"Это Линия. Я смотрю на нее и не вижу ее - не могу видеть, потому что ее нет, потому что она иллюзия, потому что она невидима, потому что она... Я не знаю какой ответ правильный. Может - один, может - несколько, может - все вместе.
Но я верю, точнее моё чувство сильнее веры, потому что я просто знаю - она там есть. Не спрашивайте меня, откуда я знаю. У меня нет доказательств - не только для Вас, но и для самого себя".
Матово поблескивающая багровыми и изумрудными разводами китовая туша в последний раз последним истошным усилием дернулась, напряглась, изогнулась до треска сухожилий и мышц, хруста костей и выдернула себя на берег, обрушившись на него гигантским и беспомощным обломком уничтоженной красоты, изгнанной из родной пучины. Изодранные кровавые раны на боках, ошметки оборванной плоти, ослепшие, сочащиеся слизью глаза, судорожно и неровно сжимающиеся дыхала. Глубокий след на песке, будто пропаханный плугом, и песчинки, как наждачная бумага, скребущие кричащую от боли зудящую кожу. Ноздри забивает запах зеленеющего полусгнившего мяса, и смерть, призванная манящим сладчайшим ароматом, бродит рядом, заглядывает в иллюминаторы, подозрительно косится на надпись "Барэм" на боку космического корабля, нашедшего последнюю гавань. Следы смерти легки и незаметны.
"Информации о Линии сейчас немного. Не больше, чем в тот день, кажется, лет пятьдесят назад, когда поврежденный крейсер "Барэм" наткнулся на планету с регистрационным номером TWSF2273847665 и приземлился на ней в поисках спасения. Он нашел здесь спасение. Из полусотни человек экипажа пятеро выжили. Смогли дожить до того дня, когда за ними прилетел, отозвавшись на сигнал SOS, спасательный корабль.
Они все - и только они - оказались за Линией. Когда их нашли, они были без сознания, а, очнувшись, не понимали, что происходит, кто они такие, не помнили собственных имен и биографии, но их сердца бились ровно, легкие наполнялись воздухом, показатели жизнедеятельности были идеальными. Приблизительно через месяц выживших смогли привести в себя, но в их памяти осталась дыра - все время пребывания на Линии будто было выжжено. Тавро не оставило следа - словно ничего и не было: никакой аварии на "Барэме", никакой планеты, никакой Линии. Но они были живы. Это был единственный факт, который не подлежал сомнению, в этой истории.
В таком виде история попала на стол "сумасшедшему Рону" - Рональду Шредингеру, миллиардеру и немного экстравагантному человеку.
И у нас было подозрение - всего лишь подозрение - что спасение ребят с "Барэма" случилось благодаря Линии. Из этого неясного и беспочвенного подозрения родился мой госпиталь - построенный совместно правительством и фондом Шредингера.
Мы ничего о ней не знаем - только то, что она есть. Но, кажется, наше подозрение было ошибочным.
Стоп, конец записи, меня зовут".
--
Доктор.
--
Что там, Конрой?
--
Мы получили предварительный рапорт еще от одного корабля.
--
Очередной медтранспорт? - отвернулся от окна Одзава.
Без сожаления он расстался с монотонным пейзажем. Тысячи миль дымчатого однообразия, пока взгляд наконец-то не добирается до горной гряды, прячущейся под горизонтом. Ровное, будто раскатанное катком, прямое пространство - горькое и жестокое, на котором даже упрямая местная трава не вырастает выше десятка сантиметров. По траве бегает ветер - внезапный, беспощадный и переменчивый в своем настроении, и никогда не льется дождь. Никогда, ни пары капель, не бывает даже нежной утренней росы. Одзава повернулся к пейзажу спиной - занавес.
--
Данные?
--
Восемьсот раненых, - доложил Конрой начальнику госпиталя. - Сотня очень тяжелых, для них мы уже подготовили палаты в реанимации, остальных будем распределять.
--
Восемьсот? Придется расконсервировать четвертый и пятый сектора.
--
Да. Сервы уже готовы. Расчетное время подлета - пятнадцать минут.
