Аннотация: Другу моему,Надежде Алексеевне, живущей в городе Алма-Ата, посвящается.
Роман Силантьев
ОПУХОЛЬ
Повесть
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя - иль ты приснилась мне?
(С.Есенин)
Часть - 1
С таким диагнозом Иван Сергеевич попал в областной онкологический центр, где его поместили сразу в хирургическое отделение. Диагноз, прямо скажем, не из приятных, но вполне современный, если взглянуть на ту очередь в "Приёмном покое", которая собралась в день его поступления туда. Правда, опухоли у всех были разные и в разных местах, но такое количество онкологических больных Иван Сергеевич даже представить себе не мог. Вообще было такое ощущение, что он попал в привокзальный зал ожидания, но никак не в "приёмный покой" больничного отделения.
На вошедшего Ивана Сергеевича сразу уставился полный грузноватый мужчина, с азиатским, почти круглым лицом, но выражение на этом лице было вполне детское, даже несколько испуганное. Глаза его так и искали вокруг, кто бы мог пожалеть.
Иван Сергеевич просто невольно остановился напротив него, а тот, в свою очередь, тут же подвинулся и освободил место рядом с собой. Юра, так звали неожиданного знакомого Ивана Сергеевича, действительно очень переживал по поводу предстоящей операции и явно искал сочувствия и поддержки. И в этом смысле, ему просто повезло, можно сказать. Иван Сергеевич перенёс в разное время своей длинной жизни уже две операции, удаляя грыжу и аппендицит. Он чувствовал себя куда увереннее и тут же стал всё это объяснять своему новому знакомому.
Юре его пояснения показались настолько убедительными, что он, незаметно для себя, успокоился. Кроме этого, он продолжал внимательнейшим образом слушать каждое слово Ивана Сергеевича. Тем более что диагнозы их были почти одинаковые - опухоли на почках, только у одного на левой, а у другого на правой.
В конце концов, они договорились стремиться попасть в одну палату. Особенно на этом настаивал Юра. Он был моложе Ивана Сергеевича на 23 года, а тому было уже 73, хотя выглядел он не на много старше Юры. Это обстоятельство невольно внушало Юре уважение к своему знакомому, словно он, безусловно, знал что-то такое, чего не знал сам Юра. В последствии Юра убедился в полноправности своего впечатления.
Пришедшие сюда были люди разные, разных возрастов и темпераментов. Одни спокойно сидели и ожидали своей очереди, другие беспокойно теребили медсестру, периодически называвшую чью-то фамилию. Им, видимо, казалось, что кто-то обязательно пролезает без очереди. Но медицинская сестра, которая и занималась оформлением документов всех пришедших, была само изваяние. Казалось, что она вообще лишена каких бы то ни было эмоций. Она спокойно выслушивала каждого и, так же спокойно, объясняла, что документы она укладывает на столе в порядке их поступления.
- Последние документы я кладу вниз общей стопки, - поясняла она. - Беру оформлять те, что сверху. Я здесь никого не знаю и мне всё равно, чья сейчас очередь. Чьи документы оказались сверху - того и очередь. И вы, пожалуйста, не беспокойтесь - всех приму, раз вас сюда направили. И будет это тем быстрее, чем меньше вы меня будите задерживать.
Успокоенные, таким разъяснением, усаживались на место и процедура продолжалась.
Юра, таким образом, ушёл раньше, сказав:
- Меня на третий этаж направили - хорошо бы и вас туда же....
У Ивана Сергеевича неожиданно возникли небольшие трудности, когда он пошёл за подписью дежурного хирурга. Очень красивый, высокий мужчина, лет сорока - сорока пяти, принял его в кабинете главного хирурга. Он был полностью седой и эта, преждевременная седина, очень смутила Ивана Сергеевича. Он сразу понял, что необходимо быть готовым к любым неожиданностям. Это свойство присуще всем, кого природа наделила ранней сединой. Собственно, так и получилось. Просмотрев документы, он, вдруг, спросил:
- А не могли бы вы прийти, скажем, завтра или послезавтра? У нас так всё переполнено!..
- Простите, как вас зовут? - спросил Иван Сергеевич, глядя внимательно на него через свои прямоугольные очки. Если бы он видел себя со стороны, то понял бы, что взгляд его в это мгновение выражал такую решительность и полную готовность ко всему.
- Олег Александрович, - представился, несколько смутившись, доктор. Похоже, он уже пожалел, что решился на такое предложение.
- Видите ли, Олег Александрович, я приехал сюда за триста километров на такси, так как другого транспортна, от нас сейчас, просто не существует. Стоило это мне 10 000. Я явился в назначенный вами же срок и мне просто некуда сейчас деваться, так как в вашем городе у меня нет знакомых. Кроме того..., я не люблю трясти своим удостоверением, но вы меня вынуждаете..., - Иван Сергеевич достал удостоверение и показал его. - Вы прочтите, я - житель Блокадного Ленинграда и имею право на все льготы участников Великой Отечественной Войны. Так что, принимая во внимание и первое, и второе, я не советую вам толкать меня на нежелательные шаги.
Доктор прочитал всё, что было написано в удостоверении, и слегка смутившись, сказал:
- Но ведь вы тогда были ещё ребёнком?.., как-то всё странно?
- Ничего странного. Я всю жизнь живу с блокадным букетом болезней и выживаю, только потому, что не позволяю себе ничего лишнего, что позволяют себе другие. Вот и сейчас у меня целый букет заболеваний, но к вам я пришёл с одной конкретной бедой, и надеюсь, вы поможете справиться с ней. Если что-то проявится потом, то, поскольку я кандидат наук, то, как у нас принято действовать во время эксперимента, предлагаю решать побочные задачи по мере их возникновения.
Олег Александрович согласно кивнул головой и подписал документы на госпитализацию, сказав при этом:
- Тогда, кстати, оперировать вас буду я.
- Не возражаю! - ответил Иван Сергеевич, поблагодарил, попрощался и вышел.
Ивана Сергеевича направили тоже на третий этаж. У дежурного поста медсестёр его встретили две медсестры. Одна солидная дама лет сорока, а другая совсем молоденькая и просто красавица. Она-то и приняла его документы, а, прочитав имя и фамилию, спросила:
- Здесь один больной очень просил положить вас в его палату - у вас не будет возражений?
