Олег был старшим сыном в семье, но не родным по отцу. Это означало, что мама всегда была на его стороне, чтобы он не натворил. И мамина любовь, постепенно, но верно, творила своё недоброе дело - портила парня и ещё как. Он и друзей себе подбирал таких же бесшабашных, которым, казалось, море было по колено.
И так, Олег, Колька Осин и Толька Баранов, учившиеся в седьмом классе школы в деревне Ваганово, что в трёх километрах от нас, уже были неразлучными друзьями и перепробовали почти всё, что так усердно запрещают взрослые: курить, делать "поджиги" из медных трубок, нюхать нитроклей и даже пить вино. И в то время, когда все остальные школьники послушно топали свои три километра ежедневно от дома до школы и обратно, эта троица изобрела другой способ добираться. По дороге часто ходили грузовики, гружёные лесом. Как потом выяснилось, они возили его на строительство гати через болото от Ленинградской окраины до берега Ладожского озера. Строилась она на случай прорыва немцев через Неву к другой стороне Ладожского озера. Вот тогда эта гать могла вывести нашу бронетехнику и войска в тыл немцев и осложнить им наступление на Ленинград.
Ничего такого троица эта, конечно, не знала. Не знали они так же, почему брёвна были нагружены поперёк кузова, а не вдоль. Но, сделав крючья из толстой проволоки, они цеплялись сзади за борт грузовика и скользили за ним на своих валенках. Остальные школьники видели их ухарство и, не смотря на всю заманчивость идеи проехаться вместо пешей прогулки, больше никто не отваживался на подобное. Собственно, и правильно делали. Уже на третий день подобного "скольжения" задний борт одной машины почему-то открылся и брёвна посыпались назад. Олег и Колька Осин успели отскочить в сторону, так как ехали с краю, а Толик Баранов угодил под эти брёвна. Его сильно помяло, особенно голову, так что он уже не только не смог учиться дальше, но провёл в больнице целых десять лет, так и оставшись на всю жизнь с клеймом слегка помешанного.
После этой истории отец серьёзно поговорил с мамой, и та согласилась, что её любовь портит сына. Потом состоялся серьёзный разговор с Олегом и отец запретил ему ходить вместе Колькой Осиным. Предупредил, что, если увидит его рядом с Колькой, приведёт в исполнение отложенную порку. Мама присутствовала при разговоре и подтвердила своё согласие. И Олег был изрядно напуган заявлением отца, а, главное, отказом матери защищать его. Дело было серьёзное, да он и сам понимал, что выдумки, рождавшиеся в их компании, носителем которых и был Колька, чуть не привели и его к такому же результату, как Толика.
Олег избегал встреч с Колькой, хотя это было и не просто. Но на все старания потребовалось всего три дня, а на четвёртый тот попался при попытке проникнуть на склад. В военное время, в период блокады, когда по карточкам выдавали всего по 250 грамм хлеба в сутки, дело оказалось подсудным. Кроме этого, в сталинские времена подростков судили так же строго, как и взрослых. Колька, в итоге, получил полных десять лет и послали его на рудник, где он, в последствии, совсем потерял зрение. Потом получил ещё пять лет поселения, так что, когда вернулся, его никто не узнал. Толстые очки, сгорбленный и с палочкой - и это в тридцать-то лет.
После истории с Колькой Осиным, снова состоялся разговор родителей с Олегом. А надо ещё сказать, что он уже не однажды просил отца устроить его на работу. Не было у него желания учиться, когда шла война - так он объяснял свою просьбу.
И на этот раз, отец просто был вынужден согласиться. Поскольку Олег был уже здоровый мальчик, то его приняли кочегаром на узкоколеечный паровозик, что возил по узкоколейке вагончики с торфом. Кочегаром взял к себе его дядя Саша Ерёмин. Он был уже стареньким и к Олегу отнёсся с пониманием. К тому же дядя Саша ездил без помощника, так что он взялся учить Олега и обязанностям помощника. Вообще, Олег оказался очень старательным, а в труде это многое значит. Уже в феврале 1942 года Олег принёс первую свою зарплату. Она была записана в его рассчётной книжке - 1200 рублей. Мама плакала, принимая ту часть денег, что он получил в получку, и только повторяла:
- Вот бы в мирное время!.. Вот бы в мирное время!..