--
Идем.
Ветер, заглядывая в окна смотровой площадки госпиталя, видел, как два затянутых в строгую форму человека и два сопровождающих их робота-многоножки уходили в сжимающуюся диафрагму. Ветер звенел по толстому пластику острыми когтями порывов - будто выстукивал сообщение азбукой Морзе. Но внутри была тишина, как в больничной палате. Хотя, почему "как"?
Трава лежала мягким пушистым ворсом, хотелось упасть на нее, откинуться на спину, разбросать руки в стороны и смотреть в небо на теплый, неяркий свет солнечного трезубца. Небо было замешано салатовым и аметистовым цветами - размазанными, нежными и ласковыми; густыми по краям и прозрачными в зените. Хотелось снять шлем скафандра и дышать полной грудью.
--
А я иду по Линии... - Пропел писклявый голосок. - Пойдем со мной? А?
--
Ты уверен, что не оступишься и доведешь?
--
Многолетний опыт. - Голосок стал глубже. - Практика, знаешь ли. Я так же уверен, как и ты в том, что сможешь сделать ровный разрез.
--
Этим занимаются сервы.
--
Даже если они все роботы однажды остановятся, твои руки будут помнить.
--
Надеюсь, - Одзава стоял на месте, слушая, как шевелится, прорастая, трава. Ему было хорошо - зачем куда-то идти?
--
Ладно, хватит считать ангелов на острие иглы, - сморщил личико Ёихана, стрельнул янтарными глазками и спрыгнул с камня, приземлился на четыре лапы, встал, хлопнул в ладони, отряхивая их от воображаемой пыли. - Дорога ждет. Вымощенная желтым кирпичом. Ха-ха, вперед!
"Забавно смотреть на человека, который идет по линии. Старается идти, собран, аккуратен, затаил дыхание, сердце ждет, когда ему разрешат сделать удар, а человек высунул язык, вытянул руки в стороны, словно линия проведена не на земле, а нитью шириной в волос подвешена над пропастью без дна, куда нельзя смотреть. Смешно смотреть, как он, отправившись в длинную, как последний сон, дорогу, усердно и неспешно приставляет пятку к носку, пытаясь удержаться на прямом пути. Дурак, правда?"
--
Ты, это, шире шаги делай. А то, это, мы с тобой долго путешествовать будем. Ох, как долго. Состаришься, ручки трястись будут, ножки подгибаться, костылёк тебе найдем, и будешь ты у нас ковылять-приковыливать.
--
Не придуривайся, пожалуйста, - ответил Одзава, краем глаза ловя, как вальяжно покачиваясь, вышагивает Ёихана. "Помахивает ручками с цепкими пальцами, чешет путаные вихры на голове, ухмыляется, гад".
--
Еще к нам пригнали "Тандерера".
--
Все стало так серьезно? Нас готовят к эвакуации? - удивился Конрой.
--
Нет, он будет болтаться у нас на орбите в качестве блокшива. Он уже неремотнопригоден. И они решили использовать его как почетный эскорт адмиралу Харперу.
--
А что с адмиралом?
--
В портативной криокамере. Полумертв. Нас попросили обеспечить ему глубокую заморозку до лучших дней.
--
Они не доверяют нашим сервам? Мы можем вылечить кого угодно.
--
Это наш диагноз. Они заранее скинули нам его медкарту. Можешь посмотреть, - Одзава, на мгновение оторвавшись от фильтрации раненых, перебросил Конрою файл, - я не уверен, что даже новые сервы, протезы и регенерация когда-либо смогут вытащить его с того света. Мы замораживаем его, что говориться, на всякий случай. А вдруг.
--
И протрубит Хеймдалль, и наш адмирал присоединится к войску Одина.
--
И это тоже.
Конрою хотелось спать. Он убегал от сна-кошмара в лабиринтах поющих лесов, где в чаще мелькали глаза Минотавра и вальсировало меж спутанных ветвей, отражаясь от неба и земли, эхо рыка быкоголового чудовища. Рев преследовал Конроя на тонком льду замерзших подземных озер и хватал его за пятки в узких ледяных пещерах. Только страх не давал ему быть пойманным и уснуть.