- Мне всё равно.
- Он назвал вас профессором - это правда?
- Не совсем. Я - кандидат наук.
- Каких?
- Философских.
- О! - воскликнули обе.
- Значит, вы у нас - господин философ, - уточнила старшая.
- Честь имею! - ответил Иван Сергеевич и направился следом за молоденькой медсестрой.
В палате было тесновато. Этот онкологический центр был построен совсем недавно. И местная администрация очень им гордилась. Считалось, что он построен на самом современном уровне. Но у нас в России, этот уровень всегда успевает отстать лет на 20-30 от уровня, действительно соответствующего своему времени.
Так что, и оборудование санузла в углу палаты, вместе с душевой кабинкой, и шесть коек в такой комнате, выглядели так же угрюмо, как и в старых довоенных больницах. Оборудование в санузле выглядело так, что складывалось впечатление, словно его устанавливали неумелые руки. Трубы были перекошены, отвалившаяся плитка и даже умывальник стоял не параллельно полу, - всё это производило унылое впечатление запущенности, отсутствия хозяйской руки.
Но люди мы привычные к удобствам с неудобствами, а по-сему, каждый устраивался, как мог, чем и был доволен. Так Юра успел занять кровать у окна и никого не пускал на соседнюю, оберегая её для своего нового знакомого. И он, конечно же, был уверен, что ему крупно повезло с кроватью и с соседом. Даже на какое-то время он забыл, с каким угрожающим диагнозом он сюда поступил. Собственно, человек ко всему склонен привыкнуть. И первая реакция на диагноз куда более сильная, чем все последующие.
И тут, среди равных себе по угрозе, вообще становится несколько спокойнее, так как не ты один в такой сложной ситуации. Это обстоятельство несколько успокаивает и утешает одновременно.
Иван Сергеевич несколько точнее представлял сложность своих проблем со здоровьем. Ещё не было окончательно, стопроцентно установлено, что опухоль его злокачественная, хотя, как принято в таких случаях, почку обычно удаляли. И он знал, на что шёл, а его возраст и разум ему в этом помогали. Он был готов уже ко всему, так как давно уже пережил своих родителей по годам: мать его умерла на 57-м году жизни, а отец на 66-м. И Иван Сергеевич давно для себя решил, что "пора и честь знать", так что он был готов ко всему и всё мог принять безропотно.
Он имел несомненный дар от природы убеждать не только других, но и себя тоже. И это помогало ему в жизни. Вот и сейчас, тот эффект, который произвела на него молодая сестричка своей внешностью, редкой и самобытной, он тут же погасил в себе заключением, что столь прекрасное явление это не по его возрасту - и все волнения внутри успокоились сами собой.
А обитатели 16-й палаты, тем временем, продолжали жить своей обыденной жизнью. Кто-то вставал, выходил, снова возвращался. В углу лежал, только что привезённый из реанимации, больной и он слегка постанывал. К нему периодически подходила процедурная сестра, проверяла капельницу и уходила, бросив на ходу какое-нибудь пошлое замечание в адрес одного из больных.
Но вот появился молодой мужчина в белом халате и с документами в руках. Он обратился к больному, понуро сидевшему на первой кровати.
- Дмитрий Васильевич, вот ваши выписные документы. Здесь направление к врачу, у которого вы будите проходить химеотерапию. Здесь же направление на комиссию - вам должны дать инвалидность. А хирургическое вмешательство не требуется - мы об этом всё написали...
И доктор удалился. Дмитрий Васильевич встал. Вид у него был растерянный. Видимо лечащие врачи его обнадёжили операцией, а хирурги просто отфутболили его обратно. Как говорится, всё ясно.
Он молчал, молчали и все остальные.
Только когда он ушёл, Иван Сергеевич неожиданно произнёс:
- Странно, почему всё это нельзя было проделать в кабинете, а не на глазах у всех?
- О, что вы захотели? - произнёс грубым голосом больной с опухолью на лице. - Это вам не старые времена - им сейчас на всё наплевать.
- Да-да! - подтвердил слабым голосом пожилой мужчина, которого привезли из реанимации. - Вас ещё не раз тут удивят, поверьте.
Юру оперировали на следующий день. Он на глазах у Ивана Сергеевича проходил все процедуры подготовки к операции. Перед обедом его увели две дежурные медсестры, и больше он не появлялся. А тем временем подошла очередь Ивана Сергеевича готовиться на завтра. Состоялась серьёзная беседа с анестезиологом - красивой молодой женщиной, но прилично заштампованной временем. Пока она уточняла отдельные детали его здоровья, он смотрел на неё и ловил себя на мысли, что никогда бы не женился на такой современной эмансипе. На ней и в ней всё было из реклам, включая, по-видимому, и её мышление. И Ивану Сергеевичу было жаль её и современных мужчин, на чью долю выпадает теперь жребий выбирать из таких.
И вот, настал день операции. Были выполнены все требования и предосторожности: надеты ластиковые чулки, Иван Сергеевич не съел ни крошки и не пил воды, да ему и не хотелось. Во всём помогала ноосферная мобилизация - это он знал точно. Она могла помочь выдержать и не такое.
Уже после обеда пришли за ним сёстры. Они привели Ивана Сергеевича в процедурную и сделали какой-то укол. Затем они, все вместе, пошли в операционную, где, в небольшой комнатке, он разделся, сложил всю одежду в пакет и отдал сёстрам. Затем его уложили на каталку и накрыли простынёй. Сёстры о чём-то переговаривались..., дальше он уже ничего не помнил....
Через три дня все шесть человек в палате были прооперированы. И Жизнь в ней сразу стала другой. Шесть выживающих мужчин в одном помещении. Прибавьте сюда храп, стоны и невольный мат, сопровождающий стоны и вздохи, когда больной меняет позу. У санитарок это тоже проскакивает, но они стараются все маты оставлять за дверь, когда их каждые полчаса вызывает сигнал в одну и ту же палату.
