Ценя очень высоко время наших читателей, хочу просто перечислить те вопросы,
честные и прямые ответы на которые они получат, если прочтут эту книгу:
- Какую роль Природа отвела Богу, и почему не наоборот?
- Нуждается ли человек в постоянном контроле?
- Где наш мозг хранит ту информацию, которую мы запоминаем?
- Каким образом все люди влияют на генный набор, при зачатии,
двух влюблённых?
- Почему природа выступает против элитности в человеческом роду?
- Как в Природе связаны люди между собой, через какую субстанцию?
- Почему остановилась эволюция человека, как вида?
- Что лежит в основе предсказаний о конце света - шарлатанство,
природное чутьё или научное предвидение?
- Может ли человечество перейти к духовной эволюции, не меняя
отношений в обществе?
- Человек - закоренелый негодяй или жертва обстоятельств?
- Кто такие - интеллигенты?
- Кто может считаться образованным человеком?
- Обязательно ли революция должна осуществляться путём насилия?
- Мировое рабство - миф или реальность?
- Какова, в действительности, цель Всемирной Масонской Ложи?
Мнения, отзывы и пожелания по адресу:silromnik@inbox.ru
Вместо эпиграфа.
Когда-то, давным-давно, в совершенно пустом пространстве ничего не было и жила в нем одна Природа. Она так и звала себя: "Природа". Делала она это тогда, когда разговаривала сама с собой. Больше разговаривать ей было не с кем и, оглядывая себя, она просто повторяла, как заклинание: "Я - Природа, я - Природа"... При этом она озабоченно подмечала у себя малейшие изменения, так как была большая и дородная, какими бывают иногда женщины во цвете лет. Их ещё не тяготит излишняя полнота, и они ещё не умеют расстраиваться по этому поводу, а относятся к ней с юмором. Но иногда новые образования нарушали это спокойствие, так как к ним ещё предстояло привыкнуть.
Ох уж, и всего-то в ней было много! Порой казалось, что все это едва умещается в её, и без того пышном, теле, что и проявлялось излишними образованиями то в одном, то в другом месте. И что со всем этим делать, Природа не знала, а только добрела, еще больше и часто смеялась над своею дородностью.
Иногда ей становилось грустно одной в этом бездонном пространстве, и она начинала мечтательно грезить, выдумывая образ того, с кем бы ей было приятно пообщаться. Однажды, она так и заснула с этим, пригрезившимся, образом в сознании. В нем было всё не так, как у неё самой. Он представлялся ей щупловатым, с лысиной, а на месте гладкого подбородка выдавалась вперед задорная рыжеватая бородка, и у него смешно торчали уши. Это ей нравилось больше всего. А объяснить такой смешной вид предмета её грёз можно было тем, что она была всё-таки женщиной и не могла допустить, чтобы этот, её будущий, собеседник был красивее и приятнее её самой. Поэтому-то этот образ и был таким неуклюжим и жалким с виду.
Едва очнувшись от своего сна, она увидела того, кем столько времени грезила. Он стоял и, почесывая затылок, над чем-то размышлял. И был он именно таким, каким она его себе представляла. Особенно бросались в глаза его лысоватый лоб и оттопыренные уши. Он поздоровался с ней и представился:
- Я - Бог.
Она ласково ему улыбнулась и тоже представилась:
- Я - Природа.
Сделав это, она тут же поймала себя на мысли, что, очевидно, не зря, всё время, повторяла, оглядывая себя, эту фразу. А Бог, внимательно оглядев её, сказал:
- Значит ты - женщина? - Потом подумал и добавил. - Впрочем, это хорошо! Нам теперь вместе придется жить в этой пустоте...
При этом он снова окинул её взглядом и подумал про себя, что я буду делать с этаким богатством? Ума не приложу.
Но делать было нечего - нужно было жить. И они стали жить вместе. А Природу, тем временем, поразило то, что он, только что появившийся из её чрева, столько знает и так уверенно обо всем судит. А он, как ни в чём не бывало, стал ей рассказывать о том, где он уже успел побывать, в каких уголках бездонного пространства, и что там успел повидать, какие мысли ему приходили в голову в тот момент, когда он странствовал.
Природа очень внимательно слушала и вбирала в себя каждое, сказанное им, слово. И это было, не смотря на то, что он всё буквально выдумывал. Но она успела только подумать про него, какой невероятный фантазёр, и тут же снова погружалась во внимание. Он приятно щекотал её воображение своими фантазиями и она, вдруг, стала проникаться к нему каким - то особым, ранее не знакомым ей, чувством. Она и жалела его, и беспокоилась о нем, и её всячески стало терзать желание чем-нибудь угодить носителю, столь приятных для неё, неожиданностей. И особенно это проявлялось тогда, когда, устав от собственных рассказов, он вдруг засыпал на её, приятно прохладных, округлых коленях. Вот уж тогда она давала волю своим чувствам и ласкала его во сне своими трогательными прикосновениями, подобными легкому ветерку, которые заставляли его улыбаться во сне и смешно двигать своими ресницами. А однажды, наговорившись всласть, он так увлекся, что забрался по её коленям небывало высоко и заснул впервые у самого пушистого островка, что был под её мягким животом. Его размеренное дыхание и постоянно двигающаяся во сне борода приятно щекотали её растительность и она, вдруг, почувствовала ещё неизведанное опьянение от его близости, которое перерастало постепенно в томительную негу.
Чувства эти были на столько новыми и, одновременно, приятными, что она, в порыве признательности за них, решила, что с этой минуты, должна выполнять все его желания и прихоти, чего бы ей это ни стоило. И первое, о чём она подумала в следующий момент, что нужно было явить для него какое-нибудь сооружение, на котором он смог бы сидеть, когда развивал свои фантазии, а то он всегда расхаживал из стороны в сторону, а то и начинал это делать почти бегом, когда мысли опережали его язык.
Когда Бог проснулся, то увидел, что прямо перед ним стоит кресло, похожее на трон. Он сразу же спросил:
- Что это?
- Это трон для тебя - ты будешь на нём сидеть и царствовать.
- Я вижу, что это трон, но откуда он?
- Я его создала для тебя.
- Не женское это дело - создавать, Голубушка,- продолжал ворчать он недовольно,- отныне я буду создавать все сам, понятно?
- Ради Бога! - Воскликнула она и тут же решила, что теперь она всё будет являть через него, как будто это он сам придумал и создал.
А Бог, обойдя тем временем свой будущий трон со всех сторон, уселся в него, да, видимо, так ему стало удобно в нём, что он несколько отошёл от своего осерчания на Природу. Немного подумав и приняв снова мечтательный вид, он сказал:
- Ну вот... Да будет теперь царствие небесное! И Природа радостно с ним согласилась.
