Сикорский Кек Кекович : другие произведения.

"Бездельники!" 1 часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Новое лучше, чем хорошее

  
   Глава 1. Вечерние огни
  
   Запись из дневника Альберта.
   Осень иногда умеет выглядеть даже более жизнерадостной, чем весна. На днях я, наконец, пересёк лес и оказался в небольшой деревне со старыми деревянными домами. Улицы её выглядели так, словно на них очень долго ничего не менялось и не происходило. Меня встретили дым из печных труб и пара лежавших посреди дороги больших собак. Рядом с ними прошагал кот, но они лишь с безразличием посмотрели на него. Кот напомнил мне Фердинанда. У него тоже серая шерсть и круглая злая морда. И где, интересно, этот бедняга сейчас? Узнать бы, что с ним стало.
   Установившийся покой ощущался физически, витал в воздухе вместе с дымом. Затем из-за облаков показалось Солнце, и всё преобразилось. Да, осень умеет быть светлой и жизнерадостной.
   В таких деревнях обычно доживают свой век старики и никому ненужные пьяницы. Даже те, кто молод, обычно уже ничего хорошего не ждут. Здесь всё медленно умирает в окружении деревенского уюта. Всё стирается и превращается в серость, хотя почему-то именно от подобных мест ждёшь чего-то исключительного и наделяющего надеждой. Добравшись до таких отдалённых и позабытых уголков, ожидаешь найти тихое укромное место, где жизнь тайком набирается сил для очередного бунта. Но если я здесь, то, возможно, именно так и обстоит дело. Ведь я и есть жизнь. Я и есть бунт.
  
   Ян наблюдал за двумя девушками, сидящими за столиком в углу. Одна из них рыдала, спрятав лицо руками, другая пыталась утешить её. Через пять минут к девушкам присоединилась пара парней. Они начали успокаивать плачущую и о чём-то расспрашивать её. Ян усмехнулся, решив, что может пасть жертвой их пьяного рыцарства, поскольку причиной для рыданий стал именно он.
   Когда перед этим Ян вместе с другими празднующими возвращался за общий стол с просмотра фейерверков, то одна из знакомых девушек схватила его за рукав и попыталась затащить в туалет. Ян, однако же, этого не позволил и теперь наблюдал, как она рыдает из-за глупого конфуза за столиком в углу в окружении сочувствующих.
   Оскорбившаяся женщина обладает иллюзией достоинства. Вместе с иллюзией женской слабости они образуют опасный коктейль для наивных мужчин. Они могут по ошибке решить, что здесь требуется их защита и опека.
   Почти все собравшиеся выпили уже достаточно много алкоголя. Ян перестал ощущать на себе косые взгляды или же просто не обращал на них внимания, поскольку и сам выпил немало. Он не хотел посещать празднования по поводу выпуска из университета, а теперь и вовсе сожалел, что пришел сюда. За весь вечер он перекинулся со знакомыми лишь парой слов и ощущал себя бельмом в глазу. Всё вышло довольно скучно и унизительно. И рыдающую девушку ему стало жаль, но извиняться перед ней он не собирался.
   Закончившееся обучение на архитектора сейчас - после получения диплома - Ян окончательно считал пустой тратой времени. Когда он поступил учиться в университет, то не сомневался, что это что-нибудь ему даст, но с каждым годом учёбы всё больше разочаровывался. Теперь Ян не знал, чем ему заниматься дальше.
   Парни за столом с плачущей девушкой начали метать мстительные пьяные взгляды в сторону Яна. Он подмигнул им, откинулся на спинку кресла, ослабил галстук и расстегнул воротник - в помещении висела духота, пропахшая едой, вином и потом. Сомнительно, что они решатся подойти к нему и спровоцировать конфликт. Даже пьяными они должны отлично понимать, какие проблемы сулит им конфликт с Яном.
   В последнее время Яном всё больше овладевала растерянность из-за мысли, что любое дело, за которое он возьмётся, принесёт такое же разочарование, как и затея с университетом. Однако проблема коренилась в чём-то ином, а вовсе не в разочаровании учёбой. У Яна ко всему пропал интерес. Порой у него опускались руки и хотелось провалиться сквозь землю. Он ощущал себя зажатым в угол, хотя причин для этого не находил.
   Девушка прекратила плакать и уже хохотала над шутками одного из парней. Иногда Ян завидовал людям, способным так легко переключиться с одних эмоций на другие, хотя и подозревал, что в подобных эмоциях нет глубины и подлинных переживаний. Смех не означает, что человеку весело, а слёзы вовсе не служат признаком разочарования или горя. Они лишь часть публичного представления, и идут не изнутри человека, а обитают где-то за его пределами. Чужие эмоции. В итоге вся компания поднялась и двинулась к выходу. Парни без труда получили своё, не поднимая лишнего шума. Ян с облегчением вздохнул, поблагодарив их за развязку.
   Отец рекомендовал Яну не задерживаться долго на торжествах. Отец никогда не приказывал и ни к чему не принуждал Яна, а лишь советовал и рекомендовал; никогда не упрекал, если Ян наносил вред, поступая по-своему. Он оберегал Яна от собственного влияния. "Люди становятся глупыми, когда чужая воля подменяет их собственную", - порой повторял он Яну. И отец прекрасно понимал смысл своих слов. "Человек-власть", "деспот", "тиран", - так часто называли его журналисты в своих статьях. Отец Яна обладал большим влиянием и колоссальным капиталом и прекрасно умел их использовать.
   Утром Яну предстояло участвовать в благотворительной акции, организованной отцом. Ян осмотрелся вокруг, намереваясь отправиться домой. Кто-то из людей танцевал, кто-то сидел за столом и, обливаясь потом, громко рассказывал о своих планах на будущее. Духота стала ещё более густой. В памяти Яна неожиданно начали оживать пейзажи с кленового луга. Так они с отцом называли место, куда ездили отдыхать, когда Ян ещё был ребёнком. Кленовым они называли луг за то, что прямо посреди него стоял одинокий пышный клён. Высокие травы, река, лес с высокими соснами и мягким мхом словно выразительные сновидения проносились перед внутренним взором. Они вспыхивали как разожжённые алкоголем огни в затемнённом помещении зала. Ян отчётливо видел мельчайшие детали, ощущал свежесть и ароматы леса, осязал дух того места, хотя прошло уже около десяти лет с тех пор, как он посещал его в последний раз. По коже пробежал мороз, с лица пропало выражение презрения. Он поднялся и направился к выходу. "То, чего я действительно хочу. Нужно обязательно побывать там. Как можно быстрее", - решил Ян, думая о кленовом лугу.
   На улице его ждала короткая летняя ночь, подогреваемая красным призраком зари. Ян достал из кармана телефон, чтобы вызвать машину, но передумал. Ему захотелось немного пройтись по пустующим улицам.
   "Завтра меня ждёт трудный день", - размышлял он. На благотворительной акции в местном онкологическим центре предстояло встретиться с больными раком детьми. Ян представлял, какие тяжелые впечатления оставит встреча, но отказываться уже поздно. Он хотел понять, что до него хотел донести отец, предлагая участвовать в мероприятиях.
   А раз уж предстоит тяжелый день, то можно заодно сделать то, на что он никак не решался - объявить своей подруге Софии о расставании. Ян не знал, нужно ли верить слухам об её изменах, но для него представлялся отличный повод, чтобы порвать отношения. Когда они познакомились, то София казалась ласковым прекрасным ангелом, однако вскоре Ян увидел её настоящую. Нет, в душе она представляла собой вовсе не дьявола. Неплохо, если бы сложилось именно так. София оказалась скучной, глупой и вульгарной бабой. Её ничего не интересовало, кроме однообразных развлечений, алкоголя и наркотиков. Она очень быстро надоела Яну. Иногда он не понимал, как она выносит саму себя.
   "Следует встретиться с ней в людном месте и сказать, что мы расстаёмся. Так всё пройдёт быстрее и без глупых сцен", - планировал Ян. Затем он снова начал думать о встрече с детьми, но скоро надоедливые мысли, наконец, отступили. Ему нравилось шагать по безлюдному тротуару навстречу заре. Ян испытывал приятное чувство, ощущая землю под ногами, и ему не хотелось останавливаться. Так он дошел до окраины города. Далее начинались поля. С них доносилось звонкое птичье пенье, не смолкавшее даже по ночам. По краям полей темнел лес.
   "Дальше нельзя, - озадаченно подумал Ян, чувствуя невидимую границу перед собой. - Что случится, когда узнают, что ночью я шатался по полям за городом?" Впереди простиралась чужая среда, где его не должно быть. Отчаянный протест неожиданно обжег Яна. Мучившая теснота стала совсем невыносимой, и ноги сами пошли вперёд - в поля, где всё ярче разгорался костёр ночной зари. Прочь от презираемого города.
   До начала благотворительной акции оставался всего час. Ян быстро переоделся и спустился вниз. Ожидавший в прихожей отец раздражённо оглядел Яна с ног до головы.
   - Там будет много фотографов, - рассержено сказал он.
   - Я готов, - ответил Ян. - Ты сам видишь, что я трезв и нормально выгляжу.
   Они вышли из дома и направились в ожидавший их автомобиль.
   - Ты можешь объяснить, какого чёрта ты делал в этой глуши? - спросил отец, когда они уселись на заднее сиденье.
   Яну пришлось вызвать машину, когда он понял, что ушел слишком далеко от города и может не успеть на собрание. Отец, конечно, узнал у водителя, где он нашел Яна рано утром.
   - Мне как-то тесно, - решил открыться Ян. - После торжественных мероприятий захотелось прогуляться. Так я дошел до полей, что за городом, а затем решил пройтись по ним. Что в этом плохого?
   Отец хотел что-то возразить, но остановился. Злоба с его лица исчезла, уступив место усталости и тоске.
   - Остановите машину. Дальше мы дойдём, - через несколько минут потребовал он у водителя.
   - Прямо здесь? - спросил водитель.
   - Да.
   Отец и Ян выбрались из автомобиля и пошли по тротуару в сторону небольшого парка.
   - И что там?- спросил отец.
   - Где?
   - В полях, где ты блуждал ночью.
   Ян с интересом посмотрел на него и подумал, что и отец мучается от той же самой тесноты.
   - Там трава с росой. Обувь моментально промокает. Лес поблизости. Птицы. Много птиц. Они поют всю ночь. Воздух словно взрывается от их пения. Оно несётся буквально отовсюду. Ещё я нашел там небольшой пруд с лягушками. В общем, ничего особенного, но это был один из лучших моментов за несколько лет жизни. Там я не чувствовал тесноты.
   - Тесноты? - уточнил отец.
   - Может быть, это и не теснота. Что-то идёт не так. Что-то не так с этим городом и людьми или со мной. Я оказался в непонятном тупике.
   - Раньше я считал, что подобные впечатления гнетут меня из-за наступления старости, а сейчас ты в точности описал их.
   - Какие-то невидимые границы вокруг нас. Через них почему-то очень сложно переступить. Мы сами лишаем себя того, без чего жизнь теряет смысл. Мы даже и не замечаем их. Почему так получается?
   - Мы слишком быстро ко всему привыкли, потому что для нас доступно многое из того, о чём большинство людей может лишь мечтать. Мы пресытились, - сказал отец.
   Ян прикусил губу и пожал плечами.
   - Мне кажется, дело в чём-то другом. Всё гораздо сложнее. Не сомневаюсь, что то же самое гнетёт и простых людей, не обладающих предоставленными нам возможностями.
   Отец задумчиво кивнул. Беседа прервалась, и они какое-то время шагали молча.
   - Я собираюсь расстаться с Софией. Прямо сегодня, - посвятил Ян отца.
   - Ага, - с бесцеремонной усмешкой отозвался отец. - Я же тебе сразу говорил, что она тебе не пара. Давно уже следовало отвесить этой дуре пинка под зад.
   На миг перед Яном блеснула уверенность в том, что он на верном пути и обязательно найдёт выход. А когда есть уверенность, то трудности преодолеть гораздо проще. Ян с удовольствием рассматривал заливаемый солнечным светом парк. Они с отцом шагали между клёнами и липами, ещё свежими от весны. Утро выдалось не таким тяжелым, как он ожидал. Оставалось только перетерпеть встречу с пациентами.
   На набережной у старого причала часто прогуливались влюблённые парочки. Летними вечерами здесь всегда многолюдно. Ожидая Софию, Ян рассматривал отражения городских огней, скользящие по тёмной поверхности реки.
   День выдался очень жарким. Город разогрелся, как доменная печь, но к вечеру пришла прохлада. Жар оставлял стены домов, асфальт, автомобили.
   Из-за бессонной ночи и усталости всё выглядело расплывчатым, окутанным туманом, и только плывущие по воде огни казались настоящими, пронзительно реалистичными. Разноцветные осколки реального мира, случайно угодившие в затянувшееся сновидение. Далёкого, необычного, влекущего мира, такого же безмятежного и холодного, как и огни.
   - И что ты опять задумал? - раздался за спиной рассерженный голос.
   Ян развернулся и увидел Софию. Его в очередной раз удивило, как быстро мужчины привыкают к женской красоте. София обладала редкой красотой и привлекательностью, но сейчас Ян видел в ней только набившую оскомину обыденность.
   - Чего ты молчишь? - нервно спросила София.
   По телефону Ян предупредил её, что им нужно поговорить о разрыве отношений.
   - Мы расстаёмся, - спокойно сказал Ян.
   София нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
   - Ты окончательно спятил?! - крикнула она.
   На глазах у неё навернулись слёзы. Ян понял, что ошибся, когда решил, что в публичном месте София не закатит истерику.
   - Ты спишь с другими мужчинами, - негромко сказал он.
   - Ну и что?! Чего в этом такого?! - выпалила София.
   Ян с недоумением посмотрел ей в глаза. Как только его угораздило связаться с совершенно чужим человеком? У них с Софией не было ничего общего. Абсолютно бесполезно. Бесполезно что-то объяснять и пытаться найти общий язык. Она не понимает и не слышит его точно так же, как и он её.
   - Я знаю, что я скучный тип, поэтому ты и шлялась по другим мужикам. И я не собираюсь меняться и из кожи вон лезть, чтобы хоть как-нибудь развлечь тебя. Мне надоело. Но нашу проблему можно легко решить - с сегодняшнего дня мы не знаем друг друга. Можешь не устраивать концерты. Всё кончено. Извини, если обидел тебя, - холодно сказал Ян.
   София с ненавистью посмотрела на него, переваривая сказанное.
   - Ты не скучный. Ты - ненормальный. Тихий сумасшедший. Ты ещё наворотишь дел! Ты - инвалид! Мразь! - сорвалась на крик София.
   Ян усмехнулся и от смущения надул пузырь из жвачки. София вдруг подскочила к Яну и отвесила крепкую пощечину. Ян удивлённым взглядом проводил вылетевшую изо рта жвачку.
   - Неплохо, - заключил он. - Это единственное, что у тебя хорошо получилось за весь период нашего знакомства.
   София развернулась и быстро пошла прочь, громко всхлипывая.
   - Всё в порядке! Скорая не нужна! - предупредил Ян глазевшую на него компании из нескольких человек. Компания двинулись дальше по набережной, а Ян засунул руки в карманы и развернулся к реке.
   "Не очень хорошо получилось, - решил он. - И с Софией, и с той девушкой в банкетном зале. Они глупые, но не стоило обижать их. Мне следует вести себя по-другому, более тактично".
   Отражения на воде снова увлекли внимание. Спокойное протяжное эхо разноцветных огней и ещё что-то. Яну показалось, что он смутно видит какую-то сложную разгадку в выложенной на воде световой мозаике, и это поразило его. Не намёк на разгадку, а то, что он в ней так сильно нуждался.
   "Родина нуждается в тебе!" - гласил мобилизационный плакат. Ян посмотрел на бегущего в сторону огненного зарева солдата с широко раскрытым ртом и грустными героическими глазами. Политика мало интересовала Яна, но он знал про то, что скоро разгорится локальный вооруженный конфликт на территории соседней страны. Политики обещали, что не допустят участия в войне, однако на деле всё активнее готовились к нему. Отец рассказывал Яну о том, когда война начнётся, сколько она продлится и чем закончится. В основном, результат был известен заранее. Неизвестными оставались только мелочи. Ради них и требовалось убить тысячи людей, оказавшихся не в то время и не в том месте.
   В холле музейного центра плакат смотрелся глупо и неуместно, поэтому он и привлёк внимание Яна. Подобные плакаты сейчас пестрели по всему городу, но здесь он смотрелся лишним. Ян отметил, что содержимое плаката не вызывает ожидаемых авторами чувств. Враги находились не в той стороне, где разгорался пожар. Врагов Ян видел в дурно нарисованном угловатом уродливом солдате с бульдожьей челюстью, в тех, кто призывал идти убивать.
   Над тротуаром блуждал прохладный сухой ветер. Выйдя из музейного центра, Ян посмотрел на пасмурное небо и неспешно направился домой. Он вспомнил обстоятельства расставания с Софией. "И почему она меня назвала инвалидом?" - подумал он. София, конечно, ляпнула очередную глупость, но в каком-то смысле попала в цель. Его изоляция усиливалась, и невидимая стена, отделявшая от людей, росла всё выше и выше.
   От удивления он замер на месте, когда увидел на пустующей детской площадке совсем юную девушку, сидящую в инвалидной коляске. Ему показалось, что кто-то читает мысли в его голове. Девушка сидела к Яну спиной и не видела его. "Мы, пожалуй, могли бы найти общий язык. Мы могли бы поговорить", - решил он, набираясь решимости для того, чтобы подойти к ней.
   - Привет, - поздоровался он с девушкой.
   Для лета девушка была слишком тепло одета. Чрезмерно белая кожа контрастировала с красным цветом куртки, больше подходившей для зимних холодов.
   - Привет, - чуть искаженным голосом ответила она.
   В её глазах Ян заметил мольбу, словно она просила о пощаде.
   - Кажется, где-то тут рядом находится музей. Не подскажешь, как к нему пройти? - спросил Ян.
   - Чуть дальше. В той стороне, - девушка подняла руку и указала направление.
   - Ты бывала там?
   - Да.
   - Сейчас там должна проходить выставка древнегреческой живописи.
   - Мы ездили на неё с отцом.
   - Ты гуляешь одна?
   - Нет. Мама зачем-то отошла домой, - девушка указала на многоквартирный дом перед собой. - Скоро вернётся.
   - А друзья? У тебя есть друзья? - спросил Ян.
   - Нет.
   Ян задумался и посмотрел под ноги.
   - Хочешь дружить со мной? Мы могли бы стать друзьями, - предложил он.
   Девушка замешкалась, на её лице отразились страх и недоверие.
   - Нет, - ответила она.
   Ян смутился и снова опустил глаза, чувствуя, как им овладевает жгучий стыд. В этот момент к ним подошла женщина. Она зло посмотрела на Яна и, ничего не сказав, покатила коляску с девушкой в сторону дома.
   - Дебил, - зло выругал сам себя Ян.
   За ужином Ян рассказал отцу о том, что видел на выставке. Отца это не очень заинтересовало, он выглядел мрачным и отстранённым.
   - София назвала меня инвалидом, когда мы расставались, - переменил тему Ян.
   - Ну и что? - недоумевающее ответил отец.
   - Именно так я себя и ощущаю. Инвалидом. Я похож на психа? Что со мной не так?
   Отец поднял голову к Яну и усмехнулся.
   - Со стороны ты прекрасно смотришься. Не понимаю, о чём ты.
   Такой ответ разочаровал Яна.
   - Когда я возвращался с выставки, то встретил на детской площадке девушку в инвалидной коляске. Я подумал, что мы с ней хорошо поняли бы друг друга и решил познакомиться.
   - И как успехи? - с явным интересом спросил отец.
   - Ничего не вышло. Я только напугал девушку, а потом её увезла мать. Глупо и оскорбительно получилось.
   Отец откинулся на стуле и задумчиво насупился.
   - Да, пожалуй, это было ошибкой, - начал отец.- Я всегда надеялся, что ты рано или поздно продолжишь моё дело. Сейчас же я надеюсь, что ты не станешь таким, как я, и не пойдёшь по моему пути. В моей жизни наступило время, когда следует подводить итоги, и мне почему-то кажется, что я должен был жить иначе.
   Капитал, организации, влияние - они быстро исчезнут, когда я перестану вкладывать в них силы. Нельзя победить хаос, какой бы властью ты не обладал. Рано или поздно всё развалится и переродится во что-то иное. И что мне до них, когда я окажусь на кладбище? У меня в последний год появилось скверное ощущение, что большая часть моей жизни прошла впустую. Словно это и не жизнь, а изматывающее сновидение, в котором я наблюдал за самим собой со стороны.
   Но ты умеешь жить, у тебя есть эта редкая способность. Способность жить. Тебе не стоит отказываться и корить себя за неё, чтобы приспособиться к другим людям. И я бы хотел иметь её и совершать те же ошибки, что и ты, но моё время истекло. Тебе немного не хватает уверенности, но со временем этот недостаток сам по себе пройдёт. Оставайся собой, поступай, как считаешь нужным, и не слушай чужих советов, если они тебе не по душе.
   Яна удивила такая речь, удивили мысли отца о смерти. Ему показалось, что отец заранее подготовил её и что-то недоговаривает, но затем его начала гложить память. Призрак из прошлого настойчиво стучался в дверь, и Ян вспомнил. Вспомнил, кто ещё говорил ему: "Не становись таким, как я"; вспомнил подстреленного грабителя, умершего на полу их дома.
   Глава 2. Эхо
  
   Ян являлся средним ребенком в семье. Старшего брата звали Артуром, младшую сестру - Луизой.
   В ряду наиболее ярких стояло воспоминание о том, как Ян и Луиза забирались на мансарду и подолгу смотрели на далекую дорогу, убегавшую за зеленые невысокие холмы, убаюканные мягким теплом солнца. Когда на дороге виднелся автомобиль, то они вместе придумывали то место, куда он ехал. Воображение рисовало им простой, но удивительный и светлый мир, спрятанный за холмами. Он излучал веселое сияние, от которого белел горизонт, и дышал на них кисло-сладким ароматом стоящей поблизости яблони, согнувшейся под тяжестью плодов. Оба ребенка тогда были уверены, что и сами отправятся в тот большой и радостный мир, где и для них припасено немало интересного. Тогда на пустой мансарде, где стояло лишь старое позабытое пианино, хрустальный шар судьбы особенно ярко вспыхивал от разноцветных зарниц фантазий и нетерпеливых надежд, прерывающихся лишь на ночной стрекот кузнечиков и прохладу, росой опускавшуюся на замершие в ожидании осени астры. Где-то рядом блуждала и ночь.
   Перемены начались с того дня, когда незнакомый человек пришел к ним домой и спросил каждого из детей, с кем бы он хотел остаться после развода. Артур и Луиза сказали, что с матерью, а Ян ответил, что с отцом. Затем был долгий и сложный судебный процесс. После него их дом опустел. Ян остался один с отцом, и это вызывало неоднозначные чувства. С одной стороны он был расстроен из-за того, что их с Луизой разлучили, хотя они и пообещали друг другу как можно чаще видеться. С другой стороны, он испытывал облегчение, что теперь в общении с матерью и старшим братом не будет необходимости. В этих отношениях царило странное равнодушие.
   С матерью Ян видел редко. Она очень часто пребывала в разъездах. Стыд беспокоил его как за то, что он не испытывал к ней привязанности, так и за то, что ему приходилось их изображать в моменты редких встреч. Когда Ян уже повзрослел, то иногда удивлялся тому, что его вообще могло что-то связывать с этой глупой и заносчивой женщиной. Помимо равнодушия здесь присутствовала еще и слегка ироничная горечь.
   Брата и сестру такие мысли, казалось, не волновали. Брат недалеко ушел от матери и уже в юном возрасте предпочёл развлечения всему остальному. Ян этого не понимал, и со стороны вращение карусели забав казалось ему утомительным и однообразным. Сестра же не задумывалась о неприятных вещах. Их для неё не существовало.
   После развода конфликт отца и матери не прекращался еще три года, и его последствия больше всего ранили именно Яна. Как-то раз перед Рождеством он в одиночестве наряжал домашнюю елку, когда в дверь позвонили. С удивлением Ян увидел перед собой мать, когда открыл дверь. Она была сильно пьяна, а опухшее багровое лицо и красные глаза делали ее когда-то красивую внешность безобразной и отталкивающей.
   - Позови отца, - высокомерно сказала она после секундного замешательства.
   - Его нет и долго не будет, - ответил Ян, надеясь, что на этом их общение завершится.
   - Ян, почему ты сказал, что хочешь остаться с отцом, а не со мной? - в её озлобленном лице появилось что-то рыбье.
   - Не знаю, - смущённо ответил Ян. Ему хотелось, чтобы сейчас мать со стороны увидела, насколько отвратительно она выглядела, тогда бы у неё не возникало вопросов.
   - А я знаю. Ты просто предатель. У таких, как ты, в жизни не бывает ничего хорошего. Понял? Ты предатель и ничтожество...
   Ян захлопнул дверь перед ней. Снаружи доносились истеричные ругательства. Ян выключил свет, а после побежал на второй этаж и закрылся в своей комнате.
   Безмятежный сад детства впервые изуродовала ненависть. С малых лет зная, что окружающий мир клокочет от переполняющих его ненависти и злобы, каждый раз совершаешь открытие, когда неожиданно понимаешь, что и именно тебя тоже кто-то ненавидит от всей души. Именно тебе кто-то желает зла, хотя ты можешь даже и не догадываться об этом. Кто-то хотел бы видеть, как ты страдаешь, пусть ты и не сделал ничего плохого. Яна сжигали обида и отвращение к матери и самому себе.
   Ян долго сидел в своей комнате и ждал, когда раздастся звук машины отца, но он задерживался. Стрелки часов приближались к восьми вечера, на улице давно стемнело, и Ян решил посмотреть, ушла ли мать. Он подошел к ведущей вниз лестнице и ощутил поднимающийся снизу страх темноты, после чего вернулся в свою комнату, открыл окно и слегка высунулся, чтобы рассмотреть входную дверь. Холодный ветер ворвался в комнату и побежал по полу и стенам. Внизу никого не оказалось. Улица перед домом пустовала, только вдалеке виднелось, как на катке катаются несколько детей. Оттуда же доносилась музыка. "Вальс цветов", - вспомнил Ян, и увидел, как прямо перед ним пролетела большая снежинка. Затем еще и еще одна, все больше крупных хлопьев медленно опускалось на сугробы, крыши домов и кроны деревьев. Легкость и свежесть наполнили воздух. Сквозняк принялся шелестеть бумагами на столе и скинул с него карандаш, графитовый стержень которого сломался от падения. Еще пару минут назад терзаемый обидой и страхом ребенок сейчас с нарастающей радостью наблюдал за тем, как в свете уличных фонарей парил снежный пух. От обиды не осталось и следа, теперь стало спокойно и весело. Предчувствие чего-то хорошего, вдохновленное музыкой и снегопадом, согревали детское сердце. Поэтичный дух зимнего вечера всегда застает врасплох.
   Об этом конфликте Ян никому не рассказывал. Все это казалось слишком унизительным и невероятным. Мать тоже никому не рассказывала. Через пару месяцев она начала лечиться от алкоголизма. Возможно, она и вовсе не помнила о произошедшем.
  
   Яну нравилось учиться в школе. Нравилось, что учеба шла хорошо, что его уважали не только за влиятельного отца, но и за личные качества. Еще ему нравилась тишина во время сложных контрольных и экзаменов. Он любил в такие моменты оторваться от задания и кинуть взгляд поверх голов, а затем посмотреть в большое школьное окно, где над лиственницами сияло глубокое, умиротворенное небо. Иногда на нем белели полосы, оставленные самолетами. Конечно же, они все летели в те сказочные счастливые города, когда-то придуманные Яном и Луизой. Так сложилось единственное представление о будущем. Где-то Яна уже ждал один из прекрасных городов. Только он не связывал личное будущее с продолжением отцовского дела, хотя его и прочили в продолжатели.
   Отец тоже не настаивал на этом, он говорил Яну о том, что тот должен сам выбирать для себя судьбу. Будучи властным и порой тираничным человеком, в отношениях с сыном он становился очень деликатным и не позволял себе навязывать что-либо. Когда у них происходили конфликты по поводу поведения Яна, то отец просто высказывал свое мнение и пояснял, почему он считает его верным, но решение всегда оставлял за сыном. Если Ян ошибался в выборе и понимал, что отец оказался прав, то это и являлось лучшим поводом для признания его авторитета и опыта.
   Теперь они общались больше, чем раньше. Летом на выходных они часто уезжали с ночевкой в стоящий в лесу охотничий домик. Он стоял на берегу реки, где сутками отец и Ян вместе рыбачили и охотились. Ян вспоминал только с воодушевлением, и всегда ждал, когда они уедут снова, чтобы на берегу реки в очередной раз увидеть, как все вокруг переполнено жизнью, и сходить к одинокому старому клену, красовавшемуся посреди небольшого луга.
   Но более всего он ждал момент заката, когда солнечный свет ложился на высокую стену соснового леса, и стволы раскрашивались в яркий красный цвет. Уходя вглубь леса, свет терял силу и приобретал выраженные линии и насыщенный оттенок. Тающие кляксы света, расплесканные по лесной мгле, навевали воспоминания о том, чего Ян еще не знал. Воспоминания походили на позабытый сон, когда чувствуешь оставшиеся после него яркие впечатления, но не можешь вспомнить его содержание. Сознание скользит по ним, но не может ухватить. Так они вываливались из памяти, словно драгоценные камни из рук, оставляя после себя невесомую завороженную грусть.
   Яну как раз исполнилось пятнадцать лет, когда они с отцом в очередной раз поехали к кленовой лужайке. На дорогу уходило около часа и уже в пути их застал дождь. Под вечер погода совсем испортилась, и около полуночи раздался грохот на крыше охотничьего домика. Порыв ветра сорвал часть покрытия, после чего с потолка начала капать вода.
   - Наш корабль идет ко дну, - спокойно произнес отец, направив луч фонарика на потолок.
   - Пора эвакуироваться, - ответил Ян без энтузиазма. В такую беспокойную ночь жутко даже выходить на улицу.
   - Надеюсь, дорогу не перегородило упавшим деревом, иначе придется возвращаться сюда и ждать до утра.
   Они быстро собрались и побежали в машину. До дома они добрались без проблем, и ветер уже начал стихать. В пути Ян с интересом рассматривал ночной город, он казался ему совершенно незнакомым и чужим. Пожалуй, именно пасмурный вид безлюдных улиц и послужил обложкой для нового этапа жизни, начинавшегося прямо сейчас. Светлый город мечты начал отдаляться и растворяться в тяжелом от сырости мраке, угрюмо выглядывающем из встревоженных закоулков.
   Автомобиль остановился рядом с домом. Отец захватил охотничье ружьё, и они с Яном пошли в дом, но перед дверью отец с недоумением остановился. Замок на ней был выломан, а дверь чуть приоткрыта.
   - Кто-то побывал у нас дома. Подожди здесь, Ян, на всякий случай, - отец быстро расчехлил карабин и зарядил его.
   Ян остался стоять у двери, а отец вошел в дом. Через пару минут в доме послышались шум и сразу за ним выстрелы. Ян заглянул внутрь и увидел, как отец вышел из своей спальни и направился к телефону.
   - Что произошло? - Спросил он у отца.
   Отец растерянно посмотрел на него, но в этот момент ответили на его звонок.
   - В моем доме находится тяжело раненный человек. Я ранил его из охотничьего ружья. Мой адрес...
   Любопытство победило, Ян пошел к спальне и заглянул внутрь. На полу лежал окровавленный мужчина с сжатым в ладони ножом. Он выглядел как жуткий хищный зверь, угодивший в капкан. В перекошенном от боли и страха лице присутствовало что-то нечеловеческое и отталкивающее, но по-настоящему пугало его надрывное, отчаянное дыхание. Ян пожалел, что пришел сюда и хотел уйти, когда услышал, что мужчина пытается что-то говорить.
   - Что? Я не понял, что вы сказали, - нерешительно спросил Ян.
   - Не бойся, - с большим трудом прохрипел он. - Я тут вам испачкал пол.
   Ян понял, но хотел переспросить, от чего сдержался, видя, с каким трудом ему даются слова. Такой несуразной и жалкой казалась эта забота об испачканном кровью поле.
   - Скоро приедут медики, - сказал он, чтобы успокоить мужчину.
   Тот ничего не ответил. Глаза его уставились в пустоту, а лицо стало более расслабленным. Через несколько секунд мужчина снова начал пытаться говорить. Речь стала нечленораздельной, из-за чего он остановился, но затем, собравшись с силами, ясно сказал:
   - Парень, не становись таким, как я.
   Ян с удивлением присмотрелся к лицу раненного, увидев исчезающую гримасу боли. Затем комнату наполнили звуки разбивающегося о стекло дождя и тикающих на стене часов. В комнате повисло мутное облако смерти. От нее исходил пронизывающий холод, заставивший все вещи перед глазами уменьшиться и стать тусклыми и незначительными. Все казалось чужим, отталкивающим и бесцветным.
   - Тебе не следовало приходить сюда, - раздался позади голос отца.
   - Кажется, он умер.
   Издалека уже доносился нарастающий вой сирены. Его увертюра смерти билась о стены, словно выброшенная на берег рыба, переполняя пространство напряжением.
   Ян считал, что он стал участником трагедии, носил на себе ее печать. Он последним разговаривал с умершим человеком, оказавшимся отчаянным подонком. Его уже давно разыскивала полиция. Ян никому не рассказывал о произошедшем разговоре. У него появилась ещё одна тайна.
   Жизнь быстро вернулась к норме, но Ян так и не пришел в себя. Все валилось из рук, и ничего не ладилось. Он не мог ни на чем сосредоточиться и понять беспокоившие его чувства. По ночам сводил с ума страх темноты, и снились кошмары. В них почти всегда присутствовал убитый отцом преступник. Чаще всего снились похороны, где он оживал и начинал колотиться в гробу и кричать, но его все равно закапывали. Иногда Яну снилось, как он бродил по большому полю и находил могилу преступника. Из-под земли доносился его голос - он просил принести шоколадных конфет. Такие сны становились настоящей мукой, все внутри холодело от ужаса. Ян вскакивал с кровати, включал свет и больше не пытался заснуть. К счастью, отец не стал дожидаться, пока все пройдет само собой, и отвел его к психотерапевту.
  
   Наступила осень. Летом Ян снова побывал в знакомом поле, но уже не нашел там ничего, кроме разочарования. То, что воодушевило его в ту ночь, куда-то ушло. В начале осени, когда город обезлюдел из-за дождей и холодов, он увлёкся изучением городских улиц. В любом городе найдутся богом забытые улицы, неизвестные даже старожилам. В пасмурную погоду вероятность того, что к тебе привяжется какой-нибудь ненормальный человек, очень сильно уменьшается. Когда начинал моросить дождь, Ян, накинув дождевик, отправлялся в старые кварталы на краю города, где жили никому ненужные люди.
   По металлическому каркасу будущего здания стекали капли воды, подгоняемые тряской от товарного поезда. Уползая прочь от города, локомотив тащил за собой пару десятков цистерн. За железной дорогой располагался большой завод. Из его труб поднимался дым, смешиваясь с угрюмыми дождливыми сумерками. Проехавшие в сторону завода грузовики обдали Яна облаком выхлопных газов. Он решил, что зашел достаточно далеко, и уже пора возвращаться.
   На другой стороне улицы он нагнал одетого не по погоде прохожего. На нём висели одетая задом наперёд майка с небольшим выцветшим пятном крови и грязные джинсы. Ян задержал дыхание и поспешил обогнать попутчика, потому что от него воняло, но тот вдруг окликнул его.
   - О, привет, Ян. Чего тут делаешь? - послышался знакомый голос.
   Ян остановился и посмотрел на прохожего. Артура с трудом можно было узнать. Он выглядел как старик.
   - Привет, - подавляя отвращение, ответил Ян.
   - Лет пять тебя не видел. Чего-то ты похудел, - с насмешкой заявил Артур.
   Ян пожал плечами и подумал, что именно от Артура такое замечание неуместно. Артур походил на скелет, при этом его лицо опухло и заплыло жиром. Вены в локтях покрывали следы от уколов, голова почти облысела, а во рту темнели гнилые зубы.
   - Извини, я спешу, - сказал Ян и развернулся, чтобы уйти.
   - Слушай, у тебя нет мелочи?
   Не веря своим ушам, Ян снова окинул взглядом Артура. На секунду показалось, что он просто обознался. Ян не любил Артура, но его безобразный вид сильно подавлял.
   - Нет денег. У меня карточка.
   - Пойдём до магазина сходим. Тут рядом. Там банкомат.
   - У меня нет времени, - времени у Яна хватало, но ему хотелось поскорее отвязаться от брата.
   За спиной ещё долго слышался брюзжащий голос. Артур с ненавистью выкрикивал ругательства. Всё вокруг давно пребывало в тяжелом упадке, но Ян заметил его только сейчас. Впервые в жизни им овладело тяжёлое предчувствие краха, но проблема заключалась вовсе не в Артуре.
   Вечером за ужином он рассказал отцу о том, что видел Артура.
   - Мы его уже месяц разыскиваем. Хочу отправить его в клинику для наркоманов. Луиза уже там дожидается его, - говорил отец.
   - Я знаю. Ты не даёшь им денег? Он просил у меня мелочь.
   - Даю, но не понимаю, куда они их девают. Они умудрились залезть в долги. Ко мне уже давно обращаются кредиторы и предлагают погасить долги Артура.
   - И ты соглашаешься?
   - Покрываю долг, чтобы кто-нибудь не убил его, но не полностью, чтобы никто больше не связывался с ним.
   - Он кошмарно выглядит. Похож на больную бродячую собаку. Жутко видеть его таким. Вот Луизу по-настоящему жаль, хотя раз уж и она теперь тоже овощ...
   Беседа давалась отцу тяжело. Ян давно считал, что отца уже не связывают какие-либо чувства с Луизой и Артуром, однако, глядя на его помрачневшее лицо, он понял, что ошибался.
   - Ему и Луизе, вероятно, уже не вернуться к нормальной жизни. И просто бросить я их не могу. Покажи завтра охраннику, где видел его. Может, нам удастся его выловить, - заключил отец.
   Поймать Артура не удалось. Через две недели в трущобах нашли его труп. После расставания с Софией Ян вернулся в дом отца, а теперь из-за предстоящих похорон он собирался поселиться на несколько дней в гостинице. Ян не желал видеть многочисленных родственников и незнакомых людей на панихиде. Артур давно стал обычным чужаком, и Ян не испытывал горя из-за его кончины, поэтому выслушивать соболезнования и делать скорбный вид было для него невыносимо.
   На похороны Ян тоже не пришел, что стало поводом для язвительных заметок в газетах. Но всё же изображать горе, когда его не испытываешь, более неприлично, чем стать жертвой злословия.
  
   Главного партнёра отца и его заместителя звали Кэндзи. Он ещё в молодости уехал из Японии, где и родился. Кэндзи прозвали "лисом" не только из-за того, что во внешности его присутствовало что-то лисье, но и из-за необычайной изворотливости и расчетливости в делах. За ним прочно закрепилась репутация скрытного злого гения. В бизнесе он нередко проявлял жесткость и цинизм, если того требовал результат.
   К деньгам Кэндзи относился с иронией и снисходительностью. Ему и его внукам-двойняшкам уже давно не грозила бедность. Построение схем, развитие и власть увлекали его сами по себе.
   Кэндзи очень молодо выглядел для своих пятидесяти лет. Он мало улыбался, но ироничное выражение лица обычно говорило о том, что его забавляет всё происходящее, но особо не трогает.
   Однако, что касается отношений с близкими людьми, то вряд ли получилось бы отыскать более верного и надежного человека. Отец доверял ему настолько, что позволял Яну, когда тот был ещё ребёнком, путешествовать вместе с Кэндзи, его женой и дочерью.
   Наиболее отчётливо запомнились поездки в Японию. Кэндзи родился в небольшой живописной деревне на берегу океана. В ней они жили во время отпуска. По утрам Кэндзи, его дочь и Ян пешком отправлялись в дорогу, чтобы взойти на гору. Обычно путь занимал немало времени из-за рыбаков. Узнав Кэндзи, они стремились обменяться с ним парой слов. Он вёл себя с ними очень уважительно и не отказывал в общении. Вряд ли катящиеся на велосипедах или идущие пешком старики, знавшие Кэндзи с пелёнок, догадывались о том, каким влиянием он теперь обладает. Сам Кэндзи старательно скрывал это.
   - Вот этому человеку вчера исполнилось сто два года, - как-то раз указал Кэндзи Яну на одного из идущих к морю рыбаков.
   Они шли на гору, чтобы увидеть "благополучие". Взобравшись на самый верх, они оборачивались к океану.
   - Вот это и есть благополучие, - Кэндзи провёл рукой, указывая на океан и небо, когда они пришли сюда в первый раз. - Если бы не оно, то у меня ничего не сложилось бы. Без благополучия ничего не получается, как ни старайся.
   Каждая деталь учила почтению и безмятежности. Ян видел не просто красивый пейзаж. Море, горизонт, сонные небольшие лодки, чистое безмятежное небо, пасущееся у подножья горы семейство коз и Солнце обладали невыразимым своеобразием. Ян видел нечто живое, единое, величественное, наполненное светлой утренней энергией.
   И каждое утро они отправлялись на гору, чтобы увидеть благополучие. Ян вспоминал те времена с благодарностью. Теперь от них сохранился лишь привезённый из Японии камень с иероглифом, значившим "благополучие".
   Ян искренне радовался тем редким в нынешнее время моментам, когда удавалось встретиться с Кэндзи, но не в этот раз. В последний день января днём Кэндзи позвонил ему и попросил встретиться вечером.
   Зима выдалась необыкновенно тёплой. Снегопады часто сменялись дождями, и повсюду на улице лежала снежная слякоть, из-за чего Ян забросил свои прогулки. Настроение его стало ещё мрачнее.
   Он размышлял над предстоящей встречей. Судя по всему, предстоял серьёзный разговор. Яна смущало, что Кэндзи собирается говорить о делах в отсутствии отца. Отец уехал из страны и намеревался вернуться лишь через неделю. Не зная, к чему склониться, Ян поначалу предположил, что речь пойдёт о махинациях за спиной отца, но затем всё-таки решил, что Кэндзи вряд ли способен на предательство.
   В половине восьмого, как и договаривались, Кэндзи приехал домой к Яну. Ян никогда не видел Кэндзи уставшим, но сегодня он выглядел именно так. В руках он держал большой запечатанный конверт.
   - Привет, Кэндзи. Хочешь чаю? - поприветствовал его Ян.
   - Привет, Ян. Я буквально на десять минут.
   Они прошли в библиотеку, служившую отцу кабинетом, и уселись за стол.
   - Неприятно, что мне приходится сообщать тебе об этом, - начал разговор Кэндзи, пододвигая к Яну конверт, - но твой отец хотел, чтобы именно я поговорил с тобой. Он мёртв. Сегодня днём он совершил эвтаназию.
   Ян опустил глаза к конверту, не прикасаясь к нему, и пожал плечами. Если Кэндзи сказал о том, что отца уже нет в живых, значит, так оно и было, но Ян не почувствовал ничего - ни удивления, ни горя, ни страха. Но это вовсе не безразличие. Ян вдруг осознал, что уже давно сломлен и ни во что не верит. Что-то с ним не так. Он даже и не мог вспомнить, в какой момент тяжелая подавленность незаметно овладела им и вытеснила всё эмоции. Ян чувствовал себя сгоревшей спичкой. Ему захотелось остаться одному.
   - Зачем? - единственное, что спросил он.
   - Он неизлечимо болен. Был неизлечимо болен. Времени ему отводили совсем немного и он решил не затягивать.
   - А почему он сам не сказал мне?
   - Решил, что так для тебя всё пройдёт легче. И для него. Я, если не считать врача, единственный знал обо всём, но он мне запретил рассказывать. Опасался, что ты начнёшь отговаривать его. Так всё прошло бы гораздо тяжелее.
   - И что теперь делать?
   - Всё зависит от тебя. Всё, что у него имелось, он завещал тебе. Мы заранее обо всём позаботились. Никаких проблем не возникнет. Ты всегда можешь рассчитывать на меня.
   - Плохо, что от меня так много зависит. Я сейчас не очень хорошо себя чувствую, - признался Ян.
   - Скоро всё наладится. В конверте письмо и бумаги. Он просил передать их тебе. Завтра утром я заеду к тебе, и мы обсудим похороны и остальные детали. Нас ждёт несколько трудных дней.
   - Пожалуй, так. Спасибо за помощь, Кэндзи. Это странно, конечно, но сейчас мне больше не на кого положиться.
  
   Ян пытался собраться с мыслями, но ничего не получалось. Часы показывали уже два ночи, когда Яну казалось, что ещё нет и одиннадцати вечера. Стены начали давить на него, воздух, казалось, стал густым и застревал где-то в горле. Ян неосознанно оттягивал воротник свитера, пытаясь избавиться от удушья. Не вытерпев, он оделся и вышел из дома.
   На улице моросил мелкий дождь. Редкие порывы ветра сдували с голых крон деревьев снопы крупных капель. Они громко разбивались о тротуарную плитку. Ян медленно шагал, рассматривая отражения фонарей на мокром асфальте пустующей дороги. Фальшивый безжизненный мир, удерживающий его в заложниках, вновь пронзали миражи ночных огней из иной реальности. На миг Яну стало легче, он ясно ощутил поразительную обнадёживающую новизну той сверхреальности, но всё тут же пропало. За спиной послышался вой сирен, и через несколько секунд мимо промчались две пожарных машины. Красные отблески маячков проскользили по стволам деревьев, растревожив мглу парка. Впереди виднелось зарево пожара. Город охватила лихорадка.
   Незнакомые люди и многочисленные родственники ошеломляли Яна. Они что-то говорили, обнимали, целовали его. С таким же успехом они могли разговаривать и обниматься со статуей, но всё же Яна задевало то, что они нарушали его личное пространство. Лишь мать вывела его из оцепенения. Она разговаривала с ним словно близкая подруга. "Неужели она всё забыла?" - с удивлением задавался вопросом Ян. Часто бесстыдство и близорукую тупость ошибочно принимают за доброту и чистосердечие. Внутри Яна начал разгораться звериный гнев, ему захотелось придушить мать, но тут в доме загремел голос нового гостя.
   Предки отца происходили из Шотландии. О некоторых из них сохранились мрачноватые упоминания в истории, как об удачливых флибустьерах. Во времена колонизации Америки они промышляли в Атлантике и прославились грандиозным грабежом. По сей день в Шотландии проживало большое количество ближних и дальних родственников. Крупный, весёлый, басистый, чуть грубоватый и всегда энергичный дядя Яна по имени Юэн как раз только что прилетел оттуда. Его сопровождала жена, брат и два племянника.
   От дяди пахло спиртным. Во время перелёта он не терял времени даром. Дядя сказал пару слов соболезнования, похлопал Яна по плечу и пробежался глазами вокруг.
   - Где у вас тут можно сделать привал? Хочу вздремнуть пару часов.
   Вечером Яна проснулся от громких песен внизу.
   Посреди гостиной в ряд стояли несколько столов. Перед ними сидела уже довольно сильно пьяная компания. Большую часть людей Ян видел впервые. С первого взгляда стало ясно, что здесь всем заправляет дядя Юэн. Он сидел в центре, оперевшись на рыжего племенника с одной стороны и уже почти спящего брата - с другой, и пел громче всех. Его лицо раскраснелось от веселья и спиртного. Всех сидящих за столом охватило веселье.
   Поначалу Ян разозлился, но, увидев, что в пьяной поющей компании не осталось и намёка на изматывающую похоронную скорбь, чуть расслабился.
   - Присоединяйся к нам, Ян! Чувствуй себя как дома! - сострил Юэн, прервав пение.
   Ян не испытывал любви к алкоголю, особенно крепкому, но сейчас ему хотелось отключиться и забыть обо всём. Дядя Юэн устроился рядом и подливал в его бокал виски, привезённое с собой.
   - Мы привезли тебе превосходный подарок! - басил Юэн.
   Довольно быстро Ян опьянел и начал молоть чепуху. Юэн пригласил Яна в гости в Шотландию, и Ян согласился и даже предложил отправиться прямо сейчас, однако Юэн напомнил, что утром им предстоит побывать на погребении его отца. Тогда Ян предложил выпить ещё. Он осознавал, что его за это ждёт расплата, но возможность избавиться от уныния и навязчивых мыслей оказалась более ценной. Ян представлял, как они вместе с Юэном пойдут по стопам предков и станут грабить испанские корабли в Атлантическом океане. Он поделился затеей с дядей, и тот не раздумывая согласился участвовать в предприятии. А раз уж они решили стать пропащими пиратами, то ни к чему жалеть себя и думать о завтрашнем дне. Откуда-то взялась шумная волынка, окончательно лишившая Яна рассудка.
   Затем Яна кто-то долго тормошил и одевал. Среди серых лиц промелькнуло лицо Кэндзи, и Яна хлестнул стыд. Его куда-то везли, снова будили, вытаскивали из машины под невыносимо холодный моросящий дождь, потом могучий дядя Юэн чуть ли не на себе волочил его. Ян немного пришёл в себя только из-за того, что его начало тошнить. Впереди стоял гроб с телом отца, вокруг замерли толпа влиятельных богатых людей в дорогих траурных костюмах и стоявший особняком священник. Они молча наблюдали за тем, как Яна рвёт на землю перед гробом.
   Юэн с хохотом потащил его из толпы в сторону машин. По пути Ян думал о том, что больше никогда не выйдет из дома, никого не пустит к себе и не станет ни с кем разговаривать, а ещё прекратит читать журналы, смотреть телевизор, пользоваться компьютером и телефоном. Когда он выспится, то обязательно выгонит из своего дома всех гостей, закроется и отключит электричество. Что может быть лучше жизни затворника? К чему бессмысленные хлопоты, пустые разговоры и никогда не кончающиеся мнения идиотов? Пошло оно всё к чёрту.
   Глава 3. Пытка утром
  