Но операции у всех тяжёлые. У двоих удалён желудок, у двоих по одной почке. У них швы такой величины, что нарушена нейронная система половины организма. Пока-то это всё срастётся и восстановятся нейронные каналы, если ещё восстановятся. Видимо отсюда пошло изречение: "Тут помню, а тут - нет...". Словом, картина в палате удручающая. Да ещё у каждого стоит капельница - тоже не особенно-то повернёшься, чтобы поудобнее лечь. В таких, правда, случаях выручают обезболивающие уколы. Они несколько снижают болевые ощущения, но, если, конечно, больной их переносит.
У Ивана Сергеевича, как раз, ситуация такова, что его "блокадный букет" не позволял длительное употребление подобных инъекций. Сразу переставали действовать поджелудочная железа и печень. Совершенно пропадал аппетит. И это всё он старался объяснить своему врачу, но тот не внял его предостережениям.
Но Иван Сергеевич не был бы самим собой, если бы позволил делать с собой всё, что кому-то вздумается. Так что ему пришлось вступать в нежелательные "переговоры" с медицинской сестрой.
- Вы меня просто поражаете, - заявила она, когда Иван Сергеевич не дал делать обезболивающий укол. - Это же назначено врачом - он-то больше вашего понимает, что вам нужно, что вам можно, а что и нет?
- Вы всё правильно говорите, но со мной особый случай. Я - блокадный ребёнок и у меня такой букет заболеваний, что приходится балансировать, чтобы не навредить другому органу.
- Зачем же вы тогда делали операцию?
- Очень хороший вопрос, но и на него у меня есть свой ответ. В науке даже отрицательный результат - тоже результат. Меня уговорили те же врачи, убедили, если хотите.
- Но ведь вам же будет больно. Специально делается такой укол перед сном, чтобы вы, хоть ночь поспали.
- Ну что ж, поделаешь, придётся потерпеть. Во фронтовых госпиталях далеко не каждому делали такие уколы, кому было больно. И люди терпели. А чем мы их лучше?
- Нет, это просто поразительно! Другие больные просят, настаивают, чтобы им сделали этот укол, а вы...?!
- Вы же знаете, что в семье - не без урода. Вот так и считайте.
- Так я запишу в журнал, что вы отказались.
- Так и запишите.
Разговор этот состоялся в пятницу вечером, а в субботу Иван Сергеевич отказался от капельницы с глюкозой. Была другая медсестра и пришлось ей снова объяснять причины отказа, хотя доказательство обоснованности отказа было, вроде бы, налицо. Дело в том, что после получаса, как поставили капельницу, Ивану Сергеевичу стало плохо. Он метался по подушке и, прибежавшая сестра сразу не знала, что делать. Тогда он велел ей тут же отключить капельницу. Потом она сделала ему укол и постепенно всё стало проходить.
Когда ощущение дурноты стало утихать, Иван Сергеевич спросил сестру, что ему вводили через капельницу.
- Ничего особенного, - ответила она, - глюкозу. Мы всех больных подкармливаем, у кого плохой аппетит, чтобы процесс заживания не затухал.
- Понятно, - ответил Иван Сергеевич, - но у меня организм почему-то плохо реагирует на глюкозу. Это уже второй раз так случается.
- Почему же вы врачу ничего не сказали?
- Ну, что вы?! Я пытался, но меня просто не услышали.
- И как же быть?
- Да никак. Ничего не нужно вводить. У меня есть только один путь восстановления - дать организму самому справиться с ситуацией.
- Но ведь вы почти ничего не едите?
- Так потому и не ем, что лекарства блокируют печень и поджелудочную. У меня панкреатит и холецистит одновременно, язва двеннадцатиперстки и небольшая киста на печени.
- А если организм не справится? - назидательным тоном спросила она.
- Значит, такова моя судьба.
- А виноваты будут врачи?
- Ну что вы?! Кто сейчас вас в чём может заподозрить? С меня уже три подписки взяли, когда я сюда поступал, что я на всё согласен.
- Я вот не понимаю, вы что, больше врача знаете, если так уверенно обо всём судите?
- О своих заболеваниях, безусловно, больше.
- Но откуда? Они всё-таки учились...?
- Видите ли, барышня, я тоже образованный человек для нашего времени и мне, чтобы просто выжить с таким блокадным букетом заболеваний, как у меня, пришлось самому вникать в существо моих патологий. По этой причине, простите, мне и приходится самому следить за ходом восстановления.
- Но почему бы вам об этом не рассказать доктору?
- Умничка! И действительно, почему бы мне не рассказать доктору об этом? Вот только увидеть бы его. Но, наверняка, у него времени будет только на то, чтобы ткнуть пальцем, задать пару никчёмных вопросов и пожелать выздоровления, потом посмотрит на часы и скажет:
- Ну, мне пора на операцию....
- Надо же, какой вы злой!?
- Нет, я не злой, я - справедливый, совершенно не умею льстить и говорить неправду.
После её ухода, в палате восстановилась тишина, нарушил которую Юра.
- Однако, господин профессор!.. Вы и с врачом так же будите разговаривать?
- А почему нет? Я их на своём веку знаете, сколько повидал?
- И что же?
- А то, что они обычные люди, склонны не только ошибаться, но и лениться, и проявлять безответственность. Вот ты заметил, Юра, что твой врач у тебя уже дважды побывал, а мой, после операции, ещё и не появлялся?
- Да, это, действительно, странно!
- Для меня это уже не странно, а привычно. Я уже длительное время изучаю людей и так
скажу, что человек, где бы и кем бы он ни был, нуждается в контроле. Просто требовать с человека не достаточно - его ещё нужно и контролировать. Об этом даже в Библии записано, что за человеком глаз да глаз нужен.
- Интересно, в каком месте Библии? - спросил неожиданно Геннадий Александрович - больной с вырезанным желудком. Это тот, которому операция была уже сделана, когда все остальные поступили в эту палату.
