13. Лишние люди
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Он не понимал, для чего люди ходят в церковь. Какая-то непонятная игра взрослых. Наверное, и он тоже начнёт в неё играть, когда вырастет.
Служба закончилась. Кроме Альберта и его матери в храм оставалась ещё пара человек. Все они о чём-то разговаривали со священником, а Альберт направился к кануну с зажженными свечами, залез на стул и поднёс ладони к огню. Он замерз.
Альберт смотрел на огонь, на то, как он колебался под его дыханием. После он обратил внимание на фрески под куполом. Свет заходящего Солнца сквозь витраж проникал в храм и ярко разукрашивал их. Мать говорила ему, что там - под куполом - Бог и ангелы. Альберт рассматривал облака, седого старика, крылатых детей и мечтал о том, как когда-нибудь заберётся к ним и усядется на облако. В груди его стало тепло от красоты, от свечей, от последних лучей Солнца, от того, что когда-нибудь он заберётся наверх - к Богу.
В детстве он считал, что жизнь всех людей является такой же, как и у него - восторженной, мечтательной, безмятежной, устремлённой к куполу, где сидят Бог с ангелами.
Он жил в деревне, окруженной лесами, холмами и реками. Лето сменяло зиму, иногда хоронили какого-нибудь старика - больше в деревне ничего не происходило. Всё шло своим чередом. Альберту казалось, что так будет продолжаться всегда.
У него рано проявился интерес к музыке, и одна из школьных учительниц принялась обучать его, знакомить с разными произведениями и музыкальными инструментами. Альберта удивляло, что школьных друзей и взрослых музыка совсем не интересовала. Игра со звуками, складывающимися во что-то цельное и живое, очень увлекала его. Знакомые мальчишки находили странным его интерес и говорили, что он попусту тратит время. Да и взрослые считали так же, порой рассказывая Альберту о том, что музыка ничего ему не даст и следует найти более полезные увлечения.
Только учительница, занимавшейся с ним музыкой, не теряла энтузиазма. Когда обучение в школе уже подходило к концу, она сказала, что Альберт многого добьётся, если продолжит заниматься музыкой. Мать, видя склонности Альберта, решила отправить его учиться в институт культуры на музыкальный факультет.
Наступило последнее лето его детства. Блуждая в одиночестве по холмам и всматриваясь в величественную необъятную перспективу, он даже и не задумывался о том, что скоро всё может измениться. Переезд в город казался временным и увлекательным приключением. Однако именно здесь прервалась линия его безмятежной гармонии. Одному ему понятная тайна, наполнявшая детство, растворилась вместе с дымкой скрывающей горизонт.
Альберта поселили в интернате вместе с другими иногородними детьми. От тесноты неуютных интернатовских комнат он спасался блуждая по холодным осенним улицам после занятий. Прогулки зачастую заканчивались у аэропорта или железнодорожного вокзала. Альберт любил наблюдать за тем, как взлетают большие самолёты и отправляются в неизвестные места. Его сильно влекло туда - за горизонт, но и тоска по дому с каждым днём становилась всё более болезненной. Поэтому он оказывался на вокзале и встречал поезда, следовавшие через его деревню. Он мечтал о том моменте, когда заберётся в один из вагонов и уедет домой.
Так он разрывался между неизвестностью и будущим, к которым улетали самолёты, и прошлым, куда уползали поезда. Сначала они одинаково влекли его, но позднее прошлое начало терять привлекательность. Каждый раз, приезжая домой на каникулы, Альберт замечал, что среди холмов стало меньше света и красок. Жизнь утекала отсюда, а её место занимала будничность.
Занятия ему нравилась только в первые месяцы, но скоро у него пропал интерес к учёбе, превратившейся в утомительную рутину.
Разочарование Альберта увеличивалось с каждым днём. Разочарование учёбой, городом, тесной комнатой, в которой он жил, окружающими людьми. Но ещё больше его подавляло то, что у него пропал интерес к музыке. Альберт оставил дом только ради неё, но теперь он не видел смысла ни в музыке, и ни в том, что делал.
Он часто задумывался над тем, почему всё так изменилось, но не мог понять причину. В конце концов, он решил, что занятия музыкой стали ошибкой, а интерес к ней - детским капризом, исчезнувшим вместе с детством.
Мать расстраивалась из-за произошедших перемен, поэтому Альберт начал избегать её. В одиночестве легче переносить поражение и ощущение собственной ненужности. Альберт не видел выхода из положения. Даже там, куда улетали самолёты, его ждало всё то же самое: бессмыслица, серость, стыд, беспомощность. С самого утра его преследовало единственное желание - чтобы день поскорее закончился.
Однажды весной на втором году учёбы во время занятий в аудиторию вошел психолог и попросил Альберта пойти с ним. Когда они вошли в его кабинет, психолог попросил его сесть, а затем сообщил, что его мать скончалась. Альберт решил, что психолог ошибся и позвал не того студента, посмотрел ему в глаза, пытаясь понять его серьёзность, но в итоге покорно кивнул головой и спросил, может ли он возвращаться в аудиторию. Психолог говорил что-то ещё, чтобы успокоить Альберта, но необходимость в этом отсутствовала. В нём давно всё остановилось.
На похоронах Альберт ощущал себя человеком, погрузившимся в огонь, но не чувствовавшим боли. Он с ужасом представлял, как истерзает его горе, когда спадёт оцепенение. Уж лучше пусть навсегда остаются бессмыслица, серость, уныние. Среди них не оставалось места для эмоций. Альберт согласился на них.
Снег почти везде растаял, но на кладбище ещё лежали подтаявшие грязные сугробы. Альберт, сотрясаясь от изматывающего кашля, переминался с ноги на ногу и смотрел на снег, ожидая завершения погребальной церемонии. Ему хотелось поскорее уйти и остаться одному.