   Прошло несколько месяцев со времени похорон. Незамеченная зима, снаружи льнувшая к стенам и окнам, уже подходила к концу.
   Ян, как и намеревался, отключил электричество в доме и не отвечал на телефонные звонки. Он разговаривал только с Кэндзи, но японец не слишком донимал Яна, понимая его состояние. Ян долго не мог переварить унижение, не мог представить себя лишённым достоинства. Никогда с ним не случалось подобного, но угнетающие воспоминания и размышления о дне похорон в итоге отступили. Пожар унижения угас, после чего вернулись безнадёжная молчаливая депрессия и отчаяние.
   Днём в дверь часто стучали, иногда перед окнами возникали тени людей. Стук в дверь вселял непонятную тревогу. Ян не мог пошевелиться до тех пор, пока всё не стихало. Откроешь и дневной свет ослепит, собьёт с ног, лишит последних сил. А что говорить людям? Ян не сможет и слова выдавить из себя. Никакие усилия не заставят его говорить. Да и о чём говорить? Если бы действительно нашлось что-нибудь важное, то Кэндзи позвонил бы.
   Он ждал наступления ночи. Ждал, пока всё это исчезнет, утонет во мгле. Тогда приходили редкие хорошие воспоминания. Они возвращали его к жизни на пару коротких часов. Ему грезился полуденный простор над кленовым лугом, сверкающим от ярких весенних красок. Он вспоминал благополучие над океаном и вечерние огни, скользившие по поверхности спящей реки. Откуда доносился этот вечерний мотив? Он мечтал раствориться в нём. Раствориться в невесомости электрического освещения, в прохладном вечере, лёгким тёмным пером парящем по пустынным улицам.
   Но наступало утро, и следовала расплата. Изнуряющая серость наваливалась на него, душила, изматывала. Свет заполнял комнаты подобно серой пене. Она забивалась в уши, глаза, рот. Ян не мог видеть и слышать, ему становилось тяжело дышать. В это время им полностью овладевала ненависть. Она сжигала любой образ, принесённый мыслью, любое воспоминание. Ян возненавидел всех знакомых людей. Ему хотелось стереть в порошок всё, что он когда-либо видел. Затем приходило осознание того, что причина происходивших с ним бед, только в нём, и обвинять он может только самого себя. Тогда ненасытное ожесточённое пламя обращалось к нему. Он сгорал в костре ненависти без всякой надежды на спасение. Ян не хотел спасения. Поглощавшее его безумие приносило необъяснимое удовольствие. Он хотел сгореть дотла. Чтобы ветер после развеял кучу пепла. Чтобы не осталось ничего. Это доводило его до полного бессилия. Ян подолгу смотрел в потолок и не мог пошевелиться.
   Ледяная тревога раздирала рассудок. Часами он лежал, обмотав голову одеялом, и ждал, пока это всё прекратится. Яну мучительно хотелось спать, но не мог заснуть. Иногда он проваливался в сон, но и сквозь него просвечивал тоскливый обескровленный день. Ему снился один и тот же сон. Он видел в нём тень отца, стоящего перед окном. Он стучался и требовал впустить, но Ян не решался пускать в дом мертвеца. Стук стихал, но теперь звуки доносились из спальни. Его отец уже находился там. Он беспомощно извивался на полу, на том самом месте, где когда-то умер подстреленный им вор. Его тело больше напоминало обмотанные в лохмотья тело древней рептилии, чем человека. На обезображенном сером лице белели безумные глаза. От увиденного Яна парализовал колючий ужас. Отец что-то пытался сказать, вместо этого раздавались злые хриплые стоны. Но и их можно было понять. Отец требовал дать ему шоколадных конфет.
   Ян выныривал из сна как задыхающийся человек выныривает из воды. Жадный вдох, растерянный взгляд по сторонам. Всего лишь дурной сон. Напряжение и страх первых секунд стремительно отступают, но за ними медленно возвращаются тревога и бессилие. Он снова вернулся в невыносимый тягучий день. Реальность не так страшна, как сон, но от неё никуда не деться. От нарастающего отчаяния начинала кружиться голова. Яну хотелось вырваться из собственного тела. Вынырнуть из него, как из мучительного кошмара.
   Так повторялось день за днём. Ян чувствовал себя выброшенной на берег медузой, поджариваемую солнечными лучами. Вещи растворялись в бесцветной пелене, реальность утратила всякое значение. Ян боялся думать о будущем, но точно знал, что никогда не выйдет на улицу и не впустит никого к себе. Он забаррикадировал вход в дом, поставив перед ним шкаф. В этом отсутствовал какой-либо смысл, но ему казалось, что так он будет чувствовать себя спокойнее, чего не произошло. Все силы уходили на то, чтобы справится с утренней пыткой. После неё оставалось лишь истерзанное пожаром пепелище. В минуты облегчения рассудок обречённо пытался собрать то, что осталось от него, чтобы следующим утром беспощадный серый призрак рассвета вновь всё разрушил и растоптал.
   Звонки. Кто-то начал беспрестанно звонить ему. Номер знал только Кэндзи, поэтому Ян не отвечал. На несколько дней они приковали к себе внимание. Ян ждал, когда его телефон зазвонит снова, и он звонил. Кто-то хотел сообщить очередную дурную весть, намеревался сделать его жизнь еще хуже.
   - Привет, Кэндзи. Как у вас дела?
   - Привет, Ян. Ты очень кстати. Я как раз собирался позвонить тебе.
   - Что-то важное?
   - Не очень. Необходимо, чтобы ты ознакомился с парой доверенностей и поставил подпись.
   - Так это ты звонил вчера?
   - Нет.
   - Кто-то беспрестанно звонит мне, но номер мне незнаком. Я думал, что это ты.
   - Ты давал кому-то свой номер?
   - Нет.
   - Тебе следует сменить оператора. Возможно, они продали кому-то твой номер. Когда мы встретимся? Лучше не откладывать.
   - Завтра... Утром, - замешкавшись ответил Ян.
   - Ладно. Я заеду к тебе.
   - Нет. Я приду к тебе в офис.
   - Отлично. Тогда до завтра.
   - Пока.
   Вскоре ему снова позвонили с того же незнакомого номера. Ян ответил. Ему звонил журналист. Он представился и пообещал занять не более пары минут.
   - Я редактор журнала "Будни элиты", - сказал он. - Прошу прощения за то, что побеспокоил вас. Мы бы хотели взять у вас интервью. Наш журнал составил рейтинг самых завидных холостяков. И вас мы поместили на второе место. Ещё мы хотели бы взять у вас интервью. У публики большой интерес к вам.
   Всё сказанное являлось настолько нелепым, что Ян не понял, о чём идёт речь.
   - Что? - недоумевая спросил он.
   - Вы очень интересны нам. Мы бы хотели взять у вас интервью. Вы согласны?
   - Нет, - не раздумывая ответил Ян. - Я в ближайшее время не смогу. Извините.
   - Жаль. Может быть, позднее у нас получится поговорить. Всего хорошего.
   - Возможно. До свидания.
   Разговор прервался.
   Ян растерянно смотрел в потолок, бессильно развалившись в кресле.
   "Рейтинг самых завидных холостяков... Будни элиты... - рассуждал он. - Интересно, а кто на первом месте? Неужели есть неудачник, которому еще хуже, чем мне? Мы бы с ним сумели найти общий язык".
   Им овладело любопытство. Ян гадал, кем может быть тот мужчина, пытался вспомнить состоятельных холостяков, затем взял в руки телефон, собираясь позвонить журналисту и спросить имя лидера рейтинга, но не решился. "Будни элиты. Ну и идиотизм", - с иронией прошептал он и неожиданно для самого себя засмеялся.
   Это, несомненно, ошибка - назначить встречу с Кэндзи на утро. Ян выбрал утро, не подумав. Утром он снова будет вдребезги разбит, все увидят, насколько он ослаблен. Следовало перенести встречу на вечер, но Кэндзи мог бы и это счесть за слабость. Нет, не за слабость. За безумие. Ян ясно осознал этот страх. Он боялся, что его посчитают сумасшедшим, станут указывать на него пальцем и говорить, что этот денежный мешок совсем спятил. Не самый лучший расклад. "А что если действительно я сошел с ума? - размышлял он, глядя на баррикаду перед дверью. - Разве это всё нормально?" Ответ не пришел. Мысль, пытавшаяся ухватить его, расплылась как бензиновые кольца на воде. Ян утратил способность сосредотачиваться на чём-либо.
   Приближался исход ночи. Ян пытался привести свой вид в порядок. Он только сейчас заметил, как плохо стал выглядеть. Его лицо похудело и постарело, глаза потускнели, в них не осталось ни капли жизни. Ян решил идти к Кэндзи прямо сейчас. Если он придёт гораздо раньше, то никто не заметит его прихода, а ещё он успеет освоиться и будет чувствовать себя увереннее. Перед выходом он снова взглянул на себя в зеркало. В его внешности присутствовала какая-то отчуждённая погребальная красота. Она сияла тёмным, исходила холодом, гипнотизировала и подчиняла себе. Так ухоженный и нарядный мертвец бывает в последний раз красив перед похоронами. Ян испытывал отвращение и страх перед собой.
   Он неуверенно шагал по тротуару, подняв воротник плаща. Ян выглядел как скрывающийся от людей преступник. Он и ощущал себя преступником, но не знал, какое преступление совершил. В ранний час улицы пустовали, и пустота сливалась в резонансе с враждебностью, наэлектризованным паром исходившей от асфальта, стен домов, фонарей, светофоров, голых деревьев. Пахло сыростью и гнилью. Город принимал мучительные роды преждевременной весны.
   Сзади послышался звук автомобиля. ""В последний путь" Магазин ритуальных товаров", - прочитал Ян вывеску на здании, освещённом светом фар. Взгляд провалился в чернеющее под ней окно. Смерть отвратительна.
   У Яна появилось ощущение, что оттуда кто-то пристально наблюдает за ним. Он остановился и замер, испуганно вглядываясь в стеклянную пасть окна. Что-то сломалось у него внутри. Тяжелое чувство глыбой льда повисло в груди, отчаяние и обречённость сжали в тиски. Мгла стала осязаемой, она проглатывала Яна, как удав. Ян чувствовал её своей кожей, чувствовал раскинувшийся вокруг холодный океан ночи. Его сокрушала беспомощность перед одиночеством.
   Яну невыносимо захотелось поговорить с кем-нибудь. С кем угодно, лишь бы услышать человеческий голос, сказать что-нибудь в ответ, ощутить рядом присутствие живого человека. Он огляделся вокруг, не надеясь кого-либо увидеть, но заметил, как через дорогу переходит высокая худая женщина лет сорока. Женщина шла в ту же сторону, что и Ян, и несла большой чемодан, иногда из-за тяжести перекладывая его из одной руки в другую.
   - Доброе утро, - поздоровался с ней Ян, когда догнал. - Хотите, помогу вам нести чемодан? Мы, кажется, идём в одном направлении.
   - Нет. Спасибо. - на её вытянутом костлявом лице с большими глазами проявился страх перед незнакомцем. - Вдруг вы мне его не отдадите. Хотя там и нет ничего ценного. У меня с собой вообще ничего ценного нет.
   - Неужели я похож на грабителя? - невесело спросил Ян. - Если бы я хотел вас ограбить, то не стал бы спрашивать. Что же, тогда не буду вам докучать.
   - Вот. Возьмите, - она подала ему чемодан, - он и правда тяжелый.
   - Сейчас еще очень рано. Вы идёте на работу? - спросил Ян, когда они продолжили идти. Так приятно снова говорить, словно он молчал перед этим целую вечность. Только бы это не прекращалось.
   - Да, можно и так сказать. Передо мной очень важная задача стоит сегодня, - ответила женщина, не глядя на Яна.
   - Хорошо, когда есть важная цель, когда ради неё можно подниматься в такую рань и тащить с собой чемодан, - сказал Ян с доброй завистью. Ему показалось, что он очутился у теплого очага, что эта женщина оказалась самым прекрасным человеком в городе.
   - Мне не пришлось подниматься. Я всю ночь рисовала плакаты. Они и лежат в чемодане.
   "Наверное, она художник, - решил он. - Мне повезло встретить художника в такое-то время. Это хороший знак, хоть она и похожа на ведьму".
   - Вы художник? - спросил он.
   - Да. Самое лучшее занятие.
   - Я очень увлекаюсь живописью... Раньше увлекался, а сейчас как-то не до этого.
   - Вы тоже художник?
   - Нет. Всего лишь зритель.
   - Что вам больше нравиться?
   - Клод Моне. Мне нравится импрессионизм.
   - По мне так заурядная мазня. Там ничего не разобрать.
   Не веря, что художница говорить всерьёз, Ян с недоумением посмотрел на неё.
   - Но там и не надо ничего разбирать, - возразил он. - В любом произведении объекты - это лишь символы. Художник может поступать с ними так, как посчитает нужным. У Моне важнее композиция картины в целом, чем отдельные объекты. Она и создаёт впечатление. Если сделать объекты более выразительными, то они, пожалуй, отвлекали бы внимание от композиции, не позволяя её заметить. Разрушали бы её.
   - Не думаю. Художник не должен искажать то, что видит.
   - Но для этого есть фотоаппарат.
   - Фотография - это вульгарно.
   Ян понял, что надо срочно сменить тему. Они шли, разговаривая о разных пустяках, и Ян не заметил, как оказался рядом с высоким большим зданием с широкими стеклянными дверями.
   - Вот я и пришел, - прервал беседу Ян.
   - Я тоже пришла, - ответила женщина.
   - Спасибо, - сказал Ян, протягивая ей чемодан.
   Ему не хотелось расставаться с ней. За двадцать минут он очень привязался к женщине, как будто она являлась последним человеком, оставшимся на планете. Только загнанные в угол измученные люди способны на вспышки той странной, беззаветной влюблённости, вдруг охватившей Яна. Он смутился.
   - Что вы? Это вам спасибо, что помогли донести это ящик. Удачного дня.
   Ян вошел внутрь и увидел охранника, идущего ему навстречу.
   - Что бы вы хотели? Рабочий день у нас еще не начался, - обратился к нему охранник.
   Ян подал ему свой паспорт.
   - У меня здесь встреча.
   - Да, конечно, - пробормотал охранник, сначала посмотрев в паспорт, а затем с почтением взглянув на Яна. - Чем вы хотите заняться сейчас?
   - Хочу попасть в кабинет директора. Я подожду там Кэндзи. Предупредите его, пожалуйста, когда он придёт.
   - У вас есть ключ-карта?
   - Да.
   Лифт поднял его на верхний этаж. Ян не спеша побрёл по просторному коридору, рассматривая таблички на дверях. В столь ранний час здание напоминало огромную гробницу, возведённую в честь его отца и всего, что он делал. Все усилия, энергия и власть воплотились в бетоне и стекле, текли по электрическим проводам, рассеивались в электрическом свете, скользившем по стенам и закрытым дверям. Ян бесшумно шагал шагал, опасаясь разрушить окаменелую тишину. Одна из дверей оказалась приоткрытой. Ян на секунду остановился перед ней, а затем зашел внутрь.
   - О, уже утренний обход! - выпалил парень с растрёпанными волосами, сидевший у компьютера. - А ты новый охранник?
   - Я...
   - Черт. Ну и засиделся же я сегодня, - перебил его парень, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги.
   - То есть, ты и не уходил? Со вчерашнего дня здесь?
   - Ага. Я программист. Меня зовут Алекс. Возможно, мы будем иногда встречаться здесь с тобой по утрам, - весело ответил он.
   Ян почувствовал уважение к нему, к читавшейся в его манерах веселой бесшабашной целеустремленности.
   - Тяжело тут работать?
   - Нелегко, но, в общем, интересно. Хочу поскорее набраться опыта и накопить денег, а после запущу свой стартап, - Алекс явно был не прочь поболтать после целой ночи работы.
   - Неплохо. И ты всегда так много работаешь?
   - Нет. Я обещал Кэндзи выполнить кое-какую работу. Думал, это займёт пару часов, но увяз. Всё оказалось не так просто. Ты знаком с Кэндзи? Это наш босс.
   - Да, немного. Хороший, умный человек.
   - Он, конечно, пока не совсем еще начальник. Но, надеюсь, скоро станет полновластным хозяином здесь. Говорят этот наследничек... Как его там... В общем, он пошел по стопам своего братца и плотно подсел на иглу. Скоро отправится на кладбище, вслед за остальными членами семейства, - Алекс оживился и подхватил бутылку с водой со стола и начал пить.
   Ян вопросительно посмотрел на него, не понимая, о ком идёт речь. Но через секунду его накрыла кипящая волна обиды, как будто ему отвесили крепкую пощечину.
   - Это Кэндзи говорит? - спросил Ян. В голосе его появилась дрожь.
   - Нет. Кэндзи никогда не болтает. Не зря его лисом прозвали. Никогда не знаешь, что у него на уме. Наверное, чтобы сделать такую карьеру, следует уметь держать язык за зубами. Это одно из необходимых качеств.
   - Точно. Язык надо держать за зубами. Так кто пускает слухи?
   - Чёрт знает. Об этом все говорят. Этот идиот закрылся у себя в доме и ни с кем не общается. Конечно, подсел. Да он уж, пожалуй, и умер. Или близок к этому. Для него и лучше было бы быстро и без мучений умереть. И для нас тоже. Говорят, после лечения наркоманы неадекватными становятся. Трудно представить, каких этот дурачок ещё дел может натворить. Его тут и без того никто не любит...
   Обида уступила место удивлению и любопытству. Ян пристально посмотрел на увлеченно болтающего Алекса. У него было симпатичное, умное, веселое лицо, и Ян не мог поверить, что этот самый человек, сидящий перед ним, желает ему смерти. Ян пожал плечами и попытался вспомнить, когда он успел дать такой повод, но ничего не приходило на ум. В тоне Алекса не было ненависти или презрения, но его желавшее смерти равнодушие удручало ещё больше. Равнодушие ошеломляло и оглушало. "Лучше бы он меня ненавидел. Я могу раздавить его, как муравья", - Ян вспомнил о власти. Он жаждал расправы.
   - Ну, ладно. Пойду дальше, - вместо этого спокойно сказал он и направился в сторону двери.
   - Удачи. Еще увидимся, - ответил Алекс.
   - Конечно.
   Ян не находил себе места. Какое-то время он находился в кабинете отца, затем бродил по пустому этажу. Время тянулось очень медленно. Он ощущал себя загнанным в ловушку зверем, солдатом, ожидающим жестокого сражения. Им начала овладевать паника. В конце одного из коридоров находился выход на крышу. Ян попробовал отворить её свой ключ-картой, и она открылась. Холодный, сырой воздух ударил в лицо, он на секунду остановился.
   На крыше располагалась вертолётная площадка. Ян вышел в центр её, посмотрел на чернеющее над головой небо, а затем двинулся к краю крыши. Перед ним раскрылась панорама города. По тёмным улицам уже бежали редкие автомобильные огни, откуда-то издалека доносился гудок поезда. Суетливое напряжение утра изливалось электрическим светом из тысяч окон. Оно рапирой пронзал душу и отдавал болью в затылке. Ян закрыл глаза и замер. Затем он снова взглянул на город и понял. Здания, мосты, рекламные щиты, тёмная полоса реки, прямые линии посадочных полос, светившиеся вдалеке, тысячи людей, готовящихся выйти из своих квартир - всё это абсолютно чужое для Яна. Большой городской организм отрицал его. Ян здесь - лишь мелкое инородное тело. Иммунитет города отторгал его.
   Ответ родился сам собой. Простой и эффективный ответ на неразрешимую задачу. Ян понял, что ему следовало сделать. "Через минуту закончится", - прошептал он, глядя вниз. В голове установилась ясность, и в ней выделялась единственная мысль о том, что сейчас всё остановится.
   Ян перелез через перила и подошел к самому краю. "Как я раньше до этого не додумался? Я не передумаю", - убеждал он себя, всматриваясь в горизонт. Перед носом пролетела крупная снежинка. Он проводил её взглядом и поднял глаза. Перед ним уже висела шуршащая пелена из снежного пуха. Город постепенно исчезал, превращаясь в расплывчатое пятно. Ничего больше не оставалось. Только небо и снег. И музыка. Ян вспомнил, как он когда-то стоял у окна, наблюдая за снегопадом, и с катка слышалась музыка. Он снова оказался в том времени и стоял у окна.
   Казалось, это не снег падает вниз, а он неудержимо поднимается всё выше и выше. Ян заполнил собой пасмурное, опустившееся к земле небо и быстро летал над смутным облаком из городского света, крышами и электрическими проводами, спрятанными где-то внизу. Ему вдруг стало легко и просторно, в груди возникло тёплое, обнадёживающее чувство, предвещавшее близость чего-то хорошего.
   Занавес снега вскоре опустился. Город выплыл из облака, сверкая от свежести и белизны.
  
   Ян чувствовал, как здание наполнилось людьми. Оно походило на оживлённый муравейник, только что проснувшийся от спячки. Стены, казалось, гудели от движения, мыслей и разговоров большого количества людей.
   - Привет, Ян. Хорошо, что ты пришёл. Ряд тебя видеть, - Кэндзи вошел в кабинет. Во время работы он всегда выглядел бодро и энергично, заряжая трудолюбием всех, кто оказывался рядом.
   - Привет, Кэндзи. Как дела?
   - Отлично. Я попросил принести сюда всё, что нужно. Это не займёт много времени.
   Через несколько минут принесли толстую папку с документами и они принялись разбирать её.
   Когда работа с бумагами закончилась, Кэндзи отложил папку в сторону и с любопытством посмотрел на Яна.
   - Что-нибудь расскажешь о своих планах?
   Ян пожал плечами.
   - Я не в очень хорошем положении. У меня подавленное состояние, я не могу ничего делать и полностью завишу от тебя.
   - Это заметно. На счёт меня ты можешь не сомневаться, а о себе ты что думаешь?
   - Мне надо сменить обстановку. Хочу уехать куда-нибудь на время. Ты помнишь тот загородный дом у реки? Я хочу уехать туда и побыть там недолго.
   - Давай начистоту, Ян. По-моему, тебе необходимо обратится к врачу. К психиатру. У тебя, возможно, депрессия. Я сам сталкивался с этим и знаю, насколько это опасно. Самоизоляция - далеко не лучший вариант. Врач без труда поможет тебе.
   - Не подумай, что я капризничаю. Мне бы пока не хотелось связываться с врачами, потому что сегодня я гораздо лучше себя почувствовал. Будет лучше, если я самостоятельно с этим справлюсь, тем более, когда представилась возможность для этого.
   Кэндзи хотел было возразить, но остановился.
   - Тебе виднее, - согласился он. - Когда ты хочешь уехать?
   - Прямо сегодня. Больше не могу видеть то, что меня окружает.
   - Возможно, это и неплохой вариант. Но мы должны быть постоянно на связи. Ты согласен? Я чувствую свою ответственность за тебя.
   - Согласен. Что ты предлагаешь?
   Кэндзи достал из кармана телефон и подал ему.
   - Новый номер. Тебе не станут больше звонить незнакомцы. Ты можешь звонить мне в любое время. Если возникнут какие-то трудности, то сразу звони, не раздумывая. Или отправляй сообщения каждый день. Пусть даже пустые.
   - Буду каждый вечер присылать пустое сообщение.
   - Хорошо. Если не отправишь, то мы начнём тебя разыскивать, - Кэндзи выдохнул и откинулся в кресле. Самая сложная для него часть разговора была закончена.
   - Я тогда пойду, если больше ничего не требуется, - сказал Ян.
   - Предупрежу охрану.
   - Зачем?
   - Ты не видел митинг внизу? Там голосят борцы с бедностью, антиглобалисты, леваки и ещё какой-то агрессивный сброд. Могут чего-нибудь выкинуть, если увидят тебя.
   - А сюда-то они зачем пришли? Мы ведь не бедные.
   На лице Кэндзи вновь появилось лисье выражение.
   - Они назначили нас виноватыми, - с ироничной скромностью проговорил он.
   - Почему именно нас?
   - Я раньше много об этом думал. И у меня родилась своего рода "теория статистической ненависти". Наше общество устроено так, что каждую его группу ненавидит определённый процент людей и от этого никуда не деться. Хотя проценты разные, конечно, и постоянно меняются. Ненависть всегда находит для себя повод в виде идей о справедливости, как ручей всегда находит русло. Никто ведь из них не скажет себе: "Я ненавижу, потому что я озлобленная, глупая скотина, и ненависть - моё естественное качество". Они убеждают себя: "Я ненавижу, потому что я справедлив", а источник ненависти относят на счёт тех, кого ненавидят. Так вот и получается, что ты не знаешь людей, и они тебя не знают и даже не догадываются о твоём существовании, но уже ненавидят. Ненавидят тебя за твою национальность, за внешний вид, за увлечения, за семейное положение, за твою работу, за твою походку, за твой высокий или низкий рост, за то, что у тебя много власти и активов. Или за то, что у тебя их нет совсем. Бедных ведь тоже кто-нибудь ненавидит. Не следует это всё принимать на свой счёт, когда приходится сталкиваться. Это просто статистика. Надо быть настороже и не терять бдительность.
   - Любопытная теория. А в чём тогда главная причина ненависти?
   - Сложно сказать. Не знаю. Я не психолог-теоретик. Я бизнесмен-практик. Хотя сомневаюсь, что у первых есть ответ.
   Они замолчали. Ян встал, подошел к окну и посмотрел на небольшую толпу людей внизу.
   - Они меня не узнают. Никто не узнаёт. Даже охранники. Хорошо, когда тебя не узнают, - задумчиво проговорил он.
   - Если говорить откровенно, то ты очень плохо выглядишь сейчас. Поэтому и не узнают. Тебе следует задуматься о здоровье.
   Ян кивнул и окинул взглядом город, раскинувшийся перед окном. Снег на крышах потускнел из-за теплого воздуха и мглы, исходившей от потемневших из-за сырости стен и окон офисов. Белые линии окаймляли сырые полоски дорог. По дорогам друг за другом медленно ползли машины, похожие на экзотичных насекомых. От одной из строек плавно поднималось сизое облако дыма, выразительно выделявшееся в прозрачном и свежем воздухе. Здесь правила аскетичная будничная красота и сдержанная торжественность обычного пасмурного дня. Ян снова ощутил то обнадёживающее, тёплое чувство, заставшее его врасплох во время снегопада.
   - Твоему отцу нравился этот вид. Хотя мне это не совсем понятно, - сказал Кэндзи.
   - Помню, он называл тебя человеком, которому удалось сохранить достоинство, - отозвался Ян.
   - О тебе он говорил то же самое. Твой отец не ошибался в людях...
   Раздался стук в дверь, и Ян услышал знакомый голос.
   - Кэндзи, мне сказали, что ты здесь. Можно войти? Мне срочно нужна твоя подпись, - возбуждённо выпалил Алекс, просунувшись в дверь.
   - Ты не против, Ян?
   - Не против, - ответил Ян, усаживаясь в кресло.
   Алекс положил на стол несколько листов бумаги и уставился на Яна. Глаза Алекса расширились. Сначала в них появилось недоумение, затем вытесненное обреченностью, словно он увидел перед собой чудовище. Алекс молча опустил голову, ожидая пока Кэндзи просматривает документы. Яну стало стыдно. Он ощущал себя участником какой-то непристойной сцены.
   - У тебя поднялось давление? - обратился Кэндзи к покрасневшему как помидор Алексу. На лбу у него выступил пот, на висках натужно пульсировали вены.
   - Не удивительно. Алекс сегодня работал всю ночь, - саркастично ответил за него Ян.
   - О, а вы уже знакомы?
   - Немного.
   Алекс молчал, не в силах проговорить ни слова.
   - Может, дать Алексу сегодня выходной? Пусть бы водитель отвёз его домой, - деловито сказал Ян.
   Кэндзи взглянул на Яна, пытаясь понять серьёзность его слов.
   - Почему бы и нет? Лучше не работать по ночам, Алекс. Ночная работа вредна для здоровья и очень плохо сказывается на здоровье. Если бы ты предупредил, то мы нашли бы для тебя помощника.
   - Да, - прохрипел Алекс.
   - И правда, отправляйся-ка домой. Отдохни. Я скажу водителю, чтобы отвёз тебя.
   - Спасибо, - резко ответил Алекс, и на его красном лице в нелепой виноватой улыбке забелели зубы.
   Он подхватил бумаги и вышел.
   - Это один из наших молодых многообещающих специалистов. Когда вы успели познакомиться? - спросил Кэндзи.
   - Сегодня ночью. Вернее, рано утром. Он меня тоже не узнал. Принял за охранника что ли. Между делом выдал всё, что думает обо мне.
   - И что же он сказал?
   - Если пользоваться твоей теорией, то он из тех людей, ненавидящих богатых. И меня, соответственно, тоже. Хотя я бы не сказал, что ненавидит. Скорее презирает и боится. Пожелал мне поскорее умереть.
   - Да? - Кэндзи с удивлением поднял брови и посмотрел на Яна.
   - Хотя к тебе он неплохо относится. Я бы даже сказал, что он тебя очень уважает.
   - Хм. Ну, надо же, - Кэндзи отвернулся к окну и набрал полные лёгкие воздуха, чтобы сдержать смех, но всё же не выдержал и захохотал.
   - Возможно, следует ограничить ему доступ к нашим информационным базам, если он его имеет, чтобы избежать конфликта интересов. Алекс намеревается развивать собственный бизнес. Но тебе виднее, Кэндзи, - проговорил Ян, когда Кэндзи притих.
   Внизу Ян натолкнулся на мрачную толпу, стоявшую перед выстроенными в ряд охранниками. В первом ряду он увидел ту самую женщину-художника, которой помогал нести чемодан, и улыбнулся ей.
   "Смотрите! Это он!" - кто-то крикнул из толпы, и она сразу ожила и пришла в возбуждение. Кто-то начал выкрикивать лозунги. Женщина-художник кинулась на него.
   - Негодяй! Убийца! Чтоб ты сдох! - провизжала она и схватила Яна за грудки.
   Ян почувствовал омерзение, когда увидел её глаза. В них не оставалось ничего человеческого, это были глаза разъярённой цепной собаки, заливающейся лаем. Изо рта её отвратительно пахло. Он развёл руками и ошарашено попятился назад. Охранники оттеснили женщину, и Ян посмотрел на плакаты в руках людей. На большинстве из них крупными буквами были написаны банальные лозунги. На нескольких чёрной краской изображались непропорциональные уродливые черепа.
   "Их она и рисовала всю ночь, - с усмешкой подумал Ян, вспоминая свой ночной восторг от встречи с художницей. - Какой же я дурак".
   Смех вдруг начал душить его. Ян громко захохотал, не в силах остановиться.
   "Он еще и смеётся над нами!" - кто-то яростно провопил из толпы.
   Один из охранников укоризненно и одновременно виновато посмотрел на Яна. Всё плохое, всё, что мучило и отравляло, отделилось от Яна и воплотилось в толпе перед ним. Он замолк и вспомнил дожидающуюся его кленовую поляну, представил, как шумит ветер в ещё голых ветвях. "Я никогда не видел её покрытой снегом. Если он не растает до полудня, то я еще, пожалуй, успею. Больше не могу здесь находиться".
   Толпа всё громче выкрикивала лозунги, ругань становилась всё горячее, но в один миг люди растерянно умолкли, когда Ян бросился бежать. Он быстро убегал по тротуару, напоминая нашкодившего подростка. Снежная слякоть из-под его ботинок разлеталась по сторонам, галстук перелетел через плечо и беспомощно развевался на ветру.
   Глава 4. Беглец
  
   Ян кружил по кварталам, бродил по торговым центрам, зашел в кафе, где выпил кофе. Ему хотелось затеряться в толпе, чтобы никто не мог уследить за ним. В конце концов, он оказался на вокзале и принялся читать расписание. На автобусе он за час доедет до деревни, а далее придётся минут десять-пятнадцать идти до домика на кленовом лугу. Автобус отправлялся через сорок минут. Ян посмотрел на переполненный зал ожидания, где люди прятались от промозглого утра, и вышел из здания вокзала.
   Через десяток минут холод добрался до его костей. Дрожь волнами охватывала тело. Ян втянул голову в плечи и рассматривал следы от обуви, оставляемые на слякоти проходящими мимо остановки людьми.
   Рядом остановился мужчина с бородой.
   - Вы пилот? - спросил у него Ян чуть охрипшим голосом, рассматривая его форму.
   - Да, - ответил мужчина, только сейчас обнаружив, что рядом находится ещё кто-то. - Полжизни провёл в Боингах.
   - Хорошо быть пилотом. Только, должно быть, ответственность за пассажиров давит.
   - Я летаю на грузовых самолётах. Честно признаться, работа пилота довольно скучная. Интересно, когда всё только начинается. А когда много лет видишь одно и то же, то точно заскучаешь.
   - По-моему, все убеждены в обратном.
   - Да. Это точно. Все, кроме пилотов. А вот мой автобус. Удачного дня.
   Пилот и ещё несколько человек, стоявших неподалёку, забрались в подошедший автобус.
   За спиной в кронах лип громко расшумелась стая ворон. Ян насупился, ощутив нагнетающуюся боль в горле. Ещё около двадцати минут оставалось играть в терпение с городским охрипшим утром. Между зданиями выглянуло Солнце. Его лучи пригрели грудь и лицо. Сознание жадно потянулось к скудному теплу.
   Дверь автобуса шумно закрылась, вырвав Яна из дрёмы. Он пару секунд непонимающе смотрел на отъезжающий автобус, а затем в панике вскочил и бросился за ним вдогонку. Автобус остановился, когда он пару раз брякнул ладонью по кузову.
   - Извините. Я опоздал, - обратился он к водителю, заходя в автобус.
   - Ага! - смеясь ответил водитель. - Так и знал, что этот соня ждёт моего рейса! Я даже посигналил, но куда там.
   Кто-то на средних рядах рассмеялся.
   - У вас можно билет купить? - спросил Ян, растерянно шаря по карманам.
   - Куда едешь?
   - До конечной остановки, - Ян подал водителю деньги, взял у него билет и пошел между рядами.
   В автобусе нагнеталось усыпляющее тепло. Он провалился в уютное кресло и сложил руки на груди.
   "Черт побери, до чего же хорошо", - подумал Ян, слушая убаюкивающий монотонный гул двигателя. Он то затихал, то усиливался, и вскоре городские улицы сменились невзрачной стеной леса. Ян с облегчением выдохнул. Ему захотелось, чтобы автобус никогда не останавливался. "И на кой меня туда понесло?" - вспомнил он о кленовом лугу.
   Иногда автобус останавливался, и Ян просыпался на короткое беспокойное время, не открывая раздраженных глаз. Время в такие моменты тянулось невыносимо медленно. Через открытую дверь в автобус устремлялись весенний сырой холод и выхлопные газы, раздавались приглушенные голоса, шуршали пакеты. Затем все стихало. Ян снова скрывался в чёрном коконе тяжелого сна.
  
   Спинка кресла, стекло, бегущая полоса леса, слякоть на полу, пустые кресла сбоку. Шея и спина сильно болели, не позволяя пошевелиться, руки затекли.
   "Где я? Куда я еду? - он пытался медленно выпрямить шею. - Кто я?" Ладонь легла на горячее от жара лицо. Память отказывалась служить. Он обессилено прижал разгоряченную щеку к холодному стеклу, смотрел на заснеженное большое поле и висящее над ним крупное Солнце. Беспамятство приносило удовлетворение. Память не тяготила, и ему понравилось это состояние, хотелось удержать его. Он не помнил ничего, но ощущал легкость, обычно возникающую после того, как сбрасываешь с себя надоевший тяжелый груз. Солнце, дорога и талый снег на бескрайнем поле - пусть будет так.
   Ян выпрямился и растерянно огляделся вокруг, растирая гноящиеся глаза. Только половина мест была занята. Его внимание привлекло Солнце. Он уезжал, когда оно находилось над горизонтом, и сейчас висело примерно там же, хотя светило тускло. "Скоро должен приехать", - решил Ян, но у него появилось упрямое впечатление, что сон продолжался очень долго.
   "Солнце не встаёт, а садится", - понял он и выхватил из кармана подаренный телефон, чтобы посмотреть время. Его подозрения подтвердились - вечер понедельника был в самом разгаре. Он стал сконфуженно шарить по карманам в поисках билета.
   "До конечной остановки", - вспомнил он и принялся в сердцах ругать самого себя, глядя на указанный в билете пункт назначения. Ян сел не в тот автобус и успел проехать несколько сотен километров. Варианты развития событий завертелись в голове, отчего заболел затылок.
   - Впрочем... - прошептал Ян, и лицо его успокоилось и повеселело. - Ну и ладно. Плевать.
   Несколько человек поднялись и двинулись к выходу. Автобус подъехал к остановке. Ян двинулся за ними.
   - Скоро приедем? - обратился он к водителю охрипшим голосом.
   - Уже приехали, - кивнул тот вперед.
   Автобус стоял на возвышенности. Далеко внизу раскинулся большой город. За серой громадой города темнела полоса моря.
   - Долго собираетесь стоять?
   - Пока вон те растяпы не подтянутся, - водитель показал в сторону узкой разбитой дороги, разрезающей поле. По ней в сторону автобуса бежали три человека с сумками. Они двигались со стороны небольшой деревни. Ян заметил несколько деревенских домов и поднимающийся из печных труб дым.
   Он выскочил из автобуса и, шатаясь, отошел на обочину. Земля уходила из-под ног.
   Город вытянулся в линию вдоль чернеющего на горизонте моря. Часть городских улиц скрывалась в тумане, приползем со стороны моря. Кроваво красное Солнце медленно опускалось к холодной могучей ладони, раскинутой морем.
   Ян поёжился от холода, подставил лицо под лёгкий ветер и набрал полные лёгкие воздуха. Голова закружилась от сырости и запаха прошлогодней травы.
   Всё сочилось темнотой. Она заполняла пространство через напоминавшие кратеры круги и борозды почвы, проступавшие сквозь тающее полотно снега. Влажное дыхание приближающейся ночи поднималось от земли к небу.
   Впервые Ян ощутил, что находится дома. В незнакомой для себя точке бесконечной трассы; в безлюдном чужом месте, куда он попал случайно. Он впервые оказался дома, впервые стал самим собой. Он впервые проснулся, открыл глаза и увидел перед собой весь мир. Он был равен этому миру, был частью его.
   Скоро ночь принесёт новизну и, смешавшись с туманом, поползёт по стенам домов и дорогам. Трущобы вздрогнут от боевых кличей дворовых котов, холеричный дух весны отправится блуждать по пустым набережным, настороженно ожидая рассвета, а Яна охватит жар лихорадки в тесном номере какой-нибудь дешёвой гостиницы. Мысли об этом приводили его в восторг.
   Вечером Солнце снова опустится в холодное море. Мир вокруг останется всё таким же свежим и притягательным, и ничего не придётся делать для этого. Можно не изматывать себя опустошающими усилиями, не вести непрекращающуюся борьбу, отказаться от безнадёжной войны. Всё это являлось навязанным, ничтожным, фальшивым и бессмысленным. А настоящая жизнь - вот она, лежит перед ним: величественная, пугающая неизвестностью, манящая, бросающая в дрожь, обнадёживающая, мрачная, восторженная, полная сил, свежая.
   Ян взглянул на поле с его темнеющими посреди снега кратерами, вспомнив, что скоро оно покроется травой и полевыми цветами. Что-то блеснуло рядом. Он подошел и поднял со снега серебристый медальон. На медальоне изображались два примкнувших друг к другу лебедя. "Наверное, этот человек обронил, - предположил Ян, обратив внимание на одинокую ровную линию следов от широких шагов, тянущихся в сторону города. - И чего он тут делал один?"
   Он несколько секунд смотрел то на медальон, то на шаги. В положении лебедей ощущалась хрупкость, тревога и ранимость. Скорее всего, это женский медальон. Линия шагов же, казалось, принадлежала уверенному и энергичному мужчине.
   Опоздавшие уже с шумом влезали в автобус. Ян в последний раз взглянул на Солнце и последовал за ними.
  
   Прибыв в гостиницу, Ян поужинал в ресторане, купил жаропонижающие таблетки и отправился в номер. Глаза застелила плотная пелена, когда он поднимался в лифте. Ян чувствовал, что теряет сознание. Дверь лифта отворилась, и впереди появился длинный зелёный коридор, через секунду двинувшийся на Яна. Он медленно плыл по нему, рассматривая магические цифры на дверях. Одна из них обозначала отдых и покой. Приглушенный свет одурманивал и кружил голову.
   Он сразу рухнул на кровать, зайдя в номер. Голова раскалывалась, все тело ломило, горло сильно болело. Ян уставился на потолок. Белую поверхность легкая дымка, и в ней стали появляться водяные знаки. Из них образовалась большая толстая рыба с уродливым человеческим лицом и уставилась на Яна. Он с тревогой усмехнулся, понимая, что видит галлюцинации. Впервые ему захотелось, чтобы кто-нибудь сейчас позаботился о нём, чтобы кто-нибудь сидел рядом.
   Он медленно плыл по бесконечному зелёному коридору. Изумрудные стены источали мягкий свет. Отделившись от стен, он стелился над полом и медленно извивался в воздухе. Наблюдение за ним доставляло мучительное удовольствие, заставлявшее стиснуть зубы. Иногда откуда-то доносились звуки шагов и голоса, и он останавливался и прислушивался. В эти номерах никто и никогда не заходил. Он пытался понять, откуда исходят звуки, и вспоминал о том, что есть ещё одна реальность. Она рекой плыла где-то рядом и утратила всякое значение. Ян иногда возвращался к ней, чтобы утолить жажду и отравить пустое сообщение для Кэндзи. В коридоре можно укрыться от изнуряющей боли и жара. Их энергия угасала от встречи с холодом мистического изумрудного света. Ян погружал в его прохладу ладони, и свет начинал обволакивать их. Живой свет. Единственное, чего он опасался, так это той уродливой рыбы. Возможно, она и не причинила бы ему вреда, но мало приятного во встрече с ней. "Если коридор бесконечен, то и шансы встретить её бесконечно малы", - размышлял Ян. Бесконечность стала его помощницей. Он ощущал здесь её присутствие.
   Со временем стены поблекли и приобрели серый оттенок. Так перед рассветом всё становится серым. Изумрудное свечение исчезло. На стене справа возникло расплывчатое смутное пятно. Ян приблизился к нему, пытаясь понять, откуда оно появилось. Рука провалилась сквозь стену при попытке прикоснуться к ней, и он проснулся.
   Прямоугольник оранжевого солнечного света - он горел на стене прямо перед лицом. Через мягкий приятный свет реальность возвращалась к жизни. Ян какое-то время смотрел на прямоугольник, а затем уселся в кровати, ожидая, что голова вновь пойдёт кругом, но этого не произошло. Жар спал.
   Он поднялся и подошел к окну. Внизу он увидел светофор и несколько автомобилей, стоящих перед пешеходным переходом. Ветви деревьев уже начали зеленеть. Ему захотелось пройтись по улицам.
   Он наспех пообедал в ресторане. Кроме него в ресторане веселилась шумная компания, отмечавшая какой-то праздник. Официанты в углу шептались о чём-то, бросая на Яна испуганные взгляды. Затем к ним подошел солидный тип в пиджаке и включился в дискуссию. В конце концов, молодой официант отделился от компании и направился к Яну.
   - Добрый вечер. Не желаете ли что-нибудь ещё заказать? - проговорил он, раболепно улыбаясь.
   - Нет. Спасибо. Я уже ухожу. Хотя... Мне нужна газета с объявлениями о сдаче жилья. Не подскажете, где можно купить?
   - Здесь рядом. Я могу принести вам.
   - Благодарю. Пусть её отнесут в мой номер, - сказал Ян и подал ему банкноту.
   - Хорошо, - ответил официант и, сияя от радости, быстро зашагал прочь.
   "Узнали", - подумал Ян, шагая к выходу. У него снова возникло ощущение, что за ним следят. Он решил съехать из гостиницы как можно скорее.
   Напротив гостинцы наливался зеленью большой сквер, и Ян направился туда. Солнце сверкало сквозь стволы деревьев. За время болезни глаза успели отвыкнуть от опьяняющего весеннего света. Пару раз навстречу попадались женщины с детскими колясками, больше Ян никого не встретил.
   За сквером раскинулась просторная площадь, заканчивающаяся оживлённой дорогой. На магазинах начинали загораться разноцветные вывески, зажглись фары автомобилей. Ночные электрические цветы распускались по всему городу, сияя всё чище и отчётливее от холодного дыхания, опускающегося с неба. Где-то в небесных глубинах уже созревали ледяные гроздья звёзд.
   "А здесь неплохо", - решил Ян. Он несколько минут наблюдал за происходящим вокруг, а после решил возвращаться назад. Болезнь ещё давала знать о себе. Тяжесть и усталость вновь навалились на него. Ему захотелось поскорее оказаться в своём номере и заснуть.
   Посреди сквера располагался фонтан, и, проходя мимо, Ян увидел упитанную небольшую дворнягу, сидевшую рядом с фонтаном. Морда у неё была такой, что казалось, будто она о чём-то сильно грустит. Её смиренный, выжидательный вид приковывал к себе внимание, и Ян остановился перед ней.
   - Эй, привет, - негромко сказал он.
   Собака посмотрела на него и лениво махнула хвостом.
  
   Ян не любил море. Приятно смотреть на него издалека, но находиться рядом с морем ему не нравилось. Не нравилась близость чужой стихии. Ночной шум моря вызывал тоску. Его он не любил больше всего, но арендованный дом оказался неподалёку от моря. От моря его отделяла полукилометровая стена леса. Единственное неудобство компенсировалось тем, что он находился довольно далеко от ближайших соседей. Здесь можно не опасаться их любопытства. Дорога тут заканчивалась, поэтому и машины почти не появлялись. Постоянное внимание чужих людей к себе гораздо хуже близости к морю.
   Стул, стол, кровать и сломанный телевизор - вся мебель, доставшаяся Яну вместе с жильём. Этого вполне хватало. Большую часть дня Ян проводил в прогулках по городу. Каждый день он исследовал новые кварталы. Поначалу было трудно проводить много времени на ногах, но вскоре он привык и уже не чувствовал усталости. Здоровье с каждым днём становилось всё лучше, он стал спокойнее.
   Ему нравилось смешиваться с потоком людей, возвращающихся домой после окончания рабочего дня. Он делал хмурое лицо и быстро шагал вместе с ними по широким тротуарам, делая вид, что и ему есть куда идти. Порой ему самому удавалось поверить в свой обман.
   По выходным он отправлялся в тот самый сквер, ставший первым открытием, и каждый раз встречал грустящего у фонтана пса.
   - Эй, привет, - негромко говорил он дворняге, приблизившись к ней. Она стала узнавать Яна и размахивала хвостом, едва завидев его. Иногда ему становилось смешно от мысли, что собака оставалась единственным существом, с которым он разговаривал. Никто не звонил, никто не разыскивал его. Яну хотелось верить, что про него все забыли. Он по собственной воле стал изгнанником, но каждый день всё настойчивее перед ним вставал вопрос о том, что делать дальше. Дни быстро сменяли друг друга, принося всё больше летнего тепла, и мысль об усугубляющемся одиночестве будила тревогу.
   Ян сидел в уютной закусочной на заправке. Каждое утро он начинал свой день с завтрака в закусочной. Она располагалась в десяти минутах ходьбы от дома на выходящей за пределы города трассе. Посещали её, в основном, водители и дальнобойщики. Из колонок телевизора доносился голос ведущего новостей, эмоционально болтавшего о начале войны.
   Закусочная сначала пустовала, но затем вошла пара мужчин. Ранее Ян уже видел их здесь. На них было трудно не обратить внимание. Первый - высокий, хорошо слаженный брюнет - напоминал спортсмена. Второй больше обращал на себя внимание. Он выглядел очень колоритно и напоминал об ирландских пиратах. Рыжая непокорная шевелюра заканчивалась аккуратно подстриженными бакенбардами. Пожар на голове остужали живые светло-серые глаза. Черты лица казались очень жесткими и хищными и добавляли в его внешность что-то акулье, однако при этом он создавал впечатление человека весёлого и любящего посмеяться. Из-под рукавов футболки торчали мускулистые татуированные предплечья. На шее красовался шрам, видимо, от удара ножом, красноречиво заявлявший о том, что один идиот уже пытался убить его обладателя, но у него ничего не вышло, и у тебя не получится.
   Посетители уселись за стол и принялись о чём-то негромко, но оживлённо разговаривать. Ян украдкой рассматривал их, когда услышал шаги сбоку. Перед ним стоял могучий гигант, казалось, занимавший половину пространства закусочной, и поправлял очки. Ян с недоумением посмотрел на него, ожидая, что он скажет.
   - Извините, - вежливо обратился он к Яну, судя по всему, понимая создаваемый его видом эффект, - это не ваш джип стоит перед колонкой?
   - Нет. Не мой.
   - Ах, ты чёрт, дырявая голова! - воскликнул товарищ рыжего. - Это моя тачка. Сейчас отгоню.
   Гигант улыбнулся и кивнул ему головой. Они оба вышли.
   Прошло полтора месяца с тех пор, как Ян свой побег. Он стал частью города, на который когда-то холодным вечером смотрел с возвышенности. Ян помнил воодушевление, подаренное тем моментом. Теперь он искал его причину здесь - среди улиц. Ян не представлял, что он ищет. Это был постоянно ускользающий призрак; далёкий мотив, доносимый откуда-то нашептываниями ветра. Ян следовал за ним по пятам и не мог нагнать. Иногда он бросал взгляд на крыши домов, электрические провода и деревья и видел оставленную на них печать того, что он пытался найти. Мотив проносился здесь и все вещи сделал другими. Они теперь выглядели немного искаженными, они тосковали.
   "А что если не получится?" - Ян остановился и устало уставился на отражение разноцветного рекламного щита в луже. Приближалась ночь. До слуха донёсся гул от тысяч голосов с большого стадиона. Когда он утих, то стали слышны детские голоса, смех и бряцание ложек о тарелки из приоткрытого окна многоэтажки поблизости. Ещё оттуда тянуло жареной картошкой. Ян прислушался, пытаясь понять слова. Там царило маленькое семейное счастье. Всего в нескольких шагах от него - так близко, что и он стал его тайным соучастником. Оно на секунду выхватило его душу из темноты, словно свет фар от проезжающей мимо машины, и впервые Ян увидел себя настоящего. Одержимый отступник, неправильный, чужак, тень, тёмный человек - вот кто он. Нет. Бежать, прятаться, пока маленькое счастье не испепелило его. Маленькое, тихое, тёплое, уютное счастье не вызывало у Яна ничего, кроме отвращения, хотя именно оно должно занимать главное место в мире людей. Но для Яна есть скрытые тенью долины за далёкой границей и их зловещий очаровывающий мотив.
   Он возвращался домой по неизвестной пустынной улице, когда увидел, как три четыре тени с другой стороны дороги направились в его сторону. Они преградили ему путь - четверо парней с безумными больными глазами. Ян понял, что у него возникли серьёзные проблемы.
   - Давай курить, - громко потребовал стоявший в центре компании.
   - Я не курю. У меня нет сигарет, - ответил Ян.
   - А что у тебя есть? Давай всё сюда, пока сам можешь.
   Ян попятился, оглядываясь по сторонам. Он не знал, как ему вести себя. Из-за спины вдруг вынырнул лысый коренастый тип. "Один из них", - решил Ян, но лысый решительно встал перед ними.
   - Лучше идите куда шли, парни. Давай разойдёмся миром, - лысый всем своим видом показывал, что не намерен уступать.
   - На ловца и зверь бежит. Сейчас расколем твой арбуз, - прохрипел один из них и захохотал.
   Лысый потеснил Яна назад. Они обступили его полукругом, готовясь к драке, когда сзади настойчиво засигналил автомобиль. Рядом резко затормозил джип, и с заднего сиденья вылез гигант - тот самый человек с заправки. За ним показался и рыжий, одетый в деловой костюм. Гигант прыгающими бодрыми шагами ринулся в их сторону. Он напоминал шар для боулинга, мчащийся к кеглям.
   - Я же вам предлагал миром закончить, сосунки, - сказал лысый опешившим противникам.
   Большой встал рядом с Яном, рыжий обошел компанию сзади и занял позицию с другого края.
   - Проблемы? - обратился гигант к лысому.
   - Вот эти, - кивнул лысый на уменьшившихся в размерах парней. - Плохо ведут себя. Не хотят уходить.
   - Сунешь руку в карман, оторву тебе челюсть, - вдруг злобно прорычал рыжий и сделал вид, что поправляет галстук, продемонстрировав кастет на крупном кулаке. Его лицо приобрело ещё более хищные черты, глаза угрожающе засверкали.
   - Оружие? - спросил гигант.
   - Да, у этого балбеса складной нож в кармане брюк, - рыжий кивнул на стоявшего в центре. - У остальных вроде ничего нет.
   - Боже мой. Зачем тебе нож? Неужели ты кого-то собираешься зарезать? - с издевательским наигранным волнением спросил гигант.
   Рыжий зажигательно загоготал. От его смеха компания чуть попятилась назад.
   - Это не нож. Это... - принялся оправдываться парень, не зная, что сказать.
   - Не ври! - осадил его рыжий.
   Ситуация полностью перешла под контроль защитников Яна. Установилось секундное молчание.
   - Может, вы уже пойдёте отсюда? - снисходительно проговорил гигант.
   Парни начали стыдливо переглядываться.
   - Пошли вон, щенки! - нервно рявкнул рыжий.
   Они развернулись и быстрыми шагами направились в сторону узкого переулка. Всё внимание теперь было обращено к Яну. Они ждали его указаний.
   - Вас японец нанял? - обратился он к гиганту.
   - Не знаю, можем ли мы об этом говорить. Извините. Но наш наниматель, согласитесь, правильно поступил.
   - Ну да. Вы действительно стали бы их бить?
   - Бить людей нехорошо. Хорошо, когда можно договориться или запугать. Если показать агрессору, что ты готов к драке, то его энтузиазм пропадает. К тому же, если рядом оказывается такой большой человек, как я, то в нём, скорее всего, проснётся инстинкт самосохранения. Даже у пьяных и наркоманов, а эти явно были под дозой. Но я не люблю бить людей, вот рыжий - большой мастер.
   - Не скромничай, - с усмешкой ответил рыжий.
   - С рыжим можно зайти в любой тёмный переулок. По этому делу лучше не отыскать специалиста, - продолжал гигант.
   - По тёмным переулкам не следует ходить, даже если ты бессмертный, - возразил рыжий, снимая кастет с руки. - Нам лучше сейчас уйти отсюда. Эти ослы могут вернуться с подкреплением или с оружием. Тогда возникнут проблемы.
   - Да. Отвезти вас домой? - спросил гигант у Яна.
   В машине за рулём оставался водитель. Этого человека Ян раньше не видел. Его пиджак с левой стороны оттопыривался из-за спрятанного оружия.
   - А зачем потребовалось представление в кафе на заправке? - спросил Ян.
   Гигант деликатно засмеялся.
   - Я только пару дней назад приехал сюда, - ответил он. - Хотелось получше узнать вас. Услышать голос.
   Ян не называл своего адреса, но водитель привёз его к дому. Он понял, почему Кэндзи не интересовался его делами. Он и без того узнавал о каждом шаге Яна от шпионов, следивших за ним с самого начала. Когда Яна высадили у дома, он начал закипать от злости. Ему захотелось позвонить Кэндзи и потребовать убрать шпионов, но ему нечем парировать то, что они вытащили его из глупой ситуации и спасли от расправы. Предусмотрительностью Кэндзи нельзя не восхититься. Ян понял, что проиграл. Ему не удалось вырваться из клешней.
  
   Взлётная полоса являлась абсолютной пустой. Люди, самолёты и прочая техника - всё куда-то пропало. Даже ветер над ней замирал. Летний полдень стал абсолютно неподвижен.
   Ян стоял в просторном терминале перед стеклянной стеной и смотрел на взлётную полосу. Ни единого звука не доносилось до его слуха. Вокруг ни души. Стены и стёкла скованы молчанием и неподвижностью.
   Это здание больше напоминало гробницу, чем аэропорт, а Ян - на погребённого в ней фараона. Просторная и светлая могила с видом на весёлый летний пейзаж. Впрочем, и в нём присутствовало что-то кладбищенское и омертвелое. Его неподвижность, тишина и запустение. Даже призраки не появились бы в этом всеми позабытом месте.
   Он измерял взглядом полосу, пытаясь взлететь и умчаться отсюда. Каждый раз что-то не получалось, и он пытался снова и снова. Горькое и жгучее отчаяние всё больше овладевало им. Оно вытягивалось во вьющуюся ленту и в созвучии сливалось с запустением, образовывая искушающую тихую музыку. Ян прекратил сопротивляться. Его поразила злая, дьявольская красота музыки.
   Ян увидел себя со стороны. За его спиной притаилась увеличивающаяся в размерах зловещая тень.
   "Обернись", - попросил он сам себя.
   Тень уже превратилась в могучую кошмарную тучу. Она вознеслась над Яном, чтобы сокрушить его, но он не видел её.
   "Обернись, посмотри назад! Беги!"
   Ян проснулся. Сердце бешено колотилось. Он поднялся с кровати и принялся расхаживать по дому. Часы показывали два часа ночи, и теснота душила его.
   Бежать. Надо бежать. Вырваться отсюда. Он быстро оделся, направился к двери, но остановился, вспомнив о шпионах. Окно дома выходило к лесу, и с дороги этот участок не увидеть. Он выбрался через окно и направился в лес.
   Лес пересекало множество тропинок. Ян шагал по одной из них и вскоре оказался на берегу моря, где чуть слышно плескалась вода. Чужая среда, пустой берег.
   Ян вспоминал, как впервые увидел море перед закатом. Тогда оно выглядело далёким и пугающим. Между ними лежал город, теперь он на его берегу.
   Стрёкот кузнечика начал щекотать мглу. До утра оставалось ещё много времени. В голову Яна просились мысли о будущем, но он гнал их прочь. Вдалеке показался огонь. Кто-то разжигал костёр на берегу. Не только Яну не спалось в эту тихую, тёплую ночь.
   Внезапно сзади что-то громко загудело, после чего раздался сильный взрыв. Ян подскочил и схватился за голову. Над лесом поднялся большой огненный шар, оставив после себя зарево от пожара. Ян минуту в нерешительности наблюдал за ним, а затем двинулся в сторону пожара.
   Он в спешке шагал по той же самой тропе, выводившей к дому. На выходе из леса горели несколько деревьев. Пожарные уже готовились тушить их. Яну пришлось обходить их стороной. Повсюду валялись горящие небольшие обломки, разбросанные взрывом.
   Ночная улица тревожно пульсировала от света десятков проблесковых маячков. Дом Яна был полностью разрушен. Пожарные заливали пеной горящую гору бесформенных руин. Одна за другой прибывали новые пожарные машины. По улице в ряд выстроились автомобили полицейских и скорой помощи. Люди ручейками стекались к месту катастрофы. Среди них Ян заметил рыжего охранника. Тот вышел из темноты, скромно перекрестился и опустил голову. Яну показалось, что он молится.
   "Все немедленно разойдитесь. В самолёте могли находиться кислородные баллоны. Вы можете пострадать, если они начнут взрываться. Не мешайте нам работать", - потребовал в мегафон один из полицейских.
   Большая часть людей начала удаляться, но на смену им шли новые. Полицейский продолжал настойчиво требовать у зевак разойтись. Двое из них начали оттеснять людей и огораживать территорию лентой.
   - Вот и всё, - проговорил Ян, развернулся и быстро направился обратно к морю. В кармане зазвонил телефон. Он звонил впервые с тех пор, как попал к Яну. Люди Кэндзи уже сообщили ему о том, что произошло, сказали, что Ян погиб. Кэндзи сделал последнее что мог. Ян достал телефон из кармана и бросил его в кусты.
  
