Василий Степанович Находкин - инженер, по образованию, а работал..., да где только не работал? В те застойные, как теперь говорят, времена с работой было проще. Можно было по специальности найти, а можно было, и поменять профессию - себя поискать, так сказать. Особенно последнее время, перед самой "перестройкой", этим поиском были заняты многие. Это и интересно, да и жизнь так часто складывалась, что всё шло, как говорят моряки, враздрай. Со Степанычем это тоже было.
Он был воспитан в духе советской школы. Теперь-то её все ругают, кому только не лень. А тогда она давала неплохое воспитание, надо сказать, но, правда, тем, кто его хотел иметь. Степаныч хотел иметь хорошее советское воспитание и получил его. Школу, институт закончил почти с отличием. Получил неплохие знания и был честным человеком. Правда, особенно перед самой перестройкой, честные люди были, прямо скажем, не в чести. И почему так было, сразу так и не скажешь. А только именно так и было. И этот-то его "недостаток", честность т.е., и стал причиной смены не только предприятий, но и профессии даже. Последняя должность его, в канун самой перестройки, - стрелочник. Да-да, и не стоит удивляться. Таких судеб тогда было много. По началу-то все тогда ругали, на чём свет стоит, коммунистов и их порядки. И почему-то никто не догадался даже просто разобраться с тем, кто же такие коммунисты и почему они так плохо жизнь в стране организовали, что люди жили куда хуже, чем в тех же капиталистических странах? Хотя по Марксу и Ленину выходило, что коммунизм должен быть более развитым общественным строем, при котором простые люди должны были жить лучше. А у наших коммунистов это не получалось никак. Да и с тем, кто же такие коммунисты, тоже была неразбериха. Интересно, что даже в Большой Советской Энциклопедии это понятие отсутствовало, словно в жизни его и не существовало.
А в жизни последние годы почти каждый тихо ненавидел их про себя, да, нет-нет, анекдотец, при случае, с удовольствием рассказывал про "настоящих" коммунистов, особенно с Кавказа. И когда Горбачёв только намекнул на то, что нужны перемены, все радостно подхватили "перестройку", хотя никто не понимал, куда она ведёт? Просто все были уверены, что хуже уже не будет.
Теперь-то многим стало понятно, что получилось не совсем то, чего каждому хотелось, но, как скажет позднее известный Виктор Степанович, что "хотели - как лучше, а получилось - как всегда". Эту его крылатую фразу теперь почти каждый запомнит на всю оставшуюся жизнь. А многие с ней уже и умерли, так и не дождавшись того, как лучше-то?
В жизнь Степаныча тоже вошло несчастье. Оно даже не было каким-то одноликим, как у многих. Мало ли у кого каких бед случается в жизни. У него же сразу всё рассыпалось, как карточный домик. Сначала жена ушла. Незаметно так. Говорят, приехал её первый возлюбленный, который в очень короткий срок стал "новым русским". Он, так же говорят, тоже помнил её всю жизнь, да и сам был виноват, что они не поженились в своё время. Короче говоря, увёз он её на своей иномарке вместе с дочкой, про которую тоже ходили слухи, что она не, совсем чтобы, дочка Степаныча, а дочка этого "нового русского". Говорили так же, что объявился этот возлюбленный из мест заключения и сразу стал "новым русским". Очень для этого оказалась благоприятной обстановка в обществе.
И не успел Степаныч пережить эту потерю, как попал под сокращение. Железные дороги тогда стали переводить на белорусский метод работы и всех дежурных по переезду сократили и всё тут.
Кстати, обязательно надо сказать, почему его стали называть просто Степанычем? А дело в том, что, когда он, ища правды в жизни и более справедливых порядков, очутился, наконец, на железной дороге в должности простого дежурного по переезду, прознавшие о том, что у него высшее образование, коллеги-путейцы стали его так называть. По имени и отчеству в их среде не принято было обращаться - только по именам: Васька, Мишка, Серёга... Но, ради его высшего образования, они сделали исключение и стали называть по отчеству.