- Да вот, где говорится о сотворении Мира и человека. Когда Бог поместил сотворённого им человека и его подругу в Рай, он им запретил трогать древо познания и вкушать его плоды. А человек ослушался. Вот Бог тогда и понял, что за ним глаз да глаз нужен. А Богу некогда этим заниматься, да и лень, видимо. Тогда Он и переселил человека на Землю, чтобы всё потомство его жило там и доглядывало друг за другом. Правда, Бог и тут просчитался. Этот догляд, на который он надеялся, обернулся тем, что одни люди стали править другими, хотя природе человеческой это и противопоказано.
- А это-то где записано?
- Это было записано на одиннадцатом заповедном камне, что стояли на Святой горе возле Иерусалима. На нём было написано: "Всякая власть противна Богу".
- Почему же церковники нигде не упоминают об этой записи? - спросил Геннадий Александрович. Он был пчеловодом, всегда жил на пасеке и Библию, которая осталась там ещё от деда его, он почитывал. Сейчас ему хотелось разоблачить этого, показавшегося ему слишком заносчивым, господина.
- О! Уважаемый, это целая история. Вот будет мне немного полегче, я вам обязательно о ней расскажу - только напомните, пожалуйста, если вам это действительно интересно.
- Обязательно напомним, - заявил Геннадий Александрович.
В понедельник, наконец-то, Иван Сергеевич сподобился ещё раз узреть своего врача, красавца-хирурга с седой, не по возрасту, головой. Тот радостно поздоровался и, присев на краешек кровати, сказал:
- Ну, как дела? Назначения все вы сами уже поотменили, так что мне остаётся только выслушать вас....
- Наконец-то! - обрадовано произнёс Иван Сергеевич. - Помните наш разговор при моём поступлении сюда? Я тогда сказал, что будем все трудности решать по мере их возникновения. Вот это первая трудность. Если вы будите настаивать на уколах и глюкозе, у меня полностью остановится пищеварительная система и тогда, уже вам ничем меня спасти не удастся. Есть только один путь, хотя и рискованный, это дать моему организму справиться самому.
- А если он не справится? - спросил Доктор.
- Буквально полгода тому назад я оказался в похожей ситуации и тоже настоял на отмене всех лекарств. Так что, дорожка эта мне уже знакома. Конечно, поручиться не могу, но я рискую только своей жизнью и ничьей больше. Не беспокойтесь, Олег Александрович, я постараюсь справиться.
- Но совсем всё я отменить просто не могу.
- А что такое?
- Антибиотики через капельницу просто необходимо вводить.
- И сколько их?
- Две в день.
- Хорошо, договорились. Но у меня ещё одна просьба - нельзя ли перевести меня на щадящую диету. А то я на общей, как и мой сосед Юра, но у него желудок здоровый, а я уже не могу начинать восстанавливаться с такой пищи.
- Это я сделаю.
- Всё. Спасибо!
После ухода врача, снова воцарилась тишина в палате, и снова её нарушил первым Юра. Похоже было, что вопросы у него просто вертятся на языке.
- Ну, Иван Сергеевич, я бы так не смог разговаривать со своим врачом. Откуда у вас такая уверенность в своей правоте, не пойму?
- Юра, я же вам говорил уже, что я - учёный.
- Ну и что?
- А то, что все мои наблюдения за собственным здоровьем велись по всем правилам науки. Это значит, что все выводы основывались на конкретном материале строгих и точных наблюдений, опыта и тщательного анализа данных. Я настолько уверен в своих утверждениях, что готов спорить с академиком.
- Да-а, - протянул Юра, - мне это трудно понять.
- Охотно верю. Между профессиями шофёра и ученого определённая разница есть и весьма существенная. Прежде всего, в способе мышления. Не даром же считается, что для учёного важнейшим качеством является философский склад ума. А ещё в древней Греции вообще всех учёных называли "господин философ", хотя он мог быть и математиком, и риториком, и астрономом, и кем угодно.
- А вот в чём это отличие - можно это как-то пояснить? - Спросил Геннадий Александрович из своего угла.
- Видите ли, философский склад ума предполагает, что переход от частного к общему и, наоборот - от общего к частному, должен быть обоснован только законами природы, раскрытиями которых и занимаются учёные умы. И раз они этим занимаются, то отступить от строго соблюдения этого правила, просто не могут. Иначе отступивший кончится, как учёный.
- Неужели всё это так уж строго, и так важно? - усомнился другой сосед Ивана Сергеевича, который был совсем молодым в этой компании. Как потом выяснится, он служит в дорожной полиции.
- Только так. Если учёный что-либо утверждает, он убеждён в этом и готов это доказать, ссылаясь на определённые законы природы. Делая предположение или выдвигая всего лишь гипотезу, он обязательно об этом предупреждает слушателей: я думаю, что..., я предполагаю, что..., мне кажется, что..., и так далее.
Какое-то время все лежали молча, пока лёгочник, лежавший в другом углу палаты, не произнёс:
- Ерунда всё это. Учёные выдумывают все эти "штучки", чтобы пускать пыль в глаза и подчёркивать свою значимость, свою осведомлённость.
- Вот, совершенно типичное мнение обывателя, - констатировал Иван Сергеевич, - с ним спорить - времени просто жалко.
- Скорее всего, вам просто нечего сказать, - вызывающе произнёс лёгочник.
- Ну, почему же. Вот со мной недавно был случай. Снимал деньги в банкомате и тот мне выдал вместо трёх пятитысячных купюр - четыре. Я сначала даже опешил немного, но потом подозвал дежурную девушку - она помогает всем у банкоматов - и всё ей объяснил. Меня пригласили в их комнату, всё проверили, составили протокол и поблагодарили. Конечно, я потерял с полчаса времени, но всё-таки было приятно, когда сам управляющий банком благодарил меня.
- И вы вернули эти пять тысяч? - удивлённо воскликнул Юра.
- Ну, конечно.
- Но почему? Ведь они там ворочают такими суммами, что для них эта купюра - просто тьфу...!
- Нет, Юрочка, это чужие деньги и я не был бы учёным, если бы поступил иначе. Наукой можно заниматься только честным людям, иначе обкрадёшь и себя и других. Себя, конечно, больше всего.
- Да, пожалуй это убедительно, - произнёс Геннадий Александрович.
- Ничего не убедительно. И вообще это ничего не доказывает. - Продолжал возражать лёгочник.
- А для меня убедительно, - подтвердил Геннадий Александрович.