   Запись из дневника Альберта.
   В полдень на меня накатывает радость. Я вижу, как над лесом поднимаются стаи птиц, готовящихся совершить перелёт на юг. Они иногда садятся на кустарники поблизости, на которых ещё висят засохшие ягоды. Я чувствую возбуждение перед путешествием, как будто собираюсь улететь вместе с ними. Но я бы не улетел с ними, даже если бы мог. Надо завершить мой большой труд, ведь кроме меня его больше никто не доведёт до конца.
   Вечером же сводит с ума тоска. Она никогда не приходит одна. С ней непременно является страх. Последний, пожалуй, хуже всего. От него быстрее, чем от всего остального, сходят с ума. Его я и опасаюсь. Кто бы знал, какой тяжелой катастрофой является безумие. Это понимаешь только тогда, когда оно оказывается где-то поблизости, и ты кожей осязаешь его присутствие. Но мне о нём некому рассказать.
   Ночью я услышал, как упало яблоко. Оно долго висело на яблоне у дома. Я каждый день обращал на него внимание. Звук падения стал сигналом к приходу зимы. Остатки лета окончательно ушли прочь. Настало время холода и мрака.
   Удивительно, что радость и тоска могут уживаться вместе. Я знаю, что утром придёт радость, её ожидание и приносит примирение по вечерам. Страх платит радостью, и я пока согласен на такой размен.
   Радость приходит не из-за готовящихся к путешествию птиц. И её принесла с собой осень и предстоящая зима. Осень похожа на смерть, но в ней нет трагедии. Есть избавление и начало большого, хоть и трудного, обновления и возрождения.
   Глава 5. Шелест Луны
  
   "Я жив. Я спасён", - повторял засевший в голове голос. Больше ничто не имело значения. Дрожа от холода, Ян лежал на сломанном шезлонге. Солнце понималось над лесом, изгоняя холод раннего утра. Только спустя какое-то время Ян начал понимать, что произошло и чего он избежал. Он всё ещё жив только благодаря нелепой случайности. Его переполняла благодарность, но он не знал, к кому её обратить. "Я жив. Я спасен", - повторял он, открывал глаза и видел перед собой спокойное море и силуэт большого корабля вдалеке.
   В карманах Ян нашел ставшую бесполезной банковскую карту и немного мелочи. Её хватило бы на то, чтобы пообедать один раз. Ещё отыскался медальон с лебедями. Ян повертел его в пальцах и положил на грудь. Ему следовало решить, как поступить дальше.
   Звук шагов раздался поблизости, прогнав разогретую солнцем дрёму. Ян не обращал внимания. Чуть ранее он видел, что люди уже начали появляться на пляже. Шаги прервались, кто-то остановился рядом с ним. Ян открыл глаза и приподнялся. Перед ним стоял высокорослый босоногий незнакомец в шортах и футболке.
   - Думаю, мне знаком этот медальон, - сказал он и указал куда-то пальцем. - Он упал на песок.
   - Хочешь сказать, что он твой? - спросил Ян, поднимая с песка медальон и банковскую карту, скатившиеся с груди. Наверное, незнакомец решил, что Ян спит, и хотел украсть её, а теперь вешает лапшу на уши.
   - Ага, - с улыбкой ответил незнакомец.
   Ян безучастно пожал плечами и сделал вид, что не собирается больше разговаривать.
   - На нём есть буквы. На одном лебеде "М", на другом "А". Они очень мелкие, но если как следует присмотреться, то можно их увидеть.
   - Нет. Букв нет. Ты ошибся.
   - Ладно. Извини за беспокойство, - незнакомец разочарованно скривил рот и побрёл дальше.
   Ян посмотрел ему вслед, а затем откинулся на шезлонг.
   Лебеди символизировали влюблённую пару, решил он. Они симметрично располагались в круге, прикасаясь друг к другу. Такие принято дарить своим возлюбленным по праздникам. Только букв не хватает, чтобы совсем всё банально смотрелось. Но буквы на лебедях действительно присутствовали. "М" и "А" - как и сказал тот тип. Ян только сейчас заметил их. Он ухмыльнулся и встал с шезлонга. Незнакомец не успел далеко уйти. Он медленно плёлся, поддевая ступнями воду. Весь его вид говорил о том, что он не привык куда-то спешить по утрам.
   - Эй, подожди! - крикнул Ян и пошел к нему.
   - Сам решил отдать мне банковскую карту? - ошарашил Яна незнакомец, когда они сблизились.
   - Ты о чём?
   - Мне тут пришло в голову, что ты принял меня за вора. Неловкая вышла ситуация.
   - Угадал. Но на этих лебедях действительно есть буквы, как ты и сказал. Раньше я их не замечал. Слишком уж они мелкие.
   - Да? - брови незнакомца поднялись вверх от удивления. - И ты мне его отдашь?
   - Ну, если он твой, - Ян протянул ему медальон.
   - Не может быть. Этого просто не может быть, - пробурчал незнакомец и поднёс медальон к глазам. - Где ты его нашел?
   - За городом. На трассе.
   - "А" - это Альберт. Моё имя, - представился Альберт, не протягивая руки. Ян решил, что он иностранец из страны, где не принято пожимать руки при представлении. Но Альберт говорил без акцента.
   - Ян, - в ответ представился Ян и уже собрался уходить.
   - Тогда ещё жуткий снегопад застал меня ночью. Я думал, что превращусь в снеговика. Снег даже в карманы куртки попал. Вот я его и выронил вместе со снегом, - остановил его Альберт.
   Яна поразило, что Альберт говорит о том самом времени, когда он стоял на крыше и хотел свести счёты с жизнью. Сейчас Яну не верилось, что всё это происходило с ним.
   - И той ночью я тоже не спал, - ответил он.
   - Просто невероятно. Я уже и не надеялся когда-нибудь снова его увидеть. А тут вдруг нахожу его у загорающего в одежде парня.
   - Я не загораю, - сказал Ян и улыбнулся. - Мне просто некуда идти, поэтому я и сижу здесь. Ты слышал, как ночью что-то взорвалось неподалёку?
   - Конечно. Даже земля затряслась. Ребята говорят, что самолёт рухнул.
   - Он упал прямо на мой дом. Теперь у меня ничего нет. Документов, денег. Ничего. Не мог ночью заснуть и пошел на пляж. Он в тот момент и свалился.
   - Ты серьёзно?
   - Да. Не только у тебя сегодня удачные совпадения.
   - Удивительно, - Альберт с любопытством уставился на Яна. - И что ты теперь намерен делать? Друзей и родственников собираешься обрадовать?
   Ян замешкался. Ему захотелось соврать, что так и поступит, чтобы не показаться подозрительным.
   - Не стоит. Думаю, они и так рады.
   - И куда ты теперь пойдёшь? - спросил Альберт, в удивлении приподняв брови.
   - Не знаю. Всё равно.
   Альберт оживился и посмотрел в сторону, над чем-то задумавшись.
   - Хочешь присоединиться к нам? Мы живём тут поблизости в палаточном лагере - я и ещё несколько человек.
   Сначала Ян по привычке хотел сказать "нет", но он тут же понял, что это последнее, от чего он может отказаться. Долгое время он освобождался от всего, что его окружало, и оберегал собственное одиночество, уже порядком измучившее его. Теперь он достиг последней черты, самой глубокой точки падения. Дальше уже ничего нет, но тут ему представилась случная, ничтожная возможность. Он не хотел принимать предложение Альберта, но мысль о возвращении к прежней жизни вызывала ещё больший протест и отвращение.
   - Что для этого нужно? - без энтузиазма спросил он у Альберта.
   - Нужна палатка. У нас каждый спит в своей палатке. Ещё какая-нибудь одежда попроще. А то ты выглядишь, как беглый миллионер.
   Ян холодно взглянул на Альберта, поняв, что его раскрыли, но лицо Альберта не выражало ничего, кроме ожидания. Ян вдруг громко расхохотался и развёл руками.
   - Да, я помню, что у тебя нет денег. Я могу дать столько, сколько потребуется, - сказал Альберт, неправильно поняв причину веселья Яна.
   - У меня ещё одна проблема. Если я появлюсь на людях, то меня узнают. Я не преступник и не совершил ничего плохого, но раз меня считают погибшим, то пусть так оно и остаётся.
   - Ладно. Я всё сделаю, - протянул Альберт.
   - Ещё я не знаю, когда смогу вернуть тебе деньги.
   - Можешь не возвращать. Считай, что я тебя купил, - пошутил Альберт.
   Ян выдержал паузу, пытаясь угадать мотивы Альберта.
   - Ради чего такие хлопоты? В чём смысл?
   - Обосновывать каждый поступок выгодой порой вредно и скучно. Надо больше творчества в действиях. Можешь считать, что поступаю спонтанно. Или думай, что я следую интуиции. Как тебе удобнее.
   Ответ показался Яну довольно чудным. В Альберте многое удивляло. Он выглядел чуть неряшливо, но неряшливость не могла скрыть его красивой, изящной внешности. У него были правильные черты лица, ироничные холодные глаза небесного цвета, светлые волосы, давно не знавшие расчёски. Хотелось назвать его внешность благородной, однако Ян знал, что среди благородных людей редко встречаются по-настоящему красивые. Перед Яном стоял небрежный бродяга, но из-за небрежности и безразличия проступали сосредоточенность, своенравность и горделивое, насмешливое чувство собственного достоинства. А ещё в Альберте скрывалась глубина.
  
   Они добрались до лагеря, располагавшегося на небольшой поляне в полосе леса, отделявшего город от моря. Ян увидел несколько выставленных полукругом палаток.
   - Ребята ещё спят, - пояснил Альберт. - Они почти до утра просидели у костра на пляже. Мы договорились, что больше не будем никого принимать к нам. Скажем им, что ты мой старый знакомый.
   - Ладно.
   - Они начнут тебе задавать вопросы обо мне. Ты им говори, чтобы спрашивали обо всём лично меня.
   - Понятно. Ты им сам всё расскажешь.
   - Нет. Не расскажу, - коротко заключил Альберт и тихо рассмеялся.
   Он оделся и ушел в город. Ян уселся на поваленное дерево, лежавшее перед кострищем, и принялся осматриваться. Из ближайшей палатки доносилась музыка.
   Скоро появятся незнакомые люди, и он думал о том, что им сказать. Ему придётся врать о знакомстве с Альбертом, о себе, о своём прошлом, но, в итоге, история повторится, и он окажется чужаком и среди них. Стоит ли прилагать усилия, если результат известен заранее? Хотя это мелочь, которую можно исправить. Надо просто встать и уйти. Самое главное, что удалось избежать жуткой ночной катастрофы. Он спасён, а значит, жизнь его имеет значение. И ничего не имеет значения, кроме жизни.
   Ян поднялся, чтобы уйти, но остановился, когда из той палатки, откуда доносилась музыка, показалась девушка. Она огляделась вокруг, смерила взглядом Яна и, ничего не говоря, направилась в сторону берега. Он снова уселся и уставился ей вслед. Девушка выглядела очень привлекательно. Она обладала спортивным телом, длинными тёмными волосами и приятным лицом, в движениях читались сила и легкость. На её левой голени темнел большой синяк, чуть ниже его красовалась татуировка, изображающая дракона или змею.
   Ян не сразу заметил, что из другой палатки высунулась кудрявая голова и уставилась на него.
   - Привет, - сказал голова, и вслед за ней показалось и тело.
   Это был парень невысокого роста. Он принялся ползать по палаткам и будить их обитателей. Вскоре Яна окружила компания из четырёх совсем молодых ребят.
   - Тебя Альберт привёл? - спросил один из них.
   - Да.
   - Как тебя зовут?
   - Ян.
   Марк, Эрик, Гарри, а кудрявого звали Данис. Ян, отвечая на их вопросы, сказал, что неделю назад приехал сюда и случайно повстречал Альберта и что знает его уже давно. Компания не слишком упорствовала в расспросах о личной жизни Яна. Альберт вызывал у них большее любопытство, чем Ян. Как и предсказывал Альберт, они принялось расспрашивать о нём, на что Ян в итоге с сожалением ответил, что очень давно не виделся с Альбертом и сейчас знает о нём не больше, чем они. Тем временем, с моря вернулась девушка и присоединилась к компании. Её звали Мая и нынешним утром она выглядела очень хмуро.
   - У Альберта есть женщина? - вклинилась она в разговор. Её вид говорил о том, что вопрос не является банальным любопытством, и она не потерпит никаких отговорок.
   - Не знаю, - искренне ответил Ян.
   Она вздохнула и побрела к палатке.
   - Я пойду в город. Мне сегодня на суд, - невесело проговорила она.
   - Удачи. Надеюсь, всё без проблем пройдёт, - сказал Эрик - высокий, худощавый парень с веснушчатым лицом.
   - Да, я тоже, - ответила она.
   - Мая - сестра Эрика. У неё трудный день сегодня, - пояснил Данис, когда она ушла, - поэтому она такая суровая.
   - А что за суд? - спросил Ян.
   - Не так давно один тип принялся слишком навязчиво приставать к ней. Мая скоро станет профессиональной спортсменкой. Она занимается смешанными единоборствами и участвует в соревнованиях. В итоге тот кретин легко отделался выбитыми зубами и сотрясением. Ты даже не представляешь, что он сделал. Он подал на неё в суд! - взахлёб рассказал Гарри.
   - Да, дурная история.
   - Я один раз ездил на соревнования, где она участвовала. С ума можно сойти. Она так отделала какую-то коренастую тётку, что мне даже жаль её стало. А вообще, Мая спокойная и безвредная, - вмешался Марк.
   - А о себе вы что-нибудь расскажете? - спросил Ян.
   - Альберт тебе ничего не говорил? - поинтересовался Марк.
   - Совсем ничего.
   - Нуу... Мы живём отдельно от людей, - протянул Марк. Он обдумывал то, что следует сказать. - Это всё Альберт придумал. Смысл в том, что наша поляна и ещё пара мест - это и есть всё существующее пространство. За пределами их ничего нет. Мы не поддерживаем связь с внешним миром. Только по магазинам ходим раз в несколько дней, чтобы купить всё, что нам нужно. Есть только наша поляна, остального мира не существует. Вот так. - смущённо закончил Марк.
   - Интересная идея, - Ян одобрительно кивнул.
   - Из "ничего" иногда всё-таки приходят всякие дебилы, - с досадой продолжил Марк. - Один раз сюда большой компанией нагрянули наши родители. Они думали, что у нас тут что-то вроде наркопритона. Но когда увидели всё своими глазам, то прекратили донимать нас. И Альберт им понравился. Больше они нас не достают. Только надо иногда звонить или показываться дома.
   - Знакомая история, - сказал Ян, вспомнив о том, как посылал сообщения Кэндзи.
   - А ещё... - Марк запнулся, готовясь сказать самое важное. - Альберт поклоняется Луне... И мы тоже.
   Ян пристально уставился на Марка. Тот выглядел абсолютно серьёзным. Эрик, Гарри и Данис тоже оставались серьёзными. Ян прикусил губу, изо всех сил пытаясь сдержать улыбку. Он решил, что угодил в секту, но сконфуженное выражение лиц ребят красноречиво говорило о том, что они не являются фанатиками и понимают, насколько странную тайну только что открыли малознакомому человеку.
   - Знаю. И я тоже, - согласно кивнул Ян.
   Напряжение спало. Экзамен пройден.
   Они ещё немного поболтали, а затем Данис и Эрик отправились спать, а Гарри и Марк начали заниматься приготовлением еды на костре. Гарри без умолку болтал, рассказывая о царящих здесь порядках. Не уходить из лагеря без необходимости, не слушать радио, не читать новостей, не приводить посторонних, без нужды не общаться с чужаками. Иными словами, избегать любой связи с внешним миром и упоминаний о нём. Разрешена только музыка. Правила установил Альбертом. Он и придумал всё эту затею.
   Вскоре Альберт вернулся с походным рюкзаком за спиной.
   - Мая уже ушла? - обратился он к ребятам.
   - Да.
   - Эх. У меня вылетело из головы, что у неё сегодня суд. Следовало бы её приободрить перед уходом.
   - Она сегодня мрачнее тучи.
   Ян и Альберт принялись устанавливать палатку. Теперь она составляла часть полукруга из других палаток.
   - Ну вот. Теперь у тебя есть свой дом, - заключил Альберт, когда они всё закончили.
   - Да. Прекрасно, - с улыбкой ответил Ян. - Не знаю, как тебя и благодарить.
   - Это ни к чему. Я ещё принёс спальный мешок. Иногда по ночам прохладно.
   На завтрак ребята приготовили кашу и овощи. Яна мучил жуткий голод, и каша стала для него самой желанной вещью на свете. Альберт разбудил Эрика и Даниса, и вся компания собралась у костра. Во время завтрака разговаривали о Мае. Все ожидали, что суд завершится в её пользу, но её очень угнетал судебный процесс. Ян наелся до отвала и откинулся назад, оперевшись спиной на ствол сваленной березы.
   - Неплохо, - проговорил он.
   - Ты говорил, что не спал ночью. Если хочешь, то можешь пойти спать, - предложил Альберт.
   - Да, пожалуй, так и сделаю.
   Спать в палатке довольно жестко. Ян положил под себя спальный мешок и с удовольствием вытянулся во весь рост. "Предчувствия и привычки обманывают меня", - думал он, вспоминая о том, как намеревался уйти отсюда утром.
  
   Уже наступил вечер, когда Ян проснулся. Он долго лежал, вспоминая события прошедших ночи и дня.
   - Неплохо, - вновь заключил он и поднялся.
   Вся компания куда-то ушла. Ян остался один в лагере. Тишину нарушал лишь птичий щебет, смягченный густыми сосновыми кронами и оранжевым предзакатным сиянием. Ян в ожидании походил кругами, а затем отправился на берег. Его новые знакомые находились там. Они сидели на песке и наблюдали за стоящими неподалёку яхтами.
   - Ты как раз вовремя, Ян. Мы собирались купаться, - проговорил Альберт. - Остановились посмотреть на корабли. В них есть что-то потустороннее. Ступаешь на борт в одних условиях, а оказываешься уже в совершенно иных, в других городах или странах.
   - Такие яхты принадлежат больше к нашему неизменному миру, - с улыбкой ответил Ян. - Они почти всю жизнь стоят в портах или рядом с берегом. На них далеко не уплыть. Плавучие туалеты. Вот грузовые гиганты размером с небольшой город, - это да. Они специально созданы для огромных расстояний и разных материков. Всегда в пути.
   - Пожалуй. Когда-нибудь я пересеку море на собственном корабле.
   - А где ты его возьмёшь? - спросил Марк и принялся чесать свою коротко стриженую голову.
   - Пока не знаю.
   Они сидели в лагере и разговаривали о суде. Уже почти стемнело. Маи всё ещё не было.
   - Как же это плохо, когда тебя не желают оставить в покое, - говорил Альберт. - Общество похоже на огромного сильного зверя. Если он в тебя впился зубами, то вырваться невероятно трудно. А если вырвался, то потом придётся скрываться от него. Тяжело постоянно скрываться.
   - Её могут посадить? - спросил Гарри.
   - Нет. Но могут дать штраф и назначить исправительные работы, - отозвался Марк. - Вместо того чтобы находиться здесь, она займётся покраской каких-нибудь заборов или уборкой мусора.
   - Мда, - невесело выдохнул Гарри. - И всё из-за одного пьяного дебила. Кстати, настал час молчания.
   - Да, действительно. В ясные вечера перед восходом Луны у нас час молчания, - начал рассказывать Альберт Яну. - Мы сидим у огня и учимся молчать. Я не хочу рассказывать, для чего. Каждый должен понять это сам и сохранить в тайне. К тому же молчание - это тоже своего рода умение.
   Вся компания возвратилась в лагерь и расположилась вокруг пылающего костра. Каждый уселся достаточно далеко от огня. Мир уменьшился до размеров сферы из несущего жар света и молчания, заключившей в себе нескольких человек.
   Надо много терпения для целого часа молчания, но ведь Ян в последнее время почти ни с кем и не разговаривал. Он осознал, насколько сильно в прошлом его тяготило одиночество, и удивился, что не придавал этому большого значения. "Не думать о прошлом", - прервал он себя. Мысли по привычке попытались водрузить на него груз омертвелых воспоминаний, но не нашлось ни одной причины для того, чтобы согласиться с ними. Ян устал от прошлого. Теперь оно не имело значения, стало ненужной привычкой, изгнанной огнём тенью. Прошлого нет.
   Что ещё нужно понять в час молчания? Времени впереди очень много. Таким запасом свободного времени Ян ещё никогда не обладал. Даже во время зимнего затворничества ему не хватало свободного времени, потому что и сам он не был свободен. Не нужно никуда бежать. Некуда спешить. Время остановилось и успокоилось. Послышались легкие быстрые шаги, а затем из темноты появилась Мая. Ян с трудом узнал её. Лицо Маи преобразилось от оживления, она улыбалась. Ребята тоже не смогли сдержать улыбку, но никто не проронил ни слова. Мая скинула кеды и уселась рядом с Альбертом. Оранжевое марево над огнём повеселело и воодушевилось от обжигающего шепота её красоты. Происходило что-то волшебное, но Ян не мог подобрать для этого мыслей и слов.
   Он опустил глаза к земле и потрогал траву пальцами. Раньше её не существовало. Раньше всё находилось за непроницаемым стеклом и являлось туманной, недоступной иллюзией. Теперь стекло пропало. В темноте проявлялось всё больше деталей, которых он никогда не замечал. Ян обнаружил, что его руки прикасаются к настоящему, живому и неизвестному. Иллюзия вдруг развеялась. Он впервые прикоснулся к дикой, древней, большой вселенной, могучим зверем разлёгшейся перед ним. Под пальцами гудела её неукротимая энергия, и он отныне не просто случайный свидетель. Он ощущал свою причастность к ней.
   Угли источали злую тёмно-красную душу. Костёр почти догорел, и свет выхватывал из темноты лишь силуэты людей. Яну казалось, что он остался один в неизвестном мире, только что открывшимся перед ним. Он замер, пытаясь как можно глубже погрузиться в него, в течение сегодняшний вечера, в смягчённую тусклым светом просторную мглу, нависшую над ним. Повеяло холодом и восторгом - приближалась ночь.
   - Эх, - выдохнул Альберт, поднялся и потянулся. Час молчания подошел к концу, и лагерь ожил. Ян наблюдал за тем, как вся компания, за исключением Альберта, потянулась к Мае и начала задавать вопросы о суде.
   Этот взгляд ему очень знаком - он поймал его на себе. Мая с подозрением и отстранённым любопытством посмотрела на него. "Узнала", - с досадой заключил Ян. Он прислушался к разговорам, ожидая услышать, как она выложит всю правду о нём. Ребята разговаривали только о суде, успешно завершившимся для Маи. В конце концов, Ян решил, что ему показалось.
   - Час молчания - своего рода преамбула, - пояснил подошедший к нему Альберт. - Теперь мы оденемся теплее и пойдём встречать рассвет.
   - А для чего куда-то идти?
   - Здесь нам помешает шум моря. Неподалёку отсюда есть чудная поляна, где нет лишних звуков. Мы называем её "Лунное зеркало".
   - До утра ещё долго.
   - Необязательно ждать до утра. Мы собираемся встречать лунный рассвет.
  
   Они пробирались вдоль фермерских полей, направляясь к поляне.
   - Один знакомый рассказывал, что местные чиновники обратили внимание на наш лагерь. Мы их раздражаем, - рассказывала Мая о произошедших днём событиях.
   - Почему? Разве мы мешаем кому-то? - спросил Альберт.
   - Они считают это самозахватом земли.
   - Бред. Нам не нужна их земля. Может, стоит перебраться в другое место? Куда-нибудь подальше.
   - Они и там нас отыщут и скажут, что мы им мешаем.
   Альберта это не очень расстроило. Он оживлённо расхохотался.
   - Какие же они беспокойные. Хотя я ожидал чего-нибудь в этом роде.
   - И у тебя, конечно, имеется какой-то план? - в вопросе Маи послышался укор.
   - У меня он всегда есть. Я вам расскажу, когда для этого придёт время.
   - Вот мы и пришли, - прервал их Эрик.
   Перед ними расстелилось небольшое поле с высокой травой. Его окружал лес. Тёмная неровная линия из верхушек лесных елей темнела на фоне неба.
   - Луна вот-вот взойдёт. Небо уже озарилось, - Гарри указал рукой на побелевшую часть неба.
   В зарослях нашлась узкая тропа. По ней они выбрались на свободное от травы пространство. На нём компания и остановилась. Кто-то уселся, кто-то улёгся - стена из травы полностью скрыла их.
   - Мы приходим сюда во время ясных вечеров, когда можно наблюдать за рассветом Луны, - начал свой рассказ Альберт. - В том, как она поднимается над деревьями, в её свечении есть что-то такое, что сложно объяснить. В этом явлении проявляется нечто гораздо большее, что выходит за рамки узнаваемых и понятных вещей. Нам достаточно чувствовать и принимать его. Раз мы можем чувствовать это, значит, оно есть и в нас - то, что не нуждается в объяснения, но может быть понято и без слов. То, в чём мы находим выход, что является признаком нашего родства.
   Над лесом уже появился край Луны. К ней и повернулись все, кто находился в круге.
   - Она наша небесная мать, - продолжал Альберт. - Холодная, далёкая, потусторонняя, но имеющая способность быть любимой. Она учит нас любить. Любовь к ней спокойна и безмятежна. Так умеет любить лишь свободный человек, и она помогает нам вспомнить о нашей свободе.
   Мы собираемся слушать шелест лунного света, Ян. Лунный свет очень лёгкий и чистый. И звук у него очень легкий. Он похож на что-то среднее между гудением электричества и стрёкотом кузнечиков. Чтобы его услышать, надо освободиться от всего: от мыслей, знаний, воспоминаний, от времени, от самого себя, следует забыть даже собственное имя. Ничто не должно помешать лунному шелесту слиться с нашим сознанием и подхватить его. Его чистота перейдёт к нам, только если мы и сами станем чисты.
   Альберт набрал воздуха и хотел сказать что-то ещё, но промолчал и задумался. Затем он выдохнул и улегся на траву, закинув руки за голову.
   Сквозь еловые ветви и блестящие иглы струится лунный шелест. Его невесомые волны проносятся над льнущим к земле дыханием ночи. Ночи, отяжелевшей и хмельной от отсыревшего аромата хвои. В сокровищницах её тысячелетних теней таится первобытная хаотичная радость. Радость, принесенная лунным шелестом. Радость, вернувшая ночную весну и свежесть в изнеможённую светом жизнь.
   По прозрачному плексигласу неба расплескались капли обледенелой звёздной стали. Их безупречный блеск очищен и отполирован миллионами пустынных лет. "Ещё, ещё", - шепчут они и соскальзывают дальше - в необъятный простор бесконечной ночи. В её таинственные холодные тени и разноцветные пышные облака.
   Но лунный шелест навсегда останется с тобой - в лунном гнезде, в пробудившейся посреди ночи душе. Он напомнит о покорённых тысячелетиях, оставшихся за спиной. Он белым пыльным мотылём взбудоражит прозрачную мглу над заросшим спящим полем и отражениями вспыхнет на стекле окна, уставившегося в белесую лунную вечность.
   Глава 6. Бездельники
  
   По утрам Альберт уходил в город и возвращался только под вечер. Мая тоже часто уходила на тренировки, но возвращалась раньше Альберта. Сначала Ян не сомневался, что у них разворачивается тайных роман, но ребята за случайной болтовнёй опровергли его предположение. Альберт избегал её, и никто не мог понять причину. Никто не знал того, куда уходит Альберт и чем занимается. Сам он предпочитал держать всё в тайне.
   Каждое утро два человека брали вёдра и отправлялись к роднику за водой. Так пришла очередь Яна, и Мая вызвалась помочь ему, хотя её очередь ещё не настала.
   Пока ещё все спали, они через лес направились к роднику.
   - Хотела бы и я, чтобы меня считали погибшей, - сказала она.
   Ян чуть сбавил ход и пожал плечами.
   - Видимо, кота в мешке не утаить, - проговорил он.
   - Я сразу поняла, что ты всё сочиняешь, когда ребята знакомились с тобой. А потом, когда пришла домой, чтобы подготовиться к суду, то увидела тебя по телевизору. Тебя по всем каналам показывали. Говорят, что ты спятил перед смертью.
   Ян усмехнулся.
   - Если ты расскажешь кому-нибудь, то я сразу уйду от вас.
   - Я никому не говорила и не собираюсь. Меня твои дела не касаются. Но ты должен ответить на один вопрос. Если и не ответишь, то я всё равно ничего и никому не скажу.
   - Какой вопрос?
   - Почему Альберт пригласил тебя к нам? Он запретил приводить людей в лагерь, но сам привёл тебя. Почему? Ты ведь раньше не знал его?
   - Нет. Я увидел его впервые в тот день, когда пришел к вам. Лежал на пляже, а Альберт увидел, что у меня его потерянный медальон. Тот самый, что ты ему подарила. Так мы и познакомились.
   - Я ему ничего не дарила. С чего ты взял?
   - Медальон с лебедями. На лебедях буквы "А" и "М". Альберт сказал, что "А" - символ его имени.
   - А буква "М"?
   - Я думал, что оно обозначает твоё имя.
   - Нет, - сказала Мая и покосилась сторону.
   Только сейчас Ян заметил, в какое тяжелое положение она угодила. Мая болезненно, отчаянно, безнадёжно любила Альберта. В её влюблённости не осталось ни капли радости и оживления. Только изматывающая покорная обречённость из-за отсутствия взаимности.
   - Вы недавно с ним познакомились? - спросил он.
   - Месяц назад.
   - Тогда понятно. Он потерял его ещё в начале весны.
   - Почему он меня игнорирует? Со мной что-то не так? - откровенно спросила она.
   - Мужчины должны падать в обморок, увидев тебя. Но Альберт, похоже, очень непростой человек.
   - Да. Слишком непростой. Пойдём дальше. Не рассказывай ничего ребятам о нашем разговоре.
   - Договорились.
   - А почему ты скрываешься? - спросила Мая, когда они уже подошли к роднику. - Ты ведь мог иметь всё, что захочешь.
   - Не знаю. Ты слишком просто рассуждаешь. Я неправильный. Дефектная модель.
   - Это забавно.
   - Что?
   - Альберт как-то называл себя неправильным. Наверное, поэтому он тебя и привёл сюда, а не из-за медальона. У тебя есть что-то общее с ним.
   - Сложно сказать.
   - Я иногда опасаюсь, что он просто исчезнет. Уйдёт утром и не вернётся больше. Для Альберта это несложно. Он стал очень отстранённым и что-то замышляет.
   Ночью шла оживлённая беседа о каких-то пустяках, когда Ян отправился спать. Лёжа в палатке, он присмотрелся к сидящему у костра Альберту и вспомнил слова Маи. Во время разговора Альберт иногда отворачивал лицо в сторону, смотрел в ночной мрак, и на его красивом лице читались отрешённая, беззащитная любовь и скрываемая от всех преданность. А ещё от Альберта веяло необъяснимой опасностью и чужбиной. Чужак! Да, чужак, такой же, как и Ян. Вот он сидит перед ним, притаился, словно хищник в высокой траве, и думает, что его никто не видит, но Ян увидел. Впервые Ян столкнулся с подобным себе.
  
   Ян проснулся из-за незнакомого голоса и украдкой выглянул из палатки. Солнце находилось уже довольно высоко, и Ян увидел пожилую женщину, эмоционально разговаривающую с Гарри.
   - ...ты прожигаешь жизнь впустую! - почти кричала она.
   - Моя жизнь и мне решать.
   - Ты не понимаешь, что мы желаем блага тебе и стараемся ради тебя. Но ты связался неизвестно с кем и теряешь время впустую!
   - Мне нечего сказать и я не собираюсь с тобой спорить. Зря ты пришла сюда, - ответил Гарри.
   Женщина, казалось, вот-вот взорвётся от ярости, но её внимание отвлекли появившиеся из леса Данис, Эрик и Марк.
   - Бездельники! - гневно воскликнула она и пошла прочь.
   - Что, снова? - обратился Данис к Гарри.
   - Да. Я уже начинаю их ненавидеть, - ответил Гарри.
   - А кто это? - спросил присоединившийся к ним Ян.
   - Моя тётка, - сконфуженно начал рассказывать Гарри, - и она считает, что все должны её слушаться, потому что у неё много денег. Хочет, чтобы я всё лето провёл в какой-то унылой бизнес-школе.
   - А что твои родители?
   - Они меня тоже упрашивали поехать учиться, но я не согласился. Они спокойно отреагировали, а тётка не собирается отступать. Раньше она казалась нормальной, но теперь словно с цепи сорвалась. Она всю жизнь потратила на карьеру, а потом вдруг обнаружила, что превратилась в одинокую старуху, никому неинтересную, кроме альфонсов. Теперь она не знает, куда деть себя и свои накопления. Поэтому и принялась обустраивать жизнь родственников, то есть всюду совать свой нос и донимать требованиями и приказами.
   - Если тебя это взбодрит, то я на твоей стороне. Полностью тебя поддерживаю, - сказал Ян и неожиданно рассмеялся.
   Альберт лишь молча кивнул головой, когда вечером ему рассказали о случае с тётушкой Гарри.
   К ночи небо затянуло облаками, поэтому наблюдать за восходом Луны стало невозможно. Они собрались все вместе и бродили по пляжу, наблюдая за огнями плывшего вдалеке корабля.
   - С другой стороны неплохо иметь состоятельную тётушку, - сказал Эрик. - Деньги от множества проблем могут избавить.
   - Нищета, голод и попрошайничество - это унизительно. Но для того, чтобы от них избавиться, много денег не надо, - подтвердил Альберт.
   - Деньги от одних проблем избавят, зато добавят других, - включился в беседу Ян.
   - Но всё равно все люди хотят разбогатеть. Чем богаче - тем лучше, - настаивал на своём Эрик.
   - У разных людей разные желания и цели. Они к тому же ещё и постоянно меняются. Что бы ты делал, если бы вдруг сильно разбогател? - спросил его Ян.
   - То же, что и любой человек на моём месте делал бы.
   - Дорогие вещи, женщины, путешествия и иные удовольствия?
   - Возможно.
   - А что бы ты делал после того, как это всё тебе надоест? Человек ведь так устроен, что ко всему хорошему быстро привыкает. Это как со вкусом сладкого - подержишь во рту конфету и престаешь ощущать вкус сладкого из-за того, что твои рецепторы привыкли к нему. Так же быстро ты привыкнешь к любым удовольствиям, и они перестанут вызывать что-либо, кроме скуки. Тогда, возможно, и не стоит слишком усердно гоняться за ними? Деньги - это хорошо, но существуют альтернативы. Что если твоя жизнь сейчас более полна и интересна благодаря ограничениям, не позволяющим обратиться в гедонизм? Ограничения часто открывают новые возможности для развития.
   - К чему говорить о том, о чём не имеешь понятия? Ты пытаешься опровергать очевидные факты, Ян, не имея о них и малейшего представления, - заключил Эрик.
   Ян с удивлением понял, что ему нечем парировать в сложившейся ситуации.
   - Ну, как знаешь, - сконфуженно сказал он, скривив рот.
   Мая прикрыла лицо рукой, скрывая смех, Альберт с выражением большого любопытства и иронии ждал продолжения спора, но его не последовало.
  
   Кто-то дёргал Яна за ногу, пытаясь разбудить.
   - Что-то случилось? - спросил он у Альберта, торчавшего в проёме палатки.
   - Хочу показать кое-что.
   Горизонт уже начал светлеть, серый утренний свет робко стелился над отсыревшей от росы землёй. Достав что-то из своей палатки, Альберт протянул это Яну. Ян подошел к костру и увидел, что Альберт подал ему сложенную газету.
   - Новости устарели. Газете уже неделя, - сказал Ян, потирая заспанные глаза. Он полностью развернул первую полосу и увидел свою фотографию.
   "Безумная гибель для безумного толстосума", - гласил заголовок статьи.
   Ян щёлкнул языком от неожиданной пощёчины.
   - Хочешь, чтобы я это прочёл?
   - Нет. Довольно гнусный и злорадный некролог. Почему они считают тебя сумасшедшим?
   - Не знаю. Я похож на сумасшедшего?
   - Нет. Меня тоже раньше частенько называли ненормальным.
   - Почему в прошедшем времени? На тебя перестали вешать клеймо?
   - Опять не угадал. Я просто разорвал все связи с людьми.
   Ян снова посмотрел на газету. Рядом с его фотографией разместили ещё одну. Лицо человека на ней показалось Яну знакомым. Несколько секунд он пытался вспомнить его.
   - Кажется, я знаю человека на второй фотографии.
   - Пилота? - спросил Альберт.
   - Да, точно. Пилот. Я разговаривал с ним на остановке, когда ждал автобуса. Именно тот автобус и привёз меня сюда.
   - Это погибший командир экипажа самолёта, свалившегося на твой дом. В статье его называют "метким стрелком".
   - Бедняга. И ему за компанию досталось.
   Ян положил газету в костёр, и огонь начал неспешно пожирать её.
   - Но я хотел тебе кое-что ещё показать. Придётся немного пройтись.
   - Пошли.
   Они двинулись по лесной тропе в сторону трассы. Когда они вышли на трассу, то Ян увидел, что край горизонта уже загорелся от солнечного света. С другой стороны стояли остовы строящихся домов. Они пошли в их сторону. Вскоре Ян заметил кладбище. Альберт направлялся именно туда.
   Горькое гнетущее чувство захлестнуло Яна, когда они шагали сквозь ряды могил.
   - Как же я не люблю кладбища, - сказал он, но Альберт промолчал.
   Через минуту они остановились у ещё свежей могилы, где недавно кого-то похоронили.
   - Интересно, что там лежит? - Альберт указал на надгробие.
   На плите Ян увидел своё имя, свой день рождения и дату смерти - тот день, когда его дом разрушил упавший самолёт. Вид собственной могилы неожиданно сильно подавил его, в груди повисла тяжесть. Могильная плита с бюрократической педантичностью возвещала, что Яна не должно быть в живых, что он не имеет на это права, что он теперь принадлежит невзрачному могильному мрамору.
   - Очень скромная и неухоженная для состоятельного человека могила. Ты ведь приехал сюда недавно. Почему они решили похоронить тебя здесь, а не дома? - прервал молчание Альберт.
   - Не знаю. Думаю, чтобы не вспоминать больше.
   - Не очень-то тебя любили. Тебя окружали дурные люди?
   - Нет. Скорее со мной что-то не так. Я как инородная частица. Стоит мне появиться в обществе, как его иммунитет начинает пытаться вытолкнуть меня. Я не переношу их, а они не переносят меня. Не знаю, из-за чего так получается, а им достаточно самых простых объяснений. Например, можно обвинить меня в сумасшествии; сказать, что я ненормальный, псих.
   - Да, это трудно, - кивнул Альберт. В первый раз его оставила ироничность. Лицо стало серьёзным и задумчивым.
   - Помнишь, ты рассказывал про снег? Про то, что он набился тебе в карманы, и ты потерял медальон из-за него? - спросил Ян.
   - Да. Тогда как будто окно распахнули. Открыли большое окно в другой мир, и из него к нам хлынули потоки холодного чистого воздуха и снега.
   - Я в тут ночь дошел до самого края и собирался совершить самоубийство, но тут повалил снег... Тогда я и решил, что хуже уже не может быть, и если я потеряю всё, кроме жизни, то, возможно, лишусь и того, что делало её невыносимой.
   - По-моему, кое-что ты всё-таки прихватил с собой.
   - Что?
   - Презрение к людям. Презрение ослепляет человека и наносит урон не тем, кого он презирает, а ему самому.
   Ян снова поглядел на могильную плиту.
   - Неприятно видеть такое. Словно могила внутри меня теперь.
   - Поправимое дело, - Альберт с улыбкой на небольшую кучу песка и лежавшие на ней крупный валун и булыжники.
   Ян кивнул и сбил плиту ногой, после чего они с Альбертом направились к камням.
   - Всё, - заключил Альберт, сияя от улыбки, когда плита превратилась в осколки, - теперь ты свободен.
   - Терпеть не могу кладбища, - со злорадством сказал Ян.
   - Я тоже, - ответил Альберт, и они двинулись к выходу.
   Они медленно шагали по пустынной трассе, над которой повисло яркое Солнце, разогревавшее потрескавшийся кое-где асфальт.
   - Твой недостаток можно превратить в большое преимущество, - проговорил Альберт.
   - Какой?
   - То, что тебя отталкивают. Что не можешь найти себе место среди людей. Я научу, если мне хватит времени. Хочешь, я покажу тебе место, где пропадаю в последние дни?
   - Пошли.
   - Придётся долго идти. В нескольких километрах от города есть деревня. Туда мы и пойдём.
   Через полтора часа ходьбы по трассе они оказались в небольшой деревне.
   - Эй, привет, Альберт! - крикнул мчавшийся на велосипеде мальчишка лет десяти.
   - Привет! - крикнул ему вслед Альберт.
   Альберт привёл Яна на ферму и купил там несколько варёных яиц, хлеб и молоко. На ферме Альберта уже хорошо знали и приготовили ему завтрак заранее. Они взяли еду с собой и отправились в сторону высокого холма.
   - Пришли, - сказал Альберт, когда они взобрались наверх.
   Сзади белели городские небоскрёбы, а впереди простиралась необъятная долина. Они принялись за еду, купленную на ферме.
   По долине неспешно ползли тени от сонного каравана облаков. Среди теней виднелось большое стадо коров, тоже напоминавшее облако. Здесь всё казалось большим, величественным и естественным, словно и земля стала продолжением неба. Ян и себя ощутил большим. И он стал частью спустившегося на землю неба.
   Они весь день бродили по долине, болтая о пустяках и иногда рассматривая покрытые лишайниками большие камни. Ян удивлялся тому, что ему впервые не приходилось прикладывать усилий для разговора. Говорить теперь просто, беседа с другим человеком не изматывала его. Из-за царящего в долине спокойствия и томного аромата полевых трав ему казалось, что он видит нескончаемый сон.
  
   Вечером, когда они вернулись в лагерь, ребята выглядели слегка сконфуженными.
   - Нас опять атаковала тётушка Гарри. В этот раз она проявила большую настойчивость и притащила его родителей, - рассказал им Данис, когда они все после ужина собрались у костра.
   - Может, мне и правда вернуться? Я чувствую себя бесполезным, - отозвался Гарри.
   Над ними повисло зловещее молчание, подтверждавшее, что Гарри высказал мысль, тревожащую не только его одного.
   - Кому и зачем ты хочешь приносить пользу? Так ли уж важно быть кому-то полезным? - вспыхнул Альберт и подался вперёд. - Вы не слышали притчу о бесполезном дереве?
   - Нет.
   - Это, по-моему, восточная притча. Плотник увидел большой старый дуб и сказал своему ученику, что он бесполезен и из него ничего не сделать. Ночью тот дуб приснился плотнику и сказал, что он и вырос таким большим только из-за того, что его считали бесполезным. Будь он для кого-нибудь полезным, то его срубили бы и использовали для каких-нибудь целей.
   Люди предлагают тебе приносить им пользу, и на этом основано большинство общественных ценностей. Но они прошли уже через миллионы рук и сделались уродливыми, бесполезными и безжизненными. Их вручают тебе при рождении, как винтовку солдату. Теперь иди и борись за них, не задумываясь и не задавая вопросов. Ты чувствуешь вину, когда не получается стать полезным, но от неё и не следует избавляться. Её надо принять, сказать: "Да, я бесполезен, но ведь я именно этого и хочу". Только ты сам можешь дать себе лучшее. Ты сам должен создать лучшее. Создать собственными руками. Не думаю, что существует иной выход.
   Оставаться бесполезным - это большое умение. Для него необходимо иметь определённое мастерство. Ведь как только ты научился говорить и понимать чужую речь, тебе начинают внушать, что ты должен приносить пользу кому-то, что должен кому-то служить: государству, родственникам, друзьям, коллегам - кому угодно, но только не себе. С каждым годом пресс убеждений опускается ниже. Он давит на тебя всё сильнее и сильнее. Общество изобрело неплохие средства навязывания и подавления. Его инстинкты подсказывают, что надо делать: выбить почву у человека из-под ног; сломить его веру в себя; убедить в том, что он ничтожен и безлик; что он лишь единица из миллионов или миллиардов таких же людей, служащих общей великой цели. Но той великой цели, постоянно требующей жертв, попросту невозможно достичь, даже если потратить на неё тысячи лет и миллионы жизней. Вся человеческая история кричит об этом.
   Просто взгляни в прошлое. Все великие цели, ради которых сложили головы миллионы людей, в итоге лопались, как мыльные пузыри, даже не приблизившись к своему воплощению. Ни одна из них не воплотилась в реальность и не воплотится в будущем.
   Но плоха она даже не тем, что её невозможно сделать частью реальности. Служить общим великим целям - разве есть что-нибудь глупее и безобразнее? Если присмотреться к ним получше, то обязательно увидишь, насколько они скучны и унылы. Но тебя всю жизнь миллионы голосов будут убеждать, что таковой и является необходимость, а твои личные устремления и желания - это ничтожные иллюзии, мифы и самообман. Тысячи и тысячи внушают человеку, что жизнь блеклая, скучная и пустая; что он должен жить ради кого угодно, но только не ради себя. Они пытаются приучить его к лишенными смысла делами. Надо заставить человека заниматься чем-нибудь бесцельным и бесполезным - пусть он и сам знает, что его деятельность не имеет смысла и завершения, и вместо его собственной воли в нём начнёт говорить чужая воля.
   Может, каждый отдельный человек именно этого и хочет? Может, так и правильно. Может быть, я ошибаюсь. Я не знаю. Мне сложно понять их мотивы и, в общем, они мне безразличны - не хочу совать нос в их дела. Но я точно знаю, чего хочу и чего не хочу я. Я хочу быть бесполезным - пусть меня сколько угодно осуждают за это и пугают. Я не хочу никому служить и подчиняться. Я бесполезен, потому что я не хочу тратить своё время на удовлетворение ничтожных и пустых интересов массы посторонних людей. Потому что хочу воплотить в жизнь свой потенциал. Потому что у меня есть жажда к открытиям. Потому что я хочу расти. Потому что я хочу создавать, а не брать чужое, прошедшее через множество рук. Потому что я люблю жизнь и хочу жить. А чего вы хотите - это вам самим предстоит решить.
   Лица ребят оживились. Ян с интересом наблюдал за произошедшей переменой. Они все уже давно запутались и нуждались в надежде, в указателе, как и Ян, но Альберт не хотел превращаться для них в точку опоры. Его отрешённость являлась наигранной - он прекрасно понимал их проблемы, но хотел сохранить дистанцию. Альберт осознавал своё влияние и не хотел лишить их самостоятельности и лишиться её сам.
   Ночью они отправились встречать лунный рассвет. Ян глядел на поднимающуюся над елями Луну, и напряжение дня уходило. Когда он закрывал глаза, то перед ним возникала залитая Солнцем долина; когда открывал их, то вновь оказывался посреди невесомой, прозрачной ночи.
   Небо над долиной покрылось серыми облаками. Ян стоял на холме и ждал. Он стоял тут уже сотни лет и ждал, но ничего не происходило. Те валуны, что лежали в долине, тоже когда-то были людьми, стояли, ждали, и время превратило их в камни. Ян понимал, что и его ждет их судьба, но тучи начали таять. Чистое небо - тот самый долгожданный знак. Ян поднял глаза и начал вглядываться в просветы. Восторг и страх вспыхнули в груди, когда он увидел его.
   Ян неловко подскочил и уселся на землю. Ребята обернулись к нему. Луна почти не сдвинулась с места с тех пор, как он смотрел на неё в последний раз.
   - Эй, да ты заснул, - со смехом сказала Мая. - Кошмар приснился?
   - Нет, не кошмар. Странный сон, - ответил Ян, приходя в себя.
   - Какой?
   - Я стоял и смотрел на тучи. Всё небо покрылось тучами. Когда они начали рассеиваться, то из-за них показалось огромное чёрное Солнце. Оно, наверное, треть неба занимало. Просто гигантское. И такая необычная энергия от него исходила. Я чуть с ума не сошел, когда его увидел.
   - Неплохо. Ты так подпрыгнул, будто тебя змея ужалила, - сказал Марк.
   Ян рассмеялся. Ночь легка и просторна, и среди её покрытых мглой просторов не оставалось места для одиночества.
  
   Мая с закрытыми глазами по-турецки сидела перед сваленным деревом. На стволе дерева стоял ряд бумажных журавликов. Ян не решился беспокоить её, когда выбрался из палатки после сна. Её сосредоточенное лицо притягивало взгляд. Яна удивляло, что раньше он не встречал подобных людей - сильных, проницательных и цельных. Даже красивая внешность Маи выглядела второстепенно на фоне её спокойного обаяния и уверенности.
   - Ага. Ты проснулся! - воскликнула она, открыв глаза.
   - Не хотел тебя тревожить. Это ты сделала? - Ян указал на журавликов.
   - Да. Хотелось чего-нибудь неожиданного.
   - Вроде ты собиралась сегодня на тренировку?
   Мая с грустью пожала плечами и взяла в руки одного из журавликов.
   - Собиралась, но я решила не идти. И завтра не пойду и никогда больше. Я решила завязать. Найду себе какое-нибудь другое занятие.
   - Но почему?
   - Не хочу развлекать толпу голосящих тупиц. В последнее время она стала вызывать у меня отвращение. Ещё хуже, когда кто-нибудь из них начинает меня преследовать и предлагает деньги за то, чтобы я с ним спала, как будто я проститутка. Если бы ты только знал, до чего мерзко и унизительно ощущать себя куском мяса. Нет. Больше никогда.
   - Надеюсь, это правильное решение. А где остальные? - Яну захотелось сменить тему разговора.
   - Ребята ушли в лес. Они там курят травку.
   - Надо же. Скрываются от случайных посетителей?
   - Скорее от Альберта. Он запретил.
   - Но Альберта ведь нет сейчас?
   - Нет. Но он может вернуться в любой момент. Ты теперь знаешь, где Альберт пропадает днём? Вы ведь весь день вчера провели вместе?
   Ян на секунду задумался, а затем рассмеялся.
   - Да. Он слегка посвятил в свои важные дела.
   - И где же вы шатались, если не секрет?
   - А у тебя какие версии?
   - Думаю, что у Альберта есть любовница в городе. У неё он и проводит время.
   - Логично, - с улыбкой ответил Ян.
   - Но я понимаю, что всё может оказаться совсем не так.
   - Рядом с городом есть большие поля, где пасут фермерских коров. Там мы и провели весь день. Альберт сказал, что каждый день ходит туда.
   - И что вы там делали?
   - Ничего. Просто ходили по нему. Альберт познакомил меня с пастухом.
   - Я не понимаю, - сказала Мая, пожав плечами.
   - Я тоже. Думаю, это его естественная среда. Много свободного пространства и отсутствие людей.
   - Как же он далёк от нас. Непонятный человек.
   - Ага. Он словно из другого мира. И интересы у него другие, и видит он всё по-другому.
   - Тебе, наверное, обидно, что я всё время об Альберте расспрашиваю?
   - Нет, - сказал Ян и рассмеялся от неожиданности. - Я приблизительно представляю твои чувства. Нелегко любить странного человека.
   - Мне иногда кажется, что это мы странные, а не он. Он более гармоничен и развит, поэтому и кажется непонятным. А мы как будто недоделанные, неуклюжие фигурки.
   - Вряд ли он придерживается такого же мнения.
   Из леса показались Эрик, Марк и Данис. Они шумно говорили о чём-то и смеялись.
   - Доброе утро, Ян! Отличная погода сегодня! - поприветствовал Данис.
   - Да. Но мне ночью больше нравится, - ответил Ян.
   - О чём секретничаете? - полюбопытствовал Эрик.
   - Размышляем о том, где может пропадать Альберт, - вмешалась Мая.
   - Понятно где. Марк говорил, что видел его однажды в городе.
   - Да, - подтвердил Марк. - Но ещё до того, как мы с ним познакомились. В конце весны. Мы отмечали день рождения отца и отправились в ресторан. Там я и заметил Альберта. Он сидел за столиком с двумя симпатичными цыпами.
   - Похоже, он неплохо проводит время.
   - Я долго не мог вспомнить, где видел его раньше, - продолжил Марк, - и только недавно меня осенило.
   - Ты мог перепутать, - сказал Данис.
   - Альберта трудно с кем-либо перепутать, - ответил за Марка Эрик.
   Эрик явно хотел уколоть Маю. Её лицо покраснело, губы сжались.
   - Женщины должны быть без ума от Альберта, - с усмешкой продолжил он.
   - Заткнись, - угрожающе оборвала его Мая. - Всё, хватит об Альберте. Вы слышали, что от марихуаны развивается слабоумие?
   Ребята стушевались, но не из-за предположения Маи, а из-за того, что она раскрыла их секрет Яну. Мая после их болтовни могла решить, что Ян обманул её, рассказывая о вчерашнем походе в долину. От этой мысли ему стало неприятно.
  
   - Смотри, - Альберт указал рукой на стоящего у металлической сетки старика, - видишь того типа?
   - Вижу. Заведение для душевнобольных?
   Они находились у примыкающего к лесу здания, окруженного высокой оградой. За ней виднелись люди в больничных одеждах и санитары.
   - Да. Я как-то раз случайно набрёл на него. И тогда тот человек точно так же стоял у ограждения. Он тут часто стоит - в одном и том же месте, в одной и той же позе. Настоящий овощ.
   - Наверное, сейчас у них время прогулки.
   Старик ссутулился и вцепился пальцами в ячейки сетки. Казалось, что он устал и еле держится на ногах. Его голова постоянно тряслась, а глаза смотрели куда-то в пустоту.
   - Когда я на него наткнулся, - продолжил Альберт, - то мне показалось, что я вижу привидение. Что-то меня тогда ужаснуло в нём. Мне хотелось броситься бежать.
   - Он действительно похож на привидение.
   - В тот момент мне стало интересно, что именно вызвало страх. Причина страха ведь не в нём. Санитары ведь его не опасаются. Причина во мне самом. Я хотел узнать, из чего страх берёт начало, но не мог увидеть. Я ощутил себя человеком, оказавшимся в темной комнате, где притаилось чудовище. Нужно было с чего-то начать. И вот...
   Альберт полез в находящиеся рядом кусты и достал оттуда обёрнутый в целлофан тубус.
   - ... я решил его нарисовать, - он достал из тубуса большой лист бумаги и подал Яну.
   Ян разложил лист на земле и принялся рассматривать изображение. Он узнал старика, ограждение, здание больницы. Окна в здании изображались затемнёнными и покрытыми решетками, хотя в реальности решетки отсутствовали. Фигура старика на рисунке изображалась более вытянутой и худой. Скрюченные узловатые пальцы отчаянно цеплялись за металлическую сетку, словно он падал вниз и пытался удержаться за неё. Длинная узкая голова старика на рисунке оставалась безликой.
   - Ты не успел нарисовать лицо, - сказал Ян.
   - В том и дело, что у него нет лица. У меня долго не получалось понять, как его рисовать. Он постоянно трясёт головой, и я решил, что тряска и создаёт трудность, но потом я понял, что отсутствие лица и есть источник страха. У него нет личности. Самое важное в нём - его индивидуальность, самостоятельность, ответственность - стёрто болезнью. Какая-то скрытая от глаз катастрофа уничтожила его, а мы видим только оставшиеся после неё обломки человека. Ограда, решетки на окнах - даже не самое главное. Он заперт в себе самом. Тюрьма в тюрьме. Я тогда решил, что на другом конце от свободы не заточение и тирания, а безумие и обезличенность. А заточение и тирания в мире обычных людей являются скорее процессом или направлением, связывающим два полюса. И вот, перед нами идеальное государство: жесткий распорядок, санитары, ограждения и овощи, которые мочатся под себя. Всё в совокупности и произвело на меня эффект. Когда я увидел его, то почувствовал, насколько ужасно для меня полное отсутствие свободы.
   - Тогда свобода - направление к собственной индивидуальности?
   - Наверное. Из следующего шага следует, что коллективной свободы не существует. Только индивидуальная. Интересно, чего на самом деле добиваются те, кто борется за общественную свободу?
   Ян поднялся, скрутил лист с рисунком и засунул его в тубус.
   - Твоя позиция не самая актуальная. Превозношение эгоизма обычно воспринимают в штыки, да и для многих людей лучше, когда ими кто-нибудь управляет и принимает решения за них, - сказал он, подавая Альберту тубус.
   - Разве стремление к творчеству и росту является эгоизмом? Через него и рождается свобода, а не через борьбу, войны и революции. В конце концов, каждый человек приходит к нему, если не стоит на месте. Все дороги ведут в Рим.
   - Сомневаюсь, что люди желают чего-то подобного.
   - Из-за того, что их головы затуманены проблемами. Но если бы они сумели разрешить их, то тогда непременно пришли бы к тому, о чём я говорю.
   - Очень спорно. Можно подобрать бездомную собаку на улице и хорошо кормить её, но, думаю, её главным и постоянным интересом всё равно останется еда. Только в её желудок помещается ограниченное количество, и тут уже возникает проблема иного рода. Так же и у многих людей - можно решить все их проблемы, дать им волю делать всё, что захочется, и тем самым лишить их смысла жизни. Они сойдут с ума от скуки и от бессмысленности.
   - Да, пожалуй, вопрос несколько более сложен.
   - Но то, что ты противопоставил безумию свободу, мне показалось очень точным. В мрачные деньки я походил на этого старика и ощущал себя запертым в гробу. Думаю, мне тогда не хватало именно свободы. Мучительное, изматывающее положение.
   - Значит, мы пришли к такому выводу одним и тем же путём.
   - Ты не похож на человека со столь тёмными пятнами в прошлом.
   - Впечатления тебя обманывают, - словно извиняясь сказал Альберт и пожал плечами.
   - Что ты собираешься делать с рисунком?
   - Оставлю здесь. Не хочу таскать его с собой. Думаю, его кто-нибудь найдёт. - Альберт положил тубус на куст. - Я как-то раз хотел поговорить со стариком. Мне казалось, что достаточно поговорить с ним, и туман у него в голове рассеется, но когда я подошел к забору, то меня прогнал санитар.
   Они не спеша побрели по лесу в сторону лагеря. Вскоре начал накрапывать дождь. Со стороны города ветер принёс в лес запах палёных покрышек, и голод напомнил о себе. Яну захотелось наесться до отвала той простецкой горячей каши, забраться в свою в палатку и заснуть до наступления ночи.
   Глава 7. Равнодушие
  
   Между сосновых крон уже моросила пасмурная вечерняя мгла, когда они подошли к лагерю. Удаляющиеся звуки вертолёта доносились со стороны, и Ян, пытаясь рассмотреть его среди сосновых крон, вспоминал о допплеровском эффекте. Альберт молча смотрел под ноги. Когда Ян опустил глаза, то сквозь просветы деревьев увидел свою сбитую палатку.
   - Кто-то снёс мою палатку, - озадаченно произнёс он.
   Альберт очнулся от задумчивости и посмотрел в сторону лагеря.
   - Ага. Сломали, - подтвердил он слова Яна.
   Они сделали ещё несколько шагов, когда Альберт насторожился и замер на месте.
   - Не только твою. Что-то не так, - громко прошептал он и поднёс палец к губам.
   Они приникли к земле и долгое время прислушивались и осматривались. Лагерь создавал впечатление пустого. Ни единого звука не доносилось с его стороны.
   - Давай отойдём и обойдём вокруг. Зайдём несколько раз с разных сторон, - прошептал Ян.
   Альберт кивнул, и они начали отступать.
   Прошло много времени, прежде чем они решились войти на территорию лагеря. Кто-то разрушил лагерь. Палатки валялись на земле, а все вещи из них скидали в общую кучу. Ян узнал в ней свой вывернутый наизнанку спальный мешок и смятую в ком одежду.
   - Ну, вот и всё. Конец лагерю, - с грустью сказал Альберт.
   - Что произошло?
   - Думаю, тут побывала свора полицейских. Судя по всему, он провели обыск.
   - Мая оказалась права, когда предложила уйти дальше. Мы без труда всё восстановим, - сказал Ян и принялся доставать свои вещи из кучи.
   - Нет. Это уже без меня, если ребята захотят. Я ухожу.
   - Как? Куда? - Ян остановился и развёл руками.
   - Я давно чего-то подобного ожидал. У меня не возникало сомнений, что именно так всё и завершится. Хотя мне пришлось бы уйти, даже если бы нас оставили в покое. Последнюю неделю я занимался тем, что собирал вещи, необходимые для похода. Хочу отправиться в большой поход.
   Мысли Яна начали панически сбиваться в кучу. У него отсутствовали планы на будущее. Идея о возвращении домой являлась неприемлемой, а без Альберта лагерь сильно изменится. Обычная компания подростков. С ними вряд ли удастся найти общий язык. Когда им надоест или начнётся учебный год, они просто разойдётся по домам.
   - Но ты можешь пойти со мной. Для тебя я и покупал вещи. Свой комплект я уже давно собрал. Надо только прихватить палатку со спальным мешком. Хорошо, что они их не унесли, - с повеселевшим видом сообщил Альберт. - Честно признаться, я рад, что это всё закончилась и больше не давит на меня.
   - Почему ты решил, что я пойду с тобой?
   Альберт пожал плечами.
   - Потому что тебе всё равно больше некуда идти. Как и мне. Видимо, мы с тобой в чём-то похожи, раз оказались в одинаковом положении, - улыбаясь ответил он.
   Жизнерадостный и бодрый вид Альберта казался неуместным, однако он развеял тягостную атмосферу. Альберт направился к своей палатке и начал складывать её. В его фигуре проявились сосредоточенность и смиренность человека, собирающего вещи перед дальним путешествием.
   Раздумывая над своим положением, Ян сидел на поваленной сосне. Его слегка ошеломило произошедшее. Казалось невероятным, что жизнь их лагеря так неожиданно и резко оборвалась.
   - Куда мы пойдём? - спросил Ян.
   - Есть одно интересное место, где по вечерам не появляются люди, но там всё равно светит уличный фонарь. Я называю его "Фонарём гениальности", - сказал Альберт. - Каждый человек должен побывать под его светом. Это всё равно, что побывать на исповеди. Если фонарь гениальности зажигается по вечерам, значит, всё хорошо.
   - Ладно, пойдём туда.
   - Мы пойдём через лес. Леса в начале лета прекрасны. В общем-то, нам некуда спешить. Нас ждёт много чего любопытного.
   - Тебе и правда не жаль, что всё так закончилось с лагерем? - оборвал его Ян.
   Альберт умолк, опустил голову и увидел лежащего на траве бумажного журавлика. На нём отпечатался след чьей-то подошвы.
   - Мне жаль Маю. Невыносимо видеть, как она мучается из-за меня.
   Альберт поднял журавлика и принялся очищать его от грязи.
   - Значит, ты всё прекрасно видел? Почему ты тогда избегал её?
   - Я не собирался тут оставаться и знал, что однажды просто уйду. Если бы я развивал с ней отношения, то, пожалуй, ранил бы её ещё сильнее, - пояснил Альберт и засунул журавлика в нагрудный карман. - Что же, нам лучше идти. Вдруг полицейские ещё вернутся сюда.
   Подхватив связанные верёвкой вещи, Ян пошел вслед за Альбертом.
   - Так ты и для меня собрал то, что нужно для похода? - спросил на ходу Ян.
   - Да. Я бы хотел на какое-то время уйти как можно дальше от городов. Нам предстоит жить в полном отрыве от людей. Для этого нужно много всего. Там нет магазинов, врачей, полицейских, служб спасения. Никто не сможет помочь в трудной ситуации. Ещё мы можем наткнуться на диких зверей. Они обычно предпочитают держаться подальше от людей, но кто знает. На этот случай у меня есть карабин. Удалённость от общества всегда опасна. Мы можем даже погибнуть. Если хочешь отказаться, то ещё не поздно.
   - А где ты всё хранишь?
   - У меня есть тайник в лесу. Неподалёку от поляны, где мы встречали лунный рассвет. Зайдём туда?
   - Хорошая идея.
  
