз так пару дней назад, когда искал кривого человечка для Тытаря... Где он, кстати? Пошарив взглядом по тумбочкам, я не увидел знакомой скрученной фигурки. Вот так всегда у Тытаря. Сейчас ему очень нужно, просто караул, а через минуту уже и думать забыл. Маленький поганец...
  Встрепенувшись, я понял, что чуть не уснул. Оторвавшись от стула, я сделал несколько шагов, чтобы размяться. Все спали на удивление спокойно, обычно кто-нибудь постоянно ворочался, кряхтел, сопел или еще чего делал. А сейчас в комнате царила полная тишина. Мертвая тишина.
  Тряхнув головой, я отогнал от себя дурные мысли. Продолжая нарезать круги вокруг стула, я опять задумался над тем, что нам делать с дверями и вообще. Сомнительно, что завтра мы все-таки отыщем способ отворить врата Мории. А если нет? Если не сможем?
  Вариантов два.
  Первый: неведомые... они, кем бы они ни были, начнут подкидывать нам все новые и новые задачки. Тогда гадать бессмысленно, просто нет исходных данных.
  Вариант второй: если извне ничего меняться не будет, в таком случае... Если и мы ничего не сможем изменить... Кислород. Снова вспомнилась повесть Кинга о людях под герметичным куполом. Двери ведь не открываются, и окна тоже? Человек употребляет в день 400 литров кислорода в среднем... Ну, ребенок вдвое меньше, пусть 200, периметр дома метров 120, высота метров восемь, если с чердаком. Минус 25 процентов на перекрытия и все такое, получаем примерно семьсот кубометров воздуха. Содержание кислорода 20%, смертельный предел около 7... Делим на пять, на семь и на тринадцать... на каждого по полтора куба кислорода.
  Ну, на неделю должно хватить, если мы будем лежать. Если мы не лежим, а мы не лежим, тогда раза в полтора меньше. То есть на четыре дня. И один уже прошел.
  Скривив губы, я оценил такой вариант развития событий на полтора балла из десяти. Слишком скучно. Закинуть нас в дом, убрать взрослых и ждать четыре дня, пока мы начнем задыхаться? При условии, что не сможем пробить дыру в стене, или еще как-то выбраться? Подкоп, например, сделать... Подкоп. А надо будет завтра предложить Гаранину, кстати. Ладно окна бронированные, и двери замурованы. Но вряд ли они фундамент углубили так, что его не обойти.
  Погруженный в свои мысли, я не сразу понял, что что-то изменилось. Вокруг меня, не в моей голове. Там-то вечный кавардак. Остановившись, я прислушался. Тишина? Сделав еще несколько шагов, я опять услышал то же самое.
  Словно эхо. Отзвук моих шагов. Только доносящийся сверху. Еще шаг, другой, третий... Такой же шаркающий звук. Только появляющийся на мгновение позже и затихающий сразу после моих шагов. Я шмыгнул носом, постоял не шевелясь, а потом громко и уверенно прошагал к стулу и сел на него. Спать надо больше. Тогда не будет мерещиться всякое.
  Комната опять погрузилась в тишину, и усталость навалилась с новой силой. Холод уже не бодрил, напротив, тело погрузилось в приятную негу... Я начал валиться на бок и еле успел поймать каску. Не дело, конечно, спать на посту... Ну, допустим, я засну. Гаранин просыпается, а я тут такой красивый. Не накажут же меня...
  Нет, все равно нельзя. Нехорошо. Мне все-таки доверили дело. Просто я устал. Спать не буду, но чуток отдохну. Сняв каску, я аккуратно положил ее на пустой стул, покрутил головой, разминая шею, и опустил голову на сомкнутые ладони...
  Резко вздрогнув, я выпрямился. Глубоко дыша, я пытался успокоить дико бьющееся сердце. Все-таки уснул. Время? Сколько времени?
  Высунув-таки руку из складок одеяла, я воззрился на циферблат. Без пяти четыре.
  Однако... Вовремя. Еще бы пять минут.
  И тут я услышал. Судя по всему, услышал опять. И нет, это не было эхом или отзвуком шагов. Точнее... шаги были, конечно. Но были не только они. Кто-то, сипло дыша, шаркал по коридору в нашу сторону, еле слышно бормоча. Я не различал слов, но уловил, что бормотал этот кто-то нечто крайне недружелюбное. Потом скрипнула дверь... Дверь в соседнюю спальню. Или нет? В пустую комнату... И под тот же звук шаркающих шагов раздался скрежет, будто что-то тяжелое и твердое тащили по полу. И я даже различил какие-то слова. Да, у меня богатое воображение, но тут я совершенно явно услышал: 'малолетние... настанет мое время, узнаете... кресло...'
  Да нет. Ну нееет... Нет, не может такого быть. Кто-то вытаскивал кресло из комнаты. Старое, продавленное кресло... Я сделал пару неверных шагов, протянул руку к двери, чтобы открыть ее и увидеть...
  Я замер. Что бы там не было, я совершенно не был готов это увидеть. Секунды растянулись на годы... Мое сердце было готово остановиться, лишь бы я не выходил. С каждым мгновением остатки моей смелости таяли. Да, я не смельчак. Не самый решительный и отважный. Кто упрекнет меня? Пусть бросит в меня камень. Приняв решение и сделав, наконец, вдох, я опустил руку, а потом неожиданно даже для себя шагнул вперед и толкнул дверь.
  В тусклом свете луны я увидел нечто. Даже самому себе я потом с трудом мог объяснить, что же увидел в ту ночь. Не то чтобы это было нечто совсем невообразимое...Скорее даже наоборот.
  Возле двери в пустующую комнату, вцепившись в кресло, сопел и пыхтел человек, едва различимый в темноте. Невысокого роста, тощий, лишь его лысина слегка блестела в темноте. Словно почувствовав мой взгляд, он замер, а затем очень плавно и медленно повернулся ко мне. Я застыл как истукан. Его лицо все еще было неразличимо, но там, где должны были быть его глаза, что-то блеснуло. После чего он оскалился, обнажив акульи зубы в три ряда, и бросился к лестнице. Его шаги были едва слышны, скорее, это был шелест, а не прежний шаркающий звук. Добежав до лестницы, он в два прыжка поднялся наверх и скрылся на чердаке, захлопнув за собой дверь. Совершенно бесшумно. И вот это стало каплей.
  Я задрожал и попятился... Мне хотелось закричать, позвать на помощь. Или сначала забежать в комнату, захлопнуть дверь, нырнуть под одеяло и потом закричать. Чтобы кто-нибудь пришел и защитил. Сильный и взрослый. Кто-нибудь...
  - Ты чего?
  От внезапного шепота я шарахнулся в сторону, запутался в одеяле и со всего маху шлепнулся на пол. Резкая боль слегка вернула меня в чувство, я оглянулся и увидел Гаранина, босиком стоящего в проеме двери нашей спальни.
  - Ты чего, Очкастый? - повторил он, настораживаясь. У меня на глазах появились слезы. Я предпочел думать, что это были слезы, вызванные болью от падения, а не слезы облегчения, что кто-то пришел и я теперь не один на один со всем тут происходящим. Недоуменно подняв брови, он оторвал от меня взгляд, посмотрев в пустой коридор... И тоже замер. Но не как я, дрожа и бледнея. Он крепко сжал губы и нахмурился, после чего посмотрел на меня. Я тоже посмотрел туда, куда смотрел он, и увидел то же, что и он. Кресло, наполовину торчащее из дверного проема пустой комнаты.
  Мы снова встретились глазами, я наконец смог выпутаться из одеяла и подняться, и, снова посмотрев на Гаранина, негромко произнес:
  - Это не я. Ты мне веришь?
  Несколько секунд он просто молча смотрел на меня. А потом так же тихо ответил:
  - Верю.
  Не говоря ни слова, мы подошли к креслу и запихнули его обратно. Лешка заметил, что я постоянно кошусь на лестницу, ведущую на чердак, но не стал спрашивать ни о чем. Да и я не уверен, что смог бы внятно ему рассказать.
  В полном молчании мы вернулись в комнату, он забрал у меня каску и похлопал по плечу. Я вопросительно протянул ему часы, но он покачал головой и достал из кармана шорт телефон - очевидно, один из подобранных внизу. Умно. Неслышной тенью я вернулся к своей кровати, лег и закутался в одеяло с головой.
  Не то чтобы я думал, что Гаранин мне не поверит, если я расскажу ему про то, что видел. Скорее наоборот, я боялся, что он поверит. И мы пойдем наверх, чтобы найти там... найти что? В загадочную историю с реалити-шоу или с аттракционом для нас я верил... Совсем не верил. Дом с привидениями? Ну, во-первых, как заядлый материалист и атеист я авторитетно мог бы пояснить любому, что призраков не бывает, а во-вторых...
  А во-вторых, мне просто страшно. В полной уверенности, что не смогу сомкнуть глаз, я выглянул из-под одеяла и увидел, что Гаранин стоит и смотрит в окно. И вот его присутствие меня почему-то успокоило. Наверное, потому, что он вел себя как взрослый. Всем детям нужен кто-то взрослый, когда ситуация выходит из-под контроля, пусть сами они в жизни в этом не признаются.
  Либо придется взрослеть самому.
  
  

День седьмой


  
  Под утро я все же задремал, и подъем в восемь утра пропустил. Вяло поднявшись с кровати, я оделся и подошел к Гаранину, который, судя по всему, не ложился. Выглядел он слегка осунувшимся, но, как ни странно, весьма довольным. О причинах этой довольности я догадывался... Или даже знал. Но об этом никто не узнает. Пусть мне тоже нравится Лена, но Гаранин мой друг. Даже если он думает иначе.
  После подсчета голов в стаде (двенадцать, как и вчера, никто не пропал, новых не добавилось) и необходимых водных процедур, неорганизованной гурьбой мы покатились вниз. Пока остальные воздавали должное Посейдону, Гаранин успел проверить, на месте ли кресло, а я осмотрел дверь на чердак. При дневном свете (за окном опять весело светило солнышко, и день обещал быть жарким) вчерашний страх меня практически оставил. Внимательно осмотрев лестницу на предмет следов (как и ожидалось, наблюдалось наличие их полнейшего отсутствия), я поразмыслил, не осмотреть и сам чердак... Но, взвесив за и против, от подобной идеи отказался.
  Сперва хотелось бы заручиться некоторой поддержкой.
  Завтрак прошел без особого оживления, но хотя бы и без траурного молчания. Про Матросова никто не вспоминал, но не потому, что все забыли... Просто он как будто вышел и скоро вернется. О том, что с ним могло произойти на самом деле, я предпочитал вовсе не думать.
  Наблюдая, как остальные добивают остатки гречневой каши, я толкнул Гаранина в бок и кивнул на дверь в кухню. Он сперва вопросительно поднял брови, но потом понял, и, кивнув Лене, поднялся со стула. Проходя мимо Жени, я взглядом попытался дать ей понять, что ее я тоже хочу видеть на нашем военном совете. Попытка не удалась, Женя лишь недоуменно похлопала ресницами, демонстрируя, что физиогномист из нее тот еще. Наклонившись к ней, я негромко сказал:
  - Дело есть. Пойдем?
  Хлопанье приобрело осмысленный характер, она залпом допила чай и вскочила, заехав локтем сидящей рядом Танюшке Барамзиной в нос. После коротких извинений, когда все уже внимательно смотрели на наше сборище, явно переставшее быть тайным, Лешка, осознав важность ситуации, коротко пояснил:
  - Заканчиваем завтрак. Мы сейчас вернемся.
  Как я успел заметить, не все из оставшихся были довольны подобным объяснением. Ну да ладно, нас не так много, чтобы бунт на корабле стал реальным. Но слишком много, чтобы рассказывать им о том, что произошло вчера.
  Прикрыв за собой дверь, я прокашлялся и начал:
  - Вчера ночью... - подождав секунду, я по заинтересованным и настороженным лицам Гаранина и Лены понял, что они вряд ли слышали то же, что и я. Пожевав губу, я повернулся к Жене и сказал:
  - Женя. Извини, я тебе вчера не поверил. Но я был неправ.
  В таком деле лишний свидетель лишним точно не будет, простите, конечно, за тавтологию. Но если Гаранин мне вчера верил, да и с креслом у нас общий секрет, то будет проще убедить всех сразу в том, что я не сошел с ума и видел то, чего на самом деле не было. Хотя понять, что же я видел на самом деле, я бы сам очень хотел.
  Коротко поведав сперва о том, как Женя меня разбудила (сама она в это время деловито кивала, подтверждая мои слова), я рассказал что слышал и видел. Меня никто не перебивал, хотя по лицу Лены я видел, что ее мучает ряд вопросов. Закончив рассказ о вчерашней ночи, я посмотрел на Гаранина и добавил:
  - Это еще не все. Кресло... Оно уже пару раз переезжало с места на место. Из комнаты в коридор. Ну и обратно, нашими усилиями.
  Переведя недоверчивый взгляд с меня на Лешку и обратно, Лена вкрадчиво поинтересовалась:
  - А раньше вы молчали, потому что?..
  - Потому что это кресло. Всего лишь.
  Все это время молчавшая Женя внезапно будто подорвалась:
  - Во вторую ночь, помните? Мышка напугалась, говорила, кто-то в кресле сидит...
  Этот факт я несколько запамятовал. Но теперь, в свете новых открытий, я уже готов был поверить, что Мышка и впрямь что-то видела.
  Гаранин потряс головой и потер глаза. После чего, переводя взгляд с меня на Женю и обратно, заявил:
  - Фигня какая-то. То есть, я не говорю, что я вам не верю... Блин. Я не о том. Допустим. Допустим, не в плане, что я... Хорошо. Я вам верю. Пусть некто ходил вчера, а потом пытался вытащить кресло, но когда Очкастый его заметил, убежал на чердак. Пусть. Но это же какая-то фигня. И что это нам дает?
  В целом, я с ним был согласен. Общей логичной картины, включающей пропажу взрослых и Матросова, а так же зубастого мужика, таскающего кресло, в моей голове не рождалось. Однако родилась другая. Вернее, всплыла старая, в обновленном виде.
  - Кто бы это ни был, он убежал на чердак. На чердаке... Ну, спрятаться там негде. Если мы сейчас поднимемся, а там никого, то, значит...
  - Значит, он спрятался за той самой дверью! - воодушевленно завершила мою идею Колесова. Чудо, а не женщина. Схватывает на лету.
  - Значит, дверь все-таки открывается и куда-то ведет, - закончил свою мысль я. Наклонив голову, Гаранин ухмыльнулся.
  - Значит, самое время пойти и посмотреть.
  Все это время молчавшая Женя подала робкий голос:
  - А остальным расскажем?
  Поразмыслив пару секунд, Лешка посмотрел на меня и ответил: - Не будем. Пока что. Панику поднимать лишний раз только. Вот как выясним что-нибудь... Тогда и расскажем.
  Коротко обсудив возможные нюансы, мы решили вооружиться доступными предметами. Гаранин взял с собой тесак для рубки овощей, на который я, признаться, и сам положил глаз, Лена вооружилась скалкой, Женя взяла сковороду. Подавив желание надеть кастрюлю вместо шлема, я гордо заявил, что мое оружие - острый ум и доброе слово. Пожав плечами, Гаранин захватил еще и литой половник (как-то раз, лет пять назад, мне прилетело таким по заднице, хромал и неровно сидел я потом еще целую неделю) и демонстративно повесил его на ремень, после чего, во главе, несомненно, грозной силы в лице нашего кухонного войска, гордо пошагал к выходу. Наше возвращение породило в десять раз больше вопросов, чем наш уход. Сообразительный Шушин тут же поинтересовался:
  - На войну собрались?
  - Ага, с Наполеоном - ответил Гаранин. Ну блин, столько же интересных вариантов ответа было... И Шушина приколоть, и самому возвыситься. А он про Наполеона. Лешка, Лешка...
  Коротко обрисовав дальнейшую перспективу, Гаранин распорядился всем оставаться на местах, и ждать дальнейших указаний. Провожаемые, как в последний бой, мы направились к кладовке Степаныча, разумно предположив, что инструмент нам понадобится. Раз уж дверь действительно дверь... Да и в качестве оружия тоже не повредит.
  О чем-то негромко перешучиваясь с Леной, Гаранин распахнул дверь в каморку... и замер на пороге. Через секунду из-за его спины наша троица лицезрела ту же замечательную картину, что и наш доблестный вождь.
  Дверь, которую вчера мы всеми мыслимыми и немыслимыми силами пытались отворить, была открыта. Сама по себе. Без нашего участия. Даже обидно, что ли... Мы к ней со всей душой, а она тут сама.
  Аккуратно, не торопясь, Гаранин сделал два шага и потянул за край двери, весь напряженный, как натянутая пружина. Дверь легко поддалась и открыла свои тайны. За ней было темно. То есть не так, чтобы темно, а прямо совсем темно. Вообще ничего не видно. И тишина. И мертвые с косами вдоль дороги стоят...
  Мы тоже стояли и напряженно прислушивались. Резкий металлический удар заставил нас вздрогнуть.
  Звук раздался со стороны столовой, и мы плавно повернулись, готовые к битве. Ну или к бегству, как пойдет. Из дверей выкатывались остальные члены нашего сиротского общества, очевидно, решившие, что грядет судный день. И если к ножам в руках Шушина и Бортника вопросов, в общем-то, не возникало (лишь здравые опасения за судьбу их владельцев и всех, кто вокруг), то две вилки в руках Половинкина или чайник в руках Ани Масловской смотрелись уже не так однозначно. Однако, причиной всех демаскирующего шума стал Гаркуша, не иначе вообразивший себя настоящим рыцарем, вдобавок не видящим препятствий при виде цели, в данный момент лежащий на полу. В левой руке он держал крышку от самой большой кастрюли, оружием его стала собранная ручная мясорубка, которую он держал за ручку. Вишенкой на торте был дуршлаг на голове, вероятно, символизирующий его свободомыслие и отрицание гнева божьего.
  - Ребят, вы чего? - ласково поинтересовалась Лена.
  - Мы тоже. Мы с вами! Че мы все время сидим? Мы тоже хотим! - ответил Шушин, и, хотя конец его речи и пояснение, чего же именно они хотят, утонули в воплях поддержки, общий смысл был ясен всем. Гаранин, нехотя оторвавшийся от двери, глубоко вдохнул, и, словно жалея об отсутствии броневика, начал вещать:
  - Хорошо. Раз вы такие деловые, будете помогать. Объявляю всем: дверь открылась. Предлагаю обсудить, как быть дальше.
  Боевитые крики сменились возбужденным гомоном. Открытая дверь... Если раньше непонятно было, чего делать и чего ждать, то теперь вопрос с действиями стал понятен. Более или менее.
  Дождавшись, пока все встанут неровным кругом, Гаранин оглядел новоприбывших, остановил взгляд на Шушине и сурово поинтересовался:
  - Итак, дверь открыта. За дверью темно. Какие идеи?
  Шушин, явно собиравшийся с силами для того, чтобы вступить в перепалку, открыл рот, подождал секунду, и выпалил:
  - Вы без нас уйти собирались!
  От такого предположения я слегка офигел, и, судя по всему, Лена с Рудневой тоже. Но Гаранин лишь усмехнулся:
  - Вань, все в порядке? Головой не бился? Еще раз, для танкистов. За дверью - темно. Что там, мы понятия не имеем. Мы даже не знали, что дверь открыта.
  Шушин прищурился и возразил:
  - Тогда куда вы пошли?
  А ведь и впрямь. Нашей изначальной целью был чердак... Дверь на чердаке. Мы коротко переглянулись с Гараниными, и я понял, что он тоже понял. А он понял, что понял я. Если эта дверь открыта, может, открыта и та?
  Было бы забавно, если бы эта дверь вела на чердак. А дверь с чердака сюда. Тогда я точно начну сходить с ума.
  - Мы шли на чердак. Чтобы попытаться открыть дверь на чердаке. И... Коля?
  - Ммм? - я не сразу понял, что он назвал меня по имени. Неужели?
  - Надо проверить, открылась ли та дверь, - он вытаращил глаза, словно укоряя за мою недогадливость. Хотя я, в общем-то, понял, чего он от меня хотел.
  Вот только идея его мне совсем не понравилась. Ночные страхи снова встали в полный рост. Один я туда идти не горел желанием совершенно. Видимо, Гаранин прочел это в моих глазах.
  - Думай пока. Вань, не в службу, сгоняйте с Ромой на чердак, гляньте, дверь открыта? Внутрь не лезьте, только посмотрите, открыта или нет.
  Пару секунд покачавшись с пятки на носок, Шушин нехотя кивнул, и они с Бортником убежали наверх.
  В тишине и молчании мы ждали, переглядываясь и топчась на месте. Стало как-то тесновато и напряженно. Разрядила обстановку Мышка, единственная кроме меня, стоявшая без оружия.
  - А мы ведь найдем их?
  - Кого найдем, солнышко? - улыбнулась ей Лена. Мышка чуть смутилась, но продолжила:
  - Ну, тех, кто потерялся. Саша, и Елена Петровна, и...
  Мы все как-то разом грустно заулыбались. Для маленькой Мышки Елена Петровна действительно была кем-то вроде любящей бабушки. Остальные уже успели вырасти достаточно, чтобы понять, что мы никому не нужны. Что мы сами по себе. Каждый из нас сам по себе.
  Трепетный момент нарушил Шушин, скатившийся по перилам и чуть не впечатавшийся носом в стену. Восстановив равновесие, он доложил:
  - Дверь. Тоже. Открылась. Тоже темно, не видать нифига.
  Почесав макушку, Гаранин двинул идею:
  - Значит, пойдем сюда.
  Шушин тут же ощетинился:
  - Почему? Почему именно сюда? Я вообще не улавливаю, почему ты все время решаешь за нас?
  - Потому что я старше? - вкрадчиво предположил Гаранин.
  - Ну и что? Возраст не синоним ума. Взрослые тоже старше нас, ну и где они теперь?
  Не сказал бы, что логика в его словах была неоспорима, но определенной поддержкой среди части населения Шушин явно пользовался. Только вот Гаранин, судя по всему, недооценивал масштаб угрозы, принимая недовольство Шушина за детскую истерику. Надо было спасать положение.
  - А кто должен решать? Ты? - я усмехнулся, всем своим видом давая понять, что сама идея о смене гегемонии смехотворна.
  - Нет, не я, - Шушин оскалился. - Проголосуем. Мы все имеем право высказаться.
  - Проголосовать? Тут тебе не Америка, Вань, - грустно просвятил его я, - не демократия. В критических ситуациях всегда рулит диктатура. Если бы читал книги, ты бы...
  Тут Шушин уже не выдержал:
  - Слышь, книги свои себе запихнуть можешь! Я не про книги с тобой базарю, а про нас. Мы тут, здесь, сейчас, и почему-то пока предводительство твоего друга нас только глубже в жопу погружает!
  Вот за книги было обидно. Я сразу не нашелся, что ответить, и потерял инициативу.
  Видя это, Шушин торжествующе ухмыльнулся, но его триумф и почетное награждение какой-нибудь провинцией оборвал Гаранин.
  - Э, ямщик, не гони лошадей. Право голоса? Оно у вас есть, - он обвел взглядом скучковавшихся вокруг. - Я всегда готов выслушать всех вас. И сейчас тоже. Если у тебя есть толковые идеи, - он уперся взглядом в переносицу Шушину, - говори.
  Шушин морщился, но, очевидно, готовых толковых идей у него не было. Однако промолчать означало проиграть, и он выдвинул свои аргументы:
  - На кой хер нам вообще куда-то лезть? Они этого и хотят, по-любому. Надо сесть на жопу ровно и сидеть, пока им не станет скучно.
  Опять вездесущие они... Показались бы уже они, что ли. Хотя вот как вчера - так, пожалуйста, не надо.
  - И как долго ты предлагаешь ждать? Колян, на сколько нам хватит еды?
  Я уже проводил эти расчеты, поэтому ответил сразу:
  - Если просто лежать и ничего не делать... Ну, разнообразного рациона на три-четыре дня. Просто еды - дней на десять. Ну, на две недели можно растянуть.
  Я, конечно, преуменьшил. Раза этак в полтора, а то и два. Все-таки запасы макарон, круп, муки и растительного масла были весьма обширны. Хотя есть на завтрак, обед и ужин макароны - перспектива малоприятная.
  - Две недели, - повторил Гаранин. - А еще ты подумал о том, чем мы тут будем заниматься? Взаперти? Через неделю мы начнем друг друга ненавидеть. Через две - я нам не завидую. Ты готов умереть от голода и скуки назло кому-то? Я лично нет. Я лично планирую чем-нибудь заняться. К тому же, не забывай, некоторые из нас уже пропали. На взрослых тебе плевать, допускаю, а Шурик один из нас. И я так думаю, он-то две недели точно не протянет.
  - Ну да, ты-то готов на что угодно, лишь бы в белом пальто и красивый.
  - Короче, умник. Ты хотел голосования? Ну давай. Кто за то, чтобы бросить все как есть, оставить Шурика Матросова помирать, лечь и две недели просто ничего не делать, питаясь одной гречкой и перловкой?
  С перловкой это он ловко придумал, перловку тут все ненавидят. А я и не подозревал, что он владеет ораторскими приемами: не хватает аргументов, надави на эмоции. А еще он умело применил армейский принцип: не спрашивай, кто хочет, добровольцев не будет. Спроси, кто не хочет, тогда добровольцами будут все. Затравленно оглянувшийся Шушин увидел робко поднятые руки Бортника и Ани Масловской. Больше желающих поддержать его не нашлось, что и неудивительно после того, как Гаранин ловко скрыл достоинства его плана и выделил недостатки.
  - Следующий вопрос. У кого еще есть толковые идеи, планы, предложения?
  После разгрома, постигшего Шушина под Ватерлоо, и ввиду общей сложности политической обстановки, выдвигать свои идеи, даже если они у кого-то были, никто не спешил. Выдержав некоторую паузу, Гаранин подвел итог:
  - Значит, действуем по прежнему плану. Нам понадобится помощь всех, так что не чувствуйте себя обделенными. - Тут он широко улыбнулся и продолжил, - Вы все мои друзья. И цель у нас одна.
  Одна на всех, мы за ценой не постоим...
  После краткого обмена мнениями, мы приняли коллегиальное решение исследовать нижнюю дверь. Я поделился с остальными соображениями насчет площади этажей, и, раз уж было совершенно неясно, куда именно ведут двери, лучше оставаться на грешной земле, чем парить в небесах с неясной перспективой. Краткосрочная разведка, заключавшаяся в том, что Гаранин с фонариком зашел в дверь и обнаружил там лестницу, ведущую вниз, внесла некоторые коррективы.
  - Это вам не это... - глубокомысленно процитировал классику Гаранин и вернулся к нам.
  Подготовка к походу включила в себя сбор припасов: еда и вода на день, оба рабочих фонарика - один, судя по всему, Федин, другой был найден на кухне; лучшее из имеющегося у нас вооружения - топор, саперная лопатка, которая, на самом деле, не саперная, а очень даже МПЛ - малая пехотная; сковорода и тот самый половник, аптечка, пара книжек, туалетная бумага (всякое возможно, мало ли) и назначение добровольцев. Добровольцами вызвались мы четверо, как ни странно. Однако, после жарких споров от участия в экспедиции женской части нашего коллектива было решено отказаться. Еще пошел Шушин, как особо наглый, и Гаркуша, как особо сильный. Мясорубку и дуршлаг, правда, ему пришлось оставить дома.
  Отдельным пунктом нашего выдающегося похода стал свет. Нет, не тот Свет, что в душе и с небес, а обычный. Фонариков у нас было два, батарейки были только для одного. На четверых маловато. Но, как говорится, есть десантные войска... Светлой идеей я озарил заблудшие души соучастников, и было решено сделать факелы. Изначально мысль казалась мне очень хорошей еще и потому, что дело было крайне простое: берешь палку, тряпку, горючую жидкость, фигак-фигак и того.
  На практике все оказалось несколько сложнее: если с наличием ровных палок вопрос решился быстро - деревянные ножки от Фединой кровати были оптимальным вариантом, тряпки мы нашли на кухне, то с горючей жидкостью вышел затык. Початую бутылку прозрачного пойла без этикетки мы после здравого размышления использовать не стали - вдруг там меньше шестидесяти градусов? Ацетон и вайтспирит были отвергнуты по причине их малого количества. Выход нашелся сам: те самые внушительные запасы растительного масла. Еще Нерон успешно жег первых христиан при помощи масла, а мы чем хуже?
  Пропитанные маслом тряпки были примотаны к ножкам с помощью найденной в каморке алюминиевой проволоки, еще четыре запасных тряпки были упакованы в целлофановые пакетики и упрятаны в рюкзак. Рюкзак - большой, литров на сорок, явно побывавший в передрягах, принадлежал Чуковскому, но его недовольство нас интересовало мало. Теперь его почетным носителем предстояло стать Гаркуше.
  У меня сложилось впечатление, что подобные приготовления, на самом деле, нужны нам были для того, чтобы оттянуть неизбежное. Да, Гаранин очень решительно опроверг все аргументы Шушина, но просто так взять и шагнуть в темную неизбежность - было очень непросто... На самом деле, было бы очень смешно, если бы в конце лестницы был просто маленький погреб с гнилой картошкой и парой дохлых мышей. Но там его не оказалось.
  