Одетая во всё черное старуха, которую Альберт не знал, подошла к нему и попыталась заглянуть в глаза.
- Бедный Альберт, - раздался её старческий голос. - Поплачь, поплачь.
Она принялась гладить его по спине, и Альберт от неожиданности попятился в сторону.
- Ты, наверное, маму-то и не любил, - осуждающе сказала старуха, видя, что он не собирается ей подчиняться.
Альберта затрясло от отвращения и злобы. Он развернулся и быстро зашагал к выходу с кладбища. Он не хотел возвращаться домой, чтобы не видеть пьяных поминающих, не чувствовать на себе их косых взглядов, и не знал, куда податься. Ему стало совсем невыносимо и хотелось просто ходить по ставшей чужой деревне, но на дорогах царила жуткая распутица. "К Богу", - вдруг осенило его. Альберт развернулся и пошел в храм - за утешением, за передышкой. Ему захотелось вновь заглянуть под купол.
В храме стояло много людей, и из-за спёртого воздуха Альберта начал изводить кашель. Он долго вглядывался под купол, пытаясь рассмотреть фрески, но там царила тьма. Кто-то отвлёк его, дотронувшись до руки.
- Тут люди молятся, а не кашляют, - шепотом сказал ему священник.
Альберт загнанно взглянул на него и пошел прочь. У входа в храм он остановился и посмотрел на ожидавшие его грязь, лужи и снег. Отчаяние и гнев нахлынули на него, по щекам потекли слёзы. Альберт расстегнул куртку, сорвал с себя нательный крест, выбросил его в снег и побрёл на вокзал.
Мимолётность всё наделяет более высокой ценностью. Пролетающие мимо станции и леса становятся более самобытными и оживлёнными. Их души, обычно простирающиеся на десятки или сотни лет, сжимаются и умещаются в те несколько секунд, на протяжении которых к ним обращено внимание. Если остановиться, то они снова начнут рассеиваться в пространстве, станут прозрачными и со временем исчезнут. Движение высекает искры жизни из всего, с чем соприкасается.
Альберт думал о движении, пока ехал в город, о временном облегчении, которое оно принесло. Уже наступила ночь, когда он вернулся и отправился блуждать по улицам. Ему не хотелось раньше времени возвращаться в интернат, чтобы избежать неловких вопросов. Лучше дождаться наступления утра.
Улицы пустовали и лишь две пьяные, некрасивые женщины с опухшими лицами попались навстречу. Одна из них что-то спросила, но Альберт не расслышал и прошел мимо.
- Сукин сын! Ублюдок! - громко сказала одна из них.
Вторая засмеялась, а затем тоже начала выкрикивать ему в спину оскорбления, видя, что он не реагирует.
"Нет во всём мире более ничтожного человека", - подумал Альберт о самом себе, но это не вызвало у него сопротивления и жалости к самому себе. Он ощущал бессилие загнанного в угол человека. Больше ничего не остаётся, как признать своё поражение, даже если признание и не обещает спасения.
Час шел за часом. Ночь казалась нескончаемой. Люди и машины окончательно исчезли. Желтые вспышки дремлющих светофоров отражались от асфальта и тонули в бездонной глубине опустошённых улиц.
На набережной еле волочащий ноги Альберт остановился перед бумажным стаканом, куда-то гонимым слабым ветром. Наткнувшись на бордюр, стакан застрял. Альберт поднял его и положил на середину тротуара, чтобы он смог продолжать путь, но через несколько метров стакан снова застрял.
Альберт долго смотрел на реку. От неё веяло холодом и тьмой. Вода уносилась вдаль, утаскивая за собой и растворяя невыносимые мысли. Ему казалось странным, что поток ни на миг не останавливался, и любой узор на поверхности пребывал в постоянном изменении.
Из темноты появилась большая белая льдина и проплыла мимо. Солнечное тепло вскоре растопит её, но она ещё успеет преодолеть большое расстояние, не прикладывая каких-либо усилий. Покинет город, проплывёт среди полей и затеряется в глубине лесов, куда вместе с весной возвращается жизнь. Пейзаж вокруг льдины не остановится и не примет окончательной формы. Он такой же переменчивый, как и узоры на воде. Даже если льдина застрянет, как и стакан, то всё равно мир вокруг не остановится. Ни один его узор не сохранится, как и сама льдина, но и не исчезнет. Всё пребывает в непрекращающемся изменении, итог которого невозможно даже представить, и сам Альберт лишь изменяющийся узор на поверхности устремлённого в неизвестность потока. Альберт почувствовал, что случайно ухватил какую-то важную отгадку, способную всё преобразить. Она билась и выскальзывала из мыслей, жадно пытающихся её удержать.
Альберт вдруг заметил, что за ним из темноты кто-то наблюдает. Он с тревогой принялся всматриваться в незнакомца, но сразу понял, что видит лишь афишу с холеричным вагнеровским ликом.
"Тангейзер", - шепотом прочёл Альберт название оперы, и в голове заиграли звуки хорошо знакомой увертюры, написанной сотни лет назад. И всё вокруг затрепетало от них. Ожили стены строений, ветви деревьев, асфальт на дороге, свет от фонарей. Сумрачный, суровый, но обнадёживающий дух промчался над улицами вместе с сырым порывом ветра.
Ощущение изоляции пропало, и Альберту показалось, что он не один. Та сакральная безмятежность холмов из его детства на короткий миг вернулась. И он обрадовался тому, что не один; что музыка так долго живёт и продолжит жить, а он по-прежнему любит её; тому, что мир велик и переменчив и где-то в глубине его непонятно куда плывёт льдина; тому, что уже посветлел от утреннего света горизонт, и скоро закончится ночь.
- ...но ведь ты сам рассказывал, что Григ - один из твоих любимых композиторов, - возразил Альберт Хершелю.