Оставшись без работы, он сначала решил отдохнуть и даже немного обрадовался неожиданному отпуску. Когда же, месяц спустя, он стал снова искать себе работу, то - не тут-то было... В стране так быстро и незаметно всё изменилось, что её стало не узнать. А он ещё оставался, к тому же, честным человеком и к бизнесу, который, вдруг, стал везде процветать, относился, как к спекуляции. Все вокруг давно уже это за спекуляцию не считали, а он, ну и ещё некоторые, считали. А раз так, значит, этот род деятельности для них был закрыт. Других же рабочих мест просто не стало. Так, совершенно неожиданно, встал вопрос, как же теперь жить дальше? Вопрос, который, ещё месяц-два тому назад, казался нелепым. Отпуск, которому он так обрадовался, в одночасье повернул к нему жизнь совсем другой стороной, холодной и непривлекательной. Из этой непривлекательности всё явственнее веяло могильным холодом. Степаныч стал никому не нужен. С каждым днём он это ощущал всё острее и острее. Средства его стали таять, а, где их добывать, он уже не знал. Сначала он пытался кое-что продать из своих домашних вещей. Тут ему, можно сказать, неслыханно повезло. Жена ушла от него без лишних хлопот и, ничего не взяв с собой. Так что, квартира была в его распоряжении, и остались вещи жены, которые он, узнав в ЖеКе, что она совсем выписалась из квартиры, и счёл возможным продать, чтобы ни о чём не напоминали. А помогла ему в этом соседка по лестничной площадке, которая уже торговала своими вещами и вызвалась продать и вещи его бывшей жены. Женщина эта была неопределённого возраста, добрая, приветливая, всегда всем улыбалась, от чего и выглядела моложе, хотя и была уже на пенсии. Но Степаныч понимал, что этот источник средств был временным, который давал, лишь некоторую, передышку и надо было её максимально эффективно использовать. К тому же, как потом оказалось, на шее этой пожилом женщины были уже свои безработные, так что, соваться к ней со своим горем, было неловко и стыдно.
С того момента, когда он осознал своё бедственное положение, прошло с десяток дней мучительных раздумий и поиска выхода. Ничего определённого ему в голову не приходило. Он останавливался то на одном варианте дальнейших действий, то на другом. Во всех из них, при более детальном их рассмотрении, он находил, неприемлемые для себя, какие-то моменты.
Однажды, гуляя по центральной улице их небольшого городка, он увидел недалеко от рынка своего бывшего коллегу по работе ещё на механическом заводе. Тот стоял в рядах торговцев и торговал мясом. Степаныч подошёл, и они разговорились о житье-бытье. Выяснилось, что Семён - бывший Семён Аркадьевич - теперь живёт недалеко от райцентра у тёщи в деревне и занимается животноводством. Он рассказал о своей неудавшейся попытке стать фермером, о том, как его просто задушили налогами. Теперь он остановился на ведении домашнего хозяйства только для своих нужд. Весь расчёт их домашнего хозяйства строился на том, что они всё воспроизводили, в основном, для себя и жили этим, лишь небольшую часть продукции, реализуя на рынке для покупки самого необходимого. Видя, как это заинтересовало Степаныча, Семён пригласил его приехать в гости и посмотреть всё их хозяйство в живом виде. Степаныч очень обрадовался этому приглашению.
Уже на следующий же день, он в пригородном автобусе доехал до деревни, где жил Семён. Встретили его приветливо. Мало того, что Степаныч наелся вдоволь в этот день своей любимой картошки с солёными грибами, отведал, отменно заквашенной, капустки и отличного жаркого из свинины, так он ещё привёз с собой массу впечатлений и планов. С этого дня его квартира, вдруг, преобразилась, совсем незаметно превратившись в штаб фантазий и мечтаний. Он так размечтался о своём хозяйстве, что даже на угрозу - быть обложенным налогами - совсем не обращал внимание. А происходило это потому, что он решил уже для себя, что поселиться должен там, где его не достанет никакая налоговая инспекция. Да и что остаётся делать, раз они так с нами поступают, почему бы и нам не схитрить, так думал про себя Степаныч. И мысль эта пришла к нему не, с бухты-барахты. Судьба как-то занесла его на сезонные работы к геологам. Так вот, однажды они наткнулись в тайге на одинокое жильё, в котором жил, и давно уже, охотник. Он ушёл от житейской суеты в тайгу и стал там жить так же, как жили и раньше одинокие охотники, не пользуясь благами цивилизации, кроме, пожалуй, самого необходимого. Остальное - они добывали для себя сами. По тем же принципам жил и этот охотник, который два раза в год выбирался в город, чтобы сдать шкурки да приобрести всё необходимое для своего житья и охоты.