***

  
  Первым шел Гаранин, с фонариком наперевес. Замыкающим - Шушин, вытребовавший второй фонарь. Я и Гаркуша составляли центральное звено нашего братства. Неясно, правда, братством чего мы являлись, но быть братством ничего все равно лучше, чем вовсе ничем. Надежнее как-то, спокойнее, что ли. Темнота тут царила такая, что видно было только пару ступенек и все. Даже фонарь выхватывал не больше метра пространства. Преодолев первые десять ступенек, Гаранин высветил пустую площадку - и лестницу, уходящую ниже. Обычный лестничный пролет, как в многоэтажном доме. Только без перил.
  - Что там? - раздался глухой голос Барамзиной, оставшейся за старшую. Странное дело: света из дверного проема тут уже практически не было видно, и силуэт Танюшки, стоящей в каморке, был еле различим, хотя между нами от силы было метра три.
  - Еще лестница. Пойдем дальше, вы пока ждите - ответствовал ей Гаранин.
  Единственным методом связи, который нам удалось придумать, был пресловутый Шушин, успевший обидеться на то, что его подозревают в трусости, раз именно он должен был первым бежать в случае опасности. Успокоить его сумела только Лена, заверившая страдальца, что он выбран не по причине склонностей характера, а потому что бегает быстрее всех. Вспомнив о таком своем превосходстве, Шушин выпятил грудь и перестал изображать обиженку. Теперь он неторопливо прыгал по ступенькам позади меня, подсвечивая фонариком куда-то вбок. Как ни странно, здесь темнота уже не казалась такой кромешной: даже без света фонаря я вполне мог различить то, что под ногами, и силуэт впереди идущего. Потеряться не должны.
  Не успел закончиться первый лестничный пролет, как начался второй. Это я не сам придумал, это в сочинении какой-то умник написал. Но нашу ситуацию это характеризовало как нельзя лучше: мы медленно спускались вниз, и каждый новый поворот все сильнее разрушал наши робкие надежды найти здесь какие-то удовлетворительные ответы.
  На четвертом (или лучше сказать - минус четвертом?) этаже нас, наконец, ждала удача. Вместо бетонной стены перед нами предстала двустворчатая дверь, из темного дерева, с двумя кольцами - то ли чтобы стучать, то ли чтобы тянуть... Не знаю. Влево и вниз уходил очередной пролет, но спускаться ниже желания ни у кого не возникло. Дверь - значит дверь.
  - Ну, с богом - тихо произнес Гаранин, ранее мной совершенно не замечаемый в религиозности, и толкнул двери. В общем-то, мы все ждали, что двери просто не откроются, и у нас не будет выбора, кроме как идти ниже. Но они открылись.
  Нерешительной кучкой мы столпились у входа в... У входа в неизвестно куда.
  Неизвестно где царила все та же темнота и тишина. Первичная разведка прояснила, что находимся мы в каком-то, судя по всему, довольно обширном помещении, в котором есть стены, квадратные колонны и пол, выстланный ковровыми дорожками. Полный бред.
  - Что это? - шепотом спросил Гаркуша... Ответом ему была тишина. Ох, блин, если бы я знал...
  - Куда дальше? - так же шепотом поинтересовался Шушин.
  Гаранин пожал плечами, потом, сообразив, что в темноте его не особо видно, ответил:
  - Прямо?
  Прямо так прямо, конечно... Не лучше и не хуже, чем куда-то еще.
  - Так, погоди. - Я достал мелок и начертил на ближайшей колонне стрелку. Повернулся к остальным, пожал плечами и сказал:
  - Ну мало ли...
  Спорить со мной никто не стал, и мы двинулись вперед. Первые несколько минут прошли в напряженной тишине, потом мы уже начали шагать шире и свободнее. Видимо, все поняли, что что бы ни ждало нас впереди, это явно не комнатка с экранами и режиссерский пульт.
  Сколько точно мы прошли, сказать я не мог. Но комната, в которой мы имели сомнительную честь находиться, явно не собиралась заканчиваться. Периодически издалека раздавался странный шум: какой-то шорох и металлическое блямканье. Когда мы миновали очередной ряд одинаковых колонн и чиркнул мел, Гаркуша снова жалобно подал голос:
  - Ребят, а куда мы идем?
  Логичным ответом было бы 'прямо', как и было заявлено на берегу. Но Яшкин вопрос просто послужил нажатием спускового крючка, за которым следует действие.
  - Привал, - распорядился Гаранин, развернулся к нам. Почему именно привал, если располагаться тут мы не собирались?
  Достав из кармана мобильник, Гаранин нажал на кнопку и задумчиво посмотрел на экран. Потом посмотрел на меня, и задал вопрос:
  - Сколько времени?
  Глянув на часы, я машинально ответил:
  - Полвторого.
  После чего нахмурился.
  Так. В 14:02 мы начали спуск. Либо мы бродим тут уже почти двенадцать часов, либо часы мои идут куда-то не туда. Как и все мы. Я посмотрел на Гаранина, и он продемонстрировал мне экран мобильника. 13:31. Снова обратив внимание на часы, я прислушался, присмотрелся и даже принюхался. Часы шли как обычно, секундная стрелка двигалась туда, куда нужно, минутная тоже... Фигня какая-то.
  - Ну и чего делаем дальше? - подал голос Шушин. Очевидно, следующей его фразой будет что-то типа 'я же говорил!' или еще какая лабуда. Но в данный момент я уже и сам не был уверен, что мы делаем что-то нужное. Гаранин вздохнул и негромко сказал:
  - Развернемся? И что дальше?
  Шушин повел плечами, будто от озноба, и огляделся вокруг.
  - Наверху есть еще дверь... И по лестнице можно спуститься ниже. А тут... Сюда можно вернуться, в конце концов.
  Настоящий самурай принимает решение в течение семи вдохов и выдохов, как известно. Среди нас самураев не было, поэтому мы сели кружком, достали термос с горячим чаем и устроили уже настоящий привал. Шушин в общей трапезе участия не принимал, скинув сумку с вещами, он стоял чуть поодаль, опираясь о колонну и глядя в ту сторону, откуда мы пришли. Потом он вдруг завернул за угол, и после секундной паузы глухо сказал:
  - Ребят...
  Подскочив, мы бросились к нему. Он стоял и смотрел на ту же колонну с другой стороны, на что-то светя фонариком. Я встал у него за спиной и, поняв, что перед нами, улыбнулся. Почему бы и нет?
  С другой стороны на колонне была такая же стрелка, что я рисовал, только направленная в другую сторону. Гаранин вдруг сорвался с места, в две секунды добежал до следующей колонны, и высветил фонариком еще одну стрелку.
  Приехали, господа.
  
***

  
  - Ты нас сюда завел! Диктатор, бляха-муха! Ну, теперь есть толковые идеи? Шушин, несмотря на щуплое телосложение, напирал на Гаранина, сверля его взглядом. Лешка, насупившись, молча смотрел на него исподлобья. Трудно сохранить уверенность в себе, когда не знаешь, что делать дальше... Ну только гражданской войны нам тут не хватало.
  - Хватит! - я вклинился между ними. - От того, что вы тут подеретесь, легче не будет. Хорош. Шушин недобро посмотрел на меня, но отступил. Сделал шаг назад, подхватил свой рюкзак под лямки и, обращаясь к пространству, сообщил:
  - Я назад.
  После чего тяжелой походкой зашагал в ту сторону, откуда мы пришли. Помедлив секунду, я крикнул ему вслед:
  - Погоди... Не надо разделяться! - но он упрямо отходил от нас все дальше и дальше.
  Гаранин наконец выпрямился, вытащил руки из карманов и потянулся. Потом огляделся по сторонам, и произнес:
  - Догоним сейчас, не кричи. Возвращаемся. Нужен новый план.
  За секунды собравшись, мы двинулись вслед за мутным пятном света от фонаря Шушина. Минут пятнадцать мы шли, отставая от него метров на десять; поначалу мы делали попытки ускориться и догнать его, но Шушин, очевидно, злой на весь мир, упорно держал дистанцию. Редкие тихие разговоры не разбавляли гнетущей атмосферы; вокруг было прохладно, но как-то душно, и я чувствовал себя вымотанным, будто мы целый день шарились по горам по долам, а не гуляли по странному залу меньше часа. Кстати, о времени. 13:47. Прелесть какая. Снова идем в нужную сторону?
  Еще спустя десять минут у меня начали закрадываться подозрения, что все-таки нет. Даже если мы сбавили темп, все равно уже должны были вернуться к дверям. Очевидно, те же мысли посещали и остальных - Гаркуша нервно крутил головой, очевидно, пытаясь увидеть знакомые ориентиры (что в комнате с одинаковыми колоннами было заведомо глупой идеей), и только Гаранин с упорством тяглового вола шел вперед.
  Шушин впереди шагал ровно, свет фонаря практически не дрожал, очевидно, он наших сомнений не разделял. Хорошо быть упертым, никакая мистика тебе ни по чем... Мои размышления прервал некстати замигавший фонарь в руке у Гаранина. Лешка остановился, несколько раз постучал по нему, но эффекта это не возымело - фонарь еще несколько раз моргнул и погас. Нехорошо.
  Ругнувшись, Лешка скинул с плеча сумку и начал рыться в ней. Шушин тем временем все так же размеренно шагал вперед.
  - Ванька, стой! У нас фонарь погас, погоди.
  Ноль реакции. К моему гласу подключился Гаркуша, басовито крикнувший что-то, но свет фонарика все так же мерно и неторопливо удалялся от нас. Ну эй!
  - Да стой ты, Вань! - Гаркуша побежал вперед - нормативы по легкой атлетике он всегда сдавал плохо, но тут быть Усэйном Болтом и не требовалось, - в несколько прыжков он догнал Шушина и...
  - Че за нахер? - резкий вскрик и еще более резкий визг оторвал нас от попыток реанимировать фонарь, и мы с Лешкой бросились вперед. В считанные секунды догнав их, мы встали как вкопанные. Гаранин выругался совсем нецензурно, а я истерически расхохотался.
  Там, где по замыслу Создателя должен был быть Шушин, Шушина не было. Был только фонарик, подвешенный к потолку на странного вида веревочке. Спасибо, что хоть не морковка... Хотя мы и так были полными ослами.
  Мой смех прекратился так же, как и начался. В тишине мы с Гараниным переглянулись, и стали ждать. Я ждал, пока он выдвинет новую цель, а он, надо понимать, ждал, пока я предложу что-нибудь умное. Ждать можно было бы очень долго, но тут где-то сбоку раздался дикий вопль:
  - Ааа! Помогите! Отцепись, сука! Помогите!
  Не сговариваясь, мы бросились в ту сторону. Крики то отдалялись, то приближались, Гаранин, бежавший впереди с фонарем Шушина, крикнул в ответ:
  - Держись! Щас поможем!
  Мне вот всегда было интересно, за что предлагают держаться в таких ситуациях? Ну, то есть, ладно там человек из 'Титаника' выпал и лежит на куске обшивки, и держится за него. А тут за что Шушин должен держаться? За того, кто его куда-то тащит? Надо понимать, этого неведомый похититель и хочет.
  Спустя несколько минут бега, когда у меня уже закололо в боку, а Гаркуша, тяжело дыша, начал отставать, очередной крик раздался совсем рядом, буквально в нескольких метрах, мы завернули за очередную колонну, и буквально впечатались в стену. Особенно чувствительно в нас вбежал Гаркуша, очевидно, испугавшийся, что он тоже потеряется, и прибавивший скорости на последних метрах.
  Вытерев рукавом кровь, побежавшую из носа, и поправив очки, я вывернулся из человеческой кулебяки и прислушался. Больше криков слышно не было. Или Шушин больше не кричит... Или изначально кричал не он. Не знаю, какой вариант я бы предпочел в большей степени. Скорее оба - в меньшей.
  
  
***

  
  После короткого военного совета, в ходе которого мы согласились в том, что наше положение оставляет желать лучшего сразу по ряду параметров, мы двинулись вперед. Света одного фонаря едва-едва хватало, чтобы увидеть, куда ставить ногу. Хотя какая разница? Пейзаж вокруг ничуть не менялся. Все те же колонны и красная ковровая дорожка, грязная до серого цвета. Разве что теперь слева от нас была стена. Поскольку ходить направо всегда лучше, чем налево, выбор направления был очевиден. На ходу мы разделили и сжевали шоколадку, но вкуса я почти не ощутил. Я раньше редко задумывался над тем, что такое отчаяние, но вот в тот момент подумывал, что начинаю понимать. И перспектива того, что мы будем брести вперед по бесконечному пространству, уже не казалась идиотской и невозможной. Сколько мы уже идем?
  На циферблате я с интересом наблюдал за стрелками, идущими в разных направлениях. Телефон Гаранина, когда мы последний раз решили воспользоваться его услугами, указал нам, что московское время тридцать два часа семьдесят три минуты. Вежливо поблагодарив (молча, мы еще не сошли с ума), мы приняли решение больше временем не интересоваться.
  Периодически то впереди, то позади раздавался все тот же шум неясной этимологии, и, почему-то, запах сырости и пыли. Странно знакомый, будто именно такой запах я хорошо знал, но вспомнить, откуда и почему, я не мог, да и не особо старался. В голове вообще не было связных мыслей, я, как и все остальные, просто брел вперед.
  На автомате пройдя несколько метров, я понял, что остальные остановились, и медленно развернулся. Гаркуша сидел, привалившись к стене, обхватив руками колени. А я думал, первым сдамся я...
  - Хватит, ребята. Я дальше не пойду. Хватит. Мы кругами ходим, надо подождать. Надо подождать, и за нами придут, надо только...
  - Яш, кто придет? - устало поинтересовался Гаранин.
  - Придут, обязательно придут... - он, казалось, не слышал никого вокруг себя, - придут, скоро придут...
  - Привал, - объявил Гаранин. Мы с ним упали там, где стояли. Не то чтобы мы сильно устали физически, но однообразие и непонимание того, куда мы идем и идем ли вообще куда-то, выматывало сильнее, чем ходьба. Гаркуша, фактически, озвучил то, о чем думали все.
  Мы заблудились. Мы не знаем, куда идти. Мы не знаем, что делать. Не надо было нам сюда приходить. Наш милый, уютный дом с тремя этажами, креслом-самовыдвиженцем, кухней и столовой, где было светло и тепло, теперь казался совершенно далеким и нереальным. Я вздохнул и прикрыл глаза, опираясь на стену...
  
  Проснулся я в полной темноте. Я даже не сразу понял, что произошло, просто открыл глаза, и ничего не поменялось. Хотя... Хотя кое-что я различал. Например, очертания лежащего рядом Лешки, и смешно подергивающуюся ногу сорок четвертого размера, несомненно, принадлежащую Гаркуше. Неужели мы все настолько вымотались? Даже впередсмотрящего не оставили. Сколько я спал, интересно? Вопрос столь же сложный, сколько бесполезный. На часы я смотреть не стал, чтобы лишний раз не портить себе настроение. Потянувшись, я поднялся. Чувствовал я себя немного лучше - и физически, и морально. Мне даже приснилось что-то хорошее, доброе. Там кто-то улыбался, и было светло. Воодушевленный, я попинал Гаркушу и Гаранина и поднял с пола фонарик. Пощелкав кнопкой, я понял, что достижения цивилизации больше не помогут нам обрести свет, и пора возвращаться в средневековье. А что, обстановка вполне подходящая. Не дожидаясь, пока остальные протрут глаза и вспомнят, кто мы и где мы, я присел рядом с Гаркушей и отцепил один из факелов от его рюкзака.
  Вытащив из кармана предусмотрительно прихваченные спички, я зажал факел между коленей и, чиркнув спичкой, попытался его поджечь. Безуспешно. Загораться мое чудо инженерной мысли категорически не желало. Увидев, чем я занят, Гаранин подошел, забрал у меня факел и извлек из кармана зажигалку. Ну, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Оглядевшись по сторонам, я понял, что прежняя темнота сменилась странным полумраком. На расстоянии десяти шагов по-прежнему не было видно ничего, но вот все, что ближе, вполне можно было рассмотреть, хотя исключительно в серых тонах. Словно я надел странный прибор ночного видения в сером диапазоне.
  После нескольких неудачных попыток Гаранин, наконец, поджег факел и торжественно произнес:
  - Да будет свет.
  Осветив наши угрюмые физиономии, он ухмыльнулся и подчеркнуто бодро сказал:
  - Че такие кислые, сыновья?
  Следующие несколько минут подарили нам два ценных открытия. Первое: факел из ножки кровати, старой тряпки и проволоки - хорошая идея ровно до того момента, как он начинает гореть. После этого - это источник повышенной опасности и неудобства, изначальную функцию выполняющий на твердую двойку. По десятибалльной шкале. Пламя было неровное, а тряпка все время норовила отвалиться от палки. Первый факел прогорел минут за десять, ножка еще немного покоптила и погасла, испуская едкий дым от сгорающего лака. Этого времени нам хватило ровно для того, чтобы выпить по полкружки чая и сжевать по бутерброду.
  Вторым открытием стало то, что обстановка вокруг нас несколько изменилась. Стены и пол вместо бетонных стали больше напоминать каменные, а на самой стене кое-где появились картины. Я в живописи не силен, конечно, но таких картин раньше не видел. Портреты, пейзажи, какие-то совсем абстрактные полотна попадались нам абсолютно случайно, расстояние между картинами колебалось от пары метров до нескольких десятков колонн. Кстати, измерять расстояние в колоннах оказалось неожиданно удобно - это оказался самый надежный и стабильный ориентир в призрачно бушующем мире. Вот только сами картины... Общее в них было ровно одно: смотреть на них совсем не хотелось. Как-то неуловимо искаженные лица на портретах, создающие ощущение тревоги и опасности, темные пейзажи, от которых хотелось отойти подальше... Тот, кто эти картины подбирал, явно не пытался создать уютную атмосферу.
  Однако сам факт изменения обстановки мы приняли философски. Такое ощущение, что нас уже сложно было чем-то удивить или напугать. В любом случае, изменения были лучше вчерашней однообразной безнадежности, как мы решили единогласно.
  Где-то через две сотни колонн меня снова начал донимать вчерашний запах сырости, плесени и чего-то еще, сопряженный с шорохом и глухим металлическим звоном. Обменявшись короткими мнениями, мы решили, что нам не кажется, но искать источник звука и запаха смысла нет.
  К сожалению, как мы узнали чуть позже, он сам решил нас найти.
  - Думаю, надо ускориться.
  Я постарался придать голосу спокойствия, которого совсем не ощущал. Приятных сюрпризов мы здесь пока еще не встретили, зато неприятных - полный рот. Как оказалось, не я один думал подобным образом - мы все зашагали шире, но странное нечто не отставало. Что и звуки и запах издает одно и то же нечто, стало уже понятно. На ходу мы подожгли четвертый факел, и попытались зарядить сгоревший новой тряпкой, как вдруг, краем глаза, я уловил какое-то движение в темноте.
  - Ребяяят.. - жалобно затянул Гаркуша... запах стал еще сильнее, и звук, и... неожиданно у меня в голове сложилась общая картина, и я вспомнил, почему мне все это кажется столь знакомым.
  Металлический звук очень напоминал, будто жестяное ведро ставят на пол и ручка бряцает об корпус. А запах был запахом хлорки, смешанным с сыростью и пылью. А еще я вспомнил, кто издавал такие звуки и запахи, в прежней жизни. Практически обрадовавшись, я шагнул вперед, но робкая улыбка моментально пропала с моего лица.
  Создание, которое выкатилось на нас, несомненно, имело общие черты с гением чистой красоты, любившим погонять нас прежде за затоптанный пол, но человека не напоминало вовсе. Все, что я успел разглядеть, прежде чем сорвался с места и помчал за остальными, обгоняя собственный вой, - это пухлое, округлое тело величиной с кабину камаза, которое опиралось на шесть суставчатых ног, заканчивающихся ведрами, из которых при каждом шаге плескалась какая-то жижа; маленькая голова с клочками волос, несколько хаотично разбросанных по лицу глаз, некоторые из которых были закрыты очками, и две гигантские изломанные руки, которые заканчивались грязными и рваными половыми тряпками.
  Наверное, если бы эта хрень была хоть чуть-чуть похожа на человека, я бы потерял сознание от страха, а так - слишком уж все было нереально. Однако, несмотря на габариты, передвигалось чудовище весьма стремительно, - и сокращало ту небольшую дистанцию между нами. Последним, задыхаясь, бежал Гаркуша, его чудовище, некогда бывшее Свынотой, почти догнало, - я даже расслышал невнятное бормотание, в котором можно было угадать слова 'натоптали' и 'куда по помытому', - и с размаху шлепнуло его по заднице тряпкой. Взвизгнув, Гаркуша скинул рюкзак с провиантом и ракетой устремился вперед, в три прыжка обогнав нас и вырвавшись вперед. Такая прыть меня даже немного обескуражила - но не зря ведь говорят, что главное в любом деле это мотивация. Штаны его ощутимо дымились, и следующим, отмеченным печатью свынства, должен был стать я, хотя категорически этого не желал. Легкие горели, в боку уже танцевали оранжевые гномики, и я начал собираться с силами - моральными силами - для того, чтобы выхватить у Гаранина факел и дать чудовищу последний бой. Ведь во многих книгах, которые я читал, в безвыходной ситуации герой вступает в поединок, позволяя, тем самым, своим товарищам избежать неминуемой гибели. Я даже прокрутил в голове мысль, как Женя рыдает на моей могиле, Гаранин с сединой на висках и суровым лицом вещает о том, каким замечательным другом я был и какую потерю они все понесли, и Лена, плотно сжав губы, старается сдержать слезы, но они все равно бегут, бегут по ее щекам, и...
  - Не дождетесь! - кажется, я крикнул это вслух, но никто не обратил внимания.
  Прибавив ходу (мотивация!), я на самом деле обрел второе дыхание. Внезапно Гаркуша, все еще вопящий и, видимо, благодаря силе звука убежавший от нас уже метров на пять, всем телом рухнул куда-то влево и исчез. Куда он делся, мы выяснили буквально секунду спустя: Гаркуша нашел нашу дверь, через которую мы вошли. Родименькую, славненькую, двустворчатую дверь.
  Взлетев, аки братья Райт по лестнице, мы завернули за угол, но Гаранин поймал меня за рукав и крикнул:
  - Стойте!
  Подумав, что он явно попал под какие-то чары и сошел с ума, я рванул дальше, но он снова дернул меня обратно. Поневоле обернувшись, я уставился на беснующуюся внизу Свыноту.
  Выйти за пределы дверей она не могла - и дело было не в размерах, что-то не пускало ее. На вампира она была похожа не сильно, но, видимо, определенные правила действовали и на нее. Постепенно успокаиваясь, Гаркуша тоже присоединился к нам.
  - Она не может сюда подняться... Не может ведь? - поинтересовался он
  - Нет, - покачал головой Гаранин, - она будто в барьер ударилась.
  Свынота, о которой шла речь, тоже перестала дергаться, и будто на чем-то сосредоточилась. На чем именно, мы поняли спустя полминуты. Она затряслась, и откуда-то из недр ее жирного круглого туловища показалась чья-то фигурка. Я не сразу узнал Шушина... Весь покрытый густой вонючей жижей, он слабо потянулся, и прохрипел:
  - Помоги...те...
  Мы окаменели. Не знаю, что бы мы сделали, но в следующий миг Свынота оскалилась, и в несколько прыжков скрылась в темноте.
  - Мы... - дрожащим голосом начал я, - Мы ведь должны вернуться? Должны ему помочь?
  - Помочь? Ему? Я... - Гаранин сглотнул, и замолчал.
  Поймите правильно: вот я, например, действительно не самый смелый парень на земле. Не то чтобы я совсем трус, но... весьма, скажем так. А вот Гаранин - другое дело.
  о как можно помочь в такой ситуации?
  До самого верха мы шли молча. Не знаю, о чем думали остальные, я лично пытался придумать, как рассказать о том, что с нами случилось. На последнем лестничном пролете меня вдруг пронзила мысль: а что, если в то время, пока мы блуждали там, внизу, наверху тоже что-то произошло? Например... Ну, например, вернулся тот креслотаскатель. И уволок на чердак всех, кто остался... А дверь запер. И иного пути у нас теперь нет? Теперь сама идея идти вчетвером, оставив наверху только девчонок и младших, выглядела полной идиотией. Они ведь не смогут сами о себе позаботиться... К тому же, нас не было довольно долго. Там точно что-то случилось.
  Я был практически уверен, что так оно и есть. Не может же быть, что мы просто вернемся обратно?
  Нет. Не просто. Мы уходили вчетвером.
  - Эй, идут! Они идут! - я распознал тоненький голос Тытаря. По одному мы поднялись наверх, и молча встали возле выхода. Тут все выглядело так же, как и до нашего отбытия, все так же светило солнышко, и то, что происходило парой десятков метров ниже, теперь казалось совершенно нереальным.
  Возбужденно гомоня, те, кто оставался наверху, обступили нас, но глядя на наши грязные осунувшиеся физиономии, они постепенно замолкли. Никто из нас не решался нарушить неловкую тишину, никто не хотел рассказывать о том, что произошло. Первой не выдержала Барамзина:
  - А где Ваня? - она еще раз обежала нас глазами, и недоуменно уставилась на Гаранина. Не поднимая глаз, тот тихо ответил:
  - Он... там. Внизу.
  Глядя на них, я никак не мог понять, что же мне напоминает эта сцена. То ли мать и сына двоечника, то ли одинокую вдову, которая еще не знает о своем новом статусе и вестнике, принесшем ей похоронку.
  - Что значит - внизу? Поднимается? А зачем вы его оставили?
  Тяжело вздохнув, Лешка все-таки посмотрел на нее и ответил:
  - Нет. Внизу - это внизу. И он не поднимется.
  Повисла еще более глубокая тишина. Я перевел взгляд с Гаранина на Танюшку. Уголки ее губ задрожали, и она срывающимся голосом произнесла:
  - Вы... вы его бросили? Вы его бросили! Вы, вы... - она задыхаясь, растолкала нас и убежала наверх. Ее никто не остановил.
  - Что случилось-то? - тихо спросила Аня. Гаранин посмотрел на Лену - та пожала плечами, потом на меня. Через секунду я кивнул, качнул головой ко входу в столовую, и мы унылой гурьбой побрели туда.
  Короткий рассказ занял буквально минут пять. Даже как-то странно... Вроде бы столько всего произошло. Когда я рассказывал о часах, идущих в обратную сторону, я глянул на часы снова - они, как ни в чем не бывало, показывали 15:37. Машинально продолжая рассказ, я запнулся на полуслове. Мы что, сутки там пробыли?
  - Ну, рассказывай! Чего завис? - поторопила меня Лена. Не обратив на нее внимания, я показал часы Гаранину и спросил:
  - Ребят, а сколько времени нас не было?
  -Ну... Час. Полтора? - Лена переглянулась с Женей.
  
***

  
  Танюшка Барамзина тихо плакала, сидя возле лестницы. Лица остальных тоже не выражали энтузиазма: мы не просто не нашли ни выхода, ни какой-нибудь стоящей информации, мы потеряли одного из нас. Еще одного.
  
  