   Впервые они оказались на поляне вдвоём. Над высокой травой повисло зловещее запустение. Добравшись до круга, они по привычке уселись на землю и повернулись в сторону восхода Луны, но до восхода ещё далеко, и небо плотно заволокло облаками. Ян приобрёл нечто ценное в этом спрятанном от глаз укромном уголке; отыскал частичку себя, затерявшуюся в бездонной летней ночи. Ночи, искрящейся от холодной свежести звёзд и потустороннего лунного шелеста. Да, лунная ночь шелестит, и в её шелесте соприкасаются жизнь и вечность, когда ясный и выразительный взор вечности обращается к жизни, а жизнь спокойно и весело смотрит в вечность, вдохновлённая её глубиной.
   Сквозь траву прорвались лучи от света фонарика. Альберт привстал и начал вглядываться в темноту.
   - Кажется, свои, - прошептал он, не спеша обнаруживать себя.
   Перед ними появились Эрик и Мая.
   - А вот и вы, - взволнованно проговорила Мая и выдохнула. - Мы думали, что больше не увидим вас. Как я рада, что нашла вас.
   Альберт опустил голову и отвёл глаза в сторону.
   - А где остальные? - без интереса спросил он, чтобы заполнить неловкое молчание.
   - Они больше не придут. Теперь нас осталось только четверо...
   - К нам заявились полицейские в сопровождении родителей, - перебил Маю Эрик. - Они провели обыск и всё сломали. Думаю, вы сами видели последствия. Они нашли у нас марихуану.
   - Я же просил... - пожав плечами, начал Альберт.
   - Да. Мы виноваты, Альберт. Извини. Мы им говорили, что ты ни при чём и даже не знаешь о марихуане, но полицейские потребовали, чтобы ты сам пришел к ним.
   - Не следует извиняться. Я давно собирался уходить. Скорее мне следовало бы извиниться перед вами.
   Напряжение возросло, и Яну показалось, что темноту вот-вот разорвёт ослепительная белая молния.
   - Я пойду с тобой. Всё равно - куда, - неожиданно спокойно и мягко сказала Мая.
   - Нет, Мая. Тебе лучше остаться.
   - Я не помешаю тебе. Проблем не возникнет.
   - Проблема в том, что нас с Яном не станут искать, потому что нас вроде как и не существует. А тебя станут. Если ты пойдёшь с нами, то нас обязательно поймают. И тогда меня посадят за решетку на столь долгий срок, что выйду я уже стариком.
   - Я просто буду рядом. Буду делать то, что ты скажешь, - словно в бреду продолжила Мая, но голос её задрожал, и она остановилась.
   Вновь установилось тяжелое молчание. Никто не смел шевельнуться.
   - Это что, мой журавлик? - срывающимся голосом спросила Мая, глядя на торчащего из нагрудного кармана Альберта журавлика.
   Она подошла к Альберту и нерешительно обняла его, словно опасаясь разрушить. Альберт провёл рукой по её волосам. Она положила голову ему на плечо, закрыла глаза и, казалось, снова успокоилась.
   - У тебя есть одно хорошее качество. Оно столь редкое, что о нём все уже позабыли. У тебя есть достоинство, Мая. Поэтому ты никогда не проиграешь, если сама не захочешь. И сегодняшний день не должен становиться для тебя поражением, - негромко сказал Альберт.
   - Мы ещё когда-нибудь увидимся с тобой?
   - Наверное. Ты в то время уже обзаведёшься семьёй и вряд ли захочешь меня видеть.
   Мая отстранилась от Альберта и двинулась прочь, ничего не сказав. Эрик последовал за ней. На сером фоне летнего ночного неба виднелись две удаляющиеся фигуры. Беззвучная холодная мгла обнимала сотрясающиеся плечи Маи, таяла, опадала на благоухающую траву и оставалась дожидаться обещанного рассветом облегчения.
  
   Альберт и Ян со своими рюкзаками шагали по пустынной трассе. Они решили покинуть город на тот случай, если полиция разыскивает их. Альберт ухватился руками за лямки и смотрел себе под ноги. Он поник и выглядел измученным. Городские огни остались позади, и темнота окружила их со всех сторон. Вновь заморосил дождь.
   Ян испытывал смешанные чувства. Грусть - из-за их лагеря и из-за Маи. Когда он увидел, как Мая в один миг сломалась, то что-то сломалось и в нём. Но ещё Ян чувствовал предвкушение и сдержанную радость из-за того, что он снова в пути и ничто его не сможет удержать. Позади раздался рокот грузовика, и перед ними на стене дождя появились кольца света от фар. Альберт отвлёкся от раздумий и с интересом следил за кольцами.
   Вскоре они добрались до одиноко стоящей заправочной станции. Рядом с ней располагалось кафе для водителей.
   - Зайдём? - спросил Ян.
   - Я бы выпил горячего кофе, - сказал Альберт, заглядывая в широкие окна.
   Они пошли к входной двери, но Альберт остановился.
   - Тебе ещё не поздно вернуться, Ян. Если сомневаешься в чём-то, то можешь поймать здесь попутку и доехать до города. Ответственность за твою жизнь теперь только на тебе самом.
   - Я не вернусь. Я на верном пути сейчас.
   - То, что я говорил Мае, правда. Если полицейские поймают меня, то надолго посадят. Есть за что. Нам придётся постоянно избегать лишнего внимания. Особенно со стороны полицейских.
   - Хорошо.
   - Но прятаться нет необходимости. Я так давно живу отдельно от людей, что меня уже и не помнит никто. Вероятно, меня раньше считали пропавшим без вести или погибшим. Я уже больше призрак, чем человек.
   - Тебе виднее. Пойдём?
   - Подожди. Тебе стоит надеть на голову бейсболку. Когда зайдём, то сразу иди к дальнему столику и сядь спиной к продавщице, чтобы она не могла рассмотреть твоё лицо. Что тебе заказать?
   Они сидели за столиком и с аппетитом поглощали гору еду. Кроме них в кафе сидела пара дальнобойщиков с сонными лицами.
   "...мы приняли решение о введении войск на территории, где вспыхнуло восстание. Война уже находится на пороге нашей страны, и все мы стоим перед лицом опасности. Поэтому сейчас мы должны сплотиться и поддержать друг друга. Мы не можем находиться в стороне и обязаны поддержать армию коалиции...".
   Альберт обратил внимание на выступающего по телевизору президента.
   - От человека, так часто произносящего слово "мы", не жди ничего хорошего. Интересно, почему такие вот выжившие из ума старые пердуны убеждены в том, что могут распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению? Ммм, обожаю кексы с крепким кофе, - проговорил он, жуя кекс.
   - Думаю, из-за их убеждённости в том, что война разжигается ради общего блага. Многие уверены в том, что их намерения верны, поскольку якобы направлены на благо других людей. Сами себе выдают индульгенцию, - проговорил Ян.
   - Как можно достигнуть какого-либо блага с помощью убийств и разрушений?
   - Да. Взаимоисключающие вещи. Всё равно, что лечиться от простуды с помощью смертельной отравы.
   - А люди? Почему они верят во враньё? Неужели они действительно готовы погибнуть, стать калеками или лишиться близких людей ради унылого бреда?
   - Не знаю. Сложно сказать. Помнишь, утром мы говорили про безумца? Про то, что у него разрушена личность и нет лица, нет "я"? Вот и они, по-моему, почти такие же, только вместо "я" у них трупный суррогат под названием "мы". У них так же нет лица, нет "я", поэтому нет личных интересов, смысла жизни. Вместо них есть безнадёжная идея об общественном благе - настолько жуткая и ненасытная, что они сами себя готовы её скормить.
   - Безумие?
   - Почти. У них ведь ещё есть шанс на спасение, а у того старика уже нет. Что-то у него в голове поломалось.
   - Если призадуматься, то мне до сих пор просто не верится, что люди могут вот так убивать друг друга. Не одного-двух человек, они без всякого разбора убивают десятками, сотнями, тысячами. И даже создали огромную промышленную отрасль для убийства. Такое кажется невероятным и совершенно невозможным. Впрочем, пошли они все...
   Когда они вышли из кафе, то дождь уже закончился. Ян надел рюкзак и устало уставился в ожидавшую их беспросветную тьму.
   - Мы ведь, в общем, беглецы. Бежим от людей, - сказал он.
   - Можно по-разному нас называть. Если птица выбралась из клетки и улетела, то нельзя же называть её беглянкой. Она не бежит от кого-то, а возвращается в свою естественную среду.
   - Возвращаемся?
   - Именно.
   - И какова наша среда?
   - Не знаю. Может быть, её и не существует. Меня вполне устраивает и такое положение.
   Они двинулись дальше и вскоре оказались у железной дороги. Альберт предложил свернуть и идти вдоль неё до тех пор, пока не начнёт светать, затем углубиться в лес и устроить привал.
   От утомления Ян впал в забытье и еле волочил ноги, но появившиеся впереди огни прогнали сонливость. Они остановились, и, когда фары локомотива осветили их, Альберт помахал машинисту рукой. Состав медленно полз перед ними, словно гигантская металлическая сороконожка. На платформах виднелись ощетинившиеся силуэты танков и самоходных гаубиц.
   - Свидетельство ничтожности человеческой жизни, - сделал вывод Альберт. - Быть может, мы и беглецы, но мы бежим в правильном направлении. Сбежали из мира, где человек значит не больше муравья.
   - Пожалуй. Сбежали с устроенной кретинами катастрофы. Мы обычные прогульщики, - согласился Ян.
   Когда начало рассветать, они углубились в лес. По пути Альберт дотрагивался ладонью до ветвей попадающихся на пути елей, словно здороваясь с ними. Позднее они установили палатки, развели костёр и приготовили завтрак.
   - Мы потратили немало сил сегодня. Надо хорошо выспаться, - после завтрака подвёл итог дня Альберт.
   Ян забрался в спальный мешок и слушал, как дождь нерешительно колотит по палатке. Откуда-то издалека доносилось пение лягушек. Он попал в чужую, небезопасную среду. Тревога жужжала над головой, но хмельной туман сна, заполнявший его сознание, становился всё более густым и безрассудным.
  
   Ян и Альберт снова двинулись в путь уже в середине следующего дня. Утром Альберт с компасом в руках долго рассматривал карту и собирал извлечённый из рюкзака карабин.
   - В здешних лесах мало опасных зверей и они обычно предпочитают обходить человека стороной, - пояснил он, - но с оружием спокойнее. Чаще смотри под ноги. Могут попадаться змеи. Они обычно обитают у болот, лежат под упавшими деревнями и корягами.
   - Как себя вести, если звери нам попадутся на пути?
   - Не дёргаться, не бежать и не поворачиваться к ним спиной.
   Альберт и Ян долго шли, всё больше углубляясь в лес. Из-за влажного холодного воздуха дыхание превращалось в пар. "Здесь слишком свежо, слишком много кислорода", - думал Ян. Сонливость навалилась ему на плечи, голова опустела.
   - Нет более спокойного места на всей земле. Времени как будто не существует, - нарушил он молчание. - Хочется лечь на землю и заснуть на сотню лет.
   - Сделаем остановку?
   Ян лёг на рюкзак, прислонившись головой к стволу сосны. Альберт поступил так же. Они уставились в проясняющееся небо. Глаза Яна начали закрываться, сон затуманил ему голову.
   - Сонливость из-за сосен, из-за того, как они шумят. Кажется, что ветра совсем нет, а они всё равно шатаются и шумят, - вырвал его из дрёмы Альберт.
   Только сейчас Ян обратил внимание на гипнотическую убаюкивающую песню, спускающуюся с плавно раскачивающихся сосен. Их ветви то лениво тянулись друг к другу, то отдалялись.
   - Они, пожалуй, уже сотню лет точно так же шатаются и шумят, - продолжил Альберт. - Сотню лет тут мало что меняется и ничего не происходит. Если бы ты заснул век назад и проспал сто лет, то, засыпая, ты видел бы то, что видишь сейчас.
   Лучи вечернего солнца пронзили стену ветвей, и лес начал наполняться мягким светом. Ян пытался представить ощущения человека, пробудившегося от столетнего сна.
   - Я спал целый век и проснулся сейчас, - произнёс он, увлечённый мыслью. - Если всё, что я видел, все известные мне люди, и происходившие со мной события - всего лишь сновидения, то что теперь должно иметь для меня значение?
   - Небо и раскачивающиеся деревья? - ответил Альберт вопросом на вопрос.
   - А то, что за деревьями? За лесом?
   - Тебе решать. Только тебе одному, - заключил Альберт.
   - Например, мы вчера видели состав с оружием. Он движется туда, где полным ходом идёт война. Война - это важно? Она имеет значение? - Ян поднялся на ноги, показывая, что готов продолжать путь.
   Альберт тоже поднялся, и они снова зашагали по мягкому мху. Где-то рядом с ними вспорхнула и громко захлопала крыльями по воздуху крупная птица.
   - И война имеет только то значение, которое ты сам придаёшь ей. В самом деле, нельзя же позволять делать выбор за тебя каким-то чужим, бесконечно далёким от тебя, не совсем ненормальным людям, жаждущим трупов побольше, - продолжил Альберт.
   - Мне не даёт покоя мысль о том, что там убивают случайных людей. Как-то раз меня занесло на выставку одного из известных художников, где представили фотографии убитых во время войн детей и женщин. Что-то тогда сломалось во мне. На войнах всегда погибает много женщин и детей.
   - Ну и пускай погибают, - беззаботно ответил Альберт.
   Ян с удивлением посмотрел на Альберта, не понимая, чем ответить на такой выпад.
   - Ты что-нибудь можешь сейчас сделать для них? Или, возможно, мысли о смерти детей как-нибудь помогают тебе? - спросил Альберт, поняв его реакцию.
   - Нет. Нет. Как могут помогать такие мысли? Они угнетают.
   - Тогда просто выкинь их из головы, если они тебе мешают. Представь, что и они являются лишь сновидениями. А художник тот деньги брал за посещение выставки? Или о нём потом в газетах написали? Войн и жестокости от таких выставок меньше не станет. По-моему, он просто использовал тебя и твои эмоции. Потоптался на них своими грязными свиными копытцами, оставляя шрамы и синяки.
   Ян пожал плечами.
   - Не получится всё, что тебя угнетает, представлять сном. Одной фантазии недостаточно. Такая философия сна несостоятельна, - сказал он.
   Альберт прикусил нижнюю губу, его лицо оживилось.
   - Ты прав, - оживлённо заключил он и остановился у куста, срывая с него темные ягоды и отправляя их в рот. - Слишком пассивная парадигма. Нужна более активная. Когда недостаточно фантазии, надо подключать волю и возможность выбора. Пусть философию сна заменит философия равнодушия. Осознанного равнодушия, основанного на понимании своей и чужой ответственности.
   - Разве она лучше?
   - Равнодушие - одно из самых опошлённых качеств, но ведь оно жизненно необходимо человеку. Иначе прислуживающие смерти художники, превращали бы жизнь людей в бесконечную скорбь. Люди задыхались бы от преследующего их запаха могилы, но их спасает очищающее и исцеляющее равнодушие.
   - Странно звучит, но что-то в этом есть, - почти согласился Ян.
   Ягоды на кусте закончились, и они вновь пошли вперед. Вокруг простирался сосновый бор. Посреди него изредка попадались темнеющие пышные ели.
   - Если призадуматься, - рассуждал Альберт, - то теперь каждый человек похож на сидящую в клетке подопытную обезьяну. Его чувства и эмоции превратились в цель для огромного числа конкурирующих систем: бесчисленных организаций, различных государств. Они используют самые современные технологии, искусство, культуру и психологию для того, чтобы подавить человека, подчинить его себе. Это унизительная, неравная и нечестная борьба. Победить в ней невозможно и сама победа, в конце концов, не имела бы значения. Только равнодушие поможет человеку спастись и не участвовать в ней. Равнодушие является инструментом спасения. Оно как прочный большой щит. От него отлетают все запущенные в тебя камни, стрелы и копья.
   Если человек развитый и способный к пониманию в таком противостоянии проявляет эмпатию и играет по установленным для него правилам, то его быстро превратят в собственность, сделают из него корм, будут плести из него верёвки, сведут с ума, сотрут в порошок. Государства, корпорации, случайные люди, желающие просто деньжат подзаработать, - все пытаются зацепить тебя, вломиться в твою душу, манипулировать тобой, подчинить тебя себе. Они слишком хорошо научились манипулировать эмоциями, они знают, как задеть за живое, знают всё об уязвимых местах, человеческих слабостях и пытаются разжечь их как можно сильнее, уничтожить его самостоятельность, потому что человека легче всего подчинить, когда он растерян, подавлен и измотан страхом, ненавистью, виной или жалостью. Нашу способность к эмпатии они используют как оружие против нас же самих.
   Может, раньше, когда люди жили более изолированно, когда не существовало технологий, позволявших получить доступ к каждому человеку, дела обстояли иначе, но сейчас обстановка изменилась. Времена изменились. Нельзя жить по-старому. Теперь, чтобы спастись, надо научиться говорить три важных слова: "Мне всё равно". В них больше жизни, откровенности и гуманизма, чем в бюрократичной набившей оскомину болтовне о любви, долге, сострадании и доброте. Нельзя расточаться на то, что лично тебя не касается. Лучше всегда оставаться безответственным и бесчувственным, кроме тех редких моментов, когда твои чувства действительно имеют значение и обращены к живому человеку перед тобой. Всё остальное может претендовать лишь на равнодушие. Равнодушие - одно из самых лучших качеств.
   Я не хочу никому сочувствовать и сопереживать, потому что сейчас в сочувствии нет смысла. Нет войн, нет кровожадных стариков, нет безумцев и безмозглых фанатиков. Зато есть сосны, закат, шум ветра в кронах сосен. Вот что действительно важно. Меня окружает исключительная красота и только она реальна, потому что я так хочу. Потому что мне всё равно.
   - Равнодушие, - сделал вывод Ян, словно пробуя это слово на вкус.
   - Равнодушие, - подтвердил Альберт.
   Через час они остановились и начали готовиться к ночлегу. Ночная мгла неспешно заполняла лес, но сквозь ветви ещё прорывались последние лучи солнца. Утратившие силу, но налившиеся краской, они кровавыми пятнами расплескались по красным и коричневым стволам сосен, заплетая пространство в паутину из света. Ян с удивлением наблюдал за тем, как тьма сливается со светом. Закончилось их противостояние. Две вечные стихии объединились, рождая нечто совершенно новое и неизвестное. Ян всё глубже погружался в чужую изумительную атмосферу. Она лишена всего привычного и знакомого, и страх погружения колол плечи и сдавливал горло, но свежесть и новизна не позволяли остановиться и увлекали все глубже.
   - Раньше меня изводил страх темноты, - сказал он, возвратив из забытья сидевшего у огня Альберта. - В последнее время я, напротив, жду, когда придёт ночь.
   - На что похож страх темноты? Не представляю себе.
   - Сложно сказать. Темнота напоминала ледяную мутную воду, и где-то в ней притаилось уродливое чудовище с острыми большими зубами.
   - В детстве тебя напугало что-то в темноте...
   - Нет. Он появился после смерти гибели одного типа, забравшегося в наш дом. А недавно вернулся после отца и брата.
   - Ночная темнота как аллегория смерти.
   - Наверное. В страхе темноты скрывался страх смерти. Однажды ночью я шел по улице и остановился у магазина ритуальных товаров. Посмотрел в его тёмные окна и чуть не сошел с ума. Они меня застали врасплох. Всё сошлось в одной точке. Чудовищное, невыносимое чувство. Теперь кажется, что всё это происходило не со мной.
   - И ни к чему убеждать себя в обратном. Нет необходимости таскать за собой воспоминания. Прошлое - это то, чего нет, поэтому ты можешь делать с ним всё, что тебе вздумается. Для него можно создать бесчисленное количество интерпретаций. Я знал много людей, тащивших за собой прошлое, хоть оно и тяготило их.
   - Прошлое как большой булыжник в руках. Он становится всё тяжелее, но ты не можешь его бросить, хотя тебе ничто не мешает. Надо просто разжать пальцы.
   - Возможно, люди боятся утратить что-то хорошее вместе с плохим, вот и продолжают его тащить.
   Ян разглядывал силуэты ветвей и стволов деревьев, выхваченные из темноты светом огня. Он мог навсегда остаться заложником той промозглой ночи, залпом выливающейся из окон магазина ритуальных товаров.
   Теперь ночь совсем другая. Многообещающая, раскрасневшаяся и весёлая от зари.
  
   До утра оставалось ещё немало времени, но Яна разбудил птичий щебет. Воздух вновь взорвался от птичьего пения. В следующий раз его разбудил уже Альберт.
   - Ты готов идти? - спросил он Яна.
   - Да, - ответил Ян и вылез из палатки.
   - После длинных переходов может появиться утомление. Нам следует избегать утомления. Если хочешь, можем остаться здесь на пару дней.
   - Нет. Я отлично себя чувствую, - ответил Ян.
   Они быстро позавтракали, собрали вещи и двинулись в путь. Ян не мог насытиться прохладным утренним воздухом. Его больше не сковывали лесная сонливость и покой.
   - Где-то впереди нас ждёт деревня, - пояснил Альберт. - Думаю, нам следует докупить ещё кое-что из еды.
   - Надолго у тебя хватит денег?
   Альберт задумался, пытаясь подсчитать накопления, затем остановился, снял рюкзак, вытащил оттуда небольшую сумку и положил на траву.
   - Вот смотри. Надолго хватит? - спросил он Яна, показав ему содержимое.
   - Если тратить только на еду, то лет на десять или больше, - не без удивления заключил Ян. - Откуда у тебя столько денег?
   - Есть одно место - я называю его "Рощей Ходдмимир" - где я... В общем, я пару лет занимался сельским хозяйством, - ответил Альберт, озадаченно сжав губы.
   - Из-за них тебя и разыскивает полиция? - задал вопрос Ян, поняв скрытое лукавство.
   - Нет. Из-за другого. Хотя, возможно, из-за них тоже и ещё из-за чего-нибудь, - сказал Альберт и вытащил одну из пачек денег из сумки.
   Он разделил пачку на две части и половину отдал Яну, а вторую засунул в карман.
   Через полчаса они вышли на открытое пространство, перед ними появилась уютная деревня со старыми домами. На главной улице Ян и Альберт наткнулись на идущее навстречу большое весёлое стадо коз и овец. Когда стадо уже почти прошло мимо, Яна атаковал идущий особняком крупный баран, доставив массу радости Альберту.
   - Левак, наверное, - прокомментировал нападение животного Ян, когда того отогнал шумно ругающийся пастух.
   Альберт на миг задумался и вновь разразился хохотом.
   Продавщица с недружелюбным удивлением рассматривала их, пока они покупали нужные им продукты.
   Альберт и Ян остановились у входа в магазин, рассматривая покосившиеся заборы и сараи. На лице Альберта засияла довольная улыбка. Подбежал дряхлый пёс и уставился на них, лениво размахивая хвостом.
   - Подожди минуту, - сказал Альберт и снова ушел в магазин.
   Вернулся он с большим куском мяса и вручил его собаке. Пёс нерешительно принял подарок из рук Альберта, после чего улёгся на землю и принялся жадно есть.
  
   Запись из дневника Альберта.
   Я не видел солнца уже много дней. Облака уже больше месяца не расступаются.
   Страх сковывает меня всё сильнее. Как будто ты стоишь на краю тёмной пропасти, откуда до тебя доносится ледяной ветер.
   Вчера я услышал, как кто-то ходит поблизости, а утром, когда вышел из дома, увидел следы медведя на снегу. Сейчас медведи должны спать, но этот не спит. Голод пригнал его ко мне. Он пришёл, чтобы убить меня.
   Медведь без труда мог бы выломать доски на окне, но тот, что приходил вчера, вероятно, слишком ослаблен. Днём я сделал из кровати решётки и установил их поверх досок.
   Только старые стены защищают меня. Смерть бродит за стеной. Зима охотится на меня и хочет убить. Так много сил потребуется, чтобы выстоять перед ней. И весна бесконечно далеко.
   Когда я читаю собственные записи, то создаётся впечатление, что я спокоен. У меня спокойные движения и лицо, но внутри меня кружится тёмная бездна. Из-за такого обмана становится ещё тревожнее.
   Однако я не сломлен. После всего произошедшего разве может что-нибудь сломить меня?
   Глава 8. Лу
  
   Через пару пути дней они наткнулись на извивающуюся между деревьями еле заметную тропу, хотя ближайшие деревни и города находились довольно далеко.
   - Где-то там озеро, - сказал Альберт. - Думаю, тропа как раз ведёт к нему. Пора остановиться на ночлег, а то уже довольно поздно. Но по тропе ходят животные, поэтому нам лучше уйти подальше.
   Альберт поставил карандашом отметку на карте, посмотрел на компас, и они продолжили путь. Послышались отдалённые раскаты грозы.
   В стороне за деревьями возникла крупная тень.
   - Смотри. Что это? - указал Ян Альберту.
   Альберт пожал плечами, и они пошли к находке.
   - Останки вертолёта, - сказал Ян, когда они достигли цели.
   Хвост и лопасти отвалились и лежали на земле, стёкла были разбиты. Вертолёт выглядел ветхим и, вероятно, лежал в лесу уже очень долгое время.
   - Возможно, внутри и пилоты остались, - тихо проговорил Ян, словно опасаясь нарушить предгрозовую тишину.
   - Надо посмотреть, - предложил Альберт.
   Альберт залез внутрь и через полминуты выбрался обратно.
   - Пара скелетов. Скелеты не такие отвратительные, как мясные мертвецы, - рассказал он.
   Ян заглянул в вертолёт и увидел сквозь лохмотья рёбра, удерживаемые в креслах ремнём.
   - Почему они без головы?
   - Черепа лежат на дне, кости рук и ног тоже.
   Они стояли, раздумывая над тем, как им поступить дальше. Из оцепенения их вырвал резкий раскат грома. Небо над ними налилось угрожающей чернотой, и шумный порыв ветра сорвал несколько ветвей.
   - Что плохо в нашем положении, так это то, что нам негде укрыться от непогоды, - проговорил Альберт.
   Ветер усилился. Позади раздался громкий треск, и, обернувшись, Ян увидел, как неподалёку рухнула огромная ель. Земля под ногами сотряслась от её падения. Сразу вслед за этим хлынул ливень, и они полезли в вертолёт.
   Заняв место в кресле пассажира, Ян осматривал обстановку. Внутри всё крайне обветшало. Внизу, среди сосновых иголок, валялись кости.
   - А тут довольно уютно. Куда летим? - спросил Альберт.
   - К Фонарю гениальности, - сказал Ян. - Смотри, тут сейф лежит.
   - Конечно. К фонарю. К фонарю и его свету, - выдохнул Альберт.
   Они перевернули незапертый сейф, и Ян достал из него дипломат.
   В дипломате находились какие-то вещи, но он не открывался. Альберт взял нож и принялся выламывать замки. Из-за грозы стало очень темно. Салон освещали лишь белые вспышки молний. Ян вытащил из рюкзака фонарик и начал светить, помогая Альберту открыть дипломат.
   Вскоре они добились своего. В дипломате лежали папка с бумагами и пара бумажников.
   - Смотри-ка, имя одного из пилотов Альберт, - сказал Альберт, рассматривая извлечённое из бумажника удостоверение офицера.
   Кроме него в бумажнике лежал паспорт, пропуск, водительские права, лицензии, немного денег и приглашение на свадьбу.
   - А второго звали Ян, - сказал он, взявшись за второй бумажник.
   - Не может быть. Чертовщина какая-то, - отозвался Ян.
   Он взял в руки оба удостоверения. В вертолёте находились останки их тезок.
   Во втором бумажнике, кроме всего прочего, они нашли курортную фотографию. Молодая женщина на фото держала за руку черноволосого мужчину. Перед ними стояла маленькая забавная девочка, обнимавшая коалу. Её широкая улыбка демонстрировала отсутствие одного из передних зубов, глаза светились от восторга.
   - Думаю, это они и собирались пожениться. В приглашении на свадьбу имя жениха как раз "Ян", - предположил Альберт, разглядывая приглашение. - Они здесь уже больше десяти лет...
   Альберта прервала яркая вспышка молнии. В ожидании грома он заткнул уши ладонями. Мощный и резкий раскат ударил по земле и помчался по лесу, быстро утихая и растворяясь в темноте.
   - Печально и жутко всё это, - проговорил Ян.
   - Интересно, что испытывают дети, когда им сообщают о смерти одного из родителей? Вряд ли они осознают, что такое смерть, но, думаю, понимают, что больше никогда не увидят свою мать или отца. Очень жаль эту беззубую бедолагу.
   В дипломате находились документы с пометкой "Секретно". Альберт пролистал их, а затем отбросил на кресло.
   - Ничего интересного. Какие-то накладные, - подвёл он итог. - А это, по-моему, карта. Посвети, Ян.
   Альберт развернул карту на коленях и начал рассматривать её.
   - Где-то здесь мы находимся сейчас, - указал он ножом на карту. - Вот озеро. Я нём тебе говорил. Вот город. До него мы доберёмся через несколько дней. А тут нечто интересное, - он увлечённо наклонился к карте и повёл лезвием вдоль линии.
   - Какая-то дорога, - сказал Ян.
   - На моей карте её нет. "Маршрут 47842". Хм. Вот сравни, - Альберт достал свою карту и положил её на найденную. - Нет никакой дороги.
   - Места, к которому она ведёт, тоже нет на твоей карте. У него дорога заканчивается. "Объект 300-40-53", - прочёл название Ян. - Давай сходим туда.
   Альберт откинулся на кресле, думая над предложением Яна.
   - Нам всё равно некуда спешить. В городе возьмём припасов побольше и отправимся к "Объекту". Он далёко и сильно удалён от населённых пунктов. Очень любопытно, - согласился Альберт.
   Взяв фотографию в руки, Ян долго рассматривал её. Сложно представить, что случайность оставила от мужчины лишь разбросанные перед Яном кости. Коала выглядела озадаченной и смотрела куда-то в сторону. "И что она там увидела?" - подумал Ян.
   - Предполагали ли они, что всё так закончился? Просто исчезли в один из обычных дней и никто не смог их найти. Всё неожиданно оборвалось, - сказал он.
   - Разве с тобой не то же самое произошло? - отозвался Альберт. - Мы такие же пропавшие без вести. Только живые.
   - Но их кто-то ждал. Месяцами и годами продолжали ждать, хотя уже и надежды не осталось. Должно быть, невыносимо, когда ожидание и надежда идут в разные стороны. А тебя есть кому ждать?
   - Нет, - Альберт развёл руками. - Только если Мая, но ведь я с ней попрощался.
   Вспышки молний ещё освещали салон, но гроза уже удалялась. В лес возвращалась тишина. Альберт и Ян упаковывали вещи, собираясь уйти подальше от вертолёта. Альберт взял карту, Ян захватил с собой бумажники пилотов. Остальные вещи они скидали в дипломат и положили его в сейф.
   - Я попробую найти и вернуть их родственникам, если представится возможность. Укажу, где искать останки, - сказал Ян. - Одним вопросом станет меньше.
   - Покойтесь с миром, Ян и Альберт, - сказал последнее слово Альберт, и они двинулись прочь от металлической могилы.
   Непросто разжечь костёр из сырых ветвей, но в итоге ветви в костре затрещали, и яркий огонь высоко поднялся над ними. После шторма в лесу стало совсем тихо. Ян лежал на подстилке, наблюдая за тем, как от его промокшей одежды поднимается пар.
   - А ведь есть большая разница, - нарушил он тишину своими размышлениями.
   - В чём? - не понял Альберт.
   - Ты говорил, что разница между ними и нами в том, что мы живые. Это существенная разница.
   Где-то рядом раздалось уханье совы. Небо начало проясняться, и между облаками разгорались редкие летние звезды.
   - Ну, ещё бы. Существенная разница, - после паузы подтвердил Альберт.
   Они вдруг засмеялись. Неуклюжая и честная радость застала их врасплох. Они радовались тому, что живы.
   Утром лес наполнился свежестью. Яркий утренний свет стал исключительно чистым, и каждая линия приобрела блистающую выразительность. Лучи солнца высекали разноцветные искры из разогретых капель смолы, превращая их в драгоценные камни. Жизнь сочилась, поднималась с земли, опускалась с неба, рвалась наружу. Её бескомпромиссный весёлый бунт вспыхнул с особой силой в безмятежное ясное утро.
   В благоухающих тенях нашла убежище от летнего зноя весна, не успевшая насытиться отведённым для неё временем. Неутомимым хищным зверем она мчалась под еловыми ветвями, сея вокруг игривое, бесшабашное изобилие, и роса бросалась в дрожь от проносящегося мимо порывистого дыхания. Азарт хищника и пресыщенность силой требовали самого высокого вызова.
   Разбить небесное стекло, вырваться, напасть на саму бесконечность, обратить и её в цветение и жизнь. Вознестись над раскалённым стальным проводом горизонта, разбудить тонущую в вечном холоде тёмную необъятную душу вселенной и научить её утренней звонкой песне пробуждения. Растопить дыханием сжавшиеся в глыбы льда миллиарды затерявшихся в пространстве лет. Победить.
   Настойчивая хрупкость рождения дыханием и пульсом рисует свои узоры на несокрушимом монолите пустоты. Где-то там восходит новая надежда и жадно протягивает руки к искрящейся янтарной звезде, заключённой в капле смолы. Где-то там она терпит поражение и гибнет, но рождается снова и снова. Снова и снова набирается вдохновения и сил для очередного рывка за предел, очередного бунта, очередной победы.
  
   - Я зову его Лу. Он является живущим в лесу божеством молодости и весны. Он один из сыновей Луны. Лу - весёлый и злой бог, но он мне помогает, потому что я тоже злой. Можно, конечно, называть меня сумасшедшим, но я объясню сейчас суть, - говорил Альберт.
   Альберт и Ян стояли на заливаемом светом лугу и глазели на большой роскошный дуб.
   - Вот смотри. Обычный дуб, но разные люди могут по-разному его воспринимать, - продолжал Альберт. - Биолог воспринимал бы его по-своему. Вспомнил бы класс, порядок, семейство и прочее. Видел бы в нём биологическую единицу и представлял происходящие в нём процессы. Лесоруб давал бы другую интерпретацию. Он видел бы в дубе древесину. Можно спилить дуб, обработать и продать. Какой-нибудь художник видел бы в дубе модель или символ для воплощения в творчестве. И каждый из трёх оказался бы прав. А теперь представь себя огромным великаном с иным ощущением времени. Представь, что ты ощущал бы столетие как одну секунду. Тебе дуб виделся бы просто бессмысленной ворсинкой; лишенной индивидуальности частицей живой материи, непрерывно перетекающей из одной формы в другую. Даже ощущения времени и размера способны всё кардинальным образом изменить. Разумно ли тогда полагаться на субъективные представления в поиске объективных качеств?
   - Ещё немного и ты свалишься в пропасть, называемую "солипсизм", - остановил его Ян. - Абсолютно беспомощное учение, на мой взгляд.
   - Мне тоже не нравится солипсизм. Конечно, дуб обладает объективными качествами. И они от моих взглядов не зависят. Мои интерпретации не превратят его в воду, когда я захочу пить. Да и сам я лишь один из людей, поэтому обладаю сформировавшимися социальными качествами. Они тоже не зависят от моих желаний.
   - Почти. Иначе можно превратиться в того безликого старика, - подтвердил Ян.
   - Но ведь человек имеет некую нишу отношений к миру, зависящую только от его выбора. Я не только могу, но и должен сделать выбор, как мне относиться к тем или иным явлениям. Точно так и поступают биолог или лесоруб, по-разному относясь к одному и тому же. Им в таком случае помогает и общество. Оно устанавливает отношение биолога и лесоруба к вещам на основании их профессиональных задач, но ведь мне нет дела до их профессиональных задач. Я могу сделать всё один. Более того, только я сам и должен заполнить ту нишу! Могу осознанно и только по собственной воле решить, что значит для меня та или иная вещь, или событие, или человек.
   Каждую вещь можно немного продолжить. Нет необходимости менять её суть. Порой нужна лишь самая малость, чтобы всё кардинальным образом изменилось, чтобы черное стало белым, а мёртвое - живым. Иногда достаточно одной песчинки, одной мысли, одной фантазии в нужном месте, чтобы мир перевернулся с ног на голову. Тут весь вопрос лишь в том, что они мне принесут - пользу или вред. Я испытываю воодушевление, когда думаю о мчащемся по лесу веселом и злом боге молодости и весны по имени Лу - одном из сыновей Луны. Поэтому он есть. И он мне помогает. Даже события теперь подстраиваются под Лу, - заключил Альберт.
   До города оставался час пути. Альберт и Ян шагали по небольшой деревне и разглядывали дома.
   Альберт не хотел брать с собой в город карабин, скрытый под рюкзаком, так что сначала предстояло спрятать его в лесу.
   - Я понял, - вдруг сказал Ян. - Понял, в чём суть философии равнодушия. В творчестве. То, что ты рассказывал о Лу, связано с философией равнодушия. Он и родился именно благодаря ей. Равнодушие необходимо для разрушения всего ненужного и освобождения пространства для самостоятельного творчества. Освобождения пространства для Лу, потому что с ним лучше.
   - Да, - протянул Альберт. - Творчества не существует без разрушения. В человеческой душе разрушение воплощает не борьба и отрицание, а равнодушие и безучастность.
   - Тогда это не философия равнодушия, а философия созидания.
   - Пожалуй. Философия созидания. Смысл её в том, чтобы как можно больше простора оставалось для творчества. Чтобы как можно больше отвоевать для себя пространства и соорудить на нём то, что пожелаешь. Но, возможно, философия равнодушия подходит и для другого? - спросил Альберт.
   - Что ты имеешь в виду?
   Альберт сбавил ход и легонько пнул лежащий на дороге небольшой камень.
   - Сопротивление всегда делает тебя подобным тому, чему ты сопротивляешься, - сказал Альберт. - Вот подумай, люди ведь всегда воевали, убивали и уродовали друг друга под самыми разными предлогами. Среди предлогов и объяснений вряд ли находились дурные. Никто ведь из взявшихся за оружие не скажет: "Я убиваю, потому что я убийца, сумасброд и садист" или "Я убиваю, потому что я тупой, бесхребетный слизняк, которому приказали убивать". Убийцы всегда верят в собственные благие намерения, а преступление объясняют независящей от них внешней необходимостью. Они убивают, грабят и насилуют, нисколько не сомневаясь в том, что они хорошие, добрые люди.
   Вся человеческая культура пронизана идеями насилия и подавления. Она похожа на голодную гиену, идущую на запах падали или на крик умирающего. Как получается, что та же самая культура так много вещает о любви, сострадании и доброте и настойчиво требует их?
   - Сперва надо понять, какие стремления в ней первичны, - ответил Ян.
   - В точку. Люди всегда противопоставляют добро и зло, хорошее и плохое, но что если противопоставление является заблуждением? Что если нет первичного и вторичного лишь по той причине, что противопоставляемые вещи, на самом деле, являются единым целым?
   Можно воздушный шарик условно разделить на две равные части. Пусть одна символизирует добро, а другая - зло. Если надувать шарик, то обе части начнут пропорционально увеличиваться. Так же и люди все вместе надувают огромный шарик, но не видят, как обе части увеличиваются, а не только добродетельная сторона.
   Возможно, я неправ и в их игре есть какой-то смысл. Но я не хочу в ней участвовать просто из-за того, что она мне чертовски надоела. В ней невозможно победить. Можно лишь проиграть или до бесконечности оттягивать момент поражения. Надоели её бесконечно повторяющиеся однообразные сюжеты и предсказуемые итоги. Нет необходимости принимать в ней участие и подавлять естественную радость и влечение к жизни ради солидарности с предсказуемо проигравшими, и я не виноват перед ними в том, что в моей жизни нет разочарования, скуки и тоски. Я могу им отплатить только равнодушием.
   - Но что тогда останется, если отказаться от традиционной этики и привычных взглядов на добро и зло?
   - Что ждёт человека, когда он покинет кладбище давно почивших символов и понятий? Его ждёт что угодно, кроме привычных надгробий. Если человека устраивает пребывание на кладбище и чтение одних и тех же слов на надгробиях, то и пусть. Это его личные дела, только ему не следует пытаться втягивать и меня в них. У него не получится...
   Альберта прервал крупный роскошный петух, перегородивший узкую грунтовую дорогу. Петух боком приближался к ним, и Альберт остановился.
   - Деревенский криминал. Сначала баран, а теперь петух, - предупредил его Ян.
   - И что делать?
   Ян не успел ответить. Грива петуха вздыбилась, и он устремился на Альберта. Хлопая крыльями, он лапами и клювом атаковал выставленный сапог. Альберт медленно отступал, ожидая, когда петух успокоится.
   Из калитки поблизости выскочила маленькая девочка с метлой и побежала к ним. Подбежав к петуху, она приложила его метлой. Петух на секунду опешил, а затем бросился бежать в открытую калитку.
   - Наш петух! Он под забором пролез! - выпалила девочка и побежала за петухом, победно вскинув метлу над головой.
   Альберт развел руками и засмеялся.
   - Наверное, я слишком много болтаю, - заключил он.
   За деревней вытянулась ведущая в город трасса. Мчащиеся автомобили казались чем-то диковинным. Альберт и Ян долго рассматривали промчавшуюся мимо колонну велосипедистов. Яна удивляло, что за короткое время он так отдалился от привычных вещей. Совсем нетрудно расставаться с чужим. Ян бодро шагал по асфальту и находил в этом настоящее наслаждение. Ясный день разлёгся перед ними как безмятежный дремлющий кот.
   - Мне кажется, скоро начнётся дождь, - проговорил Альберт, водя глазами по небу, словно ища подтверждений своим словам, но не находя их.
  
   Лес расступился, и перед ними возник большой завод. Из его труб к пасмурному небу поднимался дым. С одной стороны от него лежала железная дорога, с другой - асфальтированная, уходившая в сторону города.
   - Чудно. Рабочий день в самом разгаре, - сказал Ян.
   Неподалёку от завода располагалась автобусная стоянка. К ней они и направились. Автобус приехал через десять минут, и Альберт с Яном полезли внутрь, таща перед собой рюкзаки.
   Несколько часов они рассматривали город, бродили по пустующим паркам и оживлённым тротуарам. Сначала Ян ощущал оживление, но вскоре у него закружилась голова от чрезмерно интенсивного движения вокруг, от окаменелых скорбных лиц, от духоты и дурно пахнущего, пыльного воздуха, от нескончаемого шума. Взгляд апатично скользил по трещинам между тротуарными плитками. Ян не желал видеть многоэтажки, рассекаемые грузовиками ряды автомобилей и прохожих. От них веяло усталостью и тоской.
   Они стащили рюкзаки и свалились на скамейку в одном из скверов.
   - Ты понимаешь, где мы находимся? - спросил Альберт.
   - Нет.
   - Кажется, мы заблудились.
   - Боже мой, как хорошо, что никакая сила нас здесь не держит, и мы можем спросить дорогу и просто уйти отсюда. Я сильно утомился.
   - Промышленные города не очень приятны. Купим то, что нам нужно, и уйдём.
   Мимо проходил нетрезвый рабочий, и Альберт пристал к нему с расспросами о том, как выбраться к ближайшему заводу. Рабочий коротко объяснил, как пройти на остановку и на какой автобус следует сесть, добавив, что в такой дыре туристам смотреть не на что. Альберт согласился и вручил ему несколько купюр. Рабочий недоверчиво посмотрел на Альберта, затем перевёл взгляд на Яна.
   - Бери-бери. Когда ещё так повезёт? - утвердительно сказал Ян.
   - Не стоит тебе сорить деньгами, - сделал замечание Ян, когда рабочий ушел. - Это небезопасно.
   - Знаю, - ответил Альберт. - Он безвреден. Простое, открытое лицо. Иногда говоришь с людьми и как будто слышишь их крик о помощи. Ты не слышишь его?
   - Я из тех, кто зовёт на помощь, поэтому и не слышу.
   - Нет. Ты молчишь. Ещё когда мы познакомились на пляже, то я заметил, что ты молчишь и никого не зовешь. Необычно, когда люди молчат. Не знаешь, что в них затаилось. Но такие люди симпатичнее. Я не люблю зовущих на помощь. Мне тяжело находиться рядом с ними. Они нечестные.
   Альберт покупал всё необходимое, пока Ян ждал с рюкзаками на скамейке. В одном из пакетов лежал торт.
   - Отпразднуем расставание с мерзким городишком, когда доберёмся до леса, - злорадно объяснил он.
   На пути к остановке они попали на проходящую под открытым небом выставку картин. Несколько человек переходили от полотна к полотну и рассматривали изображения.
   - Мне очень нравится. Настоящий современный постмодерн, - говорила женщина лысоватому истекающему потом мужчине.
   Альберта привлекла такая оценка, он притаился позади их и уставился на картину с хаотично изображенными кружками и линиями. Удивление на его лице всё возрастало.
   - Интересно. Очень интересно, - вымолвил он.
   - По-моему, как-то совсем плохо.
   - Не то слово. Как и чем можно оправдать такую ерунду? - тихо, чтобы никто не слышал, задал вопрос Альберт, доставая информационный буклет. - В буклете написано, что картины принадлежат перу многообещающей художницы - постмодерниста. Творчество происходит из переживания непреодолимых противоречий современного мира и сочувствия к одиноким, потерявшимся душам, противостоящим натиску обезумевшего общества.
   - Почти про нас, - с трудом сдерживая смех, перебил его Ян.
   - Главным вектором искусства является любовь во всех его проявлениях. Любовь и ещё раз любовь, - продолжал Альберт. - Также к заслугам художницы причислено то, что она антиглобалистка, лесбиянка и популяризатор однополого секса.
   - Как так?
   - Не знаю. Настоящий карнавал, - Альберт загоготал и протянул буклет Яну. - Конечно, зря они так часто говорят о любви. Она уже стала чем-то карикатурным, будничным и сводящим скулы из-за их неуёмной пустой болтовни о ней. Утратила вкус и надоела, как жвачка, которую слишком долго жуёшь.
   - Надо валить отсюда, - вдруг встрепенулся Ян и поднял голову, рассматривая людей вокруг.
   - Что случилось?
   - Я знаю эту мымру, - ответил Ян, указывая пальцем на размещённую в буклете фотографию той самой художницы, весной кидавшейся на него. - Она тоже меня хорошо знает. Она организовывала митинги против меня.
   Художница стояла в окружении нескольких человек и смотрела на Яна. Она то щурилась, то широко раскрывала глаза, пытаясь разглядеть Яна лучше. На её лице нагнетались страх и недоумение.
   - А вот и она, - сказал Ян.
   - Заметила. Словно призрака увидела.
   - Да. Но кто дуре поверит?
   Они развернулись и быстро пошли прочь. Ян демонстративно смял буклет и бросил его в урну для мусора.
   - Дрянь, а не искусство, - сделал лаконичный вывод Альберт.
   Художница могла позвонить в полицию, поэтому ходить по городу теперь небезопасно. Полицейские быстро отыскали бы пару человек с приметными рюкзаками. Альберт и Ян сняли такси и поехали к заводу. Духота, густая и тяжелая от дребезжащей в салоне музыки, сковывала и душила Яна. В ушах гудело от напряжения.
   Позади раздался вой сирены. Ян резко обернулись и увидели нагоняющую их полицейскую машину. Альберт не оборачивался. Он вжался в кресло и с тревогой уставился на руки. Водитель перестроился в соседнюю полосу, освобождая дорогу для полицейской машины. Та обогнала их и продолжила ехать, быстро удаляясь. Альберт глубоко вздохнул, вытер рукавом пот со лба и облегчённо улыбнулся.
   Близилась ночь, когда они добрались до леса. Из-за притихших сосен тянуло ободряющей свежестью и ароматом хвои. Ян пришел в восторг, оказавшись рядом со стеной деревьев, ему захотелось прыгать от радости.
   - Наконец-то! - воскликнул Альберт и стащил с себя рюкзак.
  
   Альберт и Ян разлеглись у торчащего из землю огромного камня и молча смотрели на завод и отделяющиеся от города одинокие огни автомобилей. Перед этим они съели праздничный торт, а после него ещё гору еды. Теперь Ян из последних сил боролся со сном. Трава и деревья зашелестели из-за дождя.
   - Я же говорил, что будет дождь, - сонно проговорил Альберт и вытянул руки перед собой, подставив ладони под тёплые редкие капли.
   - Жаль, что дождь днём не начался. Подпортил бы картины, - отозвался Ян.
   - Те картины уже нельзя сделать хуже. Ты действительно считаешь нас одинокими, потерявшимися душами, противостоящими натиску обезумевшего общества?
   - Не знаю. Не очень похоже на нас, если честно.
   - Верно. Мы не неудачники и не изгои. Мы не противостоим обществу и не боремся с ним и его пороками. И обществу на нас наплевать, но ведь его безразличие к нам является огромной удачей. Нет ничего хорошего во внимании злобного цепного пса. Не представляю, какая катастрофа там разыгрывается, - Альберт махнул рукой в сторону города, - но нам удалось спастись. Мы не потерянные души. Мы выжившие.
   Городской жар, казалось, всё ещё блуждал под кожей. Ян подставил лицо под дождь. Можно больше не прятаться и не ждать, пока он закончится. Можно больше ничего не бояться.
   - Очень точное определение, - произнёс Ян. - "Выживший" - так я ощущаю себя в последнее время.
   Однако Альберт не слышал его. Он спал, закрыв лицо капюшоном.
   Ян уселся на рюкзак, наблюдая, как вдалеке электрической синевой вспыхивали грозовые облака. Чуть слышные раскаты приглушенного грома рассекал стрекот кузнечиков. Строгая, слегка тревожная торжественность и ясность переплелись в тонкой струне ночи. Ян осязал её высокий, напряженный звук. Веселящее, ожидающее звучание бросало в дрожь и побуждало, будоражило и холодом пробегалось по коже. Тёмная ночная энергия переполняла Яна, клокотала в груди, хохотала и кружила голову. Ян не мог усидеть на месте. Он поднялся и пошел вдоль леса, а затем засмеялся и бросился бежать.
  