Уже восседая на своем троне, Бог в этот день так расфантазировался, что Природа просто заслушалась его. Под конец он снова вскочил и стал торопливо расхаживать взад-вперед. В это время он рассказывал о том, что нужно обязательно разделить всё пространство и создать из всего самого тяжелого землю, а из всего самого легкого - небо.
Во время его безмятежного отдыха. Природа приготовила всё для его созидательной деятельности. Но, едва проснувшись, он заявил, что, кроме земли и неба, нужно создать свет и отделить от него тьму. Так они и сделали в этот день: создали небо и землю, отделили свет от тьмы. И все это показалось обоим так необычно и прекрасно!
Пять дней Бог творил, как одержимый. Природа едва успевала за его фантазией. То он создает светила и размешает их на небе, то растительность всякую и населяет её и водоемы живностью. Рыбы и пресмыкающиеся, а по роду рыб ему ещё захотелось в воздушный океан запустить пернатых. Одни названия ставили Природу в тупик - она никак не могла понять, где и откуда он всё это берёт? Ведь он сам создан ею, Природой, её фантазией, но ничего такого, другого, она и в уме не держала, а он - на тебе... сыпет всё, как из рога изобилия. И спросила она Бога об этом. Он только усмехнулся и произнес:
- Ты смотри, мать, какой храм тебе я сумел воздвигнуть! Он теперь так и будет называться - " Храм Природы".
Природе нравился её храм. Он действительно был удивительный. Огромный небосвод, светлый и радостный днем, таинственный ночью, когда был наполнен мерцающими звёздами, (где он только такое слово откопал?). А когда всходило солнце, краски становились такими возбуждающими, что ей хотелось петь и кружиться.
Но все-таки гораздо большее удивление вызывал сам создатель всех этих чудес. Закончив все дела дневные, он выглядел взлохмаченным и возбужденным, а глаза горели так, словно он ещё и не начинал свою работу, а вот-вот снова ринется в её объятия. Однажды, перехватив её вопросительный взгляд. Бог ответил:
- Таков творческий труд! Кто его не познает - никогда не будет счастлив.
- А что значит творческий?
- Это когда ум, душа и тело стремятся к единой цели.
- Но почему же именно творческий?
- Какая ты ещё глупая, Мать! -- От слова "творить"...
Шестой день выдался самый трудный. Бог решил, что, для того, чтобы по-настоящему оживить Храм Природы, нужно создать живое существо по образу и подобию его самого. Сначала он потренировался на создании животных и всяких гадов, а затем приступил к созданию человека. Так он решил назвать это живое существо. И сотворил Бог человека по образу и подобию своему.
Природе многое было не понятно в его намерениях и действиях, но она не хотела ему возражать или перечить, так как уже сама сомневалась в том, кто же кого создал: она его или он её. Все задатки лидера были у него, и она безоговорочно стала ему подчиняться, стала исполнять все его малейшие прихоти.
Так минул день шестой, и усталый Бог заснул счастливым, безмятежным сном. Он почивал до самого обеденного времени следующего дня, а когда проснулся, то решил уже никаких дел не начинать, а день седьмой благословил, как день Святой, дабы каждый следовал строгому правилу - в каждый седьмой день отдыхать от дел праведных.
И Природа была этому очень рада. Она снова могла поухаживать за своим Богом, побыть с ним наедине, послушать его новые фантазии и побаловать неожиданными исполнениями его малейших прихотей. Как оказалось, она могла всё. Откуда в ней была такая сверх-способность, она не знала? Ей не доставало только фантазии и желаний что-то создавать. Но вот явился Он, и она стала творить чудеса. Ах, как приятно ей было это всё делать для него!
А Бог был неугомонный. Для человека, которого он сам же создал и вдохнул в него дыхание жизни, вселив в него душу, Бог решил так же создать райский уголок в Эдеме на Востоке. И чего только не было в этом Раю? Все, что только пришло создателю на ум, Природа тут же материализовала, и всё у них шло ладно и дружно. Но надо же было мелькнуть в уме его мысли о том, что когда-нибудь для человека потребуется дерево познания добра и зла. Только он подумал, а Природа тут же его сотворила. Увидев это дерево в Раю, Бог с тревогой стал осознавать, что оно может сыграть роковую роль в жизни человека. Дело в том, что в самом познании Бог не видел ничего плохого, но вот в том, как этими познаниями может человек распорядиться, могли быть всякие неожиданности. И тогда он решил предупредить человека, чтобы тот вкушал плоды со всех деревьев, кроме этого.
Вечером Природа спросила, почему он это сделал, на что Бог ответил:
- Я поставил перед ним категорический императив, невыполнение которого грозит ему смертью.
- Как страшно! - Воскликнула Природа.- А зачем же ты это сделал?
- А вот мы и узнаем, можно ли живой свободной душе всё доверять, или за ней глаз да глаз нужен?
- Ох, и перестраховщик ты, Бог!
- Да ведь, если выяснится, что ему доверять нельзя, то он без меня может такого натворить, что "Боже, упаси!"... Его тогда, без моего надзора, оставлять совсем никак нельзя. Хорошо, если в нём добро одержит верх, а если зло - ведь спасу не будет никому.
-Надо же, как все сложно! Я об этом и не подумала.
- Подумала - подумала! - Передразнил Бог. - Не твоего ума дело - над этим думать. Твое
дело только материализовать все, а думать уж я буду.
Природу эта категоричность несколько задела, но она тут же решила, что лучше и спокойнее для нее - доверять Богу во всем. Пусть сам творит, и сам же за всё отвечает.
Все в Храме Природы устроилось замечательно. Вот, разве что, человеку одному немного скучновато? Так думала иногда Природа. И оказалось, что не ей одной приходили эти мысли, так как однажды появился Бог и заявил, что нужно человеку дать помощника - нехорошо быть одному. И они принялись за дело. Навел Бог на человека глубокий сон.
-Пусть он полежит под наркозом,- сказал он, подмигнув Природе,- не так больно будет.
А сам, тем временем, извлек у него одно ребро и закрыл рану плотью. Из этого ребра создал он человеку жену-помощницу. Когда человек пришёл в себя, привел Бог женщину к нему и сказал:
- Вот это кость от костей твоих и плоть от плоти твоей. Она будет называться женою, ибо взята от мужа. Твое имя будет Адам, а её назовём... - Пускай будет Ева, - сказал Адам.
- Почему Ева?
- Мне так нравится.
-Хорошо,- согласился Бог,- пусть так и будет. Она будет тебе спутницей и помощницей. Тебе будет, кому посвящать стихи и подвиги, будет, кого ругать, если не будет что-то получаться, и будет с кем делиться радостью и удачей.
Взял Адам Еву за руку и пошли они по райскому саду вместе. Бог и Природа глядели им во след и впервые почувствовали к ним легкую зависть - уж больно хороши они были! Оба нагие, но совсем не смущались своей наготы, а каждый шаг их и каждое их движение придавали их телам неповторимую привлекательность.