День восьмой


  
  Остаток дня прошел в траурном молчании. Нам не хотелось говорить из-за усталости и чувства вины. Остальные тоже предпочитали молчать в нашем присутствии. Я лишь надеялся, что это из-за деликатности, а не из-за того, что нас и впрямь считали виноватыми.
  После короткого ужина мы с Гараниным пошли в пустующую комнату на втором этаже, он прикрыл дверь и облокотился на нее, а я, исключительно из вредности, уселся в то самое кресло. На самом деле, чувствовал я себя и впрямь настолько отвратительно, что если бы снова вылез вчерашний пассажир, я бы высказал ему все, что думаю. И даже попробовал бы вытрясти из него правду о том, что тут происходит и куда подевались все те, кто куда-то подевался.
  Первые несколько минут прошли в тяжелом молчании, после чего Гаранин, глядя куда-то в угол, все же начал разговор:
  - Надо решаться.
  Поерзав в кресле, я негромко ответил:
  - Знать бы, на что...
  - На что-нибудь.
  В данном аспекте с ним спорить было сложно. Выбор у нас был прост: сидеть на месте, или делать то самое что-нибудь.
  - Ну? Толкни уже мысль какую-нибудь, - поторопил меня Гаранин. Я, не зная, что ему ответить, по своему обыкновению начал рассуждать вслух.
  - Вариантов изначальных два. Либо мы ничего не делаем, - я выдержал паузу, во время которой Гаранин покачал головой, - либо делаем что-то. Если выбираем второе... Тогда вариантов три.
  - Да? - с сомнением произнес он.
  - Ага... Вариант первый: идем туда же, пытается отбить Шушина. - увидев его реакцию, я с ним согласился - мне первый вариант тоже не нравился.
  Шансы найти Свыноту в бесконечной комнате были равны нулю, если, конечно, она сама нас не найдет. А если найдет... Что мы сможем ей противопоставить? Против нечисти всегда помогало огонь и железо, но вот в наши умения паладинов я совсем не верил.
  - Вариант второй: пойти по лестнице еще ниже.
  Да, Лешка, вариант тоже так себе. Кто знает, что там, еще ниже?
  - Вариант третий: пойти наверх. Я за него.
  - Почему? - Гаранин устало посмотрел мне в глаза.
  - Просто так. Потому что наверху лучше, чем внизу.
  Потерев глаза ладонями, он кивнул и, не говоря ни слова, развернулся и вышел. Посмотрев пару секунд ему вслед, я соскочил с кресла и быстро зашагал за ним.
  Я не самый смелый, я же говорил уже?
  Ночь прошла настолько спокойно, насколько это было возможно в нашей ситуации. Дом шумел, скрипел, кряхтел и какие только звуки не издавал, но к нам в спальню, по крайней мере, никто не лез. И на том спасибо. Я спал очень плохо, то и дело просыпаясь, и снились мне даже не кошмары. Просто какие-то совершенно нелепые сны.
  Очередной ранний подъем и завтрак. Продуктов все меньше... А макаронная диета все ближе.
  Да и какая, нафиг, разница? Это не просто меньшая из наших проблем. Если здраво рассудить, то вокруг нас вообще происходит неведомо что, не имеющее ничего общего с возможной в нашем случае реальностью. Подвалы, лестницы, чудовища, двери из ниоткуда в никуда...
  - Вдвоем? Не смешно.
  Лена, скрестив руки на груди и упрямо поджав губы, сверлила Гаранина взглядом. Озвученная им идея о том, что надо идти и исследовать верхний ярус особых возражений не встретила, но вот постулат о назначении его и меня (хотя я, в общем-то, не вызывался) консулами со всеми вытекающими правами и обязанностями в плане ведения боевых действий, вызвал решительное несогласие.
  - Вы уже сходили... Вчетвером. И где теперь... - Лена оборвала себя на полуслове, бросив извиняющийся взгляд на Барамзину.
  - О том и речь! - Гаранин тоже не намеревался уступать. Эх, милые бранятся, только тешатся.. - Да ты пойми! Хрен его знает, что там такое. Поэтому я и...
  - Вот именно! Среди вас должен быть хотя бы один здравомыслящий.
  По безапелляционному тону стало ясно, что среди нас подобных людей нет. Ну спасибо, Лена, буду иметь ввиду...
  - А если там тоже какая-то страшная фиговина? Что тогда?
  - А что тогда? Я смотрю, вы внизу прекрасно справились со страшной фиговиной, герои!
  - Не важно! И вообще, тебе я точно не... - Гаранин запнулся и покраснел.
  -Чего 'не', Лешенька? - Лена с угрожающей лаской сделала шаг вперед. Гаранин сдувался, словно воздушный шарик, отклоняясь назад, будто под сильным ветром. - Чего 'не'? С каких вообще пор ты вдруг решаешь, кто 'да' а кто 'не'?
  Не нашедший слов Гаранин обмяк и плюхнулся обратно на свой стул. Тоже мне, вождь краснокожих...
  - Так или иначе, всем идти смысла нет. Мы и правда не знаем, что нас там ждет, а здесь, по крайней мере, безопасно.
  - Безопасно? Не ты ли нам рассказал чудесную сказочку о мужике, который тягает кресло по ночам? - Лена явно завелась, как трактор 'Т-800', и готова была снести любые преграды на своем пути.
  - Он нам пока ничего плохого не сделал. Даже Мышке... Только напугал.
  - Ребят, вы о чем? Какой мужик? - наконец вклинился в наш разговор Бортник.
  Недобро покосившись на Лену, я в двух словах рассказал всем, кто до сего момента был в блаженном неведении, о своих приключениях. Заканчивая, я ласково, насколько мог, поинтересовался у Мышки:
  - Мааш... А как он выглядел, ну тот, который тебя напугал?
  Сперва сделав плаксивое лицо, Мышка вдруг посерьезнела, прищурилась, выпятила губу и ответила:
  - Высокий такой, бледный. На Кащея из фильма похож.
  - Из какого фильма, Маша? - зачем-то поинтересовалась Женя.
  - Не важно, - быстро произнес я. - А глаза ты его видела?
  Поразмыслив немного, театрально прижав указательный палец к уголку губ, Мышка покачалась на носочках и ответила:
  - Не знаю, он в очках был.
  В очках. Собрат по плохому зрению, значит. Теперь я понял, что сверкало в лунном свете вчера. Неясно только, хорошо это или плохо? Как и не дает ответа на вопрос, кто это вообще такой.
  - Хорошо, - подвел итог Гаранин, наконец, пришедший в чувство, - пойдем вчетвером. Я, Николай, Лена и Гаркуша.
  Гаркуша, до этого момента сидевший ниже травы, тише воды, побледнел и мелко закачал головой, с неподдельным ужасом глядя на Гаранина.
  - Что такое, Яш? Ты у нас самый сильный. Кто, если не ты?
  Очевидно, аргументы взывания к совести и лесть Гаркушу в тот момент интересовали, как телегу пятое колесо. Все так же качая головой, он попытался отодвинуться от змея-искусителя в лице Гаранина, и через две секунды с грохотом упал на спину вместе со стулом. Тяжело вздохнув, Гаранин перевел взгляд на остальных:
  - Желающие есть?
  Как ни странно, желающий нашелся, да еще и такой, про кого я бы в жизни не подумал.
  Евгения Руднева, собственной персоной, просим любить и жаловать. Пожав плечами, Гаранин отдал команду готовиться к наряду, то есть к походу, а остальным помыть посуду и собираться в спальне на втором этаже.
  Полтора часа спустя мы, в боевой экипировке, с нашим нехитрым вооружением и снаряжением, стояли на площадке второго этажа. Фонарь, прекрасно работающий здесь, тем не менее, вызывал мало доверия, но идея с факелами, несмотря на всю боль автора за детище своего разума, была признана еще более несостоятельной, и потому мы взяли с собой весь запас свечей, найденных на кухне. Тоже не бог весть что, конечно, но, по крайней мере, поджечь себя мы ими вряд ли сумеем. Факелы, тем не менее, мы тоже прихватили с собой.
  Отдав последние распоряжения (никого не впускать, чистить зубы и считать нас коммунистами, в случае чего), мы поднялись наверх. Еще одним нововведением стала веревка, которой был обвязан вокруг пояса каждый из членов нашей экспедиции. Напевая про себя 'Парня в горы тяни, рискни, не бросай одного его' я старался не думать о том, что нас ждет впереди. Хотя в моей ситуации стоило бы переживать за то, что будет ждать нас позади - ибо стараниями Гаранина я оказался замыкающим в связке.
  Один за другим мы, словно спелеологи, вошли в темноту за дверью, ежесекундно ожидая, что что-то произойдет. Или дверь закроется, или веревка оборвется, или еще какая бабайка наскочит. Но, увы, ничего такого за дверью не оказалось. Зато там был довольно узкий коридор с деревянными стенами и полом, поскрипывавшим под нашими ногами, выводящий нас к... к другому такому же коридору, только пошире, уходящему влево и вправо. Вот что здесь было по-настоящему странно, так это свет.
  Под потолком торчали шарообразные белые плафоны, тускло рассеивающие тьму под собой в диаметре пары метров. Благо, расстояние между ними тоже было невелико, однако там, куда свет не падал, тени казались гуще и чернее, чем должны были быть на самом деле. Потоптавшись на месте, Гаранин посмотрел влево, потом вправо, потом опять влево и, прежде чем я поинтересовался, где он увидел светофор, шагнул влево и медленно зашагал вперед. Молча принимая его левоту, мы двинулись за ним. Вокруг нас был все тот же коридор с деревянным полом, светильники, картины на стенах...
  - Кхм... Картины...
  - Чего? - Гаранин резко обернулся, встав на месте, в результате чуть не столкнувшись лбами с идущей за ним Колесовой.
  - Картины, говорю. Такие же, как внизу.
  - Мда? - с сомнением произнес Гаранин. - Я как-то внизу внимания не обратил... И что это значит?
  - Отвечает Александр Друзь... - я слегка смутился под недоуменными взглядами и поспешил исправиться:
  - Понятия не имею, ребят.
  Сходство было не только в картинах. Коридор впереди и позади нас выглядел абсолютно одинаково, темнота рассеивалась метров на двадцать туда и сюда, обрываясь непроницаемой пеленой дальше. Про размеры и расстояния даже и упоминать было неловко: по всем прикидкам мы должны были отойти от дома метров на сто, и, очевидно, быть на полпути к озеру. Метрах в десяти над землей. Бросив думать о том, как может быть такое, чего быть не может никак, я вернулся к атеистическому материализму и стал прислушиваться и присматриваться, сосредоточившись на окружающем нас месте, стараясь увидеть какие-нибудь информативные детали. Не забывая, разумеется, ежесекундно оглядываться назадв ожидании какого-нибудь подвоха. В очередной раз обернувшись, готовый увидеть что-нибудь страшное, я сделал шаг и уткнулся в спину Рудневой, потерял равновесие и вынужден был ухватиться за нее, как за последнюю опору. Секунду спустя я осознал, что несколько не по-джентльменски держусь за главную женскую гордость, и, чувствуя, как кровь приливает к лицу, резко убрал руки и отступил на полтора шага, так далеко, как позволяла веревка. Недоуменно обернувшаяся Женя, судя по всему, даже ничего не поняла.
  Остановились мы потому, что дошли до края географии. Дальше нас ждал обрыв небесной тверди и черепахи со слонами... Ну, на самом деле нет. Всего лишь еще одна развилка.
  Осторожно выглянув за угол, Гаранин, очевидно, воображая себя матерым спецназовцем, поднял руку в каком-то сложном жесте, должном обозначать внимание, осторожность и стояние на месте одновременно.
  Я снова приблизился к остальным и шепотом поинтересовался:
  - Че там?
  Обернувшись, Гаранин пожал плечами, и так же шепотом ответил:
  - Ничего.
  После трех секунд тишины, пока каждый из нас осознавал всю значимость такого простого ответа, мы втроем, не сговариваясь, вышли вперед, дабы своими глазами увидеть так впечатлившее Гаранина ничего.
  А там было и впрямь ничего... Ничего нового, по крайней мере. Все тот же коридор, те же лампы, те же картины, те же люди. Люди это мы, если что.
  Еще пара минут ходьбы протекла в напряженной тишине. Про себя я периодически, как мантру, повторял: 'Налево, направо'. На всякий случай, чтобы не забыть. Несколько раз мне казалось, что за нами кто-то идет, еще пару раз Гаранин напряженно, как ищейка, устремлялся вперед, коротко бросая нам, что там кто-то есть. Никого и ничего мы не обнаруживали, и в таком ритме добрались до очередной развилки.
  Налево, направо, налево. Лабиринт, однако. После очередного поворота Колесова спохватилась и сказала:
  - Надо было хоть это, метки какие оставлять... Ну, знаки там.
  - Крошки хлебные, как Мальчик-с-пальчик, - грустно ответил я и покачал головой. - Не поможет, Лен. Внизу мы пробовали.
  - А... Как мы тогда назад вернемся?
  Прежде, чем я выбрал из любимого Федей 'каком кверху' и периодически используемого Валерой 'жопой об косяк', Гаранин посуровел лицом и ответил за меня:
  - А никак. Раньше надо было думать.
  Лена надула губы, но от дальнейших расспросов отказалась. Продолжая совершенно случайно выбирать направление очередного поворота, мы уходили все дальше и дальше. Где-то тут нас должен ждать минотавр...
  - Ага?
  Гаранин в очередной раз остановился, как вкопанный, но мы, уже наученные опытом, дистанцию держали и втыкаться друг в друга не стали. С его вопросительно-удивленным восклицанием я был, в общем-то, совершенно солидарен. После двух десятков поворотов (запоминать которые было уже откровенно тяжело, и я перевел свои вычисления в двоичный код, где 1 - налево, а 0 - направо. Конечно, запомнить два десятка нолей и единиц задача ничуть не более легкая, но переведя числа из двоичной в десятичную, я получил два удобоваримых четырехзначных числа. Основание Москвы и ввод советских войск в Афганистан - это я запомнить мог, и искренне надеялся, что неведомые 'они' не подменят в моей голове эти даты на какие-нибудь другие. Впрочем, как я имел неудовольствие убедиться, неведомым 'им' проще было поменять рельеф и ландшафт местности), нас, наконец-то, встречали какие-то изменения. Теперь коридор стал пошире, и по обе его стороны были двери. Шесть дверей, обычные такие, выкрашенные белой краской и уже облезшие, с круглыми ручками и сбитыми углами.
  - Как последний уровень в Марио, - вдруг заявила Руднева.
  - Чего? Кого? - в два голоса поинтересовались Гаранин и Лена. Слегка смутившаяся Женя негромко пояснила:
  - Ну там, чтобы пройти дальше, надо было выбрать правильный путь, а иначе ты мог вечно ходить по кругу.
  Лена посмотрела на Гаранина, и тот пожал плечами, явно не придав словам Жени большого значения. Его куда больше занимали двери впереди. А вот я всерьез задумался, ощущая здравое зерно.
  Может быть, поворотов было вовсе и не двадцать, а куда меньше? Просто мы не везде с первого раза выбирали правильный, двигаясь по кругу, сами того не осознавая?
  - Пошли, - оборвал мои размышления Лешка и первым двинулся вперед. Дойдя до первой двери, он осторожно встал и прислонил к ней ухо. Мы, не дыша, столпились вокруг, вопросительно глядя на него.
  - Ну?
  Пожав плечами, Гаранин чуть отодвинулся от двери и взялся за ручку.
  - Ребяяят... - вдруг жалобно произнесла Женя, - а может, не надо?
  Шумно вдохнув, Гаранин крутанул ручку и толкнул дверь вперед. И... и ничего.
  Дверь не открылась. Странно было бы ожидать иного, на самом-то деле.
  - На себя попробуй, - прошептала Лена на ухо Гаранину. Ну, на самом деле, всем, потому что мы стояли, касаясь плечами. Постояв неподвижно пару секунд, Гаранин, очевидно, потрясенный подобным поворотом, потянул дверь, и та начала открываться. Мы снова затаили дыхание...
  За дверью была небольшая комнатка, больше всего напоминающая интернатскую кладовку. Швабра, железное ведро с намалеванными красной краской буквами ХЛ, какие-то порошки, бутыли... Помолчав, Гаранин так же не спеша закрыл дверь и обернулся. После крайне информативного молчания он пожал плечами, подошел к двери напротив и стремительно дернул ее... После чего сначала замер на пороге, а потом нерешительно шагнул вперед.
  Это был класс. Обычный такой класс, с доской, мелом, учительским столом, партами, шкафами, Пушкиным на стене и окнами, за которыми весело сияло солнышко. В классе шел урок.
  Учительница, тетка лет пятидесяти в очках и с сиреневыми кудрями, с ожерельем из больших белых бусин с прожилками и пятнами, стоя у доски, что-то рассказывала детям, и наше появление оборвало ее на полуслове. Недовольно повернувшись к нам, она поджала губы и недобро поинтересовалась:
  - Вас стучать не учили, молодые люди? Вам кто разрешил врываться на урок?
  Несмотря на явную недружелюбность, Гаранин сделал еще шаг вперед, и торопливо заговорил:
  - Мы... Вы должны нам помочь, у нас...
  - Лееееш... - Лена за рюкзак потянула его назад. Она тоже увидела то, что и мы с Женей, но совершенно упустил Гаранин, потрясенный тем, что увидел живого человека, и потому забывший задуматься, откуда тут мог взяться учебный класс и учитель.
  А вот мы обратили внимание на учеников, которые тоже обратили на нас внимание. Дети от мала до велика, человек тридцать, в лохмотьях, костюмах и сверкающих бальных платьях, бледные, чумазые, прикованные к партам, пустыми окровавленными глазницами смотрящие на нас...
  - Да погоди ты! -Гаранин отмахнулся от тянущей его назад Лены, явно порываясь подойти поближе к учительнице, пальцы которой заканчивались окровавленными когтями, которыми она, надо понимать...
  - Назад! - рявкнул я, я изо всех сил дернул Гаранина за рюкзак, заставляя остановиться. Он, наконец, оглянулся на нас, проследил направление наших взглядов и увидел детей.
  Сглотнув, он снова повернулся к учительнице, изобразил некое подобие книксена, безжизненно улыбнулся и произнес:
  - Извините, мы дверью... Ошиблись... - после чего, не сговариваясь, мы в едином рывке вывалились наружу и захлопнули дверь, подперев ее своими телами. Но дверь оставалась неподвижна, никто не пытался ее открыть. Судя по невнятному голосу, за ней... продолжился урок.
  - Какого черта?! - потрясенный Гаранин уставился на нас. Да чтоб я знал, Лешка...
  Женя тихо плакала, обхватив щеки ладонями, Лена, бледная до голубизны, с глазами по пять копеек переводила взгляд с меня на Лешку и обратно.
  Гаранин оторвался от двери, и произнес несколько оборотов, явно почерпнутых из богатого лексикона Степаныча.
  - Ну и? - поинтересовался я.
  - Что 'и'? - огрызнулся Гаранин.
  - Че дальше?
  - Дальше... Дальше будет дальше.
  После этих мудрых слов Лешка повернулся и решительно двинулся вперед, к следующей паре дверей. Встав возле первой из них, Гаранин взялся за ручку и замер, собираясь с силами. Потом, плотно сжав губы и раздув ноздри, что должно было, видимо, символизировать его отчаянность, он крутанул ручку и потянул дверь на себя.
  За дверью была наша спальня. Ну, та, которая на втором этаже. Тринадцать кроватей, половина из них заправлены кое-как, кривые тумбочки, стулья, вон Кривой человек стоит, а вон мои тапочки любимые... Гаранин оглянулся на нас и закусил губу. Подумав, я покачал головой, и он медленно закрыл дверь. Потом встряхнулся, и прежней, решительной поступью пересек коридор и отворил очередные врата.
  Здесь была лестница, широкая, в несколько метров, с красивыми, резными перилами, упирающаяся в тяжелую двустворчатую дверь, сильно напоминающую ту, которая вела в Свынотные владения. Неловко потоптавшись на пороге, Гаранин пошел вперед. Мы гуськом зашагали за ним, и я подошел к перилам и посмотрел вниз.
  Темнота. Странно было бы ожидать иного.
  - Дверь! - крик Гаранина заставил нас вздрогнуть. За нашими спинами, неторопливо поскрипывая, закрывались врата, сквозь которые мы пришли в сей край. К счастью, Женя, вопреки обыкновению, показала чудеса расторопности и успела поймать дверь в тот момент, когда та готова была захлопнуться.
  - Очкастый, ты чего?
  - Чего? - не понял я. Гаранин постучал костяшками мне по лбу и произнес:
  - Ты последний! Думай головой, ты ж не просто так очки носишь.
  Поразмыслив секунду, я с ним согласился. Мой косяк. Благо, предотвращенный.
  Подперев дверь рюкзаком и убедившись, что она не закроется, мы двинулись вперед.
  Перед двустворчатой дверью мы все остановились. За ней слышался неясный шум, размеренный, сильный, но будто приглушенный. Глубоко вдохнув, Гаранин толкнул левую створку, и открыл. Дверь. В море.
  Там была набережная, и восходящее солнце. И ощутимо холодно. Серое небо, серая вода, крики чаек...
  Шире распахнув двери, мы на ватных ногах вышли вперед, не веря ни глазам, ни ушам своим. Я все, конечно, понимаю, но это уже Эребор.
  - Здравствуйте, что ли?
  Негромкий голос справа заставил нас всех подпрыгнуть. Встреча с учительницей с ожерельем из детских глаз сильно изменила наше отношение к встречам с незнакомцами, но обладатель голоса вроде бы не проявлял агрессии и сидел довольно далеко от нас. Мужчина лет сорока, в водолазке лапшой и некогда белом халате , с трубкой в руках, сидел на табуретке и таращился на море. Хотя вот в данный момент он разжигал трубку. А еще секунду спустя снова задумчиво смотрел вперед. То ли у меня что-то с глазами, то ли он местный Флеш.
  - Ну, чего замерли? Не стоит так вцепляться в дверь, молодой человек, она этого не заслужила. Двиньте ее чуть вперед, и она не закроется.
  Гаранин и все мы посмотрели вниз, он слегка толкнул дверь, и она встала на месте, уперевшись в клин. Как по команде, мы снова во все глаза уставились на незнакомца с трубкой. Он молчал, и не обращал на нас никакого внимания. Прокашлявшись, Гаранин начал:
  - Мы... То есть... Да, здравствуйте.
  - Ну вот, - неуловимым движением он повернулся в нашу сторону и теперь созерцал нас. Глаза у него постоянно меняли цвет, причем каждый по какой-то своей системе: вот у него серый и зеленый, а вот черный и карий, а вот два голубых, а вот...
  - А я уж думал, что вы совсем невоспитанные.
  - Мы.. - Гаранин явно сбился с мысли, - Мы нет, мы воспитанные. Мы просто это...
  - Потерялись? Заблудились? Затерялись? Заплутали?
  Играть в игру 'подбери как можно больше синонимов' было, пожалуй, последним, чего мне в этот момент хотелось. Как самый красноречивый (титул, присвоенный мной самому себе), я решил взять инициативу в свои руки:
  - Здрасьте. Меня Николай зовут. Мы не то чтобы потерялись, просто плохо понимаем, что тут происходит.
  - А что тут происходит? - незнакомец вопросительно поднял брови. Пока я раздумывал, как бы наиболее полно выразить все, что с нами происходило, в разговор влезла Колесова:
  - Кто вы? Вы злой? Вы нам поможете?
  Наш собеседник снова секунду поколдовал с трубкой, выпустил клуб дыма, принявший форму кольца, и ехидно заметил:
  - Судя по форме вашего носа, юная леди, к благословенному народу вы не принадлежите. Поэтому ваша манера отвечать вопросом на вопрос выглядит несколько странно, вы не находите?
  - Я... - Лена явно утратила нить разговора. Но незнакомец продолжил сам:
  - Я? Я тут просто сижу вот. Смотрю на рассвет. Злой? Ну смотря из каких моральных императивов исходить. Помогу ли я вам? А что вы от меня хотите?
  - Мы хотим выбраться отсюда. Найти своих друзей и выбраться отсюда.
  Удивленно приподняв уголки губ, трубочник втянул дым, и, с каждым словом выпуская его, ответил:
  - Для того, чтобы выбраться отсюда, вам моя помощь вряд ли нужна. Вот дверь, ноги у вас есть. Найти ваших друзей... а вы уверены, что они этого хотят?
  Мы переглянулись. С одной стороны, то, что он не нападает и не пытается причинить нам вред - уже хорошо. С другой - по степени вредности и способности к выеданию мозгов он явно превосходит Дачу и Авот вместе взятых. Через секунду, оправдывая наше доверие к нему как к лидеру, на арену вновь вышел Гаранин. Выпятив грудь и вынеся руку, словно для декларации стихов, он внушительно заявил:
  - Мы хотим знать, что происходит в доме. Куда делись взрослые и Шурик Матросов.
  - Взрослые и Шурик... Никуда они не девались. Они здесь. В Доме. В котором происходит... Много чего происходит. Или не происходит, тут с какой стороны посмотреть. Понимаешь, дело ведь какое, - трубочник опять неуловимым движением вычистил, набил трубку и поджег ее, затянулся и продолжил, - происходит что-то или нет, если ты об этом не знаешь? А если знаешь, но не уверен? Или уверен, но не видишь? А если происходит там, где тебя нет? А есть ли ты для того, что происходит, если тебя там нет? А если оно происходит не здесь и не сейчас, но ты об этом не знаешь? Тут, братец-кролик, все не просто так.
  Я вдруг ощутил себя на чаепитии у Шляпника Там тоже были сумасшедшие, любящие пособирать слова в бессмысленные предложения.
  - Кэррола я тоже читал, парень.Ничего общего. И нет, мысли твои я не читаю. Еще вопросы? - он слегка улыбнулся. - Вот вы, мадемуазель, не проронили ни слова. Неужели вас не мучает незнание чего-либо? - он слегка кивнул, глядя на Женю. Она нервно потеребила свои пальцы, и быстро произнесла:
  - А что с нами будет?
  Трубочник изумленно вытаращился на нее, чуть не выронив трубку. Потом огляделся по сторонам, и, слегка успокоившись, ответил:
  - Откуда мне знать? Я ж не Нострадамус.
  Снова переглянувшись, мы, похоже, пришли к единому мнению. Незнакомец с трубкой, может, не опасен, но и помощи от него не дождешься. У нас были еще две двери, стоило попытать удачу.
  - Спасибо, - я не забыл начало нашего разговора и решил быть вежливым до конца. - Мы, пожалуй, пойдем. Холодно тут у вас.
  - Прохладно, да, - согласился трубочник. Снова повернулся к морю, и, не глядя на нас, произнес:
  - Вы заглядывайте, если что. Скучно тут.
  Не поворачиваясь к нему спиной, мы попятились, и вышли, не забыв прикрыть за собой дверь. Уже на лестнице мы повернулись и пошли вниз. Обсуждать странного трубочника желания ни у кого не возникло - он был, пожалуй, не самым странным из того, что мы повидали.
  За пятой дверью было темно, очень влажно и чудовищно воняло какой-то гнилью. А еще там был жжжж. Очень громкий жжжж.
  - Гаранин... - уговаривать Лешку не пришлось. Видимо, тоже решил, что это жжж непроста. Поскольку становится Винни Пухами нам было явно рановато, мы двинулись к шестой двери.
  Напряженное ожидание, скрип петель, и...
  Перед нами была зеленая трава. И деревья. Невысокий деревянный заборчик, деревянное же крыльцо в семь ступенек. И пахло травой, и где-то вдалеке мычала корова, и лаяла собака, и...
  Не удержавшись, мы по одному вышли на крыльцо, не забыв, однако подпереть дверь рюкзаками, чтобы она не закрылась. Некоторое время мы стояли, просто наслаждаясь теплом и летом.
  Повернувшись к нам, Лена робко улыбнулась, и спросила:
  - Неужели... Неужели выбрались, ребят? Это... это же снаружи, да?
  Вслед за ней мы тоже начали улыбаться. Невероятно. Но ведь факт? Ведь должно же нам было повезти, пусть мы неизвестно где, главное, что не в доме, так ведь?
  - Ой! Смотрите, дача... То есть...
  Не дожидаясь нашего ответа, Женя рванула куда-то влево, огибая живую изгородь из жимолости, улыбаясь во весь рот и крича:
  -Елена Петроооовна!
  Вынужденные бежать вслед за ней, мы, путаясь в веревке, пронеслись метров пять и встали, не веря своему счастью.
  - Ой! Ребятушки! - нам навстречу, переваливаясь, с лопатой в руках шагала Елена Петрова, во плоти, живая и здоровая, наш любимый (на самом деле нет) и уважаемый (ну... наверное, тоже нет) старший воспитатель. Но сейчас все обиды были забыты, теперь она была лучшим человеком на земле.
  - Елена Петровна! А мы! А вы! - мы наперебой, смеясь, кричали друг другу и Елене Петровне, как мы рады ее видеть. Она, наконец, остановилась в паре шагов от нас, тоже улыбаясь и утирая слезы. Она была рада нас видеть. Хотя нет, не просто рада, она была счастлива, она ликовала, она была вне себя! Такое ощущение, что это был лучший момент в ее жизни, настолько она была довольна нашим появлением.
  - Ой, ребятки, да как я рада вас видеть! Как же я заждалась! А где все, а почему вас четверо только?
  - А остальные там, остались, но мы сейчас их приведем!
  - Конечно, конечно, ведите скорее, уж как я вас ждала! Ведь без вас-то совсем тоска, а теперь все по-другому будет! - опираясь на лопату, она готова была пуститься в пляс. - Ведите скорее остальных, нельзя ждать! Быстрее ведите, быстрее ложитесь, у меня уже все готово!
  - Конечно, мы сейчас! - Лена, пытаясь развязать веревку, явно не обратила внимания на то, что зацепило мой слух. Ложитесь? Это она о чем?
  - Быстрее, быстрее, конечно! Я уже все подготовила вон, давайте скорее! -
  Улыбаясь во всю свою вставную челюсть, Елена Петровна махнула рукой куда-то себе за спину, где тринадцать холмиков чередовались с тринадцатью ямами.
  Подозрительно глубоких, и очень сильно напоминающих...
  Секунду спустя остальные тоже обратили внимание на то, на что указывала Дача, и улыбки начали медленно сползать с наших лиц.
  - Ну что же вы, тут на всех места хватит! Быстрее придете, быстрее ляжете!
  - Ага... - Лена продолжала таращиться на ямы и землю из них, догоняя сложившуюся ситуацию чуть медленнее, чем следовало бы... На помощь ей пришел Гаранин:
  - Да, Елена Петровна, мы мигом - он снова широко улыбнулся, схватил Колесову за плечи и начал отводить ее назад. В следующее мгновение улыбка Елены Петровны превратилась в оскал - страшный, хищный оскал, в ее глазах явно проявилось безумие. Она с легкостью танцора с тростью подхватила тяжелую, остро заточенную штыковую лопату и со свистом крутанула ее, явно намереваясь срубить кому-нибудь голову.
  Рванув Лену изо всех сел, Гаранин сумел вывести ее из-под удара, и лопата свистнула в сантиметре от их лиц. Неудовлетворенная отсутствием результата, Дача завизжала и занесла лопату для нового удара.
  - Бежим! - Лешкин крик явно придал осмысленности нашим движениям, и мы изо всех сил понеслись к крыльцу, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы не упасть.
  На ступеньках возникла небольшая пробка, Женя все-таки умудрилась промахнуться и соскользнуть носком со ступеньки и запнулась, упав на руки и колени. Не раздумывая, я обеими руками толкнул вперед ее слегка объемную филейную часть (нашел же время оценивать, придурок), придавая ей необходимое ускорение, когда мой собственный зад обожгло огнем. Взвизгнув ничуть не хуже Дачи, я взвился вверх и влетел в проем одновременно с Женей. Гаранин уже готов был захлопнуть дверь, но Дача, очевидно, понимая, что подняться по крыльцу не успеет, словно Царь Леонид перед двухметровым лысым пирсингованным копировальным прибором метнула свой инструмент так, что лопата с воем авиаснаряда пролетела рядом с моим лицом (вопреки представлениям, моя жизнь в этот момент не спешила промчаться у меня перед глазами) и с оглушительным звоном воткнулась перед дверью.
  По инерции Гаранин все же попытался захлопнуть врата, но ожидаемо встретил непреодолимое препятствие в виде лопаты. Он всем телом налег на створку, но его безуспешные попытки были прерваны Дачей, со всего маху впечатавшейся в дверь с другой стороны и раскидавшей нас, как картонных. Откуда только силища берется...
  Продолжая неистово визжать, она выдернула свое страшное оружие, и со всего маху опустила его на Гаранина, который едва успел схватить рюкзак и использовать его как щит. Пока Дача выдергивала лопату и замахивалась для следующего удара, мы все успели вскочить на ноги и рванули в сторону коридора, из которого пришли. Однако Лена, бежавшая первой, зачем-то подскочила к первой двери слева, открыла ее и забежала туда. В некоторых ситуациях, особенно если у тебя нет четкого плана, лучше довериться тому, что хотя бы делает вид, что понимает, что делает. Срабатывает не всегда, конечно, но в тот момент я был слишком напуган, чтобы хоть что-то соображать, и потому не раздумывая залетел в комнату вслед за остальными. Лена со всей дури потянула за ручку и с грохотом закрыла дверь.
  Воцарилась тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. Визг Дачи и ее топот как отрезало. Упрямо поджав губы, Лена снова взялась за ручку, и толкнула дверь.
  - Стой! Ты чего? - Гаранин, до этого сидевший на полу, явно решил, что Колесова сошла с ума, и рванулся к ней, но дверь уже открылась. Ни лопаты, ни дачи там больше не было. Зато были окна и стены второго этажа нашего обиталища.
  Мы вернулись обратно.
  
  