   Запись из дневника Альберта.
   На улице ужасные морозы. Иногда меня изумляет, что я жив только благодаря огню в печи. Вот от этого самого огня передо мной зависит сейчас моя жизнь, а мне так много ещё надо сделать.
   Страх разрушает меня. Когда слишком долго стоишь на краю и не можешь отойти, то появляется желание спрыгнуть. Сегодня понял, что вовсе не смерть более всего пугает, а безумие. Оно постоянно ходит где-то рядом. Я бы и не против безумия, но опасаюсь, за той чертой уже ничего нет, а ещё из-за неё невозможно вернуться.
   Снова приснился голос Милы. Я не вижу её во снах. Слышу только голос. И всегда она зовёт меня и умоляет не оставлять её одну.
   После таких снов я обычно пытаюсь представить свой предел. Любой человек, оказавшийся в моём положении, наверное, давно наложил бы на себя руки, но я живу. Даже не знаю, что за качество позволяет мириться с кошмарными чувствами, порой посещающими меня. Я сам себе напоминаю тихоходку - то маленькое животное, способное выжить в чудовищных условиях. Поэтому порой я и пытаюсь представить условия, способные меня сломить, но каждый раз прихожу к мысли, что вряд ли такие найдутся. Хотя для того, чтобы я погиб, достаточно лишить меня огня.
   Изоляция очень угнетает. Даже не подозревал, что она настолько плоха. Всего-то и надо - избавиться от изоляции. Когда-нибудь для этого придёт время, а сейчас мне необходимо работать. Пусть зимняя темнота и дальше переваривает меня и глодает до самых костей. В последнее время кажется, что и её я люблю, и она ещё мне преподнесет подарок.
   Вчера я приделал к окну большой лист бумаги и нарисовал на нём людей, идущих по своим делам. Теперь я могу увидеть людей, посмотрев в окно. Чего-то ещё не хватает, но когда я позднее глядел на изображённые мной каракули, то вдруг ощутил в них благополучие. У меня всё получается хорошо.
   Глава 9. Небесная мать
  
   Они уходили всё дальше, углублялись в сумрачные лесные дебри. Яна всё больше воодушевляло и удивляло осознание чужой среды вокруг себя. Всё дальше от людей и их законов, наград, борьбы, надежд и страданий, отсюда казавшихся эпизодами бессмысленной театральной пантомимы. "Неужели и я в ней принимал участие?" - спрашивал себя Ян, поражаясь предвзятости, искусственности и незначительности заключенных в ней страстей.
   Ощущение безопасности, создаваемое пребыванием среди людей, тоже пропало. Оно является настолько привычным в обществе, что его перестают замечать, но теперь безопасность отсутствовала. Альберт и Ян погружались в непредсказуемую, чужую среду.
   Чужая среда, безразличная и глухая к тебе, твоим привычкам, сильная и способная по случайной прихоти смять тебя, как листок бумаги. От неё постоянно веяло холодком опасности. Надо научиться дальше видеть и различать необычные движения, лучше слышать, стать выносливее и внимательнее. Позабытые чувства вновь приобретают значение и становятся необходимыми, потому что отныне можно полагаться только на себя.
   Они опасались встреч со зверями, и Альберт постоянно держал наготове карабин. Но лишь однажды кусты неподалёку громко затрещали, и послышалось, как бросился бежать кто-то массивный. В остальном неизвестная глубина, поглощавшая их, пребывала в безмятежном блаженстве. Хищные лесные тени хранили молчание, задремав в сомкнувшихся над головами соснах и елях.
   Настало то веселое время, когда всё живое наливалось плодами. Чувства Яна обострились, глаза видели дальше и отчётливее. Он искал опасности, однако везде видел красоту. Повсюду красота и никуда от неё не деться. Нет нужды прилагать ради неё усилия и пытаться удержать, потому что в следующий момент она обретёт ещё большее изобилие и сменит покрой. Мир исходил и сочился красотой и постоянно меняющимся разнообразием.
   Июль все шире раскрывал палитру ранее неизведанных ароматов. Ян заметил, что лесные травы и сосны, разогретые полуденной жарой, пахнут слегка иначе. Витавший над болотами запах напоминал о дожде. Ян иногда останавливался и делал глубокий вдох, чтобы более полно ощутить его оттенки. Однажды они набрели на усыпанную красными ягодами поляну. Их колючий аромат приятно обжигал и разогревал, напоминая выпитый залпом бокал шампанского. Ягоды имели освежающий кисло-сладкий вкус. Альберт и Ян долго собирали и ели их. Ян снова и снова набирал в ладонь горсть и отправлял ее в рот, чувствуя удовольствие от лопающихся на зубах ягод. Июльская жажда томно плавилась в их соке, а затем окуналась в просторную свежесть вечера.
   Изумрудная лесная мозаика приобрела более отчетливые черты и различия. Нередко Ян с любопытством рассматривал ранее невиданные кустарники, цветы и травы. Его внимание надолго увлекали форма листьев, изображенный на них узор, цвет. Порой изумляло, что даже самый небольшой и отдаленный уголок мира жизнь расточительно разукрашивала изощренным разнообразием, над которым она кропотливо работала миллионы лет.
   Открытием становились лесные озера и реки. Тут потаённый первобытный дух жизни становился более осязаемым и близким, он овевал их лица свежестью и прохладой. Неожиданно появляющаяся из-за деревьев темная водная гладь вызывала оживление и любопытство. Часто по озерам плавали утки с птенцами и другие птицы.
   - Давно хотел узнать, куда их косяки летят весной. Видимо, именно в такие сказочные места, - сказал как-то Альберт.
   - А я и не обращал на них внимания никогда.
   Для каждого озера и реки они придумывали название: "Звездная лента", "Драконья слеза", "Поющая река", "Тайник чертей", "Сон жемчужины", - Ян обещал себе, что никогда не забудет их.
  
   Альберт и Ян приближались к цели. Где-то рядом находился тот самый "Маршрут 47842", но признаков деятельности людей не появлялось. Ничто не намекало на близость дороги. Альберт снова и снова открывал карту и вглядывался в чуть изогнутую линию.
   - Скорее всего, и нет никакой дороги. Или здесь обозначен воздушный коридор, - в итоге с разочарованием заключил он.
   Но под конец дня они наткнулись на полосу вырубленного леса. Она густо заросла высокой травой и кустарниками. Среди ветвей кустарников копошились небольшие птицы.
   - Вот то, что мы искали, - сказал Ян. - Если тут и пролегала дорога, то ей уже давно не пользуются.
   Из кустов показался ёж, и, увидев людей, уполз обратно. Альберт выломал палку и пошел в центр полосы. Он осторожно раздвигал кусты палкой, рассматривал землю и продвигался дальше. Ян пошел за ним, чихая от поднятой с травы и кустов пыльцы и пуха. Таким образом они добрались до середины, но ничего интересного не нашли.
   - Совсем не похоже на дорогу. Должны же хотя бы колеи на земле остаться, - озадачился Альберт. - Возможно, её только собирались построить, но не довели дело до конца.
   - Или дорогу уже давно разобрали.
   - Странно, - Альберт пожал плечами. - Что дальше делать?
   Сапог Яна наткнулся на твёрдый предмет, прикрытый слоем истлевшей листвы.
   - Эй, смотри, что я нашел, - подозвал он Альберта, соскребая траву с металлического предмета.
   - Какой-то металлолом, - сказал Альберт, когда подошел и увидел находку.
   Он помог Яну очистить его. Под слоем листвы и грязи лежала длинная металлическая балка. Яну пришла неожиданная идея в голову. Он сделал пару шагов в сторону и начал что-то искать в траве.
   - Это рельсы! - победно воскликнул он, когда обнаружил еще одну такую же балку. - "Маршрут 47842" - это железная дорога.
   Затем они отыскали под листвой шпалы.
   - Шикарно. Заброшенная железная дорога, - довольно протянул Альберт.- Чувствую, нас ждёт что-то любопытное.
   Уже близилась ночь. Пришлось подавить жажду исследований до завтрашнего дня.
   Утром они пошли вдоль полосы вырубленного леса, иногда разыскивали рельсы под листвой, чтобы убедиться, что железная дорога не прервалась. Несколько дней пути их сопровождал неизменный лесной пейзаж.
   Судя по карте, они всё дальше уходили от ближайших деревень и городов. Тревога щекотала нервы Яну, когда он думал об огромных расстоянии и времени, растянувшемся между ними и людьми. Они попали в другую эпоху, где от всех человеческих достижений и усилий осталась только позабытая железная дорога, спрятанная под слоем истлевшей листвы.
   - Мне и в голову не приходило, что я настолько завишу от людей. Я всегда чувствовал себя лишним в любом обществе, но, в действительности, меня что-то крепко связывало с людьми, - поделился он своими соображениями с Альбертом. - Тебя не тревожит мысль об удалённости от людей?
   - Раньше тревожила. Она со временем пройдёт, - ответил Альберт.
   - В такой привязанности есть какой-то скверный подвох. Я имею в виду, в привязанности к тому, что тебя разрушает, отрицает или делает твою жизнь невыносимой. Прямо Стокгольмский синдром какой-то.
   Альберт оживился. Ян явно затронул знакомую для него тему.
   - Я раньше много думал над чем-то подобным. Может, это вовсе не привязанность к людям, а привязанность к прошлому? Конечно, человек - социальное существо. Он испытывает страх, когда выпадает из общества, но страх быстро проходит, а привязанность к прошлому только крепнет со временем.
   - Но прошлое ведь и хорошим может быть. Разве привязанность к нему всегда является плохим качеством?
   - Не просто плохим, а омерзительным. Прошлое ничего не решает. Не следует искать в нём ориентиры. Прошлое - это чаще всего ненужный балласт, лишающий человека способности радоваться. Ностальгия - смрад разлагающейся души, - пылко сказал Альберт.
   Ян засмеялся от неожиданного заявления.
   - Знавал я одного человека - вполне состоятельного и, на первый взгляд, счастливого, - продолжал Альберт, - но его детство и юность прошли в убогих трущобах, где он постоянно балансировал на грани выживания. На его долю в то время выпало немало унижений. Не смотря на это, он часто предавался ностальгии, утверждая, что раньше было как-то лучше. В такие моменты от него несло мертвечиной. Мне хотелось держаться подальше.
   Прошлое полезно опытом, но когда человек хочет возродить прошлое и вьёт в нём для себя гнездо, словно птица, то считай, что он пропал. Память любит обманывать и ставить ловушки. Она как паук ловит человека, заматывает в паутину и оставляет медленно умирать.
   И не только память. Торговцы и политики никогда не прекратят ворошить прошлое, убеждать в его превосходстве над настоящим. Фантазии о прошлом делают людей пассивными, зависимыми и близорукими. Таким легче морочить голову.
   - Ну и к чёрту тогда прошлое. Выбросить хлам. Ты прав, - заключил Ян. - Сейчас, ведь гораздо лучше, чем раньше.
   - В настоящем у тебя есть выбор. Настоящее всегда ждёт от тебя действий, принадлежит тебе, зависит от тебя. Тем оно и лучше.
  
   Из-за жары приходилось чаще останавливаться. Большая часть пути теперь преодолевалась утром и вечером, а в разгар дня они спали или бездельничали. Ожидание цели интриговало, хотя они не знали, что ждёт впереди, и не представляли, что именно хотят увидеть.
   В день, когда они должны были достигнуть отмеченного на карте объекта, погода начала портиться. Сосновые кроны натужно шумели от порывов ветра, когда Альберт и Ян после дневного отдыха двинулись в путь. Ближе к вечеру перед ними появился жутковатый ряд густых низких облаков. С их стороны доносился гул грозы. Начался дождь.
   - Смотри. Похоже, пришли, - взволнованно сказал Альберт, накидывая на голову капюшон дождевика.
   Впереди показались большие металлические ворота. Именно к ним и вела железная дорога. В обе стороны от ворот уходило ограждение из колючей проволоки. Когда они подошли к воротам, то на потрескавшейся и выцветшей табличке увидели надпись: "Стой! Запретная зона!"
   - Я уж не знаю, радоваться или нет, - сказал неприятно удивлённый Ян.
   - Какая-то военная база. По-моему, она давно заброшена. Колючая проволока кое-где провисла до самой земли, и тропа вдоль ограждения заросла травой. Но предупреждение серьезное.
   За воротами находилось помещение охраны. Его ветхий вид подтверждал слова Альберта. За ним продолжался лес. Железная дорога слегка поворачивала, скрывая то, что находилось дальше. Ян подошел к висевшему на столбе старому телефону и снял трубку.
   - Не работает.
   - Давай пройдем вдоль ограждения. Приглядимся получше.
   - Пойдем.
   Гроза начала стихать, когда Альберт и Ян шли вдоль ограждения из бетонных плит, сменившего колючую проволоку. Иногда они подтягивались на нём и видели пустующие будки для охранников и ряды сосен. Все говорило о том, что люди давно покинули это место.
   - Может, они деревья охраняли? - в шутку сказал Ян и остановился.
   Ограждение резко сворачивало, и далее располагались еще одни небольшие ворота. От них шла узкая извилистая дорога. По ней вниз стекали ручьи дождевой воды.
   - Эта дорога ведет к озеру. Сходим туда? - Альберт указал на видневшуюся в конце дороги водную поверхность.
   Они направились к озеру. Ветер резко усилился, но даже сквозь его шум со стороны озера слышался необычный рокот. Ян вдруг почувствовал необъяснимый страх. На берегу располагался небольшой деревянный пирс с каким-то хламом, но всё их внимание было приковано к противоположному берегу.
   - Ух. С ума сойти, - взволнованно сказал Альберт.
   - Смерч? - Ян оцепенел, увидев темный, исполинский столб, безумствовавший на другой стороне озера.
   - Да. Он удаляется от нас.
   Они наблюдали за тем, как смерч описал полукруг, ломая и вырывая на своем пути деревья, и вернулся к озеру. Волна ужаса захлестнула Яна, когда он понял, что воронка движется в их сторону.
   Они бросились бежать к воротам. Яну казалось, что он летит над землей - его не тяготили ни рюкзак, ни усталость, но Альберт все равно обогнал его. У ворот он остановился и обернулся. Ян увидел на его лице испуг и растерянность.
   - Быстрее, Ян! Быстрее! - он перемахнул через ворота.
   Ян оглянулся. Смерч уже бушевал на том самом месте, где они его впервые заметили. Перескочив за ворота, он увидел Альберта, снимающего с себя рюкзак. Впереди стояло маленькое деревянное здание, и Альберт бросил рюкзак в окно. Ян сделал то же самое и побежал за Альбертом по изгибавшейся среди деревьев дороге. Показалось открытое пространство, затем появились несколько зданий. Песчаная дорогая сменилась асфальтированной, Ян заметил, что бежит по взлетно-посадочной полосе. Поднялся оглушительный шум, и ветер почти сбивал его с ног. Ян не смел обернуться. Он чувствовал, как за его спиной безумствует разрушительная энергия. Альберт добежал до небольшого кирпичного здания и пытался открыть запертую дверь. Не сбавляя хода, Ян врезался в нее, и замок разрушился. Они забежали внутрь.
   - Чудовищно! Он словно преследует нас! - выпалил задыхающийся Альберт, выглядывая наружу. Они забаррикадировали дверь крупным металлическим столом и принялись ждать.
   Их окружала отсыревшая темнота. С потолка что-то посыпалось. Несколько минут они стояли и ждали, не смея пошевелиться.
   - Кажется, я оглох, - сказал, наконец, Ян. - Ничего не слышу, кроме звона в ушах.
   - Я тоже. Просто стало тихо. А меня ты слышишь?
   - Да.
   Они прислушались, пытаясь уловить звуки снаружи. Альберт приблизился к двери и приложил к ней ухо.
   - Думаешь, он ушел? - спросил Ян.
   - Похоже на то. Чуть не сожрал нас.
   Ян помог Альберту сдвинуть стол. В открытую дверь показалось проглядывающее сквозь облака солнце.
   - Невероятно! - радостно заключил Альберт. - Давно я не чувствовал себя таким маленьким.
   Альберт и Ян вышли на улицу. Неподалёку от здания замер огромный призрак, оставшийся от смерча. Зловещий занавес из пыли, листвы, иголок и подобранного по пути мусора неравномерно опускался к земле.
   - Восхитительно, - прошептал Ян, словно опасаясь разбудить его.
   - Лу решил поиграть с нами в догонялки, - сказал Альберт, заинтригованно взглянув на останки смерча.
   Они отошли в сторону, опасаясь, что падающий мусор попадёт в голову, и начали осматриваться по сторонам. Рядом стояли несколько одноэтажных строений, образовывавших полукруг. Узкие асфальтированные дорожки связывали каждое из строений с высоким зданием цилиндрической формы, находившимся в центре полукруга. До самой крыши его опоясывал спиральный подъем. Чуть подальше располагался перрон, рядом с ним стояли четыре цистерны и погрузочный кран. От перрона дорога вела к похожему на кочегарку большому сооружению и лежащей рядом с ним куче угля, поросшей кустами. Взлетная полоса уходила к двум ангарам, примыкавшим к лесу.
   - Посмотрим, сохранились ли наши вещи, - предложил Ян.
   Они вернулись к помещению охраны, где оставили рюкзаки. Его крыша разрушилась, а само здание завалилось на бок.
   - Без инструментов не справиться. Кажется, я видел пожарный щит с топором и ломом. Надо сходить за ними, - Альберт не спеша пошел назад.
   Вечером Альберт и Ян сидели на верхнем этаже центрального здания. Внутри перед окном стоял старый потертый стол и стул. Они поели и собирались осмотреть другие этажи, но их планы спутала нагрянувшая усталость. Ян сидел перед окном, уткнувшись подбородком в стол, и зачарованно смотрел на закатывающееся за лес крупное Солнце.
   - Как же хочется спать, - сказал он Альберту, сидевшему на рюкзаке.
   Альберт упёрся спиной в стену и отсутствующим взглядом смотрел в потолок.
   - Пожалуй, на сегодня все дела закончены.
   - Думаешь, сюда может еще кто-нибудь заявиться?
   - По-моему, люди тут уже много лет не появлялись. И не появятся. Мы здесь первые мародеры. И, возможно, последние, - ответил Альберт.
   - Исследователи, - поправил его Ян.
   Ему не хотелось отрывать глаза от того, что он видел за окном. Лес тонул в оранжевом предзакатном зареве, как в разогретом мёде. Это заброшенное и забытое место обладало опьяняющим магнетизмом, от которого доносилось слабое эхо притаившейся опасности. Каждый предмет оживал и составлял непонятный смысл со всем, что его окружало. Лес, небо, взлётная полоса, солнечный свет слились в единое целое и образовали гигантское расплывчатое существо. Оно лениво разлеглось за окном и через пыльное стекло смотрело на Яна. "Теперь понятно, кто такой Лу", - думал он, погружаясь в дрёму.
  
   Почти все двери оказались запертыми. Замки приходилось выламывать ломом. Всюду открывалась примерно одна и та же картина. Покрытые пылью пустые помещения и какой-нибудь древний мусор. За день поисков они отыскали старое радио, в котором ползали какие-то жуки, несколько бутылок из-под спиртного, пачку окаменевшей соли, несколько карандашей, лопату, развалившиеся армейские ботинки, гаечные ключи, отвертки, металлическое ведро, разобранную двухъярусную кровать. Они не нашли ничего, что намекало бы на смысл работы когда-то находившихся на заброшенной базе людей. Любопытство их только возрастало.
   Среди зданий они узнали столовую, казарму с пустующей оружейной комнатой, ремонтные мастерские, гараж, склады. Центральное здание с большим количеством кабинетов, судя по всему, являлось штабом. За пару дней Ян и Альберт осмотрели все, кроме ангаров. Утром третьего дня они осмотрели и ангары. Там они нашли парашют и сломанный велосипед.
   - И что? - Ян пожал плечами, выходя из ангара. - Для чего посреди леса понадобилось строить все это?
   - Странно. Мы что-то упустили, - озадаченно ответил Альберт. - Возможно, раньше тут стояли и другие сооружения, но их разобрали.
   - От них что-нибудь должно остаться.
   Они окинули взглядом территорию, но идей никаких не приходило. После дождей воздух стал приятным и свежим, и Ян предложил пройтись по взлетной полосе.
   - И как только ураган не сломал того старика? - Альберт кивнул на крупную высохшую сосну, одиноко стоявшую в стороне от остальных деревьев.
   Ее большие голые ветки темнели на фоне светлого неба и белого облака, подсаливая своей угрюмостью беспечный и легкомысленный пейзаж.
   - Наверное, это любимое дерево Лу, - предположил Ян.
   - И по ночам он спит в его ветвях, - продолжил Альберт.
   Когда они достигли конца взлетной полосы, Ян предложил пойти на озеро и попробовать наловить рыбы. Через несколько часов Ян и Альберт отправились на озеро и до вечера увлеклись рыбалкой. У штаба несколько пойманных рыб они запекли на углях и съели.
   После заката Ян забрался на крышу и стал глазеть по сторонам. Повсюду, насколько хватало взгляда, темнели сумрачные кроны елей и сосен. Среди них прохладная отсыревшая мгла скрывалась от пылающей зари. По взлетной полосе не спеша шел Альберт с карабином за спиной. Далекие города и их люди сейчас представали растворившейся иллюзией. Они превратились в облака, в выцветшие плоды сновидений, развеваемые бодростью вечернего пробуждения. В реальности же не существовало ничего, кроме мглистых лесов, оживленного пламенеющего неба и того одинокого человека. Реальность заново рождалась здесь.
   Со стороны озера выползло густое облако тумана, и скоро уже всё утонуло в нем. Лишь свет от горящего перед штабом костра расплывался по белой пелене. Верх и низ пропали, и Яну казалось, что он повис в невесомости.
   - Эй, Ян, ты где?
   - На крыше. В таком тумане можно заблудиться.
   - И не только, - Альберт забрался на крышу. - Я сейчас слышал треск кустов. Кто-то ходит у взлетной полосы.
   - Люди? - Ян насторожился.
   - Нет. Не думаю.
   Они замолкли и начали вслушиваться. Туман стал еще более густым. Сначала Ян ничего не слышал, но через несколько минут раздался звук тяжелых шагов. Кто-то крупный подошел к костру и, судя по чавканью, начал есть.
   - Брысь! - неожиданно крикнул Альберт в туман и выстрелил вверх из карабина.
   Чавканье прекратилось, зверь бросился бежать.
   - Подождем, пока туман не рассеется. Он может вернуться, - сказал Альберт. - Плохо, что он решился подойти к нам так близко. Такие звери опасны.
   - Кто это?
   - Не знаю. Скорее всего, медведь. Пришел поживиться нашими объедками. Нам надо не забывать сжигать их. А ещё стоит обойти ограду базы и заделать все дыры. Правда, не знаю, остановит ли колючая проволока медведей.
   Туман почти отступил, пока они обсуждали идею укрепления ограды. Белый клок ещё висел над озером, но в остальном уже прояснилось. Тонкая полоска облаков на краю неба оживилась от серебристого свечения. Приближался восход Луны. Вскоре она выглянула из-за верхушек деревьев и отправилась в свой многовековой ночной путь. Чем выше она поднималась, тем ярче становилось сияние. Оно отражалось от светлых силикатных стен, яркие холодные блики скользили по стальным крышам ангаров. Территория базы превратилась в чашу, переполненную лунным светом. Он переливался через край, и мистические лунные миражи ползли по кустам и ветвям деревьев, по лесу, обволакивая кроны сосен и елей.
   - Феноменально, - чуть слышно проговорил Ян.
   - Что ты видишь? - шепотом спросил Альберт.
   - Что-то родное. Даже не могу описать.
   - Что-то родное взывает к нам из бесконечной пустоты.
   - Да.
   - Родные звёзды, мрак и Луна - наша небесная мать.
   Ян чувствовал, что наступил тот момент, которого он ждал всю жизнь, и дух именно этого места грезился ему, когда он в детстве всматривался в горизонт и верил, что там для него припасено нечто удивительное. Только оно утратило для людей всякий смысл и интерес, но, возможно, освободилось для чего-то большего. Ян случайный пришелец здесь, притянутый любопытством и необъяснимой жаждой, но, возможно, таковым и являлось одно из его главных предназначений. И он отныне освободился для чего-то большего.
  
   Прошла неделя. За это время в проблемных местах ограды, отделявшей базу от леса, вырос надёжный частокол. Крупные животные больше не смогут пробраться к ним, но по-прежнему следовало сохранять бдительность. Значительную часть времени занимали рыбалка и поиск съедобных растений. Альберт починил сломанную кровать в казарме и теперь спал по ночам на ней. Ян предпочитал дождаться рассвета на крыше штаба и только после восхода Солнца уходил спать в одно из штабных помещений. Перед уходом он с радостью приветствовал небо, облака, лес, путающуюся в еловых ветвях оранжевую дымку испарений, и Солнце, топившее всё вокруг в свете.
   В свободное время Ян еще раз обошел все помещения, но так и не нашел ничего интересного. Альберт увлекся рисованием старого дерева. Он отыскал где-то большой рулон бумаги, отрезал от него широкий лист и подолгу выводил на нём голые ветви сосны и облака. В конце концов, он заключил, что все дело в контрасте между светлым летним небом и старыми высушенными ветвями. Необходимых для подобной задумки красок не было, поэтому он свернул рисунок и убрал в рюкзак, надеясь завершить его при первой возможности.
   Как-то раз они сидели на крыше штаба, пытаясь представить сегодняшнее число и день недели. Ян заметил, что разделение на дни недели и числа стало неактуальным для него и казалось чем-то диковинным. В иллюзии чисел и времени скрывались скованность и тревога.
   - Как думаешь, для чего нужен тот ангар? - сменил тему Альберт. - Самолет в его ворота точно не влез бы.
   - Для какой-нибудь другой техники.
   - А форма его тебе не кажется необычной? Он слишком вытянутый и узкий. Не очень удобно было бы ставить туда машины.
   Ян пожал плечами. Скоро он увидел, что Альберт ходит вокруг ангара. Через час он разбудил Яна.
   - Ты обращал внимание на большие металлические пластины на полу? Я уверен, что под ними пустое пространство. Если постучать по ним, то звук такой, как будто там много пустого места. Мы еще не все знаем об этой базе.
   - И что там может скрываться?
   - Шахта какая-нибудь или колодец. Пластины невозможно сдвинуть. Но можно попробовать сделать подкоп под ними.
   Они вооружились лопатой и ломом и пошли к ангару. Внутри они разобрали пол и принялись копать. Через пару часов работы лопата Яна ударилась обо что-то твердое - они добрались до кирпичной стены. Теперь предстояло разобрать ее.
   - Это небезопасно. Если там большая глубина, то стена может обрушиться и вместе с землёй осыпаться вниз, - предупредил Ян Альберта, намеревавшегося ломом проделать дыру в стене.
   - Сомневаюсь. Но стоит подстраховаться.
   Альберт обвязался закреплённой на двери ангара верёвкой, после чего принялся выламывать кирпичи. Когда отверстие стало достаточно широким для того, чтобы в него поместилось туловище, он заглянул внутрь.
   - Темно. Ничего не видно, - Альберт достал из кармана коробок спичек и задумался. - Если тут глубоко, то могло скопиться большое количество природного газа. Хотя я слышал, как с той стороны падали кирпичи на пол.
   - Надо подумать. Можно попробовать что-нибудь зажечь снаружи и бросить сюда.
   - Пожалуй, сойдёт.
   Они нашли сухих палок и разожгли костер, после чего принялись забрасывать горящие палки в вырытую в ангаре яму.
   - Ничего, - сказал Альберт, подхватил одну из горящих деревяшек и пошел к проделанной в стене дыре.
   Он закинул факел в отверстие, подождал несколько секунд и заглянул внутрь.
   - Тут неглубоко. Похоже на смотровую яму, - заключил он.
   Альберт пытался рассмотреть обстановку, и, когда глаза привыкли к темноте, понял, что ошибся. Противоположная стена находилась на большом расстоянии, а пол уходил вдаль и углублялся. Альберт увидел длинный и широкий тоннель, уходящий в темноту. Он перелез через стену, поднял обугленную палку и начал раздувать огонь. Ян тоже залез в тоннель.
   - Невероятно, - прошептал он.
   - Наверное, это и есть самое главное сооружение.
   Свет от пламени тускло освещал тоннель, и они пошли вперед. С правой стороны показалась дверь. За ней находилась небольшая комната с двухъярусной кроватью и диваном. Ян и Альберт не стали в ней долго задерживаться, чтобы успеть дойти до конца тоннеля, пока не потух факел. Пройдя еще немного вперед, они увидели впереди стену.
   - И что? Тупик? - спросил Альберт, вглядываясь вперед.
   - Только начало, - с удивлением сказал Ян, когда они дошли до стены.
   Здесь тоннель сворачивал и значительно увеличивался в ширину и высоту, кирпичная кладка сменялась бетонными сегментами. Вдоль стены стояло несколько скамеек и контейнер для мусора.
   - По-моему, тут когда-то располагалась остановка, - произнес Ян, оглядываясь вокруг.
   Альберт бросил догоревшую палку на пол.
   - Нам надо более основательно подготовиться. Возьмём фонарики и оденемся теплее. Тут прохладно.
   Ян и Альберт двинулись назад к дневному свету, проникавшему в тоннель сквозь проделанный ими пролом в стене.
   Они достали из рюкзаков тёплую одежду, фонарики, но затем решили перенести исследование тоннеля на следующий день. Оно могло занять немало времени. Закончив работу, они бродили по взлетной полосе, делясь предположениями о том, что их могло ожидать в тоннеле. Когда Альберт отправился спать в казарму, Ян, как обычно, забрался на крышу.
   Птицы теперь почти не пели по ночам, и звёзд на небе светило гораздо больше, чем несколько недель назад. Изредка обострившийся слух улавливал доносящиеся из леса крики сов или одинокое чириканье. До раннего утра царила тишина, и Ян все глубже погружался в раздумья и фантазии. Уже посреди ночи его отвлекло жужжание назойливого насекомого. Он поднялся, чтобы рассмотреть его, но понял, что звук доносится издалека. Ян спустился вниз и в легкой нерешительности двинулся в сторону ангаров. Рядом с ангарами стало ясно, что звук исходит как раз из того, где они нашли тоннель. Ян зашел внутрь и направился к яме. Звук слышался именно оттуда и напоминал пронзительное гудение ветра в проводах. "Наверное, сквозняк", - подумал Ян, подойдя к краю ямы, и тут же в испуге отпрыгнул назад из-за усилившегося звука. Доносящееся из ямы гудение проводов превращалось в ужасный скрежет и сменялось рёвом слона. Заканчивалась эта волна многоголосым мужским хором, и кровь в жилах стыла от утихающей полифонии. Цикл повторялся снова и снова, звук напоминал безумную дьявольскую музыку. Ян попятился к выходу.
  
   - Что-то ты рано проснулся, - Альберт сидел у озера и наблюдал за утками, когда Ян повстречал его там.
   - А я и не спал. Не мог заснуть, - сказал Ян, усевшись на траву.
   - Так ты готов пойти в тоннель сегодня?
   - Да. Я ночью что-то странное слышал. Из тоннеля доносился очень громкий шум.
   - На что он похож?
   - Не знаю, - Ян пожал плечами. - Никогда ничего подобного не слышал. Скрежет металла. Какой-то вой. Сегодняшней ночью я понял значение выражения "Кровь стынет в жилах".
   - Неужели там кто-то есть? Тебе не могло показаться?
   - Нет. Возможно, что-нибудь разрушилось внутри тоннеля.
   - Тогда будем осторожнее.
   Спустя час они уже пролезали через отверстие в тоннеле. Внутри они остановились у большой бочки и включили фонарик.
   Первая комната, представляла собой помещение для охраны. Внутри стоял большой сейф для оружия. Ян и Альберт не стали в ней долго задерживаться. Они хотели поскорее оказаться в основном тоннеле.
   - Он еще больше, чем казалось вчера. Гораздо больше, - сказал Ян, когда они добрались до остановки и поняли, что находятся на перроне. Впереди виднелись рельсы.
   - Мы не успеем сегодня его полностью осмотреть.
   - Возможно, тоннель с противоположной стороны выходит на поверхность.
   - Интересно, где?
   Альберт и Ян двинулись вперед. Тоннель продолжал опускаться вниз, и у Яна возникло смутное чувство от осознания того, что они все глубже погружаются под землю. С левой стороны они увидели широкие металлические ворота и перелезли через железную дорогу, чтобы попасть туда. За воротами оказалось большое помещение, заставленное двухъярусными кроватями, тумбочками, стульями.
   - Похоже на бараки. В них могло много людей разместиться, - сказал Альберт, шагая между рядами кроватей.
   - Я бы им точно не позавидовал.
   Помещение делилось на секторы, имевшие выход в основной тоннель. К каждому примыкало несколько бытовых и хозяйственных комнат.
   Следом за жилыми помещениями располагался большой склад. Бесчисленные ряды пустующих стеллажей напоминали гигантский лабиринт. Впервые за много лет свет потревожил захороненные среди ходов лабиринта пыль, вязкую тьму и тишину. Они представали тут чем-то могучим и потусторонним.
   На выходе из склада лежало несколько ящиков с защитными костюмами и противогазами.
   Тоннель уходил все глубже под землю. Ян и Альберт побывали во множестве помещений и потратили кучу времени на их осмотр. Назначение большинства из них оставалось непонятным. Попадавшиеся жилые помещения уже не походили на бараки, а напоминали уютные гостиничные номера. В одном из них Ян нашел пару бутылок с вином.
   - Бордо, - сказал он, рассматривая бутылку.- Возьмём с собой?
   - Его безопасно пить?
   - Я знаю, каким должен быть вкус, запах и бутылка.
   Их впечатлил большой актовый зал, следовавший за номерами. Побывав на сцене, они забрались в средние ряды и уселись на кресла.
   - Сегодня у нас выступает пустота. Как и вчера, и неделю, и месяц назад. И на много лет вперед пустота, - сказал Альберт, глядя в повисший перед ним мрак.
   - Жаль, что мы не сможем посмотреть ее выступление целиком.
   - Да. Для этого понадобится целая вечность. Интересно узнать, что в финале.
   - Но сейчас нам, пожалуй, пора начинать торопиться.
   Они продолжили путь. Впереди ждал очередной склад, но уже меньший по размерам, чем первый. Судя по решетке с окном для выдачи материалов, он всегда находился под охраной. В помещении стояли стеллажи и полки с номерами, открытые пустующие сейфы. В одном из сейфов лежало несколько разбитых пробирок.
   За складом начинался крупный комплекс строений. Ян и Альберт очутились перед большим количеством дверей. За каждой из них пролегал длинный коридор. От коридора ответвлялись просторные помещения. На входных дверях каждого помещения имелись надписи "Лаборатория", после следовал индивидуальный номер из букв и цифр.
   Внутри лабораторий стояло много столов, стульев, пустых шкафов, камер, но по-прежнему оставалось непонятным, чем здесь занимались. Даже мусорные корзины пустовали. В растерянности Ян и Альберт ходили из одной лаборатории в другую. Масштаб увиденного не переставал потрясать их. Они нашли целый подземный город, давно оставленный людьми.
   На одном из столов Ян заметил блокнот и шариковую ручку.
   - Постой, - попросил он Альберта, подошел к столу и взял блокнот.
   Быстро пролистав пустой блокнот, он отдал его Альберту.
   "Пусть Бог простит нас за все, что мы делали в этой проклятой дыре", - произнес Альберт.
   - Что?
   - Запись на одной из страниц. Ты ее не заметил, - Альберт подал Яну раскрытый блокнот.
   Ян прочел написанную плохим почерком запись, затем еще раз пролистал блокнот.
   - Больше в блокноте ничего нет, - Ян осмотрелся вокруг и заметил под столом пустую бутылку из-под того же вина. - Наверное, её опустошил тот, кто оставил надпись.
   - Эхо драмы, затерявшееся глубоко под землёй. Похоже, самое ценное из всего, что мы тут нашли, - задумчиво сказал Альберт.
   - Доказательство существования жизни на этой планете, - устало улыбнулся Ян. Бессонные сутки давали о себе знать.
   - Или в этой Вселенной. Возьмём блокнот с собой. Я знаю, где любит бывать Бог. Отнесу его туда. Не думаю, что Бог заглядывает в подземелья.
   Ян понял, что Альберт говорит об очередной загадке из своего прошлого.
   - А тут что? - Альберт направился к цистерне и торчащему из пола рядом с ней цилиндрическому выступу.
   На вершине цилиндра лежала крышка. Ян сбросил ее на пол и посмотрел внутрь.
   - Какая-то труба. Ничего не видно. Думаю, она раньше соединялась с цистерной.
   Альберт опустил фонарик в трубу и начал всматриваться в темноту. Фонарик выскользнул из руки, улетел вниз и погас, ударившись о дно.
   - Глубоко, - заключил Ян, шаря по карманам.
   - Хорошо, что ты свой захватил, - виновато сказал Альберт.
   Ян достал фонарик и включил его, однако он не загорелся.
   Несколько минут они молча стояли, пока Ян тряс фонарик, разбирал и собирал его.
   - Ну и влипли же мы, - в голосе Альберта появилась непривычная нервозность. - У тебя нет спичек?
   Спичек и зажигалок у них не оказалось. Ян бросил возиться с фонариком и рукавом вытер со лба холодный пот.
   - Ты помнишь, как выйти назад?
   - Не совсем. Вернее, я вообще ничего не помню.
   Кромешная подземная тьма никогда не развеется, а от света их отделял многометровый слой земли. Ян пытался вспомнить дорогу назад, но голова не соображала из-за нарастающей паники. Он не понимал, в каком направлении нужно двигаться.
   - Подождем несколько минут, соберемся с мыслями, а потом начнём выбираться отсюда... - Ян осекся. - Эти звуки я слышал вчера.
   Откуда-то послышалось тревожное гудение ветра. Оно утихало и появлялось снова и снова, становясь все громче. Ян почувствовал головокружение и уселся на корточки, но тут же вскочил, когда шум ветра превратился в доносящийся отовсюду пронзительный скрип. Та самая жуткая ночная музыка возобновилась, но теперь Ян слышал её не издалека, а находился внутри нее.
   - Кажется, мы нашли ад, - раздался голос Альберта, и через секунду скрип перешел в ужасный скрежет, в громоподобные раскаты металлических волн, разбивающихся о гранитный мрак.
   Яну казалось, что его тело разрывается на куски, земля уходила из-под ног. Он со стоном заткнул уши.
  
   - Кажется, закончилось, - Ян медленно отвел ладони от ушей.
   - Ох, чёрт, - прошептал Альберт. - Настоящая пытка.
   - Никогда не думал, что звук способен свести с ума.
   Глубокая подавленность и растерянность парализовали их. Они лежали на пыльном каменном полу как два раздавленных насекомых. Следовало подождать. Ещё немного подождать и собраться с мыслями. Только бы звук больше не возвращался. Ян в мыслях молил об этом, готовясь снова заткнуть уши.
   - Ты слышал когда-нибудь августовских ворон? - спросил вдруг Альберт.
   - Ворон?
   - Да. Августовские вороны отличаются от ворон других месяцев.
   - Чем же?
   - Рано утром в провинциальных городках они собираются в большую стаю над парком или лесом и летят в сторону домов вместе с выросшими за лето птенцами. Усаживаются на какой-нибудь дом и каркают, а затем летят дальше. На следующий день всё повторяется. Они снова собираются в стаю в то же самое время, летят и садятся на тот же самый дом. Большая шумная семья. Когда я смотрел на них, то на какой-то миг переставал чувствовать себя одиноким. Сейчас я больше всего хочу снова услышать их.
   - Может, я их и слышал, но не обращал внимания. Странно, что так много постоянно ускользало от меня. Словно я спал, а не жил.
   - Умение замечать одно из самых важных. Ты ещё сможешь их увидеть, но ещё важно не пропустить то, что жизнь подарит до наступления того момента, - заключил Альберт, поднимаясь с пола.
   - Ты готов идти? - спросил Ян.
   - Да. Мы все равно выйдем отсюда, в какую бы сторону не пошли. Если, конечно, не пойдём по кругу. Плохо, что тут так холодно.
   - Надо придумать что-нибудь. У меня есть одна мысль. Я пойду искать выход к рельсам, а ты останься здесь. Иногда я буду окликать тебя, чтобы понять направление и расстояние, - предложил Ян.
   - Неплохо. Ещё я могу брякать той пустой бутылкой по цистерне. Тогда нам не придётся постоянно кричать.
   - Так даже лучше.
   Они принялись шарить по полу в поисках бутылки. Когда бутылка нашлась, Ян медленно двинулся вперёд, дрожа от холода и напряжения. Несколько раз наткнувшись на столы и стулья, он взял один из стульев и, подобно слепому, стал им ощупывать пол перед собой. Альберт начал ритмично стучать по цистерне, и приглушенные удары обречённо захлебывались в тишине.
   Прошло много времени, прежде чем ножки стула уперлись в стену. Он дотронулся до стены ладонью и продолжил идти, опираясь на неё рукой. В какой-то момент рука провалилась в пустоту дверного проёма, Ян от неожиданности отпрыгнул назад и свалился на пол. Несколько секунд он в растерянности ощупывал руку. Казалось, что подкараулившая пустота до сих пор омертвелыми пальцами щекочет ладонь.
   Выход из лаборатории должен привести в пустой коридор, выходивший к железной дороге, но Ян вновь находил столы, полки, кресла. Он понял, что еще больше углубился в лабиринт. Следовало возвращаться назад, но все тело сковала волна знакомого страха. Тьма огромной невидимой змеей свернулась вокруг Яна. Тот самый страх темноты, терзавший его в детстве, вдруг вернулся. Непереносимый, разрушительный, удушливый страх.
   Перед ним растянулась уходящая в темноту лестница, с катка доносились чуть различимая мелодия. Скоро вернётся отец, но ему нельзя рассказывать о ссоре с матерью. Слишком уж это унизительно и больно. Ян ощутил запах хвои и вспомнил о рождественской ёлке, об оставленных на полу гирляндах. Он хотел спуститься вниз и продолжить украшать ёлку, но там темно. Надо запереться в своей комнате, укрыться от темноты до прихода отца. Но нет никакого укрытия, отец давно покончил с собой. Ян больше не живёт среди людей, и сейчас он потерялся в бескрайнем подземелье. Страх оглушил Яна. Сквозь туман страха пробивался лишь пульс отчаяния от осознания собственных бессилия и уязвимости. Мышцы от напряжения, казалось, вот-вот переломают кости.
   Память отскочила и развеялась безразличной пылью, оставив после себя пропасть. Воспоминания превратились в несущественную, беспомощную и нелепую выдумку, прошлое перестало принадлежать Яну. В позабытом подземелье не существовало прошлого, будущего, настоящего - всё разрушил и поглотил чуждый дух мрака. Сознание вздрогнуло в агонии и остановилось, время повисло невесомым пеплом. От Яна не осталось ничего.
  
   "Звук. Где-то шаман ударяет в большой барабан. Или так бьется гигантское тёмное сердце далёкой вселенной, отделённой тонкой линией реальности. В нём есть и ещё что-то. Он живой. В нём есть я. Я и есть звук. Я - тьма. Я - пространство. Я есть".
   Ян вынырнул из ночного кошмара, и его грудь расправилась от жадного вдоха. Вспышка света хлестнула по сознанию. Она быстро разрасталась из яркой точки, и прильнувшая пустота, подставляя к ней ладони, согревалась от умиротворенного, пронизывающего сияния, отливающего изумрудными лучами. Свет блуждал тёплыми волнами по всему телу, а затем собрался в груди. Теперь он стал частью Яна и никогда его не покинет.
   Ян медленно поднялся с пола, не понимая, где находится. Его пробудили глухие звуки ударов о бочку, указывавшие направление.
   Страха больше не осталось. Он уступил место уверенности. Тьма посвятила его в древнюю тайну.
   Не существует слов, способных раскрыть её тайну. И нет ничего похожего на неё, но Ян почувствовал собственную причастность и протекающую поблизости скрытую жизнь, полную воодушевляющей силы.
   Спокойная тьма. Освобождающая тьма. Она внутри, когда снаружи свет. Она вокруг, когда свет внутри.
   - Ну, что там? - Альберт перестал колотить по бочке, когда услышал шаги рядом.
   - Я пошел не в ту сторону. Там вход в другую лабораторию.
   - Значит, надо идти в противоположную сторону. Когда мы зашли сюда, то я, кажется, видел на другой стороне вход в соседнее помещение. Что-то ты долго добирался до него.
   - Сколько я отсутствовал?
   - Минут пятнадцать-двадцать.
   - Не может быть! Я не меньше часа там блуждал.
   - Ты ошибаешься. Моя рука окаменела бы, если бы я целый час колотил по бочке. Хочешь поменяться местами?
   - Не стоит. Я тут уже неплохо освоился. Пойду в противоположную сторону.
   Ян довольно быстро отыскал выход, и попал в помещение, напоминавшее разыскиваемый тоннель. Дойдя до центра тоннеля, он опустился на четвереньки и начал ощупывать пол. Вскоре ладони наткнулись на рельсы, и его сердце радостно забилось. Ян встал и направился назад.
   - Эй, Альберт! - крикнул он, остановившись у двери лаборатории.
   - Нашел выход?
   - Да.
   - Ты уверен?
   - Я нашёл рельсы. Иди в мою сторону.
   Альберт дошел до железной дороги, и они двинулись по тоннелю, опираясь ладонями на стену.
   - Это место просто невыносимо, - после долгого молчания устало заговорил Ян.
   - Вряд ли я еще полезу в подземелье, хотя здесь и интересно. Очень глупо все вышло. И те сумасшедшие звуки еще. Интересно, откуда они?
   - Я тоже не полезу сюда. Но мы тут, пожалуй, оказались не зря.
   - Не зря? Ты о чём?
   Впереди показался тусклый дневной свет и прервал разговор.
   Наверху их встретил легкий дождь, из-под облаков выглядывало Солнце. Выбравшись из ангара, Альберт по-ребячески засмеялся и свалился в высокую сырую траву. Ян прищурился, привыкая к свету, и принялся глядеть по сторонам, не веря своим глазам. Всё вокруг выглядело иначе, и Ян даже решил, что они вышли с другой стороны тоннеля, хотя и видел знакомые здания, взлётную полосу и высохшее дерево Лу. Однако всё стало другим. Мир пылал новизной и свежими красками. Над лесом светилась яркая радуга. Пространство раскалилось от радости, и Ян глазами новорожденного смотрел на старый большой мир, охваченный разгорающимся порывом свободы. Он сделал несколько шагов вперед, закрыл глаза и подставил лицо под дождь. Голова закружилась от усталости, голода и восторга. Он всегда был свободен, но никогда еще свобода, когда-то мучившая его и отравлявшая тлением, не представала столь полнокровной, сильной и желанной, как сейчас. И ему хотелось ещё больше свободы - столько, что и представить невозможно.
   Вечером они сидели на крыше штаба и осторожно пробовали вино. Альберт не забыл прихватить его с собой из подземелья.
   - Я раньше пробовал такое, - сказал он Альберту. - Оно хорошее, его можно пить.
   После дневного дождя подул прохладный, ободряющий ветер. Каркас из тёмных полос облаков повис над заходящим за лес Солнцем, из-за чего оно казалось дальше и холоднее, чем обычно. Ян вспомнил об осени, ощущая чистоту и прозрачность воздуха и видневшегося сквозь облака неба, хотя до осени оставалось ещё много времени.
   - Если бы мне представилась возможность выбрать последний день жизни, то я хотел бы, чтобы он напоминал сегодняшний вечер, - подумал вслух Ян.
   Он встал, не в силах усидеть на месте, подошел к краю крыши и посмотрел на лес и на Солнце. Альберт, не выпуская из рук стакана с вином, свесил ноги с крыши и упёрся подошвами в ржавые перила.
   - Неправильно наделять что-либо высшим значением, ставя это со смертью, - наконец, отозвался он. - Многие считают, что надо каждый день проживать так, словно он является последним днём жизни. Кажется, Сенека ещё озвучивал такую идею. Думаю, в реальности человек, знающий о скорой своей смерти, не испытывал бы ничего, кроме животного страха и загнанности. Наивно считать, что в последний день жизни найдётся место для радости и осмысленности. Человек создан природой для того, чтобы жить, а не для того, чтобы умирать и постоянно думать о смерти. Мысли о смерти ни к чему хорошему не приведут и ничему не научат.
   - Как же тогда правильно? Первый день?
   - Первый день? Великолепная идея.
   - Первый день жизни.
   - Даа, - с довольством протянул Альберт. - Вечное утро. Надо проживать каждый день так, словно он является первым днём твоей жизни.
   - И смерти нет.
   - Смерти не существует, - согласился Альберт. - Мы переживём это Солнце, Луну. Переживём звёзды. Когда-нибудь мы расскажем об угасших созвездиях и о Небесной матери тем людям, которые их не застанут. Ничто не сломит нас. И каждый день станет первым днём.
   Глава 10. Выжившие
  
   Альберт и Ян много дней провели на базе. Ян починил найденный в ангаре велосипед и иногда катался на нём по взлётной полосе. Ночью осень настойчиво напоминала о себе. Всё больше звёзд появлялось на небе, всё холоднее становилось под утро. Лес утратил оживление. Он притих, стал более тихим и тусклым. Ян убрал палатку с крыши и теперь спал на верхнем этаже штаба. Ночной холод заставлял прятаться в здании. Днём его взгляд часто ловил темневшую среди деревьев железную дорогу. Над ней витало напряжение ожидания. Вскоре им предстояло по ней вернуться в тесный мир людей.
   - Когда вернёмся, то я опустошу первую попавшуюся кондитерскую лавку, - как-то вечером заговорил Альберт.
   Вокруг уже царила кромешная тьма. Для них остался лишь небольшой укромный уголок мир, отводимый светом от огня.
   - Тоже думаешь о возвращении?- отозвался Ян.
   - Да. Тебе недоело тут?
   - Я бы остался здесь ещё очень надолго.
   - Не получится. Зимой надо держаться ближе к людям, чтобы не погибнуть.
   - А что зимой?
   - Зима - просторная и чистая. Ночные морозы для меня как летнее тепло. Каждое возвращение в зиму - это возвращение в родной край. Но зимой в изоляции не выжить.
   - Ты бы хотел жить там, где всегда зима?
   - Нет. Зима для меня всего лишь начало нового пути. Время обновления.
   - Она отталкивает безжизненностью.
   - Если погрузиться в её безжизненность, то можно найти кое-что. Когда пропадает всё изобилие, можно увидеть то, с чего начинается жизнь. Помнишь блокнот из подземелья с единственной записью? Это похожая ситуация. Случайный отпечаток жизни, словно затерявшийся в далёкой безжизненной галактике. Он стал заметным и значимым, потому что все иные обстоятельства отступили назад. В других условиях мы не обратили бы на него внимания. И зима с её безжизненностью представляет то время, когда обстоятельства отступают, и ты можешь увидеть суть некоторых вещей.
   - Блокнот. Я и забыл о нём.
   - Жаль, что он остался под землёй.
   - Он не остался под землёй. Я его засунул в карман. Когда мы вернулись, то я положил его в ящик стола в штабе.
   - Отлично. Надо взять его с собой. Отнесу его в храм.
   Ян поднялся и начал складывать в огонь остатки дров. Искры взметнулись от горящих ветвей и разлетелись по сторонам.
   - А что за храм? - спросил он, усевшись на один из старых стульев, стоявших перед костром.
   Каждый вечер Альберт и Ян сидели у костра рядом со штабом. Неделю назад несколько найденных стульев Альберт выставил вокруг кострища. "Места для тех, кто решит к нам заглянуть", - говорил он. Они отлично понимали, что никто не придёт, но, иногда глядя на освещаемые огнём пустующие стулья, Ян думал, что очередная чудаческая идея Альберта оказалась довольно затейливой.
   - Заброшенный храм в моей Роще Ходдмимир, где я иногда зимовал, - ответил Альберт. - Храм такой старый, что на стенах выросли лишайники, а алтарь окутан вьюном. Если Бог и заходит в храмы, то в этот он заглядывает обязательно.
   Костёр быстро разгорелся, и жар разлился по лицу. Ян отодвинулся от огня.
   - Выходит, ты веришь в Бога?
   - Не знаю. Все равно. Но если он есть, то сидит сейчас с нами здесь. Разве можно найти более подходящее для него место?
   Небо осветилось от яркой вспышки и на несколько секунд стало очень светло. Они в испуге вскочили со стульев.
   - Что это? - Ян смотрел на угасающее свечение, осветившее силуэты еловых верхушек.
   - Понятия не имею. Но точно не вспышка молнии и не...
   Альберта прервал резкий звук взрыва. Ян почувствовал, как в груди похолодело.
   - Откуда-то сверху. Взрыв произошел в небе, - проговорил Альберт.
   Они еще несколько часов ждали, что произойдёт дальше, но больше ничего не нарушало ночную дрёму.
   - Тогда давай уйдём отсюда завтра, - предложил Ян.
   - Ладно. Станем на время горожанами. В конце концов, нас ждёт Фонарь гениальности.
   - Даже не представляю себя участником городской жизни.
   - Ты сильно изменился.
   Альберт вскоре ушел спать в казарму, и Ян остался один перед тухнущими углями. Бардовый вязкий свет выхватывал из заполнившей мир темноты лишь ножки старых покосившихся стульев. Яну казалось, что на них устроились незримые собеседники. И они тоже молчали, опасаясь развеять ясность и выразительность насторожившейся и прильнувшей к земле ночи.
   Завтра им предстояло уйти отсюда и начать возвращение к людям. Воспоминания о жизни в отрыве от людей увлекли Яна. Он вспомнил все скитания по лесам и время, проведённое здесь.
   Счастье - надоевшая обязанность, обесцветившаяся от постоянных упоминаний о нём. Истёртая до дыр фикция, требующая называть "счастьем" всё, что попадает в водоворот представлений о нём. Нет, Ян отыскал вовсе не то скучное состарившееся счастье.
   Для поселившегося в душе Яна состояния вряд ли существуют названия. О нём не пишут в книгах и не говорят. Знает ли о нём кто-нибудь ещё? Разве что только Альберт, поскольку и он прошёл тот же длинный путь среди ночных теней.
   Чего стоит человеческая жизнь, если человек ни разу не испытывал его, если ни разу не пробуждался среди ночи и не прислушивался к тому далёкому зову, доносящемуся из рождённой вместе с миром тишины?
   Может, это и есть состояние всего того, что окружает человека. Или древний полупозабытый язык, на котором всё, что есть или существовало когда-то, всё, чему ещё только предстоит родиться, пытается говорить с человеком?
   Издалека послышался короткий волчий вой, и Ян отправился в штаб.
   Внутри он устроился перед окном и начал вглядываться во мглу. Сначала в темноте виднелся только тусклый свет от углей, но вскоре глаза привыкли к темноте. Из ночи возникли силуэты зданий и полоса, образованная кронами деревьев. Где-то там блуждали волки. Ян надеялся увидеть волков, но вместо них увидел поблизости человеческую тень. Альберт не спеша ходил поперёк взлётной полосы, за спиной его виднелся карабин. Какое-то время он расхаживал взад и вперед, а после направился к ангару, где находился вход в подземелье.
  
   Утром Ян первым делом направился к казарме и заглянул в окно. Альберт лежал на стоящей посреди пустующего помещения кровати. Ян с облегчением вздохнул и отправился укладывать вещи в рюкзак. Ему захотелось побыстрее отправиться в путь, увидеть, как сменяется пейзаж вокруг.
   Альберт выглядел сонным, когда появился из казармы.
   - Не выспался? - спросил Ян, когда он подошел к нему.
   - Да. Ночью я спускался в город.
   - Я видел, как ты туда заходил. Что ты там делал?
   - Пошёл к той остановке, где начинаются рельсы, уселся на скамью и представил, что я пассажир. Жду прибытия поезда. Просто сидел и ждал, когда он приедет.
   - Но он там уже целую вечность не появляется.
   - Точно. Ждёшь уже целую вечность и еще столько же ждать. Вечность позади тебя, вечность перед тобой. Протекает рядом, словно черная бесшумная река. Можно протянуть руку и прикоснуться к ней.
   - У меня возникали похожие впечатления в тот момент, когда мы искали выход. Но это несколько иначе представилось.
   - Да? - заинтересовался Альберт. - Меня давно интересовал вопрос о том, испытывают ли разные люди, глядя, например, на одну картину или слушая одну и ту же мелодию, схожие впечатления. Если мы извлекли из подземного города одно и то же, то, наверное, люди способны и искусство понимать схожим образом. Очень обнадёживает, когда попадаются такие доказательства.
   Альберт развалился на затрещавшем стуле и поднял лицо к небу.
   - А что-то у тебя вызывает сомнения? - спросил Ян.
   - Некоторые так настойчиво утверждают обратное, что иногда начинаешь им верить.
   - И что плохого в подобных утверждениях? Ты же и сам говорил, что человек самостоятельно может продолжить любую вещь и вложить в неё что-то своё, и равнодушие должно ему помочь.
   - Таким является требование человеческой индивидуальности. Каждый сам создаёт мир вокруг себя, но вместе с тем он связан с окружающими людьми. И с теми людьми. Мы примерно одинаково чувствуем боль, вкус сладкого и солёного, горе, злость и радость. Мы способны понять чувства совершенно чужого человека. Так же дело должно обстоять и с произведениями искусства - разные люди чувствуют примерно одно и то же, когда смотрят на новую картину или слышат новую мелодию. Хотя тут многое может зависеть от личных или общественных интерпретаций, часто искусственных и навязанных.
   - Если вдуматься, то положение, когда видит только что-то своё, довольно кошмарно.
   - Именно. Значит, люди в принципе не способны понимать друг друга и делиться друг с другом. Тогда и в искусстве нет смысла, и каждый из нас заперт в собственной черепной коробке, как в гробу, и не имеет никаких шансов выбраться. Тогда все отношения между людьми - бессмысленный обман и разговор с самим собой и своими фантазиями. Но нет жизни без связей.
   - Что же, мне не терпится отправиться в дорогу, - закончил беседу Ян и поднялся со стула. - Пройдусь ещё по базе, пока ты завтракаешь и собираешься.
  