В эту ночь Бог спал очень беспокойно. Все время ворочался и вздыхал. Природе тоже не спалось - она переживала за Бога, и все время гладила его по лысой голове. Только под утро он крепко заснул и проспал снова дольше обычного. А тем временем, в Раю разыгрались события, которые должны были в корне изменить жизнь его обитателей, а Богу на многое открыть глаза.
Из-под колоды, что была под райским деревом, выполз змей и стал убеждать Еву отведать плодов с райского дерева познания добра и зла. И ведь убедил - "змей подколодный"! Ева сама отведала, да и мужа угостила. Тут же они, вдруг, обнаружили, что оба нагие. Сплели они из листьев смоковных себе опаясания, и надели на себя. А когда в Раю появился Бог, то они стыдливо спрятались от него. Вот тут-то все и выяснилось. И понял Бог, что человеку слепо доверять нельзя, а нужен за ним глаз да глаз.
Осерчал тогда Бог, что не оправдали они его доверия. Змея он тут же проклял, положив ему пожизненно питаться прахом и ползать на чреве своем. А Адама и Еву, чтобы они не возомнили себя богами, узнав тайну добра и зла, выслал он из Рая на грешную Землю, из которой был, собственно, и сделан Адам. На прощание же сказал Бог:
- Из-за тебя проклята теперь Земля будет, из которой ты сделан. И вам предстоит на ней жить, хлеб добывать в поте лица своего, и так будет до конца дней твоих, пока не возвратишься ты в землю, из которой ты взят. Ибо прах ты и в прах возвратишься. А ты, Ева, будешь в муках рожать детей своих, и муж будет властвовать над тобой, ибо счастлива ты будешь только, если он тебя любить будет.
Поскольку Адам и Ева познали уже добро и зло, то они вполне осознанно восприняли наказание и, не прося у Бога прощения, молча взялись за руки и отправились жить на Землю.
- Гордые!.. Мать их в душу...- Выругался шутливо Бог, глядя им во след.
- В создателя...- Ответила, вздохнув, Природа.
- Тоже мне, скажешь?
- Точно.- Подтвердила Природа.- Ты очень быстро забыл, кто тебя явил к жизни, и так всегда со мной разговариваешь, словно не я тебя породила, а ты меня!
- Ну, ладно-ладно, Мать... Не сердись... Это же я в горячке. Шутка ли - столько пришлось наворочать за это время?! Может сгоряча, что и ляпнул, так не со зла же?
- Ладно! Забыли... - Успокоила его Природа.
Адам стал хозяйствовать на Земле, трудясь с утра до позднего вечера. Ева, тем временем, аккуратно, каждый год, рожала ему детей. Так и начался род человеческий на Земле.
Но в тот злополучный вечер Природа стала защищать Еву и упрекать Бога, что он не справедливо сурово обошёлся с ней. Видно было, что в ней заговорило чувство женской солидарности.
- Ну, изгнал их из Рая - и довольно. Зачем же ей в муках детей рожать, да еще и быть зависимой от мужа?
Бог выслушал ее упреки и ответил:
- Ты же видишь - безответственная она, морально не устойчивая. И поскольку женщине вообще труднее хранить верность, так как она в любое время может с легкостью познать другого мужчину, то контроль над ней, со стороны мужчины, нужен и он же пусть и решает, как её сторожить и как наказывать, а мне некогда все семейные дрязги разбирать. Адама же я еще больше наказал и весь род его. Мужчина за свое прелюбодеяние будет расплачиваться годами непрожитой жизни. И плата эта будет немалой. Падкие на это дело мужчины будут жить на 15, а то и 20 лет меньше, чем могли бы. Вот так. А кроме этого, как я уже говорил, у тех, кто будет прелюбодействовать, не будет прямого потомства. Все их дети будут чужими для них по духу и природе своей.
Природу этот ответ вполне удовлетворил. Она даже подивилась, как мудро и правильно он все рассудил.
Подрастали дети Адама и Евы. И вот однажды, Каин - сын Адама и Евы - убил в ссоре своего брата Авеля. Бог схватился за голову, а Природа залилась слезами, которые полились на Землю проливным дождем. Когда они оба немного успокоились, Бог сказал Природе:
- Вот видишь, я оказался прав, что за этими свободными душами нужен глаз да глаз. И это - мне первое предупреждение. Но если они не образумятся, то я уничтожу их, как и создал.
Природа в ответ только горестно покачала головой. Ей было очень жалко человека, к созданию которого она тоже имела прямое отношение, и она готова была многое ему простить, но убийство себе подобного переходило все границы терпения. Вот почему она смолчала и так же молча согласилась с Богом.
А люди плодились и размножались. И делали это так усердно, что Богу стало казаться, что кроме этого, у них и не было занятия главнее. И подумав так, он решил, что род человеческий погряз в разврате и что пора привести в исполнение свою угрозу. Однако, среди людей был и праведный человек. Имя ему было - Ной. Отыскал Бог Ноя на Земле и повелел ему построить спасительный ковчег в три этажа и разместить в нем свой род и всякой живой твари взять по паре с собой.
- Когда нашлю я потоп на Землю,- говорил Бог,- чтобы погубить племя развратное, ты со своим родом спасёшься.
Так все и случилось. Ах, как рыдала Природа в этот раз! Её дородное тело всё сотрясалось от рыданий, и слёзы становились все обильнее и солонее. Через сорок дней и сорок ночей вода покрыла сушу на пятнадцать локтей выше самой высокой вершины гор. Всё живое погибло на Земле, кроме Ноева ковчега, который поднимался вместе с водой все выше и выше.
Наконец Бог успокоил Природу, пообещав ей, что род человеческий будет им возрожден и получит он начало от человека праведного, проверенного временем. Природа успокоилась, и вода стала убывать. Через год и десять дней с начала потопа Земля высохла. И повелел Бог Ною выйти из ковчега и вывести всю живность, чтобы она разбрелась по Земле, плодилась и размножалась. Такими же словами напутствовал Бог и весь род Ноев. В благодарность за спасение Ной принес Богу обильную жертву от каждого животного вида. Бог так расчувствовался, что тут же дал обещание больше не проклинать Земли из-за человека, и род человеческий, ибо случились все неприятности с родом человеческим от его юности. И повелел Бог отныне всем старшим быть более благосклонными к ошибкам юности. Да будет так!
Затем, обращаясь к Ною, Бог повелел ему выполнять строжайший завет свой, чтобы нигде больше на Земле не пролилась кровь человеческая, а в противном случае пообещал взыскать с отступившего от этого завета кровь за кровь. А чтобы люди помнили его завет, он стал напоминать им о нем радугой в облаке.
Помните,- говорил Бог,- как только сверкнет в облаке радуга, это значит, что я вам напоминаю о завете своем - не убивать друг друга...