День девятый


  
  Тяжело дыша, больше от стресса, чем от физических упражнений, мы выползли из комнаты, не веря в свое спасение. Возле чердака задумчиво ковырялся в носу Бортник, в данный момент явно решивший познать неведомые доселе глубины собственной носовой пазухи. Завидев нас, он едва не сломал палец, извлекая его из труднодоступных мест, и крикнул в открытую дверь на чердак:
  - Эй! Они здесь, они вернулись!
  Вместе с облегчением оттого, что мы и впрямь вернулись обратно, и это не очередная шутка Дома, я почувствовал крайне неприятные ощущения пониже спины, и дело было не в досаде или раздражении. Извернувшись, я попытался рассмотреть, что там приключилось с моей пятой точкой, но кроме окрашенных в красное лохмотьев ничего разглядеть не удалось. Зацепила меня все-таки дражайшая Елена Петровна, мир ее дому. Лена с Гараниным, возбужденно посмеиваясь, рассказывали остальным о наших злоключениях, Женя стояла рядом с ними и кивала, остальные, развесив уши и открыв рты, внимали им, а я внезапно ощутил крайнюю легкость в голове и тихонько сполз по стенке. Ядовитая у нее лопата была, что ли?
  - Э, Очкастый, ты чего? - Гаранин первым заметил мое состояние. Ничего не отвечая, я виновато улыбнулся и шмякнулся на бок. Под тревожные ойканья и идиотские вопросы в стиле 'А что случилось?' и 'С ним все в порядке?' мне помогли добраться до кровати, где я, чутка отдышавшись, сумел пояснить сердобольным товарищам, норовившим уложить меня на спину, что проблема как раз в спине, точнее, в ее продолжении.
  Спустя пятнадцать минут я лежал на столе, поврежденным местом кверху, а надо мной собрался целый консилиум из знатных профессоров и светил медицинской науки, наперебой предлагавших передовые методы лечения. Особо ценных советчиков, предлагавших прижечь раскаленной сковородой и заклеить суперклеем я, совершенно не стесняясь в выражениях, попросил удалиться и не тревожить меня своим присутствием. В ходе бурных дискуссий мы таки пришли к единому выводу: надо шить. Сама по себе кровь останавливаться явно не собиралась, хотя сказать, чтобы я ею истекал, тоже было сложно - так, сочился потихонечку.
  На роль хирурга вызвалась Руднева, поскольку основы медицинской помощи все равно были нам неведомы, а по рукоделию у нее были лучшие оценки. Мне, конечно, не особо нравилось становиться объектом кройки и шитья, но перспектива смерти от потери крови радовала еще меньше.
  Подготовка к операции включила в себя поиск наркоза (полстакана непонятной бормотухи из комнаты Степаныча оказались лучшим вариантом), изгнанием вернувшихся демонов, предлагавших шарахнуть мне по голове молотком для успокоения, и организацией непосредственно рабочего места на кухонном столе.
  С невероятным трудом преодолев моральные барьеры, я с помощью Гаранина оголил свою пятую точку, ощущая, как наркоз начинает действовать. Все произошедшее вдруг показалось мне довольно смешным: единственный раненый из нас, да еще в такое место! После пары шуток и опасливых советов не зашить мне чего лишнего Гаранин с суровым лицом вручил мне деревянную ложку и угрожающе посоветовал сжать ее в зубах. Вняв доброму совету, оставшееся время я молчал, в очередной раз обдумывая произошедшее с нами и пытаясь придумать дальнейший план действий, вздрагивая и мыча от каждого нового прикосновения иголки. Связаться с внешним миром у нас по-прежнему никакой возможности, окна и двери заперты. Те шесть дверей наверху... Вероятно, это нечто вроде порталов, ведущих... Куда-то ведущих. Тот странный дядька сказал, что Матросов и остальные никуда не пропадали, что они еще в доме. Отсюда два вывода - хороший и плохой. Хороший в том, что их еще можно найти, а плохой - что мы таки очень даже можем их найти. После встречи со Свынотой и Дачей я уже совершенно не был уверен, что хочу встречаться с кем-то еще.
  По завершению операции меня, пыхтя и отдуваясь, на простыне унесли наверх (я, конечно, очень удачно шутил про коней и залетных, за что был пару раз чувствительно уронен на пол) и вернули на родную кроватку. Мягкую, уютненькую... Уже засыпая, я подумал, что ближайшие пару дней ходок из меня будет так себе, и, пожалуй, придется Гаранину исследовать дерби этого дома без меня.
  Но, как оказалось, Магомету и не надо было идти к горе - гора сама решила нарушить покой Магомета. Проснулся я в темноте от острого желания посетить уборную. С трудом выпрямившись (голова была словно полая, и в ней, как маятник, болтался мой чугунный мозг, периодически стукаясь о стенки), я обхватил голову руками, зашипел, попытавшись сесть, и поднялся с кровати, опираясь на тумбочку. Кто-то даже озаботился снять с меня очки и укрыть одеялком, пока я спал. Зайчики мои. Нашарив очки на тумбочке, я нацепил их, и только тогда заметил, что не я один в эту ночь не в кровати. Впрочем, бодрствовал я действительно один - Гаркуша, явно оставленный бдеть, в данный момент сладко посыпывал, лежа на полу и положив голову на каску. Всегда умиляла его способность в любых условиях чувствовать себя уютно и спокойно.
  Удержавшись от первого порыва выбить каску из-под его головы и устроить разнос (удержало меня, на самом деле, даже не человеколюбие, а моя собственная больная голова, отозвавшаяся звоном даже на мысленные представления о том, что надо будет открывать рот и что-то говорить), я осторожно обошел его и открыл дверь из комнаты. Ну как открыл. Приоткрыл, аккуратненько так огляделся в поисках Дачи с лопатой, потом приоткрыл еще сильнее и высунулся в поисках мужика с креслицем или еще кого. Темно, блин, не видать нифига. Раньше хоть луна светила в окна... Так. Секундочку.
  Там, где раньше были окна, теперь их не было. Зато передо мной, в паре метров, появились какие-то перила. Или перила - это у лестницы? В общем, какая-то балюстрада. Опасливо подойдя к ней и сильно подозревая, что я еще сплю, я глянул вниз. Тоже темнота, кое-где разбавляемая приглушенным светом каких-то ламп, больше всего напоминавших лампы ночного освещения в больнице. Подумав пару секунд, я отказался от первоначальной идеи заорать и поднять всех наверх и вернулся к первоначальному плану, похромав в сторону туалета.
  Туалет оказался на месте.
  Утро выдалось беспокойным, и, как я смутно подозревал, спокойных утров (утер? утрей?) нам уже не стоит ждать. Беглый осмотр показал, что наш дом серьезно раздался вширь: теперь весь второй этаж представлял собой галерею с проемом посередине. Три двери по одной стороне (наши спальни и комната с креслом) и три - по другой, являвшие собой полностью зеркальные копии первых трех десятидневной давности. У нас что, ожидается заезд новых участников? Стоически перенеся подобные известия, мы приступили к освоению первого этажа, где к двум спальням, кухне и лекзалу добавились библиотека с огромными шкафами, полностью забитыми книгами, большая столовая человек на сорок и нечто вроде курительного кабинета, с большими удобными кожаными креслами, массивными внушительного вида столами и вытяжками. Коридор тоже претерпел изменения и превратился в полноценный холл: теперь наверх вели две лестницы, у входа в столовую стояли здоровенные напольные часы, а к потолку второго этажа была прикреплена огромная хрустальная люстра. Включалась она, впрочем, пожелтевшим от времени кривым пластиковым выключателем на кухне.
  - Если раньше я хоть что-то понимал, то теперь не понимаю ничего, - глубокомысленно произнес Гаранин. Поскольку все чувствовали себя ничуть не лучше в плане понимания происходящих вокруг процессов, мы тихонько, стараясь не нарушать обстановки вокруг, собрались в нашей (пока еще нашей) кухне, так же скромно позавтракали (перспектива макаронного одиночества маячила все ближе) и поднялись обратно наверх. Рассевшись в спальне (спальни наши пока не изменились ни на йоту, и на том спасибо), мы стали молча смотреть друг на друга, ожидая, пока кто-нибудь скажет что-нибудь умное. Гаркуша, все еще насупленный после ночного нагоняя, который ему устроил Гаранин, сидел в каске и с железной дужкой от кровати - в качестве дополнительного поощрения за бдительность.
  - Ладно, - нарушил тишину Гаранин, - сами видите, что вокруг происходит полная... чертовщина. Мы дважды испытывали удачу... Получилось не очень...удачно. Честно говоря, я уже хотел... согласиться с Шушиным, и предложить никуда не идти. Переждать хотя бы пару дней, в надежде... на благоприятное изменение обстановки.
  Чувствовалось, что Гаранин сам не особо верит в то, что говорит, и потому с трудом подбирает слова. И я его сомнения полностью разделял, благо, что бремя лидерства висело на нем, а не на мне.
  - И обстановка изменилась, хотя и не так, как и ожидал. И, честно говоря, я не думаю, что...
  Он замолчал, прерванный тоненькой мелодией. Звонил телефон... Но не тот, что Лешка таскал с собой вместо часов. Мы начали оглядываться и смотреть друг на друга в поисках музыки, но источник обнаружил сам Гаранин: пару секунд постояв, как истукан, он повернулся к своей тумбочке и извлек оттуда мобильный телефон, ранее принадлежавший Чуковскому. Давно разряженный.
  Телефон вибрировал и звонил. Словно завороженные, мы подошли ближе, и я сумел увидеть экран - на нем было скромно написано 'Номер не существует'. Честно говоря, принимать вызов от номера, которого не существует, желания не было ни малейшего. Но Гаранин, обведя нас взглядом, нажал на зеленую кнопку и сказал:
  - Алло?
  Звуки с той стороны были слышны нам всем так четко, будто это был не древний телефон, а современная портативная колонка. При этом качество связи было словно из позапрошлого столетия - ежесекундные помехи, шумы и искажения придавали голосу звонившего потустороннее звучание.
  - Алло? Алло, слышите, да? Шшшш.. Гостей! Слышите, да? Кхррр.. - Скоро будем! - тут все помехи разом пропали, и в полной тишине прозвучал зловещий голос:
  - Открывайте двери, детишки. Мы уже здесь.
  Вызов оборвался, и телефон погас. Повисла звенящая тишина... Баммм! Кто-то взвизгнул (надеюсь, это был не я), и мы попадали кто куда. Баммм! Каждый удар маятника ввинчивался в мозг, и, судя по всему, причиной тут были не мои вчерашние возлияния - все остальные чувствовали себя точно так же. С трудом повернув голову, я посмотрел на свои часы - да, действительно, двенадцать. Как быстро время летит, однако... Дождавшись, пока вокруг снова воцарится тишина, мы поднялись, дрожа и с испугом глядя друг на друга. По ком звонит колокол?
  С трудом успокоив самых чувствительных, мы сели (а кто-то даже и лег, ибо сидеть был не в состоянии), и приняли коллегиальное решение без боя не сдаваться. Очевидно, звонок имел своей целью нас запугать - а кто пугает, тот на самом деле не может, ибо если бы мог, то не пугал бы, а действовал. Такими нехитрыми выводами я попытался успокоить всех, и себя в первую очередь, ибо уж кто-кто, а я точно не был уверен, что этот неведомый кто-то, пришедший на смену 'им' (или это один из 'них'?) действительно не может. Может быть, он может, просто ему интереснее вот так, скотине.
  Ну а раз мы решили не сдаваться, значит, надо было что-то делать. Поскольку основой любого оборонительного сражения является фортификация и укрепление, то, быстро обсудив общий план, мы решили забаррикадироваться. Ну а что, голос по телефону ведь сказал открывать двери? Вот их мы и закроем. Назло.
  Удовлетворенно глядя на дело рук своих, мы обрели некоторую уверенность. Дверь в каморку Степаныча была успешно забита досками и подперта шкафом из библиотеки (пришлось выгрузить из него все книги, чтобы сдвинуть с места, но и так весь наш путь был отмечен варварскими полосами на паркете, заменившем собой старый советский линолеум) и столом из курилки. С дверью на чердаке вопрос решился еще проще: мы просто прислонили несколько холодильников и плит к дверце, и теперь сдвинуть их с той стороны можно было разве что трактором. Пожалуй, даже Свынота, сумей она подняться по лестнице, не пробилась бы в наш теперь уже такой любимый и безопасный дом. Или кажущийся таковым.
  Когда мы закончили, было уже почти семь вечера. Маятник из часов мы после второго боя вынули, ибо каждый раз помирать от этого звона никому не хотелось. Помимо всего прочего, мы на всякий случай подготовили все имеющееся вооружение (от топоров с молотком до кастрюль и спинок от кроватей), сделали четыре новых факела и даже, с моей подачи и невзирая на возражения Колесовой, приготовили два коктейля Молотова из пресловутого растительного масла, уайтспирита и ацетона. Во всех книгах, что я читал, огонь очень хорошо помогал против всяческой нечисти, а в том, что к нам нагрянут не люди из плоти и крови, мы совершенно не сомневались.
  На скорую руку поужинав, мы разделились на два отряда: отряд В - верхний и отряд Н- нижний, и заняли соответствующие посты на первом и втором этаже, возле лестницы. Залезать на чердак мы не стали, ибо странный акустический эффект, замеченный мною ранее, практически исключал возможность быстрой коммуникаций между отрядами. К тому же, когда мы все друг у друга на виду, как-то спокойнее.
  Однако уже через полчаса наш боевой запал начал стихать, уступая место банальной скуке. Ну и где вы? Обещали прийти, мы тут, значит, сидим, ждем, а вы все не идете и не идете. Нехорошо как-то. Спустя час некоторые из нас уже начали откровенно маяться, а через два мы поняли, что в нашей стратегии есть определенные недочеты.
  Что ж, не ошибаются только роботы, а мы не они. На то мы и люди, что можем развиваться и улучшаться. Первым улучшением было составление графика дозоров: дежурить планировалось так же по два часа, но уже по двое, один следит за верхней дверью, второй за нижней, и заодно друг за другом тоже следят, дабы не получилось, как с Гаркушей. От дежурства были освобождены только Мышка с Тытарем, хотели освободить еще и меня, как раненого, но я подобные инсинуации гордо отверг, продемонстрировав самурайский стоицизм. До двенадцати часов, начала сменного дежурства, все слонялись по этажам, за исключением Гаркуши, который решил воспользоваться случаем и лечь пораньше, чтобы потом не засыпать. Он так-то неплохой парень, старательный даже, просто ему трудно сосредоточиться. Но, как любил про него пошутить Федя, при его весе это не его проблемы. В боевом столкновении на силу Гаркуши я, если честно, рассчитывал больше, чем на факелы и коктейли Молотова. Уж если он двинет разок топором со всей своей силушкой богатырской, то мало не покажется даже Свыноте.
  Вопреки всем ожиданиям, ночь прошла спокойно. Никто не ломился в двери, не звонил и не угрожал. Даже дядька с креслом куда-то запропал - еще немного, и я начал бы по нему скучать, такой он был безобидный по сравнению с остальными нелюдями, встреченными нами по пути. Следующий день протек в напряженном и томительном ожидании непонятно чего, но к вечеру у меня уже закралась мысль, что нас хотят взять измором. Однако, еще через один день я понял, что прямого военного вторжения нам ждать не придется. Находясь на месте, мы при этом все равно проваливались все глубже в кроличью нору.
  С каждым днем, даже с каждым часом дом изменялся все сильнее и сильнее. Эти изменения были сродни росту травы - ты не увидишь его, если будешь смотреть, не отрываясь. Но проходит время, и трава становится все выше; как и дом все меньше напоминал ту двухэтажную постройку, в которую мы прибыли меньше двух недель назад. Второй этаж уже стал почти полностью деревянным, с круглыми светильниками, с картинами на стенах... Чертовы картины. Даже мне мимо них ходить было неприятно, чего уж говорить про девчонок. Мы пробовали их снять, но они словно представляли со стеной единое целое. Приходилось терпеть такое недоброжелательное соседство.
  Значительно хуже были звуки и даже какие-то искаженные образы, возникающие и днем, и ночью. Скрипящие двери, какие-то идиотские завывания, шепот, ощущение чужого присутствия и даже мутные фигуры в темноте, переходящие из комнаты в комнату. Все равно что жить в общежитии с вьетнамскими студентами, чей образ и ритм жизни категорически не совпадает с твоим. Хорошо хоть селедку у нас никто на кухне не жарил, хотя различного рода вонь периодически возникала то тут, то там. Первый же этаж превращался в подобие зала Свыноты: каменные стены и пол, устланный ковровыми дорожками, и все те же злосчастные картины. Я даже посвятил полдня их разглядыванию, чтобы собрать какую-то систему, или хотя бы найти подсказку, но это были просто самые разные продукты человеческого таланта со знаком минус, будто все художники (или же один и тот же художник) были крайне озлоблены на весь мир, ну или их девушка бросила в тот день. А еще иногда в заколоченные двери начинали стучать - то долго и нудно, буквально часами, то пару раз стукнут и уйдут. Думать о том, что там происходит и кто же ломится в нашу обитель, мне не хотелось совершенно, но я чувствовал, что недалек тот день, когда мы сами отворим эти двери.
  
  

День минувший


  
  Спустя две недели после нашего приезда в чудесный летний лагерь воздух у нас все еще не закончился, а вот еда - вкусная и разнообразная - подходила к концу. Мы, как могли, препятствовали этому, растягивая и урезая пайки сладкого и мясного, уже больше чем наполовину перейдя на овощные супы и каши с кетчупом (залежи которого, несомненно, благодаря козням дома оказались поистине безграничными). С одной стороны, мы уже свыклись с общей атмосферой, царящей в доме, но с другой - постоянное тягостное ожидание каких-то нехороших событий выматывало и физически и, еще сильнее, морально. Мы постоянно грызлись друг с другом по мелочам, нас одолевала скука, и вскоре я уже стал скрытно желать, чтобы на нас наконец навалилась какая-нибудь громозека и снова сплотила нас в единый коллектив.
  Вечером, после очередного безрадостного ужина и ссоры между Женей и Барамзиной из-за того, чья очередь мыть посуду, закончившейся тремя глубокими царапинами на лице у одной и фигналом под глазом у второй, мы с Гараниным, по обыкновению, уселись на лестнице перед дверью на чердак и закурили. Мне курить особо не нравилось, но раз уж Гаранин курит - так и я за компанию с ним.
  - Не боишься привыкнуть? Сигареты кончатся, будешь потом на стенку лезть.
  - Да нет, не особо, - лениво ответствовал мне Лешка, - там целый блок 'Винстона', да еще несколько пачек Беломора. Думаю, если я их выкурю, то курить мне больше не захочется.
  Я, если честно, опасался, что мы даже блок добить не успеем. Судя по темпам экспансии, скоро Свынота вместе со своим колонным залом материализуется прямо у нас на первом этаже. Этими соображениями я поделился с Гараниным, а он задал мне логичный вопрос:
  - И что ты предлагаешь?
  Тяжело вздохнув, я собрал в кулак все силы, прокрутил в голове аргументы, которые готовил к этому разговору, и ответил:
  - Надо открыть дверь.
  Я ожидал какой угодно реакции: насмешки, переходящей в издевательства, уточнений моего психического здоровья, просто недоуменного молчания. Но я недооценил Гаранина.
  - Я все ждал, когда кто-нибудь предложит.
  Я подождал продолжения, но оно не последовало. Тогда я взял инициативу в свои руки:
  - А сам-то чего не предложил?
  Он пожал плечами, затянулся, потом затушил окурок об перила и, глядя вниз, сказал:
  - Да не знаю. Надоело мне, понимаешь? Если ты принимаешь какое-то решение, то и все шишки валятся на тебя.
  Я хмыкнул:
  - А как ты хотел? Бремя лидерства оно такое. Думаешь, Иисусу легко было крест нести?
  - А я не претендую, знаешь ли.
  Снова повисла тишина. Поняв, что мой план пока возражений не встречает, я решил развить успех:
  - Надо открыть верхнюю дверь. И вернуться в тот коридор.
  - А дальше?
  - Помнишь того му... мужика с трубкой? Он ведь отвечал на наши вопросы.
  - Ага, очень подробно. Что ты надеешься у него выяснить?
  - Иронизируешь? Зря. Я думаю, у него можно что-нибудь выведать. Важно только задать правильные вопросы.
  - И ты готов?
  - Теперь - да, готов. Наверное.
  Лешка повернулся ко мне, задумчиво и даже тоскливо посмотрел на меня, словно решаясь, и кивнул. Снова повернулся к дому, помолчал и добавил:
  - Знаешь, я...
  Что именно он хотел мне сообщить, выяснить тогда мне так и не удалось. Из спальни донеслись вопли и звук ударов, и Гаранин соскочил с места и почти бегом направился к дверям. Ну и я за ним.
  Подрались, как мы выяснили из рассказа Жени, безобидный по всем прежним понятиям Половинкин и Бортник, в отсутствие Шушина взявший на себя роль клоуна и подкольщика. На очередную, уже не особо безобидную шутку про лишний вес, гормональный сбой и сексуальные предпочтения Половинкин совершенно спокойно поднялся, взял библиотечную книгу, которую читал, и со всей дури шарахнул Бортнику по уху. Тот не остался в долгу, и полез в драку, но Валя проявил недюжинную храбрость, и результатом драки стало пунцовое ухо размеров с подушку, разбитые губы и выбитый зуб у Половинкина, и сломанный нос у Бортника. Мы ворвались как раз вовремя, ибо к моменту нашего появления Половинкин уже схватился за самодельную дубинку из кроватной ножки, а Бортник вышел из тумана... то есть вынул ножик. Из кармана. После оказания первой помощи Гаранин собрал всех в кружок вокруг себя, и безрадостно объявил:
  - Все происходит ровно так, как и предполагалось. Мы сидим на месте, но по факту мы - пауки в банке. Возможно, мы не были закадычными друзьями, но это место... Оно усиливает все то плохое, что есть в нас.
  Я и не подозревал, что в Лешке есть талант эзотерика. Я вообще был уверен, что он ничуть не менее заядлый материалист, чем я, и не верит во всю эту чушь.
  Хотя на нашем месте сложно было во что-то такое не поверить.
  - Если так будет продолжаться, мы умрем не от голода. Мы просто друг друга поубиваем. Поэтому хочу сказать, что смысла сидеть на месте и ждать - нет. Мы снова возвращаемся к тому, с чего начали. У Николая есть идея, и он сейчас ее озвучит.
  Такого поворота я не ожидал, но быстро собрался с мыслями.
  - В общем-то, даже не идея, так, предположение... Короче. Все же помнят про чувака с трубкой там, наверху? Ну вот. Как мне показалось, он не злой, и он с нами разговаривал. Я подумал, что надо к нему сходить, может, мы сможем его разговорить и он нам расскажет, что да как. Вот, в общем-то, и вся идея.
  - А с чего ты взял, что у тебя получится его разговорить? - с явным недоверием сказала Танюшка. - Вы уже с ним разговаривали. Чего сразу-то не спросили?
  Этот вопрос, признаться честно, я и сам себе задавал. Но в тот момент мы рассчитывали, что найдем что-то получше. Наивные чукотские мальчики.
  - Тогда обстановка была неподходящей, - выручил меня Гаранин.
  -А сейчас что, подходящая, что ли, - не унималась Барамзина. И чего она так занозилась?
  - Ничего лучше у нас все равно нет.
  - Нет? А я думаю, что есть, - она упрямо посмотрела мне прямо в глаза. Я от удивления чуть не съехал с кровати, на которой сидел.
  - Эээ.. Поведай?
  - Надо пойти вниз, и спасти Шушина.
  Повисла тишина. Если честно, я уже мысленно простил и простился с Шушиным, обоснованно полагая, что если он и жив до сих пор, то это, наверное, уже не он. Но Танюшка считала иначе.
  - Тут все не так. И я думаю, что он еще жив. Просто ждет, пока мы придем. Он упрямый, я его знаю. Он там, сидит и ждет. Так что надо идти вниз.
  Мы с Гараниным переглянулись. Нет, моя идея тоже, конечно, не блестящая, но это...
  - Таня, - начал было Гаранин.
  - Что? Боитесь? Струсили, да? Вы и тогда испугались! И бросили его там, а сейчас снова боитесь!
  Гаранин подскочил, опрокинув стул. Его лицо стало багроветь:
  - Боимся? Конечно, боимся! Мы, в отличие от тебя, видели, что за тварь там живет. А еще в той комнате заблудиться - легче легкого! Мы выход нашли по чистой случайности, а ты предлагаешь снова пойти туда? Мне тоже жалко Ваньку, но я...
  - Что ты? - на глазах Танюшки выступили слезы. - Другом ему был? Не ври! Ты его ненавидел! И вы все! Никто его не понимал, а он, а он... - она захлебнулась в рыданиях. Аня неловко потопталась, попыталась обнять Барамзину, но та оттолкнула ее и убежала из комнаты. Гаранин негромко сказал, обращаясь к Масловской:
  - Ань, не в службу, сходи за ней... Чтобы не потерялась.
  Аня кивнула и вышла из комнаты вслед за подругой. Гаранин обвел взглядом оставшихся и с горечью в голосе сказал:
  - Давайте спать. Утро вечера мудренее.
  Ночь выдалась еще беспокойнее, чем раньше. Когда, в четыре утра, я поднялся, чтобы заступить на вахту, Барамзина с Масловской все еще сидели со свечкой и тихонько что-то обсуждали. Моим напарником был Половинкин, лицо которого, и до сей поры имевшее шарообразные очертания, опухло до совершенно потрясающих масштабов. Разговаривал он тоже с трудом, и смысл его слов проще было угадать из контекста, чем распознать по существу. Языком жестов мы с ним договорились, что он останется наверху, возле двери на чердак, а я пойду вниз. Сменив своего предшественника в лице Жени, я пожелал ей спокойной ночи и уселся поудобнее.
  Уснуть я уже не боялся, я поспал днем, да и вообще уже вжился в ритм ночных бдений. Примерно пять минут спустя в дверь каморки глухо постучали, я решил сыграть в галчонка и ответил 'Кто там?', после чего неведомый почтальон Печкин умолк. Благодаря люстре было светло, и я открыл книгу о похождениях греков по Ближнему Востоку, которую не успел дочитать вчера. Доблесть и храбрость греков, среди которых как нельзя кстати оказался писатель и историк, не просто участвующий в походе, но, в определенный период, и возглавлявший его, несказанно меня впечатлили Образ философа и писателя, не гнушавшегося, а, главное, способного с оружием в руках нести все тяготы и лишения службы в условиях военных действий, вызывал у меня глубочайшее почтение. Погруженный в чтение, я снова услышал стук. На мой повторный вопрос о личности неизвестного стучащего он, в этот раз, не ушел, а продолжил долбиться. Вздохнув, я сказал:
  - Ну заходи, что ли, че ты долбишься-то?
  Но и это не возымело эффекта. Впрочем, минут через десять стук угас. Я некстати вспомнил испанский фильм про частный детский приют, и представил, что это и впрямь Шушин, израненный, обессиленный, стучится в дверь с той стороны, но мы ему не открываем. Мне даже как-то не по себе сделалось.
  Встряхнувшись, я отогнал от себя дурные мысли и снова погрузился в книгу, как сбоку от меня открылась дверь в столовую. Машинально, мыслями все еще находясь в книге, я повернул голову, и отстраненно лицезрел, как мимо меня, кивнув и приподняв шляпу, из столовой в комнату для курения мирно прошествовал джентльмен в костюме времен Шерлока Холмса. Я сначала тоже кивнул, но, когда за ним закрылась дверь, уронил книгу и подскочил.
  Беда.
  Ну, предположим, что это не галлюцинации, вызванные биологическими повреждениями моего мозга. Так. Так. Успокойся. Подняв голову, я попытался высмотреть Половинкина, дабы понять, видел ли он что-нибудь, но он, открыв рот, смотрел на чердак. Впрочем, через пару секунд он повернулся ко мне, и по его лицу я понял, что он ничего необычного не заметил. Подавив первое желание подняться наверх и поднять всех, я сглотнул и медленно подошел к двери в курилку. Так, ладно. Мы уже убедились, что даже если это какая-нибудь очередная тварь, то даже они не нападают сразу. Ну, по крайней мере, человекоподобные особи, Свынота не в счет. Досчитав до пяти, я медленно открыл дверь. Шторы были распахнуты, и луна хорошо освещала комнату, в которой никого не было. И ни единого признака того, что тут кто-то был.
  
  - Ну, если тебе не показалось... Есть идеи, кто это был и чего хотел?
  - Да не показалось мне, - вяло ответил я Гаранину за завтраком. - кто это был и чего хотел - ни малейших идей. Может, это... Ну, как эхо. Типа он тут когда-то жил, и ходил вот так туда-сюда.
  - Ты ж говорил, выглядел как британец?
  - Британец это кот, а я говорил, что выглядел он как в фильмах про Шерлока Холмса. Ну, мог ведь тут жить какой-нибудь джентльмен лет сто назад?
  Гаранин закинул очередную ложку перловой каши и ответил с набитым ртом:
  - Да мог, наверное. Почему нет. Ладно, бог с ним, или кто там. Ты не передумал?
  Прислушавшись к себе, я понял, что моя решимость не ослабла. Даже наоборот, немного укрепилась.
  - Уверен.
  - Ну, тогда не будем тянуть. Так, народ, - громко заговорил он, - вы пока доедайте, а мы пойдем готовиться.
  - К чему? Куда вы пойдете? - прогундосил Бортник.
  -Наверх, как и собирались, - Гаранин был совершенно спокоен. Но от меня не укрылось, что при этих словах Барамзина злобно оскались, и что-то сказала Масловской. Да хрен с ними, у нас сейчас более насущные проблемы.
  Выдвигаться решили прежней группой. Я уже почти не хромал и был готов, в случае чего, бежать изо всех сил. В общем-то, от Дачи с ее адской лопатой я и три дня назад убегал бы с огромным усердием.
  На тот момент Дача казалась нам главной проблемой. Дверь... в ее обиталище так ведь и осталась открытой. Вполне может быть, что она до сих пор бродит между теми дверьми... Или по лабиринту. Возможно, она уже даже нашла выход, и теперь только закрытая дверь удерживает ее от того, чтобы снести пару буйных голов. Наших. Но мы тоже не лыком шиты, и к встрече подготовимся.
  От изначальной идеи подготовить что-то вроде сети мы отказались, ибо плести никто из нас не умел, да и времени это бы заняло порядком. А вот щиты из деревянных спинок бедной кровати Степаныча мы сделали, прибив по два ремня в качестве лямок. Покрытое лаком дерево даже удар топора держало, должно было и от лопаты уберечь.
  Вооружившись ломиком, я начал отдирать доски, которыми была забита дверь. За дверью была тишина, но это ничего не значило, поэтому Гаранин со щитом стоял наготове. Последняя доска упала на пол, я осторожно открыл дверь... Никого. Тишина и спокойствие.
  - Ну что, пойдем? - спросил Гаранин у Вселенной. Однако, прежде, чем мы шагнули навстречу своей судьбе, к Гаранину подбежал Тытарь и что-то ему протянул. Пару секунд осознавая увиденное, я понял, что у него в руках Кривой Человек.
  - Возьми, - негромко произнес Вовка. - Он меня защищает. И тебя защитит.
  Гаранин присел, оказавшись на одном уровне с Тытарем, улыбнулся, но, глядя на его серьезное лицо, кивнул и игрушку забрал. Когда вокруг творится нечто, не укладывающееся в рамки осознания, кто упрекнет в надежде на нелогичное?
  
  