Очень скоро у Степаныча в голове начал, вполне определённо, складываться план действий. И он, помимо своей воли, стал готовиться к его осуществлению. Им уже руководил этот план, который любому обывателю показался бы безумным.
Прежде всего, он познакомился с местными цыганами и договорился с ними поменять его "жигулёнок" на лошадь вместе со сбруей и телегой. Потом он побывал в семейном общежитии и нашёл там семью, которой сдал свою квартиру в аренду. Сдал за ту же плату, что они платили в этом общежитии, и это уже было кое-что, что давало возможность, пусть скромно, но кормить себя. Ещё Степаныч побывал у знакомых электриков с механического завода и договорился с ними, что они подготовят ему небольшой, киловатт на пять-десять, генератор для ветряной электростанции. Прожитые им годы не принесли ему больших материальных благ, но множество знакомств, приобретённые им, теперь оборачивались вполне ощутимой прямой выгодой. Ему не надо было много ломать голову, где что достать, если возникала в чём-то нужда. Его знакомые охотно, каждый в своём деле, подсказывали, где и что есть. Ему оставалось только пойти и договориться.
Дома он тоже не сидел, сложа руки. Прежде всего, он усовершенствовал свою прибалтийскую палатку, пристегав к ней парниковую плёнку поверх тента, а тент тоже сделал более надёжным, пришив дополнительные натяжки, чтобы он стал более надёжно крепиться и не боялся сильных ветров.
В заботах прошёл остаток зимы. Степаныч был и без того человеком пунктуальным, но этого ему казалось мало. Он завёл ежедневник, в котором скурпулёзно вёл записи по самым неотложным делам. Вспомнив любую мелочь, необходимую для переезда, он тут же всё записывал в общий список. Потом вечером, сидя над этим списком вещей и дел, он отбирал те пункты записей, по которым в первую очередь нужно было что-то сделать завтра - остальные, отодвигая напотом. В следующий вечер снова отбирались какие-то дела и вещи, которые он должен был сделать и упаковать. Вещей набиралось достаточно много, но и тут он решил распределить их по очерёдности, предполагая приехать за ними ещё несколько раз летом.
Степаныч достал карту своего района и стал тщательно её изучать. Ему хотелось найти оптимальный вариант места для своего будущего поселения.
Удалённость от города должна быть минимальной, - так он считал. Но достаточной, чтобы никто не мог побеспокоить его своими посещениями и претензиями, в ближайшие несколько лет. Он так же не хотел слишком далеко забираться на север области, так как в тех местах продуктивность земли была ниже. Для человека, который собирался жить натуральным хозяйством, это обстоятельство было немаловажным.
Карта, которую он достал у геологов, давала возможность сориентироваться не только в расположении населенных пунктов, но и в рельефе местности. Таким образом, он нашёл небольшую впадину, в которой, по его расчётам, можно будет неплохо расположить всё своё хозяйство. Она была на достаточном удалении и, самое главное, приличным перевалом защищена от проникновения посторонних людей. Удаление было достаточным для недосягаемости людьми, но вполне преодолеваемое на лошади за световой день пути. Степаныча устраивало так же, что, сравнительно недалеко от этой впадины, была деревушка, которую он намеревался использовать как перевалочную базу для своих вещей. Правда, всё это было хорошо на карте, а вот, как на самом деле, предстояло проверить практически. В Сотники, так называлась деревня, судя по карте, дорога была, хотя и не обещала быть асфальтированной.