Вечером, расхаживая из стороны в сторону, он поделился с притихшей на миг Природой своими новыми планами.
-Нужно невдалеке от поселения людей, на высокой, но доступной горе поместить большие камни, а на них высечь правила, которые людям следует обязательно выполнять, дабы жить им, как подобает людям, и не истребить друг друга.
Природе эта мысль приглянулась и, пока Бог отдыхал, она нашла подходящую гору и разместила на ней двенадцать камней. Она забыла спросить, сколько их нужно, но рассудила сама, что не плохо бы было их иметь по числу месяцев в году.
Проснувшись, Бог спустился на эту гору, и остался очень доволен. Камни стояли полукругом и из центра этого полукруга были видны все сразу. И стал Бог расхаживать меж этих камней и составлять свои заветы для людей, а Природа должна была их тут же наносить на камни. Чтобы люди знали, кто им записал эти заповеди, он повелел на первом камне написать: "Я есть господь Бог твой. И не будет тебе богов иных, кроме меня".
И едва Природа смогла закончить высечку первой надписи, он уже был готов диктовать следующую: "Не сотвори себе кумира ни на небе - ни на Земле, ни в водах - ни под Землёю, и не поклоняйся им".
А то я представляю, как может получиться. Объявится этакий "авторитет": кто силой возьмёт, кто хитростью, - а цель всё одна - подчинить себе людей и заставить на себя работать... Это уж, как водится... Но... Вот ещё что - пусть "не поминают имени господа Бога всуе"... Это на третьем камне высеки. От частого употребления и слова имеют свойство стареть и терять своё значение.
И Природа послушно выполняла его повеления, а Бог всё не унимался.
- На четвёртом обязательно нужно написать следующее: "Помни, в день субботний, как святой день, молись господу Богу твоему!"...
Так... это всё, что касается меня, чтобы помнили и знали, кто всё создал и от кого их жизнь зависит...
Природа только усмехнулась про себя: "Вот нахал!" - но продолжала молча работать, а Бог всё не унимался:
- Теперь пиши на пятом: "Чти отца и мать своих, да благо тебе будет и долголетен будешь на Земле".
Пока Природа старательно высекала буквы на камне, Бог оглядывал всю панораму, открывающуюся с горы. Вид ему нравился, и он произнёс вдруг:
- А что, ведь здесь внизу, будет город построен, и будут люди ходить на эту гору. И она отныне будет считаться - "Святой". Во как! - Добавил он довольный и продолжал диктовать свои заповеди - так он их теперь называл и место это, соответственно, нарёк заповедным. Про слово "правила" он тут же забыл - ему больше нравилось слово "заповеди", так как Бог надеялся на свой авторитет, который, по его мнению, должен был быть непререкаемым у людей - ведь он их создал. И эти заповеди исходили как бы лично от него, что ему казалось для людей более авторитетным, чем какие-то там, природные правила.
Природа читала его мысли, но относилась к ним спокойно, как к его очередным чудачествам. Она закончила очередную запись и ждала, что ему ещё взбредёт в голову.
- На шестом камне напиши, Голубушка, следующее...- Он хотел написать про кровь ближнего, но тут же передумал и сказал кратко. - "Не убий?". На седьмом напишешь: "Не прелюбодействуй", на восьмом: "Не укради!"... Запомнила?
Природа утвердительно кивнула.
- Хорошо!
И Бог снова погрузился в раздумья. Оставались ещё четыре камня всего, а ему хотелось ещё о многом предостеречь людей в их поступках и поведении. Придётся выбрать самое главное из того, что он ещё не сказал. Так ещё немного поразмыслив, он повелел на девятом камне начертать: "Не клевещи на ближнего своего". На десятом они высекли: "Не пожелай жены друга своего, не пожелай имущества и скота ближнего своего".
Природа уже закончила трудиться над последними надписями, а Бог всё расхаживал в раздумье взад и вперед. Наконец он воскликнул:
- Пиши на одиннадцатом камне: "Помни, что всякая власть над ближними - противна Богу!"...
Природа послушно выдувала сильной струей воздуха надпись, но лицо её выражало недоумение.
- Что тебя смущает, Голубушка?- Спросил озорно Бог.
- Как же так - во всяком стаде есть вожак. Людям тоже без вожака никак нельзя, а где вожак, там уже власть.
- И, тем ни менее, нужно так написать. Пусть знают и постоянно помнят, что любой власти слепо доверять нельзя... Да и не всё ж время люди будут жить по стадным законам и правилам. Я с надеждой смотрю в будущее и мечтаю, что человек на столько возвысится духом, что сможет обойтись и без вожаков. А для этого ему душой нужно подняться до самого Бога. И потому, пиши на последнем камне: "Только все вместе - к Богу!" И в добрый час!.. Теперь только от самих людей зависит, за сколько времени, они научатся жить по-человечески: за триста лет или три тысячи?..
- Но мне не ясно, как понимать последнюю заповедь?- Спросила Природа.
- А так, что только во взаимной заботе друг о друге и только все вместе люди смогут душой приблизиться ко мне и возвысить весь род человеческий. В противном же случае - человек так и останется полуживотным-получеловеком... А я по этим заповедям буду проверять, кто истинно верит в меня, а кто только тараторит о своей вере. Если выполняет человек заповеди, то он может и не знать обо мне совсем, а всё равно это мой человек, под моим благословением живет и я ему - покровитель и защитник. Если же человек не выполняет все эти заповеди (обязательно все), то и болтовня мне его не нужна, и клятвы в "истинности" его веры не помогут. Я такого человека оставляю без своего покровительства и благословения. И жизнь его накажет. Во-первых, у него либо совсем не будет потомства, либо, если и будут дети, то они всё равно будут делать всё наперекор, т.е. они будут ему чужими. Они будут учиться всему скорее от случайных прохожих, чем от отца своего.
- А мать?- Спросила Природа.
- А мать в родословной не будет играть почти никакой роли. Ее влияние будет косвенным, опосредованным, только через свое обаяние и любовь, обращенные к отцу семейства и детям.
Миновало три столетия в трудах и заботах. Однажды Бог предложил Природе посетить еще раз Святую гору и посмотреть, посещал ли кто-нибудь ее за это время? Спустились они в свой заповедный полукруг и сначала осмотрели окрестности. Действительно, внизу, недалеко от горы, был город. Площадка у камней была вся утоптана, значит, люди здесь были. Но каково же было удивление обоих, когда они, наконец, заметили, что два последних камня были разбиты на мелкие кусочки. Бог только хлопнул себя по бедрам от досады и воскликнул:
- Смотри, Мать моя, кому-то не понравились заповеди, касающиеся власти? Это ж надо! Ах, разбойники!.. Да ведь это дело рук тех, кто уже попробовал, что такое власть и что из неё можно извлечь... А что, Голубушка, сможешь ли ты снова собрать эти камни?