***


  
  Наш отряд из двух гоплитов и двух пельтастов медленно, но уверенно двигался вперед. Замедляло нас главным образом то, что за каждым поворотом могла притаиться Дача с лопатой наперевес, - поэтому сначала Гаранин, закрываясь щитом, выпрыгивал за угол, а потом уже выходили мы. Однако в этот раз лабиринт оказался куда короче. Даже карта, составленная мной в виде списка поворотов не понадобилась: уже после четвертого поворота мы оказались в знакомом коридоре с шестью дверьми. Это подтвердило мои опасения: дом приближается к нам. Он... сгущается, становится плотнее. И уже известные нам локации и их обитатели становятся ближе. А еще ближе становятся те, кто придет вслед за ними. И, признаться честно, встречаться с ними я совершенно не горел желанием.
  В коридоре тоже было пусто и тихо, валялись два забытых с прошлого раза рюкзака, изрубленные в мелкую капусту. Досталось так же стенам и дверям, тут и там виднелись следы от лезвия. Дааа, Дача явно была не в себе оттого, что мы ускользнули...
  В зал мы входили тихо, как мышки, но постепенно расслаблялись. Все двери были заперты.
  Первым делом мы подошли к двери, ведущей в нашу спальню: подготовить пути к отступлению - залог здоровья и хорошего настроения. Однако нас ожидало серьезное разочарование.
  -Печально, - философски заметил я, глядя на уходящий в темноту коридор за дверью. Пахло сыростью, где-то капала вода. Что ж, этого вполне следовало ожидать... Не могло все быть так просто.
  После короткого обмена мнениями мы захлопнули дверь в неизвестное и вернулись к той, что составляла цель нашего визита. Внутренне смирившись с неудачей, Гаранин крутанул ручку и открыл ее...
  За дверью была все та же лестница. Невероятно.. Или двустворчатая дверь не откроется, или мужик откажется отвечать на наши вопросы, или падишах умрет. Но и эта дверь поддалась.
  Нас встретил свежий ветер, шум моря и крики чаек. Мужик с трубкой был на месте, он, казалось, даже позы не изменил.
  - О, вернулись? Неужели соскучились?
  - Здравствуйте, - памятуя о прежней встрече, я решил не повторять прошлых ошибок. - Не совсем. Мы подумали, что вы ответите на наши вопросы, - я предпочел сразу взять быка за рога.
  Незнакомец ухмыльнулся, повернулся в нашу сторону и даже положил трубку на перила, скрестив руки на груди.
  - Из-за вас тут был настоящий переполох. Дама, которая прибыла с вами, была очень рассержена, и пыталась выместить свое недовольство на внутреннем убранстве. Дошло до того, что Мадам ВырвиГлаз была вынуждена прервать свой урок, а уж этого она делать не любит больше всего на свете. Боюсь, теперь ваша воспитательница нескоро осмелится покинуть свою клетку. Итак, вы говорите, что пришли задать вопросы? Вопросы я люблю. Но раз уж вам нужно их задать, я бы тоже не отказался от какой-нибудь выгоды. Сделка, верно?
  Ну вот. Я же говорил, не может быть все так просто. Ладно, сдельщик...
  - Чего вы хотите?
  - Деловой подход, да, молодой человек? Сразу быка за рога, - он шутливо погрозил мне пальцем, и спустя неуловимый миг снова пыхнул трубкой. - Чего бы мне такого пожелать? У меня ведь тут все есть. Скучновато только, - он обвел рукой свои владения. Как по мне, у него тут ничего не было, кроме трубки. Вся пристань была метров двадцать квадратных, а вокруг было только море. Бесконечное море.
  - Скучновато, да, - повторил он, поглядел на море, и снова повернулся к нам. - Но я знаю, чего я от вас хочу.
  Трубочник встал, оперся на перила и негромко произнес куда-то в пространство:
  - Я ведь очень хотел на море. Я вырос на море, но не на юге, а вот как здесь, суровые северные просторы, соленый ветер, корабли... И детям обещал съездить. У меня их трое - два мальчика и девочка-принцесса. Хотел свозить их на берега своей юности. А так и не свозил. Не успел, вот ведь как бывает. Ну а тут вот море. Только детей со мной нет.
  Когда он озвучил свое желание, я сперва не поверил. Переглянулся с остальными, и по их лицам понял, что мне не почудилось. Безумие какое-то.
  - Ну... нам надо посоветоваться.
  - Советуйтесь, конечно, молодые люди! Я никуда не тороплюсь.
  Мы собрались кружком, и я первым произнес:
  - Фигня. Он либо издевается, либо псих.
  Гаранин был со мной согласен:
  - Бред. Это...
  Лена подняла взгляд и шепотом спросила:
  - А у нас есть выбор?
  - Не важно! - ответил ей Гаранин. - Но это же полная хрень. Да не будем мы этого делать!
  - Леш... Хотя бы раз попробуй не решать за других, ладно?
  Гаранин яростно раздувал ноздри, но потом закрыл глаза и успокоился. Открыл их, и уже спокойно произнес:
  - Хорошо. Ладно. Как скажете. - Затем повернулся к трубочнику, и угрожающе произнес:
  - Мы готовы. Но у нас пара условий.
  - Я знал, что вы не откажетесь, молодые люди! - незнакомец был очень доволен, казалось, он вот-вот пустится в пляс. - И каких же?
  - Первое - вы ответите на наши вопросы. Нормально ответите, без эквилибристики, демагогии там, шуток-прибауток и прочего... Второе - то, о чем вы просите... не вполне совпадает с нашими целями и желаниями. Мы выполним то, чего вы хотите... По мере возможностей. Согласны?
  Трубочник пожал плечами, раскурил свое орудие и ответил:
  - Вполне честно. Согласен.
  Я мысленно выдохнул. Уже проще.
  - Ну что же, сделка есть сделка. Теперь вопросы. - я приготовился задать первый, но он нацелил на меня палец и продолжил:
  - Не так быстро, молодой человек. Вопросы это здорово, но у всего на свете должны быть рамки. Вас четверо... Что ж, от каждого по вопросу.
  Четыре вопроса. Меньше, чем я рассчитывал, но этого должно хватить.
  - Тогда минутку, мы обсудим, хорошо?
  - Ну уж нет, юный хитрец! Нет. От каждого по вопросу. Мне не нужны четыре вопроса от тебя, заданные чужими устами. Каждый сам задает свой вопрос. Иначе - никакой сделки.
  Гаранин оскалился и чуть ли не зарычал:
  - Менять условия после заключения - это что, по-твоему, честная сделка?
  Трубочник слегка улыбнулся, а затем одним неуловимым движением поднялся, сделал два шага в нашу сторону, щелкнул Лешку по носу и снова вернулся на стул. Я увидел все его движения очень четко, но успел лишь моргнуть за то время, что ему понадобилось. Сайгак, блин...
  - Не нервничайте так, молодой человек. От вас не убудет, уверяю вас. Ну, дабы вы не расстраивались, обещаю давать на ваши вопросы честный и полный ответ. О, еще момент. Не уподобляйтесь хитрым вопрошающим из сказаний о Ходже Насреддине, задающим много вопросов в одном. Один честный вопрос - один честный ответ. Ну, кто первый?
  Мы молча переглянулись. Скотина... И крыть нечем, он может вообще ни на что не отвечать. Заставить его? Мы даже не знаем, с кем имеем дело. Призрак? Мутант? Инопланетянин? Или вообще нечто иное?
  - Давайте сначала вы., - я подумал, что лучше всего, если задам вопрос последним. Вдруг ребята угадают и зададут правильный вопрос. Если нет - что ж, я знаю, что нам нужно спросить.
  После молчаливых гляделок первой вызвалась Женя. Посмотрела на нас, на трубочника, совершенно не обращающего внимания ни на что вокруг и просто наслаждающегося жизнью, на море, и, наконец, на меня. Я повращал глазами, пытаясь передать ей свои мысли, но Женя лишь грустно улыбнулась, и задала свой вопрос:
  - Что это за место?
  Я обомлел. Женя... Нельзя же задавать неконкретные вопросы, это первое правило! Теперь трубочник скажет - это пристань, и будет абсолютно прав!
  Конский трубочист был, казалось, того же мнения. Нарочито медленно, то есть с нормальной, человеческой скоростью, он вычистил и набил заново трубку, раскурил ее, а потом внимательно посмотрел на Женю и сказал:
  - Это Дом.
  Повисла пауза. Первым не выдержал Гаранин:
  - И это ответ? Ты обещал честный ответ! Это что, по-твоему, сделка?
  Было видно, что Лешка вот-вот бросится на него с кулаками. Угадать последствия этого я бы не взялся даже за все богатства мира... Но за лицом трубочника вдруг мелькнуло что-то... Будто лицо вдруг стало маской, а за маской снова проявилось нечто человеческое.
  - Я обещал честный ответ. Это Дом. Что такое Дом? Представьте... Представьте персиковую косточку. Это дом, в который вы приехали. Будь вы поумнее, вы бы сразу увидели, что вокруг косточки есть мякоть. Но будь вы по-настоящему прозорливыми, вы бы поняли, что персик лежит внутри муравейника. Бесконечного круглого муравейника... Хотя, конечно, Дом не имеет формы, он многогранен. Здесь время и пространство имеют иной вес, они могут ничего не значить, а могут значить очень многое. Что еще? Насколько мне известно, Дом не существует вечно, но существует очень давно. Дом непостоянен, он находится в движении - здесь двери сегодня могут вести не туда, куда вели вчера, а завтра будут вести не туда, куда ведут сегодня.
  - Но тебя мы нашли на том же месте, - заметила Лена.
  - Дом двигается, но он не хаотичен. Существуют способы... сделать его стабильным. Например, оставить на месте... одну комнату.
  - Это комната? - спросила Женя.
  - Перебивать невежливо, юная леди. Почти так же невежливо, как нарушать условия уговора. Лишь один вопрос, и вы свой уже задали. Я продолжу. Дом огромен, он больше, чем вы можете себе вообразить. Он имеет много входов. И вам не следовало сюда приходить. Ну, следующий вопрос?
  Мы снова переглянулись. Сложно было назвать ответом то, что нам сообщил трубочник... Но это давало надежду, что он расскажет нам что-нибудь стоящее.
  - Теперь я. - Лена даже сделала шаг вперед.
  - О, конечно, мадемуазель. Итак, что вы хотите узнать?
  - Как выбраться из Дома?
  - О, это популярный вопрос! Его задают частенько. И мне, и многим другим. Ответ... мне сложно ответить на этот вопрос, поскольку я не знаю всего, но я постараюсь. Выход... Выход есть, это я знаю точно. И точно так же могу сказать, что он не там, где вход. У Дома множество входов, но выходов куда меньше. Очень даже может быть, что выход из Дома только один.
  - Гестапо перекрыло все выходы, но Штирлиц вышел через вход... - негромко пробормотал я.
  - Хороший анекдот, молодой человек, мне тоже нравится. Выход есть, и его можно найти. Но сразу могу сказать, не ищите, где он. Ищите, как найти выход. Вы сами не менее важны, чем точка в пространстве.
  - И все? - на этот раз не выдержал я.
  - Это все, что я могу сказать про то, как выбраться из дома. Я бы хотел сообщить больше, но не могу. Я... Я пытался найти выход, но не преуспел в этом. Теперь я здесь. Итак, следующий вопрос? Вероятно, вы? - он обратился к Гаранину. Лешка долго не сомневался:
  - Мы прибыли сюда в сопровождении взрослых. И они... они стали чудовищами.
  - Вероятно. И в чем ваш вопрос, молодой человек?
  Тут Гаранин задумался на секунду, явно выбирая, и продолжил:
  - Кто населяет Дом?
  - Хо! Вот, что я называю по-настоящему хорошим вопросом. Жильцы дома... Как и сам дом, они совершенно различны. Они могут быть похожи на людей или совершенно отличаться от них, они... Могут быть более или менее реальны для вас. Словно гигантская солнечная система, где все вращаются вокруг единой оси с разной скоростью - в какие-то моменты вы находитесь в одной плоскости и можете взаимодействовать, в другие моменты вы друг друга даже не увидите. К тем, кто пришел в Дом вместе с вами, вы ближе, поэтому вероятность новой встречи весьма велика, хотя и уменьшается со временем. Однако, все мы пленники. Все мы сидим в клетках, так или иначе. Все мы часть дома и отчаянно желаем его покинуть... Дом изменяет всех, кто в него попадает, и чем дальше вы от персиковой косточки - тем сильнее. Я ответил на ваш вопрос?
  - Не совсем. Могут ли они... вернуться?
  - Снова стать прежними? Не знаю, юноша. Возможно, если покинут Дом... Но такого не случалось. Если ты стал его частью, тебе уже не сбежать. А вот у вас есть шанс. Дерзайте, - трубочник улыбнулся, и перевел взгляд на меня. - Ну-с, сударь, теперь ваша очередь. Выбирайте, но не ошибитесь!
  Я молчал и думал. Ребята неплохо справились, и мы действительно получили немало информации. Если, конечно, трубочник не врет...
  Итак, подведем предварительный итог. Дом - нечто вроде замкнутой экосистемы, но выход из нее есть. Чем дольше мы в нем и чем дальше от центра, тем сложнее нам будет уйти, следовательно, надо действовать быстрее. Судя по всему, призраков по типу кресельного человека и вчерашнего джентльмена сильно опасаться не стоит, а вот Дачи и Свыноты - более чем. Какой же вопрос выбрать? Чего я на самом деле хочу? Сбежать отсюда? В лучшем случае, вернуться к жизни сироты в интернате... Или нет?
  - Как уничтожить Дом?
  Трубочник, казалось, утратил дар речи. Неуловимо переместившись, он встал возле меня - невысокий, худощавый, в замызганном халате и серой водолазке, пахнущий табаком и потом. Слегка склонив голову на бок, он оценивающе смотрел на меня, долго, очень долго - несколько минут, наверное. Если учесть, насколько он быстр, для него это были, наверное, часы или даже дни.
  - В тихом омуте... Признаться честно, я не подозревал о таких амбициях. Последний раз подобный вопрос мне задал тот, кто считал себя героем, кто прибыл сюда специально, с одной-единственной целью. Он был храбр и силен, настоящий сверхчеловек, без преувеличений. У него были ключи от многих запертых дверей, он был готов сражаться с монстрами и даже изменять внутренности Дома. Это он, кстати, рассказал мне, как оставить свою комнату на месте.
  - А нам вы не расскажете?
  Не то чтобы это было крайне важно в нашей ситуации, но информация не бывает лишней. Однако трубочист не поддался на мою уловку:
  - Нет уж, сударь. Вы задали четыре вопроса, и на них получите ответы.. Вы спрашиваете, как уничтожить Дом? Ваше счастье, что я знаю достаточно много, иначе ответил бы 'Никак', и был бы абсолютно прав. Но способ есть. Но могу сказать, что это куда сложнее, чем найти выход из дома. Не уверен, что это по силам такому, как ты.
  - Я задал вопрос. - я начинал закипать. Он что, надеется своей бесконечной демагогией увести разговор в сторону и не отвечать?
  - Конечно, конечно. Вам нужно найти центр. Средоточие. Герой, про которого я говорил, называл его ядром. Это квинтэссенция, сама сущность дома. И нет, ваша персиковая косточка не имеет ничего общего с центром - это всего лишь одна из бесконечного множества косточек. И уверяю вас, это будет долгое, очень долгое путешествие, полное опасностей, чудовищ и приключений. Если вы действительно решитесь на это... Что ж, я знаю, откуда начать. Самый темный кошмар, самый страшный монстр. И он совсем недалеко. Вы еще можете его найти, спустившись вниз из вашей косточки.
  - Свынота? - я не сдержался от удивления. Вот бы не подумал, что она сделает такую карьеру... Ну да ладно. Чему быть, того не миновать. Наша встреча была предопределена судьбой, и...
  - Да что вы, нет. Несчастное создание, мечтающее о чистоте... Нет. Вам надо ниже. Лестница длинна, но не бесконечна. Удачи вам. Помните об уговоре.
  Мы снова встали тесным кружком, и Гаранин яростно зашипел:
  - Ты что, кретин? Ты и впрямь собрался идти туда, незнамо куда?
  Я молча смотрел на него... А потом просто улыбнулся.
  - Да нет, я же не герой. И не сошел с ума. Так, думаю, надо вернуться к нам и спокойно обсудить все, что мы услышали.
  Поскольку мое предложение не встретило возражений, мы вежливо попрощались с трубочником (тот шутливо отсалютовал нам), и, негромко переговариваясь, побрели вниз по лестнице. Я распахнул дверь в коридор, и буквально ткнулся носом во внушительный бюст, на котором вальяжно располагалось ожерелье из детских глаз.
  Подняв глаза, я смог выдавить из себя лишь растерянное 'здрасьте', после чего прозвучала резкая, как удар кнутом, команда:
  - Взять их!
  Времени на раздумья не оставалось и мы, не сговариваясь, рванули вправо. Гаранин с разбегу протаранил двух рослых парней, пробив брешь в кольце, смыкающемся вокруг нас, и мы помчались по лабиринту. Спасло нас то, что преследователи двигались неуверенно, спотыкаясь и налетая друг на друга, что было неудивительно в их состоянии, однако же далеко оторваться у нас не получилось - оставшиеся позади явно не знали усталости и бежали за нами с неумолимостью белой акулы. Когда мы увидели темный проем, ведущий обратно на чердак, я уже вздохнул с облегчением, но, как оказалось, зря.
  Подбежав к двери, Гаранин всем телом ударился в нее и отлетел назад. Дверь осталась на месте. Быстро вскочив, он со всей силы забарабанил в нее, и закричал:
  - Открывайте, это мы! Быстрее! Ну, быстрее, нас щас сожрут!
  Ответом ему была тишина. С каждой секундой реальность становилась все более очевидной.
  Они заперли дверь и оставили нас здесь.
  
  
***

  
  Я в очередной раз возблагодарил неведомых богов за то, что они сподвигли нас не расслабляться и подготовиться к походу как следует. Без воды нам пришлось бы совсем туго, но поев, попив и отдохнув, мы немного пришли в себя и обрели способность мыслить более или менее ясно.
  Мы молчали, каждый думал о чем-то своем, хотя, конечно, общая мысль у нас была. Что случилось с ребятами? Почему дверь оказалась заперта? Я, как самый хитрый и вредный, тут же, естественно, предположил, что они от нас отгородились по собственной воле. Я поведал ребятам о странном поведении Барамзиной, но они с негодованием отвергли мои подозрения - ведь она же одна из нас, как я мог даже допустить подобное!
  А я мог. Уж не знаю, что именно могло послужить причиной для нее, но я мог представить себя на ее месте. Я знал, что я бы поступил так же. В окружении непонятного, представляющего смертельную опасность, оставить друзей фактически на верную смерть, лелея собственные обиды.
  Я не идеален, чего уж говорить.
  В данный момент мы сидели на широкой каменной скамье в одном из закутков бесконечного лабиринта коридоров. В последний момент, когда безглазые дети уже почти настигли нас, мы все-таки сумели принять верное решение и побежали дальше, туда, где еще не ступала нога человека. Бесконечно долгая погоня, наполненная топотом, удушающим страхом, падениями и усталостью, кончилась внезапно: в очередной комнате с дверями мы поняли, что за нами никто не гонится. Что мы оторвались от преследования. Что наши преследователи затерялись где-то позади.
  Что мы сами затерялись где-то в недрах дома.
  Здесь лабиринт уже совсем не напоминал тот, что мы знали: каменные кишки менялись широкими оранжереями с неведомыми растениями под лучами солнца, которые, в свою очередь, чередовались с железными тоннелями неправильной формы с надписями на языке, который был совсем не похож ни на наши, ни на те, которые я видел в фантастических фильмах. Общее в них было только одно: нам не встретилось ни единой живой души. Мертвой души, впрочем, тоже.
  И вот мы сидим на скамье и думаем, каждый о своем. По моим часам (которым, как я уже знал, нельзя доверять) прошло примерно трое суток. По физиологическим часам мы бродили часов десять-двенадцать. Если продолжать в том же ритме, то воды нам хватит еще на столько же. Потом наше положение станет совсем незавидным. На предыдущем привале мы решили, что двигаться назад бессмысленно - обратной дороги мы точно не найдем, и пошли вперед. Хотя, конечно, направление, как и время, были здесь весьма условны. Как там сказал трубочник? Время и пространство здесь имеют иной вес. Будь у меня больше времени и желания, я бы мог привязаться к слову вес, начать размышлять о гравитации, о том, как она влияет на время и пространство... В нашей ситуации в этом смысла не было. Что толку муравью рассуждать о размерах муравейника и законах, царящих там, если он понятия не имеет, где находится? Поэтому я просто сосредоточенно шагал вперед. Ну а в данный момент сидел на полу рядом со скамейкой, прислонившись к стене и вытянув ноги.
  - Ну что, двинули?
  Гаранин уже поднялся и оглядел нас, точно решая, кто сегодня самое слабое звено. Надеюсь, это буду не я. Мы встали на ноги, я накинул рюкзак с запасами, от части которых я некоторое время хотел отказаться и бросить их, но отказался в итоге от самой идеи - даже не из-за того, что опасался обвинений в слабости и мягкотелости, а просто из соображений рационализма - поскольку мы идем в неведомое никуда, нельзя знать, что нам пригодится, а что нет. Обидно будет потом помереть из-за не вовремя брошенного факела или лопатки.
  Мы двинулись вперед. В данный момент локация вокруг нас сильно напоминала богатый, но заброшенный сад - с заросшими клумбами, деревьями, потрескавшимися мраморными колоннами и иссохшим фонтаном. Вдвойне нелепо это выглядело из-за потолка, которого некоторые деревья уже касались макушками. Вот интересно, если воды тут нет, поскольку дожди не идут, почему растет трава? Или она не растет, а просто пребывает в едином состоянии, не умирая?
  Пока я пытался выяснить для себя вопрос, можно ли называть растение живым, если оно не изменяет форму, а остается в стазисе, и в чем его отличие от растения искусственного, мы прошли сад и попали в очередной коридор с кирпичными стенами и газовыми фонарями в железной оправе. Как минимум два таких коридора мы уже миновали. Или это был один и тот же, просто он каждый раз вел из разных мест в разные?
  Почувствовав, что для моей уставшей тяжелой головы это слишком серьезные размышления, я решил думать о чем-нибудь более приземленном. Например, сравнить достоинства и недостатки двух образцов ягодичных мышц шагающих передо мной особей человека женского пола. От этого увлекательного занятия мои мысли плавно перетекли к вопросу выбора. Вот есть, например, мужчина и женщина. И есть еще мужчина. И еще женщина. И вот первому мужчине нравится женщина, и эта же женщина нравится второму мужчине. А вот второй мужчина (ну, чисто гипотетически) нравится второй женщине. И вот если первая женщина выбирает первого мужчину, то есть ли смысл второму мужчине выбирать синицу в стакане и оставаться со второй женщиной? Наверное, ответ на этот вопрос был сто раз дан в каких-нибудь любовных романах, но я предпочитал литературу фантастическую, где подобные дилеммы решались в пользу главного героя, который силой или доблестью доказывал свое превосходство, получая лучших женщин, а его спутники, если таковые имелись, оставались рядом с ним гордые и преисполненные долга. И если главным героем является мужчина номер два, то он получал и первую, и вторую женщину, и либо выбирал между ними, либо оставлял обеих себе, а номер первый в таком случае должен был героически погибнуть.
  Я вздохнул, подозревая, что на практике подобные ситуации, несмотря на явное сходство с уравнением с множеством неизвестных, четкого решения не имеют и частенько заканчиваются взаимными обидами и даже вековой враждой. Сложно все это...
  Очередной коридор закончился дверью. Гаранин осторожно открыл ее, и перед нами предстала круглая темная комната, более всего напоминающая комнату из Отдела Тайн в пятой книге про Гарри Поттера - с множеством дверей без стрелок и указателей. Не сразу я осознал и еще одно ее отличие от многих других комнат с дверями, которые мы миновали до того: дальше никаких коридоров не было. Очевидно, наш путь лежал за какую-то из этих дверей. Осталось только решить, за какую.
  Посмотрев на нас и оценив наше воодушевляющее одобрение (которое заключалось в том, что Женя явно начала трястись, Лена с бледным лицом нервно сглотнула, а я, на всякий случай, отступил поближе к выходу из комнаты), Гаранин потянул за ручку, и нашему взору предстал еще один коридор. Смутно даже знакомый, не потому, что я там был, а общим типажом. Пол из гранитной крошки, моргающая люминесцентная лампа под потолком, грязные побеленные стены. Напоминало то ли больницу, то ли еще какое официальное учреждение. Подперев дверь и удостоверившись, что она не закроется, Гаранин осторожно (мы с ним вместе смотрели фильм Обитель Зла, и, думаю, мыслили примерно в одном направлении) прошел до конца коридора и открыл дверь, готовый в любой момент вернуться.
  За той дверью виднелась еще одна круглая комната, как две капли воды похожая на ту, в которой стояли мы. Подумав секунду, Лешка вернулся к рюкзаку, отстегнул один из факелов и ножом отковырял от него длинную толстую щепку. Получившийся клин он вбил под вторую дверь, и снова вернулся к нам, оценивающе глядя на дело рук своих. Мы все это время молча созерцали движения мастера - помощь ему не требовалась, а лезть открывать другие двери поперек батьки желания ни у кого не возникало.
  Идея Гаранина была понятна без слов. Если мы всем табором просто попремся в следующую комнату, то наше блуждание ничем не будет отличаться от предыдущего хождения по коридорам, за исключением того, что за очередной открытой дверью может оказаться нечто неожиданное, что нас всех и пожрет. Перспективнее было обшарить все доступные двери здесь - вдруг найдется нечто интересное?
  За следующей дверью несколько неожиданно оказался знакомый сад. Ну, или как две капли воды похожий на него - вот фонтан, и статуя Венеры, и даже пленка от бутербродов, которую я небрежно выкинул (да, свинячить нехорошо, я в курсе). Тот факт, что пока мы были в саду, никаких дверей там не было, удивления уже не вызывал.
  По итогам осмотра первой комнаты четыре двери вели в следующие круглые комнаты, одна в вышеупомянутый сад, за одной оказалась незыблемая кирпичная кладка (интересно, это замуровали или замуровались?), и еще за одной был, судя по всему, какой-то скотомогильник.
  С трудом сдерживая рвотные позывы (и это после того, как нас всех вывернуло недавними бутербродами), мы, держась за стены и шатаясь, побрели в следующую комнату с дверями. От первой она отличалась количеством дверей - здесь их было ровно пять штук. Пока Гаранин готовился открывать их, я все время нервно оглядывался в открытый коридор за нашими спинами - теперь у меня постоянно было ощущение чужого взгляда на спине. Я вдруг задумался о том, чего раньше не замечал. Очевидно, что ни Дача, ни другие не могли покидать своих комнат, и, учитывая дверь в нашу спальню, двери изнутри вели совсем не в тот коридор, из которого мы попадали на урок и к Даче на дачу, однако же это не помешало мадам ВырвиГлаз со своей бандой ждать нас тепленькими прямо у двери Трубочника. Значит, им известен способ попадать туда, куда они попасть не могли, или же...
  А с чего они вообще на нас ополчились? Неужели наше бесцеремонное вторжение и последующие бесчинства Дачи слишком сильно раздраконили Мадам, и она решила разобраться с нами? А трубочник действовал с ней заодно и задержал нас... Или некая сила, управляющая Домом, натравила на нас ближайших монстров? Тогда, надо понимать, мы сделали что-то такое, что этой неведомой силе не понравилось...
  Бред. Не знаю. Слишком сложно. Слишком много неизвестных. А я и так устал. Вне зависимости от мотивов, понятно, что способ открывать двери изнутри - есть. И нам этот способ недоступен, зато, судя по всему, известен обитателям дома, пусть не всем. А это значит... Значит, из любой двери могут появиться наши недруги. Например, из одной из этих пяти дверей. Или из тех, что за нашей спиной.
  От этих мыслей мне стало уже совсем жутко, и я был готов сам начать открывать двери, лишь бы двигаться вперед. Гаранин, наконец, соблаговолил приступить к своему делу, и начал исследовать новые пять миров.
  Еще один коридор. Дверь, которую мы не смогли открыть - она не была недвижимой, как, например, дверь, ведущая в Дом, но открыть ее дальше чем на пару сантиметров мы так и не сумели. Дверь, за которой царила такая мертвая темнота, что мы единогласно решили оставить ее тайны непознанными. Еще один коридор. Пятая дверь была совсем иной.
  За пятой дверью было то, что я бы обозначил как кабину космического корабля. Или пульт управления. Большая круглая комната, куча панелей с тумблерами и кнопками, горящие экраны, гнезда для перфокарт. Щит с двумя огнетушителями. Трубы коммуникаций. Датчики сейсмоактивности, самописцы. Электронные часы на стене показывали 01:23:41. И люди. Куча людей. Похожие на врачей, в белой униформе, они стояли и сосредоточенно что-то обсуждали. Один из них повернул тумблер, и другой человек сделал запись в журнале. На нас они не обращали ни малейшего внимания. В этот момент свет погас, раздался отдаленный грохот, и земля затряслась, как во время землетрясения. Заорала сирена, замигало и включилось тусклое аварийное питание. Сглотнув, я потянул Гаранина за рукав.
  - Пойдем отсюда...
  - Погоди. А вдруг они нам помогут?
  Я покачал головой. Я любил читать, и даже смотрел документальные фильмы, на которые остальных воспитанников можно было загнать разве что лопатой. Продолжая покачивать головой, я сам закрыл дверь и тихо сказал:
  - Нет. Здесь нам точно не помогут. Они и сами себе не помогут.
  Развернувшись, я молча смотрел в стену. Надо же... Какой чувствительный. Вокруг тебя люди пропали, а одного вообще сожрала необъятная паучиха-уборщица. А тут проняло. Хотя то, что случилось тридцать два года назад, уже давно стало историей... Страшной страницей в истории. Но вот так, столкнуться лоб в лоб... Я не был готов. Глубоко вдохнув, я попытался собраться. Ко мне подошла Женя, взяла за руку и тихо спросила:
  - Ты в порядке?
  Сдерживая слезы, я кивнул, через силу улыбнулся и повернулся к своим товарищам. Они встревоженно смотрели на меня. Я подчеркнуто бодро спросил:
  - Чего ждем? Решили уже, куда идти?
  Мы снова двинулись в первую открытую дверь. Вообще, ответить на вопрос, что же мы ищем, не смог бы никто из нас. Очевидно, мы втайне надеялись, что очередная дверь снова выведет нас в нашу спальню. Ну или хотя бы на кухню.
  Как ни странно, очередная дверь действительно вела на кухню. Кухню, очень сильно напоминающую кухню нашего интерната. Даже запахи царили знакомые: пригоревшего жира, сухофруктов, свежей выпечки и жарящегося мяса с луком. Переглянувшись, мы, не забыв зафиксировать дверь, осторожно двинулись вперед. Ощущая себя ребенком, заглянувшим в пряничный домик, я, зачем-то пригибаясь, медленно шел за Леной, оглядываясь по сторонам. Накрытые крышкой кастрюли, в которых что-то булькало и пыхтело, свежевыпеченные булочки, разлитый по стаканам компот. По запаху я безошибочно определил яблочную сухофруктовую смесь - терпеть не могу яблоки. Немного осмелев, я подошел к столу со стаканами, взял один и принюхался еще раз. Точно, яблочный.
  - Поставь! - яростно зашипела Лена мне в спину, - мало ли что там...
  Тут я с ней был согласен. В целом. Подвоха можно и нужно ждать откуда угодно, хотя вот этот компот выглядит совершенно безобидно, равно как и вот эти булочки. С трудом поборов жадность, я вернул стакан на родину и продолжил осматривать окрестности. Ну и где тот повар, что живет здесь?
  Повар объявился, как водится, внезапно и со спины. Позади нас хлопнула дверь, и в комнату вошел... кто-то. Видел я только ноги сквозь щель между коробками, лежащими под столом. Теперь между ними скрючился еще и я, удивив даже самого себя гимнастическими способностями. Куда подевался Гаранин с девчонками, я разглядеть не успел, надо понимать, их способности к внезапному исчезновению были еще выше моих.
  Негромко напевая 'Ели мясо мужики, пивом запевали', неведомый повар, вернее, повариха, что-то шумно сгрузила на разделочный стол, потом открыла кастрюлю, помешала, довольно поцокала языком и начала что-то рубить на разделочной доске. Здорово. Спрятаться мы спрятались, а что дальше? Ждать, пока она еще раз уйдет.. Откуда она там вылезла?
  Можно, конечно, просто встать и вежливо поздороваться, но пока я не спешил проявлять воспитанность, предыдущие встречи с обитателями дома меня многому научили. Однако, через пару минут, когда неведомый кулинар дорезал, судя по слезящимся глазам, лук, и начал обжаривать его, я понял, что руки и бока мои уже начали затекать от неудобной позы. Пытаясь не производить шума, я перевернулся на спину, что, несомненно, облегчило мое положение, но затруднило возможности наблюдения. Ну да ладно, если не можешь вести визуальное наблюдение - веди аудиальное.
  Поскольку меня никто не ставил подсматривать, я, удовлетворенный своим новым состоянием, расслабился и стал терпеливо ждать момента. Запрокинув голову, я увидел, как вдоль дальней стены кухни аккуратно крадется Лена, очевидно, задумавшая обходной маневр. Когда она скрылась из моего поля зрения, я снова сосредоточился на звуках, издаваемых поварихой. От мужиков она перешла к песне про дом и кровать, и ты в ней спишь... Такой песни я не знал, и начал вслушиваться в слова. Когда, безжалостно фальшивя, она дошла до слов 'звон стекла', на кухне и впрямь он раздался . Удивившись такому аккомпанементу, я не сразу понял, что произошло. Зато поняла повариха. Она подскочила и резко повернулась куда-то влево.
  - Ой! Напугала-то как... Ты чего тут делаешь? Тебя кто с уроков отпустил? Ну, чего молчишь? Иди-ка сюда!
  Некстати вспомнив об уроках и одном знакомом учителе, я повернулся, пытаясь высмотреть, кого она ухитрилась заметить, и сам зацепил затекшей рукой ножку столика. Столик оказался морально нестойким и подкосился, после чего многочисленные стаканы поехали вниз и с радостным звяканьем встретились с полом.
  Я замер. Не то чтобы я надеялся, что мой демарш останется незамеченным, я просто не совсем представлял свои дальнейшие действия. Но в следующий миг я был сцапан железной рукой, выдернут, как морковка из грядки, и представлен пред царские очи.
  - А это что у нас за мышонок тут прячется? Вы чего удумали, а? Решили обворовать тетю Машу? Решили ребенка моего оставить без шоколадки?
  Какая связь между нашим пребыванием на кухне и шоколадкой для неведомого ребенка, я задумываться не стал. Все мои мысли занимало осознание того факта, что повар, а, вернее, повариха, мне хорошо известна еще по жизни моей в интернате. Мария Георгиевна Авот собственной персоной. И, памятуя о рандеву с Дачей, фактом новой встречи я был скорее раздосадован.
  - Ну-ка стоять! Куда собралась? - железной у Авот была не только хватка, но и командный голос. Женя, а именно она ухитрилась, выбираясь из-под мойки, смахнуть тарелку, послужившую первопричиной нашего провала, замерла на месте, хотя перед этим явно намеревалась продолжить путь. Эй, а как же я? Покрутив головой, Гаранина и Лену я не заметил, но искренне надеялся, что они где-то сидят и думают о моем спасении, а не бегут в панике подальше от Авот с ее кухней.
  - Вы чего удумали, стервецы?! От тети Маши еще никто не убегал! - в этом вопросе я имел иное мнение, но в данный момент ситуация и впрямь была незавидной. В интернате все, кто мог бы бежать, просто бежали бы, оставив того, кто попался в цепкие лапы, встречать страшную судьбу в одиночестве, благо, потом он все равно возвращался к остальным, зачастую значительно более сытый, чем до этого. Вот только мы не в интернате. Уже нет.
  - Мария Георгиевна? Вы что, нас не узнали? - я решил провести отвлекающий маневр. А вдруг она и впрямь вспомнит нас, и подобреет?
  - А чего вас узнавать? Ты, Кузнецов, известный подлец! Хотя вот не общался бы с этим уголовником, Гараниным, глядишь, и вырос бы нормальным человеком! Ну а ты, Руднева, вот от тебя не ожидала!
  Женя, такое ощущение, и впрямь испытывала ощущение стыда. Ее щеки покраснели, и думала она, надо понимать, совсем не в том направлении, которое требовалось в текущей ситуации. Женя, Женя...
  К счастью, Гаранин рефлексией не страдал, и искал пути спасения. Поскольку был он человеком прямым и решительным, то и путь моего освобождения выбрал прямой и решительный: подкравшись сзади, он со всей дури шарахнул Авот по голове чугунной сковородой. Охнув, она покачнулась, разжала пальцы, и я не стал упускать момента - через секунду я уже был рядом с Женей, схватил ее за руку и потащил к выходу.
  Гаранин, тем временем, закреплял успех: ухватив за ручку кастрюлю с кипящим супом, он опрокинул ее и побежал в нашу сторону. Мясной бульон разлился по полу, обжигая и его, и хозяйку кухни. Авот по-звериному зарычала, обнажая острые, как у акулы, зубы, и с внезапной прытью скакнула за нами, явно намереваясь не выпускать добычу из рук. Мы вынужденно побежали вглубь кухни, влетели в коридор, заставленный холодильниками с двух сторон, и Гаранин шарахнул по выключателю, погрузив его во тьму. Авот с бешеным рычанием влетела в коридорчик вслед за нами и впечаталась в открытую Гараниным дверь одного из холодильников. Вот за что его люблю, так это за способность быстро соображать в критических ситуациях: мне для принятия решения нужно было время и, желательно, благоприятная обстановка, а Гаранин в нужные моменты действовал интуитивно, осязательно.
  Пользуясь секундой выигрыша, мы нырнули в боковую дверь, которая, как оказалось, вела в еще одну холодильную камеру. У нас в интернате таких помещений точно не было - здесь хранилось замороженное мясо. Я, честно говоря, такое только в кино видел. Мы пригнулись и спрятались за одним из рядов туш, висящих на крюках, когда в коридоре снова зажегся свет.
  Разгоряченные после короткой погоней, мы пока не ощущали холода, и я, не переставая напряженно вслушиваться в шаги Авот, повел Женю по периметру комнаты мимо грустно висящих хрюшек и коровок. В очередной раз отвернувшись, я оступился и чуть не упал, удержавшись на ногах только благодаря тому, что все еще держал Женю за руку. Ну и еще потому, что влетел лицом в твердую ледяную тушу. Пробормотав нечто среднее между 'спасибо', 'извините' и 'какого хрена', я поправил очки и разглядел наконец, куда именно я влетел. И застыл.
  На меня печальными ледяными глазами смотрел Валя Половинкин. Не заорал я только потому, что был испуган настолько, что даже кричать не мог. Валя висел на отдельном ряду, обработанный, выпотрошенный, без рук и без ног, в ряду таких же, как он сам, полутуш, ранее принадлежавших не свиньям и не коровам, а...
  Однако у Жени способность кричать не отнялась. Резким пронзительным воплем она наполовину оглушила меня, и, прежде чем я успел заткнуть ей рот, к нам уже ввалилась Авот, привлеченная столь бурной реакцией. Я зажимал Жене рот рукой, но она продолжала подвывать, совершенно безумно вращая глазами.
  Прежде я за собой не наблюдал особых способностей к решительным действиям, но тут они вдруг появились. Помня на каком-то подсознательном уровне, что лучшим средством от истерики является пощечина, я от души влепил Жене оплеуху (вы не подумайте, я раньше девчонок не бил), тряхнул ее так, что клацнули зубы, и проорал ей прямо в ухо:
  - Бежим!!
  Мои методы подействовали. Женино лицо обрело осмысленность, она ощутила твердую поверхность под ногами и рванула следом за мной к выходу из камеры. Мы попытались обогнуть Авот слева и справа, надеясь, что она станет героем пословицы про зайцев, но Авот предпочла пословицу про птиц и поймала Женю за волосы в тот момент, когда она пробегала мимо. Тормознув у выхода, я за неделимую единицу времени переборол в себе недостойный позыв бежать дальше, развернулся и прыгнул Авот на спину. В следующий миг она убедила меня, что это неудачная тактика: крутанувшись на месте и сбросив меня со своей широкой спины, она залепила мне такую затрещину, что я сел на пол, забыв, кто я и где. Истошный вопль Рудневой помог мне вернуться в чувство, я снова вскочил, покачиваясь, схватил лежащий на передвижном столике шеф-нож и прыгнул аки Тарзан, целясь прямо в сердце.
  Поскольку Тарзана я напоминал слабо, даже того, который муж Наташи Королевой, в сердце я не попал, но получилось не менее удачно: я воткнул нож сверху вниз между плечом и шеей, и всем весом повис на нем. Нож вошел в тело с трудом, будто сама Авот тоже состояла из замороженного мяса, но полившаяся красная кровь убедила меня, что я на верном пути. Авот ударилась спиной об стену, я выдернул нож из раны и полоснул по руке, державшей Женю за волосы. Заревев, как раненый медведь, Авот свободной рукой шарахнула мне по ребрам, выбивая дыхание. Сипя и видя все словно сквозь тоннель, я всем весом прижал руку Авот к стене и (хвала тому, что она держала свои ножи острыми!) в два движения перерезал Женины волосы.
  Освободившись, она, даже не подумав обернуться и удостовериться, что я следую за ней, со скоростью ветра сорвалась и помчалась к выходу. Все еще не дыша, я на силе собственной паники проследовал за ней, промчался мимо плиты, едва не поскользнувшись на мясном бульоне, от запаха которого сжался желудок, и выбежал к двери, возле которой нас напряженно ждала Лена. Едва я успел понять, что Гаранина среди нас нет, как он выкатился откуда-то со стороны мойки, тяжело дыша, и жестами показал, что нам надо двигаться дальше и оставить все здесь произошедшее позади как можно скорее. Сочтя его доводы убедительными, мы выскочили за дверь, захлопнули ее, и встали, пытаясь отдышаться.
  Три секунды спустя дверь распахнулась, наглядно демонстрируя нам нашу самонадеянность и глупость; на пороге, вооруженная тем самым ножом, стояла Авот, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Придя к единому выводу, что продолжать бегство в нашей ситуации есть единственно разумный выход, мы рванули дальше, выскочили в предыдущую комнату с дверьми и наткнулись на новое препятствие.
  Нет, не зря говорят, что все новое - хорошо забытое старое, хотя тут мы даже забыть не успели. Дача с лопатой наперевес, собственной персоной, мчалась по коридору от одной из комнат-близнецов. По другому коридору к нам приближались неистовые дети без глаз, со своей настоятельницей позади, верещащей без остановки:
  - Взять их! Поймать! Не дай бог упустите, скоты безмозглые!
  Не сбавляя скорости, мы паровозиком метнулись в свободный от посторонних коридор, и Гаранин распахнул новую дверь. Очевидно, мои молитвы о том, чтобы нам было куда бежать, были услышаны, и нас ждал новый коридор. Вот, новый поворот... Очевидно, долго так продолжаться не могло, за очередной дверью мог оказаться тупик или еще что похуже. Очевидно, силы моих молитв ввиду моей слабой праведности хватило только на три двери - за четвертой нас ждала гулко жужжащая комната с запахом гнилого мяса. И прежде, чем мы собрались с силами и решили, что встреча с неизвестными мухами лучше, чем встреча с лопатой или ножиком, за спиной раздался еще один голос из прошлого:
  - Сюда! Бегом! Бегом, етить вашу мать, щеглы суконные!
  Не раздумывая, Гаранин буквально забросил Лену в новую дверь, запихнул Женю и залетел сам. Я смог позаботиться о себе самостоятельно, втиснувшись в дверной проем одновременно с Женей, и за нами захлопнулась дверь. Не теряя времени, наш спаситель накинул на дверную ручку веревочную петлю, прикрепленную к соседней двери, и потянул нас за собой.
  То и дело приговаривая себе под нос что-то про братских щук и жёванных кротов, он, сверяясь с компасом, миновал еще четыре комнаты, какую-то каморку, где возле нарисованного камина, грустно вздыхая, сидел в обнимку с поленом человек в старинном обветшалом наряде и, наконец, вывел нас в помещение, больше всего напоминающее огромный склад. После чего захлопнул дверь на засов и повернулся к нам. Видя, что мы уже опять готовы сорваться куда-нибудь на низком старте, он поправил кепку-аэродром и хрипло произнес:
  - Постой, паровоз. Я людей не ем. И даже живьем не закапываю, етить его бога душу мать. Ну че вы зенки выкатили? Ясный красный, не верите Степанычу. Эх, детишки, куда ж вас к черту занесло...
  