Все дни, занятые подготовкой к столь решительной перемене в своей судьбе, Степаныч провёл на одном дыхании и пережил за всё это время небывалый душевный подъём. Впервые, можно сказать, он решал задачи не для кого-то и не по чьей-то непонятной воле, а сам и для себя. Впервые в нём открылся неисчерпаемый источник фантазии и творческой энергии. При этом он сам часто удивлялся, как всё складно у него выходило, и не было, ни малейшего намёка на то, что он решился на какой-то безумный шаг. Это было действительно странно, так как, расскажи он кому-то из своих знакомых о своих планах, его просто сочли бы сумасшедшим. А он был счастлив. Впервые в его жизни появилось дело, которое стало возвышать его над мелочностью и суетностью всех окружающих. У него теперь тоже появилась цель в жизни, его цель, к которой он уже стремился всем своим существом. Даже, когда, дня за два до своего выезда из города, он случайно увидел свою бывшую жену, которая ехала в элегантной иномарке рядом со своим новым мужем, в нём ничто не шелохнулось. Только, проводив их взглядом, он подумал, с сожалением, и чего она раньше не созналась, чья была дочь, и кого она, в действительности, любит? Сразу бы стало ясно, почему у них не клеились отношения, почему они не складывались так, как у некоторых их знакомых супружеских пар. А теперь вроде бы и сожалеть не о чём. Правда, горькие воспоминания о своей бывшей семейной жизни только уберегли его в данный момент от поспешных шагов по замене неудавшейся любви.
Когда цыганская телега была наполнена поклажей и увязана, он в последний раз присел в своей квартире, чтобы перевести дух и осмотреться. Она действительно была его квартирой, и не только потому, что жена выписалась, а просто получал её он от своей работы, ещё, будучи инженером, так что против совести идти не приходилось. Свои оставшиеся вещи, кроме мебели, он временно запер в самую маленькую комнату, а большую оставил будущим жильцам. Молча, оглядываясь, он немного взгрустнул. Где-то в сознании мелькнуло сомнение, всё ли правильно он делает? Но это сомнение, едва промелькнув, тут же исчезло. В душе снова появился приятный подъём чувств, который не позволял этим сомнениям одержать верх.
А час спустя, Степаныч уже ехал по дороге, ведущей к новой жизни. Где-то там, за сопками и лесом, может быть именно под теми облачками, что висели сейчас у горизонта, предстояло ему начать эту новую жизнь. И мысленно он уже был там. Хотелось, наконец, почувствовать себя достаточно свободным от ранних звонков будильника, от укорительных взглядов жены, от хитростей и коварства начальства, от сотрудников-алкашей и от всего того, что незаметно отравляло ему жизнь. Все это он оставлял сейчас там, позади себя, теперь уже тоже за сопками и поворотами шоссе, по которому ехал вперед и вперёд.
Его мерин помахивал хвостом и, покачивая мощным крупом, спокойно и привычно тянул свою телегу с поклажей. Степаныч невольно остановил свой взгляд на этом великом труженике и подумал, что ему сейчас надо именно так впрячься в свою "телегу" и везти её, пока держат ноги. Лошадь тянет, пока есть силы, а когда они кончаются, она падает и умирает. Ему, видимо, надо теперь настроиться на такой же труд, на такой же подход к делу. Пока есть душевный порыв и силы, надо тянуть, тянуть и тянуть.
Далее его мысли повернулись к его материальному положению. Кое-что ему удалось собрать от продажи лишнего имущества, часть которого ещё осталась у соседки на реализации. Кроме этого, он получил вперёд, за всё лето, плату за квартиру от своих жильцов. К счастью, ему попались молодые бизнесмены, которые челночили в Китай, и которые сейчас были при деньгах. Все это давало возможность, не думая о куске хлеба, прожить длительное время. Вот всё это время-то он и должен был использовать, до последней минуточки, на обустройство своего нового жилья и на обзаведение хозяйством.