И всем было понятно, почему она так говорит. Тогда, кто работал, деньги получали, как и прежде, да только купить на них было нечего. В Ленинграде начинались трудности с продовольствием. Кольцо блокады сомкнулось окончательно и теперь надолго.
Олег стал действительно меняться, но по-своему. Он, и вообще, такие как он, всегда торопятся стать взрослыми. И поскольку, он стал рабочим человеком, работал как взрослый, не уступая им ни в чём, то он решил, что имеет полное право делать всё, как взрослые. И первое, что он начал делать - курить и теперь в открытую. Отец был теперь неотлучно в ДЕПО, а мать бывала в доме только в перерывах между дежурствами на узле связи. Дома хозяйствовали сыновья.
В то время, в нашем доме, в отдельной комнате, жил начальник того самого перевалочного продовольственного склада, на который пытался забраться Колька Осин. Жилец наш был в чине майора и звали его Николай Петрович. Он быстро сдружился с Алькиными родителями, так как был человеком весёлым и компанейским. У него была своя гармошка, на которой он прекрасно играл, а мать Альки очень неплохо пела. И если бывало, после ужина, Николай Петрович заиграет, а мать запоёт: "На Муромской дорожке стояли три сосны...", то дух захватывало. И война была войной, а жизнь жизнью. Люди всё делали, что положено в военное время, но, при этом, оставались просто людьми. И если душа требовала песни - пели, а уж доводилось скорбеть - себя не жалели.
Николай Петрович был общительным и с ребятами. Когда он чистил свой пистолет, то всегда рассказывал им, как, что и для чего делается. Вскоре он стал доверять делать это самому Олегу. Сашка только наблюдал, да подносил, если что-то требовалось в таких случаях. Вы не представляете, что значит для мальчишек, подержать настоящий боевой пистолет?! Правда, Николай Петрович всегда вынимал обойму из пистолета и прятал её в нагрудный карман. Поэтому с пистолетом можно было вытворять всё, что угодно - без патронов это был просто кусок железа или игрушка.
Однажды Николай Петрович не появлялся два дня подряд. Такое уже бывало. Это случалось в тех случаях, когда шла погрузка или разгрузка продовольствия. В таких случаях принимались самые жёсткие меры осторожности. Во-первых, во время этих работ была усилена охрана. В каждом межвагонье стоял часовой. Во-вторых, сам начальник склада и его заместители лично присутствовали при всех работах и лично наблюдали за всеми. Когда все вагоны оказывались загруженными, закрытыми и опломбированными, усиленный караул распускался, а начальник с заместителями выпивали по хорошей чекушке и отправлялись отдыхать.
Усталость и чекушка сделали своё подлое дело и, когда Николай Петрович пришёл домой, он едва держался на ногах. Дома была мать и оба мальчишки - даже Олег в этот день не работал, так как паровоз был в ремонте - ему заливали новые баббитовые вкладыши. Мать пошла на чердак развешивать бельё для сушки, а Николай Петрович снял портупею с пистолетом и бросил их на диванчик, а сам рухнул на кровать. Олег спросил его:
- Дядя Коля, пистолет не нужно почистить?
- Разряди сначала, - пробурчал уже сквозь сон уставший и обессилевший майор
Алька извлёк обойму с патронами и положил её на книжную полку, что была над столом. Потом скомандовал Сашке:
- Принеси ветошь.
Сашка пошёл к сундуку в маленькой комнате, где лежала старая простынь, оставленная для всяких мелких нужд. И каждый отрывал от неё столько, сколько было ему нужно. А тем временем Алька, держа пистолет двумя вытянутыми руками, проговорил, медленно опуская его:
- Эх, вот так шлёпнуть бы дядю Колю, чтоб не напивался...
И, вдруг, грянул выстрел.
Алька сам так испугался, что выронил пистолет и тот упал на половик. Сашка забежал в комнату и в это время в дом влетела мать. Она воскликнула, увидев перепуганных детей:
- Что случилось? Кто стрелял?
