С Генкой мы росли вместе, хотя он и был на два года моложе меня. Но так уж получилось, что жили рядом, играли вместе, потом стали рыбу вместе ловить и всегда, и всюду вместе. Они приехали с западной части Украины. В начале войны бежали от немцев и пробовали остановиться на житьё в разных местах, пока, наконец их не разыскала сестра, которая жила в Ленинграде. Она и пригласила их к себе, а потом, после определённых хлопот, им отдали домик, что был напротив нас и пустовал.
Пустовать он стал не сразу, а в начале войны в нём ещё жил один мужчина, одинокий, который почти ни с кем не общался. Но и его никто не трогал - у всех было полно своих забот. Но вот, в те три ночи перед штурмовым прорывом блокады, когда в темноте шли колонны ополченцев из Ленинграда, по всем домам прошли уполномоченные и предупредили, чтобы по ночам хозяйки и хозяева жарче топили свои печи, чтобы солдаты могли заходить к ним и обогреваться. Стоял январь месяц и морозы в тот год были самые, что ни на есть, северные от тридцати и ниже градусов.
В Лёнькин дом тоже заходил целый взвод. Рассаживались все на полу и. греясь, люди переобувались поудобнее, подвёртывали дополнительно портянки, кто-то перекусывал сухарём. И на весь их отдых отводилось всего тридцать минут. А дальше следовала команда: "подъём, выходи строиться". И они шли дальше.
Так вот, сосед тогда воспротивился и стал кричать, что никто не имеет права в его дом заходить, без его разрешения. Но у военных был свой кодекс и свои права. Спорить они долго не стали. А вывели его во двор и тут же расстреляли. И после этого домик это какое-то время пустовал. А родители Лёньки не без оснований стали подумывать, что именно их сосед и бросил тогда Лёнькиной сестре отравленный сухарик. Собственно, этого жильца стали подозревать и во многом другом. Но смерть, как говорится, прячет все концы в воду, и поди теперь дознайся.
А домик в последствии отдали Генкиным родителям. Вот так они у нас и поселились.
Отец у Генки был инвалидом с детства. Упал с лошади и сильно повредил ногу - она перестала у него сгибаться. Но мать Генки была здоровой и красивой женщиной. Особенно Лёньке нравились её фотографии, сделанные в молодые годы. Они везде были сфотографированы с подружкой, которая тоже не уступала красотой и статью. Одеты они были ещё по той, дореволюционной моде и обязательные бусы в два-три раза обвивавшие шею, они усиливали детские впечатления Лёньки. Все фотографии были в одной рамке и под стеклом. А висели в их маленькой гостиной над столом. Когда Лёнька заходил к ним, то всегда внимательно рассматривал эти фотографии, пока ждал Генку.
Время шло. Наступил момент, когда Лёню призвали в армию. Он благополучно отслужил положенные три года и вернулся, застав всех своих друзей и знакомых, которые были моложе его, уже вполне взрослыми, устроившимися в жизни людьми. Лёню демобилизовали чуть раньше других, так как он поступал в Ленинградский университет. И с первого по двадцатое августа, он был так занят, что почти ни с кем из друзей не виделся.
Но вот, состоялось заседание приёмной комиссии, и Лёня оказался в числе принятых в университет. Он на крыльях летел домой и впервые вечером вышел погулять.
На волейбольной площадке возле клуба было довольно людно. Это могло обозначать только одно, что идёт игра между традиционными соперниками: ребятами восьмого и десятого посёлков. Так оно и было, когда Лёня подошёл к площадке. Генка возглавлял команду восьмого посёлка, и Лёне пришлось тут же разминаться, чтобы вступить в игру, так как восьмой посёлок проигрывал, хоть и не много.
В армии волейбол стал большим увлечением Лёни. Во-первых, он любил эту игру, этот бесконтактный вид спорта. Ему не нравились: ни бокс, ни борьба, ни футбол, ни хоккей. Во всех этих видах присутствовало насилие над человеком - чего он не выносил совсем. А в волейболе была возможность раскрыться всем физическим возможностям человека, и при этом никого не поранить, не причинить вреда.
У них в подразделении был матрос, который находился на правах прикомандированного. А на самом деле, он был волейбольный игрок команды СКА ЛВО (Спортивный клуб армии Ленинградского военного округа). И Лёня частенько тренировался с ним на пирсе, а по вечерам и праздникам, обязательно собирались две команды любителей, которые всегда выясняли свои отношения на площадке. Так вот, Лёня всегда играл с ним в паре. Саша, так звали этого спортсмена, многому научил Лёню.