  Мы сидели в комнатке, удивительным образом одновременно похожей и не похожей на каморку Степаныча в интернате, и пили чай с бутербродами с малиновым вареньем. Конечно, в определенный момент я думал, что вообще ничего больше съесть не смогу, но, как оказалось, мое отвращение к еде на варенье не распространилось. Такими темпами я и мясо когда-нибудь есть начну...
  - А откуда это все, Евгений Степанович? - невнятно произнесла Женя. Невнятно не только потому, что рот ее был набит бутербродом, но и потому, что правая половина ее лица опухла, и Женя стала похожа на двуликого Винни-Пуха. К моему несказанному облегчению, претензий за столь радикальные методы выведения из состояния истерики озвучены не были, а Лена с Гараниным и вовсе, надо понимать, решили, что Женины травмы есть плод воздействия Авот. Благо что я сам выглядел еще краше - рука у Авот оказалась куда тяжелее моей, три зуба у меня шаталось, а левым ухом я стал слышать значительно хуже, чем раньше.
  К сожалению, и благодарностей за спасение я тоже не дождался - даже элементарного спасибо, не говоря уж о 'О мой герой, как же храбро ты бросился с ножом на адскую бабайку и спас меня! Забирай свою награду, я твоя!' Не то чтобы я на что-то такое рассчитывал, нет. Но все равно обидно немного.
  - Откуда? От двугорбого верблюда! Много будешь знать, плохо будешь спать. Тут, мать, все не просто так. Восток дело тонкое.
  Внешне Федя изменился мало, но вот говорить стал, в основном, идиомами и поговорками. Не худший расклад, как мы имели возможность убедиться.
  - Да вы не кипятитесь, Евгений Степаныч! - Гаранин, который со Степанычем всегда был дружен, улыбнулся и отхлебнул чаю. - Нам ведь правда интересно.
  - Дык, елы-палы... Я бы и сам не отказался, но многия знания - многия печали, так ведь? А еще я тебе, помнишь, говорил, не лезь туда, где все работает?! Эх, дети, дети, - Степаныч горестно вздохнул. - Угодили в переплет. Я еще с креслом этим, чтоб его, почувствовал неладное! А теперь вот он я. Свободен словно птица в небесах. Хочу - халву ем, хочу - пряники!
  Судя по лицу, Лена не догнала, что имеет ввиду Степаныч в данном контексте, и я шепнул ей:
  - Это из фильма.
  Все еще не понимая, она, тем не менее, кивнула, и сказала:
  - Спасибо, что спасли нас.
  - Спасибо, чтоб тебя скосило! - Степаныч держался, как обычно, сурово, но было видно, что он тоже рад нас видеть. - Не спас еще. Так, помог немного в трудную минуту. Эта службишка не служба, служба вся, брат, впереди... Передохните чуток. Выбираться вам надо отсюда, ох надо...
  - А вы знаете, где выход? - Женя с явным воодушевлением встряла в разговор.
  - Эх, мать, я с тебя балдею! - Степаныч даже крякнул. - Если б знал, сидел бы я тут? Выхода нет, нужно писать, в чью-то тетрадь...
  Степаныч снова вздохнул и замолк. От горячего чая, или же на отходняках от стресса, но я почувствовал, что вот-вот засну, и, чтобы взбодриться, уселся поровнее и задал свой вопрос:
  - Евгений Степаныч, а что с вами произошло? Ну, в ту ночь, когда... Когда вы пропали.
  Он посмотрел на меня, пожевывая губы, а потом закурил беломорину и, не вынимая ее изо рта, ответил:
  -А ничего не произошло. Упал, очнулся, гипс. Зенки открываю, а я не у себя в кровати, а вовсе у черта на куличиках. Темно, холодно и мухи кусают. Побродил я, побродил, а потом, етить его душу мать, смотрю, а вокруг уже не так темно да тоскливо. Словно... Словно сроднился я с этим местом, будь оно проклято, екарный бабай...
  Он смахнул слезу, помолчал и продолжил:
  - Ну и набрел вот на это место, вместо, вместо нее... Начал тут потихоньку обживаться. В гости ходить, к Сове там, к Кролику... Плюшками тут балуюсь. Ты вот спрашиваешь, откуда? А хрен бы его знал, етить его бога душу мать... Только вот есть тут бутерброды с вареньем и все. А уж на что я малину-то люблю, но осточертели они мне, не могу их, проклятых, есть... Икры бы мне черной вот, эх... - взмахнув рукой, Степаныч замолчал, глядя в одну точку и думая о чем-то своем. Потом, как ни в чем не бывало, встрепенулся и продолжил:
  - Пулемета я вам не дам. Зато вот, компас дам.
  Он положил на стол старый советский компас, и гордо посмотрел на нас. Мы с Гараниным переглянулись, и он, как более душевный, осторожно спросил:
  - А для чего он?
  - Эх ты, балда! - Степаныч ударил ладонью по столу. - Живот - он не от пива, он для пива! Для чего нужен компас?
  Он смотрел на нас и явно ждал ответа. Я выдал вроде бы очевидный каждому ребенку вариант:
  - Чтобы ориентироваться?
  - Неправильно, етить твою мать! Компас, он чтобы двери выбирать.
  - А я как сказал? - обиженно начал я, но Гаранин жестом показал мне, чтобы я помолчал. Степаныч, тем временем, распалялся все сильнее:
  - Когда космические корабли бороздят просторы большого театра, а мирный атом падает на голову вероятного противника, вы сидите тут и знать ничего не знаете! Иди сюда, научу.
  Он обращался к Гаранину, но мы пошли все вместе. Федя попетлял немного между горами хлама, вышел к неприметной двери, распахнул ее и шагнул в треугольную комнату с тремя дверьми.
  - Двери, брат, они как женщины, к ним подход нужен! Ты когда дверь открываешь, ты не дверь открываешь, ты путь выбираешь! Вот эта тропинка ведет к Одинокой горе! А вот эта - к Роковой. Ты компас взял в руку... Да не так, че ты его схватил, как бабу за сиську! Нормально держи, вот. К дверям подошел, на стрелку посмотрел, и понял, надо тебе туда, или нет.
  Гаранин, несколько ошарашенный таким напором, спросил:
  - А как понять-то?
  - Затупок, ну жеванный же крот! Ведь были же люди как люди, и все вдруг стали кретины. Ну ты че? Встал, посмотрел, и понял! Че тут неясного-то?
  По багровому лицу Степаныча было понятно, что он и впрямь искренне недоумевает, почему Гаранин не способен воспользоваться компасом. Я тоже во все глаза смотрел на компас, стрелки которого лениво крутились вокруг собственной оси, и пока слабо понимал, что именно Федя пытается нам втолковать.
  - Ты сперва определись, чего ты хочешь! Человек без цели, он как мужик без хера - с виду как все, а выхлопа ноль! Увидел цель, не увидел препятствий, подошел, компас - хоба, и погнал!
  Поморгав, Гаранин сосредоточился на компасе, потом сделал шаг к двери и нахмурился. Стрелка компаса вдруг замерла, и повернулась красным концом к двери.
  - Я понял. Нет, правда понял! - Гаранин возбужденно подошел к другой двери, и через секунду радостно обернулся:
  - Работает!
  - Ну так, етить твою мать, еще бы не работало! Это не ваши китайские телефоны новомодные. Это, брат, техника! Давай сюда.
  Гаранин резко перестал улыбаться и, пытаясь скрыть разочарование, отдал компас обратно.
  - Да че ты сморщился, как жопа старика? Не бзди, я же сказал, дам компас, значит, дам! И за присутствующих здесь дам! А щас он мне нужнее. Надо ж вас обратно вывести еще.
  - Обратно - это куда? - робко поинтересовалась Лена.
  - Не дрейфь, не туда, откуда пришли. На родину вас верну. Родина, еду я на родину...
  Он дождался, пока мы выйдем из треугольной комнаты и захлопнул дверь. Потом, когда мы сбегали за своими вещами, коих осталось не так много (один рюкзак с едой, теплыми вещами и мелочевкой был оставлен на поле боя), повел нас другим путем, поглядывая на компас, и вскоре нырнул вбок и открыл тяжелую деревянную резную дверь. За ней оказался, насколько хватало моих познаний, бальный зал времен императорской России - мне показалось, я даже разглядел лицо императора Александра Третьего, хотя в этом я совершенно не был уверен. Степаныч уверенно вел нас вперед, спокойно огибая два десятка танцующих сложный танец дам и кавалеров, и даже приветственно кивнул какому-то мужчине с гусарскими усами, который, скучая, подпирал каменную колонну. На нас, впрочем, гусар обратил пристальное внимание, но Степаныч сквозь зубы прошипел:
  - Улыбаемся и машем, и идем за мной, как 'Титаник' на айсберг...
  Миновав зал, мы попали в очередной непримечательный коридор, из которого вышли в круглую комнату с четырьмя дверями. Меня все время подмывало спросить, что это за комнаты и от чего зависит количество дверей, но Степаныч постоянно был сосредоточен на компасе и параллельно напевал под нос песенку друзей Сергея Михалкова, так что беспокоить его я не решился. Спустя еще два перехода Степаныч остановился, помолчал, поводив носом, и повернулся к нам:
  - Все, дальше сами. Меня не пускает. Я уже... Часть корабля, часть команды. На, держи, - он бросил компас Гаранину, и тот неловко поймал его. Повисла пауза. Явно не зная, какие слова подобрать, Лена сказала:
  - Спасибо вам... За все, Евгений Степаныч. И...
  - Спасибо... - прервал он ее. - Спасибо на хлеб не намажешь. И в карман не положишь. Бегите. Бегите отсюда, нет тут ни любви, ни тоски, ни жалости. Все, удачи.
  Не прощаясь и не оборачиваясь, он нырнул в дверь, из которой мы пришли, и закрыл ее за собой. Мы переглянулись, и Гаранин, глядя на стрелку компаса и явно стараясь подражать Степанычу, подумал и подошел к одной из дверей. Уверено открыв ее, он отступил на шаг и продемонстрировал нам запущенное убранство взрослой мужской комнаты.
  Как же хорошо все-таки возвращаться домой, что ни говори! Пусть даже дом твой и не дом вовсе, а Дом. Надо скорее найти всех и рассказать, что мы вернулись. Они ведь беспокоятся, наверняка... И мы ведь тоже беспокоимся. Надо скорее узнать, все ли тут в порядке. Я закрыл дверь, подождал секунду, снова открыл ее, и чуть не столкнулся с Аней Масловской. Не знаю, как, но я сразу понял, что что-то случилось. Может, по ее осунувшемуся лицу, а может, по тазику с красной водой и окровавленным полотенцам, которые она держала в руках. Не знаю, как именно, но я понял. Что все не в порядке. Что все уже никогда не будет в порядке.
  
***

  
  Мы сидели возле кровати, молча глядя на бледное лицо Бортника. Краткий пересказ их злоключений не занял много времени: вскоре после нашего ухода Танюшка (милая, добрая и ласковая девочка, которая, казалось, вообще не умеет ни на кого злиться) умело сагитировала всех на саботаж. Заперев верхнюю дверь (ради безопасности, ведь мало ли, кто мог оттуда прийти), они собрались и пошли вниз. Оставив на первом этаже только Тытаря с Мышкой, строго-настрого наказав им дежурить возле нижней двери и ждать их возвращения. Что именно произошло внизу, Аня пропустила, залившись слезами, но результат мы видели, в общем-то, самостоятельно.
  Барамзина была схвачена Свынотой. Теперь они с Шушиным обрели единство... Я даже мысленно обругал себя за неуместный цинизм. Они все равно были моими друзьями, практически братьями и сестрами по сиротскому несчастью, особенно здесь, в Доме. Судьба Половинкина, затерявшегося где-то в коридорах, осталась им неведомой - и мы, коротко посовещавшись, решили ничего не говорить. И так уже хватает причин для слез.
  Сама Аня и Гаркуша были практически невредимы: куча ссадин, хромота и заплывшее от удара об дверь лицо Гаркуши не в счет. Меньше повезло Бортнику - возможно, даже меньше, чем Половинкину с Барамзиной.
  В данный момент он лежал на втором этаже, в спальне, и левая половина его тела медленно догнивала, разъедаемая неведомой Свынотиной кислотой. Никто не знал, чем ему помочь, а даже если бы и знали - что-то подсказывало мне, что уже поздно. Как сказала Аня, он перестал кричать пару часов назад и теперь лишь тихо хрипел, пуская кровавые пузыри.
  Смотреть на это было невыносимо, но, ведомые совершенно непонятным чувством долга, мы стояли и смотрели. Смотрели, как умирает один из нас. И это было стократ хуже, чем видеть то, что осталось от Половинкина, или даже ощущать свою беспомощность, когда Свынота утащила Шушина во тьму.
  Я вдруг ясно осознал, или даже не осознал, - поверил всем своим разумом в то, о чем раньше даже не думал. Всерьез, по крайней мере. Несмотря ни на что, после всего, что с нами произошло, я все равно относился к происходящему как к игре, и, как в любой игре, твердо знал, что со мной ничего не случится. Что в любой игре можно победить. Но победить в игре против Дома было нельзя.
  Сидя на кухне, мы в тишине созерцали стаканы с чаем и думали каждый о своем. Усталость от беготни по длинным лабиринтам подкосила нас, и даже встреча с Федей уже не воодушевляла, как раньше.
  Нас осталось восемь от тринадцати, и один из нас мог не пережить эту ночь. Или следующую. Или... Не важно. Ему недолго осталось.
  - Ему ведь недолго осталось, так? Я... Я думаю, мы должны ему помочь.
  Я не сразу понял, что Лена произнесла это вслух, настолько ее слова совпали с моими мыслями.
  - Помочь? Как, Лен? Даже если бы у нас тут был врач...
  - Ты понял, о чем я.
  После нескольких секунд Гаранин и впрямь понял, о чем она. По его лицу стало понятно, что он подавил первый всплеск, скорее всего, пафосно-героический, в стиле 'Он наш друг, и у него все будет хорошо, надо только верить и надеяться!'. Молча он смотрел в глаза Лене, а потом опустил голову в ладони. Я не поверил своим ушам. Гаранин... плачет?
  Видимо, даже у лучших из нас сдают нервы. Мы ведь по-прежнему дети, что бы с нами ни происходило.
  - И... И как ты предлагаешь... Ему помочь? - Женя явно старалась подбирать слова так, чтобы не приблизиться к опасному слову 'смерть' и его производным. Я всегда иронизировал над тем, как люди стараются не говорить какие-то вещи вслух: например, говорят 'крайний' вместе 'последний', и ладно, когда это летчики или парашютисты, но говорить 'кто крайний' в очереди, на мой взгляд, верх идиотии. Но сейчас я ее прекрасно понимал - я и сам чувствовал, будто неосторожным словом можно... привлечь что-то. Здесь, в Доме, можно было привлечь что угодно.
  - Коля, ты у нас... самый начитанный. Можешь что-нибудь предложить?
  Честно говоря, подобной ответственности я никогда не желал. Я вообще любил давать советы, как правило, в такой форме, чтобы ответственность за их исполнение (или нет) полностью ложилась на объект совета. Ну а в вопросы важные старался вообще не влезать, и, наверное, правильно делал, история с Гаранинской открыткой тому подтверждение.
  А теперь надо сделать выбор... Выбор за другого человека. Собственно, мое мнение касательно правильности того, что мы задумали, как бы и не учитывалось. Я мог бы, разумеется, выступить с речью на тему недопустимости эвтаназии в отдельно взятых остатках сиротского братства, но и у меня не осталось никаких сил спорить и бороться. Проще было плыть по течению.
  - Ну... Смотря что у нас есть в аптечке. Передозировка препаратами... Аспирин, парацетамол... Долго, ненадежно, мучительно. Хлороформ? Нету? Ну... Пузырек воздуха в вену... Сложно, ненадежно.
  Я поднял глаза, и посмотрел на Лену.
  - Самое гуманное - перекрытие кислорода. Он... без сознания, так что даже ничего не почувствует, наверное. Ну, взять подушку, и...
  Женя смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Не ожидала, что я соглашусь? Или что начну всерьез рассуждать о вариантах?
  - Ну и... Кто пойдет? - голос Лены дрожал, но в нем отдаленно ощущалась какая-то странная решимость. Будто это она умирает, и она делает выбор.
  Я посмотрел на часы. Половина девятого вечера...
  - Надо подождать. Хотя бы пару часов, пока все... разойдутся. Ни к чему ставить их в известность.
  - И заставлять Рому... страдать? Лучше сейчас. - Голос Колесовой все сильнее обретал уверенность, и меня уже самую малость начинало это беспокоить, в сочетании с темными проблесками в глубине ее глаз.
  - Погодите, - глухо произнес Гаранин. - Он еще жив. Мы не можем... Вот так, втихаря. Надо собрать всех. Объяснить им.... Дать возможность... попрощаться.
  - Чтобы выслушать очередную истерику? Лучше так. - Лена была явно против. Честно говоря, складывалось ощущение, что ей и впрямь хочется... убить кого-нибудь.
  - Как - так? - Гаранин подскочил, глядя на нее. - Как ты вообще можешь за него решать?
  - А что ты предлагаешь? Сидеть и ничего не делать?! - В глазах Лены тоже стояли слезы.
  - А ты хочешь пойти и просто взять, и все?
  - Да! Я думаю, это будет правильно!
  Они уже кричали в голос, не замечая ничего вокруг.
  - Думаешь? Ты - думаешь? Ну тогда иди! Давай, иди. Раз такая смелая!
  - И пойду! Если вы все боитесь, я пойду!
  Не знаю, чем бы все кончилось. Подрались бы Лешка с Колесовой, или наоборот, или она и впрямь пошла бы и задушила Бортника. Но на кухню серой тенью скользнул Тытарь, и тихо произнес, дождавшись паузы:
  - Рома умер.
  
  Остаток дня прошел в траурном молчании. Мы поднялись наверх, где уже все собрались, и Аня уже при нас, явно подражая каким-то фильмам, накрыла лицо Бортника простыней. В комнате резко пахло хлоркой и гниющим мясом, и слишком уж отчетливо застыла на стенах печать смерти. Неловко потоптавшись у двери, Гаранин прошел вперед, присел рядом с кроватью и молча склонил голову. Молится он, что ли? Лена села рядом с ним и, оглянувшись на нас, словно извиняясь, взяла свисающую правую руку Бортника и зажала ее в районе запястья, проверяя пульс.
  Меня занимал другой вопрос. Что нам делать дальше с телом? Похоронить? Устроить погребальный костер? Могилу нам выкапывать совсем негде... Разве что попроситься на постой к Даче. Но наверху нас опять, скорее всего, ждут...
  Пока что мы просто ограничились тем, что перенесли тело Ромки в пустующую комнату, и положили рядом с креслом. Словно это склад... вещей, которые мешают нам своим присутствием, но мы не можем от них избавиться. И вообще, кто придумал тело называть - телом? Подразумевается, что когда человек умирает, от него остается только тело, а душа... Улетает в лучший из миров.
  По тому, что я видел здесь, я совершенно не был уверен, что душа, даже если такая субстанция существует, может улететь в рай. Скорее всего, наши души останутся здесь навечно. Ни рай, ни ад нам не светят. Хотя, быть может, мы уже в аду?
  Тогда хотелось бы верить, что мы хотя бы в Чистилище. Что выход есть. Что есть искупление. Но, если честно, пока я искренне надеялся, что мы еще живы.
  Я ожидал, что ночь принесет кошмары, и мертвый Бортник будет тянуть руки к нам, или хотя бы горестно вздыхать. Но снились мне лабиринты и бег, и под утро даже то, как мы остались вдвоем, почему-то с Женей, а не с Колесовой, и...
  Проснулся я с внезапным... умиротворением? Нет. Я все еще боялся, и ненавидел это место. Но сон принес мне какое-то новое ощущение. Едва уловимое, но во сне я старался заботиться и защищать, и с этим чувством мне проще было решиться на то, что я задумал.
  Утро прошло под серой пеленой вины и невысказанных упреков. Мне казалось кощунственным начинать разговор о наших дальнейших действиях прежде, чем мы... Простимся с Ромой и решим судьбу его тела. Будто мне до него нет дела, а это было бы неправдой. Мне было жаль его. И его, и Шушина, и всех остальных. И в то же время я чувствовал, что пока у меня есть силы и решимость, надо действовать.
  Решимость действовать значительно окрепла, пока я мылся в душе. Стоило мне намылить голову, как я ощутил запах табачного дыма - неожиданно крепкий, у меня даже глаза заслезились. Решив, что это Гаранин, наконец, докатился до Беломора, я возмущенно произнес:
  - Лех, ты дурак? Другого места не нашел?
  Смыв шампунь, я выглянул из выложенной кафелем кабинки и встретился взглядом с усатым мужиком лет сорока, в полосатом мужском купальнике, как на старинных фотографиях. Дружелюбно улыбаясь, он изобразил поднятие шляпы, и произнес:
  - Доброго утра, юноша, - после чего продолжил пускать колечки из дыма. Был он, несомненно, очень приятной наружности, несмотря даже на легкую прозрачность, но я подобного дружелюбия не оценил и с воем выкатился из душевой в холл. Дядька, ничуть не задетый моим поведением, вышел из душа вслед за мной, деловито кивнул и ушел куда-то в стену, ведущую наружу.
  Сглотнув, я оглянулся, понял, что стою совершенно голый и мокрый под взглядами, в том числе и женской половины нашего общества, и, неловко прикрываясь руками, спиной вперед вернулся в ванную.
  К моему счастью, о данном инциденте никто не упоминал (ну, если не считать пары смешков и перешептываний между Колесовой и Рудневой), и у меня было время спокойно подумать и решить, что делать дальше.
  Начать я по старой привычке решил с Гаранина. Отведя его в сторонку (в курилку), я начал разговор.
  - Есть мысли?
  - На тему? - Гаранин курил по-прежнему 'Винстон', не глядя в мою сторону, периодически покашливая и делая вид, что его покрасневшие глаза - признак переутомления и раздражения сигаретным дымом. Я тактично делал вид, что так оно и есть.
  - На тему... всего. Что делать будем, Чапай?
  Он грустно улыбнулся, и ответил:
  - Не знаю, Петька. Победить бы белых, и вот тогда такая жизнь начнется...
  - Надо что-то решить с телом.
  Я постарался, чтобы слово 'тело' в моем исполнении прозвучало так, как и должно: официально, но в тоже время не сухо. Что я как бы не раскис, но мне и не все равно. Мужественный друг у могилы падшего товарища. Точнее, у тела, с могилой у нас как раз и были проблемы.
  - Надо. Есть идеи?
  - Хоронить негде. До земли... До земли неизвестно сколько. Оставить как есть - некультурно, да и... Негигиенично. Сжечь... Можно, но дымом потравимся. Да и вообще...
  - Сжечь, говоришь?
  В его глазах снова появилась та самая мрачная решимость, которая вчера, казалось, окончательно покинула Гаранина.
  - Ты прав. Нужно сжечь.
  - А дым? А пожар? Нам-то куда деваться?
  - Ты и сам знаешь.
  Удивленно глядя на него, я пытался понять, что же я такое знаю, и не мог.
  - Ты о чем?
  Гаранин усмехнулся, потушил сигарету об лакированный стол и выбросил окурок куда-то в угол:
  - Вниз. Пойдем вниз.
  Через несколько секунд я догнал, и уже начал улыбаться, как вдруг осознал.
  А ведь он не шутит.
  -Шутишь так, да? Смешно.
  Все еще улыбаясь, он помотал головой и потянулся, хрустнув позвоночником:
  - Ничуть. Ты же слышал этого мудака. Выход из дома лежит через подвал. Мы же хотим выбраться?
  Я ошарашенно смотрел на него.
  - Хотим, конечно, но... Но не всем же туда переться! Ты же понимаешь, что там опасно? Очень... Супер-опасно! - я не был сторонником слова 'супер', но в данной ситуации не смог подобрать иного увеличительного оборота. - Там вообще что угодно может быть, если даже Свынота по сравнению с тварью, сидящей там, всего лишь... несчастное создание! - вспомнил я слова трубочника.
  Лешка перестал улыбаться и покачал головой.
  - А я думаю, что там не монстр. Он же сказал - худший кошмар? Ну, я готов встретиться со своим худшим кошмаром. Вряд ли он будет сильно хуже того, что творится тут у нас.
  - Да ты... Да ты спятил! Ты что, правда собрался тащиться туда всем табором? Даже... Даже если трубочник не врет, и там можно найти путь к выходу! Ну блин, я думал, я пойду один! Ну, может, вдвоем, если бы ты захотел. Точнее, ну максимум вдвоем! А то, что ты предлагаешь, это бред. У тебя температура, наверное. Вон и глаза красные... Тебе надо полежать.
  Я нес полную ахинею, потому что не знал, как реагировать на слова Гаранина. Но это же и впрямь маразм. Самоубийство. Лешка, тем временем, вышел из курилки, засунув руки в карманы, и, дождавшись, пока я его догоню, глухо произнес:
  - Оглянись. Чего нам ждать? Там есть надежда. Хоть какая-то. А тут... А тут ничего. Надо идти вперед... иначе мы так и останемся здесь. В Чистилище.
  Округлившимися глазами я смотрел на него, не веря своим ушам. Судя по всему, он и впрямь... начинает сходить с ума. Вообще я где-то читал, что детская психика меньше подвержена именно надломам из-за внешних воздействий в силу большей пластичности, но, зато более подвержена именно искажению из-за психологических травм. Ну, в том, что из нас, если кому-то повезет вырасти, вряд ли получатся психически здоровые взрослые, я сомнений не питал. А вот наблюдать, как твой друг начинает... сходить с ума? Было довольно жутко.
  - Ну... Ну не тащить же туда Мышку с Тытарем? Они ж совсем... совсем маленькие.
  - Нет? А что ты предлагаешь? Тут их оставить? Ну тогда уж лучше... подушкой. Гуманнее.
  При упоминании о подушке нервы сдали уже у меня. Оскалившись, я ударил его. Я в драке не особо хорош, но попал удачно, так, что Гаранин не удержался на ногах и упал на бок. Впрочем, он довольно резво поднялся и двинулся ко мне. В этот момент мой боевой запал уже начал иссякать, я поднял руки, то ли пытаясь прикрыть лицо, то ли извиниться, но Лешка двумя точными ударами в живот и в нос в свою очередь уронил меня на пол, а потом сел сверху, прижав мои руки к полу, и занес кулак для нового удара.
  - Успокоился?
  Во мне снова всколыхнулась ярость, но, поерзав под ним, я не сумел высвободить руки и лишь грозно хлюпал носом, втягивая обратно кровь. Он шумно выдохнул, слез с меня и протянул мне руку. Подумав секунду, я воспользовался его поддержкой, поднялся на ноги, и обнаружил, что за нашей стычкой наблюдают все - Лена с Женей со второго этажа, а остальные на выходе из кухни. Улыбнувшись (лучше бы он этого не делал, я, судя по всему, разбил Лешке губу, и улыбка превратилась в окровавленный оскал), Гаранин произнес:
  - Это был суд поединком. Победила дружба. У нас есть что сказать.
  Не успокоенные таким пояснением нашей внезапной битвы, народы, тем не менее, начали собираться поближе. Дождавшись, пока все встанут рядом (Женя подошла ко мне и осторожно пощупала меня за переносицу, задав два идиотски милых вопроса - не болит ли и не сильно ли меня ударил Гаранин?), Лешка в который уже раз начал вещать с броневика.
  - Как все вы, наверное, понимаете... Кхм, нет. Не так. Вчера, а, вернее, уже позавчера, мы ушли с конкретной целью - получить ответы на вопросы, и мы это сделали. Этот... - Гаранин чуть стушевался, поглядел в пол, но продолжил: - Этот человек, не знаю, как его зовут, ответил на некоторые наши вопросы. В числе прочих... Он сказал, где искать выход из дома.
  Встревоженные, осунувшиеся лица четверки, не принимавшей участия в наших скитаниях, осветлились надеждой. Почувствовавший воодушевление Гаранин продолжил:
  - И мы хотим... Хотим пойти и найти. Выход. Вот, такие дела.
  Повисла тишина. Аня посмотрела на остальных, и первой задала вопрос:
  - И вы опять оставите нас здесь?
  Гаранин посмотрел на меня, потом на Колесову, и уверенно ответил:
  - Нет. На этот раз пойдем все вместе.
  Лена, словно она заранее знала обо всем, удовлетворенно кивнула, а вот Руднева явно подобного поворота не ожидала:
  - Вы чего? Да это же... Это же опасно! А если опять эта училка... ну, с ожерельем, или Дача?! Или Авот?! Вы че, совсем с дуба рухнули?
  Гаранин, казалось, был готов к таким возражениям. Не повышая голоса, он мягко, словно убаюкивая, чуть улыбнулся и ответил, глядя на Лену:
  - Это выбор без выбора. Либо остаемся здесь, либо идем. Все вместе. Если хотите - можем, конечно, проголосовать. Только смысла в этом нет. Ждать нам нечего... Я думаю, это всем очевидно. Единственная возможность - пойти туда. Опасно? Да, опасно. Но мы ведь храбрые, и опасностей не боимся, да? - он, еще шире улыбнувшись, ткнул Мышку, которая стояла, прижавшись к Лене, в кончик носа, и та робко улыбнулась в ответ.
  - Решено, - подвел итог Гаранин. Ловко он, конечно. Однако, вопреки моему впечатлению, он все-таки спросил:
  - Сейчас будем собираться. Если у кого-то есть идеи, или вопросы, говорите.
  Масловская шмыгнула носом, и тихо сказала:
  - А... Рома? Мы же его не оставим... Вот так?
  Лешка покачал головой, и произнес с внезапной злобной решимостью:
  - Нет. Мы устроим ему погребальный костер. Такой, что его запомнят. Надолго запомнят.
  Что именно он имел ввиду, я понял уже после обеда, когда мы собрали все, что можно было унести и что могло пригодиться нам в нашем походе, и сложили все вещи возле двери в каморке Степаныча, в данный момент подпертой тяжелым столом из курилки. Вчетвером, с Гаркушей и Леной мы, повинуясь указаниям Гаранина, выволокли еще один стол и поставили его в центре холла. На него сложили все, что могло гореть: обломки кроватей, стульев, порубленный кухонный стол (Гаранин сам поработал топором), книги из библиотеки (на такое варварство я даже смотреть не стал, и таскал их с закрытыми глазами), - все это сложили в кучу, загромоздив стол. После этого Лешка сказал:
  - Кузнец... Пойдем. Яша, Ванька, вы с нами.
  Лена округлила глаза, взяла Тытаря за плечи и произнесла:
  - Может, лучше я?
  - Не надо.
  Пока мы вчетвером поднимались по лестнице, я раздумывал, что стоит за странными попытками мужского воспитания от Гаранина. Неужели он и впрямь надеется... На что? Не знаю. И спрашивать не буду. На втором этаже, однако, Гаранин сперва заглянул в обе спальни, очевидно, проверяя, не забыли ли мы там чего-нибудь важного, а потом распахнул дверь в комнату с креслом и, подойдя к савану из простыней, молча кивнул нам, предлагая взяться за край панцирной сетки от кровати, которая служила ложем для нашего безвременно почившего товарища.
  Вопреки моим опасениям, вонь разложения почти сошла на нет, уступив кисловатому запаху... словно маринованного мяса. Некстати вспомнилась мясная кладовая Авот, и я, с трудом подавив рвотный рефлекс, взялся за свой угол и по команде поднял его. Тащить было жутко неудобно, сетка впивалась в пальцы, а Бортник норовил скатиться с носилок, особенно на лестнице. В итоге Лена все равно пришла нам на помощь, и, под неодобрительным взглядом Гаранина, придерживала нижний край савана, не позволяя ему уехать в светлое будущее без нас.
  Когда мы, наконец, водрузили тело Бортника на груду дров, повисла пауза. В таких случаях надо что-то сказать... Вспомнить славные деяния викинга, помянуть его предков, чью честь он не посрамил, и его потомков, кои должны гордиться столь великим прародителем. Предков у нас не было, равно как и потомков, да и с великими деяниями у Бортника явно вышла накладка. Ну, не вспоминать же у погребального костра, как он на уроке труда во втором классе вылепил вместо пушки известную фигуру, чем вызвал яростное негодование у преподавательницы труда и еще более суровую кару от Дачи, поэтому прощание ограничилось короткой речью Колесовой:
  - Прощай, Рома. Ты был одним из нас. Спи спокойно.
  После чего Гаранин, выждав паузу и поняв, что больше никто ничего не скажет, начал поджигать газеты, напиханные тут и там в качестве розжига. Спустя две минуты стало ясно, что бумага горит хорошо, а вот дерево горит плохо, и в ход пошел уайтспирит, после чего пламя и впрямь разгорелось. Поскольку лак со стола тут же начал нещадно коптить, мы поспешили подхватить свои пожитки и, отодвинув стол, ушли по лестнице вниз. Я, так уж получилось, шел последним, и на краткий миг мне показалось, что на втором этаже стоит толпа едва различимых фигур, и все они с тоской и жадностью смотрят на разгорающийся костер, но в следующую секунду дым заволок все вокруг, я закашлялся и поспешил за остальными, захлопнув за собой дверь.
  Рубикон пройден. Мы и впрямь... сожгли мосты, и отрезали себе дорогу назад. Теперь я понял, что имел ввиду Гаранин. Если нам повезет, пожар будет здоровский, и пламя распространится далеко. Это первый шаг на нашем пути - уничтожить свою персиковую косточку.
  Просто назло.
  
