Пианист вышел из гримерки, поставил на крышку рояля чуть звякнувшие бутылку и стакан, сел за матово-черный, еле заметный в полутьме "Бехштайн", посверкивающий белыми клавишами-зубами. Руки, примериваясь, легли на клавиатуру. Музыкант не собирался привлекать внимание публики. Ему не хотелось видеть их пристальных, спрашивающих, недоумевающих, равнодушных глаз, ведь он играл для себя и только для себя. Соль-минор. Тихий квартсекстаккорд, и мягкая мелодия адажио серебряными волнами покатилась в зал, вдоль стен, между столиками, едва ли слышнее негромких разговоров десятка людей, задержавшихся в баре в полуночный час.
Бармен-хозяин, скучая, скользнул взглядом по залу, воткнул дольку лимона в край бокала, добавил веточку мяты и пододвинул коктейль Клейну. Тот кивнул и, фальшиво подпевая в такт музыке - "ля-ля-ля" и "трам-пам-пам", пошел к себе - как всегда в дальний угол, куда не долетал сухой, холодный воздух кондиционера и где на стене висел старый, покрытый морщинами-царапинами "Стратокастер". Черный кот с белой грудкой и лапами и янтарными глазами подозрительно, прищурясь, посмотрел ему вслед, зашипел, шерстка вздыбилась, как от порыва штормового ветра. Звякнул колокольчик на двери - кто-то вышел.
--
Как жизнь, Томас? - Клейна окликнули. Он остановился рядом с напряженной компанией за покерным столом.
--
Как паровоз, все вперед и вперед.
--
Дымишь и кочегаришь?
Клейн затушил окурок сигареты в пепельнице, хитро спрятавшейся между сброшенных карт, разноцветных фишек и купюр.
--
А ты все в азартные игры?
--
Не без того, - оскалившись, ответил жгучий рыжеволосый Баррет. - Пока масть идет, надо играть. Смотри. - Он показал карты Клейну.
Клейн увидел две красных двойки, четверку и восьмерку треф, а в компании с ними - подмигнувшего удалого усатого валета пик в гусарском ментике, покачал головой и сказал Мэлоуну, Верзиле Гэбриэлу и Черному Жаку:
--
Парни, можете сдаваться сразу. Похоже, сегодня вечером Удача повернулась к вам местом пониже спины.
Это назидательное замечание испортило и без того не самое веселое. настроение за столом Остатки благодушия растворились в воздухе, как последний дымок сигареты Клейна, а недоверие шариком для пинг-понга прыгало между соперниками. Все они были немного шулерами и знали, что победит тот, кто обманет первым.
--
Ставь брамселя и вали отсюда, - пожелал Клейну доброй дороги Гэбриэл.
Клейн не обиделся: идиоты - тоже твари господни, а всевышний наказал прощать.
--
А ты, ангел, лучше бы помолчал, пока я не вспомнил о твоих долгах. - Подмигнул левым глазом. Намекнул.
--
Каких долгах? - Гэбриэл презрительно фыркнул, но нахмурился. Дзынь - настороженное кошачье стаккато пианиста пробиралось по залу.
Клейн наклонился к Верзиле и что-то - два слова, ли три - шепнул ему на ухо. Гэбриэл мгновенно спал с лица, побледнел, как при смерти. А Клейн торжествовал - короткая фраза, которой он размазал Гэбриэла, как муху, по стенке, доставила ему потрясающее удовольствие. Наконец-то он поймал ангела за шкирку - можно проверить, что это за птица.
--
Я пас. - Гэбриэл бросил карты. Его игра на сегодня закончилась. - Я хочу поговорить, Клейн.
--
Ставь брамселя, марселя и все, что там у тебя есть, и давай за мной. - Клейн резко развернулся, и Гэбриэл, сгорбившись, как поджавший лапки богомол, засеменил за ним. Будто перья широких крыльев намокли под дождем грехов, отяжелели и бесславно тянули своего хозяина к земле.
Пианист сделал короткую паузу, выпил, а тем временем рядом с ним на стуле с высокой узорчатой спинкой устроился гитарист - сначала вплел в мелодию перебор, ужом или полозом опутав звуки гордого инструмента блюзовой импровизацией, а потом и начал солировать. В музыке послышался терпкий южный акцент.