Потом он стал вспоминать, всё ли он взял с собой. И первая же мысль о ружье. Он протянул руку и потрогал его под тентом. Оно было на месте. Когда-то, и машину, и ружьё он купил, повинуясь общим модным увлечениям своих коллег по работе. Машина, правда, была подержанной, а вот ружьё было новым. И он ходил с ним на охоту всего три раза. Теперь же этот предмет стал для него предметом первостепенного значения. Ружьё придавало ему некоторую уверенность и вселяло чувство защищённости от возможных неприятностей, которые могли встретиться в тайге.
Затем он стал перебирать в памяти, все ли необходимые продукты он взял? Снова рука стала ощупывать тюки под тентом и наткнулась на большую книгу по кулинарии. "О, - отметил он про себя, - эта тоже здесь". Успокоившись, Степаныч стал оглядываться по сторонам и отмечать все прелести весенней природы. Путь ему предстоял неблизкий, но он этого не боялся. С каждым шагом коня он всё ближе и ближе становился к цели, а медленность этого процесса не раздражала пока. Зато, среди этой суеты, появилась возможность поразмышлять, не спеша, обо всём. И он наслаждался этим.
В Сотниках Степаныч был уже под вечер. Место для ночлега ему удалось найти у одной пожилой женщины, которая копалась в своём дворе перед домом. Домик её он приметил ещё издали. Он стоял на окраине деревни и было в нём что-то старинное и уютное.
Здесь было ещё много снега, хотя он и таял буквально на глазах. Степаныч разговорился с ней, объяснил, что ему нужно переночевать ночи две-три. Сказал так же, что он работает от геологической партии. Последнее пришлось сделать, чтобы к нему было больше доверия. И хотя лихие люди сюда, видимо, ещё не добрались, так как женщина встретила его довольно приветливо, он всё-таки счёл необходимым подстраховаться.
Октябрина Васильевна, так звали женщину, поместила его в маленькой комнатке за печкой. Домик был небольшой - весьма древней постройки. Коня распрягли, и он мерно прожёвывал сено, которое Степанычу дали цыгане на первое время. Цыгане дали так же и овёс. В общем, пока всё складывалось довольно удачно. С Октябриной Васильевной было договорено, что он будет и впредь останавливаться у неё, когда нужно.
Эта женщина, обрадовавшись неожиданному гостю, рассказала ему про всю свою жизнь. Степаныч слушал, как заворожённый. Он впервые имел возможность выслушать живого человека, который прожил свою жизнь, как герой своего времени. Эта скромная на вид женщина, в молодости довольно красивая, всё делала в жизни так, как показывали в наших старых фильмах. С неё самой можно было бы сделать положительную героиню тех времён. И всё в этой жизни было вроде бы, как у других. Да только не совсем так.
Не было в её жизни лжи, необузданных страстей из-за богатства или почестей, зависти она ни к кому не испытывала и зла никому не желала. Может быть, поэтому в её жизни была большая настоящая любовь. Правда, муж её был инвалидом войны, но прожили они больше двадцати пяти лет, прежде чем она его схоронила. Единственная дочка теперь замужем за военным и живёт во Владивостоке. Сколько раз дочь пыталась забрать к себе мать, но Октябрина Васильевна никак не могла решиться оставить своё обжитое гнездо. Какая-то сила не давала ей это сделать.
Степаныч слушал её, и в нём просыпалось уважение к этой прекрасной женщине, отдавшей государству всё и оставившей себе только одинокую старость и это убогое, с точки зрения норм конца двадцатого столетия, жильё. Ему хотелось попробовать исправить ошибки предыдущего поколения. Он не мог уже спокойно смотреть, как государство безнаказанно обирало людей и всё это исчезало, как в бездонной пропасти. Он всё больше утверждался в своей правоте - хотя бы попытаться уйти от налогов и поборов - может быть, тогда удастся встать на ноги и зажить по-человечески. Он хотел просто своим примером доказать существование такой возможности.