И всегда в жизни наступает такой момент, когда человек, если он умеет делать что-то хорошо, ему представляется, вдруг, случай показать своё умение перед другими. Этот момент всегда приятен. И Лёня, выйдя на первый же пас, так вложился в удар, что все присутствующие зрители просто ахнули. А среди зрительниц было много девушек, что, мягко говоря, просто подливало масло в огонь. И, надо сказать, что огонь разгорелся. Уже через минуту Лёня в падении взял такой "резак", который по местным понятиям уже был стопроцентно забитым мячом, а он его вытащил и сам же успел забить.
Таким образом, они выиграли две партии подряд и потом все дружно пошли купаться на большой пруд. Освежившись там, Лёня и Геннадий отделились от общей компании и направились к дому. Они уже успели договориться о том, что завтра поедут вместе на охоту на уток. Лёня никогда не охотился, и ему хотелось испытать это всё самому. Тем более, что Генка так всё великолепно расписывал, что невольно заинтересовал его.
Надо сказать, что Геннадий каким-то образом сумел отвертеться от службы в армии. Потом, гораздо позже, Лёня всё-таки узнал, что у него тётя работала в облздравотделе и она помогла ему в этом. После этого известия, отношения их несколько охладились. Лёня был на столько честным и прямолинейным молодым человеком, что для себя счёл бы позором отказ от выполнения священного долга перед Родиной. Но это произойдёт гораздо позднее, а пока, в три часа утра - а в ленинградской области, даже в конце августа, утро начинается так рано - Лёню, спавшего на своём любимом сеновале, поднял Геннадий, и они уселись на Генкин мотоцикл и помчались на дальние карьеры. Геннадий раздобыл второе ружьё, правда, одноствольное, но для начинающего охотника это значения не имело никакого.
Лёня повесил оба ружья себе за спину, а Генка правил мотоциклом. Когда ехали. То их мотоцикл как-то странно заносило на поворотах, о чём Лёня и поспешил спросить Геннадия. А тот ответил, что у его "тачки" на колёсах только одни покрышки, а камер нет - прохудились давно, а заклеить некогда.
- Так выходит, что мы едем на одних покрышках? - спросил Лёня.
- Ну почему? Я в покрышки тряпок набил.
- И мы обратно на них поедем? - неуверенно спросил Лёня.
- Да-а! - более чем твёрдо ответил Геннадий.
Они спрятали мотоцикл и пошли на карьеры. Между карьерами были аккуратные, ровные бровки, оставленные торфовыбирающим комбайном, когда здесь добывали торф. По одной пошёл Лёня, через два карьера - Геннадий. Утро было прекрасным. Птицы, просыпаясь, заводили свои утренние распевочные концерты. Лёгкий туман отдыхал на деревьях, но готовый, с восходом солнца, тут же подняться вверх. Ветра не было, и они шли спокойно переговариваясь. В основном говорил Лёня, так как ему всё нравилось, и он не мог не высказать свои восторги.
Совершенно неожиданно для Лёни, вдруг, прозвучал выстрел. В этой утренней тишине он был, словно залп орудия, тем более, что Геннадий шёл от него буквально в пятидесяти метрах. Затем последовали очень быстрые шаги Геннадия и мгновение спустя, он уже показывал Лёни подстреленную утку.
Лёня поздравил его с охотничьим почином, и они последовали дальше. Лёня снова что-то рассказывал, как снова раздался выстрел, и всё повторилось, как и несколько минут назад. Но тут Лёня понял, что он что-то делает не так, и спросил:
- Генка, как ты их видишь - я не вижу и не слышу их. Откуда они у тебя берутся?
- Так они из под твоих ног вылетают и летят через мой карьер. Я и стреляю....
- Но я-то их почему-то не вижу и не слышу?
- Так ты же болтаешь.
- Ах, вон оно что?!
Тут Лёня собрался, взял ружьё на изготовку и уже шёл тихо, осторожно ступая по мягкому мху. И уже через минуту или две из под его ног вылетела утка, так захлопав крыльями, что не услышать её было трудно. В одно мгновение Лёня вскинул ружьё и, прицелившись в лёт, выстрелил. Утка упала в камышины. Лёня, как заправский охотник, переломил ружьё и стал его перезаряжать. Тем временем Геннадий закричал ему:
- Ты чего там возишься?