- Поэтому я и не хотел, чтобы о нём упоминали на занятиях.
Хершель и Альберт учились в одной группе. Хершеля не любили из-за его еврейства. Порой он становился объектом нападок со стороны студентов. Его постоянно дразнили из-за акцента. Альберт мало понимал причину травли, но поначалу тоже не любил его. Хотя он никого не любил из тех людей, что его окружали.
Они подружились, когда Хершеля намеревались побить студенты из их группы. Они втроём наступали на Хершеля, когда Альберт проходил мимо. Жгучий гнев вспыхнул в нём, когда он увидел беспомощного Хершеля, не желавшего унижаться перед задирами. Тогда Альберт вступился за него, но драка не состоялась. Альберт был крупнее и сильнее соперников. Ещё за Альберта сыграла дурная репутация нелюдимого и непредсказуемого чужака, поэтому они спасовали, без энтузиазма пообещав поквитаться позднее. Альберт и Хершель после этого на удивление быстро нашли общий язык, учитывая то, что знали друг друга уже более полугода.
- Я считал, что это хорошо - изучать работы любимых композиторов на занятиях. Разве нет?
Хершель оценивающе посмотрел на него, словно собираясь рассказать о какой-то тайне.
- Меня отец предупреждал, что так и случится. К любому увлечению пропадёт интерес, когда за него берутся преподаватели и чиновники. Они всегда всё портят. Они крадут у меня то, что мне нравится.
На Альберта нахлынул поток мыслей, а затем его осенило.
- Кажется, я догадываюсь, о чём ты, - согласился он, путаясь в словах. - Меня раньше очень увлекала музыка, но когда я начал здесь учиться, она стала мне скучна. Думаешь, это то же самое?
- Именно! И со мной случилось подобное, но я знал, что так и произойдёт. Меня предупредил отец.
- Выходит, эти бледные моли с кислыми рожами отобрали у меня музыку.
- Но не навсегда же.
- Музыка принадлежит нам.
- Да! И мы должны её вернуть! - с юношеской бунтарской страстью согласился Хершель.
Перед Альбертом вновь забрезжил свет. Ему захотелось рассказать о том, как всё лишается смысла, когда пропадает то, что любишь; о несносной серой и пустой жизни, но побоялся показаться безумным и сентиментальным.
- А кто твой отец? - спросил он Хершеля.
- Художественный руководитель и дирижер в оперном театре.
- Он проницательный человек.
- Не то слово.
Уже через несколько минут Альберт спешил в интернат. Ему хотелось поскорее остаться одному, чтобы обдумать очень многое.
В конце учебного года у Альберта снова состоялась встреча с психологом. Когда он вошел в кабинет, то вспомнил о том, как здесь узнал о смерти матери. Альберту сразу захотелось уйти отсюда.
- Как у тебя дела, Альберт? Я слышал, что ты хорошо подтянулся в учёбе. Ты теперь один из лучших студентов, - начал разговор психолог.
- В общем, ничего особенного.
- Но ведь учиться здесь достаточно трудно. Ты - молодец.
Альберт ничего не ответил, узнав неубедительную лесть, и выжидательно посмотрел на психолога.
- Как ты собираешься провести каникулы? - перешел психолог к делу.
- Я спрашивал у директора о том, чтобы остаться в интернате на лето. Он разрешил.
- Почему ты не хочешь вернуться домой?
Альберт пожал плечами. Он действительно не хотел ехать домой. В воспоминаниях о его доме, его холмах ещё оставалось воодушевляющая мистическая красота. Поэтому он и не желал возвращаться. Альберт по-прежнему ощущал себя сломленным и искалеченным, и опасался, что и вдохновение, и красота уйдут, если он таким вернётся в свои холмы. Вернуться туда можно только исцелившимся и сильным. Но как такое можно объяснить психологу? Да и стоит ли ему объяснять?
- Мне неприятно там, - солгал Альберт.
- Тебе, наверное, тяжело? Хочешь рассказать об этом? Ты ведёшь изолированную жизнь, что необычно для такого человека, как ты. У тебя всего один друг.
- Разве изоляция - это плохо?
- В разных ситуациях - по-разному. В твоём случае от изоляции больше вреда, чем пользы. И преподаватели считают, что ты сторонишься их и испытываешь к ним враждебность, хотя учишься прекрасно и не проявляешь грубость.
- С преподавателями я не во всём согласен, но ведь с ними бессмысленно спорить. Они считают нас малолетними дураками и ставят себя выше. Они убеждены в том, что могут во всём навязывать собственное мнение, хотя сами ничего не создали, не написали ни одного произведения, которое подтверждало бы их правоту. Они лицемеры. Им скучна их работа. Они портят всё, за что берутся. Они бестактные, тупые и чванливые. За что я их должен уважать?
- За их работу и усилия, - с удивлением ответил психолог. - За то, что они делают.
- Им платят деньги за то, что они делают.
Психолог замолчал, поднялся с кресла и начал медленно ходить по кабинету. Альберт же пожалел о том, что разоткровенничался.
- Но проблема ведь не в преподавателях, - возобновил разговор психолог. - Возможно, тебя что-то угнетает? Ты очень напряжен.
- Но мне так удобнее.
- Конечно, но тебе могло бы стать комфортнее, если бы ты иногда избавлялся от напряжения. Знаешь, некоторые проблемы иногда очень долгое время тянутся за человеком и мешают ему, хотя он даже не замечает их. Может и с тобой происходит подобное?
- Не знаю.
- Расскажи что-нибудь о своём детстве.
- Ничего плохого в детстве со мной не происходило, - окончательно закрылся Альберт.
Рассказать стоящему перед ним будничному, скучному чужаку о холмах, значит впустить его туда. Но тогда они и сами станут будничными. Чужакам не место в холмах.