- И для меня, - добавил Юра.
Проходили дни. Тянулись они медленно, но неумолимо. К Ивану Сергеевичу стал возвращаться аппетит. Раздатчица - Наташа, которая слегка картавила, и вообще было видно, что она направлена сюда работать из общества инвалидов, выбирала Ивану Сергеевичу то, что он хотел в данный момент. И, если он съедал, что она приносила, то радовалась самым искренним образом.
Такое внимание к себе Иван Сергеевич ценил и обращался к ней не иначе, как только - Наташенька. Над этим явно подсмеивался лёгочник, но Иван Сергеевич не обращал внимание на его саркастические высказывания и улыбочки. Так однажды лёгочник заявил, обращаясь к Наташе:
- А если я вас буду называть Наташенькой, вы мне тоже будите пищу приносить по желанию?
На что она ответила:
- Как вам не стыдно! Я же хочу просто помочь человеку. Вот он сегодня съел всего три ложки каши, а я уже рада - ведь совсем ничего не ел. Вы-то хорошо едите и так - и на здоровье.... А тут такой случай....
- Наташенька! - вступился уже Геннадий Александрович. - Не обращайте вы на этого ворчуна внимание. Он цепляется ко всем от скуки....
- А может быть ещё из-за чего, - добавил Юра.
Сначала Геннадий Александрович, а на следующий день и Иван Сергеевич стали подниматься с постели. Осторожно, оба ещё сидели, пока не проходило головокружение. Потом первые робкие шаги и привычный мир для них стал постепенно возвращаться. Даже очень постепенно.
Юру пришлось поуговаривать. Но у него были свои трудности. Он был слишком толстым, грузным, да и животик его представлял для свежего шва достаточную угрозу. Пришлось вспомнить, что медсёстры предупреждали о необходимости приобретения эластичного пояса всех, кому предстояла полостная операция. После долгих переговоров с родственниками по телефону, Юре, наконец, принесли пояс, и он тоже стал понемногу подниматься. Когда он, пробуя пояс, решился даже выйти из палаты, его дочь Надя облегчённо вздохнула. Иван Сергеевич, заметив это, разговорился с ней. Выяснилось, что столь прелестная девушка учится на пятом курсе геологического факультета местного университета.
- Так вот вы на какую практику едите. Это просто удивительно!
- Почему?
- Да как-то ваш образ совсем не вяжется с рюкзаком, ледорубом и грубыми ботинками.
- Спасибо! Но я привыкла уже. Пятое лето мы в поле - даже интересно.
- Ну желаем вам удачи и успехов в вашей трудной, не совсем женской, профессии.
Когда Надя ушла, на Юру посыпались вопросы. Первым начал капитан полиции. Он, как выяснилось, был ужасный повеса. Естественно его заинтересовала такая девушка. После его обычных вопросов: замужем или нет, чем увлекается, какая по характеру (не ангел ли случайно?), и прочих, капитан отстал от Юры. Тогда спросил и Иван Сергеевич.
- Скажи, Юра, она каким образом выбрала такую специальность, не совсем подходящую к её имиджу, как теперь говорят?
- Да, почти случайно. Училась она в школе нормально, но не отличница. А когда пришла пора выбирать куда пытаться, у жены сестра работает преподавателем на этом факультете. Она и посоветовала, так как туда нет большого конкурса, а диплом даёт возможность
работать где угодно.
- Дочка сразу согласилась?
- Нет, конечно. Она мечтала уже о педагогике, но там конкурс был сумасшедшим. И мы убедили её пойти сюда - специальность-то, в общем-то, нам всем была не знакомая.
- А теперь?
- Да вроде бы, привыкла. Даже стало нравиться.
Палата оживала. В один из вечеров Геннадий Александрович неожиданно напомнил Ивану Сергеевичу о его обещании - рассказать историю о заповедных камнях.
Иван Сергеевич уже мог стоя вести свой рассказ, чем и не преминул воспользоваться.
- История эта весьма любопытная и поучительная, - начал он.- На, так называемой, "Святой Горе" в Палестине с древнейших времён находится небольшое плато, на котором расположены камни с, высеченными на них, христовыми заповедями. Эти заповеди и фигурируют во всех современных церковных книгах, и они общеизвестны: чти отца и мать, не убий, не прелюбодействуй, не укради, не послушествуй свидетельства ложного, не пожелай жены ближнего твоего и т.д. Я не перечислил только тех, что касаются непосредственно Бога. Их известно 10 заповедей..., но..., на самом деле, когда-то было двенадцать. Только два последних камня, в том полукруге, где они стоят, оказались разбитыми и с незапамятных времён.
- Почему? - удивился капитан.
- Над этим вопросом учёные умы бились ни одно столетие. Нигде не было упоминания о них и вообще никаких источников, кроме самих камней, которые явно присутствовали в общей композиции. И я не буду вам рассказывать о всех деталей этого исследования - мучительно скучная история, огромный кропотливый труд многих людей лежит в её основе.
- А почему? - не выдержал Юра. - Что за важность такая в этой истории?
- Что за важность, говоришь? Вот и мы тоже так считали долгое время, пока наша группа не стала заниматься ноосферными процессами и взаимодействием человека с Ноосферой. Тут-то и выяснилось одно очень интересное обстоятельство. Оказывается, в ноосфере находятся волновые корни каждого человека, через которые он и получает энергию, необходимую для питания клеток организма. Но..., это самое взаимодействие может протекать по-разному. И так и происходит у разных людей. У одних это взаимодействие положительное и тогда все системы организма человека работают нормально. У других в это взаимодействие вторгается вирус (это такие отрицательные волновые импульсы), который вносит искажения или дисбаланс в питание отдельных групп клеток, что приводит к отклонениям в здоровье.
- А от чего это зависит? - не удержался уже Геннадий Александрович.
- Я хочу вас всех предупредить, что всё, о чём мы начали говорить, имеет наиважнейшее значение для каждого. Кроме этого, все эти сведения ещё не привычны, да и не всем ещё понятны. По этой причине, пожалуйста, отнеситесь ко всему с полным вниманием. В конечном счёте, знания всегда приносили только пользу человеку, даже если они были и не привычные, и странные и не совсем понятные в начале.