Третий день подряд Конрой разрывался на части между госпитальными отделениями. Даже, несмотря на то, что большую часть медицинской работы - анализы, диагностику, операции - делали сервы, люди вынуждены были за ними приглядывать. Все-таки принятие решений оставалось на человеке, особенно в отношении тяжелораненых. Здесь нужна была интуиция, которую в роботов еще не вложили. Вернее, сервы могли поставить точный диагноз с вероятностью в 101%, если бы им дали возможность разобрать больного на части и препарировать под микроскопом каждую клетку. Они бы поставили диагноз, но уже не смогли бы собрать человека обратно. Поэтому три дня подряд Конрой втыкал спички в глаза и пил стимуляторы. За периодом крайнего напряжения скоро должно было последовать расслабление - обычные двенадцатичасовые смены, обходы, контроль данных, игра с сервами в футбол.
А Одзава пропадал на смотровой.
Картинка в углу. Ровные, переплетающиеся в глазах, линейки буковок, на большом библиотечном мониторе. Справочник по корабельному составу военно-космического флота. Увеличить изображение. Линейный крейсер "Тандерер". Построен двадцать два года назад, на то время один из самых скоростных кораблей своего класса. Флагман третьей эскадры. Списан - 3 апреля 3006 года после столкновения в четвертом секторе, планетная система 32-16-47. Уничтожены шесть из восьми маршевых двигателей, все маневровые двигатели, оружейные сектора взорваны. Еще одна картинка - искалеченный "Тандерер" после последней драки. Корабль-урод, догорающий жизнь. Харон для полумертвого адмирала. Конрой открыл следующий файл.
"А идти легко и тяжело одновременно - дышится непривычно свободно, но искусственная гравитация вяжет ноги".
Главная палуба кажется бесконечно длинной, настолько, что противоположного шлюза просто не видно. Только мигают по очереди две линии параллельных красных огоньков аварийного освещения, направляя на верный путь, да поперечные стыки блоков делают пол похожим на горизонтальную лестницу. Ёихана, пританцовывая, чешет между лампочками прямо по потолку. Задом наперед, сопровождая движения Одзавы ехидными подколками. "Попробовал бы сам погулять в скафандре по космическому кораблю. Одна радость - его не слышно".
"Напевает, енот в крапинку. Нашел где-то веревку, скрутил аркан, набросил на шею и тянет за собой".
Палуба взорвалась воплями сирен, скрежетом механизмов, гулом голосов, и в открывшиеся черными пятнами в стенах двери стали выскакивать люди. Ёихана подхватил Одзаву за шкирку и вознес к себе на потолок - подальше от суеты и сутолоки.
--
Чего шумят? Давно на свалку пора. А у них боевая тревога. Оборону отрабатывают, раз уж атаку не могут.
Список повреждений адмирала действительно был длинным, настолько длинным, что нельзя было найти целый орган или часть тела. Конрой удивился, что Харпер до сих пор функционирует. Все-таки "живет" - это уже неподходящее слово. Они оказались интересной парочкой - Харпер и "Тандерер", оба почти мертвы. На секунду Конроя посетила безумная мысль - пересадить мозги адмирала его кораблю. Мозг в питательной капсуле можно подключить нейронными нитями через фильтры к головному компьютеру крейсера, и адмирал будет чувствовать все идеально, словно двигатели и орудия станут частями его тела. Разве что с обратной связью и управлением придется повозиться - надо будет попробовать разные варианты мнемограмм.
Бред, хотя - Конрой щелкнул пальцами - теоретически вполне возможно. Конрой улыбнулся, закрыл файл и пошел играть в футбол.