- Ружьё перезаряжаю.
- Ты должен сперва утку подобрать - беги, а то не найдёшь....
Лёня побежал в камышины, но, утки и след простыл. Подошёл Геннадий, перебравшийся через перемычку на Лёнину бровку.
- Пойми ты, голова садовая, не всегда удаётся её насмерть сразу убить. Чаще всего мы её раним, а раненная она может так забиться в мох или под кочки, что без собаки не найдёшь. А у нас же нет собаки. Так что - не ищи. Пошли дальше.
Но Лёня не мог уйти с этого места. Ведь он попал в неё, значит, она была где-то тут. И он всё искал и не хотел уходить.
- Слушай, Лёха, бросай это бесполезное дело. Скоро солнце взойдёт, и все утки проснуться и тогда близко к ним не подойдёшь. Пошли.
И он направился к своей перемычке, которая соединяла бровки.
Не смотря на то, что в Лёне проснулся азарт, если и не охотника, то рыболова, и ему уже трудно было уйти с этого места, где по всему должна быть его первая охотничья добыча, но в словах Геннадия тоже было много убедительного. И он сдался. Он умел заставить себя. Армейское воспитание сказалось, и он уже снова двигался в полной изготовке, но на этот раз был готов не только подстрелить, но и успеть поймать её во время падения.
Чем дальше они шли, тем сильнее менялись карьеры. Здесь всё чаще попадались большие островки, заросшие мохом, через которые можно было вполне перебраться на соседнюю бровку. Оба приятеля уже хотели повернуть назад, перейдя на другие бровки, но тут из под ног Лёни снова вылетела утка.
Дальше всё было, как в кинематографическом эпизоде. Снова выстрел. Утка упала. Лёня отбрасывает ружьё и перепрыгивает на островок а потом пытается перепрыгнуть на другую бровку, но цепляется ногой за какой-то сучок или пенёк и с размаху влетает в ту лужу, что отделяла островок от бровки. При этом, голова, плечи и руки его оказываются уже на бровке, а ноги ещё на островке. В полутораметрах от него во мху сидит раненая утка и вертит своей головкой в разные стороны. Лёня делает отчаянные рывки, как при плавании баттерфляем и таким образом приближается к утке, хватает её и, перевалившись всем телом на бровку, поднимается, держа бедную утку в обеих руках.
Геннадий, наблюдавший всю эту картину, присел и хохотал изо всех сил. Действительно со стороны всё это выглядело очень смешно и странно. Потом, вспоминая этот момент в своей жизни, Лёня, бесстрастно анализируя всё происшедшее с ним, понимал, что может сделать с человеком азарт, охотничий или ещё какой - не важно.
Потом они уже пошли назад и Геннадий подстрелил ещё одну утку, но Лёне больше не повезло. Солнце взошло, и утки стали разлетаться задолго до появления охотников. Они уже проснулись и были осторожнее. Малейший шорох и хруст сломанной ветки понимали их на крыло и с шумом они взвивались вверх, потом резко делали нырок вниз и - никаких следов - исчезали, словно таяли в утреннем тумане.
888888888888888888
На следующий день Лёня съездил в университет и решил вопрос с общежитием. После армейской службы ему следовало серьёзно позаниматься, и тратить три часа времени на дорогу каждый день было весьма расточительно. Они-то и нужны будут ему, чтобы кое в чём догнать своих однокурсников. А вечером его снова ждал Генка, который предложил ещё поездку на охоту, но на этот раз на озеро.
У Лёни ещё не улеглись впечатления от его первой охоты. Они были довольно сильными и запоминающимися. Но, как будущий геофизик, которому предстояло немало походить с геологами, он решил ещё раз попробовать себя в необычных для него условиях.
И утром, едва обозначился рассвет, они уже ехали на Генкином мотоцикле на Ладожский лесничий кордон. До него им удалось добраться ещё до восхода солнца. Спрятав мотоцикл в укромном месте, в обвалившемся блиндаже, оставшемся ещё от финской войны, они завалили его валежником и отправились к озеру. Особенность здешней охоты Лёне объяснил Геннадий ещё накануне. Здесь была закрытая зона, так как совсем недалеко был танковый полигон, и по этой причине людей здесь не было. А лес тут почти вплотную подступал к берегу и давал возможность близко подойти к спящим на камнях уткам. Видимо за день камни нагревались и утки вполне комфортно себя чувствовали на этих камнях.