Природа, ни слова не говоря, принялась за работу, и вскоре камни стояли, как и прежде. Но прошло всего две недели, и они вновь оказались разбитые. И тогда Бог, в сердцах, сплюнул и махнул рукой.
- Ну, их к Дьяволу - пусть живут, как хотят и как могут! - Так он произнёс и покинул Святую гору. С тех пор и по сей день, на Святой горе стоят всего десять камней с десятью заповедями. А ученые мужи до сих пор спорят, что же было написано на одиннадцатом и двенадцатом камнях? Церковные служители придумали свой текст: "Возлюби господа Бога всем сердцем и всею душою, и всеми мыслями твоими!"
Узнав об этом, Бог так рассмеялся, что немало удивил Природу, а потом сказал:
- Глупые! Любить нужно жен своих и мужей своих, а так же чад. А мне ваша любовь не нужна. Я хочу лишь, чтобы вы жили по правилам человеческим, а не волчьим.
Но еще больший смех у него вызвала вторая версия церковников, которая должна была заменить двенадцатую заповедь Бога, Звучала она так: "Возлюби ближнего своего, как самого себя!"
- Любить человек может кого-то одного. И если он любит самого себя, то уже больше никого он любить не сможет. Так что, грош цена этой церковной глупости.
Но оказались и такие сочинители, которые, похоже, были из тех, кто повелевал разбить эти камни. Они предложили следующие варианты: "Всякая власть от Бога!" и "Разделяй и властвуй".
Узнав о них. Бог только с грустью махнул рукой, но все-таки прокомментировал:
- Это просто больные люди, а всякая болезнь, со временем, либо проходит, либо "приговаривает" носителя оной. Я уверен, что в итоге все равно победит добро, а если..., то я им ещё купание устрою... Нарушу своё слово, но устрою!..
Людей на Земле прибавлялось и Богу стало трудно следить за всеми. Об этом он поведал Природе, что нужны ученики и помощники, хотя бы два на первое время. И непременно назовем их: Петр и Павел.
- А почему именно так? - Спросила Природа. Она уже привыкла к чудачествам своего друга (Природа почему-то стеснялась называть его своим сыном), но и женское любопытство в ней тоже было.
- Да так в "Библии" будет записано,- ответил Бог.
- А что это такое - "Библия"?
- О!.. Это великая книга обо мне и истории возникновения жизни на Земле.
- А кто её напишет?
- Найдутся графоманы.
Больше Природа ни о чем не спрашивала, а наутро привела двух учеников, Петра и Павла. Бог обрадовался им и тут же увлек за собой, сказав, что хочет показать им Землю обетованную.
Пролетая над Землей, они внимательно ее осматривали, и Бог старался пояснить каждую мелочь. Когда они оказались над местечком Сеннаар, то заметили большую башню, которая поднималась от земли довольно высоко. Как потом выяснилось, это была Вавилонская башня.
Люди тогда все говорили на одном языке и хорошо понимали друг друга. И они, когда им открылся секрет обожженного кирпича, решили, что могут теперь построить все, что захотят. На волне таких неограниченных возможностей они и решили строить башню до небес, дабы каждый мог по ней подняться в небо и ощутить себя Богом. Узнав это, Бог возмутился, спустился к ним и смешал языки. После этого люди перестали понимать друг друга и уже не смогли строить башню дальше. Так они и разбрелись по разным уголкам Земли, унося, каждый, с собой тот язык, каким Бог наделил его племя.
Вечером того же дня Бог, Природа, Петр и Павел беседовали уже вчетвером. Но в этот раз вопросы опять сыпались только от Природы.
- Не пойму, зачем ты смешал языки, и не позволил строить людям башню? Ведь ты же в заповедях начертал, чтобы они стремились возвыситься до тебя?
- Ох, и глупа ты. Матушка! Я же хочу, чтобы они духовно возвысились, а не в буквальном смысле. Это же совсем другое дело. И потом, им все равно до небес башню не построить, так как они не представляют точно, сколько до них. Ну, достроили бы до определенной высоты и кирпич, под своей же тяжестью, стал бы разваливаться - башня бы рухнула... Передавила бы всех строителей. Пусть лучше дома себе строят.
- Хорошо,- не унималась Природа,- а поясни, что значит духовно подняться?
- Это когда внутри каждого рода от одного человека к другому будет протянута такая тонкая чувствительная ниточка - Дух Святой. И эта же ниточка тогда будет их связывать и со мной. А чтобы люди об этом знали, нужно учредить праздник - день Святой Троицы и еще установить Духов день.
Апостолы смотрели на Бога вопросительно, явно не понимая, о чем идет речь. И Бог стал пояснять дальше.
- Нужно раскрыть людям триединую сущность Божественного начала. Она заключается в том, что я не могу быть сам по себе, хоть я и Бог. Я - Бог только тогда, когда меня связывает с людьми Святой Дух. Вот представьте себе, что я создал человека, и тот духовно возвысится до меня, т.е. станет понимать, кто его создатель и кто ему покровитель в этой жизни, от кого зависит его судьба и вся жизненная линия. В этом случае, меня - Бог отца и его - сына моего, ставшего тоже Богом, будет связывать Святой Дух, как проводник святости и святого начала. Это и будет Святая Троица: Бог - отец, Бог - сын и Бог - Святой Дух. И люди должны молиться: "Во имя Отца, Сына и Святого Духа"...
- А как узнать, что Святой Дух присутствует? Что нужно, чтобы он был? - Спросили почти одновременно его помощники.
- Для этого нужно, чтобы люди соблюдали все мои заповеди.
В них же записано: "Чти отца и мать своих!"... Так вот, если сын будет почитать своего отца и выполнять остальные заповеди, то у него будет связь посредством Святого Духа: и с его отцом, и со мной. Именно в этом случае, образовавшийся между ними, Святой Дух и делает их Святой Троицей, т.е. они своим духом становятся вровень со мной. Понимаете?!
Помощники кивнули утвердительно, а Бог продолжал:
- А узнается наличие Святого Духа очень просто. Если отец и сын чувствуют переживания друг друга на расстоянии, даже не зная о них, то несомненно, что между ними есть Святой Дух. Чтобы их Святой Дух достиг моего уровня, они непременно должны выполнять остальные заповеди. В противном случае их взаимосвязь - не более чем отдалённые отголоски родства. Они не в состоянии: помогать, оберегать и покровительствовать друг другу. Это становится возможным только при моем участии.
- Хорошо,- продолжала допытываться Природа,- но ты все время говоришь о мужчинах, а женщины что - лишены такой способности?
- Нет, не лишены. Но мужская природа задает тон в установлении Святого Духа в роду, а женщина может к нему присоединиться, если любит мужчину, либо останется чуждой к нему и всему роду, если любви нет. Я уже говорил, что женщина всю жизнь будет зависеть от мужчины, что она счастлива, может быть, только через него. В противном случае она будет, как "трын-трава".