   Они шли к выломанным смерчем воротам, глазея по сторонам. Ян вспоминал первые дни своего пребывания на заброшенной базе.
   - Думаешь, мы здесь побываем еще когда-нибудь? - спросил он.
   - Можно приходить сюда каждое лето.
   Альберт свернул со взлётной полосы и подошёл к большой высохшей сосне.
   - Дерево Лу. Надо запомнить его. Темные от старости голые ветви на фоне светлого голубого неба. В этом что-то есть. Следует закончить картину, когда у меня появится возможность, - проговорил он, положив ладонь на ствол дерева.
   - Старость младенца на фоне молодости старика? - спросил Ян.
   - Близко, но в нём есть и что-то еще. Думаю, иные моменты не следует даже пытаться объяснять, иначе они лишатся притягательности. Иногда рассуждения надо держать в стороне. Не всё ведь познаётся через мысли и рассуждения. Надеюсь, сосна простоит до того времени, когда я окажусь тут вновь. До свидания.
   Альберт поднял с земли небольшой камень, пригляделся к нему и засунул в карман. Ян вспомнил о сумке с горстью маленьких камней, лежавшей в рюкзаке Альберта.
   - Кажется, я понял, для чего тебе сумка с камнями. Камни с тех мест, где ты останавливался?
   - Почти так. Камни - это те места, о которых я хочу помнить. Они всегда со мной.
   Они вышли за пределы базы и побрели вдоль железной дороги. Яна охватила тоска от расставания, и вместе с тем радость путника, отправляющегося в дорогу после долгого отдыха.
   Лес изменился. Теперь в нём стало меньше света и тепла, но сквозь притаившиеся в отсыревших еловых зарослях холодные тени открывалась иная грань красоты. В ней отсутствовали веселье и торжественность, но появилось что-то иное, непонятное и непривычное для разума, обладающее вкрадчивой обольстительностью и отрешённостью.
   Все вещи вновь наделялись формой и размером. Ранее они сливались с весенней подвижной кляксой ярких впечатлений и предчувствий, разожженной гранатовой ночной зарёй, и зависали в воздухе. Теперь они отделялись от неё, приобретали форму и выразительные линии, затвердевали, становились неподвижными и уверенно опирались на землю.
  
   Луна закатилась за ветви дремлющей поблизости небольшой ели. В последнее время Луна светила значительно ярче. Её свет приобрёл силу, характерную для холодного времени года. Тени от ветвей легли на сосредоточенное лицо Альберта.
   - А ты что ощущаешь, когда смотришь на неё? - отвлёк его Ян.
   Альберт опустил голову и задумчиво посмотрел на ладони.
   - Что я тысячи лет уже наблюдаю за ней, - ответил он. - Ощущаю эти тысячи и тысячи лет внутри себя. И ещё тысячелетия мне предстоит наблюдать за её восходами. Луна стала бы совсем одинокой, если бы по вечерам некому было её встречать.
   Знаю, что и до меня люди встречали её и чувствовали то же самое, что чувствую я. Хоть я их и не знаю, но и сейчас они рядом со мной. Они - моя призрачная, молчаливая семья. Я оказываюсь в кругу семьи, когда над горизонтом поднимается Луна.
   - Сопричастность?
   - Пожалуй.
   Иногда Яна охватывало волнение. Он не понимал, как себя вести и что делать, когда умолкнет сонный шёпот сосен и вокруг появятся дома и автомобили. Город находился уже где-то рядом. Беззвучный наэлектризованный гул и суетливое беспокойство назойливо гудели над головой.
   Однажды он хотел попросить Альберта вернуться назад. Они могли бы до наступления холодов затеряться в глубинах леса, но Альберт за что-то ценил и мир людей. Ян надеялся, что и его Альберт научит любить город, откроет для него скрытую красоту так же, как посвятил в красоту дикого, позабытого мира. Альберт знал, где её искать. Он знал нечто гораздо более значительное и хотел поделиться с Яном, но не мог объяснить словами.
   Они остановились на ночлег и перед сном скудно поужинали.
   - Ты слышал? - насторожившись спросил Альберт, когда уже почти совсем стемнело.
   - Что?
   - Кажется, я слышал шум грузовика. Мы рядом с дорогой.
   Они пошли в том направлении, откуда доносился шум. Деревья расступились, и на фоне ночного неба вдалеке показалась крыша невысокого здания. Сбоку от них стояла электрическая подстанция, напоминавшая большого робота. Альберт и Ян подошли к ней и замерли. От неё доносилось чуть слышное умиротворённое гудение.
   - Обожаю электричество, - проговорил Альберт. - Металл мурчит как дремлющая кошка, когда по нему бежит электричество.
   - Еще так гудят ночные улицы, когда умолкают все остальные звуки. Город всё время звучит, как морская раковина.
   Они оглядывались вокруг, осознав, что вернулись к людям.
   - Заправка, - Ян указал освещенные фонарями здание и заправочные колонки.
   У заправки стоял грузовик с прицепом. Рядом с ним светили несколько фонарей, вокруг не было ни души.
   - Сходим туда? Вдруг там можно купить еды.
   - И перепугать людей, - Ян усмехнулся, кинув взгляд на Альберта. - Мы сейчас похожи на дикарей.
   - Рискнуть стоит. Скажем, что мы путешественники-биологи, если кто-нибудь будет спрашивать. Что исследовали лесные озёра и несколько месяцев провели в лесу.
   - Тогда пошли.
   Альберт дёрнул на себя дверь, но она оказалась закрыта.
   - В другую сторону, - пояснил Ян и усмехнулся.
   Когда они зашли в кафе, толстый охранник, дремавший за одним из столов, бросил на них заинтересованный взгляд и выпрямился. Ян изобразил улыбку и решительно направился к прилавку. Запах еды вскружил ему голову. Они прильнули к прилавку, восхищенные открывшимся изобилием. Женщина-кассир с испугом посмотрела на них, затем перевела взгляд на охранника.
   - Хотите что-нибудь купить? - озадаченно спросила она.
   - Даа, - протянул Альберт, неловко доставая из кармана помятый комок денег.
   Ян не смог сдержать смех.
   Закончив с едой, Альберт уставился на заваленный пустыми тарелками столик. Его взгляд остекленел от переедания, плечи беспомощно опустились. Ян допил горячий кофе, откинулся на спинку стула и сполз вниз. Он слышал голос из радио, но ничего не мог понять. Яну казалось, что он не сможет подняться из-за стола.
   Кто-то слегка толкнул его в плечо.
   - Эй, парни, здесь не гостиница, - заявил стоявший рядом с ним охранник.
   - Да, конечно, - машинально ответил Ян.
   Он понял, что заснул. Альберт тоже спал, вжав голову в плечи, но проснулся от их разговора и непонимающе оглядывался вокруг.
   - Нам надо идти, - сказал ему Ян.
   Они выбрались из кафе и медленно побрели к палаткам. Шагать по асфальту после долгого пребывания в лесу непривычно, но приятно, и Яну хотелось подольше просто идти вперёд.
   - Мы идём не туда, - опомнился он.
   Альберт и Ян развернулись и зашагали в противоположную сторону. Оказавшись рядом с бензоколонками, они остановились и начали вглядываться в фонарики, освещавшие площадь заправки, и зависших под ними светлячков. Альберт с наслаждением потянул воздух носом.
   - Шикарно, - проговорил Ян, не в силах оторвать глаза от фонариков.
   Холодный электрический свет и ночная свежесть кружили голову.
   - Всё вокруг помолодело. Повсюду юность.
   Трава зашелестела от дождя, и они поспешили к палаткам.
   Ближайший город находился в двадцати километрах. Они намеревались уже к вечеру добраться до него и, наконец, выспаться в нормальной кровати, поэтому утром водрузили на себя рюкзаки и быстро пошли по трассе. День прекрасно подходил для длительного похода - Солнце скрылось за плотными облаками, и установилась прохлада.
   Разговоры о планах и времяпрепровождении в городе прерывали лишь проезжающие мимо автомобили. Многие из них тащили за собой прицепы, кузова многих грузовиков доверху заполняли накрытые брезентом вещи. Нагруженные автомобили держали путь со стороны города. В город же ехало мало машин.
   - Кто-то переезжает из города? - наконец, недоумевающе спросил Альберт.
   - Возможно, какое-нибудь большое предприятие. Но я видел домашние вещи в кузове одного из грузовиков. Диван, детская коляска, велосипед.
   На протяжении нескольких часов они останавливались лишь на короткие привалы. То и дело навстречу им попадались грузовики и прицепы, беспорядочно загруженные мебелью, телевизорами, компьютерами, коробками. В середине дня, когда они уже приближались к городу, картина вокруг изменилась. Они увидели поля, покрытые грязью и строительным мусором, но более всего их изумил ветхий катер, лежавший почти на дороге. Альберт подошел к нему и дотронулся до металлического корпуса пальцами, как будто не веря своим глазам. Ян развёл руками, не зная, что сказать. У катера их нагнала большая колонна машин. Армейские джипы и грузовики мчались туда же, куда и они держали путь. Замыкали колонну автобусы. Ян встретился глазами с одним из пассажиров - мужчиной в военном кителе. Его неприятно удивил испуганный и обозлённый взгляд военного.
   - Военные, - заключил он.
   - Не люблю военных, - отозвался Альберт.
   - Зря мы туда идём.
   Альберт пожал плечами. Волнение охватило Яна. Он насторожился и застегнул молнию куртки до самого подбородка.
  
   Они продолжили путь. Вскоре показались городские сооружения. Альберт и Ян, наконец, добрались до города, но городской вид совсем не обрадовал. На пустых улицах не было ни единого движения. Многие небольшие здания оказались разрушенными, стёкла квартир и офисов разбитыми. Многие деревья стояли без листвы, словно уже наступила зима. Повсюду лежали слякоть, мусор и покинутые автомобили. Среди домов царил ударяющий в затылок запах. От него у Яна бешено забилось сердце.
   - Чувствуешь? - спросил он.
   - Да. Трупами воняет, - кротко откликнулся Альберт.
   - Куда подевались все люди? Даже спросить не у кого, что тут стряслось.
   Они долго стояли и смотрели по сторонам, не понимая, как поступить дальше, пока из подъезда одного из домов не показался мужчина. Он остановился и повернулся лицом к Альберту и Яну, когда увидел, что два незнакомца догоняют его. Правая рука его метнулась под полу крутки, и Ян понял, что там спрятано оружие. Он остановился и ухватил Альберта за рюкзак, чтобы остановить и его.
   - Эй, привет. Мы только что прибыли в город. Что у вас тут произошло? - разрядил обстановку Ян.
   Мужчина оказался молодым парнем с испуганным, напряженным лицом. Он долго рассматривал их и не спешил вступать в беседу.
   - Вы с Луны что ли свалились? - наконец ответил он.
   - Почти. Мы биологи. Изучали лесные озёра и долго пропадали в лесах. Теперь не в курсе последних новостей, - вступил Альберт.
   Парень вновь оглядел их с ног до головы.
   - Ладно. На мародёров вы точно не похожи. Вам есть куда пойти?
   - Нет, - ответил Альберт.
   - Тогда надо уходить отсюда прямо сейчас. Скоро тут появятся армейские патрули. Если вы не хотите, чтобы они вас скрутили, обыскали и устроили допрос, то надо идти на стадион. Там сейчас все.
   - Там можно купить что-нибудь из еды?
   - На стадионе бесплатно кормят всех.
   - Отлично. Ты нас отведёшь?
   - Пошли.
   Они быстро шагали по пустым, полуразрушенным переулкам, заливаемым светом вышедшего из-за облаков Солнца.
   - Меня зовут Кристиан. Вы, правда, ничего не знаете? - спросил на ходу их новый знакомый.
   - Нет же. Мы пару месяцев пропадали в деревнях и лесах и понятия не имеем о том, что тут произошло. Война началась? - сказал Ян.
   - Тогда вам повезло. Нет, не война. Говорят, что на Землю упал астероид.
   - И он разрушил город? - поинтересовался Альберт.
   - Опять не угадал. Астероид взорвался в воздухе. Нашему городу он не нанес серьёзного ущерба, но разрушил дамбу гидроэлектростанции. До нас дошла волна, и большая часть города за несколько минут ушла под воду на два-три метра. Тут царило настоящее безумие в тот момент. Никто не мог понять, что происходит.
   - Много людей погибло?
   - Точно неизвестно. Многие уже спали, когда пришла вода, и не успели сориентироваться. Говорят, что нам повезло. Волна уже ослабла, когда добралась до города. Деревни и фермы рядом с дамбой полностью уничтожены. Там никто не выжил.
   В стороне рядом со стеной цветочного магазина темнели силуэты трёх собак. Они склонились над кучей мусора, но при приближении людей подняли грязные ощетинившиеся морды. Ян увидел женскую туфлю рядом с ними, затем различил силуэты худых ног и длинного платья, смешавшихся со слякотью. Тошнота подкатила к его горлу, руки затряслись от гнева.
   - Надо прогнать их, - сказал Ян Кристиану и Альберту.
   - Брось. Бесполезно. Тут трупы лежат на каждом углу, - ответил Кристиан.
   - Ужасно, - заключил Альберт.
   Ян окинул взглядом окрестности. Только сейчас он в полной мере осознал, что произошло.
   - А почему ты нас за мародёров принял? - спросил Альберт.
   - Потому что целая армия мародёров промышляет в пострадавших районах. Хотя мародёрами их не совсем правильно называть. За городом стоит большая тюрьма для тех, кто отбывает пожизненное заключение. Во время наводнения почти все заключённые оказались на свободе. Рассказывают, что они решили, будто наступил конец света, и принялись бесчинствовать. Присвоили себе всё оружие надзирателей. Вынесли весь алкоголь из магазинов и наркотики из аптек. Они постоянно пьяны или под наркотой. Убивают, насилуют, грабят всех, кто им попадётся. С них всё началось, но теперь со всей страны сюда съезжается разная сволочь. Их уже целая армия собралась. Говорят, за несколько дней грабежа квартир, магазинов и офисов особо удачливые становятся богачами. Но в последние дни к нам приехало большое количество военных. Скоро они разберутся со сволочью.
   Пара вертолётов показалась из-за домов и медленно пролетела над ними.
   - Патрульные, - пояснил Кристиан. - Ищут скопления мародёров.
   - Значит, горожане на стадионе от мародёров спасаются? - спросил Альберт.
   - Не только. Где-то ещё не ушла вода, а большинство людей больше опасается, что волна снова придёт. Стадион на возвышенности. До той части города вода не добралась. Вообще-то, сейчас действует комендантский час. После пяти вечера на улице запрещено появляться всем, кроме военных патрулей. Многие забаррикадировались в своих квартирах и не высовывают носа наружу.
   - А ты?
   - Я завтра уезжаю отсюда. Когда начался потоп, я успел прихватить документы и деньги, но оставил рукопись. Я пишу книгу. Сейчас я за ней и ходил. Днём военные организуют гуманитарные конвои с жителями, желающими забрать личные ценные вещи из квартир. При этом необходимо указать, что именно ты хочешь забрать, и подтвердить право собственности, чтобы никто чужого не прихватил. Когда я сегодня днём сказал, что хочу захватить рукопись, то они послали меня и не взяли. В конвои много людей просится, и военные не берут с собой тех, у кого нет ничего ценного. Поэтому я пошел сам. Можете считать меня идиотом, но я не могу бросить то, над чем работал несколько лет. Это самое дорогое, что у меня есть. Я только недавно приехал сюда, снял квартиру, устроился на работу. Теперь вернусь к родителям.
   - Ты правильно поступил, - подбодрил его Альберт. - Самое ценное - то, что человек сделал сам. Плод его труда. Я бы так же повёл себя на твоём месте.
   Кристиан улыбнулся и кивнул головой.
   - Я рад, что уезжаю завтра. Больше не могу здесь находиться. А что вы собираетесь делать?
   - Тоже уедем. Или уйдём. Завтра же, - сказал Ян.
   - Каждый день со стадиона автобусы развозят людей по разным маршрутам. Вы можете уехать на одном из них.
   - Для поездки нужны документы? - поинтересовался Альберт.
   - Нужны, если они у вас есть. Если нет, то скажите, что утеряли их во время наводнения.
   - А вещи там досматривают? Я бы не хотел, чтобы наши рюкзаки осматривали.
   - Нет. У них не хватит времени на осмотр всех. Контролёры могут обыскать тех, кто покажется им подозрительным, но вы не похожи на преступников.
   Стадион располагался за большим парком. Когда троица подошла к парку, глаза Альберта помутнели, и он заткнул нос рукавом куртки.
   - Как же здесь воняет! - поморщившись воскликнул Ян, когда они вошли в парк.
   - Конечно, - ответил Кристиан. - Парк сейчас играет роль туалета для тех, кто остановился на стадионе. Зато через парк можно попасть на стадион или уйти с него, не привлекая внимания. Смотрите под ноги.
  
   С парковки за парком открывался вид на большой шикарный стадион, блиставший под солнечными лучами. Вокруг стадиона располагалось множество непонятных сооружений и невзрачных палаток разных размеров. Из-за стадиона поднимался еле заметный дым. Повсюду виднелись люди. Мужчины, женщины, дети, старики - они стояли, лежали, сидели, что-то строили. Среди них мелькали военные и полицейские.
   - Ну и вид, - пробубнил Альберт через рукав.
   - Сейчас стало просторнее. Раньше здесь находилось гораздо больше людей. Чем планируете заниматься? - спросил Кристиан.
   - Мы хотим есть и спать, если это возможно, - ответил Ян.
   - Тогда следуйте прямо на стадион. Там организована столовая. Там же происходит предварительная регистрация на рейсы, если вы хотите уехать. А спать вы можете там, где захотите. Я пойду к знакомым. Надо предупредить их о том, что я вернулся.
   - Спасибо, - поблагодарил Ян. - Возможно, свидимся ещё.
   - Удачи. Меня можно неподалёку от автобусной стоянки, - Кристиан указал рукой на стоящий вдалеке ряд автобусов. - Но утром я уже уеду.
   Кристиан ушел, и Ян с Альбертом отправились на стадион.
   Сложенные в небольшие горы сумки, палатки, ящики, столы, люди, образовывали тесный лабиринт. Повсюду валялись бутылки из-под воды и разный мусор. Поток деталей, звуков, подавил Яна. Он ощущал себя пловцом, проплывающей через большую и плотную стаю незнакомых рыб.
   Создавалось впечатление, что бежавшие из своих домов поражены какой-то болезнью. Ян с интересом рассматривал лица вокруг себя. На многих из них застыли отрешенность и усталость. Люди остекленевшими глазами смотрели куда-то в пустоту, но иногда они на миг оживали, вопрошающе осматривались вокруг и снова погружались в безразличие и апатию.
   Люди больше напоминали вещи. В них отсутствовало то, что отличает человека от всего остального. Сломленные, нелепые и безвольные, они сливались с притащенным ими же хламом, образовывавшим лабиринт. Катастрофа с уходом воды не прекратилась. Теперь она медленно переваривала тех, кто остался жив. Ян вспомнил о Кристиане. Почему ему удалось уцелеть?
   Рядом раздались вопли, и Ян увидел двух яростно дерущихся женщин. Казалось, они собирались убить друг друга, но их быстро разняли. Пара солдат, следивших за порядком, поспешила к месту разборки.
   "...Ради нас людей и ради нашего спасения сошедшего с небес, и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком", - послышался громкий голос священника, стоявшего на импровизированной сцене из бочек, покрытых рекламным щитом. На испачканном грязью и поблекшем рекламном щите Ян рассмотрел изображение красивой женщины с широкой улыбкой, державшей в руке тюбик зубной пасты.
   "...Ради нас людей и ради нашего спасения сошедшего с небес, и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком", - повторяли хором собравшиеся вокруг него десятки людей.
   "Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного..." - продолжал священник.
   "Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного..." - вновь повторяли за ним десятки голосов.
   У стадиона стоял ряд пожарных машин. За ними шумели несколько дизельных генераторов. Неподалёку от них Ян увидел ребёнка лет шести-семи. Тот с увлечением заколачивал небольшим молотком гвозди в обломок доски.
   - Вот этому человеку плевать на то, что происходит вокруг, - с улыбкой сказал Альберт.
   - Почему у взрослых не получается так же?
   - Слишком много хлама с собой таскают...
   - Антихрист! - вдруг заорал кто-то за спиной. - Держите его! Антихрист!
   Альберт вздрогнул и развернулся. Ему навстречу бросилась старуха с бешеными глазами. Альберт попятился назад, но она всё равно успела схватить грудки и повисла на нём.
   - Пришел в наш город! Навлёк на нас беду! Убейте его! - кричала она ему в лицо.
   Старуху оттащил крупный мужчина. Альберт сконфуженно улыбнулся, поправляя куртку.
   - Извините. Это наша мать. У неё случилось помутнение рассудка из-за того, что произошло, - обратилась к нему молодая женщина.
   - Не стоит извиняться, - простодушно ответил Альберт. - Я уже привык.
   Ян вдруг рассмеялся, однако выражение лица женщины изменилось с виноватого на враждебное. Альберт пожал плечами, и они поспешили к входу на стадион.
   Часть футбольного поля занимала столовая. Альберт и Ян успели как раз к последней смене. После неё полевая кухня закрывалась на ночь. Они быстро съели по тарелке скромной каши, выпили по стакану воды и забрались на верхние ряды трибун, где находилось совсем мало людей. Какое-то время они молча рассматривали обстановку.
   - Что нам ещё нужно сделать сейчас? - спросил Альберт.
   - Кристиан что-то рассказывал про автобусы. Думаю, следует заранее записаться на один из рейсов.
   - Действительно. Тогда я схожу туда и разведаю ситуацию, а ты останься и присмотри за нашими вещами.
   - Хорошо.
   Альберт ушел, и Ян остался один. Стадион постепенно пустел, но на одной из трибун ещё оставалось скопление горожан. Кое-кто устроился спать прямо на сиденьях. Яну хотелось последовать их примеру. Он испытывал опустошение после дневных событий.
   Издалека послышались автоматные очереди, и Ян подумал о том, что они с Альбертом оказались в ловушке. Когда угодно они могли направиться в любую сторону света, но теперь их ограничивала территория стадиона. За ней становилось слишком опасно. Как минимум до завтрашнего дня они вынуждены оставаться здесь. Ян очень надеялся на то, что завтра у них получится выбраться отсюда.
   Начинало темнеть. Альберт довольно долго отсутствовал. Ян осел в кресле и погрузился в дрёму, но её прогнал необычный звук. Ян не сразу понял, что это пение. Ранее замеченное скопление людей негромко затянуло протяжную песню. Он какое-то время прислушивался, но не мог разобрать слов. Хор вскоре умолк, и Ян достал из рюкзака спальный мешок. Он сильно замёрз и хотел спать. В этот момент вернулся Альберт.
   - Ты правильно решил, что следует заранее позаботиться об отъезде, - сказан он Яну. - Иначе нам пришлось бы провести тут ещё один день. Я успел записать нас на рейс, и автобус скоро отвезёт как раз туда, куда нам и нужно. Фонарь гениальности. Уже завтра. Мы уезжаем отсюда примерно в полдень.
   - Отлично.
   - Ещё я нашел Кристиана. Он подарил нам пару бутылок минеральной воды и несколько шоколадных плиток.
   Безжизненный разрушенный город наполнила густая тьма. Где-то на западе краснело зарево от пожара. Там что-то сильно горело. По стадиону медленно шагала пара вооруженных автоматами солдат с фонариками. Они приблизились к месту, где остановились Альберт и Ян, осветили их рюкзаки и спальные мешки и проследовали дальше, о чём-то спокойно разговаривая. Ян проснулся от света фонариков и услышал негромкие голоса военных и монотонное гудение генераторов, изредка прерываемое чуть слышными звуками выстрелов. Небо над краем стадиона оживилось.
   - Луна поднимается, - прошептал Альберт.
   - Где только мы уже не встречали её, - отозвался Ян. - Удивительно, что это всё та же самая Луна.
   - Красота, которая никуда и никогда не исчезнет.
   - И ничто не сможет её уничтожить. Никакие катастрофы и войны. Никому это не под силу.
   Они наблюдали за тем, как из-за трибуны выглянул знакомый серебристый край.
   - Всё это прекратится скоро. И даже люди быстро забудут про перенесённую катастрофу, но Луна всё так же продолжит подниматься, - сказал Ян. - Затем случатся новые катастрофы, и те, кто выживет, забудут и про них и продолжать дальше жить, но всё та же самая Луна поднимется над горизонтом. Никуда не пропадёт красота. Поэтому не так уж и важны случающиеся с человеком несчастья.
   - Мир изначально красив. Он постоянно возвращается к источнику красоты. Помнишь, мы говорили о том, что и добро и зло - части одного целого? Зло излечивается не добром, а красотой. И добро излечивается ей же.
  
   Запись из дневника Альберта.
   У меня закончились припасы. Очень не хотелось идти в деревню. Даже не столько из-за сугробов и мороза, сколько из-за страха повстречать того медведя. Вероятно, он уже давно умер от голода или застрелен охотниками, но страх по-прежнему не отпускал меня.
   К нему ещё прибавилась агорафобия. Неприятна даже сама мысль о том, чтобы надолго покинуть дом. Я могу ходить рядом с ним, но неспособен уйти далеко. Если человека, не умеющего плавать, сбросить в воду над Марианской впадиной, то он, должно быть, почувствует то же, что и я. Когда я выхожу из дома, то пространство потоком льётся на меня, и я начинаю задыхаться. Моё маленькое жилище спасало меня от смерти, а теперь я стал его рабом. Незавидное положение, когда ты один.
   Я очень обессилел, и это усугубило положение. У меня появились сомнения в том, что я вообще смогу дойти до деревни. Было горько и смешно так долго стоять у двери, не решаясь выходить. Видел бы меня кто-нибудь в тот момент.
   Через полчаса, шагая по насту в сторону деревни, я вдруг понял, что земля не больше уходит у меня из-под ног. Солнце светило очень ярко, и всё вокруг сверкало и переливалось из-за очень мелких снежных кристаллов, летающих в воздухе. Тогда я в первый раз за долгое время почувствовал уверенность.
   Когда я уже возвращался с полным рюкзаком припасов домой, то разговорился с коловшим дрова дедом. Мне очень хотелось с кем-нибудь перекинуться хотя бы парой слов. Дед оказался тем ещё болтуном. В тот момент я чувствовал себя счастливым. Он рассказывал полчаса об охоте. Я уже до костей замёрз, когда он спросил о том, нет ли у меня знакомых, желающих купить охотничий карабин. Оказывается, его старый друг недавно отправился на тот свет, и дед присвоил его карабин. Удача на моей стороне. Я купил карабин и кучу патронов к нему.
   Но ещё большим везением стала пара книг. Когда я проходил мимо свалки, то увидел разбросанные среди мусора книги. Учебники по истории, политическая сочинения и тому подобная ерунда, но когда я увидел книги Ницше и Бодлера, то это привело меня в настоящий восторг. Книги почти не пострадали и отправились вместе со мной. Сегодня был прекрасный день. А всего-то и требовалось - выйти из дома и переступить за границу, начерченную страхом.
   Глава 11. Возвращение
  
   Утром на стадион потянулся поток людей. Люди рассаживались на трибунах в ожидании открытия столовой. Принесённые ими тяжесть и напряжение мутной тучей повисли в воздухе. Ян чувствовал запах готовящейся еды, но от него ему становилось ещё неуютнее. Он откинулся на спинку кресла и задрал голову вверх, чтобы не видеть окружающую его обстановку.
   Над прозрачной пустыней парили чистота и лёгкость неба, его ясность, простор, новизна и насмешливая ребячливость. Редкие белоснежные облака тонули в лазоревом безразличии и легкомысленной весёлости. Оно обещало много хорошего впереди и, подобно капризному и властному ребёнку, не желало обращать внимания даже на самые большие невзгоды. Горе, страх, разруха, смерть ничего не значили перед необъятной и невесомой небесной радостью, распаляемой дыханием утра и согревающими лучами восходящего Солнца.
   - Почему небо такое? - спросил Ян.
   Альберт задрал голову вверх и пожал плечами.
   - Оно сейчас такое же, как и тогда, когда я пытался его рисовать, - сказал он.
   - Небо над высохшей сосной?
   - Да.
   - Почему всё, что нас окружает, не может быть таким, как небо?
   На поле возобновила работу столовая, и люди потянулись к длинным рядам столов. Ян с тоской подумал о том, что и ему предстоит слиться с толпой людей и выжидать, стоя в большой очереди.
   - Ты знаешь историю о Стильпоне? - спросил Альберт.
   - Нет. В первый раз слышу такое имя.
   - Она об античном мудреце по имени Стильпон. Его родной город захватили и сожгли воины Деметрия, жена и дети Стильпона погибли. Когда Деметрий спросил Стильпона о том, лишился ли он чего-нибудь, то Стильпон ответил, что ничего не потерял. Что всё его благо осталось с ним. Так же и твоё благо остаётся с тобой, где бы ты не находился, и что бы не происходило поблизости. Как и небо. Поэтому не так уж важно, что тебя окружает. В итоге всё зависит только от тебя.
   - Пожалуй. Мы вернулись к разговору о равнодушии.
   Альберт кивнул.
   - И о самостоятельности, и о свободе, - завершил он.
   Кто-то остановился рядом с ними. Ян и Альберт, прикрывая глаза от солнечного света, повернулись к подошедшему человеку.
   - Эй, да это же Гарри! Какой тесный мир! - воскликнул Альберт и рассмеялся.
   - Привет, Альберт, - растеряно ответил Гарри и посмотрел на Яна.
   - Ян?
   - Да, - ответил Ян. - Рад тебя видеть.
   - Тебя совершенно не узнать.
   - Ну и замечательно. Как ты сюда угодил?
   Гарри сел рядом с ними. Его одежда выглядела грязной, рукав рубашки почти оторвался, подошва отделилась от носка левого ботинка. На лице его отразилась злость.
   - Помните, как меня хотели отправить в дурацкую бизнес-школу? Меня всё-таки уговорили. А она как раз здесь находилась. Я чуть не сдох. Ненавижу их. Ненавижу эту чёртову старуху.
   Губы Гарри задрожали.
   - И давно ты на стадионе? - спросил Альберт.
   - Нас сегодня ночью сюда привезли. До этого мы как крысы обитали в затопленной части. Какие-то головорезы по ночам ради забавы стреляли из ружей по окнам здания, где мы укрывались. Потом они нас всех ограбили, забрали всё, что можно, а пару девчонок увели с собой. Больше мы их не видели.
   - Но теперь всё позади, - успокаивал его Альберт.
   - Нет. Не хочу возвращаться. Можно я пойду с вами? Вы единственные оказались правы. Я хочу жить так, как вы живёте. Быть таким, как вы.
   - Я не могу брать на себя ответственность за тебя. Извини, Гарри. Но тебе необязательно идти с нами, чтобы стать счастливым, - сказал Альберт.
   Гарри склонил голову и уставился под ноги.
   - Я сначала даже не поверил глазам, когда увидел вас, - сказал он. - Вы тоже попали под волну?
   - Нет, - ответил Ян. - Мы вчера пришли сюда. А что с остальными ребятами из лагеря стало?
   - Мы прекратили общаться. Только на допросах в полиции виделись. Эрик, Данис и я.
   - Что-то случилось?
   - Да. Полицейские искали тебя, Ян. Кто-то из ребят проболтался, что ты жил с нами. Полицейские просто с ума сошли. Каждую песчинку на пляже перетряхнули, заглянули под каждый куст. Они даже составили схему с расположением палаток в лагере. Альберт знает, кто ты на самом деле?
   - Я почти сразу узнал, - ответил Альберт. - А что с Маей? Ты про неё не упоминал.
   - Она заперлась дома. Ни с кем не разговаривает и не выходит наружу. Даже с полицейскими не стала говорить.
   - Печально. Очень печально, - проговорил Альберт.
   - Все сначала подумали, что ты взял Яна в заложники ради выкупа, но мы их разубедили, - пояснил Гарри. - Про тебя в полиции тоже много расспрашивали и составляли фоторобот, но они не знают, кто ты и откуда. Никто не знает. Они даже не знают, как ты выглядишь. Когда нас собрали для того, чтобы составить твой фоторобот, то Данис начал заливать про то, что ты низкорослый косоглазый брюнет с седыми висками и оттопыренными ушами. И мы ему подыграли.
   - Отлично. Спасибо. - Поблагодарил Альберт. - Что ты собираешься делать дальше?
   - Родители должны приехать за мной с минуты на минуту, но я не хочу их видеть.
   - Но не останешься же ты здесь...
   - Да, что мне ещё делать?
   - Ты передашь Мае письмо, если я напишу?
   - Конечно.
   Альберт полез в рюкзак и принялся в спешке рыться в нём. Ян и Гарри увидели, как он достал сделанного Маей бумажного журавлика, развернул и начал писать на нём карандашом.
   "Не грусти, Мая. Грустить можно только понемногу. Сломленные люди ужасны и я бы не хотел, чтобы ты стала одним из них, потому что очень ценю тебя. Ты обязательно исцелишься и станешь ещё лучше. Впереди прекрасная, счастливая жизнь и тебе остаётся лишь сделать шаг ей навстречу. Я очень надеюсь на тебя. Альберт".
   Альберт снова собрал из листа журавлика, уложил в небольшую картонную коробку и подал Гарри.
   - Я обязательно передам ей, - Гарри кивнул головой. - И я никому не скажу, что видел вас здесь. Никто не узнает, кроме Маи.
   - Спасибо, - поблагодарил Альберт. - Думаю, теперь родители и твоя бабушка станут больше прислушиваться к тебе. Тебе следует лучше относиться к ним. Презрение и ненависть - одни из самых унизительных и вредных качеств.
   Гарри молча пожал плечами. На грязном лице отразилась ожесточённая борьба, происходившая сейчас внутри его.
   - Я очень рад, что встретил вас, - проговорил он. - Вы - лучшие люди из всех известных мне.
   - Рано так говорить. В будущем ты ещё со многими людьми познакомишься, - ответил Ян.
   - Они все одинаковые. Вы видели Луну сегодня ночью?
   - Да. Мы находились на стадионе во время восхода Луны, - ответил Ян.
   - Я смотрел и вспоминал про вас и про шелест Луны, представлял, что снова сижу на той поляне, а вы, оказывается, в паре шагов находились. Как же хорошо тогда жилось в лагере.
   - Тебя ещё много хорошего впереди ждёт, - сказал Альберт.
   - А вот и моё семейство, - Гарри кивнул куда-то в сторону входа на стадион и поднялся. - Мне надо идти к ним, чтобы они не заметили вас.
   - Что же, всего хорошего, Гарри, - Альберт протянул ему руку.
   Гарри пожал руку Альберту, а затем Яну.
   - Я передам письмо. Я вас никогда не забуду, - сказал Гарри, и на его глазах навернулись слёзы.
   Альберт и Ян наблюдали за встречей Гарри с родственниками. Мать обняла Гарри и разрыдалась. Отец и бабушка встали рядом, ожидая своей очереди. Посторонние люди, оказавшиеся рядом с семейством, заулыбались. Чувство облегчения промелькнуло на их лицах.
   - Хотел бы, чтобы и тебя кто-нибудь так же встречал? - задумчиво спросил Альберт.
   - Нет, конечно, - лаконично ответил Ян.
   Альберт посмотрел на него и расхохотался.
  
   Ближе к полудню они надели на себя рюкзаки и направились к автобусной остановке. Погода испортилась и начал накрапывать холодный дождь. Иные из людей побрели в палатки, другие будто и вовсе не замечали порывистого ветра и моросящего дождя. Когда Альберт и Ян проходили мимо большой палатки с изображением красного креста, оттуда раздался жуткий вопль. Поражённый Ян остановился и уставился на землю перед собой.
   - Звук способен оказывать более сильный эффект, чем то, что человек видит, - сказал Альберт.
   - Возможно. Ему труднее противостоять, - согласился Ян.
   Из палатки вышел мужчина в больничном халате и встал у входа. Трясущимися руками он достал сигарету, закурил и раскрыл зонт над головой.
   - Кто это у вас там кричит? - спросил его Альберт.
   Врач покрасневшими от утомления глазами посмотрел на Альберта, словно моля о спасении.
   - Пациент проснулся после наркоза. Бывает.
   - Трудная у вас работа. Я бы ни за что врачом не стал работать.
   - Лучше и не говори.
   Из палатки напротив два санитара вынесли носилки с человеком, накрытым простынёй.
   - Молчун? - спросил врач идущего впереди носилок человека.
   - Несём в крематорий, - ответил тот, кивнув головой.
   Врач мрачно проводил взглядом санитаров и раскурил новую сигарету.
   - А почему "молчун"? - не отставал от него Альберт.
   - Всё время молчал. Ни слова не проронил.
   - Немой?
   - Скорее спятил. Его сняли спасатели с крыши дома в затопленном районе. Он несколько дней молчал и не шевелился. Не спал и не ел. Просто смотрел в одну точку и не двигался. А сегодня утром взбесился и перерезал себе горло.
   - Жуть.
   - А вы откуда приехали?
   - Почему ты решил, что мы неместные?
   - У вас слишком радостный вид для местных жителей. Наш город был городом мрачных морд ещё до катастрофы. Неудивительно, что именно его в итоге смыло, как дерьмо в унитаз.
   - Мы биологи. Изучали лесные озёра всё лето.
   - Шикарно. Вот чем я хотел бы заниматься, - оживился врач.
   - Когда мы сюда пришли, то решили, что началась война. Мы как-то раз на железной дороге встретили состав с гаубицами и танки.
   - Война? Уже закончилась, - доктор вдруг мрачно рассмеялся. - Какой смысл воевать, когда скоро всех убьёт свалившийся с неба огромный булыжник? - спросил он сам себя и снова злорадно захохотал.
   - Ты о чём?
   - Учёные сначала утверждали, что вероятность столкновения ничтожно мала, поэтому никто не придавал астероиду большого значения. Но он вроде раскололся и слегка изменил траекторию. Малая часть долетела до нас. После столкновения по телевизору рассказывали, что большая часть тоже может свалиться на Землю. Тогда никто не выжил бы. Политики тогда за несколько часов договорились о мире. Но большой булыжник, как говорят, упал на Луну.
   - Выходит, нам повезло, - сделал вывод Ян.
   - Ещё как.
   - Нам всегда везёт, - добавил Альберт.
   - И можно продолжать войну дальше, - заключил доктор.
   Доктор нервно развёл руками.
   - Да. Так и произойдёт. Ничего не изменится, - подтвердил Ян.
   - Что же, пойдём на автобус. Мы сейчас уезжаем отсюда. Надеюсь, и у вас скоро всё наладится, - сказал Альберт.
   - И я надеюсь. Удачи, - попрощался врач, сворачивая зонт.
  
   Дождь усилился, когда они оказались в заполненном до отказа автобусе. Ян смотрел на стекающие по стеклу струи воды, когда автобус тронулся с места. Их ожидали четыре часа поездки. В начале пути автобус сопровождал бронеавтомобиль с военными. Когда они выехали за город на несколько километров, броневик развернулся и направился обратно в город.
   Непривычная скорость раззадоривала, но затем голову затуманила опустошительная сонливость. Из мчавшегося мимо посеревшего леса веяло осенью и отчуждённостью. Ян выпил воды из захваченной с собой бутылки, съел шоколадку и попытался заснуть.
   Ему снилось, как он едет в автобусе, сбегая от смерти. Как мучительно просыпается во время остановок и влетевший в открытую дверь ледяной воздух молотом бьёт по ногам. Боль в горле и где-то в затылке, боль в гноящихся глазах, боль в спине, боль повсюду. Усиливающийся пожар боли, разрастающийся изнутри и охватывающий всё тело, но снаружи сокрушительный сырой холод, напоминающий о том, какой ты беспомощный и жалкий. Сотрясающая плечи лихорадка и неимоверная усталость. А там - в конце пути - тесный гостиничный номер, где по потолку плавают наэлектризованные галлюцинации. Гудящий улей изматывающей, раскалённой лихорадки.
   Утерянный медальон блестит на холодном белом полотне боли, застелившем пожухлую траву. Он поднимает медальон и видит, что серебро исходит черным сиянием. Отделяющиеся от сияния кляксы чёрного света расплываются по сторонам, подобно осенним листьям. Они источают музыку. Обрывки необычной музыки разлетаются по воздуху, утихают и снова звучат. Удивительная чужеродная музыка утешения и воодушевления висящими каплями пульсирует вокруг.
   Насторожившаяся тишина прижалась к земле и выжидает. Её встревожило что-то большое и величественное. Облака расступаются, и гигантское чёрное солнце появляется из-за них. Восторг и ужас охватывают Яна при виде выплывающего из-за облаков чёрного диска, который становится всё больше и занимает уже треть неба. Он видел её раньше в долине, и сейчас черная звезда вернулась. Она искала его. Она живая. Сумасшедшая энергия и жар чёрного пламени льются на землю, и всё вокруг стонет и молит о спасении, облака растворяются и разбегаются прочь, но к Яну приходят покой и уверенность. Он тоже нашел то, что долго искал. Улыбка появляется на лице Яна, и он протягивает ладони к чёрному светилу.
   Теперь болезнь исцеляет, боль наполняет силой, страх преображается в любовь, а смерть становится жизнью. Отныне всё зло служит ему.
  
   Альберт и Ян вышли из автобуса и отошли в сторону от остановки. После долгой поездки Яна пошатывало. Рюкзак казался тяжелее, чем обычно.
   - Вот и приехали, - остановившись перед безлюдным тротуаром сказал Альберт и лицо его просветлело.
   - До чего же хорошо, - заключил Ян, рассматривая шелестящие липы, здания, автомобили, витрины магазинов и мелкие лужицы на асфальте.
   - Пойдём, проверим кое-что.
   Они зашли в здание вокзала, и направились к информационной доске. На ней висели фотографии разыскиваемых людей.
   - Я почти каждый год сюда захожу. Это что-то вроде доброй традиции. Тут висят фотографии преступников и пропавших людей. Раньше тут и моя красовалась, но уже несколько лет её не размещают. Значит, полицейские меня больше не ищут. Знаешь, что я чувствую, когда подхожу к этой доске? Радость преступника, вырвавшегося на свободу и ускользнувшего от заслуженной расправы.
   - Мммда, - протянул Ян и указал на одну из фотографий. - А вот это, кажется, я.
   - Действительно.
   - Не могли лучше фотографию подыскать. В общем, не следует мне не показываться на улице.
   - Можешь не опасаться. С выросшей за время странствий бородой ты стал неузнаваем. Не стоит тебе её сбривать.
   - А где мы остановимся? Не будем же мы спать в палатках в городе. К нам тогда обязательно полицейские заявятся.
   - Пойдём. Расскажу по пути, - Альберт увлёк его прочь из вокзала.
   - Раньше я тут снимал жильё у одной женщины. Я её давно знаю. У неё в городе есть несколько квартир, она сдаёт туристам и студентам. Даже если свободной нет, то она поможет нам найти жильё в городе.
   - Твоя любовница?
   - Нет, - рассмеявшись ответил Альберт. - Её зовут Эмилия и она гораздо старше меня. Эмилия - надёжный человек, ей можно доверять. Она знала, что меня разыскивает полиция, но не сдала, хотя ничто не мешало ей. Я ей многим обязан. Тебе лучше тоже рассказать об интересе полиции к тебе, чтобы не возникло недомолвок.
   Они быстро шагали по тротуару и глазели по сторонам. "18:25, ПН, +14®" показывало размещённое на торговом центре электронное табло.
   - Сегодня понедельник, - бодро рапортовал Ян.
   У витрины он остановился. Он посмотрел на собственное отражение в витрине, затем на Альберта.
   - Неужели это я? - с изумлением спросил он.
   - Ага. Я же говорил, что ты изменился.
   - Мне нравится, как я сейчас выгляжу, - улыбнулся Ян. - Только подстричься и умыться надо.
   - Несомненно. Мы сейчас похожи на бездомных.
   - Мы и есть бездомные, - усмехнулся Ян.
   К витрине подошла девушка-консультант, и они двинулись дальше.
   - Не совсем. Бездомные - те безнадёжные, побирающиеся и пьянствующие бедолаги.
   - А мы тогда кто?
   - Исследователи? Первооткрыватели? Художники? Даже не знаю, как правильно назвать. И ни к чему это. Зачем вешать на себя штампы?
   Альберт и Ян стояли у окруженного яблонями дома. У грядки с астрами стояла женщина и что-то делала с цветами.
   - А вот и Эмилия, - сказал Альберт.
   - Выглядит как мегера.
   - Возможно, из-за того, что она долгое время работала учителем.
   Строгое, но симпатичное лицо Эмилии выдавало в ней очень волевого и проницательного, но не слишком сентиментального человека. Когда Альберт и Ян приблизились, она упёрлась ладонями в бока и смерила их презрительным взглядом.
   - Привет, Эмилия, - поздоровался Альберт.
   Взгляд её моментально растаял. Её лицо засветилось от радости.
   - Ах, неужели это Альберт?! - воскликнула она рассмеявшись и направилась к нему.
   Они обнялись, как хорошие старые друзья. Впервые Ян увидел проявление теплых отношений со стороны Альберта. Витающий в облаках отшельник спустился на землю ради женщины со строгим лицом.
   - Как я рада тебя снова видеть. Ты великолепно выглядишь. А это твой друг?
   - Да. Его зовут Ян.
   Ян улыбнулся и пожал руку Эмилии.
   - Какие у вас планы? - спросила Эмилия, увлекая их к беседке.
   - Мы ищем квартиру. Хотим остановиться здесь ненадолго, - посвятил её Альберт.
   - Чудесно. Я могу пустить вас в хороший дом в спокойном, красивом месте. У меня многие спрашивали разрешения остановиться там, но я ожидала, что появишься ты.
   - Так и сделаем. Я заплачу вам прямо сейчас.
   Альберт стал стаскивать с себя рюкзак, чтобы достать деньги, но Эмилия остановила его.
   - Мы позднее обсудим это. Некуда спешить. Хотите выпить чаю?
   - Нам лучше сразу отправиться туда и прежде привести себя в порядок, а то мы грязные, как бездомные псы. Мы прошлую ночь провели на стадионе вместе с людьми, лишившимися жилья. Вы слышали про астероид и наводнение?
   - Конечно. Чудовищное событие. К нам сейчас немало потерпевших приезжает из пострадавших деревень и городов. И вы тоже пережили тот кошмар?
   - Нет. Мы там оказались уже после него.
   - Тогда я отвезу вас на своей машине и покажу дом, где вы будете жить. Заодно по пути купим еды для вас.
   - Спасибо. Я в долгу перед вами.
   - Ты ничего мне не должен, Альберт. Я всегда очень рада видеть тебя. Я надеялась, что ты снова появишься.
   Они пошли к гаражу, где стояла машина Эмилии.
   Начинало темнеть. Улицы ожили от света автомобильных фар, фонарей, окон и светофоров. За ветвями деревьев и фонарями мелькала потусторонняя пустошь августовской холодной зари, по которой ползли сонные караваны потемневших облаков. Ян наблюдал за ней в окно автомобиля. Его душа находилась там - в ускользающем, тоскующем по Солнцу багрянце - спасалась от опустошения и усталости после событий предыдущих дней и долгой, изнурительной поездки.
   Глава 12. Боги, живущие в городе
  
   Эмилия показала дом, предупредила о встрече на следующий день и сразу уехала. Они помылись, до отвала наелись и теперь отдыхали. Альберт развалился на кресле, а Ян сидел перед компьютером, читая новости о себе самом.
   - Что собираешься делать? - спросил Альберт.
   - Я хочу спать.
   - Я тоже. Тогда не пойдём сегодня к фонарю. Туда идти лучше со свежей головой и отдохнувшим.
   - Согласен. Сколько мы тут пробудем?
   - Отдохнём, наберёмся сил. После походной жизни сон в кровати кажется чем-то шикарным. Всё кажется роскошным, но это скоро надоест. Когда надоест, тогда и уйдём. Жизнь в городе довольно быстро начинает меня тяготить.
   - Почему?
   - Не знаю. Не моя среда. Что там пишут?
   Ян усмехнулся и пожал плечами.
   - Прочесть одну статью из популярного издания?
   Альберт повернулся к Яну и кивнул.
   - Статья называется "Миллиардер в бегах", - начал Ян.
   - Многообещающе.
   "...уже несколько месяцев прошло с того момента, как полиция начала поиски блудного сына, ранее считавшегося погибшим. Вопросов к нему у полиции возникает всё больше.
   Как известно, он организовал незаконный лагерь поблизости с морем, куда входили несовершеннолетние. Позднее при обыске там полиция обнаружила наркотики, но зарвавшийся богач бежал и бесследно исчез вместе с сообщником.
   Причины для бегства у них серьёзные: растление малолетних, педофилия, распространение наркотиков. Также есть основания подозревать его и его спутника в изнасиловании находившейся с ними в лагере девушки. После освобождения из лагеря сумасшедшего олигарха она отказывается выходить на связь, не разговаривает, избегает любых контактов. Психологи утверждают, что именно такими являются признаки жертвы сексуального насилия.
   Впоследствии Яна видели на выставке картин известной художницы. Она позвонила в полицию, сообщила о том, что видела его, и попросила защиты. Оказалось, что она в недалёком прошлом проводила митинги в защиту равенства, прав человека и против преступной деятельности зарвавшегося подонка, но в отместку превратилась в объект преследований. Вероятно, он хотел поквитаться с художницей, но его спугнуло то, что она его своевременно узнала. Жутко представить, что мог бы натворить привыкший к власти распоясавшийся безумец.
   На днях был арестован человек, по описаниям похожий на его сообщника Альберта. Судя по всему, они состояли в гомосексуальной связи. В настоящее время ведутся успешные допросы и есть основания полагать, что в ближайшее время беглый миллиардер будет схвачен и предан правосудию".
   Ян закончил читать и посмотрел на Альберта. Его брови поднялись из-за изумления.
   - Всё? - ошеломленно спросил он.
   - Ага. Я уже привык, что они про меня постоянно что-нибудь сочиняют. Интересно, кого они там арестовали вместо тебя?
   - Боже мой! Какие же они идиоты! - в восторге воскликнул Альберт и его затрясло от неудержимого смеха.
  
   Эмилия пришла к ним около часа дня. Она привезла пару одеял и что-то из еды, расспросила о том, как они провели ночь. Ян рассказал, что давно не высыпался так хорошо. Он занял место на мансарде, оставив Альберту нижний этаж.
   Эмилия, Ян и Альберт вместе пообедали, а затем Эмилия предложила постричь их. Сначала она подстригла Альберта, а затем взялась за Яна.
   - Вы хорошо умеете стричь? - спросил Ян, усаживаясь перед зеркалом.
   - У меня три сына. Я всегда стригла их сама, пока они жили с нами.
   - Я пока пойду прогуляюсь по саду, - предупредил Альберт и вышел из дома.
   - Может тебе стоит сбрить бороду? - спросила Эмилия. - У тебя красивое лицо. Не следует прятать его.
   Ян пожал плечами, вспомнив недавний разговор с Альбертом.
   - Меня разыскивает полиция. Лицо приходится прятать.
   - Альберта тоже раньше разыскивали за какое-то преступление. Но ты ведь не натворил ничего плохого? - без любопытства спросила Эмилия.
   Эмилия накинула на него покрывало и начала приводить в порядок копну волос.
   - Нет. Я ничего плохого не сделал. Вы слышали о бежавшем миллиардере. На его дом ещё упал самолёт?
   - Что-то слышала краем уха. Кажется, он жив остался.
   - Да. Это я.
   - Вот как! А почему ты сбежал? - удивилась Эмилия.
   - Мне не нравилась моя жизнь. Я от неё задыхался. В газетах обо мне много всякой ерунды пишут. Называют сумасшедшим, приписывают мне преступления, которых я не совершал. Не верьте им.
   - Ты совсем не похож на сумасшедшего. Почему они лгут о тебе?
   - Не знаю. Я как лишний фрагмент пазла и при этом всегда находился на виду. Вот они меня и презирали, но, в общем-то, я простой, обычный человек.
   - Думаю, не совсем простой. У Альберта благородная чистая натура. Думаю, он не отправился бы в путешествие с обывателем. Обыватели ведь, в общем, не очень-то и приятны. И в простоте нет ничего хорошего.
   - Вы давно с ним знакомы?
   - Да. Достаточно давно.
   - Честно признаться, я ничего почти и не знаю о нём. Он не рассказывает о личном прошлом.
   - Мне тоже не рассказывал, но я и не расспрашивала. Достаточно того, что есть. Каждый год в конце лета он приходит ко мне. Иногда остаётся ненадолго, а иногда просто заходит поздороваться и сразу пропадает ещё на год. И каждый год Альберт становится всё прекраснее и сильнее. Для меня его перемены - настоящее чудо. Ещё Альберт очень глубокий человек и одиночество его такое же глубокое, безмерное и пугающее, похожее на океан. Поэтому я очень обрадовалась, когда увидела спутника рядом с ним.
   - Как вы познакомились, если не секрет?
   - Мне от родственников досталось несколько квартир. Я сдавала их, и Альберт пришел по объявлению. Он спросил, можно ли арендовать квартиру без документов. Паспорта, водительского удостоверения и подобных документов у него не оказалось.
   - У него и сейчас нет, - усмехнулся Ян.
   - Я, конечно, отказала ему. Он развернулся и побрёл прочь. Я никогда не видела более подавленного, разбитого и отчаявшегося человека. Он с трудом держался на ногах и напоминал потерявшегося побитого котёнка. Мне тогда стало очень больно. Я догнала его и предложила остаться.
   - Вы точно про Альберта говорите?
   - Да. В том и заключается чудо. Чудо исцеления и возвращения к жизни. Альберт отыскал источник жизни, и путь к источнику знает только он один.
   Стрижка почти закончилась, и Эмилия стряхивала волосы с футболки Яна.
   - Что произошло дальше? - спросил Ян.
   - Альберт находился в ужасном состоянии. Я ухаживала за ним, как за ребёнком, пока он не поправился. Однажды он поблагодарил меня и ушел. С тех пор он и началось его путешествие. Он возвращается каждый год в конце лета или осенью. Я жду его появления, как наступления Рождества.
   - А он рассказывал вам про Луну?
  