Жак - вслед за Гэбриэлом - тоже вышел из игры, покинув Баррета один на один с Мэлоуном. Вставая из-за столика, Жак отсалютовал Баррету бутылкой "Бадвайзера", пара капель которого выплеснулась на карты, размазавшись по ним смачным темным многоногим пятном.
А Мэлоун недовольно покосился на Блэка, поставившего его в мерзкое положение - партия один на один с Барретом не была мечтой всей его жизни. Сердце напоминало о себе, спешно заталкивая кровь в артерии .
--
Привет, Блэк, мне уже надоело ждать, когда ты выиграешь. Присаживайся. - Гость за столиком был неопределенного возраста. Хоть тридцать лет давай, хоть пятьдесят - мрачно-гладкий со всех сторон, откуда ни подступись. В руках он вертел бордовые, почти черные четки. Длинные пальцы отщелкивали звенья - рраз, рраз, рраз.
--
Играя с Барретом? С этим шулером?
--
А зачем ввязался? - холодно, как морозной ночью, спросил Ремар.
--
Не забывай, что ты опоздал на три часа. Хорош бы я был, если бы ошивался здесь трезвым все это время. А так - хоть какое развлечение. Главное - ставки не поднимать. Баррет не любит нудной игры и нервничает.
--
И при этом все равно выигрывает, - заметил Ремар. - Ладно. Хватит трепаться. Говори, зачем вызвал.
--
Для тебя есть дело. В северном городе. Как всегда. Надо поговорить с одним человеком. Объяснить ему, что он серьезно ошибается, заблуждается, попросить его поменять точку зрения.
Ремар не расхохотался, но понимающая и несмешная - как резиновая клоунская маска - улыбка растянулась до ушей. Глаза же оставались недвижны, мрачны, равнодушны.
--
Дубинкой, кастетом, кулаком... - Потом он сделал резкое движение рукой, будто втыкая во что-то очень мягкое нож.
--
И так тоже. Мне нужен результат. Методы - на твое усмотрение. Пожары, землетрясения, ураганы... Можешь перепахать город и засеять солью. - Жак присосался к пиву. Глаза блаженно закрылись. Угловатый кадык задергался.
Ремар помешал ложечкой кофе, сделал короткий глоток.
--
Самое время поговорить о цене.
--
Триста, - не помедлив ни доли секунды, ответил Жак.
--
Я пошел?
--
Пятьсот.
--
Восемьсот.
--
По рукам. Но это дорого.
--
Жак, я знаю, и ты знаешь, что мои услуги качественны и только потому дороги. Я гарантирую результат.
--
В последнее время я использую гарантии вместо пипифакса.
--
Грубо.
--
Но верно.
Ремар отхлебнул горячий кофе.
--
Я надеюсь, мы обойдемся без скабрезностей, - он натужно продавил слова через воротник черной рубашки, туго стянутой черным же галстуком.
Черный Жак подавился пивом и закашлялся - Ремар ненавязчиво намекнул ему на то, что от фамильярности и натуралистичных подробностей его тошнит. Всегда такой - дистанцию держит с километр, но дело знает.
--
Все? Только один? - Ремар, казалось, был недоволен. Щелк-щелк - клацнули четки.
--
Да.
--
Тогда я пошел. Ты не единственный клиент. Пока.
--
Ладно, иди, я пиво сам допью.
Он подцепил крышку новой бутылки ножичком, и, открыв ее и сделав длинный глоток, обернулся попрощаться. Дверь не хлопала, колокольчик не звонил, но Ремара в заведении уже не было. Как сквозь землю провалился, или через стену прошел, или в потайное окошко вылетел. Кот бармена вертел головой по сторонам, зыркал, будто внезапно потеряв что-то, будто у него из-под носа стащили последний, надежно спрятанный рыбий хвост.
Жак сплюнул в пепельницу, закурил, и продолжил заливать глаза. А к гитаре и клавишам присоединилась ненавязчивая перкуссия и глухая поступь ритма разбежалась по бару, как шажки маленьких домовых-невидимок.
--
Открываем карты?