- Ладно, я не стану тебя задерживать, - отступился психолог. - Ты очень умный и трезвомыслящий человек. Если у тебя возникнут какие-то сложности, то приходи ко мне. Я всегда рад с тобой поговорить.
После подхалимской лести психолога ему захотелось помыться. Выйдя от психолога, Альберт пошел на набережную. Почти каждый день Альберт ходил на набережную. Там он вспоминал проведённую у реки ночь и мысли той ночи и пытался понять их. Что-то важное ускользнуло тогда от Альберта, но он не сомневался в том, что вскоре раскроет тайну до конца.
На улице буйствовала поздняя весна. Заливаемые ярким светом тротуары выглядели тесными, но уютными от нависшей над ними пышной листвы. С лиц людей пропало напряжение зимы, некоторые из них улыбались. Вскоре и на лице Альберта появилась еле заметная улыбка. Он ощутил, как утомился от зимы, как сильно устал постоянно о чём-то думать. Альберт глубоко вздохнул, и его плечи расслабились и опустились вниз. "Не пойду на набережную, - решил он. - Пойду, куда глаза глядят, и не буду ни о чём думать. А река с её загадками подождёт".
Время учёбы казалось бесконечным, и Альберт в один из дней с недоумением осознал, что через несколько месяцев студенческая жизнь заканчивается. Пролетело уже несколько лет с тех пор, как он погрузился в учёбу.
За несколько месяцев до выпускных экзаменов студентам предложили поучаствовать в конкурсе. Участникам следовало написать симфонию и представить её специальной комиссии для оценки. Симфонии победителей прозвучат на выпускном вечере, а так же им могут предложить сотрудничество с театрами или симфоническими оркестрами или предоставят гранты для дальнейшего обучения. Сначала Альберт с сомнением отнёсся к идее своего участия, но вскоре понял, что это его последний шанс и дальше заниматься музыкой - единственным, в чём он видел смысл. Вскоре все его надежды были связаны только с конкурсом.
Серьёзной конкуренции для себя он не видел. Между Альбертом и Хершелем (отказавшимся от участия в конкурсе) развернулась нешуточная конкуренция в учёбе, и к концу обучения они являлись лучшими студентами на курсе. Соперничество, конечно, не мешало им оставаться лучшими друзьями. Вместе с ними учились и ещё несколько человек, по-настоящему интересовавшиеся музыкой, но большинство студентов не понимало, чем оно занимается и для чего учится.
Писать симфонию Альберту не пришлось. Он уже довольно давно работал над собственным произведением по вечерам после учёбы, в чём находил удовольствие и успокоение. Следовало слегка изменить её, чтобы она подходила под требования комиссии. Альберт взялся за работу, не сомневаясь в том, что победит.
Наступил тот долгожданный день, когда объявили результаты конкурса. Всех участников собрали в аудитории, объявили пятёрку победителей и рассказали, где забрать работы тем, кто не вошел в число победителей. Альберт в числе победивших не значился.
Он лишь недоуменно пожал плечами, дождался окончания заседания и направился в другой кабинет, чтобы забрать свою симфонию. Ему уже не привыкать проигрывать и разочаровываться. В последние годы случалось мало чего хорошего, и провал в конкурсе выглядел вполне закономерным. Странно, что он вообще на что-то рассчитывал. Альберт думал обо всём этом, пытаясь утешить себя, однако болезненное отчаяние всё сильнее разгорались в нём.
В кабинете, где возвращали работы, находилась и женщина, руководившая комиссией, которая оценивала работы. Альберт довольно много знал о ней - много хорошего. Она занималась меценатством и помогала в беду людям. Благодаря её усилиям недавно в городе открыли приют для бездомных животных. Многие горожане боготворили её. На ещё сохранившем увядающую красоту лице читался авторитет человека, привыкшего властвовать и покровительствовать.
- Вам не понравилась моя работа? - спросил её Альберт.
- Увы, молодой человек, конкурс уже завершен, - мгновенно выдала она заранее приготовленный ответ.
Альберту вручили его папку. Он расписался в какой-то бумаге и замялся.
- Вы смотрели её? - снова обратился он к руководителю комиссии.
Женщина повернулась к Альберту и посмотрела ему в глаза.
- Вас ведь Альберт зовут? Послушайте, Альберт, я каждый год вижу таких студентов, как вы. Вам сейчас лучше думать не о музыке, а о том, как начать самостоятельную жизнь и заработать на кусок хлеба. Музыка вам ничего не даст. Поверьте мне. Я вам желаю только всего самого лучше.
Альберт присмотрелся к её лицу и увидел до боли знакомую каменную маску бюрократа, сквозь которую сквозили извращённое высокомерие и отупляющая, тянущая на дно обыденность. Сколько раз он уже видел её перед собой, пока учился. И всегда люди, носившие её, непременно пытались чему-то его учить, принимая собственную усталость от жизни и косность за опыт.
Альберт не понимал, как ему поступать и как с ними бороться. Он постоянно ударялся об эти появлявшиеся на его пути камни и не знал, как их избежать. Сердце бешено заколотилось от накатившей ненависти. Ему захотелось задушить женщину. Убить её, даже не смотря на то, что она уважаемый, сердобольный человек.
- Кусок хлеба? Зачем он мне? - с мрачной иронией спросил он и вышел из кабинета.
Ноги принесли Альберта на набережную. Он вновь пришел к реке за утешением.
Впервые в жизни Альберту захотелось умереть. На мосту он достал папку с работой и хотел выбросить её в воду, но рядом проходил полицейский. За полицейским Альберт увидел Хершеля, бодро шагавшего к нему.
- Привет, Альберт! - весело поздоровался Хершель. - Хотел узнать, как у тебя дела.
- Привет, - с обречённой улыбкой отозвался Альберт.
- На тебе лица нет. Из-за конкурса?
- Да. Хочу выбросить в реку мою симфонию. Жду, пока уйдёт полицейский.