Они играли на дне бассейна, из которого на время матчей откачивали воду. На противоположных краях несмываемой черной краской нарисованы ворота - прямо поверх бирюзово-небесных плиток. Две команды. Семь на семь - больше не помещалось. Семь сервов против шести сервов и одного человека. Наверно, такое не пришло бы в голову даже Босху, а Конрой забавлялся. Он перепрыгивал через мельтешащих пауков, обводил неповоротливых восьминогих, а когда припирало, просто брал мяч в руки и бросал в ворота. Сервы в такие мгновения замирали, перебирая варианты программы - было почти слышно, как вертятся шурупчики в электронных мозгах. А потом роботы начинали возмущенно верещать, будто стая самых настоящих насекомых - стрекоз, например, или сверчков.
При отправке сервов на дальние планеты психологи потребовали от техников, чтобы у всех роботов были отключены синтезаторы речи. В самом начале, сомневаясь в правильности этого решения, и ради эксперимента - в тайне от всех - технари провернули аферу, забыв - они так потом оправдывались - поменять ма-аленькую микросхемку. Сломанных персоналом сервов вывозили технари сами, за свой счет и долго извинялись, били челом.
--
А что за Линией?
--
А ничего. С другой стороны Линии то же самое, что с этой. Смотри, я прыгаю, - сказал Ёихана. - Хоп, и вот я уже с другой стороны. Ничего не изменилось, - Ёихана, притворяясь растерянным, оглянулся, шмыгнул носом. - Ничего, жалко, совсем ничего. Слушай, а с чего ты взял, что там - это не здесь?
--
Это Линия. Она... Она - граница.
--
Фигня. Иди вперед. Эта Линия - не граница, эта Линия - путь.
Ёихара перекувырнулся на месте и, сделав кульбит и упав плашмя, вжался в землю, и в то же мгновение примчался диким мустангом ветер. Вот его не было, и вот он уже здесь. Он с горделивым ржанием пихнул Одзаву плечом, сталкивая с Линии - "пододвинься, я тоже хочу здесь постоять". Потом чуть отошел в сторонку и поставил подножку Одзаве, делавшему очередной шаг. Одзава упал, и ветер, довольно ржа, поскакал дальше, выстукивая копытами барабанный ритм и обгоняя его звук.
А Ёихана смотрел на поднимающегося с земли Одзаву.
--
Плохо, очень плохо, думай еще.
Через неделю после "Тандерера" на орбиту приплелся однотипный с ним "Беллерофонт". Громовержец призвал себе героя, и тот приковылял, пряча оборванные и опаленные крылья своего коня, испуганно озираясь при малейшем шорохе. Конрой смотрел на данные, рукой лившиеся в компьютер и ясно понимал, что ситуация на фронте становится все тяжелее. На этой неделе к ним доставили уже две тысячи раненых, и на подходе было еще несколько транспортов. Официальные сводки оставались подчеркнуто спокойными - все в порядке, ничего не происходит, все в норме, будьте уверены в нашей армии, но верить им уже было не нужно.
Счет сегодняшнего матча оказался восемь-семь. Конрой, издерганный работой, никак не мог от нее отключиться, и из-за этого был не в настроении; недовольный, он толкал и бил сервов, нарушал все правила, какие только мог вспомнить и, в конце концов, пинком перекинул одного из роботов через бортик бассейна; сделав это, он остановился, перевел стрелки секундомера на четверть часа вперед, закончив матч пораньше и заставив подвисших сервов беспокойно и растерянно копошиться на дне. Уходя, Конрой включил воду.
Еще одной надоедливой проблемой достававшей Конроя стал Харпер. Большие боссы из Главкома настоятельно попросили отнестись к адмиралу со всей возможной серьезностью. Поэтому сейчас сервы уже по четвертому разу проверяли все, что только можно - тестировали динамические и статические соматические параметры, брали анализы, делали снимки, считывали мнемограммы. Конрой элементарно перестраховывался - он знал, что случаи несовместимости с криопроцедурами редки, но все-таки имеют отличную от нуля вероятность.
Одзава в очередной раз поднялся на смотровую площадку. Как только диафрагма за его спиной свернулась, жалюзи раскрылись, пустив внутрь отфильтрованный розоватый солнечный свет, а автоматика включила музыку - второй фортепианный концерт Листа. Ёихана спросил:
--
Как ты можешь слушать это?