- Принято! - отозвался Юра.
- Прекрасно! Едем дальше....
В палате установилось полное внимание, что и любил в аудитории слушателей Иван Сергеевич. Он стол возле своей кровати, опираясь спиной на свою тумбочку. Руки его, как живые щупальца осьминога, плавно перемещались в воздухе, словно помогая истечению мысли.
- Качество связи с собственной Ноосферой зависит от одного, очень важного обстоятельства: выполняет данный человек или не выполняет природные правила. Он может их частично выполнять: одни выполнять, другие нет или иногда выполнять, а иногда и нет, - всё это не имеет значения, так как природа не прощает ничего. Каждое невыполнение природного правила порождает отрицательный импульс. Сразу оговорюсь, что "отрицательный" не в смысле заряда, а в смысле того, что он несёт в себе какое-то искажение формы энергетической кривой. В нём появляется искажённая информация, которая, попадая в клетку, вызывает ту или иную патологию.
- И что же это за правила такие? - не выдержал уже лёгочник.
- И вот, о правилах.... Когда мы в лаборатории стали исследовать сигналы нашего мозга, их поведение в той или иной житейской ситуации, эти правила складывались сами собой по результатам опытов. Прежде всего, искажения появляются в сигнале тогда, когда человек кривит душой, т.е. думает одно, а делает или говорит - совсем другое; когда он обманывает или берёт чужую вещь и т.д. То есть, получается, когда он совершает все те поступки, которые перечислены в "Христовых заповедях".
- Выходит, что Бог, всё-таки, есть?! - Почти воскликнул Геннадий Александрович.
- Из чего такой вывод? - уставился на него Иван Сергеевич.
- Раз ваши правила повторяют Христовы заповеди, значит, Бог был прав - он же первый их написал?
- А почему вы решили, что это он их написал?
- Ну а кто же тогда?
- Знаете, Геннадий Александрович, у нас никому и в голову не пришла такая мысль, когда мы над этим работали. И было это по той причине, что уже тогда науке было известно, что эти надписи на камнях были выполнены людьми из других цивилизаций, которые знали уже о существовании законов природы и тех требованиях, которые природа предъявляет к человеку.... А что касается Бога, то науке известно сейчас не меньше тысячи доказательств, что Бога нет, и ни одного доказательства, что он есть. Так что..., какой смысл о нём говорить?
- А если я в него верю?
- Это ваше право, но вы меня спросили о научной проблеме, а наука и Бог - суть вещи несовместимые. Первая опирается на знания, а Бог требует неукоснительной веры. Сами понимаете, что такие субстанции несовместимы.... Так, говорить дальше?
- Конечно-конечно! - воскликнул Юра.
- И так, я уже сказал, что надписи на камнях были сделаны представителями других цивилизаций, посетивших тогда нашу планету. Они, естественно, и записали всё это в той форме, на какой было мышление тогдашних землян. И камней, действительно, было 12. Но два последних камня разбитые на мелкие кусочки, так, что сложить не представляется возможным. И что было на этих камнях, долгое время не удавалось узнать. Церковники же, вместе со светскою властью, сговорились считать, что на 11-м камне было написано, что "всякая власть от Бога"; а на 12-м - "Разделяй и властвуй".
- Так, если бы на этих камнях было именно так написано, - спросил Юра, - зачем было б их разбивать?
- Совершенно верно! - подтвердил Иван Сергеевич и добавил, - хотя, и тут были разные мнения, что, мол, камни могли и рядовые люди разбить, не обязательно, чтобы какой-то властелин местный. Но, во-первых, рядовые граждане тогда были такими верующими, что и не посмели бы уничтожить надписи, предписываемые самому Богу. А во-вторых, только властитель мог решиться на такое. Тем более что наверняка он не сам эти камни разбивал, а его рабы или слуги.
- А как вы считаете, что там было написано? - уточнил Геннадий Александрович.
- Сейчас я об этом скажу. Дело в том, что, как только наша группа стала последовательно сверять все заповеди с теми правилами, которые диктует "Ноосферная теория", тут-то и стало выясняться научная основа этих заповедей, кроме предполагаемых 11-й и 12-й заповедей. Во всяком случае, так уж получается, что любая власть над человеком отрицательно действует на его природу, на его развитие и совершенствование. При этом, конечно, необходимо вести речь об угнетающей власти, которая из-за своих корыстных целей искусственно сдерживает развитие человека, как вида. И тогда получается, что смысл записи-то должен быть обратным - что-нибудь вроде "всякая власть противна Богу". Такая
запись больше соответствовала бы духу всех остальных заповедей.
- Так уж вы уверены? - съязвил лёгочник.
- Так уж получается по всей логической раскладке "Ноосферной теории".
- А что это за теория? - продолжал уточнять лёгочник.
- О ней мы поговорим, но отдельно - в двух словах я же не могу раскрыть вам смысл целой научной теории. А теперь о надписи на двенадцатом камне. Если вопрос о власти решается не в пользу её, то естественно, что запись: "Разделяй и властвуй", - тоже не годится. Гораздо больше подходит другая, говорящая о коллективности в вопросах совершенствования человека. Ну, скажем, "Только все вместе к Богу". Ведь вся библия просто всё развитие и совершенствование человека связывает с его духовным развитием, в результате которого человек и будет возвышаться к Богу. В этом же направлении видит развитие человека и "Ноосферная теория". А французский учёный Тейяр де-Шарден так прямо и написал, что "дальнейшее совершенствование человека, как вида, возможно только на коллективной основе".... И "Ноосферная теория" подтверждает эти выводы, раскрыв тайну процессов, происходящих в Ноосфере на уровне элементарных частиц.
Установилась молчаливая пауза. Видимо каждый переваривал информацию в себе.
- Я многое в науке допускаю, - прервал паузу лёгочник, - но, что касается элементарных частиц, у меня просто недоверие к научным работникам. Ну, скажите, что можно судить о каких-то там частицах, если их ни в один микроскоп нельзя увидеть и, как написано в энциклопедии, продолжительность существования таких частиц составляет миллионные доли секунды и меньше?