Они замолчали на минуту, провожая взглядом полицейского.
- Слушай, Альберт, ты же умный, но иногда таким наивным становишься. В конкурсе победили детки чиновников и тех, кто жертвовал деньги институту. Думаешь, случайно? А ты просто в массовке участвовал. Победившие даже симфонии писали не сами. Моему отцу тоже предлагали сделать меня одним из победителей, но он не согласился. Поэтому я и не участвовал в конкурсе. Плевал я на них и их подачки.
- Всё напрасно. Мне никогда не пробиться через эту стену.
- Ерунда. Мне следовало предупредить тебя, но я надеялся на то, что ещё остаётся шанс. Вдруг у тебя получилось бы? Не думал, что ты так отреагируешь. Ты же давно знаешь, что они - прожжённые сволочи и тупицы. И им нельзя верить. Ни одному слову. Поэтому и расстраиваться не стоит.
Альберт не мог не согласиться. Он задумался, чувствуя, как гнев начинает остывать. Теперь история с конкурсом выглядела каким-то нелепым наваждением.
- Дашь мне свою симфонию, раз уж ты всё равно собрался её выкидывать? - прервал молчание Хершель. - Мы с отцом любим иногда всякие необычные вещи по вечерам играть.
- Бери, - согласился Альберт и протянул Хершелю папку. - Ты прав. Не знаю, что на меня нашло. Ужасная глупость.
Болтая о всякой ерунде, они отправились в кафе, чтобы выпить по чашке кофе.
- Чем занят сегодня вечером? - спросил Хершель Альберта, когда они шагали по улице после сдачи последнего экзамена.
- Ничем. Теперь мне абсолютно нечем заняться.
- Приходи ко мне домой сегодня.
- Хочешь устроить праздник из-за завершения учёбы?
- Нет, - со смехом ответил Хершель. - Сегодня утром я проснулся и понял, что у меня пропал интерес ко всему, что связано с учёбой. Хочется поскорее забыть её.
- А что делать вечером?
- Мой отец хочет с тобой познакомиться. Меня самого не будет дома. Придётся с матерью пойти к тётке.
- Тогда не знаю. Зачем твоему отцу знакомиться со мной?
- Из-за твоей симфонии.
Альберт уже позабыл про то, что отдал её Хершелю.
- Вы пробовали её сыграть?
- Да. Пробовали на рояле, но она не очень для этого подходит. А затем отец один долго копошился с ней. Он поначалу даже не поверил, когда я сказал, что она принадлежит другу. В конце концов, спросил, могу ли я тебя пригласить.
- Она ему понравилась?
- Удивила.
- Хорошо. Я приду.
Они остановились рядом с аллеей. Вдалеке виднелся институт, студентами которого они оставались последние пару дней. С Альберта, наконец, сняли кандалы, но уверенность в будущем отсутствовала.
- Проклятая дыра. Наконец-то, я на свободе, - с победным злорадством заключил Хершель, глядя на институт.
Вечером, как и договаривались, Альберт отправился домой к Хершелю. Отец его выглядел старше, чем представлял Альберт.
- Мое имя Аарон. И ты можешь так меня называть, - представился он вошедшему в дом Альберту, вымокшему под дождём. - Значит, вот как ты выглядишь. Хочешь горячего шоколаду?
Альберт немного стушевался под проницательным взглядом.
- Хершеля сейчас нет. Он с матерью ушел навестить тётушку. К нам вчера приехала тётушка из Израиля, - начал разговор Аарон, когда они уселись в креслах.
Альберт отхлебнул горячего шоколада из чашки и поставил её на столик перед собой.
- Хершель предупредил меня, что уйдёт.
- Скоро он уедет вместе с тётушкой. Для него нашлась хорошая работа. Хершель очень положительно отзывался о тебе. Ему непросто сходиться с людьми, хотя он очень умный человек. Ты - его единственный друг в институте.
- Наверное, так.
- А ещё вы соперничали с ним в учёбе.
Альберт сдержанно улыбнулся.
- Теперь учёба закончилась.
- Что ты намерен делать дальше?
- Не знаю. У меня нет никаких планов, - ответил Альберт.
- Что же. Я специально попросил Хершеля с матерью уйти к тётушке сегодня вечером. Мне хотелось остаться с тобой с глазу на глаз, - Аарон подхватил со столика знакомую Альберту папку, положил на колени и хлопнул по ней ладонью. - Я хочу, чтобы наш разговор остался в тайне. Чтобы Хершель не знал его содержания. Обещаешь, что он не узнает?
- Обещаю. Я неболтливый.
Аарон присмотрелся к Альберту и рассмеялся.
- Эта симфония написана необычайно одарённым человеком, - сказал Аарон, указывая на папку. - Но и вместе с тем очень молодым и неопытным, поэтому в ней присутствуют некоторые излишества и недостатки. Ты её создал?
- Да.
- Что ты позаимствовал из других произведений? Я не хочу тебя поймать на чём-нибудь или обвинить. Мне просто любопытно.
- Я не использовал других произведений. Иначе мне стало бы скучно работать над ней.
- Вот как. Пожалуй, я узнал бы чужое авторство. Авторы подобных по силе произведений мне, в основном, хорошо известны.
Аарон на секунду задумался, перелистывая листы из папки.
- Ты и дальше собираешься заниматься музыкой? - наконец, спросил он.
- Я бы хотел, но не знаю, удастся ли.
- Насколько важна для тебя музыка? - уточнил Аарон.
- Это единственное, в чём я вижу смысл.
Аарон кивнул, задумчиво взглянул на Альберта, а затем добродушно улыбнулся.
- Понимаю. Но не стоит отворачиваться от всего остального. В жизни много интересного помимо музыки. В конце концов, жизнь - наш лучший учитель. Следует оставаться открытым и чутким, обращать внимание на то, чего никто не видит, если ты желаешь расти дальше. Я хочу помочь тебе с поиском работы в нашем оперном театре. Ты согласен?