Как и предполагал Степаныч, ему пришлось задержаться здесь. Во-первых, он помог Октябрине Васильевне в её несложном хозяйстве, поправив двери у сарая, калитку, которая просто уже висела на старых ремнях, и наладил парник, заменив в старом сгнившие рейки и стойки. Во-вторых, пришлось тщательно собраться в дорогу, отобрав с собой только самое необходимое. Все остальное имущество он занёс в дом. За телегой же она обещала присмотреть. Дорога предстояла незнакомая, и Степаныч решил обойтись без телеги, навьючив всю поклажу на коня. Сам же предполагал идти пешком. Таким образом, только на третий день пребывания в Сотниках, он двинулся дальше. Вышел очень рано - едва рассвело. Снег за эти дни совсем почти растаял.
Сориентировавшись по компасу и карте, Степаныч первое время шёл по тропинкам и дорожкам, которые в изобилии были натоптаны и наезжены со всех сторон деревушки. Но, по мере удаления от Сотников, их становилось всё меньше и меньше. Через каждый час пути Степаныч делал небольшой привал и давал возможность пощипать сухостойной травы своему коню, добавляя затем и овёс. Как любой опытный человек, передвигающийся в незнакомой местности, он помечал направление своего движения. Эта привычка осталась у него ещё от хождения с геологическими партиями. Одновременно, он примечал все особенности местности и выбирал такие места для своего движения, чтобы была возможность впоследствии проехать здесь и на телеге. При своём движении он старался выдерживать одно направление по компасу, но складки местности вынуждали всё время менять его. Тогда он ориентировался на вершины самых высоких сопок и в итоге снова возвращался на своё направление.
Уже к вечеру он добрался до довольно уютной долины, закрытой с северной стороны высокими сопками. Небольшой ручеёк, который Степаныч едва отыскал в прошлогодней траве, образовал эту пойму. Дорожки и тропинки давно кончились, и он двигался уже по совсем нехоженым местам.
Перебравшись на северную сторону долины, он решил остановиться на ночлег. Солнце уже было за сопками, когда Степаныч успел только поставить палатку и развести костёр. Его четвероногий друг, на длинном поводке, пасся недалеко от костра в зарослях прошлогодней нетоптаной травы. Уже кое-где, среди сухих стеблей, попадались свежие побеги молодой травки. Сивка старательно выщипывал именно их.
Зашумел, почерневший в одночасье, чайник над костром. Потом Степаныч долго ещё вертел свой транзисторный приёмник, пока, наконец, не нашёл долгожданный "Маяк". Остальные станции работали или плохо, или были китайскими. Рядом со Степанычем было ружьё, заряженное и взведённое. Оно стояло готовое в любую секунду выпустить свою страшную силу на волю. Все это немного сглаживало впечатления надвигающегося ночного мрака в совершенно незнакомом, глухом месте.
Как оказалось, вода в ручье была довольно вкусной и чистой. Это вполне устраивало Степаныча. Он уже решил, что именно здесь завтра подберёт для своего поселения подходящее место и начнёт обустраиваться, а послезавтра уже поедет за остальными вещами.
Но не успел он устроиться на ночлег в своей палатке, как Сивка тревожно заржал и, в несколько скачков, оказался у самого тлеющего костра. Степаныч выскочил с ружьем из палатки и стал всматриваться в темноту. В какое-то мгновение мелькнули огоньки звериных глаз в траве, и он тут же выстрелил в том направлении. Раздался шум убегающего зверя, и вскоре всё стихло. Сивка, отскочивший в сторону после выстрела, стоял в недоумении в стороне. Степаныч успокоил коня, подложил в костёр самых толстых стволов валежника, чтобы огонь держался, как можно дольше, немного оживил его мелкими сухими сучьями и снова влез в палатку. Он решил не забираться в спальный мешок, а лечь на него, укрывшись шерстяным одеялом - мало ли придётся быстро выскочить.
Уже задрёмывая, он подумал, что обязательно надо сюда привезти собаку. Васильевна поможет достать, - размышлял он, уже засыпая.