- Нет, это не справедливо,- возмутилась Природа.
- Что не справедливо?
- То, что женщина поставлена, по твоей прихоти, в столь зависимое положение.
- Слушай, Мать, ты меня не серди! Она в зависимом положении только в рамках общей физиологии. А в жизни все будет по-другому. Я же уже говорил, что женщина будет влиять на мужчину своим обаянием, своими чарами, будь они не ладные, а это будет посильнее всякой (к тому же сильно скрытой) физиологии. В жизни, через свое обаяние, женщина сможет настолько влиять на мужчину, что ей будет доступно даже изменять его по своему вкусу. В
ту эпоху, когда женщинам будут нравиться сильные, здоровые мужчины, все будут жить в отношениях, где будет господствовать грубая сила и царить невежество. Но если вкусы женщин начнут меняться в сторону добродушия и умственного развития, то в Мире начнет царить разум и доброта. Понимаешь ты это, старая Перечница?.. Мир всегда будет таким, каким будет хотеть видеть его женщина... Понятно?.. Хотя сама она очень долго ещё и не будет этого понимать.
Природу удовлетворил ответ Бога, и она только молча смотрела на него, восхищенно улыбаясь. Апостолы, тем временем, внимательно все слушали и записывали, каждый в свой талмуд.
- Что это вы пишите?- Спросил, наконец. Бог.
- Мы записываем божественные откровения - их должна быть целая книга.
- Ладно - пишите... Вреда не будет. Бог ещё прошелся по небосводу туда-сюда, а затем уселся на трон и продолжал, обращаясь больше к Природе.
- Так вот, Матушка, мне не нужно, чтобы люди достали до небес, да и расхаживали тут между нами. Мне нужно, чтобы они душой выросли до моих высоких устремлений и помыслов. А мечтаю я создать на всей Земле Рай, а не в отдельном уголочке на Востоке. Человечество может осуществить мою мечту, если не будет заботиться только о своей шкуре. Я же ясно написал, что "только все вместе они смогут подняться до меня". Вот тогда я им стану не нужен.
- А куда же ты тогда? - Удивилась Природа.
- Э-э, Родная, разве во вселенной мало места для нас с тобой? Мы ещё где-нибудь создадим нечто эта - кое... Природе было очень приятно это слышать!..
ПРОЛОГ
На столе лежал пробный экземпляр академического издания истории философии. Открыт он был на той странице, на которой Сталин нашёл самые главные, по его мнению, положения марксизма. Даже не будучи политически и философски образованным, он чутьем горца и опытом кавказского боевика сразу улавливал те моменты в жизненных перипетиях, которые, тем или иным образом, могли посягнуть на его свободу. А его свобода - это тот порядок человеческих отношений, который он выстроил сам с таким трудом. Он считал, что кругом были одни враги и никому не доверял. Таким его воспитали Кавказские горы с их неписанными законами и уже увековеченными порядками. Вот почему, с азиатским упорством, он формировал вокруг себя хитроумную сеть, в которой каждый следил за другими, не подозревая, что и за ним следит не одна пара, глаз, не одна пара ушей жадно ловит все, что говорится вокруг, что уже сказано и что еще не досказано. И вот почему вокруг его постепенно образовалось молчаливое кольцо. Все, кто его окружали, были немногословны, словно сговорившись играть В эту напряженную, бесконечную молчанку.
Теперь, окружённый многослойным кольцом охраны, он мог относительно спокойно предаваться своим размышлениям и заниматься тем занятием, которое ему очень нравилось, и он находил в нем немалое удовлетворение. Состояло оно в кропотливом увековечивании его свободы, в обеспечении её абсолютной незыблемости. Он хотел сделать так, чтобы лучшие мировые научные авторитеты своими работами не посягали на его свободу, а лишь служили ее укреплению. При этом он совершенно сознательно подтасовывал понятия - вместо "власти" произносил: "Свобода", - так ему больше нравилось, и это его совершенно не смущало. И, захваченный своим устремлением, он даже никогда не задумывался над тем, что ему самому не вечно суждено жить. Он просто был уверен, что проживет ещё долго. Шутка ли - лучшие врачи хлопотали над ним по малейшему поводу. Он каждого отдельно выслушивал наедине и только потом, выслушав всех, принимал или не принимал их лечение.
Считая себя самым умным и хитрым, он даже не подозревал, что "на всякого мудреца довольно простоты", и врачи, прежде чем идти к нему на ковер, собирались на консилиум, где главный вопрос решался не тот, как лучше лечить, а что дружно говорить.
И вот сейчас перед ним лежал труд, которому суждено было стать отправным документом для учёных всей страны, работающих в сфере гуманитарных наук. И от того, каким он выйдет из этого кабинета, зависит, что и как будут писать и разрабатывать в своих работах студенты и аспиранты, кандидаты и доктора наук; на чем они будут строить идеологическую систему, по которой предстоит жить людям на одной шестой части суши нашей планеты.
Самой системой научного обоснования, заведенной по его строгому циркуляру, предписывалось отталкиваться от работ классиков марксизма - ленинизма. Ссылка на любые выдержки из их работ считались непременным условием доказательности любого довода.
Это хорошо,- размышлял про себя Сталин.- Нужно только чуть-чуть отредактировать этих классиков, сообразно сложившейся реальности. Теория теорией, а практика практикой.
Такое вольное толкование Философских положений ему не казалась великим грехом. Подумаешь, философия?! Сколько их было и есть сейчас, этих мудрецов? А раз они спорят, значит, главная истина ещё не найдена. И не будет большого греха в том, если и он внесёт свою лепту в поиск всемирных истин. Такие мысли успокаивали его совесть, и он смело мог теперь предаваться этому занятию.
Опровергнуть... Нет... Просто немного подправить ту или иную фразу, а потом поставить свою подпись, после которой пусть кто-нибудь, в стране, осмелится сказать, что это было написано не так, - разве это не может доставить удовлетворение?! Ведь после этого все колёсики социальных механизмов начинают крутиться совсем в другую сторону - нужную ему. Кого бы ни увлекла такая работа? И он с упоением этим занимался.
Ему доставляло так же наслаждение находиться в этом кабинете, среди множества книг, которые он, правда, не читал, а тем более, серьезно не работал над ними. Но быть среди них, как он считал, значило испытать то, что испытывали классики, которых он теперь мог вполне смело редактировать. Он твердо был уверен, что оно, это право, у него теперь есть. Его ему давала власть.
Сталин и не подозревал, что настоящая работа над научной проблемой, когда прорабатывается огромный материал, когда каждое найденное новое слово, словно ценнейший самородок для золотоискателя, когда радость открытия превосходит все другие доступные земные радости, ему просто не доступна, а потому и не понятна. Вот почему он с такой легкостью относился к словам, не считая большим грехом их переставлять или заменять одно другим. Слова для него были только слова. За ними не было понятий, а значит, они все походили на сосуды, в которые можно было наливать любое содержимое.
