Чердачное окно было открыто настежь, и он ловко выбрался на крышу - под фиолетовое небо, навстречу паутине ночного ветра. Черепица позвякивала под ногами, когда он осторожно спускался к решетке, шедшей по самому краю кровли. Ухватившись покрепче, дернув и проверив ограждение на прочность, он сел, просунув ноги между прутьями, замер над бездной, плечом к плечу с гротескной статуей, блестящей в свете рогатого полумесяца.
- Я Вам не мешаю? Может, мне пододвинуться? - спросила горгулья, повернув к нему рогатую голову, зыркнув зелеными в янтарную крапинку глазами, клацнув длинными клыками. Покачнувшись на краю, угловатая тварь неуклюже переступила; ей очень хотелось расправить затекшие крылья, но их взмах мог ненароком смахнуть визитера вниз, и горгулья постаралась все сделать как можно аккуратнее и тише, чтобы когти, которыми она цеплялась на крышу, не слишком звонко, певуче и угрожающе звенели об черепицу.
- Да нет, мне вполне удобно. И вид слишком хорош, чтобы обращать внимание на отсутствие кресла-качалки и кофе с молоком, - ответил гость, подмигнув. От него веяло чем-то добрым и искренним, будто ночь стала мягче.
- Вид?
- Да. Я имею в виду этот удивительный пейзаж, - гость показал рукой вниз. - Знаете, нет ничего красивее огней ночного города.
Горгулья кинула мимолетный взгляд на город, пожала плечами.
- Если каждый день смотреть на одно и тоже, любая - даже самая поразительная - картина, конечно, приедается, - понимающе улыбнулся гость. - Но у меня такой возможности нет. Работа - сплошные перелеты. Здесь, там, уехал, приехал. Ночью валишься с ног в кровать как есть - в обуви и одетым. Если найдешь кровать.
- Много летаете? - спросила горгулья, поведя крыльями.
- Позавчера - головокружительная феерия Стрипа, вчера - сногсшибательная чехарда Гинзы. Сегодня, слава Богу, вышел выходной. И вот я тут.
- Завидую, - вздохнула горгулья.
- Выходному? - переспросил гость. - Это с какой стороны посмотреть. Нужно иметь подходящий вздорный характер, чтобы быть готовым встречать каждый рассвет в новом городе.
- А у Вас вздорный характер? - радостно оскалилась горгулья, будто встретив родственную душу. - Давайте знакомиться. Меня зовут Фриц.
- Водится такое за мной. Совсем немного. Я - Джонатан. Рад знакомству.
- Я тоже рад. Знаете, у меня, наверное, нет здесь кресла-качалки, но кофе можно сообразить.
- Серьезно?
- Никаких шуток на скользкой крыше. Диппер!
Из дырки в черепице высунулась острая серая мордочка.
- Кофе с молоком моему гостю. Мне - чаю.
- Айн момент, - писк в ответ.
- Нога - здесь, нога - там и обратно здесь, - цыкнул Фриц.
- А что Вас носит по свету? Как-то не складывается.
- Что не складывается? Где-то просыпан пазл? - Джонатан покрутил головой по сторонам в поисках потерявшихся кусочков мозаики.
- Я хотел сказать, что бурная жизнь не очень вяжется с ночной меланхолией.
- Да-да-да. - Джонатан потянулся. - Я сам себя иногда удивляю. Единство противоположностей в современном человеке. Это еще называют недостатком адреналина на офисной работе. Тихий омут, и больные на голову черти.
- Не очень-то у Вас офисная жизнь.
- По настроению - она именно такая. Хоть вешайся.
- Или прыгай с крыши?
- Нет. Суицидальными наклонностями не страдаю. - Джонатан перегнулся через ограждение. - Категорически. Только приступами хитрости, лени и обжорства.
Диппер и еще пара мышей зашебуршились на крыше, устанавливая столик с бирюзовыми чашками, кофейником и чайником. По свежему ночному воздуху потянулся щекочущий аромат свежевыпеченных булочек с марципаном.
- Тогда я могу попробовать угадать, кем Вы работаете.
- Три попытки, - кивнул Джонатан, отправив в рот сразу половину мягчайшей булочки.
- Я думаю, что первая же попытка будет точной.
- Давайте-давайте.
- Ваша работа связана с моим хозяином, Ральфом Чоем.
- Это чистой воды случайность. - До травы под окнами дома было не менее полутора десятков метров по прямой. Около шестидесяти километров в час на финише.
- Честное слово, не надо врать. От этого потеют руки, и случается заворот кишок, - Фриц наслаждался чаем.