   Вечером Альберт и Ян, наконец, вырвались из дома и быстро зашагали по тротуару. Ян нацепил очки с обычными стёклами. Даже хорошо знакомые людей не смогли бы узнать его, к тому же уже начинало темнеть.
   - Отлично выглядишь. Совсем как респектабельный горожанин, - сказал Ян бодро шагавшему Альберту.
   Умытый, причёсанный и хорошо одетый Альберт выглядел издевательски красивым. Воздух, казалось, вот-вот заискрится от исходящих от него жизнелюбия, от пресыщенности здоровьем. Но его красота была отрешенной, холодной, неземной и недоступной, полной отстранённого благородства, не терпящей посторонних взглядов и прикосновений. И среди людей он оставался всё тем же одиноким небесным человеком.
   - А ты похож на бандита, пичкавшего детей наркотиками, - ответил Альберт.
   - Ещё я пытался прикончить психованную художницу, - усмехнулся Ян.
   Перед ними появилась большая толпа людей, собравшаяся у футбольного стадиона.
   - Сегодня какой-то концерт, - пояснил остановившийся перед сияющей огнями растяжкой Ян. - Не очень-то хорошая музыка.
   - Я знаю о музыке всё. Знаю, как даже дурную музыку можно сделать хорошей.
   - Как?
   - Надо слушать её издалека. Так, что бы она чуть слышалась. Когда музыка несётся через большое расстояние, то она рассеивается и из неё выветривается всё лишнее. К тому же самые лучшие места бесплатны и не требуют документов и пропусков. Хотя расстояние и ветер, конечно же, не сделают лучше хорошую музыку.
   - Проверим?
   - Да. Тут неподалёку парк. Там можно найти нужное звучание.
   Ян и Альберт отправились в безлюдный парк, где росли уже начавшие желтеть тополя, липы и осины.
   - Лу - лесной бог, но и в городе живут боги. Хочешь, расскажу тебе о них? - спросил Альберт.
   - Конечно.
   Усевшись на скамью в парке, Альберт принялся негромко говорить о городских богах. В осенней прохладной мге витал откуда-то принесённый ветром запах женских духов. Ян набрал полные лёгкие воздуха, и голова закружилась от удовольствия, свежести и осенней сладости.
   - Тут как раз скрывается один из них, - рассказывал Альберт. - Бог, живущий в ветвях городских скверов, парков, аллей. Он живёт в кронах деревьев осенью и зимой, а на лето уходит прочь. Летом листва мешает смотреть на звёзды. Он и есть бог музыки и ночного шума. Ещё он друг ворон и хранитель вороньих гнёзд. Пока не началась музыка, давай послушаем то, что есть. Раньше по вечерам мы устраивали час молчания, помнишь?
   Звук проезжающих мимо машин, шелест желтеющей листвы, случайные голоса, лай собаки, гром автомобильных стереосистем, далёкий гул самолёта. Что-то зашелестело над головой, и Ян поднял голову.
   - Вороны копошатся в гнёздах, - пояснил Альберт. - Случайные городские звуки великолепны. Они напоминают о том, что вокруг нас всё временно и случайно. И мы тут тоже временная, проходящая мимо случайность, как и любой из промчавшихся звуков. Мы только что пришли сюда, сейчас уйдём и, вероятно, больше никогда не появимся в этом месте. Такое понимание даёт возможность осознать красоту вокруг и себя частью её.
   Из травы показался крупный серый кот с пушистым хвостом и посмотрел на них. Альберт начал подзывать его к себе. Кот долго рассматривал их, а потом подошел к Альберту и начал тереться о ноги. Альберт поднял мурчащего кота, усадил на колени и с грустью посмотрел на него. Кота положение вполне устроило, и он стал устраиваться удобнее на коленях. Со стороны стадиона послышалась музыка. Отстранённая, далёкая музыка, лишенная человеческого принуждения и страстей. Напряжение, искусственность и всё, чем наделил её человек, разбились о стены, стёкла и деревья, рассеялись в прозрачном воздухе. Остались только лёгкость, поэтичность, игривость, непринуждённость, спонтанность - всё, что принадлежало к окружавшей их среде, притихшей в ожидании осенних холодов.
  
   - Эти красные огни всегда в пути, - Альберт указал на мчащиеся во все стороны габаритные огни автомобилей, когда они шли вдоль трассы.
   - На них приятно смотреть.
   - В их красном свете живёт бог ночных путешествий. Бог движения и асфальта, бог всех тех людей, которых что-то побудило ночью отправиться в путь. Не только мы вдвоём путешествуем по ночам. Думаю, есть немало людей с родственными нам душами. И они частенько видят всё те же габаритные огни. Это одна из форм проявления нашей общности. Наш общий бог.
   - Я и сейчас не прочь отправиться хоть на край света, - поделился впечатлениями Ян.
   Быстро шагая по безлюдному тротуару на окраине города, Ян рассматривал трещины на асфальте, заброшенную, полуразвалившуюся церковь и ветхие лачуги. За их обшарпанными стенами доживали последние дни пропащие, всеми позабытые старики. Вскоре повеяло прохладой и сыростью. Альберт и Ян оказались рядом с широкой рекой. Они спустились по поросшему ивняком склону к спокойно текущей воде.
   - Такие места обычно отталкивают людей, - сказал Альберт и дотронулся до воды пальцами. - Тут живёт бог вечерних огней. Бог мудрости, покоя и тишины. Он любит слушать чужие тайны и играть с отражениями городских огней. Игривый, лиричный бог. Он никому не мстит, никого не спасает, никому не дарит подарки, ни над кем не властвует. Он просто играет с отражениями огней по вечерам.
   Ян посмотрел на отражения фонарей, переливавшиеся на темной поверхности реки, и кивнул.
   - Давно казалось, что в них что-то есть, - подтвердил он. - Иногда я останавливался и смотрел, как в реке отражается электрический свет. Как много всего изменилось с тех пор.
   На другой стороне реки стояли исторические здания и разукрашенная площадь с каменной статуей наездника. По ту сторону начинался благополучный и понятный человеку мир. Со стороны он смотрелся привлекательным и респектабельным, но у Яна возникло впечатление, что там царил гораздо более глубокий и изматывающий упадок, чем на заброшенной окраине, где он находились. Но теперь он не являлся заложником городского лабиринта. Его отделяла от лабиринта ночная река и увлечённый отражениями холодных городских огней бог мудрости.
   Уже наступил поздний час, когда устроились они перед старым двухэтажным домом.
   - Если повезёт, то ты увидишь, как рождается бог, - сказал Альберт.
   - Именно здесь?
   - Не только. Просто сейчас тут подходящее место.
   - В таких домах обычно живут бедняки и пьяницы. Раньше я их презирал. За покорность, за зависть, за заискивания, за то, что они презирали меня, но я ведь, на самом деле, ничего и не знаю о них. Я просто болел презрением. Презрением, растущим из моего прошлого. Ты оказался прав, когда говорил, что следует освободиться от прошлого, выбросить его, как хлам.
   Альберт кивнул и засунул руки в карманы, спасаясь от холода.
   - Но иногда прошлое преображается. Его мёртвые заросли порой оживают на короткое время и начинают плодоносить. Раз в год можно вернуться к ним, чтобы собрать плоды, и снова уйти. Конечно, его плоды, не необходимость, а роскошь.
   - И ты сейчас собираешь плоды? - спросил Ян.
   - Да. А вот и тот самый бог. Смотри. - Альберт указал на дом впереди. - Он рождается, когда угасают все окна, за исключением одного - последнего окна. Бог последнего окна.
   Ян посмотрел на дом. Из всех его окон светилось только одно.
   - Но в той квартире, возможно, просто засиделись какие-нибудь пьяницы.
   - Не имеет значения, что там происходит. Свет последнего окна обращён к тем, кто находится по другую сторону. Это бог утешения для самых отчаявшихся, для самых одиноких людей.
   Ян с изумлением взглянул на последнее окно, появления которого они ждали так долго.
   - Восхитительно, - прошептал он.
   - А теперь мы пойдём к Фонарю гениальности. Мы ведь уже почти на месте, - произнёс Альберт.
   Издалека послышались звуки взрывов. Разноцветные вспышки фейерверков засверкали над городом. Вскоре Альберта и Яна окружили двухметровые заросли из крапивы и чертополоха. Любые звуки растворялись и пропадали среди них, и тишина превращалась в нечто ощутимое, физическое, зависшее над головами тополиным пухом. Асфальт заканчивался, а далее грунтовая дорога заворачивала и скрывалась среди зарослей. За зарослями виднелись обгоревшие развалины большого деревянного дома и разобранная трансформаторная подстанция. Альберт и Ян оказались на позабытом людьми пустыре, и непонятно, для кого тут светил одинокий фонарь. Ян сразу узнал его.
   - Вот мы и пришли, - сказал Альберт.
   - Я так всё и представлял, - с улыбкой сказал Ян.
   На позабытом пустыре спрятан Фонарь гениальности. Его свет очищает всякого заблудшего и любопытного и освещает всё новые и новые пути, чтобы и по ним они могли однажды пройти и найти то, что ищут.
   Свет Фонаря гениальности - это свет открытия, восходящей надежды и благодарности. Если Фонарь гениальности светит по ночам, значит, мир ещё жив. И мы сможем ступать по его неизвестным, уходящим в бесконечность дорогам и совершать всё новые и новые открытия, пока у нас хватит сил. А когда силы иссякнут, то мы отдохнём, наедимся до отвала и снова пустимся в путь, потому что там - за потаёнными границами - так много всего, для чего мы даже не придумали имён и форм. Жизнь пресыщена разнообразием. Она требует, чтобы её любили без остатка.
   Вселенная, осевшая дорожной пылью на землю, истомилась многовековым ожиданием по твоим шагам. Прочь уходят усталость и страх, хищная несломленная юность вновь раскидывает орлиные крылья над бескрайними равнинами жизни, и потёртые, седые ветра бесконечности возносят её всё выше и наполняют грудь новыми песнями.
   Упавший поднимется, утративший надежду вновь обретёт силу, разочаровавшийся отыщет новый смысл, пропащего утешит Бог последнего окна, истосковавшийся по ночи услышит лунный шелест. Теперь уже ничто не победит тебя и не обратит в скорбь. Только легкое эхо минувшего, блуждающее по ночным улицам и пустым паркам, ещё хранит невесомую грусть. Но и оно, насытившись тоской по мучительно запредельному, отправится на пустырь, где стоит Фонарь гениальности. В раковине его света оно найдёт успокоение и обратится в жемчужину, сумрачным перламутром воспоминаний разукрашивающую твою жизнь.
   Поднимайся и иди к своему Фонарю гениальности. Пусть его свет исцелит тебя и обратит в игривое дитя, для которого разгорается заря восходящей жизни.
  
   Запись из дневника Альберта.
   Страх стал слишком мелким, слишком назойливым, слишком лишним, слишком надоедливым. Хотелось уже окончательно избавиться от него.
   Безумие всегда приходит в морозную ночь и ходит по улицам до самого утра. Я сделал то, что больше всего меня пугало. Вышел к нему. Часа в три я взял карабин и отправился на улицу.
   Напряжение так сковало меня, что несколько минут я с трудом шел. Как раз над храмом повисла Луна. На снегу чернело множество теней. Стояла потрясающая тишина, как будто мир только появился на свет и никого в нём нет, кроме меня. Я скрипел зубами, но смог дойти до самого леса. Вряд ли без оружия я решился бы на такое.
   Когда я зашел в лес, то всё прошло. Словно и не было никогда страха, безумия, кошмарных снов и чувств, часто заставлявших утешаться мыслями о самоубийстве. Всё куда-то пропало. Я знал, что когда-нибудь одержу верх, но не догадывался, что всё случиться именно так. Кажется, даже шрамов не осталось.
   Зимняя ночь необыкновенно красива. Она похожа на вселенную. Она позволяет почувствовать себя всесильным ребёнком. Поразительно, что раньше она рождала столько страха, когда всё самое лучшее спрятано в её тенях. Я смотрел на переливающиеся сугробы, на Луну, на тени домов, деревьев и храма и смеялся от счастья. Моя ночь. Навсегда.
   Не следующую ночь я взял с собой керосинную лампу, забрался в соседний дом, зажёг фитиль и оставил лампу там. Из леса я долго смотрел на единственное светящееся в Роще окно и думал о том, что за человек мог бы находиться там. Что заставляет его сидеть у стола по ночам. Наверное, он работает над чем-то очень важным, как и я. Тогда успехов ему.
   Никто не должен оставаться один. Никто не заслужил этого. И теперь я не один.
   Глава 13. Лишние люди
  
   Он не понимал, для чего люди ходят в церковь. Какая-то непонятная игра взрослых. Наверное, и он тоже начнёт в неё играть, когда вырастет.
   Служба закончилась. Кроме Альберта и его матери в храм оставалась ещё пара человек. Все они о чём-то разговаривали со священником, а Альберт направился к кануну с зажженными свечами, залез на стул и поднёс ладони к огню. Он замерз.
   Альберт смотрел на огонь, на то, как он колебался под его дыханием. После он обратил внимание на фрески под куполом. Свет заходящего Солнца сквозь витраж проникал в храм и ярко разукрашивал их. Мать говорила ему, что там - под куполом - Бог и ангелы. Альберт рассматривал облака, седого старика, крылатых детей и мечтал о том, как когда-нибудь заберётся к ним и усядется на облако. В груди его стало тепло от красоты, от свечей, от последних лучей Солнца, от того, что когда-нибудь он заберётся наверх - к Богу.
   В детстве он считал, что жизнь всех людей является такой же, как и у него - восторженной, мечтательной, безмятежной, устремлённой к куполу, где сидят Бог с ангелами.
   Он жил в деревне, окруженной лесами, холмами и реками. Лето сменяло зиму, иногда хоронили какого-нибудь старика - больше в деревне ничего не происходило. Всё шло своим чередом. Альберту казалось, что так будет продолжаться всегда.
   У него рано проявился интерес к музыке, и одна из школьных учительниц принялась обучать его, знакомить с разными произведениями и музыкальными инструментами. Альберта удивляло, что школьных друзей и взрослых музыка совсем не интересовала. Игра со звуками, складывающимися во что-то цельное и живое, очень увлекала его. Знакомые мальчишки находили странным его интерес и говорили, что он попусту тратит время. Да и взрослые считали так же, порой рассказывая Альберту о том, что музыка ничего ему не даст и следует найти более полезные увлечения.
   Только учительница, занимавшейся с ним музыкой, не теряла энтузиазма. Когда обучение в школе уже подходило к концу, она сказала, что Альберт многого добьётся, если продолжит заниматься музыкой. Мать, видя склонности Альберта, решила отправить его учиться в институт культуры на музыкальный факультет.
   Наступило последнее лето его детства. Блуждая в одиночестве по холмам и всматриваясь в величественную необъятную перспективу, он даже и не задумывался о том, что скоро всё может измениться. Переезд в город казался временным и увлекательным приключением. Однако именно здесь прервалась линия его безмятежной гармонии. Одному ему понятная тайна, наполнявшая детство, растворилась вместе с дымкой скрывающей горизонт.
   Альберта поселили в интернате вместе с другими иногородними детьми. От тесноты неуютных интернатовских комнат он спасался блуждая по холодным осенним улицам после занятий. Прогулки зачастую заканчивались у аэропорта или железнодорожного вокзала. Альберт любил наблюдать за тем, как взлетают большие самолёты и отправляются в неизвестные места. Его сильно влекло туда - за горизонт, но и тоска по дому с каждым днём становилась всё более болезненной. Поэтому он оказывался на вокзале и встречал поезда, следовавшие через его деревню. Он мечтал о том моменте, когда заберётся в один из вагонов и уедет домой.
   Так он разрывался между неизвестностью и будущим, куда улетали самолёты, и прошлым, куда уползали поезда. Сначала они одинаково влекли его, но позднее прошлое начало терять привлекательность. Каждый раз, приезжая домой на каникулы, Альберт замечал, что среди холмов стало меньше света и красок. Жизнь утекала отсюда, а её место занимала будничность.
   Занятия ему нравилась только в первые месяцы, но скоро у него пропал интерес к учёбе, превратившейся в утомительную рутину.
   Разочарование Альберта увеличивалось с каждым днём. Разочарование учёбой, городом, тесной комнатой интерната, где он жил, окружающими людьми. Но ещё больше его подавляло то, что у него пропал интерес к музыке. Альберт оставил дом только ради неё, но теперь он не видел смысла ни в музыке, и ни в том, что делал.
   Он часто задумывался над тем, почему всё так изменилось, но не мог понять причину. В конце концов, он решил, что занятия музыкой стали ошибкой, а интерес к ней - детским капризом, исчезнувшим вместе с детством.
   Мать расстраивалась из-за произошедших перемен, поэтому Альберт начал избегать её. В одиночестве легче переносить поражение и ощущение собственной ненужности. Альберт не видел выхода из положения. Даже там, куда улетали самолёты, его ждало всё то же самое: бессмыслица, серость, стыд, беспомощность. С самого утра его преследовало единственное желание - чтобы день поскорее закончился.
   Однажды весной на втором году учёбы во время занятий в аудиторию вошел психолог и попросил Альберта пойти с ним. Когда они вошли в его кабинет, психолог попросил его сесть, а затем сообщил, что его мать скончалась. Альберт решил, что психолог ошибся и позвал не того студента, посмотрел ему в глаза, пытаясь понять его серьёзность, но в итоге покорно кивнул головой и спросил, может ли он возвращаться в аудиторию. Психолог говорил что-то ещё, чтобы успокоить Альберта, но необходимость в этом отсутствовала. В нём давно всё остановилось.
   На похоронах Альберт ощущал себя человеком, погрузившимся в огонь, но не чувствовавшим боли. Он с ужасом представлял, как истерзает его горе, когда спадёт оцепенение. Уж лучше пусть навсегда остаются бессмыслица, серость, уныние. Среди них не оставалось места для эмоций. Альберт согласился на них.
   Снег почти везде растаял, но на кладбище ещё лежали подтаявшие грязные сугробы. Альберт, сотрясаясь от изматывающего кашля, переминался с ноги на ногу и смотрел на снег, ожидая завершения погребальной церемонии. Ему хотелось поскорее уйти и остаться одному.
   Одетая во всё черное старуха подошла к нему и попыталась заглянуть в глаза. Альберт впервые видел её, поэтому слегка отстранился.
   - Бедный Альберт, - раздался её старческий голос. - Поплачь, поплачь.
   Она принялась гладить его по спине, и Альберт от неожиданности попятился в сторону.
   - Ты, наверное, маму-то и не любил, - осуждающе сказала старуха, видя, что он не собирается ей подчиняться.
   Альберта затрясло от отвращения и злобы. Он развернулся и быстро зашагал к выходу с кладбища. Он не хотел возвращаться домой, чтобы не видеть пьяных поминающих, не чувствовать на себе их косых взглядов, и не знал, куда податься. Ему стало совсем невыносимо и хотелось просто ходить по ставшей чужой деревне, но на дорогах царила жуткая распутица. "К Богу", - вдруг осенило его. Альберт развернулся и пошел в храм - за утешением, за передышкой. Ему захотелось вновь заглянуть под купол.
   В храме стояло много людей, и из-за спёртого воздуха Альберта начал изводить кашель. Он долго вглядывался под купол, пытаясь рассмотреть фрески, но там царила тьма. Кто-то отвлёк его, дотронувшись до руки.
   - Тут люди молятся, а не кашляют, - шепотом сказал ему священник.
   Альберт загнанно взглянул на него и пошел прочь. У входа в храм он остановился и посмотрел на ожидавшие его грязь, лужи и снег. Отчаяние и гнев нахлынули на него, по щекам потекли слёзы. Альберт расстегнул куртку, сорвал с себя нательный крест, выбросил его в снег и побрёл на вокзал.
  
   Мимолётность всё наделяет более высокой ценностью. Пролетающие мимо станции и леса становятся более самобытными и оживлёнными. Их души, обычно простирающиеся на десятки или сотни лет, сжимаются и умещаются в несколько секунд. Если остановиться, то они снова начнут медленно рассеиваться в пространстве, станут прозрачными и со временем исчезнут. Движение высекает искры жизни из всего, с чем соприкасается.
   Альберт думал о движении, пока ехал в город, о временном облегчении от стремительной смены вида за стеклом. Уже наступила ночь, когда он вернулся и отправился блуждать по улицам. Ему не хотелось раньше времени возвращаться в интернат, чтобы избежать неловких вопросов. Лучше дождаться наступления утра.
   Улицы пустовали и лишь две пьяные, некрасивые женщины с опухшими лицами попались навстречу. Одна из них что-то спросила, но Альберт не расслышал и прошел мимо.
   - Сукин сын! Ублюдок! - громко сказала одна из них.
   Вторая засмеялась, а затем тоже начала выкрикивать ему в спину оскорбления, видя, что он не реагирует.
   "Нет во всём мире более ничтожного человека", - подумал Альберт о самом себе, но это не вызвало у него сопротивления и жалости к самому себе. Он ощущал бессилие загнанного в угол человека. Больше ничего не остаётся, как признать своё поражение, даже если признание и не обещает спасения.
   Час шел за часом. Ночь казалась нескончаемой. Люди и машины окончательно исчезли. Желтые вспышки дремлющих светофоров отражались от асфальта и тонули в бездонной глубине опустошённых улиц.
   На набережной еле волочащий ноги Альберт остановился перед бумажным стаканом, куда-то гонимым слабым ветром. Наткнувшись на бордюр, стакан застрял. Альберт поднял его и положил на середину тротуара, чтобы он смог продолжать путь, но через несколько метров стакан снова застрял.
   Альберт долго смотрел на реку. От неё веяло холодом и тьмой. Вода уносилась вдаль, утаскивая за собой и растворяя невыносимые мысли. Ему казалось странным, что поток ни на миг не останавливался, и любой узор на поверхности пребывал в постоянном изменении.
   Из темноты появилась большая белая льдина и проплыла мимо. Солнечное тепло вскоре растопит её, но она ещё успеет преодолеть большое расстояние, не прикладывая каких-либо усилий. Покинет город, проплывёт среди полей и затеряется в глубине лесов, куда вместе с весной возвращается жизнь. Пейзаж вокруг льдины не остановится и не примет окончательной формы. Он такой же переменчивый, как и узоры на воде. Даже если льдина застрянет, как и стакан, то всё равно мир вокруг не остановится. Ни один его узор не сохранится, как и сама льдина, но и не исчезнет. Всё пребывает в непрекращающемся изменении. Итог невозможно даже представить. И сам Альберт лишь изменяющийся узор на поверхности устремлённого в неизвестность потока. Альберт почувствовал, что случайно ухватил какую-то важную отгадку, способную всё преобразить. Она билась и выскальзывала из мыслей, жадно пытающихся её удержать.
   Альберт вдруг заметил, что за ним из темноты кто-то наблюдает. Он с тревогой принялся всматриваться в незнакомца, но сразу понял, что видит лишь афишу с холеричным вагнеровским ликом.
   "Тангейзер", - шепотом прочёл Альберт название оперы, и в голове заиграли звуки хорошо знакомой увертюры, написанной сотни лет назад. И всё вокруг затрепетало от них. Ожили стены строений, ветви деревьев, асфальт на дороге, свет от фонарей. Сумрачный, суровый, но обнадёживающий дух промчался над улицами вместе с сырым порывом ветра.
   Ощущение изоляции пропало, и Альберту показалось, что он не один. Та сакральная безмятежность холмов из его детства на короткий миг вернулась. И он обрадовался тому, что не один; что музыка так долго живёт и продолжит жить, а он по-прежнему любит её; тому, что мир велик и переменчив и где-то в глубине его непонятно куда плывёт льдина; тому, что уже посветлел от утреннего света горизонт, и скоро закончится ночь.
  
   - ...но ведь ты сам рассказывал, что Григ - один из твоих любимых композиторов, - возразил Альберт Хершелю.
   - Поэтому я и не хотел, чтобы о нём упоминали на занятиях.
   Хершель и Альберт учились в одной группе. Хершеля не любили из-за его еврейства. Порой он становился объектом нападок со стороны студентов. Его постоянно дразнили из-за акцента. Альберт мало понимал причину травли, но поначалу тоже не любил его. Хотя он никого не любил из тех людей, что его окружали.
   Они подружились, когда Хершеля намеревались побить студенты из их группы. Они втроём наступали на Хершеля, когда Альберт проходил мимо. Жгучий гнев вспыхнул в нём, когда он увидел беспомощного Хершеля, не желавшего унижаться перед задирами. Тогда Альберт вступился за него, но драка не состоялась. Альберт был крупнее и сильнее соперников. Ещё за Альберта сыграла дурная репутация нелюдимого и непредсказуемого чужака, поэтому они спасовали, без энтузиазма пообещав поквитаться позднее. Альберт и Хершель после этого на удивление быстро нашли общий язык, учитывая то, что знали друг друга уже более полугода.
   - Я считал, что это хорошо - изучать работы любимых композиторов на занятиях. Разве нет?
   Хершель оценивающе посмотрел на него, словно собираясь рассказать о какой-то тайне.
   - Меня отец предупреждал, что так и случится. К любому увлечению пропадёт интерес, когда за него берутся преподаватели и чиновники. Они всегда всё портят. Они крадут у меня то, что мне нравится.
   На Альберта нахлынул поток мыслей, а затем его осенило.
   - Кажется, я догадываюсь, о чём ты, - согласился он, путаясь в словах. - Меня раньше очень увлекала музыка, но когда я начал здесь учиться, она стала мне скучна. Думаешь, это то же самое?
   - Именно! И со мной случилось подобное, но я знал, что так и произойдёт. Меня предупредил отец.
   - Выходит, эти бледные моли с кислыми рожами отобрали у меня музыку.
   - Но не навсегда же.
   - Музыка принадлежит нам.
   - Да! И мы должны её вернуть! - с юношеской бунтарской страстью согласился Хершель.
   Перед Альбертом вновь забрезжил свет. Ему захотелось рассказать о том, как всё лишается смысла, когда пропадает то, что любишь; о несносной серой и пустой жизни, но побоялся показаться безумным и сентиментальным.
   - А кто твой отец? - спросил он Хершеля.
   - Художественный руководитель и дирижер в оперном театре.
   - Он проницательный человек.
   - Не то слово.
   Уже через несколько минут Альберт спешил в интернат. Ему хотелось поскорее остаться одному, чтобы обдумать очень многое.
   В конце учебного года у Альберта снова состоялась встреча с психологом. Когда он вошел в кабинет, то вспомнил о том, как здесь узнал о смерти матери. Альберту сразу захотелось уйти отсюда.
   - Как у тебя дела, Альберт? Я слышал, что ты хорошо подтянулся в учёбе. Ты теперь один из лучших студентов, - начал разговор психолог.
   - В общем, ничего особенного.
   - Но ведь учиться здесь достаточно трудно. Ты - молодец.
   Альберт ничего не ответил, узнав неубедительную лесть, и выжидательно посмотрел на психолога.
   - Как ты собираешься провести каникулы? - перешел психолог к делу.
   - Я спрашивал у директора о том, чтобы остаться в интернате на лето. Он разрешил.
   - Почему ты не хочешь вернуться домой?
   Альберт пожал плечами. Он действительно не хотел ехать домой. В воспоминаниях о его доме, его холмах ещё оставалось воодушевляющая мистическая красота. Поэтому он и не желал возвращаться. Альберт по-прежнему ощущал себя сломленным и искалеченным, и опасался, что и вдохновение, и красота уйдут, если он таким вернётся в свои холмы. Вернуться туда можно только исцелившимся и сильным. Но как такое можно объяснить психологу? Да и стоит ли ему объяснять?
   - Мне неприятно там, - солгал Альберт.
   - Тебе, наверное, тяжело? Хочешь рассказать об этом? Ты ведёшь изолированную жизнь, что необычно для такого человека, как ты. У тебя всего один друг.
   - Разве изоляция - это плохо?
   - В разных ситуациях - по-разному. В твоём случае от изоляции больше вреда, чем пользы. И преподаватели считают, что ты сторонишься их и испытываешь к ним враждебность, хотя учишься прекрасно и не проявляешь грубость.
   - С преподавателями я не во всём согласен, но ведь с ними бессмысленно спорить. Они считают нас малолетними дураками и ставят себя выше. Они убеждены в том, что могут во всём навязывать собственное мнение, хотя сами ничего не создали, не написали ни одного произведения, способного подтвердить их правоту. Они лицемеры. Им скучна их работа. Они портят всё, за что берутся. Они бестактные, тупые и чванливые. За что я их должен уважать?
   - За их работу и усилия, - с удивлением ответил психолог. - За то, что они делают.
   - Им платят деньги за то, что они делают.
   Психолог замолчал, поднялся с кресла и начал медленно ходить по кабинету. Альберт же пожалел о том, что разоткровенничался.
   - Но проблема ведь не в преподавателях, - возобновил разговор психолог. - Возможно, тебя что-то угнетает? Ты очень напряжен.
   - Но мне так удобнее.
   - Конечно, но тебе могло бы стать комфортнее, если бы ты иногда избавлялся от напряжения. Знаешь, иные проблемы иногда очень долгое время тянутся за человеком и мешают ему, хотя он даже не замечает их. Может и с тобой происходит подобное?
   - Не знаю.
   - Расскажи что-нибудь о своём детстве.
   - Ничего плохого в детстве со мной не происходило, - окончательно закрылся Альберт.
   Рассказать стоящему перед ним будничному, скучному чужаку о холмах, значит впустить его туда. Но тогда они и сами станут будничными. Чужакам не место в холмах.
   - Ладно, я не стану тебя задерживать, - отступился психолог. - Ты очень умный и трезвомыслящий человек. Если у тебя возникнут какие-то сложности, то приходи ко мне. Я всегда рад с тобой поговорить.
   После подхалимской лести психолога ему захотелось помыться. Выйдя от психолога, Альберт пошел на набережную. Почти каждый день Альберт ходил на набережную. Там он вспоминал проведённую у реки ночь и мысли той ночи и пытался понять их. Что-то важное ускользнуло тогда от Альберта, но он не сомневался в том, что вскоре раскроет тайну до конца.
   На улице буйствовала поздняя весна. Заливаемые ярким светом тротуары выглядели тесными, но уютными от нависшей над ними пышной листвы. С лиц людей пропало напряжение зимы, многие из них улыбались. Вскоре и на лице Альберта появилась еле заметная улыбка. Он ощутил, как утомился от зимы, как сильно устал постоянно о чём-то думать. Альберт глубоко вздохнул, и его плечи расслабились и опустились вниз. "Не пойду на набережную, - решил он. - Пойду, куда глаза глядят, и не буду ни о чём думать. А река с её загадками подождёт".
  
   Время учёбы казалось бесконечным, и Альберт в один из дней с недоумением осознал, что через несколько месяцев студенческая жизнь заканчивается. Пролетело уже несколько лет с тех пор, как он погрузился в учёбу.
   За несколько месяцев до выпускных экзаменов студентам предложили поучаствовать в конкурсе. Участникам следовало написать симфонию и представить её специальной комиссии для оценки. Симфонии победителей прозвучат на выпускном вечере, а так же им могут предложить сотрудничество с театрами или симфоническими оркестрами или предоставят гранты для дальнейшего обучения. Сначала Альберт с сомнением отнёсся к идее своего участия, но вскоре понял, что это его последний шанс и дальше заниматься музыкой - единственным, в чём он видел смысл. Вскоре все его надежды были связаны только с конкурсом.
   Серьёзной конкуренции для себя он не видел. Между Альбертом и Хершелем (отказавшимся от участия в конкурсе) развернулась нешуточная конкуренция в учёбе, и к концу обучения они являлись лучшими студентами на курсе. Соперничество, конечно, не мешало им оставаться лучшими друзьями. Вместе с ними учились и ещё несколько человек, по-настоящему интересовавшиеся музыкой, но большинство студентов не понимало, чем оно занимается и для чего учится.
   Писать симфонию Альберту не пришлось. Он уже довольно давно работал над собственным произведением по вечерам после учёбы, в чём находил удовольствие и успокоение. Следовало слегка изменить её, чтобы она подходила под требования комиссии. Альберт взялся за работу, не сомневаясь в том, что победит.
   Наступил тот долгожданный день, когда объявили результаты конкурса. Всех участников собрали в аудитории, объявили пятёрку победителей и рассказали, где забрать работы тем, кто не вошел в число победителей. Альберт в числе победивших не значился.
   Он лишь недоуменно пожал плечами, дождался окончания заседания и направился в другой кабинет, чтобы забрать свою симфонию. Ему уже не привыкать проигрывать и разочаровываться. В последние годы случалось мало чего хорошего, и провал в конкурсе выглядел вполне закономерным. Странно, что он вообще на что-то рассчитывал. Альберт думал обо всём этом, пытаясь утешить себя, однако болезненное отчаяние всё сильнее разгорались в нём.
   В кабинете, где возвращали работы, находилась и женщина, руководившая комиссией. Альберт довольно много знал о ней - много хорошего. Она занималась меценатством и помогала в беду людям. Благодаря её усилиям недавно в городе открыли приют для бездомных животных. Многие горожане боготворили её. На ещё сохранившем увядающую красоту лице читался авторитет человека, привыкшего властвовать и покровительствовать.
   - Вам не понравилась моя работа? - спросил её Альберт.
   - Увы, молодой человек, конкурс уже завершен, - мгновенно выдала она заранее приготовленный ответ.
   Альберту вручили его папку. Он расписался в какой-то бумаге и замялся.
   - Вы смотрели её? - снова обратился он к руководителю комиссии.
   Женщина повернулась к Альберту и посмотрела ему в глаза.
   - Вас ведь Альберт зовут? Послушайте, Альберт, я каждый год вижу таких студентов, как вы. Вам сейчас лучше думать не о музыке, а о том, как начать самостоятельную жизнь и заработать на кусок хлеба. Музыка вам ничего не даст. Поверьте мне. Я вам желаю только всего самого лучше.
   Альберт присмотрелся к её лицу и увидел до боли знакомую каменную маску бюрократа. Сквозь неё сквозили извращённое высокомерие и отупляющая, тянущая на дно обыденность. Сколько раз он уже видел её перед собой, пока учился. И всегда люди, носившие её, непременно пытались чему-то его учить, принимая собственную усталость от жизни и косность за опыт.
   Альберт не понимал, как ему поступать и как с ними бороться. Он постоянно ударялся об эти появлявшиеся на его пути камни и не знал, как их избежать. Сердце бешено заколотилось от накатившей ненависти. Ему захотелось задушить женщину. Убить её, даже не смотря на то, что она уважаемый, сердобольный человек.
   - Кусок хлеба? Зачем он мне? - с мрачной иронией спросил он и вышел из кабинета.
   Ноги принесли Альберта на набережную. Он вновь пришел к реке за утешением.
   Впервые в жизни Альберту захотелось умереть. На мосту он достал папку с работой и хотел выбросить её в воду, но рядом проходил полицейский. За полицейским Альберт увидел Хершеля, бодро шагавшего к нему.
   - Привет, Альберт! - весело поздоровался Хершель. - Хотел узнать, как у тебя дела.
   - Привет, - с обречённой улыбкой отозвался Альберт.
   - На тебе лица нет. Из-за конкурса?
   - Да. Хочу выбросить в реку мою симфонию. Жду, пока уйдёт полицейский.
   Они замолчали на минуту, провожая взглядом полицейского.
   - Слушай, Альберт, ты же умный, но иногда таким наивным становишься. В конкурсе победили детки чиновников и тех, кто жертвовал деньги институту. Думаешь, случайно? А ты просто в массовке участвовал. Победившие даже симфонии писали не сами. Моему отцу тоже предлагали сделать меня одним из победителей, но он не согласился. Поэтому я и не участвовал в конкурсе. Плевал я на них и их подачки.
   - Всё напрасно. Мне никогда не пробиться через эту стену.
   - Ерунда. Мне следовало предупредить тебя, но я надеялся на то, что ещё остаётся шанс. Вдруг у тебя получилось бы? Не думал, что ты так отреагируешь. Ты же давно знаешь, что они - прожжённые сволочи и тупицы. И им нельзя верить. Ни одному слову. Поэтому и расстраиваться не стоит.
   Альберт не мог не согласиться. Он задумался, чувствуя, как гнев начинает остывать. Теперь история с конкурсом выглядела каким-то нелепым наваждением.
   - Дашь мне свою симфонию, раз уж ты всё равно собрался её выкидывать? - прервал молчание Хершель. - Мы с отцом любим иногда всякие необычные вещи по вечерам играть.
   - Бери, - согласился Альберт и протянул Хершелю папку. - Ты прав. Не знаю, что на меня нашло. Ужасная глупость.
   Болтая о всякой ерунде, они отправились в кафе, чтобы выпить по чашке кофе.
  
   - Чем занят сегодня вечером? - спросил Хершель Альберта, когда они шагали по улице после сдачи последнего экзамена.
   - Ничем. Теперь мне абсолютно нечем заняться.
   - Приходи ко мне домой сегодня.
   - Хочешь устроить праздник из-за завершения учёбы?
   - Нет, - со смехом ответил Хершель. - Сегодня утром я проснулся и понял, что у меня пропал интерес ко всему, что связано с учёбой. Хочется поскорее забыть её.
   - А что делать вечером?
   - Мой отец хочет с тобой познакомиться. Меня самого не будет дома. Придётся с матерью пойти к тётке.
   - Тогда не знаю. Зачем твоему отцу знакомиться со мной?
   - Из-за твоей симфонии.
   Альберт уже позабыл про то, что отдал её Хершелю.
   - Вы пробовали её сыграть?
   - Да. Пробовали на рояле, но она не очень для этого подходит. А затем отец один долго копошился с ней. Он поначалу даже не поверил, когда я сказал, что она принадлежит другу. В конце концов, спросил, могу ли я тебя пригласить.
   - Она ему понравилась?
   - Удивила.
   - Хорошо. Я приду.
   Они остановились рядом с аллеей. Вдалеке виднелся институт. Через пару дней они перестанут быть его студентами. С Альберта, наконец, сняли кандалы, но уверенность в будущем отсутствовала.
   - Проклятая дыра. Наконец-то, я на свободе, - с победным злорадством заключил Хершель, глядя на институт.
   Вечером, как и договаривались, Альберт отправился домой к Хершелю. Отец его выглядел старше, чем представлял Альберт.
   - Мое имя Аарон. И ты можешь так меня называть, - представился он вошедшему в дом Альберту, вымокшему под дождём. - Значит, вот как ты выглядишь. Хочешь горячего шоколаду?
   Альберт немного стушевался под проницательным взглядом.
   - Хершеля сейчас нет. Он с матерью ушел навестить тётушку. К нам вчера приехала тётушка из Израиля, - начал разговор Аарон, когда они уселись в креслах.
   Альберт отхлебнул горячего шоколада из чашки и поставил её на столик перед собой.
   - Хершель предупредил меня, что уйдёт.
   - Скоро он уедет вместе с тётушкой. Для него нашлась хорошая работа. Хершель очень положительно отзывался о тебе. Ему непросто сходиться с людьми, хотя он очень умный человек. Ты - его единственный друг в институте.
   - Наверное, так.
   - А ещё вы соперничали с ним в учёбе.
   Альберт сдержанно улыбнулся.
   - Теперь учёба закончилась.
   - Что ты намерен делать дальше?
   - Не знаю. У меня нет никаких планов, - ответил Альберт.
   - Что же. Я специально попросил Хершеля с матерью уйти к тётушке сегодня вечером. Мне хотелось остаться с тобой с глазу на глаз, - Аарон подхватил со столика знакомую Альберту папку, положил на колени и хлопнул по ней ладонью. - Я хочу, чтобы наш разговор остался в тайне. Чтобы Хершель не знал его содержания. Обещаешь, что он не узнает?
   - Обещаю. Я неболтливый.
   Аарон присмотрелся к Альберту и рассмеялся.
   - Эта симфония написана необычайно одарённым человеком, - сказал Аарон, указывая на папку. - Но и вместе с тем очень молодым и неопытным, поэтому в ней присутствуют небольшие излишества и недостатки. Ты её создал?
   - Да.
   - Что ты позаимствовал из других произведений? Я не хочу тебя поймать на чём-нибудь или обвинить. Мне просто любопытно.
   - Я не использовал других произведений. Иначе мне стало бы скучно работать над ней.
   - Вот как. Пожалуй, я узнал бы чужое авторство. Авторы подобных по силе произведений мне, в основном, хорошо известны.
   Аарон на секунду задумался, перелистывая листы из папки.
   - Ты и дальше собираешься заниматься музыкой? - наконец, спросил он.
   - Я бы хотел, но не знаю, удастся ли.
   - Насколько важна для тебя музыка? - уточнил Аарон.
   - Это единственное, в чём я вижу смысл.
   Аарон кивнул, задумчиво взглянул на Альберта, а затем добродушно улыбнулся.
   - Понимаю. Но не стоит отворачиваться от всего остального. В жизни много интересного помимо музыки. В конце концов, жизнь - наш лучший учитель. Следует оставаться открытым и чутким, обращать внимание на то, чего никто не видит, если ты желаешь расти дальше. Я хочу помочь тебе с поиском работы в нашем оперном театре. Ты согласен?
   - О большем я и мечтать не могу. Я вам очень благодарен, - искренне ответил Альберт.
   - Возможно, первое время она не будет напрямую связана с музыкой. Но мы обязательно подыщем для тебя достойное место. Я бы хотел наблюдать за тем, как ты развиваешься.
   - Я постараюсь не разочаровать вас.
   - В таком случае, не стану тебя больше задерживать. Приходи в следующий понедельник в наш театр в десять утра и спроси меня.
   Аарон и Альберт поднялись с кресел и направились к входной двери. У выхода они остановились, и Аарон протянул Альберту папку с симфонией.
   - Над ней ещё следует поработать, но не торопись. Таланты не созревают в спешке и суете. Тебе понадобится много времени, много досуга, чтобы вырасти до своего предела. Возможно, ты испытываешь вдохновение от похвалы, но и его следует подавить. Гони прочь вдохновение. Оно не должно тебе мешать и сбивать с толку, потому что у тебя есть гораздо более важные качества. Забудь всю произнесённую мной похвалу и оставайся собой. Самодовольство и успокоенность загубили немало гениальных людей. Музыка - невероятно сложное искусство и главные умения и победы ждут тебя впереди, если ты продолжишь к ним идти и сохранишь терпение.
   Ноги принесли Альберта к тому самому театру, куда его пригласил работать Аарон. Рядом со стенами театра на небольшой лужайке в ряд стояли небольшие тёмные бюсты композиторов с именами и датами жизни и смерти. Он долго расхаживал перед ними, вглядываясь в каменные лица, и суровая торжественность трепетала в его груди.
   Дождь разогнал людей по домам, но иногда ещё попадались окрылённые весной влюблённые пары. Альберт без устали слонялся по вечерним улицам, не узнавая город. Теперь всё благоволило ему. Стены зданий словно исходили внутренним светом. Цвета билбордов, витрин, фар автомобилей стали более яркими, оживлёнными и насыщенными. Альберт поражался произошедшим переменам. Он впервые ощутил точку опоры, и наткнулся на доказательства правильности всего того, во что он до последнего верил и чем занимался. Все его труды и мучительные размышления вдруг нашли воплощение и дали надежду на большее.
   Поражала также и его злоба на учителей и на жизнь. Мелкая, мрачная, неуклюжая злоба - от неё теперь не осталось и следа, а освободившееся пространство занимало что-то иное, от чего Альберт ощущал себя парящей среди моросящего дождя птицей.
   Снова он оказался на набережной. Он думал о том, что и воодушевление, и радость так же пройдут, уплывут в неизвестную даль, как и скованность и горе, мучившие его, когда он оказался здесь впервые.
   Даль, откуда всё приходит, и куда всё уходит навсегда. Альберт понял, что именно мысли о неизвестной дали влекли сюда. Он не искал у реки утешения, а хотел ощутить азарт от охоты за тем, что скрыто и отделено границей. Он желал напасть на даль и покорить её, вдыхать её воздух, понимать её. Переступить через все границы, а затем отправиться дальше и ещё дальше. Вырваться за предел - туда, где ни разу ещё не оказывались душа человека и его воображение. Туда, докуда само бытиё ещё не добралось, и лишь сны мимоходом намекали о запретной черте и о том, что за ней.
   Автомобилей стало меньше, дождь прекратился, и отражения электрических огней на реке успокоились и разгладились. Безмятежность и пропахшая весенними липами прохлада наполняли улицы сладкой искушающей грустью. Чёрные рассеивающиеся облака раскалились и закраснели от пламени зари. Альберт смотрел на её густые краски, и ощущал, как в нём поднимаются силы для того, чтобы заглянуть туда - за горизонт, чтобы преодолеть его и нарушить все правила. Он чувствовал, что сможет сделать это.
  
   - Превосходно, Альберт. Я до вчерашнего дня не видел, чтобы музыка производила такой эффект. Люди словно находились под гипнозом всё то время, пока музыка не закончилась, - взбудоражено выпалил Аарон, забыв поздороваться. - Почему ты не дождался завершения концерта, когда представляли композиторов? Многие хотели увидеть тебя.
   Альберт пришел к Аарону, чтобы обсудить вчерашний большой концерт. На нём прозвучали и его симфонии.
   - Как-то необычно всё прошло. Я немного не в своей тарелке, - ответил Альберт.
   - Но ведь слушатели в восторге от твоей музыки. Разве не этого ты желал всё то время, что мы с тобой работаем?
   Альберт только сейчас заметил, как много седых волос появилось на голове Аарона. Уже немало времени прошло с тех пор, как он пришел в театр и начал работать помощником декоратора. Его взяли в оркестр, где он играл на скрипке. Ещё Аарон поспособствовал тому, чтобы Альберта приняли на работу в издательство, выпускающее журнал об опере. Альберт писал для него статьи о представляемых в городе оперных спектаклях. Аарон делал всё, чтобы в жизни Альберта было как можно больше музыки. Взамен он не требовал ничего и лишь просил Альберта не торопиться и сохранять терпение, как и в день знакомства.
   Наконец, настал момент, когда Альберт смог услышать собственное произведение, сидя в полном слушателей зале. По соседству с ним сидел крупный тип с каменным, квадратным лицом маститого чиновника. Во время исполнения написанной Альбертом симфонии по его щекам потекли слёзы. Альберт заметил слезы и из-за них ему стало стыдно и неприятно. Он почувствовал себя подавленным.
   - Разве нормальны эти рвущие эмоции? То, что моя музыка вызывает их? - спросил Альберт Аарона.
   - Но музыка и должна вызывать эмоции. Ты не рад своему успеху? - возразил Аарон.
   - Сначала обрадовался. А потом вспомнил, что я всё равно останусь чужаком среди сидящих вокруг меня людей. Я занимаюсь музыкой, потому что люблю её, а не для того, чтобы забраться кому-то в душу. Тем более в душу чужих людей. Мне от них ничего не нужно. Думаю, они бы не испытывали такого восторга от моей музыки, если бы лучше знали меня. У меня появилось впечатление, что я обманываю их. Что со мной не так, Аарон? Я сумасшедший?
   - Ты не похож на сумасшедшего. Ты просто другой. Слишком чуткий, слишком тактичный, слишком любопытный, слишком одарённый. И ты вовсе не выглядишь чудовищем, каким самому себе кажешься, - ответил Аарон и рассмеялся. - К тому же со мной ты нашел общий язык.
   - Но ты ведь собираешься скоро уезжать?
   - Пора мне на покой. Поеду помогать Хершелю. Но я не пропущу твоих концертов в будущем. Мы с тобой ещё увидимся. Я очень рад за тебя. Рад, что всё получилось даже лучше, чем я ожидал. Мне кажется, что ты по-прежнему ещё в самом начале пути. Ты способен на гораздо большее.
   - Я способен на большее. Но неужели мне предстоит всегда жить в изоляции?
   - Судьба ещё предоставит тебе множество шансов, чтобы избавиться от неё. Жизнь всегда полна возможностей. Надо лишь научиться замечать их. Для тебя это не составит труда, если ты пораскинешь мозгами.
   Крупные косяки птиц улетали прочь от зимы, и Альберт, глядя на них, почувствовал, каким тесным стал для него город. Опустошенный и утомившийся ветер скитался по улицам и паркам, шелестя опавшей листвой. Альберту захотелось освободиться от него, от осенних улиц и даже от музыки. Он отяжелел и утомился, и мир вокруг утомился. Здания казались неустойчивыми и искривлёнными. Их углы растворялись в холодном сыром воздухе и вместе с дымом из трубы кочегарки уносились к невыносимым серым облакам.
   Уже начинало темнеть, когда он остановился у оставшейся после дождя лужи. В её поверхности отражалось зеркальное стёкло здания, а на поверхности отраженного стекла - пасмурное небо и голые ветви клёна. Альберт всматривался в отражённое серое море, пытаясь измерить бездну и найти её край. Ему захотелось хотя бы на минуту избавиться от измучившего его напряжения.
   "Я устал", - про себя сказал Альберт в пустоту, исповедуясь перед ней, и замер, словно ожидая от неё ответа.
   "Я несчастен", - со стыдом, подавляя гордость, признался он и снова прислушался.
   Воздух зазвенел от напряжения, и что-то в груди уже почти переломилось. Ещё капля. Ещё секунда. Альберт затаил дыхание, опасаясь пошевелиться, когда увидел знакомое лицо.
   С афиши через дорогу на него вновь смотрел Вагнер, как и в ту ночь, когда ему показалось, что он не один. Судьба вела с Альбертом непонятную игру в совпадения. "Тристан и Изольда", - прочёл он название оперы. До её начала оставался час, и Альберт направился в театр.
  
   Аромат духов чужих духов взбодрил Альберта, когда он уселся на своё место. После сырого воздуха, пропахшего опадающей листвой, запах духов вызывал настоящее наслаждение. В ожидании начала представления Альберт опустил голову и внимательно слушал тихие голоса сидящих рядом людей. Иногда до него доносились отрывки бесед. Люди говорили об опере, о родственниках, о работе, о погоде и разных пустяках.
   Вот кто-то жалуется на непослушного кота. У женщины впереди родился внук. Мужчина сзади рассказывает о том, как бросил курить. Молодой парень где-то в стороне признаётся, что в оперу его затащили силком. Разговоры утешали Альберта. Напряжение начало его отпускать.
   Вместо слов перед глазами проносились пейзажи из чужих жизней. Среди них Альберт на короткое время нашел уютное убежище. Ему хотелось, чтобы разговоры продолжалось как можно дольше, но вскоре голоса утихли, и послышалась знакомая музыка. Альберт отлично знал её.
   Он погрузился в музыку как в глубокий сон. Где-то его всё ещё ждали холмы. Альберт вспомнил, как тёплый ветер холмов скользил по лицу, вспомнил травы и полевые цветы, но время для возвращения ещё не пришло. Он по-прежнему ощущал себя искалеченным.
   Кто-то тихо всхлипнул рядом. На соседнем кресле сидела женщина с бесстрастным лицом, однако щёки её были влажными от слёз. "Так пошло плакать из-за музыки, - подумал Альберт, вспоминая растроганного собственной симфонией мужчину. - Почему они не понимают?"
   Злость вдруг укусила его. Злость на женщину и того мужчину, на музыкантов и на всех, кто сидел в зале. Альберт поразился тому, что ещё десять минут назад с удовольствием слушал болтовню окружающих, а теперь готов возненавидеть их из-за сущего пустяка. Странная, унизительная злоба - он думал, что давно избавился от неё, но она всё время пряталась где-то внутри, а сейчас несвоевременно выползла как ядовитая змея. Не она ли испортила его и не пускает в холмы?
   Альберт сразу понял, откуда она. Его отравляла злоба на людей из-за необъяснимой изоляции. Из-за того, что он среди них чужой. С ними не о чём поговорить, и они в глубине души презирают чужака так же, как и он их. Но от злобы ему вреда больше, чем им, поэтому необходимо избавиться от неё. Излечиться от злобы, чтобы снова стать частью той незапятнанной красоты, живущей в холмах. Лучше отступить перед ними и пройти мимо, чем отвечать злобой на злобу и презрением на презрение.
   Представление закончилось довольно поздно. Под конец сидевший впереди пожилой мужчина заснул, но находившаяся рядом жена разбудила утомлённого оперой, когда его голова запрокинулась назад.
   Альберт вышел из здания театра и остановился у парадного входа. Ему хотелось ещё немного побыть среди людей покидающих театр людей, он не хотел возвращаться домой. На улице установился сильный холод.
   Выходящие из театра быстро проходили мимо Альберта, спеша в такси и свои автомобили. Среди них Альберт заметил ту самую женщину, рядом с которой сидел, и усмехнулся, вспомнив о том, как много рассуждений возникло из-за неё. Через минуту он вновь обратил на неё внимание. Она спряталась в тени от света фонарей и смотрела на Альберта.
   Её тёмные волосы исходили холодной, тревожной мглой. Казалось, что именно в них источник нескончаемой ночной тьмы, и именно в этой женщине рождалась сегодняшняя пронизывающая до костей ночь. Такое же бесстрастное, худое лицо, но в обращённых к Альберту глазах затаилась лиричная грусть.
   Она казалась восхитительно красивой. Альберт сжался от болезненного укола, развернулся и пошел прочь. Ледяное, безмолвное отчаяние навалилось на него.
  