- О большем я и мечтать не могу. Я вам очень благодарен, - искренне ответил Альберт.
- Возможно, первое время она не будет напрямую связана с музыкой. Но мы обязательно подыщем для тебя достойное место. Я бы хотел наблюдать за тем, как ты развиваешься.
- Я постараюсь не разочаровать вас.
- В таком случае, не стану тебя больше задерживать. Приходи в следующий понедельник в наш театр в десять утра и спроси меня.
Аарон и Альберт поднялись с кресел и направились к входной двери. У выхода они остановились, и Аарон протянул Альберту папку с симфонией.
- Над ней ещё следует поработать, но не торопись. Таланты не созревают в спешке и суете. Тебе понадобится много времени, много досуга, чтобы вырасти до своего предела. Возможно, ты испытываешь вдохновение от похвалы, но и его следует подавить. Гони прочь вдохновение. Оно не должно тебе мешать и сбивать с толку, потому что у тебя есть гораздо более важные качества. Забудь всю похвалу, которую услышал сегодня, и оставайся собой, Альберт. Самодовольство и успокоенность загубили немало гениальных людей. Музыка - невероятно сложное искусство и главные умения и победы ждут тебя впереди, если ты продолжишь к ним идти и сохранишь терпение.
Ноги принесли Альберта к тому самому театру, в который его пригласил Аарон. Рядом со стенами театра на небольшой лужайке в ряд стояли небольшие тёмные бюсты композиторов с именами и датами жизни и смерти. Он долго расхаживал перед ними, вглядываясь в каменные лица, и суровая торжественность трепетала в его груди.
Дождь разогнал людей по домам, но иногда ещё попадались окрылённые весной влюблённые пары. Альберт без устали слонялся по вечерним улицам, не узнавая город. Теперь всё благоволило ему. Стены зданий словно исходили внутренним светом. Цвета билбордов, витрин, фар автомобилей стали более яркими, оживлёнными и насыщенными. Альберт поражался произошедшим переменам. Он впервые ощутил точку опоры, и наткнулся на доказательства правильности всего того, во что он до последнего верил и чем занимался. Все его труды и мучительные размышления вдруг нашли воплощение и дали надежду на большее.
Поражала также и его злоба на учителей и на жизнь. Мелкая, мрачная, неуклюжая злоба - от неё теперь не осталось и следа, а освободившееся пространство занимало что-то иное, от чего Альберт ощущал себя парящей среди моросящего дождя птицей.
Снова он оказался на набережной. Он думал о том, что и воодушевление, и радость так же пройдут, уплывут в неизвестную даль, как и скованность и горе, мучившие его, когда он оказался здесь впервые.
Даль, откуда всё приходит, и куда всё уходит навсегда. Альберт понял, что именно мысли о неизвестной дали влекли сюда. Он не искал у реки утешения, а хотел ощутить азарт от охоты за тем, что скрыто и отделено границей. Он желал напасть на даль и покорить её, вдыхать её воздух, понимать её. Переступить через все границы, а затем отправиться дальше и ещё дальше. Вырваться за предел - туда, где ни разу ещё не оказывались душа человека и его воображение. Туда, докуда само бытиё ещё не добралось, и лишь сны мимоходом намекали о запретной черте и о том, что за ней.
Автомобилей стало меньше, дождь прекратился, и отражения электрических огней на реке успокоились и разгладились. Безмятежность и пропахшая весенними липами прохлада наполняли улицы сладкой искушающей грустью. Чёрные рассеивающиеся облака раскалились и закраснели от пламени зари. Альберт смотрел на её густые краски, и ощущал, как в нём поднимаются силы для того, чтобы заглянуть туда - за горизонт, чтобы преодолеть его и нарушить все правила. Он чувствовал, что сможет сделать это.
- Превосходно, Альберт. Я до вчерашнего дня не видел, чтобы музыка производила такой эффект. Люди словно находились под гипнозом всё то время, пока музыка не закончилась, - взбудоражено выпалил Аарон, забыв поздороваться. - Почему ты не дождался завершения концерта, когда представляли композиторов? Многие хотели увидеть тебя.
Альберт пришел к Аарону, чтобы обсудить вчерашний большой концерт. На нём прозвучали и его симфонии.
- Как-то необычно всё прошло. Я немного не в своей тарелке, - ответил Альберт.
- Но ведь слушатели в восторге от твоей музыки. Разве не этого ты желал всё то время, что мы с тобой работаем?
Альберт только сейчас заметил, как много седых волос появилось на голове Аарона. Уже немало времени прошло с тех пор, как он пришел в театр и начал работать помощником декоратора. Через некоторое время его взяли в оркестр, где он играл на скрипке. Ещё Аарон поспособствовал тому, чтобы Альберта приняли на работу в издательство, выпускающее журнал об опере. Альберт писал для него статьи о представляемых в городе оперных спектаклях. Аарон делал всё, чтобы в жизни Альберта было как можно больше музыки. Взамен он не требовал ничего и лишь просил Альберта не торопиться и сохранять терпение, как и в день знакомства.
Наконец, настал момент, когда Альберт смог услышать собственное произведение, сидя в полном слушателей зале. По соседству с ним сидел крупный тип с каменным, квадратным лицом маститого чиновника. Во время исполнения написанной Альбертом симфонии по его щекам потекли слёзы. Альберт заметил слезы и из-за них ему стало стыдно и неприятно. Он почувствовал себя подавленным.
- Разве нормальны эти рвущие эмоции? То, что моя музыка вызывает их? - спросил Альберт Аарона.
- Но музыка и должна вызывать эмоции. Ты не рад своему успеху? - возразил Аарон.