Сашка медленно произнёс, указывая пальцем в сторону Николая Петровича:
- Аль-ка дя-дю Ко-лю у-бил.
Мать всплеснула руками и, подбежав к постояльцу, стала осторожно его теребить. Тот что-то пробурчал, а мать позвала его:
- Николай Петрович, Николай Петрович!
- А-а? - отозвался тот хриплым голосом.
- Ты жив? - спросила мать.
- Да-а! - ответил он. - А что?..
- Да Алька-то, стрелял в тебя.
- Зачем? - выпалили он, быстро трезвея.
Когда всё выяснилось, то Альку, конечно, ругали, но и Николай Петрович каялся, что сам виноват, что оставил патрон в патроннике.
- Честное слово, - говорил он, - хотел одного "Гада" пристрелить, вот и передёрнул, а вернуть патрон забыл совсем - двое суток, ведь, не спал.
Тогда стали искать, куда пуля угодила. Почти час искали, а нашли в верхней дужке железной кровати. Она одну сторону трубки пробила, а во второй сделала только вмятину.
У Альки, видимо, этот год был какой-то неудачный. Его, словно кто-то внутри подталкивал на необдуманные поступки. А Сашка ничего не мог поделать со старшим братом, да и ему самому всегда было интересно, что из этого получится.
Была у Николая Петровича старая охотничья малокалиберная берданка. Висела над кроватью, а патроны валялись по всей его тумбочке. И вот, в одно ноябрьское воскресенье, когда дома не было никого, кроме Альки и Сашки, они заметили, что в их саду появились снегири.
Альке тут же пришла в голову мысль - подстрелить из мелкашки снегиря и посмотреть его оперение. Каких-то осложнений он не предвидел, так что: сказано - сделано. Когда они вышли с берданкой и стали подкрадываться к снегирям, те беззаботно перелетали с одного малинового куста на другой. Алька прислонил берданку стволом к углу дома и, прицелившись, выстрелил. Снегирь, конечно улетел, а из-за малины послышался не то стон, не то крик. Только тут Алька сообразил, что за малинником были зенитки и он кого-то ранил. В это время там обычно мог находиться только часовой - неужели он подвернулся?
Оба "горе-охотника" бегом вернулись домой, повесили берданку на место и принялись за дела, которые велела сделать мать к её возвращению с работы.
Примерно минут через сорок стали появляться персонажи, которые и должны были разрешить создавшуюся ситуацию. У мальчишек к каждому из них было разное отношение: от неподдельного страха, до последней надежды на спасение.
Сначала появился капитан с синими погонами и тут, как говорится, пришло время трясущимися руками и дрожащими голосами рассказать всё, как было.
Следующей вернулась мать с дежурства и тут причитаниям не было конца. Алька был просто уничтожен её проклятьями в его адрес, как разгильдяя и самовольника.
Наконец, появился Николай Петрович, как человек, невольно способствующий данному происшествию. Но Николай Петрович не был бы, видимо, начальником склада, если бы не имел влияния среди местных офицеров, даже особистов, и достойной крыши в верхах. Словом, какими-то чудодейственными средствами он это дело уладил, но устроил всё так, чтобы Алька получил, наконец, достойный урок. Тому пришлось даже сидеть под арестом в течение недели. Его выдержали так, что он был готов уже на всё, только бы выйти оттуда. С него капитан взял подписку о не нарушении правил поведения в период ведения боевых действий с внешним врагом, о том, что Алька обязуется отдать все силы борьбе за освобождение Ленинграда и Родины. После этого его выпустили. Он снова вернулся на паровоз и стал работать там за двоих.
Наверное, можно было уберечь от глупостей и тех двоих: Кольку Осина и Тольку Баранова, но во время войны роль случая и стечения обстоятельств играли немалую роль. И Олегу просто повезло тогда. А, когда мы провожали его служить во флот, уже после войны, то за столом всё это вспоминалось. Да он и сам вспоминал свои проделки уже как взрослый человек, с иронией и виноватой усмешкой. Ведь, он уже был взрослым, раз ему разрешали курить и даже выпивать со всеми.