И место в этой книге, где он хотел внести свои поправки, было выбрано референтом, по его просьбе, не случайно. Основные принципы, на которых должно создаваться коммунистическое общество, это тот узелок, в который, как потом оказалось, можно было много чего навязать. Правда, Сталин делал всё это не по злому умыслу - Боже, упаси! Просто, облачённый властью, он не мог не заботиться об укреплении оной. Да и вообще: коммунизм, капитализм - всё это даже звучит, так похоже... нет какой-то определенности и чёткости, чтобы было понятно простому народу. Тому народу, который смотрел на него с восхищением с экранов наших фильмов. Другого он и не видел. А у этих такие простые, открытые, безхитростные лица. Такие, как у Петра Олейникова, вечно чуть-чуть пьяненького, но всегда готового в любую минуту в лепешку разбиться за него, за Сталина. Или вот ещё, у Бориса Андреева. Немного глуповатое, но верное лицо и без всяких там хитринок в глазах, чего Сталин не мог терпеть. Выражение хитринки в глазах, а пуще того умное выражение вызывали в нём раздражение и желание придушить или вонзить кинжал.
Нет, не зря понастроили для умников в разных местах отдельные "курорты". Пусть там умничают, а заодно проходят курсы трудотерапии, как пошутил однажды Лаврентий. Простому человеку ни к чему все эти премудрости. Ему (при этой мысли Сталин отчетливо представил себе простоватое лицо Андреева из фильма о шахтерах) и надо-то, для счастья, друзей, как Ваня Курбский, а дома Соню, каждому свою, чтобы днём в забой и рубать уголёк на "ура". И чего им ещё тогда мудрить? А интеллигенцию создадим заново - свою, рабочую и сколько угодно.
Тут ему вспомнились опасные мысли, высказанные недавно Вавиловым. Отчёт о его выступлении уже лежал в нижнем ящике, а это значило, что по нему уже принято решение. Так вот, этот "умник" утверждал, будто наукой доказано, что интеллигенцию не возможно создать искусственно, да ещё за одно поколение. Какими-то генами природные задатки к умственному труду должны быть закреплены, как минимум, в трёх поколениях. Тоже мне выскочка. Занимался пшеницей - ну и занимался бы... Так нет - куда понесло... Да в такой науке больше вреда, чем пользы, а, значит, она антипартийна - вредна и нет смысла её дальше развивать.
Да и Вернадский, этот старичок - тихоня, тоже влезает со своей ноосферной теорией. У этого, правда, всё больше гипотезы, но тоже опасные. Подумать только, мы все взаимосвязаны одной глобальной ноосферой, которая сама же на нас воздействует и чутьли не руководит нами. Чушь какая-то!.. Этак недолго и до веры в Бога снова докатиться. А там опять: "Не убий, не обмани, не прелюбодействуй, не сотвори себе кумира и т.д."... Нет, это нам не годиться.
И никто мной не руководит - я руковожу и по своему усмотрению. Ни в чьей власти я не нахожусь...- При этой мысли у него, вдруг, неприятно засосало в подложечной области - так всегда бывало в минуту опасности и тревоги. Но тут-то с чего?.. Наверное, случайно?.. - Он тут же усилием воли подавил в себе это неприятное предчувствие и продолжал размышлять уже совсем о другом, более приятном.
Очень удачное слово "антипартийно". Можно под любую теорию, под любую мысль подвести и, словно бы, их и не было. "Антипартийно" - и точка. Значит вредно, значит надо сделать вид, словно этого и не было, т.е. забыть... Прекрасно!.. А главное, убедительно так... Не вполне определенно, но убедительно. Он, правда, никогда не задумывался над глубинным смыслом этого слова, но ему этого и не требовалось. Главное, что это слово стало вроде расхожего циркуляра. Сказал - как отрезал. И чем больше неопределенности в нем будет, тем лучше. При случае, можно будет по импровизировать.
Но пора, наконец, и делом заняться - спохватился он. И так, у классиков написано, что для построения коммунистической общественно-экономической формации необходимо, чтобы не было частной собственности на средства производства с целью эксплуатации человека человеком.
В общем, это положение ему было понятно, но казалось несколько длинным и туманным. Для народа нужно писать покороче и попроще. Скажем в таком варианте... Он прищурил глаза и слегка отвел правую руку с погасшей трубкой. Это движение было характерным для него. Им он как бы продвигал свои истины, которые в изобилии рождались в его голове. Они все, на его взгляд, были простые и понятные, и ему не было жалко их отпускать от себя. Он дарил их людям, даром, как эту.
Напишем так, что при коммунизме должна быть запрещена частная собственность на средства производства вообще... Впрочем, "при коммунизме" звучит как-то отдалённо - когда мы его еще построим? Как, там Ленин писал?.. "Должен быть переходный период к коммунизму" и называл он его социализмом. Вот и будем сначала строить социализм, а потом уж коммунизм.
Он и подозревать не мог, что, следуя философским тонкостям, социализм строить не возможно, так как это не строй, а диалектический процесс. Эта истина отсутствовала в его понимании дела. Поэтому он продолжал рассуждать.
И так, на очереди у нас социализм - так и отмечу, а референты подправят... С этим ясно... А далее нужно запретить эксплуатацию человека человеком. Вот так будет правильнее.
Он был доволен, как быстро справился с этой формулировкой. И так ладно все получилось! Его так же совершенно не смущало то обстоятельство, что Маркс, как ученый, как гражданин, наконец, никак не мог такое написать. Ведь сделав такую перезапись, Сталин фактически лишал права, скажем, почтальону иметь свой велосипед, так как для него это средство производства, фотографу - свой фотоаппарат, писателю печатную машинку. Что уже говорить о крестьянах, которые без земли уже перестают быть таковыми. А ведь именно так, не моргнув глазом, он подписал приговор целому классу тружеников, да еще кормильцев всего общества, поставив с ног на голову всю теорию построения... и не социализма, а все-таки коммунизма. Социализм это, видите ли, процесс приведения в соответствие общественных отношений, постоянно развивающемуся, уровню развития производительных сил. Но Сталин даже не понимал разницы, хотя с этого момента люди в стране стали строить то, что вообще построить нельзя, т.е. социализм.
Следующим было положение о том, что собственность на основные средства производства должна была принадлежать народу. Это положение ему показалось тоже довольно туманным и двусмысленным. И он стал искать более подходящую для себя формулировку.
Любопытно-любопытно... Народу... Значит, народу... как-то это все запутано?.. Народ-то разный... Один на станке работает, а другой в школе. Как тут со средствами производства? Не очень понятно а, главное, сложно. А усложнять не желательно - народ не поймет... А если так... Государство у нас народное, следовательно, правительство действует от имени народа. Значит так и надо написать, что средства производства должны принадлежать государству. Это конкретно и понятно. Ведь государство у нас народное, значит, и средства производства тоже будут народными. Всё правильно...