Выслушав Геннадия, Леня почувствовал нечто вроде стыда за то, что человек может так вести себя по отношению к незащищённым обитателям биосферы. Он вспомнил, вдруг, свою подстреленную утку, как она беспомощно вертела своей головкой, и ему совсем стало не по себе. Но охотничий азарт, вдруг, проснувшийся в нём, приглушил подобные мысли и он твёрдо решил поехать на эту охоту. Может быть, в тайге с геологами, ему тоже придётся этим заниматься - всякое может случиться.
Они прошли лесом вдоль берега примерно с полкилометра, когда сквозь деревья стали видны большие камни, а на них, даже без бинокля, не смотря на утренний туман, виднелись комочки спящих ещё уток. Они с Геннадием отошли чуть дальше от берега и решили приблизиться в том месте, где были расположены эти камни. Стрелять было решено вместе и одновременно. Всё так и сделали.
У самого берега они передвигались уже ползком. Потом залегли у корней самого большого дерева, и Генка прошептал:
- Видишь на самом большом камне трёх уток?
Лёня кивнул.
- Целимся в них и стреляем по моей команде.
Всё произошло внезапно в этой утренней тишине и, главное, очень быстро. Генка, выстрелил сразу дуплетом. Поднялась довольно большая стая уток, но те, в которых они целились, встрепенулись, но тут же попадали в воду.
У Геннадия были большие болотные сапоги и он, отвернув их, пошёл за добычей. Принёс трёх уток и сказал:
Удачно мы выбрали место. Тут всего метров двадцать до большого камня, поэтому и попадание почти стопроцентное - все три наповал, а то бы....
Он не договорил, но Лёня переспросил:
- А что - "А то бы?".
- Хрен нашли бы.
- Почему?
- А вот у них такой срабатывает инстинкт: они ныряют и цепляются клювом за камышину или корешок и так там и остаются. А под водой - попробуй, найди.
- И у тебя такое было? И не раз.
Потом, по настоянию Лёни они поделили уток пропорционально стволам в их ружьях. У Геннадия был настоящий охотничий ягдташ, а у Лёни обычный солдатский вещмешок. Уложив своих уток, они пошли дальше. Время близилось к восходу и они стали поторапливаться.
Сначала шли по берегу, так как в ближайшем обозримом пространстве озера камней не наблюдалось. Только через километр пути, за поворотом стали видны камни, и они свернули в лес. Но на этот раз камни были далеко от берега, и выстрелом из леса до них было не достать. А на камнях сидела стая уток и так манила к себе своим сонным видом.
Тогда Геннадий предложил с того места, которое было ближе к уткам, выбежать из леса, поднять всю стаю и бить дуплетом влёт. Они подобрались к такому месту, откуда до воды было метров пятнадцать, а оттуда до камней оставалось столько же. Командовал, так же шёпотом, Геннадий.
- Приготовились..., вперёд....
Они выбежали из-за деревьев и помчались по песку к воде.. Утки с шумом стали подниматься, оставалось всего метров пять, когда Геннадий зацепился за какой-то камень, торчащий из песка и, падая, выстрелил дуплетом, но в воду. Лёня, чтобы не попасть в падающего Геннадия, тоже дёрнул своё ружьё вверх и тоже пальнул, но вверх.
Стая уток дружно помахала им крыльями и нырнула в туманное облако над водой. Они оба сидели на песке и смеялись над всем, что произошло.
Тем временем солнце показалось над водой, и охота на спящих уток закончилась. Они зашли в лес и присели отдохнуть и перекусить. Птицы ошалело щебетали кругом. Лес просыпался и начиналась обычная жизненная работа для его обитателей.
Возвращаться Геннадий предложил лесом, так как можно там подстрелить рябчика или другую боровую дичь. Ветерок подул с озера и в этом же направлении летели облака, так что заблудиться было трудно. Они смело углубились в лес и пошли метрах в двадцати друг от друга. Какое-то время ничего не попадалось, но вот, только они вошли в ельник, как из под ног Лёни вылетела какая-то птица и забилась в густых сухих ветвях огромной ели. Секунды замешательства этой пернатой было достаточно, чтобы ружьё лёни взлетело вверх, и он выстрелил в бьющийся комочек. Птичка рухнула вниз. Это оказался рябчик.