Джонатан попытался сделать глоток и закашлял, когда кофе попал в дыхательное горло. Кажется, ветер круто переменился. Пора делать поворот.
- Надеюсь, кофе не слишком горячий? - спросил Фриц, и мыши встревожено запищали.
- Нет, - ответил Джонатан, вцепившись в прутья ограждения мокрыми от пота руками. - Мне надо идти. Дела. Труба зовет, и все такое.
- Конечно-конечно, - расстроено пробормотал Фриц.
Когда Джонатан выбрался с крыши - через другое окно, нежели то, через которое вошел, Фриц обратился к Дипперу сотоварищи:
- Испугал человека. Вечно так.
Мыши, допивавшие оставленный гостем кофе, ответили что-то неразборчивое.
Пора было заняться делом, ради которого Джонатан пришел незваным гостем в дом с двускатной черепичной крышей, пристроившийся на склоне холма среди пихт и кипарисов.
Дом был пуст и темен. Ральф жил один, и сегодня вечером он ужинал с клиентами, оставив дом скрипу ставень, подозрительным шорохам и волчьему гулу ветра в дымоходе.
Джонатан скользил по зданию, ловя лунные отблески, проникавшие внутрь через незашторенные окна.
По массивной лестнице вниз, на второй этаж. Два пролета по восемь ступенек каждый. Поворот направо, еще раз направо и сразу налево. Кабинет Ральфа Чоя. Дверь не закрыта. Джонатан вошел внутрь, притворив дверь за спиной. Тихо и мрачно. Луч фонарика прыгал по комнате, изучая обстановку. Стеллажи, вытянувшиеся до потолка, полные толстых книг, огромный овальный массивный стол в центре, картины на обитых деревом стенах. Здесь его цель. Между 'Благовещением' и 'Светом мира'. Вот она - 'Долина успокоения': могильная тишина, засыпающие деревья и небо, окрашенное заходящим солнцем в кремовые и персиковые цвета.
Джонатан снял картину, бережно опустил на пол. За полотном оказался встроенный в стену сейф, гордость Ральфа Чоя. Спецификация на сотню страниц мелким шрифтом. Безумной сложности код и многоуровневая система защиты. Знал бы Ральф, с чем придет медвежатник, придумал бы что-нибудь другое. Спрятал бы свои сокровища на дно Марианской впадины, или нашел бы способ связаться с Мишелем Арданом.
Джонатан достал из кармана тряпичный мешочек, высыпал на ладонь несколько крупинок поблескивающего порошка, дунул на замок, и дверца, щелкнув, открылась. Дело было сделано. И хорошо, весьма.
Были торговцы и барыги, были коммерсанты и негоцианты. Честные, алчные, иногда пунктуальные и дотошные, как бездельники-юристы, иногда с ними было приятно работать. НО он вел дела со всеми и педантично отделял один тип спекулянтов от другого, вносил в реестр памяти, делал примечания, чтобы решить, разговаривать ли с ними снова, принимать ли повторный заказ. Сам Джонатан был во многом таким же, но его называли коммивояжером. Он никогда не сидел на одном месте: самолеты, поезда, иногда машины или автобусы, или даже неторопливые лайнеры Royal Caribbean Cruise. Его всегда тянуло дальше, вперед, потому что слишком быстро его переполняли впечатления от сидения на одном месте.
Четыре паспорта, оформленных на разные имена, Джонатан менял раз в месяц, потому что в них не оставалось места для разноцветных пограничных штампов и виз.
В отличие от других коммивояжеров он не занимался распространением товаров, его профилем была работа по индивидуальным заказам. Вам нужен товар - достанем. Быстро и недешево. Уникальный и неповторимый сервис по снабжению неповторимыми вещами. Только для наших клиентов! Мы не задаем лишних вопросов, и Вы всегда можете положиться на нас.
Встречи, встречи, встречи - в офисах и ресторанах, иногда на спортивных матчах или даже в дороге.
Три дня назад кто-то оставил ему сообщение на автоответчике: 'Пятое августа. Автобус номер триста двадцать. Отправляется в четверть шестого вечера с автовокзала на Глочестер-роуд. Место двадцать шесть'.
И всё. Интригующе. Кто, чего, зачем? Подробности остались неизвестными. Останутся неизвестными до начала исполнения контракта. Но некоторые торгаши предпочитают работать именно так. Джонатан уже давно привык к людским странностям. Не всем же лазать по крышам, правда?
Придя на автовокзал ровно в пять, Джонатан купил билет и, устроившись у окна на месте двадцать пять, крепко уснул еще до того, как автобус тронулся. Когда Джонатан проснулся рядом с ним, на месте двадцать шесть, лежал чемоданчик, в котором оказался заказ - Ральф Чой.