Нет, у него мелькнула, было, подлая мысль, что все-таки разница есть в этих формулировках. Но он тут же подумал, что если оставить формулировку Маркса, то придется власть так устраивать, чтобы через нее каждый представитель того самого народа мог бы управлять этой собственностью. Тогда как же быть с его собственной властью? Нет, это не допустимо и особенно сейчас, - успокаивал он себя, - когда кругом столько врагов. Ему и невдомёк, что враги-то как раз и бывают у тех, кто их сам плодит. По - этому он с легкой душой отдал предпочтение своему варианту.
А на очереди было положение о том, что власть должна принадлежать Советам. Пусть остается так... Тем более, что в конституции уже записан пункт о повсеместно-руководящей роли партии, а партия всецело под нашим контролем. Он и здесь, вместо "моим", что полностью соответствовало бы фактической действительности, употреблял скромное, как ему казалось, "нашим"... Вот только не нравилось ему, когда в Советы всякие "умники-заумники" попадают. Нужно было что-то придумать...
На Кавказе и без образования каждый умен. Да и чего мудрить? Понасоздавали институтов, университетов, а потом их выпускники начинают всюду нос совать. То ли дело на Кавказе - когда старший говорит, молодежь только слушает... Правда, гордости в каждом, хоть отбавляй... Да и свободолюбия тоже... Но в горах, на пастбище, будь свободен, пожалуйста, сколько угодно. А вот здесь - это уже лишнее.
А что, если помочь тем, кто скромен и не имеет дипломов? Это будет и правильно, и удобно. Надо будет записать, что власть должна принадлежать Советам, но избираемым на основе всеобщего избирательного права и по установленным нормам представительства от всех слоев населения. Этак поменьше будет "умников" в Советах. И так будет очень правильно!..
Он был доволен собой сегодня, что редко бывало за последнее время. Отложив том на край стола, Сталин стал прохаживаться по кабинету.
Все-таки его имя войдет в историю, - думал он про себя, - войдет рядом с такими известными в науке именами, как Маркс, Энгельс и Ленин. Эта мысль льстила его самолюбию и успокаивала - он не зря прожил свою жизнь, оставил след в истории, и о нём будут помнить не одно поколение...
Часть 1.
Белая ворона.
Каждый ребенок уже в детстве проявляет свою природную предопределенность. И Миша Круглов не был исключением. Его индивидуальное отличие заключалось в неиссякаемом любопытстве к явлениям природы. Его детские глаза всегда пытливо смотрели на свисающие с неба ниточки дождя, на прыгающие в лужах пузыри, на ручейки, пробивающие себе путь, на радугу после дождя.
А потом обрушивался целый поток вопросов на взрослых. Взрослые отвечали, как могли, но чаше всего, что придется, чтобы отделаться от назойливости мальчика. Но Миша своим природным чутьем обнаруживал фальшь в таких ответах и продолжал докапываться до сути явления, правда, в доступных, для своего возраста, пределах. И хотя детской судьбе его угодно было так поворачивать события, что за излишнее любопытство приходилось частенько расплачиваться, любознательности в нем не уменьшалось. Наоборот, приобретенные таким образом опыт и знания помогали ему пускаться в новые исследования непонятностей окружающего.
Так однажды, всесторонне, как ему казалось, обдумав своим пятилетним умом причины загорания маленькой лампочки у карманного фонарика, он решил попробовать обойтись без батарейки, которую старший брат всегда прятал от него, и попытаться зажечь эту, в высшей степени любопытную для него, лампочку от обыкновенного гвоздя, нагретого в печке. Как-то он видел, что отец нагревал в печке, до красна, металлический пруток, чтобы прожечь им отверстие в деревянной палке. И Миша почему-то решил, что раскаленный гвоздь - прутка он не нашел - должен зажечь и лампочку.
Таким образом, вооружившись отцовскими плоскогубцами и тремя большими гвоздями, коих у отца было много, он стал проводить свой опыт. Гвозди, аккуратно вставленные в отверстия печной заслонки, нагревали свои острые концы в горящих углях, а Миша поочередно вытаскивал их плоскогубцами и прикладывал к контактам лампочки, надеясь зажечь её. Как это должно было произойти, он не знал - просто верил, что так будет.
Но лампочка не загоралась. Правда и Миша не сдавался. И, если бы не случайное неловкое движение самого большого гвоздя, нагретого уже до красного цвета, может быть, опыт и удался бы - кто знает?
Его слезы и скорчившуюся от боли рожицу заметила мать. Она быстро поняла, в чем дело, взяла его на колени и стала дуть на обожжённый пальчик. Затем, смазав палец подсолнечным маслом, она объяснила сыну, что лампочка может загореться только от электричества, но что это такое, она сама толком не знала, имея за плечами лишь ликбезное образование. Естественно, что Мишу такое объяснение совсем не удовлетворило. Но вскоре случай дал возможность ему ближе познакомиться и с электрическим током лично.
Как-то знакомый радиомастер чинил у них дома радиоприемник - большой, ещё ламповый, "Супер". Тогда радиоприемники работали на ламповых схемах и поэтому были внушительных размеров. На столе, рядом с приемником, мастер разложил всякие интересные штучки. Миша осторожно, чтобы не выставили из комнаты, разглядывал их и даже трогал, когда мастер слишком увлекался своим делом. Но из всех, лежащих на столе, штучек самое большое любопытство Миши вызывал кругленький блестящий предмет с проводком, похожий на батарейку, и который мастер то и дело брал в руки и прикладывал куда-то в приемник, после чего снова ставил на стол. Вскоре Мише удалось-таки добраться и до него. И как только эта штучка оказалась в его руках, он сразу же решил испытать ее, как батарейку, которую всегда пробовал на язык Мишин брат, перед тем, как вставить ее в фонарик.
Эффект от испытания оказался на столько сильным, что Миша не мог говорить несколько дней. Оказывается, это был электролитический конденсатор, который мастер, подсоединяя к схеме, зарядил, а разряд пришелся на Мишкин язык, к счастью все-таки выдержавший это испытание.
Шло время - Миша подрастал. Его любознательность стала выходить за пределы дома и даже своего приусадебного участка.
У их соседки - старой бабы Мани, росла перед домом большая яблоня. Вообще-то яблони в их поселке росли почти у каждого дома, но яблоки на них были малосъедобные из-за суровости климата. Но у бабы Мани - они были не хуже магазинных. Это-то и привлекало местных мальчишек. Правда, баба Маня постоянно сторожила летом свою питомицу, но это еще больше раззадоривало ребятню. Но как не пытались они перехитрить старую, ничего не получалось. Она почти всегда копалась тут же в огороде, а, отдыхая, сидела под самой яблоней или в доме у окна.