  

День насущный.


  День за днем по Африке, все по той же Африке... нехитрая считалочка помогала продолжать шагать вперед. Спуск, по моим прикидкам, занимал уже часа четыре. Мимо двустворчатой двери, ведущей к Свыноте, мы прошли осторожно, но за ней была просто темнота без всяких признаков таящихся в ней чудовищ. Дальше пошли однообразные лестничные пролеты, и на четвертом десятке я потерял счет. Блин, как же здорово, что нам не надо будет подниматься обратно... Надеюсь, что не надо будет. Периодически на нашем пути попадались новые двери, большие и маленькие, но мы, помня о словах трубочиста, уверенно перли вперед. Как оказалось, спускаться вниз тоже не самая легкая задача, и примерно через час мы расположились на привал. Гаранин выключил фонарь, чтобы экономить последнюю батарейку, и мы сидели в обычной здесь странной темноте, которая переставала быть таковой при отсутствии света, превращаясь в темно-серый сумрак. Глядя на силуэты сидящих передо мной ребят, я вдруг подумал, что сейчас самое время для какой-нибудь пакости от Дома. И, как только эта мысль пришла мне в голову, я вдруг четко осознал, что в темноте, рядом со мной, сидят вовсе не те люди, с которыми я начинал спуск... Что это вообще не люди.
  - Гаранин? - нетвердым голосом я позвал Лешку, начиная вставать, готовый бежать на все четыре стороны. Фигура с фонарем молчала.
  - Гарааанин?!
  Я наяву ощутил, как ко мне поворачиваются безликие, голодные и жадные до жизни существа, у которых нет имен, которые только и ждут, пока очередной доверчивый ребенок спустится к ним, и...
  Я с криком вскочил, развернулся и бросился бежать вверх. Словно по команде, темные твари неслышно бросились следом, лишь их расплывчатые силуэты говорили мне, что они настигают меня, чтобы навсегда сделать таким же, ввергнуть в их царство теней. В следующий миг на моих плечах уже повисла невыносимая тяжесть, все эмоции начали улетучиваться, резким рывком меня перевернули на спину, и надо мной нависло лицо без лица, синоним небытия и пустоты... И резкая боль вернула меня в чувство. Надо мной нависал Гаранин, и светил мне фонарем прямо в глаза.
  - Алле! Очнись! - Он еще раз зарядил мне оплеуху, но тут я сумел повернуть голову, и он попал мне по уху. Еще лучше, теперь еще и в голове зазвенело... Я и так неважно слышал этой стороной после встречи с Авот, а теперь и вовсе...
  - Да хорош! Хватит меня бить. Убери фонарь. Слезь с меня!
  Я зажмурился, и Гаранин, все еще недоверчиво глядя на меня и ожидая, что я в любую секунду снова сорвусь с места, поднялся и встал надо мной. Справа от меня присела Колесова, встревоженно глядя мне в глаза. Я проморгался и попытался сгладить неловкость:
  - Да ладно вам, шуток не понимаете, что ли?
  - Ни хера себе шутки. - По тому, что Гаранин обычно старался не ругаться в присутствии дам, я понял, что он и впрямь встревожен. - Сначала орешь, как кретин: Гарааанин, Гарааанин, а потом подрываешься и куда-то мчишься. Я, случайно, кукушку тебе не стряхнул?
  Подумав пару секунд, я все же рассказал о произошедшем. Вопреки ожиданиям, никто не стал смеяться, и, в общем-то, недоверия я тоже не вызвал. Напротив, все начали делиться своими ощущениями, и выходило, что все почувствовали нечто неладное по мере погружения. Только вот почему у меня у одного начались глюки? Я что, самый рыжий, что ли? Как ни прискорбно, но да, действительно, самый. Но это все равно не повод и не оправдание.
  - Все нормально. Просто... Фонарь лучше не гасить, наверное.
  Гаранин, серьезно глядя на меня, кивнул, осмотрел остальных, и ответил:
  - Ну что, пошли дальше?
  Следующая внезапная остановка случилась буквально пятью этажами ниже. Мышка в очередной раз задала интересующий всех нас вопрос, далеко ли еще спускаться, и после очередного поворота Гаранин резко выбросил в сторону руку, предупреждая нас. Внизу, едва различимая, стояла детская фигурка. В тишине я слышал, как гулко бьется мое сердце, и когда снизу раздался голос, оно чуть не остановилось.
  - Ребята... - ни лица, ни даже ясных очертаний увидеть было нельзя, но я вдруг четко понял, что это Танюшка, которая каким-то чудом сумела сбежать. Я почти наяву увидел, как она поднимается наверх, стучит в дверь, но мы не слышим, и она в отчаянии начинает спускаться вниз, и...
  - Шурик? - слева от меня дрожащим голосом произнесла Женя. В первую секунду я хотел высказать все, что думаю о неспособности Жени отличить кислое от длинного, а потом понял. И, раздвинув плечами стоящих передо мной, смело шагнул вперед.
  - Куда? Опять?
  - Спокойно, - я поймал Гаранина, норовящего вцепиться в мой рюкзак, за руку, и отвел ее. Сделал еще шаг вниз, и фигурка, начавшая жалобно плакать, отступила в тень, за поворот.
  - Это фантом. Просто очередная фигня.
  За моей спиной нерешительно начали спускаться остальные. Фантом снова мелькнул перед нами внизу лестницы, когда мы повернули на очередной пролет. В целом, он нам никак не мешал, но его нытье и бесконечное мелькание здорово действовало на нервы. Как выяснилось, не мне одному.
  - Блин, да заткнется он или нет?! - Гаркуша, толкнув идущую перед ним Лену, поскакал вниз, явно намереваясь догнать плачущего фантома и показать ему кузькину мать.
  - Блин, куда! - рявкнул Гаранин, не ожидавший такой прыти от Яши и проворонивший момент, и ускорился, чтобы догнать беглеца. Через три пролета он его настиг, и с разбегу пнул пониже рюкзака, впечатав его лицом в стену, после чего тряханул его и, оскалившись, рявкнул:
  - Куда помчал? Жить надоело? Я вам говорил, что не надо никуда бежать, что бы ни случилось?
  -А че ты на меня орешь? На Кузнецова ты че-то не орал, а? А я че, крайний? Че все время я? Я вообще никуда идти не хотел!
  Гаркуша был готов впасть в истерику, но Гаранин, казалось, распалялся все сильнее:
  - Мне без разницы, че ты хотел! Еще раз побежишь, разобью тебе лицо, чтобы хорошо запомнил!
  - Пошел ты! - Гаркуша вырвался из хватки Гаранина и, широко размахнувшись, зарядил ему с правой. Ну, хотел зарядить. Явно ждавший подобного Гаранин присел и коротким ударом в живот выбил из Гаркуши воздух. Тот выпучил глаза и грузно осел.
  - Я - пошел? Я? Ах ты свинина жирная! - Гаранин, брызгая слюной, пнул Гаркушу по бедру и в следующий миг зарядил ему оплеуху. - Ты че, толстожопый, страх потерял? Забылся?
  Каждый новый вопрос он сопровождал или пинком, или плюхой. Гаркуша закрыл голову руками и лишь всхлипывал при каждом новом тычке. Мы стояли, ошарашенные, пока, наконец, Женя не сказала:
  - Леша, хватит, он же понял, он...
  - Закрой рот! Тебя забыл спросить! - Гаранин, резко повернувшись, сделал шаг к ней. Я, слабо осознавая, что делаю, встал перед ним, но он даже не обратил на меня внимания, злобно глядя на Рудневу:
  - Ты че заговорила? Кто тебя спрашивает? Прикинься мебелью, пока тебе тоже не зарядил!
  Он оттолкнул меня левой рукой, в которой сжимал фонарь, явно намереваясь подойти к Жене и исполнить угрозу, и я не стал ждать дальше. Бросившись вперед и пригнувшись, я схватил его за пояс, толкая вниз, к лестнице, и мы, не удержав равновесия, покатились по ступенькам.
  Спустя бесконечные часы, когда ко мне вернулась способность дышать после того, как я упал на жесткий угол Гаранинского рюкзака, я смог разогнуться и сесть. Ко мне подбежала Женя и помогла встать. Я, с трудом поднявшись, попытался оценить ущерб, неловко оперся на левую ногу и понял, что, судя по всему, подвернул ее. Дыхание постепенно восстанавливалось, и я сделал вывод, что ребра не сломал, как и руки. Уже хорошо.
  - Леш... Лееееш? - какие-то нотки в Ленином голосе заставили меня оцепенеть. С огромным трудом я обернулся, и в свете фонаря, валяющегося тут же, увидел, как Лена осторожно трясет Гаранина за плечо, а его голова, неестественно вывернутая, свободно болтается, и кровь течет из ушей, и красные белки глаз, слепо смотрящих в стену, и...
  Зажмурившись, я постарался забыть, что видел, надеясь, что если я пойму, что ничего не было, то ничего и не будет, и Гаранин сейчас встанет, и этот смех, злорадный, тоненький смех, пропадет, и ничего не будет, и...
  - Да не тряси ты, больно же.
  Я распахнул глаза, и, не веря им, увидел, как Гаранин садится, опираясь на руку, и прикладывает руку к голове. И кровь из ушей у него не идет, и вообще...
  - Ты в порядке? - Лена все еще щупала его, и я, честно говоря, готов был к ней присоединиться. Живой. Слава всем богам, живой.
  - Да в порядке, я, в порядке, хватит... - Морщась, он поднялся, поднял фонарь, нашел взглядом Гаркушу, и, опустив глаза, сказал:
  - Извини. Извините. Все. Я... Мне жаль. Не знаю, что на меня нашло.
  На него было жалко смотреть. Вся злость, казалось, переплавилась в чувство вины. Мне даже захотелось его утешить, хотя я помнил, как он хотел напасть на Рудневу, за которую я, типа, в ответе... Но ведь он мой друг? Попытавшись придумать слова поддержки, я вдруг понял, что слова эти и впрямь есть.
  - Это Дом. Слышите?
  В тишине мы и впрямь услышали, как фантом злорадно смеется и передразнивает Гаранина: я различил 'извини, свинина жирная' и 'прикинься мебелью, я в порядке'.
  - Это Дом, - повторил я. - И он не хочет, чтобы мы шли вниз. Иначе не стал бы делать то, что делает.
  Ответом мне был звонкий злорадный смех фантома. Казалось, он очень забавляется моим словам. Он буквально заливался от хохота, невидимый, стоящий где-то за поворотом...
  - Пойдемте. - Гаранин уже взял себя в руки, поправил рюкзак и, слегка кривясь на левый бок, поднялся на пару ступенек, пересчитывая нас. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь...
  Семь.
  Кто-то пропал.
  И эти кем-то была Мышка.
  
  На Лену было жалко смотреть.
  - Я... Я ее держала за руку, ну вот прямо тут, а потом... А потом... - она всхлипнула и залилась слезами. В тот момент, когда мы с Гараниными покатились вниз, она, забыв обо всем на свете, рванула за своим принцем, и оставила Мышку без присмотра. И теперь ее нет.
  Гаранин молча обнял Лену, и она, рыдая, уткнулась ему в плечо. Женя, на всякий случай, взяла за руку Тытаря, и мы молча стояли и ждали, не находя слов, пока рыдания Лены не перешли снова во всхлипы. А потом затихли и они.
  С опухшими глазами, похожая на панду и девочку из 'Звонка' одновременно (нашла же время накраситься, в таких-то обстоятельствах), Лена, глядя в пол, уныло шагала следом за Гараниным. Мы все, не сговариваясь, пришли к выводу, что искать Мышку - затея бесполезная. Дом живет по своим правилам, и наша беготня вверх-вниз по лестнице никаких результатов не принесет. Я снова шел замыкающим, пытаясь разжать тугой комок в животе, и стараясь не обращать внимания на фантома, который весело, вприпрыжку, скакал где-то перед нами, и напевал столь знакомые нам из детства песенки.
  -Вместе весело шагать, по простооорам, по простооорам, по простооорам,
  И без Мышки вниз бежать лучше хоооором, лучше хооооором, лучше хоооором
  Подавив в себе порыв догнать и наказать негодяя (во-первых, я помнил о судьбе Гаркуши и не хотел снова провоцировать Гаранина, а, во-вторых, эффективность подобного действа я мог предсказать заранее), я продолжал спускаться вниз, следя за тем, чтобы никто из оставшейся семерки не провалился куда-нибудь сквозь пол или стену.
  Еще через полчаса мы сделали привал. По-прежнему не разговаривая между собой, мы молча выпили по полкружки чая, закусив пряниками, и вскоре опять зашагали вниз. Единственное изменение, которое привнес в нашу унылую бытность этот привал - теперь за моей спиной тоже шел какой-то ребенок, который пел ту же песенку, что и впереди идущий, только нарочито писклявым голосом и фальшивил так безбожно, что мне, вопреки всей серьезности ситуации, хотелось рассмеяться.
  Что дальше? Будем спускаться в сопровождении хора имени Локтева, Dom Edition? Скорей бы уже. Ведь это же наверняка очередная шутка, не может эта лестница уходить вниз на десятки километров. Скорее всего, мы на пару этажей ниже Свыноты, просто ходим по такой вот петле Мебиуса. Мы ведь все равно придем, хватит уже, а?
  На мои молитвы, разумеется, никто не откликнулся, и ближайший час мы провели все в том же молчаливом однообразном спуске по ступенькам. В определенный момент я и впрямь поверил в то, что лестница будет бесконечной, вдобавок, певуны сверху и снизу и впрямь расплодились до полноценных трио. Эй, я же пошутил!
  После этого я решил, что скоро сойду с ума. Иначе и быть не может. Сойду с ума, и буду бесконечно брести по этой лестнице, не способный ни умереть, ни дойти до конца...
  И вот спустя еще бесконечное количество времени после этого спуск наконец кончился. Идущий первым Гаранин свернул на очередной пролет и хриплым голосом произнес:
  - Стойте. Кажись, пришли.
  Увидев то же, что и он, я понял, что мы и впрямь пришли. Вот только в том, что мы пришли туда, куда нам нужно было, я совершенно не был уверен.
  Лестница перед нами уходила в воду. Ну, жидкость. Совершенно непрозрачную, маслянисто-черную и при этом с отблесками по всей поверхности, совершенно не зависящими от света фонаря, некстати начинающего тускнеть. Будто лунные блики тут и там танцевали на глади неведомой лужи. Спасибо хотя бы на том, что хор, идущий перед нами, уверенно утонул в этой луже, а тот, который наверху, вероятно, испугавшись того, что их утопим мы собственноручно, наконец-то заткнулся и подарил нам тишину. Я раньше и не подозревал, что буду так блаженно внимать самой обычной, беззвучной тишине. Каааайф...
  - И куда дальше? - поинтересовалась Лена, осторожно пробуя носком кроссовки поверхность неведомой жижи. Мне на ум пришло озеро из фильма 'Властелин Колец', и я практически уверился в том, что в этом водоеме тоже живет неведомая громозека, которая и представляет собой тот самый неведомый кошмар.
  - Вниз, - неожиданно уверенно ответил Гаранин. Не дожидаясь ответа и не обращая внимания на наши предупредительные возгласы, он пошел вперед, и вскоре стоял, по грудь погрузившись в субстанцию, после чего обернулся и, светя на нас фонарем, громко спросил:
  - Вы остаетесь?
  Признавая, что глупо стоять на берегу после столь долгого пути, я все же не горел желанием лезть в воду, не зная броду. А вдруг это такое испытание? Ну, типа, кто не полезет, тому пирожок с полки за благоразумность, а кто полезет, тот сам дурак. Верилось в это, впрочем, с трудом.
  Вздохнув, я сбросил рюкзак с плеча, взял его под лямки, обогнул замерших у воды Лену и Гаркушу, и тоже начал опускаться вниз. Неведомая жидкость была теплой, как вода в бассейне, куда нас иногда водили. И даже хлоркой пахла, хотя, возможно это мне казалось. Поежившись, я вдруг вспомнил, что хлоркой пахло и от Свыноты... Нет, не дай бог. Если в озере живет еще одна Свынота, моя хрупкая психика может этого и не выдержать. Я набрал в ладошку немного местной воды, и, покатав ее между пальцев, выпустил обратно. Вода как вода. И в то же время - совсем не вода. Странная жидкость... Впрочем, чему я удивляюсь?
  Встав рядом с Гараниным, я тоже повернулся и стал ждать. Медленно, неохотно, прочие члены нашего братства тоже начали спускаться, и вскоре мы все, в тесном кругу, стояли по горло в воде. Сама идея идти вниз, под воду, вдруг показалась мне совершенно идиотской. Ну, на крайняк, надо было разуться, скинуть лишнюю одежду, вдруг надо будет плыть? Думать о ситуации, когда плыть нам не придется, я совсем не хотел.
  Обойдя, а, вернее сказать, обплывя лестничную площадку, мы увидели, что дальнейший путь лежит вниз. Нам и впрямь придется нырнуть...
  - Я первый, - сказал Гаранин, протянул мне фонарь, глубоко вдохнул и ушел под воду. Глядя на часы (спасибо, что хоть они водоупорные), я засек время. Десять секунд... Двадцать... Тридцать... Минута... Полторы... Подождав до двух минут, а потом, для верности, еще одну, я констатировал для себя один неприятный факт. Гаранин, судя по всему, слишком хороший человек, а потому всплывать не будет.
  - Он, наверное, нашел путь дальше, и ждет нас, - с отголосками безумной решимости сказала Лена. Задержав дыхание, она тоже погрузилась под воду, и пропала.
  Стоять и ждать по шею в воде было самым идиотским времяпрепровождением в данной ситуации, но по сравнению с перспективой смерти утопленника оно казалось настоящим блаженством.
  Худший кошмар, говорите? Разве для меня утонуть - худший кошмар?
  Оглядев оставшееся воинство, я, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже и внушительнее, сказал:
  - Надо нырнуть. Пути назад все равно нет. Давайте, жду вас на той стороне, - и протянул фонарь Гаркуше.
  Возможно, стоило подождать, пока нырнут все, и нырнуть последним, но, честно говоря, я не хотел никого ждать. Ну, кроме Жени, возможно. В конце концов, не я их породил, и приручал тоже не я. Так что ответственности не несу. А заставлять кого-то нырять, если вдруг он откажется...
  Пусть это останется на моей совести.
  Я знал, что нырять нужно с открытыми глазами, но толку с этого было откровенно мало, все равно было темно и не видно совершенно нифига. Опустившись еще немного по ступенькам я, наконец, оторвался от пола и поплыл. После первых гребков я отпустил лямки рюкзака, рассудив, что ничего кроме вещей и запаса еды, которая вряд ли будет пригодна после купания, там нет, так что жалеть не о чем. Еще через несколько секунд я, извернувшись, стянул с себя кеды и сбросил ветровку - в воде это оказалось не так-то просто, и я потерял секунд двадцать. Я решил вернуться к началу, отдышаться и повторить заплыв, но, поднявшись вверх, обнаружил, что верха уже нет. Мои руки уперлись в камень, и тут я запаниковал. Выпустив еще немного драгоценного воздуха, я подумал, что просто слегка отплыл в сторону, и, развернувшись, нащупал рукой стену слева от себя и поплыл вперед, ежесекундно проверяя, не кончился ли потолок.
  Потолок упорно не желал заканчиваться. Снова развернувшись, я, отталкиваясь от стены, рывками плыл вперед, в панике, в первобытном ужасе стараясь добраться до воздуха, найти столь желанный глоток кислорода. Легкие горели, я продолжал двигаться вперед, не видя ничего перед собой, перебирая руками в безумной надежде, что вот-вот выберусь из пучины. Перед глазами пошли разноцветные круги, и я рефлекторно открыл рот, надеясь вдохнуть, и хлебнул воды. Как оказалось, то, что я ощущал до этого, было вовсе не паникой - настоящая паника пришла теперь.
  Обезумев от ужаса, я сделал один рывок вперед, но передо мной, надо мной, подо мной была лишь вода, и калейдоскоп перед глазами сменился на темноту.
  