Больше за всю ночь их никто не потревожил. Так решил Степаныч, проснувшись, когда солнце уже освещало палатку в верхней её части. Выбравшись из неё, он увидел Сивку и ясное чистое небо. Все было на месте. Костёр своим огнём сделал ровное круглое отверстие в стволах валежника. Пошевелив кучу золы, Степаныч обнаружил ещё горячие угли. От них вскоре снова ожил костёр, подогревая подвешенный чайник.
После завтрака Степаныч стал осматривать и изучать окрестность. Устраивать жилище прямо здесь, где у него была поставлена палатка, было опасно. Походив с геологами, он хорошо познакомился с нравами таких маленьких ручейков, которые после дождя превращались в целые бушующие реки. По этому он остановил свой выбор на более высоком месте, возле подножия сопки. Оседлав коня, Степаныч решил проехать к тому месту.
Осмотром он остался доволен. Подножие сопки в этом месте было двухступенчатым. Первая, от поймы ручья, ступень была довольно обширной. Площадь её около четырёх гектар и возвышалась она метра на три. Вторая ступень была поуже, но выше ещё метра на три. Вот в ней-то он и собирался сделать себе жилище.
Когда-то, ему на глаза попалась книга о строительстве заглублённых жилищ в США. Степаныч прочитал её с большим интересом. А когда возникла мысль поселиться в отдалённом от всех властей месте, он вспомнил о ней и решил, что можно, по крайней мере, на первое время, сделать жилище заглублённым. Конечно, строить землянки в нашем отечестве - дело не новое. Но тут дело не совсем в землянке, а в том, чтобы построить жилище, которое по удобствам ни чем не уступало традиционным. И, конечно же, все помещения его должны хорошо вентилироваться. Это непременное условие всех заглубленных жилищ, строящихся по западным проектам. Конечно, именно такое жилище сразу построить здесь не удастся, да ещё одному. Но со временем, Степаныч решил эту идею всё-таки попытаться воплотить.
А пока он нашёл небольшое углубление на склоне сопки и решил здесь вырыть норку для имущества, которое уже не было смысла тащить назад. Сделав всё, как задумал, он так хорошо замаскировал это место, словно здесь была обычная песчаная осыпь. Пещера была сделана по всем правилам, с сохранением глинистого козырька над ней. Это защищало её от дождевых потоков, отводя их в стороны. Но, однако же, всё, что могло пострадать от влаги, он ещё завернул в полиэтиленовую плёнку.
До вечера он ещё успел натаскать валежника к палатке, потом поужинал и лег спать. В эту ночь его никто не беспокоил. Видимо его выстрел изрядно напугал волка, а Степаныч полагал, что это был именно он, а может быть, и ранил он его, что тоже послужило хорошим предупреждением. Но в дальнейшем он решил, если позволят обстоятельства, обнести своё жилище хорошим забором и, конечно же, обзавестись собакой. Её он уже видел наяву, правда, во сне. Она была ласковая, и всё время подпрыгивала перед ним, вертя своим неутомимым хвостом.
Обратный путь Степаныч проделал верхом. Размеренное, неторопливое шествие коня дало возможность ему о многом передумать. Даже в его мыслях мелькнули сомнения, правильно ли он выбрал место для будущего жилища? Но потом, поразмыслив ещё, он всё-таки решил, что, если до сих пор там никто не появлялся, о чём свидетельствовало полное отсутствие следов человека, то почему непременно кто-то появится именно сейчас? Да и нельзя сбрасывать со счетов удачу - решил он. В удачу, он уже стал твердо верить. Впервые в своей жизни он стал ощущать, что ему стало везти в его делах. Всё, что он ни задумает, стало сбываться и как-то легко и просто. И даже простая вера в удачу стала помогать. Ему и в голову не приходило, что дело, которое он сейчас взвалил на себя, далеко не каждому по плечу. А он всё это даже за труд не считал - так лёгкие приключения.