- Сначала обрадовался. А потом вспомнил, что я всё равно останусь чужаком среди сидящих вокруг меня людей. Я занимаюсь музыкой, потому что люблю её, а не для того, чтобы забраться кому-то в душу. Тем более в душу чужих людей. Мне от них ничего не нужно. Думаю, они бы не испытывали такого восторга от моей музыки, если бы лучше знали меня. У меня появилось впечатление, что я обманываю их. Что со мной не так, Аарон? Я сумасшедший?
- Ты не похож на сумасшедшего. Ты просто другой. Слишком чуткий, слишком тактичный, слишком любопытный, слишком одарённый. И ты вовсе не выглядишь чудовищем, каким самому себе кажешься, - ответил Аарон и рассмеялся. - К тому же со мной ты нашел общий язык.
- Но ты ведь собираешься скоро уезжать?
- Пора мне на покой. Поеду помогать Хершелю. Но я не пропущу твоих концертов в будущем. Мы с тобой ещё увидимся. Я очень рад за тебя. Рад, что всё получилось даже лучше, чем я ожидал. Мне кажется, что ты по-прежнему ещё в самом начале пути. Ты способен на гораздо большее.
- Я способен на большее. Но неужели мне предстоит всегда жить в изоляции?
- Судьба ещё предоставит тебе множество шансов, чтобы избавиться от неё. Жизнь всегда полна возможностей. Надо лишь научиться замечать их. Для тебя это не составит труда, если ты пораскинешь мозгами.
Крупные косяки птиц улетали прочь от зимы, и Альберт, глядя на них, почувствовал, каким тесным стал для него город. Опустошенный и утомившийся ветер скитался по улицам и паркам, шелестя опавшей листвой. Альберту захотелось освободиться от него, от осенних улиц и даже от музыки. Он отяжелел и утомился, и мир вокруг утомился. Здания казались неустойчивыми и искривлёнными. Их углы растворялись в холодном сыром воздухе и вместе с дымом из трубы кочегарки уносились к невыносимым серым облакам.
Уже начинало темнеть, когда он остановился у оставшейся после дождя лужи. В её поверхности отражалось зеркальное стёкло здания, а на поверхности отраженного стекла - пасмурное небо и голые ветви клёна. Альберт всматривался в отражённое серое море, пытаясь измерить бездну и найти её край. Ему захотелось хотя бы на минуту избавиться от измучившего его напряжения.
"Я устал", - про себя сказал Альберт в пустоту, исповедуясь перед ней, и замер, словно ожидая от неё ответа.
"Я несчастен", - со стыдом, подавляя гордость, признался он и снова прислушался.
Воздух зазвенел от напряжения, и что-то в груди уже почти переломилось. Ещё капля. Ещё секунда. Альберт затаил дыхание, опасаясь пошевелиться, когда увидел знакомое лицо.
С афиши через дорогу на него вновь смотрел Вагнер, как и в ту ночь, когда ему показалось, что он не один. Судьба вела с Альбертом непонятную игру в совпадения. "Тристан и Изольда", - прочёл он название оперы. До её начала оставался час, и Альберт направился в театр.
Аромат духов чужих духов взбодрил Альберта, когда он уселся на своё место. После сырого воздуха, пропахшего опадающей листвой, запах духов вызывал настоящее наслаждение. В ожидании начала представления Альберт опустил голову и внимательно слушал тихие голоса сидящих рядом людей. Иногда до него доносились отрывки бесед. Люди говорили об опере, о родственниках, о работе, о погоде и разных пустяках.
Вот кто-то жалуется на непослушного кота. У женщины впереди родился внук. Мужчина сзади рассказывает о том, как бросил курить. Молодой парень где-то в стороне признаётся, что в оперу его затащили силком. Разговоры утешали Альберта. Напряжение начало его отпускать.
Вместо слов перед глазами проносились пейзажи из чужих жизней. Среди них Альберт на короткое время нашел уютное убежище. Ему хотелось, чтобы разговоры продолжалось как можно дольше, но вскоре голоса утихли, и послышалась знакомая музыка. Альберт отлично знал её.
Он погрузился в музыку как в глубокий сон. Где-то его всё ещё ждали холмы. Альберт вспомнил, как тёплый ветер холмов скользил по лицу, вспомнил травы и полевые цветы, но время для возвращения ещё не пришло. Он по-прежнему ощущал себя искалеченным.
Кто-то тихо всхлипнул рядом. На соседнем кресле сидела женщина с бесстрастным лицом, однако щёки её были влажными от слёз. "Так пошло плакать из-за музыки, - подумал Альберт, вспоминая растроганного собственной симфонией мужчину. - Почему они не понимают?"
Злость вдруг укусила его. Злость на женщину и того мужчину, на музыкантов и на всех, кто сидел в зале. Альберт поразился тому, что ещё десять минут назад с удовольствием слушал болтовню окружающих, а теперь готов возненавидеть их из-за сущего пустяка. Странная, унизительная злоба - он думал, что давно избавился от неё, но она всё время пряталась где-то внутри, а сейчас несвоевременно выползла как ядовитая змея. Не она ли испортила его и не пускает в холмы?
Альберт сразу понял, откуда она. Его отравляла злоба на людей из-за необъяснимой изоляции. Из-за того, что он среди них чужой. С ними не о чём поговорить, и они в глубине души презирают чужака так же, как и он их. Но от злобы ему вреда больше, чем им, поэтому необходимо избавиться от неё. Излечиться от злобы, чтобы снова стать частью той незапятнанной красоты, живущей в холмах. Лучше отступить перед ними и пройти мимо, чем отвечать злобой на злобу и презрением на презрение.
Представление закончилось довольно поздно. Под конец сидевший впереди пожилой мужчина заснул, но находившаяся рядом жена разбудила утомлённого оперой, когда его голова запрокинулась назад.