- Да, без специальных знаний в них и поверить трудно. Однако, вы же пользуетесь электрическим током, а это направленный поток электронов, т.е. всё тех же элементарных частиц; слушаете музыку и смотрите фильмы с компакт дисков, а ведь записи на них сделаны с помощью потока всё тех же элементарных частиц. Вот и получается, что представить их трудно, а пользоваться ими уже можно.
Последние слова вызвали улыбку всех, кто принимал участие в беседе. Я всё время пишу о четырёх участниках, так как один больной был совсем глухим, а другой уходил всегда куда-то (скорее всего, домой, так как жил совсем недалеко) и появлялся только тогда, когда считал нужным.
Иван Сергеевич был щуплого телосложения и по этой причине, очевидно, он легче переносил трудности восстановления. Вскоре он стал выходить на прогулки в коридор, где уже бывал и господин капитан - полицейский из ГИБДД. Операция у капитана была сравнительно лёгкая, и он уже давно разгуливал по отделению. И тут Иван Сергеевич заметил, что Игорь, так звали капитана, большую часть времени проводит возле стола медицинских сестёр. Конкретно, он сидел возле Аллочки - так все звали медсестру-красавицу. Он что-то увлечённо рассказывал, а та слушала его и, при этом, вид её был слегка смущённый.
По возрасту Аллочке было чуть больше двадцати, и она наверняка была замужем, а то и детей уже имела. По этой причине на Ивана Сергеевича всё это произвело неприятное впечатление. Получалось, что Игорь, который, кстати, тоже был наверняка женат, вторгался в чужую жизнь, что выглядело вполне непорядочно.
Конечно, Аллочка была женщиной редкой русской красоты. Пока в ней все прелести юности цвели ярким цветом. Простое, удивительно открытое и удивительно красивое лицо. Фигура её, конечно, по всей вероятности не знала регулярных физических упражнений. И ножки не бегали стометровки, или даже в пятнашки не играли. И это было печально, так как, по опыту наблюдений Иван Сергеевича, он знал, что скоро эта фигурка будет терять свои прелести и превращаться в нечто округлое и бесформенное. И останется только симпатичное личико.
Но пока в ней от природы всё было удивительно хорошо и привлекательно. Только её юная женская незащищённость ещё осталась, что делало её саму и её семейное счастье весьма уязвимыми. Вот и сейчас она, не смотря на маску равнодушия на лице, слушала капитана, и её глаза уже не могли скрыть интереса к его речам. Его льстивое извержение нашло-таки где-то в душе Аллочки ту трещину, в которую беспрепятственно вливало свой льстивый яд. А он старался, как и его предшественники, "тысячею врак украсить одну сомнительную правду". Всё в его речах годилось - лишь бы цели своей достичь.
А Аллочка слушала, может быть ещё и потому, что было у неё и ещё одно удивительное качество, весьма редкое в современных женщинах, её умение держать себя и слушать других. Владение собой у этой молодой женщины было выше всяческих похвал. Иван Сергеевич только однажды встречал такую женщину, и было это в отделе соцзащиты их районного центра. Татьяна Николаевна, так звали ту обладательницу духовной внутренней красоты, принимала льготников - всё пенсионеры, народ весьма нервный и частенько возбуждённый чрезмерно. Но как она спокойно могла погасить любое возбуждение и подвести человека к стадии понимания его юридической ситуации, его правовых возможностей. Далее уже шёл обычный деловой разговор, полный любезностей и взаимного уважения.
Аллочка обладала таким же женским обаянием и неисчерпаемым терпением. Казалось, что вывести её из себя просто нет никакой возможности, как бы мужчины и женщины не старались.
Тем более Ивану Сергеевичу было очень неприятно наблюдать лавеласовские старания капитана. Что ж, - подумал он, - нужно будет осторожно помешать. При этой мысли он улыбнулся. В его понимании это действие уже носило совсем иной характер, чем у большинства обывателей. В отношениях с людьми ему стала помогать "Ноосферная теория", которая всё расставляла на свои места, и правильное решение приходило само собой. Значит, нужно будет положения этой теории разъяснить, при случае, и капитану. Тогда он сам оставит свои тщетные потуги, которые кроме неприятностей, в конечном итоге, ничего не могут принести обоим.
В возрасте Ивана Сергеевича мужчина не менее остро чувствует женскую красоту, привлекательность, но уже отношение к этому природному дарованию несколько иное. Жизненный опыт дал горькие сведения о том, как печально чаще всего складывается жизнь подобных красавиц. Всё очень просто - красота это такой дар, обращаться с которым нужно бережно и очень осторожно. И, прежде всего, это касается самих обладательниц этого дара. Преждевременное спекуляция на нём оборачивается, в итоге, не полноценным образованием, отсюда весьма скромные профессии и должности, ранние браки, раннее рождение детей и, как следствие, преждевременное превращение в пожилую женщину, если не сказать большего. Она ещё и человеком-то не успела стать, сформироваться, как личность, а совершает прыжок замуж. При этом, как жена, она вообще никуда не годится, так как в ней преобладает эгоизм, свойственный почти всем красавицам, а в семье эгоизм чреват адекватной реакцией остальных членов семьи. Отсюда отчаянные попытки найти что-то, чего и в природе-то не бывает, и быть не может, которые кончаются ужасным цинизмом и полным разочарованием в жизни.
Получается, что все подобные красавицы меняют всю прелесть жизни, как многообразного и интереснейшего процесса, на разочарование в ней, даже не поняв, для чего ей была жизнь дана природой?
А продолжение философского разговора в палате состоялось вскоре. По всей вероятности, что-то задело слушателей и однопалаточников Ивана Сергеевича. Ведь по всему чувствовалось, что к нему установилось какое-то настороженное отношение. И случилось это после того, как Юра объявил всем, что эту соседнюю кровать он никому не отдаст, так как познакомился с настоящим профессором и хочет, чтобы он лежал тут, рядом с ним.
И надо ещё сказать, что в этой отдалённой области, отношение ко всяким светилам и высокопоставленным людям была вообще таким, предвзятым. К этому человеку долго присматривались, прислушивались и лишь, после того, как выяснялось, что ничем особенным он не отличался, за исключением некоторых деталей в поведении, тогда осторожно начинали с ним устанавливать контакт - знакомиться понемногу и так, вообще....