--
Что тебе не нравится?
--
Я слышу, как в этой заплесневелой музыке поют мертвецы. Принюхайся, разве ты не ощущаешь запах гнили? Вальсирующие трупики... - Ёихана, будто его рвало, сложился пополам и тот час же выпрямился. - Пойдем лучше погуляем.
Доли секунды не прошло, потому что в то же самое мгновение они оказались невероятно далеко от едва видных приземистых госпитальных корпусов. Ёихана и Одзава стояли у горной гряды, рядом с огромными камнями, низенькими деревцами пробирающимися через расщелины. Стало холодно, словно три солнца сразу решили, что земля недостойна их высокого сияния.
--
Прямо, только прямо, и мы вперед идем, - напевая себе под нос, пошел в гору Ёихана, проворно цепляясь когтями за трещины.
--
Стой! - Окликнул его Одзава.
--
Чего тебе? - Голова Ёиханы повернулась на 180 градусов, но сам он не замедлил шаг.
--
Сегодня я не могу, у меня есть дела.
--
Бука ты. Ладно, это, я с тобой прогуляюсь.
С Харпером все было ясно. Противопоказания отсутствовали, и через пару часов адмирал будет заморожен. Криокамера уже была активирована и медленно разгонялась.
Сервы, суетясь, бегали внутри герметичного куба криоустановки: загружали топливо и медикаменты, подключали к Харперу трубки и датчики. Камера светилась и нетерпеливо потрескивала от ожидания, датчики готовности загорались один за одним, предвкушая, как вот-вот в чрево бесконечного холода будет опущена очередная жертва.
Конрой посмотрел на Одзаву.
--
Начнем?
Высадка складывалась удачно. Первая эскадра во главе с "Беллерофонтом" расчистила орбитальное пространство, и десантные транспорты, вовремя занявшие исходные позиции, один за одним исторгали из своих трюмов боты с морпехами.
На мостике флагманского "Тандерера" Харпер внимательно наблюдал за происходящим. Все шло по плану, и он даже начинал немного волноваться, настолько это было необычно и подозрительно. На этой войне он уже привык, что ноль в любой момент становится единицей, а обстановка переворачивается с ног на голову и обратно, крутясь волчком.
--
Да не беспокойся ты так, сейчас все исправлю, - сказал Ёихана, почесывая покрытую густым мехом щеку.
--
Адмирал, шестой сектор, - взвыл динамик.
--
Харпер слушает.
--
Атакован периметр. "Беллерофонт" выдвинут для поддержки обороны.
--
Хорошо. Держите меня в курсе.
--
Так просто все не кончится, - сказал Ёихана, улыбаясь во все сорок четыре зуба и помахивая хвостом.
Волосатая обезьяна оказалась невероятно права. Проблемы продолжились на поверхности планеты. Высаженные войска были отрезаны от космической группировки, любой бот с поддержкой, заходивший в атмосферу, оказывался уничтожен; связь внезапно стала односторонней - Харпер слышал все, что происходит внизу, но не мог ничем помочь своим гибнущим кричащим от боли и страха парням.
--
И это только начало, - сказал Ёихана. - Самое начало Линии.
Харпер видел лица своих ребят, и крадущееся между людьми по мостику "Тандерера" отчаяние было уже рядом, оно хорьком ластилось у ног, липло ядовитой слизью, поднималось и топило адмирала, растворяя в себе.
Конрой посмотрел на Одзаву, потом перевел взгляд правее - туда где, любопытствуя в незнакомой обстановке госпиталя, вертел головой по сторонам Ёихана.
--
Вот оно что...
--
Что? - спросил Одзава.
--
Кошмары иногда становятся реальностью, - сказал Конрой, перед глазами которого расплывалась предсмертная мнемограмма Харпера.
Одно нажатие кнопки, и сервы из врачей стали убийцами, скальпели - оружием.
Ёихана подозрительно нахмурился:
--
Что-то как-то рано мы заканчиваем играть. Непорядок, команды не было.