Альберт вышел из здания театра и остановился у парадного входа. Ему хотелось ещё немного побыть среди людей покидающих театр людей, он не хотел возвращаться домой. На улице установился сильный холод.
Выходящие из театра быстро проходили мимо Альберта, спеша в такси и свои автомобили. Среди них Альберт заметил ту самую женщину, рядом с которой сидел, и усмехнулся, вспомнив о том, как много рассуждений возникло из-за неё. Через минуту он заметил женщину снова. Она спряталась в тени от света фонарей и смотрела на Альберта.
Её тёмные волосы исходили холодной, тревожной мглой. Казалось, что именно в них источник ночной тьмы, и именно в этой женщине рождалась сегодняшняя пронизывающая до костей ночь. Такое же бесстрастное, худое лицо, но в обращённых к Альберту глазах затаилась лиричная грусть.
Она была восхитительно красива. Альберт сжался от болезненного укола, развернулся и пошел прочь. Ледяное, безмолвное отчаяние навалилось на него.
Незнакомка ни на минуту не шла у него из головы. Всё утро он не мог найти себе место. Альберт расхаживал по квартире, пытаясь понять, каким образом незнакомый человек так сильно задел его. Он решил, что всё из-за одиночества. Именно оно рождает химер.
Но разве действительно в незнакомке нет ничего особенного? Разве ночь и она не являлись продолжением друг друга? Насколько удачно всё совпало: причина, по которой он пошел в театр, осень, ночь, музыка и незнакомка с серьёзным лицом и лиричным взглядом. Как хорошо сочетается каждый символ. В них гармония, позволяющая вырваться за горизонт. Ведь её он всегда и искал в музыке. Однако отгадка скрывалась не здесь. Что-то другое ранило и терзало его.
Что ещё упустил? Альберт заметил своё лицо в зеркале и остановился. "А ведь мы чем-то похожи. Не внешностью, а выражением лица", - понял он. Ответ, наконец, нашелся, Альберт подбирал завершающие слова для него.
"Наверное, когда человек долго живёт в изоляции, то это отражается на его лице. Та женщина - чужак и лишний человек, как и я", - подумал он и на какое-то время оцепенел.
Альберт направился к театру, сам не зная для чего. Его гнал туда мучительный страх. Он боялся, что больше никогда не увидит её.
"Я не безумен. Я был прав", - пришла ему в голову несвоевременная и неуклюжая мысль, когда он увидел незнакомку стоящей рядом с входом в театр. Она повернулась к Альберту, заметив, что он приближается к ней. У Альберта бешено забилось сердце. Он в панике думал, что ей сказать.
- Привет, - охрипшим голосом произнёс он и неловко прокашлялся.
- Привет, - ответила незнакомка, чуть заметно улыбнувшись.
- Меня зовут Альберт.
- Ты пришел ко мне?
- Да. А ты меня ждёшь?
- Тебя. И достаточно давно, - ответила она с ироничным упрёком. - Моё имя Мила.
Альберт с восторгом взглянул в глаза Милы, и ему захотелось обнять её и прижать к груди сырую от дождя голову, словно они встретились после долгой разлуки. Мила поняла его намерение и в ожидании замерла, но Альберт не решился, и она весело рассмеялась.
- Пойдешь со мной? - спросил он.
Словно пара потерявшихся детей они блуждали по пустым от непогоды улицам старого города и молчали. В разговорах пропала необходимость. Слова могли направить чувства по ложному пути. Альберт в душе благодарил Милу за то, что и она это поняла. Что-то удивительное рождалось и расцветало в их молчании. Так невыносимо много времени прошло, и, наконец, Альберт случайно наткнулся на кого-то живого и подобного ему.
Река преградила им путь. Они остановились на набережной, глядя на течение.
"Неужели и это всё в итоге растворится и исчезнет?" - спросил самого себя Альберт, думая о том, что происходило сегодня.
- Всё пройдёт когда-нибудь, - нарушила молчание Мила.
Альберт вздрогнул от неожиданности, и она подхватила его руку. Поднялся сильный ветер. Деревья на другой стороне затрещали.
- Пойдём ко мне домой, - пригласил её Альберт.
На такси они доехали до дома Альберта. В квартире Мила быстро осмотрелась, а затем остановилась перед зеркалом.
- Ветер растрепал мои волосы, - сказала она, подавая Альберту расчёску.
Альберт принялся расчёсывать её, и смятение овладело им. Он понял, в какую глубокую зависимость от Милы угодил, и что от всей его жизни до этого момента не осталось и камня на камне. Альберт заметил, что Мила дрожит.
- Теперь всё надо начинать сначала. С чистого листа, - сказал он ей.
- Да. Всё разрушено. Не надо пытаться властвовать надо мной и соперничать. Я всё равно сильнее тебя, но я не хочу бессмысленной, глупой борьбы, - проговорила Мила.
Альберт кивнул в ответ.
- Я не стану манипулировать тобой и причинять тебе боль, но и ты не поступай так со мной. Думаю, ты понимаешь, - продолжила Мила.
- Ты можешь ничего не объяснять, - с улыбкой ответил Альберт.
Мила развернулась и обняла его.
- Я думала, что сойду с ума, когда ты вчера ушел, - прошептала она.
- А я чуть не задохнулся от отчаяния.
- Тогда почему ты ушел?
- Извини, - сказал Альберт и начал гладить её по спине.
- Ты музыкант?
- Почему ты так решила?
- На кровати лежит футляр для скрипки.
- Музыка была самым важным в жизни до сегодняшнего дня.
- Ты выступаешь в театре?
- Да. Ещё пишу музыку. На днях в театре оркестр в первый раз исполнял мою симфонию.
- Так ты тот самый Альберт? Мне в театре рассказывали про Альберта, который пишет необыкновенную музыку, но всех избегает. Я тогда подумала, что нам есть о чём поговорить с тем человеком.