А вообще-то, местное население очень не любило тех, кто чем-то выделяется. И, видимо с давних времён, так уж повелось, что здесь старались жить скромно все, не выпячивать свои достоинства, если они есть, пока кто-то не заметит и не отметит это в разговоре с кем-то, тогда этот слух тут же разлетался по всей округе. После этого отношение к выделившемуся становилось ещё более настороженное.
Иван Сергеевич почувствовал всё это на себе, но не особенно от этого расстроился. За свою жизнь, он всякого повидал. И всегда выручали его спокойствие и терпение. А главное, он просто на всё это не обращал никакого внимания, словно его это и не касалось и не затрагивало. Но вернёмся к новой беседе.
Обычно все такие разговоры начинались продолжительными больничными вечерами, когда спать ещё было рано, а отвлечься или даже развлечься, было не чем. Вот и в этот раз, об обещании рассказать о какой-то теории, Ивану Сергеевичу напомнили почти все сразу, кто участвовал во всех их разговорах.
Каждый произносил свои фразы обращения к нему, и в каждой фразе звучали свои мотивы: скрытая ирония, подлинный интерес или даже просто скука. И на всё это нужно было дать один ответ, что было не так-то просто. Но снова Ивана Сергеевича выручил его профессиональный опыт преподавателя, когда перед ним аудитория совсем разных людей, а заинтересовать нужно было всех. И он спокойно начал.
- Теория эта называется "Ноосферной", от слова "ноосфера", что в переводе означает сферу, созданную разумом. Так её представляли ещё в середине прошлого века. Сейчас же наука уточнила это представление и это понятие. И всё это, благодаря тому, что учёные стали больше знать об элементарных частицах.
- А покороче можно? - нетерпеливо спросил Юра. Его явно беспокоил шов, и он чувствовал себя несколько нервозно.
- Тебе помочь? - спросил, в свою очередь, Иван Сергеевич.
- Да нет, не нужно. Сейчас повернусь только поудобнее. - Он всей тяжестью своего массивного тела переместился на другую сторону кровати и улёгся на подушке, опираясь на неё локтевым суставом. А Иван Сергеевич продолжал.
- Если совсем коротко говорить, то будет не совсем понятно, но я попробую. Только потом, вы всё равно, ведь, меня вопросами затерзаете. И так, "Ноосферная теория" изучает процесс создания её человеком и взаимодействие человека с ней.
- Человеком? - удивился Геннадий Сергеевич.
- Именно так. Деятельность всех клеток нашего организма регулируется биотоками, которые вырабатывают клетки нашего мозга. Он работает, как мощный многочастотный генератор. И всё это происходит по законам биосинтеза. В каждой клеточке происходит биохимическая реакция, в результате которой вырабатываются импульсы, управляющие теми или другими участками нашего организма. А поскольку импульсы носят переменный характер, то одновременно выделяются и электромагнитные волны очень высокой частоты. Вот они-то и устремляются в окружающее нас материальное пространство, где попадают на оболочки различных атомов и там сохраняются. Иными словами, наш мозг автоматически, независимо от нас самих, производит на атомах веществ запись всей информации о деятельности нашего организма. И эта-то электромагнитная запись и называется ноосферой. Её создаёт наш мозг.
- А зачем? - съёрничал Юра.
- Действительно, зачем бы? - продолжал Иван Сергеевич. - Над этим вопросом и ломали свои умные головы учёные и много-много десятилетий. Но время шло. Учёным удалось узнать, что собой представляют элементарные частицы, какие они бывают и как себя ведут. И тут выяснилось ещё одно обстоятельство, что человек не только записывает свою информацию в ноосферу, но и постоянно с ней взаимодействует. То есть, получается, что в Ноосфере и есть те самые духовные, волновые корни каждого человека, о которых столько
тысячелетий твердила нам религия, как о корнях божественных.
- А разве они не божественные? - переспросил Геннадий Александрович.
- С чего бы это? - Ответил Иван Сергеевич. - Весь этот процесс идёт по строгим законам волновой механики и математики в пространстве и времени, и ни для какого Бога тут и места нет.
- Тогда получается, что мы все этими корнями связаны? - спросил почти насмешливо лёгочник.
- Это не совсем так. Связь у нас, конечно, есть, самая прямая и непосредственная, но только с ближайшими родственниками: родителями и детьми, мужем и женой, если у них брак по любви.
- Так, все люди стараются жениться по любви, - констатировал Игорь.
- "Стараются" - это точно, но не все знают вообще, что такое любовь. В этом-то и заключается корень всех жизненных ошибок, начиная с заглядывания на других и кончая заведением любовницы или любовника.
- Неужели наука стала заниматься такими деликатными вопросами? - не удержался от вопроса Геннадий Александрович.
- Когда мы с вами разберёмся с этим вопросом тоже, если вы, конечно, позволите мне продолжать, тогда и вам станет ясно, почему этим стала заниматься современная наука.
- Ну, простите-простите.
- Долгое время человечество наживало свой практический опыт, опираясь лишь на то, что оно видело, осязало, могло пощупать, измерить и сосчитать. И наука развивалась, несомненно, но..., вопросов к ней оставалось очень много. И больше всего, их касалось самого человека, его собственной природы. Сам человек оставался для себя загадкой. При этом, слово "загадка" - общее слово и мало ли о чём говорит. А вопросы-то все конкретные и каждого касаются. Вот, например, живёт человек, женатый - семья, дети. И, вдруг, попадает он в больницу, а там красавица сестричка ходит и халатиком своим, повиливает. Что заставляет его сердечко ёкнуть, да ещё как?!.. И вот он начинает, сам не понимая зачем, морочить голову этой сестричке и вешать такую, простите "лапшу", какой и в природе-то нет. А он хвост павлином и понесло.... А дома любящая жена, дети ждут папу. И жена-то уже приросла, а он и не подозревает об этом, да и не знает частенько, что это такое. Думает, что с новой будет лучше, ан - не тут-то было....