  Распахнув глаза, я заорал от ужаса, но из меня полилась вода. Повернувшись набок, я принялся извергать воду из недр собственного организма, все еще не в силах прийти в себя, но осознавая одну мысль - я жив! Я не испытывал ни счастья, ни облегчения, ни благодарности, просто принимая как факт то, что до сих пор нахожусь по эту сторону реальности, дышу и вот в данный момент блюю водой, что тоже само по себе бесценно.
  Лежа на боку и тяжело дыша, я постепенно обретал способность видеть окружающий мир.
  Сведя, наконец, глаза в единую точку, я уставился на сидящего рядом со мной. И понял, что он не сидящий. Он сидящая.
  - Аня?
  Масловская, с которой до сих пор бежала вода, сидела на полу возле меня и тоже тяжело дышала. Я продолжил оглядываться. Каменная... пристань? Берег озера, освещенный фонарями. Темная, маслянистая поверхность воды. Ступеньки, уходящие вниз.
  - Как ты... - я закашлялся, и из меня вылилась очередная порция воды, - как ты меня нашла?
  - Никак не нашла, - Аня, дрожа, обхватила колени руками. Странно, мне наоборот было жарко. - Ты меня нашел. Я почти выплыла, поднялась по ступенькам, а ты меня сзади за ногу схватил. Знаешь, как страшно было? Я тебя еле вытащила.
  - Представляю, - задумчиво сказал я. Дела, конечно. Ну да ладно. Все хорошо, что хорошо кончается.
  - А где все? - я задал следующий вопрос. Аня молча пожала плечами, и я, покачиваясь, и опираясь на руки, встал.
  Пристань. Какие-то строения. Над головой... Ну, не небо, и не потолок. Выглядело так, будто мы в какой-то огромной пещере. Пока не знаю, хорошо это или плохо.
  - Больше никого не было? - Аня, снова молча, на этот раз помотала головой и снова уставилась в какую-то точку перед собой.
  - Ничего, мы их найдем, - преувеличенно бодро заявил я. - Пойдем.
  Аня продолжала сидеть, не обращая на меня внимания. Эм...
  - Ань, ты чего?
  - Ничего, - буркнула она в ответ. Ну, вроде, плакать не собирается, уже хорошо.
  - Тогда пойдем?
  Снова ноль реакции. Да че с ней такое?
  - Аня, что случилось?
  - Ничего! - ну, стабильность, как известно, признак мастерства. Но с места она двигаться не хочет. А чего хочет?
  - Мог бы хоть спасибо сказать! - ее как будто прорвало. - Я тебе жизнь спасла, между прочим! И первый поцелуй свой на тебя потратила!
  Я откровенно обалдел. Чего, блин? Какой еще поцелуй?
  - Чего?!
  - Ты не дышал! А нам в бассейне рассказывали, что если утопленник не дышит, надо ему сделать искусственное дыхание! Ну я и сделала! А ты! Гад!
  От удивления я чуть было не сел обратно на землю. Блин, чужая душа - потемки... А женская душа - вообще темная комната, полная черных кошек. Не знаешь, куда вляпаешься.
  - Аня... Ну... Спасибо тебе большое... Ну, за то, что спасла меня. И это... извини, что украл. Ну, первый поцелуй.
  Блин, какая же идиотия.
  - Я не хотел. Но спасибо тебе, что потратила его на меня и спасла меня. Я благодарен. Правда.
  Помолчав и неловко потоптавшись на месте, я, не зная, что сказать, сел рядом с Аней.
  - Я это... Ну, я никому не скажу. Так что, если... Если хочешь, то как бы оно и не будет считаться. Тем более, это ж не поцелуй, это акт милосердия, так что он тем более не считается! И никто и не узнает. Так что...
  - Ты что, дурак? Я знаю! Я хотела... Я думала, это Шушин будет, ну, на крайняк, Гаранин! А не ты! - Аня уткнулась лицом в колени и тихонько заплакала.
  Несколько оскорбленный подобным пренебрежением, я отвернулся. Ну, балин... Как надоели женские слезы. У нас тут, можно сказать, судьбы мира решаются. Ну, пусть не мира, пусть хотя бы наши судьбы. Можно не реветь по поводу и без?
  Вопреки ожиданиям, Аня оказалась девочкой стойкой и, через пять минут, словно по будильнику, вытерла слезы рукавом, поднялась и спокойно сказала:
  - Пошли?
  И мы пошли.
  Минут через пять мы обогнули стену пещеры и вышли к странному... Ну, в прошлой жизни я бы сказал, что это город. Только давно заброшенный. Разбросанные невпопад тут и там одно-, двух-, трехэтажные домики, какие-то совсем новенькие, сверкающие пластиковыми окнами и сайдингом, другие - уже совсем сгнившие деревянные или рассыпающиеся кирпичные. Могучими стенами между ними виднелись многоэтажные дома, которым было самое место где-нибудь в обычном человеческом городе - пятиэтажные хрущевки, девятиэтажные панельные дома, пара высоток этажей в тридцать. В паре километров, подсвеченная снизу, виднелась башня из стекла и бетона - самый обычный, но оттого еще более нелепо выглядящий тут небоскреб, чья верхушка скрывалась в квадратной выемке в потолке пещеры.
  - Держу пари, нам туда.
  - Ты можешь говорить нормально? - тут же 'укусила' меня Аня.
  - Как это - нормально? - не понял я.
  - Ну вот без этих... Держу пари... Не умничай, короче.
  Ну блин. Стоило нам остаться вдвоем, и меня тут же начали строить. Я что, рыжий? Впрочем, да.
  - Хорошо, - покладисто сказал я. В целом, нам главное добраться куда-нибудь и найти остальных, а поругаться я всегда успею.
  Мы шли по узким извилистым улочкам, то спускаясь, то поднимаясь, и меня не покидало ощущение, что город вокруг будто собран единым усилием в беспорядочную кучу. Дома то стояли группами, являя собой единый архитектурный ансамбль, то казались просто выдернутыми и разбросанными в полном хаосе. Из окон тут и там на нас смотрели чьи-то расплывчатые физиономии, и брести по пустому городу под чужими взглядами было очень неуютно. Вскоре позади послышались шаги, я начал то и дело оборачиваться, чтобы разглядеть того, кто нас преследовал, но так и не смог. Однако шаги приближались, и в очередной момент я схватил Аню за руку и сказал:
  - Побежали!
  Уговаривать ее не пришлось. Мы понеслись вперед, но шаги за нашей спиной становились все ближе. Больше всего сожалея об оставленных в озере кедах, я разбивал босые ноги об асфальт, брусчатку и гравий, но все равно бежал, ибо страх был сильнее боли. На очередном спуске по гравийной дорожке, в окружении подстриженных розовых кустов за сеткой-рабицей, Аня, которая была обута, но бежать уже тоже едва могла, споткнулась и со всего маху навернулась вперед. У меня даже лицо заболело, едва я представил, каково ей. Обернувшись, я уже готов был встретить лицом к лицу неведомую угрозу (ну, или снова сорваться с места и убежать, оставив Масловскую на съедение, в зависимости от степени угрозы), но за нами была тишина. Я осторожно, не оборачиваясь, сделал пару шагов к Ане, и услышал тихие, острожные шаги вдалеке. Ага. Опять. Шутки шутить изволите?
  Уже не осторожничая, я подошел к Ане, и помог ей подняться... Мать моя женщина..
  Сказать, что падение не прошло бесследно, значило не сказать ничего. Конечно, Аня и до этого красавицей, в общем-то, не была: нос картошкой, сильно оттопыренные уши, передние зубы, как у кролика, слишком густые брови... Но теперь, с разбитыми в лепешку губами, ссадиной на лбу и сколотым передним зубом... Блин. Извини, Аня. Я не виноват. Честно.
  К моему удивлению, она не стала опять реветь, лишь деловито поставила меня в известность:
  - Я яфык прикуфила.
  Я криво улыбнулся. Втайне радуясь тому, что у нее, судя по всему, нет с собой зеркала, и она не может оценить масштаб разрушений, или находится в шоке, я сказал, глядя на приближающуюся темную фигуру с большими садовыми ножницами:
  - Пойдем дальше. Вроде отвязались, но все равно лучше не стоять на месте. Мало ли.
  Ближе к небоскребу становилось все больше многоквартирных домов, но и древних развалюх хватало. А еще появились люди. На нас они не обращали ни малейшего внимания, они стояли, сидели, лежали, все больше и больше ближе к центру этого странного города. Они не разговаривали и, казалось, даже не дышали. Они просто были здесь. И все же это были люди.
  С опаской приблизившись к самому нормальному на мой взгляд, я остановился и, прокашлявшись, попытался заговорить:
  -Добрый... вечер? Вы нам не поможете?
  Сидящий на кривом пластиковом стуле мужчина лет сорока в грязном белом халате медленно перевел на меня взгляд, моргнул пару раз и снова уставился перед собой. В том, что он меня услышал, я не сомневался, ну а настойчивостью, особенно по отношению к взрослым людям, я никогда не отличался, так что...
  -Эй! Фы нас флышите? Фы наф понимаете?
  Однако для Масловской никакие рамки морали и приличий никогда не были проблемой. Она без малейшего стеснения подошла к мужику вплотную и тряхнула его за плечо - и я уже приготовился дать деру, если он начнет вставать... Но его реакция была такой же. Никакой.
  - Ань...
  - Чо? - сверкая глазами на окровавленном лице, резко обернулась ко мне Масловская.
  - Пойдем. Ты же видишь, они...
  Какие именно они, я не придумал, но это и не потребовалось. Сердито сопя, Аня отпустила мужика и подошла ко мне.
  - Тогда что ты предлагаешь?
  Вместо ответа я пальцем ткнул ей за спину.
  - Я думаю, они все идут туда. Точнее, сидят, лежат, стоят...
  - Ну тогда пошли! - энергичности Масловской было не занимать.
  Огибая и перешагивая лежащих, мы с Аней, держась за руки - на всякий случай, чтобы не потеряться, приблизились ко входу в небоскреб. Стеклянные двери разъехались перед нами, как в каком-нибудь супермаркете, и мы шагнули внутрь. Я уже откровенно хромал, опять начала болеть подвернутая лодыжка, и стесанные до крови подошвы тоже давали о себе знать. Аня выглядела немногим лучше, и я пару секунд хотел предложить ей платок, хотя бы чтобы вытереть кровь с лица, но потом смирился, благо платка у меня никогда не было.
  Внутри, на железных, деревянных, каменных и каких угодно еще скамьях сидели такие же люди - безучастные ко всему, не обращающие на нас ни малейшего внимания. Лишь пара самых активных лениво посмотрела на нас и снова вернулась к своему занятию ничем. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием ламп.
  Блин... Когда мы шли сюда, я представлял что угодно, только не это. Подойдя к стойке, я дотянулся до звонка, как в старых американских фильмах, и позвонил.
  А потом позвонил еще раз. Я обычно стараюсь не привлекать к себе внимания, но тут случай был иной. Не зря же мы перлись в такую даль.
  Наконец, раздались шаги, и откуда-то из боковой комнатки вывалился старик лет семидесяти с тонкими усиками, с моноклем, в голубом клетчатом костюме с жилеткой и цепочкой от карманных часов. Я уже ничему не удивлялся. Он подошел ближе, встал напротив нас, оперся о стойку, и внимательно стал изучать наши испачканные, измученные лица. Потом посмотрел за наши спины, оценил грязные Анины следы и окровавленные мои, и снова уставился на нас. В неловкой тишине прошло полминуты, и, как только я открыл рот, чтобы поздороваться, он произнес:
  - Ну и?
  Я собрался было ответить, что мы хотим... Чего мы, собственно хотим? Подумав пару секунд, я сказал. Точнее, хотел сказать, что мы ищем наших друзей и выход из дома. Но этот странный портье и тут меня опередил.
  - А здороваться вас не учили, молодой человек?
  Обозлившись, я все-таки сказал:
  - Здравствуйте.
  - Несложно, правда? А ты, девочка?
  Аня, в свою очередь, прошепелявила:
  - Фдрафтфуйте.
  - Тебе надо поработать над дикцией. Найди своей сестре логопеда.
  - Она не моя сестра, - ляпнул я. Портье удивленно уставился на меня:
  - И поэтому ты считаешь, что это нормально, будто она говорит, как будто у нее полный рот камней?
  - У нее не полный рот. То есть...
  Аня, до сего момента лишь возмущенно смотревшая на портье, произнесла:
  - Я уфала. Мы бефафи, но я сфотфнуфафь и уфафа.
  - Я не понимаю ни слова, девочка, помолчи и не напрягай меня. Ну, так чего вам тут надо?
  Сжав Анину руку и предостерегая ее тем самым от продолжения споров, я ответил:
  - Мы ищем друзей. И...
  Я чуть было не ляпнул 'выход из дома', но вовремя опомнился. Мало ли... Мы даже не знаем, что это за место. Лучше не сообщать первому встречному, что мы здесь делаем.
  - Вы Чебурашки?
  Пару секунд я молча хлопал глазами. Уж чего-чего, а упоминаний о советской классике я тут совершенно не ожидал. Но, тем не менее, продолжил:
  - И еще...
  - Подожди, подожди. Ты не ответил на вопрос. Вы Чебурашки?
  Поняв, что портье не шутит, я посмотрел на Аню, которая, может, оттопыренными ушами и напоминала Чебурашку, но в целом сходство было минимальным. Потом снова посмотрел на портье и ответил:
  - Нет, мы не чебурашки. Мы люди. Дети. Людей.
  - Жаль, - искренне расстроился портье. - Я помню, что чебурашки ищут друзей, но в той книге не было картинок и половины страниц, и я так и не выяснил, кто же такие чебурашки. Так-так, вы ищете друзей, и что еще?
  Тут у меня ответ был готов.
  - А еще мы ищем самый страшный кошмар.
  Наконец-то я сумел удивить этого мерзкого старикашку. Взяв монокль, он протер его, после чего водрузил на место и уставился на меня как-то по-новому.
  - Вас прислал Крыса?
  Настала моя очередь удивиться. Какая такая крыса?
  - Нет... Мы...
  - Невысокий, с трубкой и щетиной, в водолазке и белом халате, так?
  - Так, - удивленно подтвердил я.
  - Козел... Ну ладно, я ему припомню. Самый страшный кошмар, скотина... Самый страшный кошмар вы уже нашли. Что, непонятно?
  Мы синхронно помотали головами.
  - Эх, молодежь. Вы думали, самый страшный монстр он огромный, зубастый и норовит вас сожрать?
  Я вспомнил Авот и подумал, что да, пожалуй, это страшный монстр.
  - Нет! - портье назидательно воздвиг указательный палец в небо. - Самый страшный монстр - это налоговая инспекция. Или инспектор. То есть я. Ну, раньше. А тут... А тут просто в силу привычки к порядку пытаюсь худо-бедно навести порядок.
  - Порядок? - я совсем утратил нить разговора.
  - Порядок, - отрезал портье. - Итак. Заговорился я с вами. Желаете встать в очередь?
  Поморгав и посмотрев на Аню, которая пожала плечами, я ответил:
  - Наверное, хотим. А в какую очередь?
  - В общую. Итак, ваш номер 21876501. Свободны.
  -Эээ, погодите! - портье уже начал уходить, но я успел закричать до того, как он скрылся.
  - Что-то еще? - он был, казалось, сама любезность, но взгляд его говорил скорее о том, что он хочет зажарить нас живьем.
  - Да. Что нам дает этот номер, в очереди?
  - Когда настанет ваша очередь, придете, и узнаете.
  - Эм... А когда она настанет?
  - Узнаете, когда придет время. Теперь все?
  Понимая, что моя голова вот-вот лопнет, я постарался откинуть все лишнее, и сосредоточиться на главном.
  - Наши друзья. Мы их ищем. Где они?
  - Друзья, друзья... - он защелкал мышкой и уставился в неведомо откуда появившийся на стойке широченный монитор. Я попытался подглядеть, что он там ищет, но портье сурово глянул на меня и повернул монитор так, чтобы я не смог туда заглянуть. Пфф. Не очень-то и хотелось.
  - Ваши друзья... Пять человек. Здесь они не проходили. Им хватило ума сюда не лезть. Впрочем, возможно, это скорее минус в их положении.
  - Минус? Погодите... Где они?
  - Территориально? Понятия не имею. Метафизически? Ну, уместно будет сказать, что они в немалой опасности.
  - Как нам попасть к ним?
  Я задал этот вопрос машинально, и ждал ответа в стиле - никак, или - вот придет ваша очередь, тогда... Но портье нахмурился и сказал:
  - Если не собирались ждать своей очереди, так бы сразу и сказали. Налево, по коридору восьмая дверь слева. Всего доброго.
  Он снова развернулся, но я, уже окрыленный таким поворотом, не смог удержаться:
  - Стойте! Еще один вопрос. Последний, честно.
  Закатив глаза, он все-таки вернулся, и, глядя на меня так, что я ощутил физический дискомфорт, буркнул:
  - Ну?
  - Почему вы назвали того человека... крысой?
  - Потому что он всю жизнь мечтал о море, но даже ванную принимал редко, так как боялся утонуть. Поэтому его и прозвали сухопутной крысой. Все, не задерживайте меня.
  Он стремительно, с прямой как столб спиной удалился обратно в свою комнату. Ну и ладно, в общем-то.
  Мы с Аней переглянулись, я опять взял ее за руку (а, между прочим, приятное ощущение, гулять с какой-нибудь девочкой за ручку, даже если ты к ней вроде и не питаешь никаких романтических чувств), и мы пошли в коридор слева. Посчитав до восьми, я взялся за ручку двери, и распахнул ее.
  
  За дверью была ночь. Высоко в небе сияла луна, нереально большая, светящаяся, как круглая лампа. Было тепло, по-летнему, и мягкая трава приятно ласкала мои больные ноги. Я закрыл за собой дверь и огляделся. Значит, наши друзья где-то здесь?
  Посмотрев по сторонам, я увидел в нескольких сотнях метров от нас какой-то дом, скорее, даже особняк. В три этажа, неровной постройки, некоторые его окна ярко светились. Перед домом была освещенная площадка, по которой перемещались люди. Стараясь держаться незаметно, что было сложно под лунным прожектором, мы осторожно спустились с холма, на котором оказались, и приблизились к дому. Обойдя его с неосвещенной стороны, мы, словно воры, прокрались вдоль живой изгороди. Вскоре мы услышали музыку и голоса, и, пробравшись чуть дальше, смогли увидеть их источник. Источником музыки были скрипач и пианистка, которые исполняли какую-то пронзительную, прекрасную мелодию, от которой у меня натурально защемило сердце. Серьезно, я вообще не поклонник музыки, но тут прямо пробрало. Несколько минут я стоял в оцепенении, пока, наконец, мелодия не закончилась и наваждение не спало. Раздались аплодисменты, крики одобрения, и девушка в вечернем платье встала из-за пианино, слегка поклонилась и, улыбаясь, подошла к гостям. Скрипач в белом пиджаке и темных брюках, очевидно, был из прислуги, судя по тому, что одет он был так же, как и пара официантов, стоящих неподалеку, рядом со столом, на котором что-то лежало. Тут невысокий мужчина поднял руку, и, вглядевшись в его лицо, я с огромным удивлением обнаружил в нем Валеру. Он, дождавшись внимания, произнес:
  - Благодарю за прекрасное выступление, леди Екатерина. Ты, как всегда, чудесна. Друзья! У меня есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Это коллекция.
  - Та самая, о которой вы упоминали, лорд Валериан? - с придыханием произнесла какая-то совсем юная особа.
  - Да, Амели.
  Один из мужчин, стоящих перед ним, что-то тихо произнес, чем вызвал общий смех, и Валера, тоже улыбаясь, ответил:
  - Нет, нет, не переживайте. Даже если выдохнется - мы всегда сможем открыть еще одну.
  Он театрально повернулся и пошел вглубь сада, к дому. Процессия гостей, числом человек двадцать, следовала за ним, замыкали их музыкант и два официанта с подносами, уставленными наполненными бокалами.
  Мы, озираясь, прокрались на площадку и подошли к столу. Медленно, на ватных ногах, я сделал три шага и упал на колени.
  Лежа на столе, пустыми глазами в беззвездное небо смотрела Женя. Кто-то... И я даже знал, кто, перерезал ей вены и слил из нее всю кровь. Она была мертва.
  
  
***

  
  Не знаю, сколько бы еще я просидел там, бессмысленно глядя на стол и тело Рудневой. Вот, вроде бы, всякого уже навидался, и Шушин, и Половинкин, и Бортник... А тут вообще забыл, кто я, где я, и чего хотел. Разбудила меня Масловская, которая вцепилась ногтями мне в плечо:
  - Быстрее! Кто-то идет!
  Едва перебирая ногами, я вслед за Аней отступил в кусты жимолости, растущие неподалеку от обеденного места. Все еще не в силах прийти в себя, я отстраненно наблюдал, как известные уже официанты, убедившись, что больше крови им тут не выжать, отвязали Женино тело от стола и, как мешок картошки, унесли его куда-то в сторону дома. Как зомби, я поднялся и зашагал было за ними, плохо понимая, чего хочу, но уверенный, что надо вернуть тело. Хотя бы тело. Но мне опять помешала Масловская:
  - Куда, кретин? - она яростно зашипела мне в ухо, повиснув на мне всем весом и опять вцепившись когтями, на этот раз в лицо. Я, наконец, начал приходить в себя, ойкнул, присел, и, повернувшись к ней, столь же яростно ответил (впрочем, тоже перейдя на шепот):
  - Надо догнать! Ну... А...
  Толковых идей, зачем именно это надо сделать, я не родил. Не особо обращавшая внимания на мои бредни, Аня, как оказалось, мыслила гораздо яснее:
  - Надо найти остальных. Они тоже тут, надо их найти. Надо им помочь! Да проснись уже!
  Я, наконец, догнал, о чем она пытается мне сказать.
  - Ты думаешь... Думаешь, они еще живы?
  - Валера же сказал, что можно открыть еще! Значит, еще живы!
  По крайней мере, кто-то из них. Но этого я вслух произносить не стал, даже думать себе запретил. Хорошо. Предположим, что это имеет смысл, и они еще живы. Где они могут быть? Очевидно, где-то в мрачных подвалах. Как попасть в мрачный подвал? Через не менее мрачный коридор. На цыпочках, как вор... Ключи по классике должны быть у хозяина дома, а мы должны были его отвлечь под благовидным предлогом и выкрасть их. Проще простого... Если не учитывать, что в доме полно гостей, которые вряд ли нам помогут. Плюс прислуга... Тупик, но что-то делать нужно.
  Хорошо. Я уже успокоился достаточно, чтобы рассуждать логически. Скорее всего, их держат где-то там же, куда эти нелюди унесли тело Рудневой. Почему? Понятия не имею. Просто иного направления движения я пока придумать не мог.
  Пригибаясь и оглядываясь, мы с Аней прокрались через сад и шмыгнули в дом. На наше счастье, внутри было довольно темно, тусклые фонари и редкие факелы слабо разгоняли царивший здесь полумрак.
  Несколько раз мимо нас проходили слуги, в одинаковой униформе, с подносами, коробочками, какими-то тряпками и просто с пустыми руками. Разумеется, я понятия не имел, куда именно делись те двое с телом, поэтому просто искал нечто подходящее. Подходящим оказался спуск в подвал - к сожалению, не с каменными стенами, сыростью и скелетами на полу, а представлявший собой обычную деревянную лестницу за деревянной дверью, ведущую в комнаты, полные каких-то ящиков, коробок, совершенно чужеродно выглядящих здесь белых холодильников, стеллажей с винными бутылками и сырными головами, свисающими с потолка окороками и прочими атрибутами пищевого хранилища в том его виде, какой представляется человеку, знакомому с предметом лишь по старым сказкам и фильмам про средневековье.
  Мимо входа промелькнула чья-то стремительная фигура, но мы, напряженные до икоты, тут же нырнули в самый дальний угол подвала, в спасительную тень. Подождав секунд пять и удостоверившись, что нашего уединения никто не нарушит, я повернулся к Ане и спросил:
  - Куда дальше? Ты что-нибудь слышала... Ну, где они их могут держать?
  Аня подумала секунду и покачала головой, оглядываясь по сторонам. Плохо. Поиски черной кошки в темном комнате могли закончиться, не начавшись. Что дальше?
  Для уверенности мы еще раз обошли весь подвал, но тут наших друзей гарантированно не было. Либо они были спрятаны так хорошо, что нам их не найти...
  Тогда остается последний вариант.
  - Ты совсем дурак? - даже в полумраке я мог наблюдать, как лицо Масловской кривится в негодовании.
  - У тебя есть идея получше?
  - Да! Нет! Не знаю... Но то, что ты предлагаешь...
  - Если нет, то тогда пошли. Возьми что-нибудь... острое.
  Мое оружие утонуло вместе с рюкзаком, но я заприметил лежащий здесь ржавый нож с обломанным острием. Выглядел он достаточно опасно, а это было самым главным. Видя, что Аня не может найти себе подходящего инструмента, я вытащил одну из бутылок, обмотал ее Аниной же ветровкой и разбил об пол. По подвалу разлился запах вина... Да, об этом я не подумал. Ну да ладно, зато теперь у нас есть еще одно оружие.
  Протянув получившееся оружие своей спутнице (она с откровенной жалостью лицезрела свою куртку, теперь сочащуюся красной жидкостью, но 'розочку' взяла без колебаний), я повернулся к выходу из подвала. Теперь надо было найти кого-нибудь одинокого и неприкаянного... И судьба нам улыбнулась.
  За дверью послышались шаги, и через мгновение к нам уже спускался один из двоих уносивших тело уродов. Нет, он был вполне даже симпатичный (не подумайте чего, я исключительно с эстетической точки зрения), но я в тот момент его яро ненавидел. Кивнув Масловской, я отступил за угол и присел за большой корзиной, стараясь успокоить дрожь в руках и готовясь к внезапному нападению. Он был на полголовы выше меня и раза в полтора тяжелее, но на моей стороне был эффект внезапности, плюс я был вооружен. Все должно было получиться. Это я так себя настраивал.
  Пришелец же, мыча себе под нос какую-то песенку и покручивая связку ключей на пальце, прошелся по подвалу, остановился прямо в центре комнаты и исполнил пару каких-то танцевальных движений, сильно напоминавших Майкла Джексона, если бы он был бездарным и парализованным. Замерев в эффектной позе, он нахмурился, и, дергая носом, точно охотничий пес, двинулся в тот угол, где я занимался артефакторством.
  Нюх, как у орла... Ну, теперь точно нельзя отступать. Дождавшись, пока он пройдет мимо меня и уставится на лужу вина с плавающими в ней осколками стекла, я выпрямился, глубоко дыша от страха, сделал два шага и прыгнул официанту на спину, хватая его за волосы и приставляя нож к горлу.
  Ну, по крайней мере, план был таким. В момент, когда я повис на нем, он резко дернулся и, чтобы удержаться, я махнул правой рукой и воткнул нож ему куда-то в районе плеча, под ключицу. Заорав, он начал отступать назад, и, разумеется, упал на спину, всем весом рухнув на меня. Я выпучил глаза, ослабил хватку и в свою очередь не завопил лишь потому, что при падении из меня выбило весь воздух. Но ситуацию спасла Аня - подскочив к орущему бугаю, она буквально ткнула ему острым краем бутылки в лицо и яростно зашипела:
  - Закройся! Заткнись! Убью, сука!
  Честно говоря, я тоже перестал изображать дырявую резиновую лодку и прекратил исторгать из себя сипение, ибо поверил Масловской на сто процентов - настолько свирепым было ее лицо. Наш оппонент тоже не стал испытывать судьбу и затих, в ужасе тараща глаза. Я принялся выкарабкиваться из-под него, а Аня уже приступила к допросу:
  - Где дети? Ну? Быстро!
  Продолжая вращать глазами, он лишь мычал что-то нечленораздельное. По его лицу текла кровь вперемешку с остатками вина, превращая его физиономию в какую-то карнавальную маску. Но Аня, как выяснилось, явно проходила курсы интенсивного допроса в условиях боевых действий, и не снижала напора:
  - Если через три секунды ты не заговоришь, вырежу тебе глаз! Где дети, ну? - для устрашения она опять ткнула его в лицо, добавив новых глубоких порезов... Да, симпатичным после такого его уже никто не назовет.
  Блин, о чем я думаю? Не время жалеть. Эти скоты убили Рудневу! Я вдруг ощутил прилив ярости, опустился на колено рядом с ним, взялся за рукоять ножа, все еще торчащего из его плеча, и с силой надавил, опуская лезвие и проворачивая его в ране. Жертва эксперимента тут же завыл, и Аня гневно прохрипела в мою сторону:
  - Заткни ему рот! Сейчас весь шабаш сбежится.
  Я схватил все ту же Анину куртку и попытался заглушить его вой свернутым рукавом. Получилось так себе, но уровень децибел снизился до приемлемых, и Масловская продолжила следовать своей методике:
  - До трех! Считаю до трех! Два!
  Подопытный закатил глаза и явно вознамерился потерять сознание, но я воткнул нож еще глубже и вернул его на бренную землю. Несмотря на то, что весил он больше, чем мы вместе взятые, официант не делал никаких попыток сопротивляться, лишь воя в ужасе от происходящего.
  Дождавшись, пока его вой чуть утихнет, Аня вытащила рукав у него изо рта и повторила:
  - Ну?
  - Я... я скажу! Они там, по коридору, в комнате...
  - Какой комнате? Быстро!
  - По коридору налево, и четвертая комната, дубовая дверь, там замок...
  - Где ключ?
  - У... у меня, на связке, такой, большой, медный... Желтый такой... - он не отрывал глаз от бутылочного орудия пытки, и попытался правой рукой нащупать связку ключей.
  Выхватив ее у него из-под пальцев, я сразу нашел ключ, о котором он говорил. Тяжелый, потускневший от времени... Аня посмотрела на меня и вопросительно качнула головой. Я кивнул, но потом мне пришла в голову еще одна мысль, и я снова взялся за рукоятку своего ножа:
  - Как выбраться отсюда? Тут есть двери?
  - К..к...какие двери?
  Официант скосил на меня глаза, икая от ужаса, и, судя по всему, искренне желая ответить на мой вопрос.
  - Особые двери? Как к Валере гости пришли?
  - К... К лорду В... Валериану? Приехали... Или пешком пришли, они тут, неподалеку живут...
  Я ненадолго задумался. А что это вообще за место? Очевидно, небоскреб и унылый город расположены не здесь. Но двери отсюда точно должны быть, и мы их сможем открыть.
  Воспользовавшись паузой, наш страдалец слегка осмелел и попросил:
  - Не убивайте меня. Я... Я никому не скажу, я...
  Прервав его, я задал еще один вопрос:
  - Двери в другие миры? Есть?
  - Я... я не знаю... Есть какая-то дверь, куда никому нельзя, кроме хозяина.. Но я... Не убивайте меня, п-п-пожалуйста...
  - Где эта дверь?! Ну, быстро!
  - На третьем этаже! По лестнице наверх, и там две спальни, и между ними...
  Наверное, он не врал. У него можно было бы выведать еще много полезной информации, но его вой мог кто-нибудь слышать, или его самого кто-нибудь хватится... Надо было идти вызволять наших друзей. О путях отступления подумаем дальше. Осталось лишь решить еще один вопрос.
  - Что будем с ним делать? - негромко поинтересовался я у Ани. - Нельзя его оставлять...
  В этот момент я в очередной раз убедился, что во многом недооценивал весь женский род в целом и отдельных его представительниц в частности. Не меняясь в лице, Аня совершенно спокойно убрала свое оружие от лица официанта, но, не успел тот вздохнуть с облегчением, она прижала 'розочку' его к горлу и надавила, явно намереваясь вскрыть его, как банку консервов.
  На краткий миг я хотел ее остановить. Все-таки... Это неправильно. Да и парень вроде нам помог, и вообще, мало ли, вдруг он хороший человек? Ну, просто работа такая...
  А потом я вспомнил сад, стол, тело Рудневой, как они шли сперва с бокалами, а потом тащили тело Жени. И мне стали как-то безразличны все моральные терзания и оправдания.
  Не время для милосердия.
  Окровавленные, мы с ней поднялись по лестнице и замерли у двери, прислушиваясь к происходящему снаружи. Вроде бы тихо... Я в тот момент размышлял о том, что читал когда-то, что женщинам нельзя убивать. У них от этого психика ломается, и вообще... Интересно, как быстро и как сильно это отразится на Масловской? В конечном итоге, свой Терминатор, даже женского пола, нам в данных условиях явно не помешает...
  Главное, не становиться у нее на пути. А то список безвестных жертв пополнится и моим хладным телом.
  В коридоре было пусто, и мы быстрым шагом дошли до поворота, замерли на миг, и пошли дальше. Где-то в глубине дома играла музыка, слышались приглушенные голоса, но вокруг нас все было спокойно. Досчитав до четырех, мы остановились возле тяжелой даже на вид двери с непонятным асимметричным узором, и я прижал к ней ухо. Слышно было откровенно плохо, но я смог различить чей-то голос:
  - Пойми... Я же... вольный... Ничего личного... Так что...
  Голос был один, и я искренне надеялся, что его обладатель не будет более волевым и сильным, чем тот, которого мы оставили в подвале. Глубоко вдохнув, я уверенно вставил ключ в замочную скважину, провернул его, толкнул дверь и быстро залетел в комнату.
  Это было нечто вроде кабинета, с большим письменным столом, заваленным кучей бумаг, стеллажом с книгами и новеньким плоским телевизором на стене. Возле одной из стен, примотанные к стульям, сидели наши менее везучие собратья - Гаранин со сломанным носом, Лена с глубокими царапинами поперек лица, более-менее сносно выглядящие Тытарь с Мышкой и розовощекий Гаркуша, которого не портили ни кровоподтеки, ни ссадины. На наше появление они отреагировали по-разному: кто-то замер, глядя на нас как на ангелов, сошедших с небес, кто-то замычал и задергался - очевидно, стремясь немедленно выдать благодарность за грядущее спасание и выразить свое неизмеримое почтение. Помимо них в комнате сидел еще паренек, буквально на пару лет постарше нас, в таком же белом пиджачке, что и ранее упоминаемый официант, в данный момент недоуменно, но без малейшего страха глядящий на нас.
  -Вы еще кто.... такие... - постепенно его голос снижался до шепота, а лицо приобретало сходство с персонажем картины Мунка, но исполнить воочию название картины ему не дала Масловская. Стараясь не смотреть в ту сторону и не обращать внимания на вскрики, всхлипы и последующие булькающие звуки, я принялся распутывать пленников, начав с Гаранина. После его освобождения процесс пошел интенсивнее, и через полминуты все наши братья и сестры уже были свободны. Ну, от веревок, по крайней мере.
  С откровенной опаской глядя на Масловскую, которая уже завершила свою жатву и теперь стояла рядом с нами и улыбалась, не обращая внимания на кровь, залившую ее с ног до головы, мы коротко приняли благодарность (Гаранин даже обнял меня в порыве чувств, потом хотел сделать то же с Масловской, но передумал) и я, уверенный в том, что теперь-то точно кто-то заподозрит неладное (уж после воплей этого паренька все должны были встать на уши), постарался пресечь грозящие потерей времени лишние разговоры:
  - Все потом. Надо выбираться отсюда. Вы в курсе, где тут двери?
  Гаранин нахмурился, пожал плечами и ответил:
  - Нас поймали на берегу озера. Тут, в паре километров... Мы даже из воды вылезти не успели, подошли такие, культурные, в костюмчиках, мы обрадовались, они сказали, что помогут, довезли сюда, а тут Валера, и вроде бы даже как человек выглядит, а вот ведь, скотина... - Его лицо выражало горечь и обиду от такого предательства. Эх, Лешка, Лешка... Слишком поздно ты понял, что здесь даже те, кто выглядят как люди, могут оказаться чудовищами.
  Хотя, чудовищами ли? Может, они и впрямь люди. Просто не ограничивающие себя... нормами и правилами. И в этом они схожи со многими другими.
  Нет, дело не в Доме. Дело в нас. Дело в людях. И доверять тут нельзя никому.
  - Нам один... Короче, тут есть дверь, которую только хозяин открывает.
  - Думаешь?.. - прогнусавил Гаранин.
  - Думаю, да. Других выходов все равно не вижу. Сколько тут вообще народу? Мы видели двоих официантов, плюс музыканта, и человек двадцать каких-то пришлых, судя по всему.
  - Ну... - Гаранин задумался, считая, - человек семь в белых пиджаках, человек пять - в черных. Валера, плюс еще несколько непонятных... Короче, дофига.
  Нехорошо. С толпой мы даже вооруженные никак не справимся. Даже если Масловскую на них напустить. Нужен обходной маневр.
  - Нам надо на второй этаж. Бежать все могут? - судя по всему, травмированных всерьез не было. Моя боль в ногах куда-то отступила, как фоновый шум. Присутствует, но особо не мешает, только раздражает слегка. Ну, в любом случае, побегать я еще смогу.
  - Тогда пошли. Хватайте что-нибудь, если что - будем прорываться с боем. В плен рекомендую не сдаваться.
  - Эй, погодите! - Лена схватила меня за плечо, когда я уже хотел повернуть ручку и выйти из двери. - Надо еще Женю найти! Она же тоже тут!
  Блин... Про Рудневу мы ведь не сказали...
  - Ее Валера куда-то увел сразу... Мы, ну... подумали... Короче, надо ее найти! Нельзя без нее уходить!
  Я вздохнул и не нашелся, что сказать, лишь отвернулся к двери. Опять выручила Аня, которая негромко, но четко произнесла:
  - Они ее убили. Мы видели... Там, снаружи.
  Все застыли. Я спиной явственно ощутил, как по-новому ребята оценивают кровь на лице Ани и 'розочку' в ее руках, и ее недавние действия... Шмыгнув носом, я срывающимся голосом произнес:
  - Надо идти.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"