Около часа они шли по лесному массиву, но больше никого не удалось спугнуть. Вышли к заливу и решили его обойти по берегу. Геннадий уже повесил ружьё на плечо, а Лёня всё нёс его наперевес, как, вдруг, оба увидели стройного кулика, вышагивающего по воде вблизи берега. Он, очевидно, собирал ракушек. Лёня, уже как заправский охотник, вскинул ружьё, и кулик тоже стал его добычей.
Возвращались они домой довольные охотой. Мотоцикл, не смотря на отсутствие камер в шинах, добросовестно доставил их обоих к дому. На следующий день Лёня снова поехал в университет. Оставалось меньше недели до начала занятий, и нужно было устраиваться в общежитии, записаться в библиотеку, да на послезавтра было намечено собрание тех студентов, которые поступали в группу геофизиков.
Уже вечером, гуляя по набережной Невы, Лёня невольно снова подумал о Геннадии. Он был, хоть на пару лет, но моложе Лёни, а уже вёл себя, как заправский охотник. И охотничье снаряжение, и мотоцикл, и магнитофон (роскошь по тем временам неслыханная), у него были - не заработал же он их сам? Конечно же, ему всё это приобрели его родители. Ну, что ж, Лёне об этом и мечтать не приходится пока. Но вот, почему он в армии не служил? - этот вопрос не давал ему покоя. Служба в армии в их семье была священной обязанностью перед Родиной и отлынивать от неё было,по их понятиям всё равно, что изменять Родине.
Позднее он узнал, что Генкина Тётя, по материнской линии, была какой-то шишкой в облздраве. И тогда стало понятно, кто ему сделал белый билет. Такие фортеля были Лёне не по душе, и это легло между ними неодолимой преградой. Ведь Лёне перед призывом в армию представлялась возможность не служить и вполне законным образом. Во время призывной комиссии Военком объявил ему, что он имеет право на отсрочку, так как его отец был инвалидом, а он был тогда единственным работающим членом семьи. И если учесть, что Лёня учился на подготовительных курсах и мог вполне поступить в институт, то ему вообще не пришлось бы служить в армии. Но, с другой стороны, к тому времени его мать уже умерла и отец, видимо, не желая обременять детей заботой о себе, привёл другую женщину. И об этом тогда Лёня честно и заявил военкому и отказался от отсрочки. И вообще, он даже не представлял, как бы смотрел в глаза своим старшим братьям, которые честно служили. Да ещё какие сроки: старший отдал пять лет службе во флоте, второй - четыре в авиации, будучи стрелком радистом на штурмовике ИЛ-10. Нет, нет и нет, - решил для себя Леня и в последствии нисколько об этом не пожалел. Армия многому его научила, а главное: понимать, уважать и ценить людей; по-настоящему, а не на словах, любить Родину; жить жизнью коллектива, а не только своей собственной. Всё это вместе, как показала жизнь, ценнейшие качества. Именно этих качеств и не хватало Геннадию, который, не смотря на всю свою внешнюю коммуникабельность, всегда во всех ситуациях оставался эгоистом.
И хотя потом, в жизни у Лёни было ещё немало трудностей, он их успешно преодолевал. А вот у Геннадия всё стало складываться неладно. Он не умел преодолевать в себе порывы обойти трудности, всегда отдавая предпочтение более лёгкому пути, более лёгким средствам. В итоге, он заработал срок, но родственники выхлопотали ему поблажку. Ему присудили отработку, на, так называемой, "Химии". Но и там он попал в зависимость от настоящих Зеков, которые довели его до того, что ему пришлось сбежать с "Химии". Когда же за ним пришла милиция, он предпочёл выброситься с балкона 11-го этажа.
Узнав об этом, Лёня очень переживал. Ведь Геннадий был, в сущности, очень неплохим парнем. Очень добрый, компанейский и, скажем, в армии он вполне был бы любимцем всех. Такой он совершенно беззлобный и открытый человек. А жизнь уступок себе и увиливаний от трудностей, которую уготовили ему родители, по доброте своей душевной, в конце концов, привела его к печальному итогу..
Лёня столько передумал об этом и пришёл к выводу, что уступать своим слабостям нельзя. И это нельзя ни кому: будь то мужчина или женщина.