--
Открываем, - почесав щетину, решился Мэлоун и щелчком выложил карты на стол.
Стрит - от дамы до восьмерки.
Баррет посмотрел к себе и сказал:
--
Мне сегодня везет, - и бросил на стол фулхаус - три двойки и два красных короля, успевших поругаться и, надувшись, как маленькие девочки, смотревших в разные стороны.
Кулак Мэлоуна обрушился на стол и чуть не проломил его. Губы беззвучно матерились.
--
Что-то случилось, Мэлоун? - Баррет уже жадно считал выигрыш, цепкие пальцы с аккуратными наманикюренными ногтями раскладывали купюры: десятки к десяткам, двадцатки к двадцаткам.
--
Иди ты. - Чего тут еще говорить? Вечер испоганен, и видеть ухмыляющуюся, празднующую физиономию Баррета больше нет сил. Мэлоун взял прислоненный к ножке стола футляр со стальными уголками и ушел к ближайшему к сцене столику. Зажег свечку, хмыкнул, когда огонек осветил на стене картину-мазню с видом Цепного моста и щелкнул замками.
Перкуссионист приглашающе замедлил ритм, и флейта легко присоединилась к маленькому ансамблю, молниеносно и гладко найдя свое место в рисунке синкоп и триолей.
Клейн, самоуверенный нахал и живчик, разобравшись с поверженным ангелом, оставленным надираться в темном углу на пару с бутылкой, уже снова стоял у бара, щелкая ногтем - намек понят? - по пустому бокалу.
--
Где ты нашел этого пианиста? - спросил. - Хорошо играет. Удивительно... - Клейн прикрыл глаза, словно пытаясь заменить пейзаж скучающего полупьяного бара чем-то более подходящим разноцветному калейдоскопу звуков - чем-то живым и ярким.
--
Ты же знаешь, что я люблю, когда у меня звучит музыка. А пианист сам явился по моему объявлению. После того, как предыдущий сбежал.
--
Тот плохо играл, - Клейн был доволен. - И испугался.
--
А то. Ты с ним так настойчиво побеседовал. Даже Ремар бы трижды подумал, оставаться или нет.
--
Ремар бы остался, - Клейн рассмеялся, и блеск удлиненных клыков разлетелся по бутылкам за спиной бармена. - Ремар бы остался... Братец - не ворона-падальщица, для него нужно что-то посерьезнее картинки пугала, набитого опилками. Он бы снял со стены тот "Фендер" и доказал, что пальцы бегают, как прежде. Хорошие были времена, зря он поменял работу. Зря. А с этим ... поговорить можно?
Легкий, ненавязчивый акцент на слове "поговорить" бармен уловил, но ответил:
--
Эх, разве я в силах тебе запретить.
--
Ну, не могу же я без спроса. Это все-таки твой бар. - Клейн пошел к сцене - мохито в одной руке, длинный плащ переброшен через другую. Широкие, уверенные шаги хозяина жизни.
--
Порадуете меня чем-нибудь? - клыки щелкнули по краю бокала, а алый язык облизал губы.
--
Конечно, - ответил пианист и закончил играть. Молниеносный пассаж, стаккато септаккордов, рассыпавшихся бриллиантами, и тоника с разрешением. И вместе с последней нотой, затянутой педалью, мир вокруг пианиста вздрогнул, будто испугавшись, будто обернувшись на полночный стук в окно, и без того блеклые краски чуть освещенного зала помутнели еще больше, поплыли - словно картину залили водой. Потом размазались, как на палитре, в одноцветное грязное месиво, завертелись и растворились. Остались только пустой темный бар и старый бармен.
--
А я уж подумал, что ты никогда не закончишь, - сказал бармен. - Все давно ушли, а ты все играешь и играешь.
--
Извини, задумался, - ответил пианист, а невидящие глаза смотрели далеко за горизонт, сквозь тьму, сквозь закрытые двери, сквозь каменные стены, сквозь городские чащобы.
* AdLibitum - По желанию, как угодно (лат.) Музыкальный термин, означающий, что композитор предоставляет исполнителю полную свободу в выборе темпа, оттенков, громкости и проч. характеристик исполнения.