   Незнакомка ни на минуту не шла у него из головы. Всё утро он не мог найти себе место. Альберт расхаживал по квартире, пытаясь понять, каким образом незнакомый человек так сильно задел его. Он решил, что всё из-за одиночества. Именно оно рождает химер.
   Но разве действительно в незнакомке нет ничего особенного? Разве ночь и она не являлись продолжением друг друга? Насколько удачно всё совпало: театр, осень, ночь, музыка и незнакомка с серьёзным лицом и лиричным холодным взглядом. Как хорошо сочетается каждый символ. В них гармония, позволяющая вырваться за горизонт. Ведь её он всегда и искал в музыке. Однако отгадка скрывалась не здесь. Что-то другое ранило и терзало его.
   Что ещё упустил? Альберт заметил своё лицо в зеркале и остановился. "А ведь мы чем-то похожи. Не внешностью, а выражением лица", - понял он. Ответ, наконец, нашелся, Альберт подбирал завершающие слова для него.
   "Наверное, когда человек долго живёт в изоляции, то это отражается на его лице. Та женщина - чужак и лишний человек, как и я", - подумал он и на какое-то время оцепенел.
   Альберт направился к театру, сам не зная для чего. Его гнал туда мучительный страх. Он боялся, что больше никогда не увидит её.
   "Я не безумен. Я был прав", - пришла ему в голову несвоевременная и неуклюжая мысль, когда он увидел незнакомку стоящей рядом с входом в театр. Она повернулась к Альберту, заметив, что он приближается к ней. У Альберта бешено забилось сердце. Он в панике думал, что ей сказать.
   - Привет, - охрипшим голосом произнёс он и неловко прокашлялся.
   - Привет, - ответила незнакомка, чуть заметно улыбнувшись.
   - Меня зовут Альберт.
   - Ты пришел ко мне?
   - Да. А ты меня ждёшь?
   - Тебя. И достаточно давно, - ответила она с ироничным упрёком. - Моё имя Мила.
   Альберт с восторгом взглянул в глаза Милы, и ему захотелось обнять её и прижать к груди сырую от дождя голову, словно они встретились после долгой разлуки. Мила поняла его намерение и в ожидании замерла, но Альберт не решился, и она весело рассмеялась.
   - Пойдешь со мной? - спросил он.
   Словно пара потерявшихся детей они блуждали по пустым от непогоды улицам старого города и молчали. В разговорах пропала необходимость. Слова могли направить чувства по ложному пути. Альберт в душе благодарил Милу за то, что и она это поняла. Что-то удивительное рождалось и расцветало в их молчании. Так невыносимо много времени прошло, и, наконец, Альберт случайно наткнулся на кого-то живого и подобного ему.
   Река преградила им путь. Они остановились на набережной, глядя на течение.
   "Неужели и это всё в итоге растворится и исчезнет?" - спросил самого себя Альберт, думая о том, что происходило сегодня.
   - Всё пройдёт когда-нибудь, - нарушила молчание Мила.
   Альберт вздрогнул от неожиданности, и она подхватила его руку. Поднялся сильный ветер. Деревья на другой стороне затрещали.
   - Пойдём ко мне домой, - пригласил её Альберт.
   На такси они доехали до дома Альберта. В квартире Мила быстро осмотрелась, а затем остановилась перед зеркалом.
   - Ветер растрепал мои волосы, - сказала она, подавая Альберту расчёску.
   Альберт принялся расчёсывать её, и смятение овладело им. Он понял, в какую глубокую зависимость от Милы угодил, и что от всей его жизни до этого момента не осталось и камня на камне. Альберт заметил, что Мила дрожит.
   - Теперь всё надо начинать сначала. С чистого листа, - сказал он ей.
   - Да. Всё разрушено. Не надо пытаться властвовать надо мной и соперничать. Я всё равно сильнее тебя, но я не хочу бессмысленной, глупой борьбы, - проговорила Мила.
   Альберт кивнул в ответ.
   - Я не стану манипулировать тобой и причинять тебе боль, но и ты не поступай так со мной. Думаю, ты понимаешь, - продолжила Мила.
   - Ты можешь ничего не объяснять, - с улыбкой ответил Альберт.
   Мила развернулась и обняла его.
   - Я думала, что сойду с ума, когда ты вчера ушел, - прошептала она.
   - А я чуть не задохнулся от отчаяния.
   - Тогда почему ты ушел?
   - Извини, - сказал Альберт и начал гладить её по спине.
   - Ты музыкант?
   - Почему ты так решила?
   - На кровати лежит футляр для скрипки.
   - Музыка была самым важным в жизни до сегодняшнего дня.
   - Ты выступаешь в театре?
   - Да. Ещё пишу музыку. На днях в театре оркестр в первый раз исполнял мою симфонию.
   - Так ты тот самый Альберт? Мне в театре рассказывали про Альберта, который пишет необыкновенную музыку, но всех избегает. Я тогда подумала, что нам есть о чём поговорить с тем человеком.
   - Возможно. Но я не избегаю людей. Я отделён от всех стеной и не могу через неё перелезть.
   - Почему мы такие?
   - Неправильные?
   - Да.
   - Не знаю. Наверное, такие люди тоже для чего-то нужны. А ты любишь музыку? - спросил Альберт.
   - Люблю.
   - Почему люди плачут из-за неё?
   - Ты имеешь в виду вчерашний вечер?
   - Да.
   - Я увидела рядом с собой прекрасное неземное существо. Измученное, но не сломленное. Потом началась музыка. И так всё сложилось.
   - Всё удивительным образом сложилось. Вчера и сегодня, - проговорил Альберт.
   - Но сегодня был невероятно тяжелый день. Боже, какой же трудный день позади, - сказала Мила и испуганно взглянула в окно.
   Глава 14. Исцеление
  
   Ясное небо опустилось на землю, и его синева струилась по зимним улицам, скованным принесённым из Арктики воздухом. Вместе с небом на улицы пришла вечность, но не вовсе не та - кладбищенская и ветхая, несущая горе и пустоту вслед за ним и напоминающая о бессилие, а затейливая, азартная и вызывающая. Вечность с голубыми лучистыми глазами, обратившая всё своё могущество в ребячливость и наслаждение морозным утром. Тот спрятанный за границей мир пришел к Альберту сам, но лишь на короткое время. Альберт пытался запомнить его вкус и дыхание, зная, что когда-нибудь снова примется искать его и его источник.
   Жизнь Милы и Альберта скалывалась как нельзя лучше. Напряжение отступило, и даже зима казалась лёгкой. Судьба благоволила им. Альберту сопутствовала удача во всём, за что он брался. Он с тяжестью, но и с уважением вспоминал собственное прошлое, напоминавшее затянувшуюся холодную ночь - мучительную и плодотворную.
   Но и неизбежный успех тоже вызывал у него тревогу.
   - Успех, счастье - не то, чего я хочу. Как-то обман есть в них. У меня пропадает желание заниматься музыкой, когда я пытаюсь их представить, - как-то раз поделился он соображениями с Милой, когда они сидели в пустеющем концертном зале после концерта, на котором звучала музыка Альберта. Рабочие уносили инструменты со сцены, а Альберт и Мила ждали, пока разойдутся люди, чтобы избежать ненормального фанатичного внимания к Альберту.
   - То, что слушатели испытывают, когда встречаются с твоей музыкой, - это прекрасно. Ты делаешь их немного счастливее.
   - Сомневаюсь, что я хочу сделать счастливее чужим мне людей. Зачем мне вторгаться в чужую жизнь? Пусть она идёт своим чередом. Я немного об ином. Успех, удовлетворённость как гири на ногах. Что может быть хуже успокоенности и самодовольства?
   - Они никогда не длятся долго. Я тебе напомню о твоих словах, если они затянутся, - с присущей только ей иронией сказала Мила и потрепала Альберта по щеке.
   - Ещё не всё. Тут есть какой-то подвох.
   - Какой?
   - Наверное, подмена ценностей. Когда ты стремишься к чему-то ценному, но тебе вручают какую-нибудь награду и говорят, что она представляет собой именно то, чего ты хотел. А ты со временем начинаешь верить, забываешь о первоначальных целях и тогда тебе приходит конец. Понимаешь, когда меняются ценности и цели, то меняется и сама направленная к ним деятельность, её качество. Нет способа лучше испортить его, чем поставить впереди успех - сделать целью твоего дела все те обывательские представления о благополучии и успехе. Они такие скучные!
   - Конечно, такая ситуация куда опаснее. Прокрустово ложе успеха. А чего же ты хочешь от музыки? Какая у тебя цель?
   - Вырваться... Да, вырваться за предел, преодолеть все границы. Я чувствую себя Колумбом, отправляющимся в океан искать Индию, не будучи до конца уверенным, что океан конечен. Разве для меня должно иметь значение чужое счастье или мнение обо мне - счастье или мнение тех, кто остался на материке?
   - А я тебе не мешаю в твоём путешествии? - с укором спросила Мила, склонив голову набок, чтобы заглянуть в глаза Альберту.
   Альберт подхватил её ладонь, поднял и коснулся губами её пальцев.
   - Но ты же единственный попутчик. Мой единственный человек.
   - Ты удачно увернулся, Альберт, - сказала Мила и расхохоталась. - Почему любовь всегда наделяет уникальностью того, к кому обращена? Порой даже сверх меры.
   - Любопытная мысль. Думаю, тут загадка в ценностях, как и в случае с музыкой. Ещё уникальность даёт людям повод считать её обладателя раздражающим сумасшедшим уродцем. Разве нет?
   - Но ведь невозможно любить то, что кажется обыденным, посредственным. Трудно полюбить то, что произведено конвейером на твоих глазах. Тут понадобилось бы большое воображение или его полное отсутствие. Или уникальность приходит вслед за любовью, или любовь - вслед за уникальностью. Они почему-то всегда идут поблизости.
   - Обыденность - противоположность любви? - спросил Альберт.
   - Обыденность, посредственность, привычность - враги не только любви, но и красоты, и всего, что способно жить и расти. Увядание начинается с обыденности. Возможно, отсюда берёт начало желание вырваться за предел?
   Неподалёку появился пожилой мужчина - служащий театра, обходивший ряды крёсел. Альберт хорошо знал его. Когда Альберт только пришел в театр, то порой помогал ему с работой. Альберт кивнул и улыбнулся, когда они увидели друг друга.
   - Думаю, нет. Такое побуждение из чего-то другого берёт начало. Возможно, оно само по себе является началом - тем, что природа заложила в каждого человека, но в разных людях оно развито в разной степени, - завершил беседу Альберт.
   Служащий театра приблизился к ним и поздоровался.
   - Кто бы мог подумать, что робкий мальчишка скоро вырастет в большого мастера? В холле целая толпа людей ждала тебя. Они хотели познакомиться с тобой. Слишком уж ты скрытен, Альберт, - сказал служащий. - Никто даже и не узнал, что ты сидишь вместе с ними в зале.
   - Они уже разошлись? - спросил Альберт.
   - Разошлись. Решили, что уже не поймают тебя. Музыка твоя великолепна. Лучшее, что я в своей жизни слушал. Даже не верится, что её писал живущий среди нас человек. Тебя ждёт огромный успех.
   Мила рассмеялась.
   Альберт познакомил Аарона и Милу.
   - Вам обоим невероятно повезло. Берегите друг друга, - напутствовал им Аарон, когда они уже в конце засушливого мая пришли в аэропорт, чтобы проводить его.
   Летом Альберт подружился с одним из актёров, работавших в театре, - с крепким седобородым здоровяком по имени Мартин. Из-за характерной внешности он постоянно играл роли разбойников. Мартин был весёлым и неунывающим, хотя и избегал ненужного общения. Разные люди постоянно сплетничали о его дурной репутации, поэтому Альберт решил, что он и Мартин - одного поля ягоды.
   Мартин жил одни, если не считать кота. В Фердинанде - так звали кота - он души не чаял. Его фотографию Мартин носил в бумажнике и порой показывал во время бесед. На фотографии красовался крупный серый кот с широкой мордой и расцарапанными ушами, говорившими о частых конфликтах с другими котами.
   - Нам тоже нужен кот, - заявила Мила, когда Альберт рассказал о том, что его знакомый носит фотографию кота в бумажнике. - Он бы ходил по комнатам и ничего не делал.
   Они договорились о том, что на следующий день Мила пойдёт покупать котёнка и большой комнатный цветок.
   Мила ещё не вернулась, когда Альберт пришел из театра вечером. Она не вернулась и позднее. Только около полуночи Альберт заметил записку на столе.
   "Я не приду. Не ищи меня, Альберт, если имеешь уважение ко мне".
   Альберт узнал почерк Милы.
  
   - ...это ваша жена? - спросил сидящий за столом врач, поверх очков рассматривая Альберта.
   - Подруга. Мы вместе живём. Я не знал, что с ней произошло. Она скрыла от меня, - сказал Альберт и перевёл взгляд с висящей на стене картины с рекой и лесом на врача.
   - У вашей подруги рак груди. Очень серьёзное заболевание. Сейчас трудно сказать, чем всё закончится. Не хочу вас пугать, но вполне вероятно, что ваша подруга умрёт.
   - Я могу чем-нибудь помочь?
   - Позаботиться об её важных делах, с завершением которых следует поспешить. Ещё вы можете её поддержать. Мила очень подавлена. Её ни разу не посещали, но таким пациентам необходима поддержка. Им приходится терпеть боль и усталость, а это деморализует и не идёт на пользу.
   - Я просто не знал. Она ушла и попросила не искать её. Я ждал, когда она вернётся.
   - Когда желаете встретиться с ней?
   - Сейчас.
   Врач замешкался, намереваясь спросить о чём-то.
   - Вы ведь композитор?
   - Да.
   - Я слышал вашу музыку. Сейчас, конечно, не время говорить о ней. Очень жаль, что мы познакомились в такое время. Надеюсь, у вас и вашей подруги скоро всё наладится, - сказал врач и встал из-за стола.
   В комнате для посещений находились женщина с ребёнком, беседовавшие с высушенным стариком. Через пять минут они разошлись, и Альберт остался один. Часы на стене показывали ровно три. Он вспомнил, что не обедал сегодня, но при мысли о еде начинало тошнить.
   Сквозь вязкую тишину больничных коридоров доносились негромкие хаотичные звуки металлического бряцанья. Альберт жадно вслушивался в них. Ему захотелось, чтобы всё исчезло, кроме бессмысленного бряцанья, чтобы часы замерли на трёх, и время остановилось. В окне напротив он увидел нагнетающуюся гряду грозовых облаков, повисших над большим парком. Какая-то женщина в фиолетовом халате вышла из-за двери и села в соседнее кресло.
   - Привет, - сказала она, и Альберт только по голосу узнал её. - Зачем ты пришел?
   Мила изменилась до неузнаваемости. Голова была полностью лысой, озлобленные глаза впали, и побелевшее лицо сильно похудело. От неё пахло лекарствами и болезнью. От прежней Милы ничего не осталось. Альберт растерялся. Страх и разочарование сковали его. Ему показалось, что рядом с ним уселась сама смерть.
   Холодный, неприступный гнев отразился на измученном лице Милы, и она встала, чтобы уйти. Альберт подскочил с места, схватил её за руку и усадил обратно в кресло.
   - Я больна, - холодно сказал она.
   - Ну и что?
   - Возможно, я умру.
   - Я обо всём узнал у врача.
   - Зачем ты пришел?
   - А что мне оставалось делать?
   - Ты совершил ошибку. Лучше гнев и ожесточённость, чем страх и совместное увядание. Лучше, когда вместо двух человек увядает один. Тебе следует уйти отсюда сейчас. Уходи, Альберт.
   За окном вспыхнула молния, и Альберт замер в ожидании раската грома. Вместе с громом хлынул сильный ливень.
   - Надо переждать грозу, - сказал Альберт.
   - Это моя болезнь, а не твоя. Я - случайный человек в твоей жизни, как и ты - в моей. Какой смысл тянуть лямку? - настаивала Мила. - Мне противны больничные сантименты. Если мне предстоит умереть, то я хочу, чтобы это прошло без представлений и драм.
   Она бессильно опустила руки на колени и ссутулилась.
   - Ты ошибаешься, Мила. Если бы я ушел, как ты предлагаешь, то всё стало бы во много раз хуже. Да, мне жутко видеть тебя такой, но меня раньше постоянно преследовали разочарования. Впереди меня ещё много страхов и разочарований ждёт. И тебя, но разве это проблема? Они тоже все пройдут. Боль и страх иссякнут, а самое главное останется.
   Альберт заметил, что Мила готова расплакаться. Он вспомнил, что ещё ни разу не видел слёз Милы и в смятении думал, как успокоить её. За окном снова загремело.
   - Я долго не мог решиться зайти сюда, - заговорил Альберт. - Думал, что тебе сказать, но так ничего и не пришло в голову. Ходил по парку рядом с больницей. Я нашел там пруд. В нём плавали лебеди. За прудом цветочная клумба и башня с часами.
   - Я слышу их бой по ночам. Если они отсчитывают время, значит, я ещё жива.
   - Подожди, я не о часах. Я кое-что нашел там. Иногда происходит так, что из случайных вещей, как из деталей мозаики, складывается необычный узор. Лебеди, клумба, пруд, башня с часами, деревья - всё вроде бы привычно и заурядно, но там они идеально подходят друг к другу, и происходит какой-то сильный резонанс. Всё прямо как тогда, когда мы у театра вечером смотрели друг на друга. Не знаю, можно назвать это красотой.
   Каждая вещь становится в разы более выразительной и реальной, словно до этого ты видел всё сквозь туман. Жизнь как будто берёт начало с окружающих тебя вещей. Она исходит из них как дым. Вместе с тем они остаются всё теми же простыми башней, клумбой, прудом, деревьями, лебедями. Ты ощущаешь душу каждой вещи, становишься её продолжением и понимаешь её глубину. Тебе следует там побывать.
   Мила безучастно посмотрела в окно, сжав ладони между коленами. Ливень пошел на спад.
   - Лебеди ужасно поют. Никто, кроме тебя, не видит и не чувствует что-либо подобное. Ты даже не представляешь, как ты далеко, и насколько огромна разница между тобой и людьми вокруг тебя. Я тоже не вижу, - сказала она.
   - Вдруг у тебя получилось бы?
   - Я не хочу покидать больницу. Мне тяжело долго держаться на ногах.
   - И не надо. Не сейчас. Мы пойдём туда весной, когда ты поправишься. Когда лебеди вернутся после зимовки. Только исцелённые могут видеть красоту. Сейчас нет смысла туда идти. Подождём до весны.
   По лицу Милы промелькнула улыбка, но она ничего не ответила.
   - Я представляю, как тяжело тебе сейчас, но в итоге болезнь сделает тебя только лучше и сильнее. Ты уже выглядишь лучше.
   - Это наивно, но хорошо, что ты пришел, - ответила Мила и склонила голову ему на плечо. - Мне действительно лучше.
   - Я стану приходить только когда ты попросишь, чтобы не расстраивать и не смущать тебя, но я буду каждый вечер приходить в парк, проходить рядом с ним. Возможно, ты сумеешь увидеть меня в окно. Ты должна знать, что никогда не останешься одна.
   Альберт замолчал, чтобы дать Миле выговориться, но она тоже молчала. Гроза закончилась, и Мила поднялась, чтобы уйти.
   - От тебя веет свежестью. Ты как порыв ветра, случайно вырвавшийся из какого-то далёкого, холодного, чистого мира. Я позвоню, когда захочу увидеть тебя. Извини, Альберт, - сказала она и пошла в палату.
   Альберт решил, что судьба издевается над ними. Гнев и страх ожесточённо боролись с надеждой, иногда появлявшейся как Солнце из-за туч, но на следующее утро пропадала снова. Скоро борьба уступила место опустошению, когда Альберт осознал, как долго ещё предстоит мучиться и терпеть. Никуда не спрятаться, не сбежать, ничего не придумать и не сделать. Альберт оказался припёртым к стене и оставалось только ждать расправы или спасения.
   Каждый вечер в одно и то же время он прогуливался по освещённому фонарями тротуару перед парком. Даже когда лил дождь, он проходил по одному и тому же маршруту. У Альберта возникла иллюзия, что спасение Милы зависело от его вечернего пути. Это всё, что он мог сделать. Какой-то сумрачный смысл рождался в темноте парка, неровностях тротуара, увядающей траве и большой больнице, окна которой светились в стороне.
   Часто Альберту навстречу попадался старик в шляпе и с тросточкой. Обречённое лицо старика говорило о безнадёжном одиночестве и усталости. Как и Альберт, он искал здесь искупления и не находил. Порой Альберту казалось, что и ему суждено до самой старости бродить рядом с парком и заглядывать в безнадёжные больничные окна, откуда на него смотрела бы смерть. Таким Альберт видел свой ад. Ад одинокого осеннего вечера посреди города и медленного угасания. В душе Альберт нерешительно, помня о том, как его выгнали из храма, просил Бога о спасении для него, Милы и старика, о том, чтобы скорее наступила весна и дни стали светлее и длиннее. Когда башенные часы били девять, он вспоминал о пруде и лебедях и отправлялся домой.
  
   Они встречались воскресными вечерами. Мила сама предпочла такое время и называла его особенным, временем путешествий. Комната для посещений в воскресный вечер всегда пустовала. В остальные дни она не разрешала Альберту приходить.
   Вскоре Мила пошла на поправку.
   - Врачи говорят, что у меня очень хорошие анализы. Совсем скоро я смогу покинуть это ужасное место, - поведала Мила Альберту, обняв его при очередной воскресной встрече.
   - Я же говорил, что ты поправишься, - напомнил Альберт и коснулся пальцами щеки Милы, с удовольствием рассматривая её лицо. Он видел прежнюю Милу. Жизнь снова разгоралась под её кожей, и Альберт ощущал её приводящее в трепет, сладкое тепло.
   Мила столкнула Альберта в кресло и уселась к нему на колени.
   - Мне теперь всё кажется очень хрупким, - возбуждённо говорила она. - Ты, я и всё, что нас окружает. Неприятное ощущение, приводящее к скованности. Скорее бы оно прошло. Я хочу гулять по улицам до упада, когда выберусь отсюда. Много чего хочу сделать. Хочу, чтобы волосы скорее отросли.
   - Тебе идут короткие волосы.
   - Нет. Ничто не должно напоминать о больничном кошмаре. Тебе теперь необязательно бродить по вечерам перед больницей. Лучше потрать время на уборку дома. Представляю, какой там беспорядок.
   - А я не только из-за тебя там гуляю.
   - Хм. Вот как?! - засмеялась Мила и схватила его за волосы.
   - Ты видела старика? Он мне постоянно попадался там.
   - С тросточкой?
   - Да.
   - Он похож на заблудившегося призрака.
   - Такое впечатление, что кроме нас его никто не видит. Никогда не встречал более одинокого и безнадёжного человека. Когда я перестану там появляться, он снова останется совсем один.
   Мила отстранилась, с удивлением посмотрела в глаза Альберту, а затем заключила его голову в объятья.
   - Чудный мой человек. Такое только тебе в голову могло прийти. Пригласи его на свой концерт. Пусть услышит твою музыку. Музыка - лучший подарок, - предложила она.
   - Отличная идея. Потребую у директора театра абонемент на концерты с моими работами.
   В наступившей тишине Альберт услышал гудение летящего где-то высоко самолёта. Только сейчас он почувствовал, что их мучения прекратились, и скоро они покинут маленький больничный мир - жуткий, но принёсший им спасение. Альберт затаил дыхание от тихой, но жгучей радости.
   - Время путешествий? - спросил он Милу.
   Мила кивнула головой.
   - Хорошо, - прошептала она.
   - Да.
   Через пару недель Альберт отыскал старика. Мила уже выписалась и хотела пойти с ним, но Альберт сказал, что им лучше поговорить наедине, поэтому она осталась дома. Старик медленно шел по покрытому снегом тротуару, опустив лицо вниз.
   - Добрый вечер, - обратился к нему Альберт.
   Старик поднял лицо и улыбнулся.
   - А, это вы, молодой человек. Я уже думал, что больше и не увижу вас, - произнёс он хриплым, старческим голосом.
   - Я здесь в последний раз. В больнице лежала моя подруга, вот я и гулял тут по вечерам, чтобы она могла меня увидеть.
   - Она поправилась?
   - Да.
   - Понимаю. Рад за вас, - сказал старик.
   - Мне хотелось спросить у вас кое о чём. Вы не спешите?
   - Я давно уже никуда не спешу.
   - Вы любите музыку?
   Старик задумался, вспоминая что-то.
   - Раньше интересовался, а сейчас я уже ничего не могу любить. Старость всё отбирает. Не знаю, зачем Бог ещё держит меня на земле.
   - Значит, для вас ещё что-то припасено.
   - Не думаю. Мне уже ничего не нужно.
   - Возможно, вам понравилась бы моя музыка. Вот абонемент. По нему вы всегда сможете попасть в зал в нашем театре, если на афише есть моё имя. Оно написано в абонементе. Я композитор.
   Старик взял абонемент в руки и посмотрел на него.
   - Я мог бы и сам покупать билеты, если бы захотел.
   - Это не подачка. Это приглашение. Подарок, - пояснил Альберт.
   - Ах, извините, - встрепенулся старик. - Старость лишает не только чувств, но и ума.
   - Приходите на мои концерты. Когда вы услышите музыку, то поймёте, что вы не один, - с улыбкой продолжил Альберт.
   Старик кивнул и снова посмотрел на абонемент.
   - Обязательно приду. Альберт, да? - спросил он.
   - Да.
   - Меня всю жизнь окружали пропащие мертвецы. И сам я мертвец. Но вы живой. Когда я в первый раз вас тут увидел, то сразу понял, что вы живой.
   У старика навернулись слёзы, и он отвернулся, чтобы Альберт не заметил их. Он похлопал Альберта по плечу и пошел дальше.
   Мила быстро восстанавливалась, и вместе с ней всё вокруг набиралось сил. Посреди зимы для них вдруг наступила весна. Словно кто-то забыл закрыть окно на небесах, и весна буйным порывом ворвалась в него и понеслась над заснеженными крышами. Не боящаяся морозов, блистающая и переливающаяся от снега, нетерпеливая, бескомпромиссная, озорная весна.
   - Странно. А ведь этого всего могло бы и не быть, - иногда говорила Мила и оглядывалась вокруг. Её глаза загорались от беззащитной потусторонней любви ко всему, что оказывалось перед ней. И Альберт восхищался глубиной и новизной её любви, и мечтал научиться ей у Милы.
   Покой и надежда рождались в пламени их очага. Мистическое сумрачное счастье, понятное только им двоим, наполняло сердца. Теперь ничто не могло разрушить его и сбить Альберта и Милу с пути. И только промёрзшая Луна, по ночам заглядывающая в окно, всё ещё звала куда-то Альберта.
   Когда закончилась зима и распустились деревья, они отправились к пруду в парке, но лебедей там не оказалось.
   - Ещё не прилетели? - спросила Мила.
   Они остановились у воды, глядя на рябь от ветра. Утро выдалось довольно прохладным.
   - Возможно. Всё равно сейчас здесь всё иначе. А та выразительность теперь в каком-то другом месте, - сказал Альберт, выпуская пар изо рта.
   - Это в тебе кочевник говорит. Ты ведь кочевник?
   - Возможно. Как-нибудь заглянем ещё сюда, - предложил Альберт и повернулся к Миле. - Ты стала ещё красивее. Ещё лучше.
   Мила изобразила кокетливый поклон и сделала вид, что готова слушать дальше.
   - Может нам стоит пожениться? Ты выйдешь замуж за меня? - с улыбкой спросил Альберт.
   Брови Милы удивлённо поднялись.
   - Я, конечно, рада твоему предложению, но ведь на наши отношения вульгарная бюрократия не имеет никакого влияния. Мы очень много создали и нам не пригодилась чья-либо гарантия или чужая поддержка. Хотя, почему бы и нет?
   От разговора их отвлёк сверкающий белизной крупный лебедь, шумно опустившийся на тёмную воду.
   - Эффектное появление, - прокомментировала Мила. - Ты прав. Что-то необъяснимое присутствует тут. Пруд, деревья, лебедь, часы. Часы, - повторила Мила и встрепенулась. - Скоро ведь одиннадцать?
   - Да.
   - Давай уйдём отсюда, пока они не начали бить. Ох, не хочу больше их слышать. У меня мороз бежит по коже, когда вспоминаю, как по ночам в палате отсчитывала их удары. Как же жутко.
   К пруду приблизилась женщина, державшая за руку маленькую девочку в оранжевой шапке. Они подошли посмотреть на лебедя.
   - Страус! - воскликнула девочка, указывая маме на птицу мороженым, которое держала в свободной руке.
   - Лебедь, - поправила её мама.
   - Лебедь! - крикнула девочка и запустила в птицу мороженым.
   Лебедь взмахнул крыльями, готовясь улететь, но затем развернулся и начал клевать мороженое. Женщина принялась отсчитывать дочь.
   - Хорошая девочка, - смеясь произнесла Мила.
   Глава 16. Бунт жизни
  
   В конце августа Альберта вызвали в полицию. Там у него состоялся разговор с начальником полиции и адвокатом. Оказалось, что тот одинокий старик с тростью в прошлом был влиятельным криминальным авторитетом. Пять лет назад он освободился из тюрьмы, где провёл долгое время. На прошедшей неделе он умер и завещал Альберту внушительную сумму денег.
   Альберта расспрашивали о связях со стариком, как они познакомились. Адвокат предупредил, что Альберт может ничего не рассказывать, но Альберт не возражал. Он рассказал всё, что знал о старике, хотя и понимал, что ему не поверят.
   - Не советую вам радоваться раньше времени. На оставленные вам деньги могут найтись и другие претенденты. Понимаете? Его подельники. С ними опасно иметь дело, - рассказывал Альберту начальник полиции.
   - Деньги заработаны честным путём, поэтому их не изъяли. Вы же сами знаете. Он давно порвал с подельниками. К тому же большая часть из них мертвы или отошли от дел, - спорил с ним адвокат.
   Альберт растерялся и не знал, как поступить. Дома он обо всём рассказал Миле.
   - Пусть лежат в банке, - предложила сидящая в кресле Мила. - Если кто-нибудь начнёт их требовать, мы отдадим. У нас есть всё, что нам нужно, и даже больше того. Зачем нам лишние деньги? Тем более чужие.
   - Странно, что старик решил оставить мне столько денег.
   - Ты подарил ему то, в чём он нуждался. А он расплатился тем, чем смог. Ты не знаешь, насколько жутким является одиночество умирающего человека. Не знаешь и цену утешения, избавляющего от него. Меня в последнее время мучают воспоминания и ночные кошмары о болезни, о том времени. Меня тревожит приближающаяся осень, - сказала Мила и беспомощно посмотрела на Альберта, рассматривающего разбивающие об оконное стекло капли дождя.
   Альберт взглянул на Милу, и она вдруг показалась ему необыкновенно далёкой. Вместо Милы перед ним сидел мрачный растворяющийся мираж. Что-то больно укололо и напугало его. Альберт подошел к ней, уселся на пол и опёрся предплечьями на её колени.
   - Ты ведь проходила недавно обследование у врача? Снова что-то скрываешь от меня? - спросил Альберт, глядя в её глаза.
   - Со здоровьем у меня всё хорошо. Дело в чём-то другом. Какое-то щемящее чувство. Не могу объяснить его.
   - Из-за меня?
   - Нет. Нет, что ты.
   - Тогда оно скоро пройдёт. Может, уже завтра.
   - Возможно... Давай уедем отсюда, - предложила Мила, словно прося о пощаде.
   - Конечно. Куда ты хочешь?
   Мила затаила дыхание, и на лице её появился упрёк.
   - Это наивно. Я сейчас наивно себя веду. Зачем ты мне потакаешь? - проговорила она.
   - Ты называла меня наивным, когда я в больнице говорил, что ты поправишься, но я ведь оказался прав. Возможно, и ты сейчас права. Здравомыслие часто не такая уж хорошая штука. Давай уедем. Нам всё под силу.
   - Но тебе пришлось бы бросить театр.
   - Ну и что? - усмехнувшись сказал Альберт. - Не настолько уж я его и ценю. К чёрту театр.
   Альберт неожиданно подхватил Милу с кресла и, рассмеявшись, начал кружить её по комнате.
   На следующее утро они уже не говорили о переезде, хотя разговор и не забылся. Напротив, Альберт видел необычные изменения в Миле. Она часто становилась необъяснимо скованной и задумчивой, но в один миг это состояние сменялось отчаянным вызывающим весельем. Тёмное дьявольское марево отчуждённой красоты исходило от Милы в такие моменты, и Альберт цепенел от ужаса, когда замечал его.
   Осень всё глубже поглощала их. Мила сумела разгадать, что её угнетало.
   - Чувство потери, - поделилась она с Альбертом. - Но ведь мы ничего не теряли.
   - Не теряли, - подтвердил Альберт. - Ещё мы забыли о том, что собирались уехать отсюда. Что-то пошло не так. Я тоже ощущаю это. Нам надо бежать отсюда.
   - Бежать. Да, бежать. Всё равно, куда.
   В театре Альберт сообщил о том, что собирается уходить. Он уже успел привязаться к людям в театре, и думал, что и они привязались к нему, но они без сожаления и, казалось, даже с облегчением узнали об отъезде Альберта. Альберт лишь развёл руками и подумал, что ничего не изменилось с тех пор, как Аарон устроил его в театр. Только Мартин расстроился.
   - Эх, жаль. Не с кем и поговорить теперь. Эти все камбалы скучные и бестолковые, - сказал он, когда они вдвоём остановились у входа в театр. - И с котом не успел тебя познакомить.
   - У тебя же куча поклонников. Найдётся с кем поговорить, - ответил Альберт.
   - Поговорить всегда есть с кем. Трудно общий язык найти. К тому же, ты необычный человек. Скоро тебя начнут называть гением, - пообещал Мартин и рассмеялся.
   - Заходи к нам в пятницу вечером. Отметим отъезд, - предложил Альберт.
   Всю неделю Мила и Альберт готовились к переезду и собирали вещи. В пятницу Альберт отправился к адвокату. Ему хотелось уладить дела с оставленным ему наследством, пока они с Милой не уехали. Целый день им владело сильное напряжение, и голова плохо соображала. У адвоката он задержался гораздо дольше, чем планировал.
   Уже стемнело, когда Альберт покинул офис. Рядом с офисом находилась та самая набережная, где он провёл ночь после похорон матери. Альберту захотелось побывать там в последний раз. Через пять минут он уже стоял у реки и смотрел на течение.
   Вода в последнее время поднялась, и течение усилилось. Разозлённый и враждебный поток проносился мимо, словно гоня Альберта прочь. Ему стало не по себе. Весь день ему было не по себе, но сейчас он ощутил, как что-то сломалось в нём. Ноги подкосились, и Альберт ухватился за парапет. "Наверное, простудился", - подумал он, и вспомнил, что дома ждёт Мила. Ему нестерпимо захотелось увидеть её. Увидеть прямо сейчас. Альберт быстро, почти переходя на бег, двинулся к трассе, высматривая такси.
   Такси высадило его и уехало. Альберт пошел к своему дому, но остановился, когда увидел, что дверь дома распахнута. Из-за двери лился яркий свет, освещая дорожку. Альберт почувствовал, как всё, что он знал, начало разрушаться и исчезать. Тёмный холодный поток уносил всё то, чем он дорожил. Пересиливая парализующий ужас, Альберт обречённо пошел в свой дом, вспоминая, как Мила рассказывала о гнетущем её чувстве потери. "Жизнь никогда не будет прежней, - возник в его голове чей-то чужой насмешливый голос. - Никогда. Никогда. Никогда".
  
   Альберт сидел в полицейском участке и рассматривал стену рядом с собой. Альберт ждал, когда прервётся сновидение. Когда он, наконец, проснётся. "Не может же быть, чтобы стены окрашивали в настолько дурной цвет", - думал он. Альберт дотронулся пальцами до стены, надеясь, что она исчезнет, и кошмар закончится, но ощутил её холод и твёрдость. "Не может быть, чтобы всё вдруг стало настолько плохо", - возражал он и не переставал надеяться.
   Перед этим его долго допрашивали двое полицейских. После они отступились, и один из них ушел. Второй что-то писал и не обращал на Альберта внимания. В кабинет вошел полицейский, и Альберт узнал его - тот самый начальник полиции.
   - Ага, - учтиво сказал он. - Я же вас предупреждал, что история с наследством плохо кончится.
   Альберт посмотрел на него и пожал плечами.
   - Как я понимаю, к вам никто не обращался по поводу денег? - спросил он, усевшись перед Альбертом.
   - Нет. Я уже рассказал всё, что знаю.
   Начальник полиции кивнул и прикусил верхнюю губу.
   - Сейчас мы снимем с вас отпечатки пальцев. Потом вам следует поехать в ваш дом с нашими сотрудниками и посмотреть, не пропало ли что-нибудь. Деньги, ценные вещи. Обратите внимание на необычные детали.
   - Ладно, - согласился Альберт.
   - У вас есть где остановиться на время, пока мы проводим экспертизу в вашем доме?
   - Я поселюсь в гостинице.
   - Хорошо. Позвоните нам, как разместитесь в гостинице. Вы пока не теряйтесь и не уезжайте из города, - завершил допрос начальник полиции.
   Когда Альберта привезли домой, то там находились два человека: полицейский и ещё один в штатском. Альберт вошел в дом и увидел тёмное влажное пятно на полу, где до этого лежала Мила. В глазах у Альберта помутнело. Он начал задыхаться.
   - Ну что нового? - спросил полицейский, приехавший вместе с Альбертом.
   - Асфиксия, - ответил человек в штатском. - Перед убийством жертву изнасиловали. Без обыска и взлома. Следует для начала проверить знакомых.
   Он повернулся к Альберту, чтобы что-то спросить, но увидел, как Альберт осел на пол.
   - Принесите воды, - на ходу потребовал он.
   Альберта усадили в кресло.
   - Вам нужна помощь врача? - кто-то сунул в руку Альберту стакан с водой.
   Альберт растеряно смотрел вокруг, пытаясь понять, что делают чужие люди в его доме.
   - Нет, - ответил он.
   - Мы можем завтра с вами провести здесь осмотр, если вы плохо себя чувствуете.
   - Лучше сегодня. Не хочу возвращаться сюда.
   - Тогда посмотрите, не пропали ли какие-нибудь ценные вещи. Говорите обо всё, что увидите необычного.
   Альберт разложил по карманам хранившиеся в доме деньги и драгоценности Милы. Ничего не пропало, всё лежало на своём месте. Он сказал об этом полицейским и уже собирался уходить, когда заметил за креслом цветастый берет.
   - Это чужое, - обратился Альберт к полицейским, указывая на берет.
   Один из полицейских надел перчатки и осторожно подхватил берет.
   - Вы уверены? - уточнил он.
   - В первый раз вижу его.
   - Возможно, берет убийца оставил. Редкая и приметная вещь. Здесь и волосы имеются, - сказал человек в штатском, склонившийся над беретом.
   - Я могу идти? - спросил Альберт.
   - Да. Мы тоже скоро уходим. Мы опечатаем дверь. Надеюсь, вас предупредили?
   - Предупредили, - подтвердил Альберт.
   Альберт вышел из дома и медленно поплёлся куда-то, но вскоре остановился, поняв, что ему некуда и незачем идти. Через несколько минут он увидел полицейских, выходящих из его дома. Они уселись в машину и уехали. Улица замерла и притихла, скованная сырым осенним холодом. Кожу на лице кололо от нагнетающегося жара, и Альберт приложил ладонь к щеке, пытаясь остудить её.
   Ночное безмолвие тревожили только прорывающиеся сквозь мутную пелену звуки автомобилей и ветер, путающийся в оголённых ветвях деревьев. Мила любила по вечерам смотреть, как предзакатные солнечные лучи играют в этих ветвях. Альберт стоял на месте, не в силах сделать и шаг, и смотрел в тёмные окна собственного дома. Они и сегодня должны были бы светить, но почему-то угасли.
   Некуда идти. Жуткий итог, которого Альберт даже не мог себе представить. Невыносимое, удушливое чувство завязалось узлом в груди. Ему хотелось исчезнуть, умереть; хотелось не рождаться никогда. Вся его жизнь от начала и до конца являлась исключением, ошибкой, а теперь наступила её закономерная развязка. Ничто больше не держало Альберта. Он не понимал, для чего ещё живёт, и замер в ожидании, что уже через секунду всё закончится, но по-прежнему то нарастало, то утихало гудение припозднившихся автомобилей, и ветер продолжал лениво шептать в ветвях. Секунды растягивались в минуты, минуты - в часы, часы превращались в ночь.
   От холода сковало мышцы, и Альберт побрёл по тротуару, чтобы согреться.
   Ни о чём не размышлять; не вспоминать; дождаться момента, когда всё закончится. Он вот-вот наступит. Всё это должно закончиться, никто не заслуживает такой участи. Произошла какая-то ошибка, и Альберт ждал, когда она разрешится, с недоумением рассматривая яркие лайтбоксы, предлагавшие что-то купить и куда-то поехать.
   Наступило утро, но всё оставалось на своих местах. Отяжелевшие от холода городские улицы никуда не исчезли, требуя примириться с тем, что произошло. Пустота поедала Альберта изнутри. Он рассматривал спешащих людей, которым не повезло работать в субботу, и пытался понять, как ему протянуть ещё час, а затем ещё и ещё один.
  
   Альберту захотелось обменяться с кем-нибудь хотя бы парой слов. Он впервые пожалел о том, что почти ни с кем не подружился за всё время жизни в городе. Альберт никого не винил в этом, кроме самого себя - исходивших от него холодности и отстранённости, но иначе у него не получалось.
   Вечером он вспомнил о Мартине и отправился к нему. Уже войдя в дом к Мартину, Альберт пожалел, что пришел к нему. Мартин не выглядел обрадованным встрече. На столе перед ним стояла почти опустошенная большая бутылка виски. Покрасневшее от алкоголя лицо Мартина выглядело по-звериному диким и свирепым.
   - Хочешь выпить? - предложил Мартин.
   - Нет. Я ненадолго зашел, - отказался Альберт, усевшись на стул перед пианино.
   На пианино стояли ряд заключённых в рамку фотографий и пара подсвечников. На крайней слева фотографии красовался тот самый кот Фердинанд.
   - Где твой Фердинанд? - спросил Альберт.
   - Гуляет. Дерётся с соседскими котами на улице. Я слышал, что у тебя произошло. Тяжелая потеря. Скоро всё наладится.
   Альберт пожал плечами и провёл пальцами по клапу пианино. Ему захотелось сыграть что-нибудь, но он не хотел смущать Мартина. Инструменты обладали интимностью. Нельзя ей пренебрегать.
   - Я не хочу, чтобы налаживалось. Я хочу, чтобы всё уже закончилось, - без эмоций проговорил Альберт.
   Мартин вылил остатки виски в бокал и поднёс его ко рту.
   - Тебе и не должно быть легко. Гениальным людям не живётся просто, - прокряхтел Мартин, морщась от спиртного.
   - И ради чего? Меня не увлекает идея о превосходстве над людьми. Зачем? - сказал Альберт, собираясь уходить. Разговор между ними не клеился.
   По соседству с фотографией кота стояла старая чуть выцветшая фотография. На ней радостный круглолицый ребёнок в комбинезоне показывал висящую на леске рыбу. Альберт узнал в нём Мартина. Рядом с ребёнком сидел улыбающийся старик с трубкой во рту. На следующей фотографии уже поседевший Мартин стоял у памятника Бетховену. "Лунная соната" зазвучала в воображении, и Альберту вновь захотелось приложиться к клавишам пианино. Что-то знакомое присутствовало на фотографии, хотя Альберт и не сомневался, что видит памятник в первый раз. Непонятный страх накатил на него, и он внимательнее присмотрелся к фотографии. Глаза Альберта расширились от ужаса. Знакомым предметом на фотографии оказался необычный цветастый берет на голове Мартина. Он повернулся к Мартину и пристально посмотрел на него, припоминая, как приглашал его в пятницу к себе домой.
   Перед Альбертом сидел застатый врасплох зверь. В Мартине всегда читалось что-то дикое и звериное, поэтому он прекрасно подходил на роли разбойников. По той же причине люди сторонились его и распускали сплетни.
   - Я сегодня ночью нашел твой берет, - почти шепотом сказал Ян. - Он лежал на полу у меня дома.
   Лицо Мартина ещё больше покраснело и ожесточилось, на висках проступили вены. Пару минут он хищно рассматривал Альберта, сжимая бокал в руке, потом опустил глаза и поставил бокал рядом с бутылкой.
   - Я думал, там у вас гости будут, но Мила оказалась одна, - проговорил Мартин и пожал плечами. - Она предложила подождать. Сказала, что ты придёшь через час... Я сам собирался пойти в полицию и рассказать всё.
   Сердце Альберта бешено забилось. Ему не хватало воздуха, и он начал неловко растягивать ворот.
   - Но зачем? - спросил Альберт, поднявшись со стула.
   - Я не терплю насилие. Даже думать о нём не могу. Это как чёртова аллергия - вдохнёшь какую-нибудь пыльцу, и у тебя из носа и глаз начинает течь вода. И ничего с этим не можешь поделать. Тут так же - залетает тебе какая-нибудь шальная мысль, и у тебя голова идёт кругом. Мы о чём-то разговаривали, а потом она так посмотрела, как будто прочитала мои мысли, и я сломался. Раньше я никого не убивал. Просто вчера обстоятельства так сложились. Меня сестра ещё в молодости водила к психологу. Охламон всё что-то о детстве расспрашивал. Говорил, что все проблемы из детства, но у меня было прекрасное детство. В итоге ничем не помог. Только деньги взять не забыл. Я с тех пор и живу в стороне от людей, чтобы не покалечить никого, но от одиночества всё только хуже стало. От одиночества и здоровый человек тронется умом. Ты ведь и сам знаешь.
   - Да. Можно сойти с ума от одиночества, - подтвердил Альберт, вспомнив, как и его психолог расспрашивал о детстве.
   Ожесточённость пропала, Мартин с отчаянием и жалостью взглянул на Альберта и развёл руками.
   - Я виноват перед тобой. Давай я схожу за верёвкой в гараж и повешусь прямо здесь, а ты будешь смотреть, как я подыхаю. Хочешь?
   - Зачем? Я сам тебя убью.
   - А этого я тебе не позволю. Если кинешься на меня, то я сверну тебе шею.
   Болезненная, нестерпимая ярость сжигала Альберта и лишала рассудка. На несколько секунд в комнате повисла тишина, выдавшая еле различимое тиканье висевших над камином крупных настенных часов, изображавших парусник с Весёлым Роджером на флаге. Занавеска на окне вспыхнула от света автомобильных фар.
  
   Всё вокруг было забрызгано кровью и мозгами Мартина, лежавшего рядом со стеной. От его головы мало что осталось. Альберт бросил каминную кочергу и поднялся с пола. Голова сильно кружилась. Альберт оперся на пианино, а после свалился на стул. Он вытер носовым платком лицо, трясущимися пальцами достал из кровоточащего рта выбитых зубов, затем положил руки на клап, опустил на них голову и закрыл глаза.
   Прошло немало времени. Безмолвная ночь заполнила город. Жуткая успокоенность выползала из шкафов и книжных полок, стелилась по стенам, оседала на кресла и диваны. Альберт долго находился в забытьи и пришел в себя, лишь когда начал сваливаться со стула.
   Голова всё ещё кружилась, в ушах стоял звон. В воздухе витал удушливый запах трупа. Не решаясь посмотреть на убитого, Альберт снял трубку телефона и позвонил в полицию. Он собирался рассказать об убийстве, но когда на другом конце провода ответил мужской голос, повесил трубку. Следовало собраться с мыслями и подумать, что делать дальше.
   Руки поначалу тряслись и не слушались Альберта, когда он пытался играть "Сонаты для альбома фрау Матильды Везендонк". В конце концов, что-то начало получаться. Альберт остановился, обратив внимание на заляпанные кровью клавиши пианино.
   Веселящийся мальчик с пойманной рыбой и его дед. Радость от продолжения жизни и перспектив. Если бы они только знали, чем всё закончится. Альберт разглядывал фотографию и не мог поверить, что именно он остановил жизнь мальчика с фотографии. "Что же я наделал..." - прошептал он и поднялся, чтобы уйти. В дверях его ждал Фердинанд, намеревавшийся проскочить в дом. Увидев чужака, он отбежал в кусты и настороженно уставился на Альберта.
   - Извини, дружок, - сказал ему Альберт, закрыл за собой дверь и, шатаясь, пошел прочь.
   Из-за холодной воды в реке сильно замерзли руки, пока Альберт смывал с себя кровь. Испачканную кровью куртку пришлось выбросить в реку. Драгоценности Милы, прихваченные из дома, он тоже отправил в воду. От жажды давило и жгло в груди. Альберт, набрав в ладони речной воды, принялся её пить, но от воды несло падалью, и его вырвало.
   Тьма стелилась среди низких деревьев. Где-то вдалеке расплывался свет фонаря - там находилась одна из троп, разделяющих парк, но Альберт опасался к ней выходить. Он решил не сдаваться полиции, интуитивно понимая, что оказаться за решеткой - самый худший вариант. Лучше сразу умереть. Как раз этого и хотел Альберт. Больше всего на свете он хотел для себя смерти. В ней заключался последний шанс на избавление, но за решеткой, вероятно, не останется и его. Голова всё ещё кружилась, Альберту стало очень плохо. Он уселся на колени, а потом лёг на истлевшую листву и свернулся в калач.
   Знакомый бой башенных часов разбудил его. "Если они отсчитывают время, значит, я всё ещё жива", - когда-то говорила о них Мила. "Значит и я всё ещё жив", - решил Альберт. Он сильно замерз и не мог пошевелиться. Сначала движение вернулось к пальцам и кистям, после - к ступням. Вскоре Альберт сумел перевернуться на живот, с трудом поднялся на ноги и пошел в ту сторону, откуда доносился бой часов.
   - Эй! Эй, - кто-то тряс его за плечо.
   - Что? - спросил Альберт, открыв глаза.
   Он лежал на скамейке неподалёку от башенных часов. Рядом стоял дворник с метлой.
   - Я думал, ты помер, - сообщил ему дворник.
   - Нет ещё, - ответил Альберт и начал подниматься, щурясь от боли и яркого солнца.
   Дворник бросил метлу и помог ему сесть.
   - Спасибо, - поблагодарил его Альберт.
   - Подрался что ли с кем? - полюбопытствовал он.
   - Было дело.
   Альберт поднял ладонь и осторожно прикоснулся к щеке. Вся правая половина лица опухла, правый глаз заплыл и почти не открывался. Альберт попытался встать, но ноги не держали. В глаза помутнело.
   - Тебе бы в больницу, - предложил дворник.
   - Ничего страшного. Сейчас соберусь с силами. Мне нужно немного времени.
   - Как знаешь, - дворник подхватил метлу и продолжил сметать остатки листвы, но через несколько шагов остановился и повернулся к Альберту. - А кто в драке-то победил?
   - Я, - почти шепотом признался Альберт.
   - Молодец, - кивнул дворник и продолжил работать дальше.
   Состариться, иметь свой скромный угол, мести листву и ничего уже не ждать от жизни. Альберт глядел дворнику вслед, завидуя его счастью и безмятежному быту. Над деревьями поднималось искрящееся осеннее солнце. Альберт повернул к нему лицо, закрыл глаза и сложил руки на груди.
   Сквозь мутную дрёму доносилось эхо голосов, смеха и шагов. Снова и снова отбивали время башенные часы. Иногда Альберт просыпался и осматривался по сторонам. Ему мучил голод. Первобытный звериный нестерпимый голод. Он забыл, когда в последний раз ел. "Если бы съесть чего-нибудь и приложить голову к подушке, то всё было бы не так плохо", - думал он, а далее снова погружался в туман дрёмы и слушал эхо проплывающего мимо него мира.
   Кто-то остановился рядом. Он открыл глаза и увидел маленькую девочку с мороженым в руке.
   - Привет, - произнесла она и лизнула мороженое. - Я тебя помню.
   Альберт тоже вспомнил её. Перед ним стояла та самая девочка, метнувшая мороженым в лебедя.
   - Привет. Я тебя тоже помню.
   Девочка принялась с любопытство заглядывать в лицо Альберту.
   - У тебя волосы грязные, - с укором сказал она.
   Альберт дотронулся до волос, вспоминая, как Мартин ударил его бутылкой по голове.
   - С другой стороны, - поправила его девочка.
   С другой стороны Альберт нашел в волосах песок и запёкшуюся кровь и принялся их выцарапывать.
   - Как тебя зовут? - спросила девочка.
   - Альберт. Где твоя мама?
   - Там, - девочка пальцем указала на скамейку, где сидели две женщины. - Хочешь мороженое?
   Альберт на секунду замялся, а потом покачал головой.
   - Тебя мама заругает, если ты мне отдашь мороженое, - предупредил он.
   - Она на меня не ругается, - избаловано возразила девочка. - Я не хочу. Бери.
   Девочка протянула ему мороженое. Альберт неуклюже подхватил его и поднёс ко рту, чувствуя сладкий клубничный запах.
   - Мила! Мила, иди сюда! - крикнула одна из женщин и поднялась со скамейки.
   Альберт нервно дёрнулся и выронил мороженое. Оно ударилось о колено, а затем упало на землю.
   - Теперь испачкалось... Это моя мама. Мне надо идти, - пояснила девочка.
   Альберт кивнул, пряча от неё глаза.
   - Пока, - попрощалась девочка и побежала навстречу матери.
   - Пока, Мила, - сказал ей вслед Альберт.
   Несколько минут он сгорбившись сидел и разглядывал лежащее на земле мороженое. Потом поднял его, очистил от песка и начал быстро есть, вытирая рукавом катящиеся по щекам слёзы. Съев мороженое, он долго собирался с духом, а потом рывком поднялся со скамейки и пошел. Альберт опустил голову и старался не глядеть ни на кого. В глазах снова помутнело. Он понял, что сейчас упадёт, однако туман рассеялся, и прямо перед ним возник сверкающий от солнечного света пруд.
   Красота застала его врасплох. Ветви и высохшие листы, башенные часы, увядшие цветы на клумбе, рябь на воде пронзали прозрачный осенний воздух необыкновенной выразительностью. Та весёлая безупречная красота, потрясающая своей ясной и светлой чистотой, снова нашла Альберта. Повсюду он видел красоту. Всесильная и вечная красота в каждой вещи, в каждой черте, в небе, в истлевшей листве, в случайных людях, в деревьях, ещё пытавшихся удержать желтую листву, в себе самом. Альберт замер от восхищения, позабыв обо всём на свете. Красота обнимала его, словно мать дитя, разговаривала с ним, покрывала тёплым дыханием его изуродованное лицо. И где-то в груди забунтовала и забилась жизнь, требуя не сдаваться и идти вперёд.
  
   Густые тяжелые облака висели над головой уже несколько дней. Альберт только что вошел в незнакомый город, надеясь, что здесь полицейские не так активно разыскивают его. К сумеркам по улицам пополз туман лихорадочного красноватого оттенка. Через пару часов он рассеялся, обнажая потемневшие от сырости стены домов. От порывов усиливающегося ветра беспокойно затрещали клёны и тополя.
   Несколько дней назад Альберт увидел собственную фотографию на стенде с информацией о разыскиваемых людях и решил перебраться в другое место, где его никто не знает. Хотя порой его посещали мысли о том, чтобы сдаться. В тюрьме тепло и можно выспаться. В тюрьме его постоянно кормили бы. Однако его удерживала от этого даже не возможность утратить последний шанс на избавление. Он почти перестал думать о самоубийстве. Только в самые тяжелые минуты Альберт ещё утешал себя этой мыслью. Его удерживало то, что в редкие периоды покоя, когда удавалось отдохнуть и избавиться от голода, мучительные воспоминания и мысли о Миле начинали его терзать, колоть и сжигать изнутри. Он не мог избавиться от них, не мог не думать о Миле. Когда становилось совсем невыносимо, то он поднимался и отправлялся в путь.
   Альберт долго шагал по незнакомым улицам. Новый город всегда привносит что-то новое в твою душу, наполняет новым воздухом твои лёгкие. Это новое лицо. Теперь необходимо научиться узнавать его. Уже совсем стемнело, когда Альберт понял, что заблудился. Ветер всё усиливался. Он хотел найти тихое, светлое место, чтобы почитать объявления о сдаче жилья, но ветер вырывал из его рук найденную на дороге газету.
   Однажды он решил сдаться и подошел к полицейскому на вокзале, будучи уверенным, что тот его узнает. "Чего тебе? Здесь не место для бездомных. Проваливай или заберу с собой", - прорычал на него полицейский, и Альберт пошел прочь. Он не смог признаться, не смог перечить полицейскому. Воля Альберта была полностью сломлена. Тяжелая подавленность ни на миг не отпускала его. С длинной дороги отчаяния, простиравшейся перед ним, не свернуть и не остановиться. Следовало идти по ней до конца или так долго, насколько хватит сил.
   Впереди ждала затяжная тревожная ночь. В городе бушевал ураган. Альберт забрёл в безлюдное пропащее захолустье и плёлся посреди узкой грунтовой дороги, прижав руки к груди. Сквозь рев ветра послышался громкий треск дерева, и позади Альберта повалилась могучая тень, срывая электрические провода. Взбешенные искры взметнулись в воздух и бросились вдогонку за ветром. Фонари погасли. Альберт оказался в кромешной тьме.
   "Я один. Долина смертной тени, где я остался один. Заслуживает ли этого хоть кто-нибудь, и почему судьба выбрала меня?"
   Глаза немного привыкли к темноте. Силуэт изогнутой дороги показался из мрака, словно предлагая продолжить путь. Альберт брёл вперёд, потеряв счёт времени.
   "Долина смертной тени, где нет даже Бога. Только я один иду по ней. Но зачем и куда? Кто я и для чего здесь оказался?"
   Долго бушевавший ветер начал резко стихать, и скоро установилась жуткая тишина. Альберт слышал лишь собственные шаги и дыхание.
   "И смерть не спасёт меня, потому я уже умер. Разве может человек вынести подобное и остаться живым? Разве может жизнь впустить в себя столько мглы? Я умер и попал во мрак. Из него теперь никогда не выбраться. Некуда идти. Я мёртв и вокруг один только мрак".
   Альберт остановился на месте, чувствуя, что достиг какой-то запредельной, ужасающей черты. У него больше не осталось сил. Никто ещё не заходил так далеко и не чувствовал того, что чувствовал он. Тут не место живым, не место тем, кто ещё может на что-то надеяться и любить. Альберт поднял глаза к небу. Ему отчаянно захотелось увидеть звёзды, но над головой висела могильная молчаливая мгла.
   "Я бы поверил, что ещё не пропал. Если бы я увидел сейчас свет, то поверил бы, - умолял он. - Поверил бы..."
   Лампочка фонаря вспыхнула прямо перед глазами, прервав мольбы Альберта. Он вздрогнул и оцепенел от изумления.
   Фонарь разгорался всё ярче. В предутренней тишине, томящейся в предвкушении пробуждения, доносилось его чуть слышное электрическое журчание. Альберт опустил глаза и облегчённо вздохнул, чувствуя, как с плеч сваливается гигантский груз. Необыкновенная лёгкость охватила его тело, всю жизнь сковываемое окаменелым напряжением.
   Впервые за долгое время лицо Альберта засветилось от покоя и благодарности. Всё былое в один миг откололось и пропало. Все призраки и кошмары, долгое время мучившие его, оказались застаны врасплох и развеяны светом. Под светом фонаря ютились только рождённый заново младенец и ликующее, непобедимое чудовище жизни. Мир раскрывался перед Альбертом, неся поток новых чувств и впечатлений. Альберт понял, что победил.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"