Машина, неприметный синий 'Ниссан', ждал его на обочине в паре сотен метров от особняка Чоя. Руки тряслись, и Джонатан не с первого раза ключом в замок зажигания. Едва он вышел дома, как организм, освободившись от кандалов рабочего напряжения, пошел вразнос. Джонатан почему-то никак не мог отойти от подозрительной встречи с горгульей. Конечно, ему не так часто удавалось встречаться с оживающими статуями, да и разговаривали статуи довольно редко, но разве мало удивительных и чудесных вещей он видел за свою жизнь? Почему именно сейчас сердце вопит громче грома?
Выбравшись из здания наружу, он вертел головой, то и дело озираясь по сторонам, будто горгулья могла спрыгнуть с высокого насеста и спикировать на него, как атакующая 'штука'. Кажется, он слишком перенервничал, когда Фриц стал делать подозрительные и многозначительные намеки. Надо будет помозговать над случившимся.
Наконец машина завелась.
Пора в путь.
Утром позвонил заказчик.
- Через три дня. Шестой этаж Дарэм-плаза в Остине. В полночь.
- А точнее?
- На месте разберетесь. - На том конце провода послышался смешок. Потом короткие гудки отбоя.
- Подвинетесь?
- Да-да, конечно, здесь на шестом этаже тесновато, - ответил Фриц. - Уж извините. Не рассчитал.
- Ничего. Зато красиво. Никогда здесь не был. Столько огней.
Как он мог пропустить такое счастье? Обычно жизнь его носила по мегаполисам, где толпятся небоскребы, расталкивая друг друга локтями, где с высоты больших этажей не видно земли, а с земли - лазури неба. Здесь же все было по-другому.
- До горизонта. И дальше.
Фриц смотрел на бесконечные дороги, мелькающие машины, как огненные реки, текущие по улицам. Днем здесь всё было серо и скучно, солнечно и пыльно, ночью же они будто оказались в другом мире. Будто город поменял маску, когда зашло солнце.
- Слушайте, а зачем все эти шпионские хитрости?
Джонатан сидел на самом краю, как всегда свесив ноги вниз. Он положил подбородок на скрещенные на ограждении руки, словно окаменел - как горгулья.
- И блюз... Такому огненному городу обязательно нужна хорошая музыка.
- Да, только блюз. Но только, чтобы хорошему человеку было хорошо, иначе я не согласен.
- Тогда это будет не блюз.
- Как посмотреть, - тихо ответил Фриц.
Было видно, что ему тоже нравится выбранное место. Здесь есть, где вольно полетать, не занимаясь слаломом между высоток. Есть, где расправить крылья. Есть простор. Фриц смотрел на город жадными глазами.
- Знаете, меня просто замучило любопытство. Я столько лет прожил на той крыше, как прикованный каторжник, не имея возможности покинуть ее, и столько же лет Ральф прятал что-то в сейфе за картиной Джона Миллеса. Зудеть стало в одном месте.
- Правда?
- А разве у Вас никогда такого не было? Близок локоть, да не укусишь. А вот хочется и всё тут. И с каждым днем хочется все больше и больше.
- А Вы все ждали и ждали, - ухмыльнулся Джонатан. - Руки не потеют?
Фриц скосил глаз. Искорки вертелись, как в калейдоскопе. Он бы наверняка побледнел, если его коричнево-зеленая кожа могла изменить цвет. Это страх? Неужто?
- Я...
- Я все понял и без объяснений. Я знаю, что это появилось у Ральфа неделю назад. Но я не лезу в дела заказчиков. Не беспокойтесь. Держите, - Джонатан протянул Фрицу ладонь. На ней лежала бархатная коробочка. - Это Вам. Надеюсь, Диппер не будет скучать.
- Спасибо. - Выдох облегчения. - Я буду возвращаться и навещать его.
Гудок паровоза в шепчущей сотнями голосов пустыне подобен крику чайки над катящимися валами отливающего сталью моря. Резкий, пронзительный и тревожный. Одинокий. Он обращается к тебе. Именно к тебе. Он не зовет тебя по имени, но на многие мили вокруг здесь нет никого другого.
Пора снова в путь.
На полустанке скрипит вывеска с истертой временем, нечитаемой надписью. Гудок. По ржавым рельсам, тяжело душа, подходит паровоз. Ты садишься в последний вагон, где толстый старый негр-контролер в темно-синем фартуке продает тебе билет не до конечной.
Пора снова в путь - тем, кто обрел наконец-то свободу, и тем, кто проводит в дороге всю жизнь.