И снова, так же под вечер, он был в Сотниках. Октябрина Васильевна встретила его, словно они были знакомы уже много лет. На следующий день должна была быть суббота. Ночью пошёл дождь. Ехать в такую погоду, да ещё такую даль, было бы просто безумием. И хозяйка уговорила Степаныча остаться и истопить баньку. Она сама уже давно ею не занималась, так как тяжело стало носить воду. Приходится теперь мыться у соседей. А тут и сама помылась бы в своей баньке, да и гостю приятно. И Степаныч согласился. Заодно он занялся и подготовкой к своей поездке. Пока он не решался ехать сразу на телеге и, для начала, решил использовать только её передок. Он соорудил из толстых прутьев и жёрдочек решётку на передке и решил на неё сложить всю свою поклажу. Это были разные продукты, инструменты, ручной бур и даже три отрезка алюминиевой трубы. Он предполагал их использовать: или для дымохода, или для скважины, если успеет установить и наладить ветряк, за которым, правда, ещё надо было съездить снова в город.
А пока, он всё это сооружал под навесом, банька истопилась, и незаметно настал вечер. Васильевна сама убрала баньку, так как для неё это было делом привычным, и предложила ему первому пойти мыться - первый пар самый жаркий. Но выяснилось, что Степаныч этот "вид спорта" не особенно-то и уважает. Для Васильевны это было просто удивительно. Она всю жизнь прожила среди сибиряков, у которых парилка, по удовольствию, стояла на первом месте, после выпивки. Так что, первой идти в баню пришлось самой хозяйке. Зато, когда Степаныч, раскрасневшийся и слегка утомлённый банным жаром, пришёл в горницу, там уже был накрыт стол, и стояла бутылка, правда, без этикетки. Васильевна принимала его, как дорогого гостя. И снова потекли разговоры. В этот раз разговорился сам Степаныч. Ему захотелось кому-то пожаловаться на свою прежнюю жизнь, а лучшего слушателя ему было и не найти.
Степанычу весной должно было стукнуть 35 лет, и был он, лет на 25, моложе своей собеседницы. Но всё-таки он уже перешёл тот тридцатилетний рубеж, после которого возрастные условности перестают мешать общению людей. И, не смотря на то, что он прожил на много меньше Васильевны, испытать ему пришлось достаточно. Правда, трудности его были связаны с его представлением о добре, о совести и чести. Почему-то в этом он никак не мог найти понимания с окружающими. И, если ещё остались на Земле люди честные в том понимании, первоначальном, этого слова, за которым стоят и соответствующие поступки, то они поймут его и трудности, с которыми он постоянно сталкивался. Для остальных же людей его трудности возникали там, где для них их просто не было и не могло быть. Эти люди тоже считали себя честными, хотя таковыми и не являлись.
Октябрина Васильевна слушала своего гостя, и душа её тут же откликалась на все его неприятности таким пониманием, на какое он и рассчитывать не мог. А все дело было в том, что она сама была просто честным человеком, в изначальном понимании этого слова.
И хотя её реакция на окружающую действительность не была столь острой и категоричной, как у Степаныча, она его понимала, как никто другой, и все его повороты в личной судьбе разделяла всецело.
Разговор их затянулся за полночь. Самогонки, которую сумела раздобыть Васильевна, они выпили всего по две маленькие гранёные рюмочки, напоминавшие по форме и размерам обыкновенные медицинские мензурки. Но для них этого хватило, чтобы освободить свою душу от оков тяжелого времени и погрузиться в свой мир, о котором, как оказалось, мечтали оба. Васильевна, всегда тайно мечтавшая о сыне, смирилась с тем, что судьба не дала ей возможности попытать счастья ещё раз. И вот теперь перед ней сидел молодой мужчина, который и по возрасту годился ей в сыновья, и такой, каким она всегда хотела видеть своего сына. А Степаныч был рад столь внимательному и чуткому слушателю. Он рассказал ей всё про своё прошлое. Только о своих планах решил пока ничего не говорить. Дело, которое он задумал, требовало осторожности и большого доверия.
К утру дождь прекратился. Васильевна сходила куда-то и принесла в плетёнке симпатичного щенка. Степаныч очень ему обрадовался и так принял, словно эта добрая женщина подарила ему то, чего он больше всего желал на свете. Он принялся его тискать, от чего щенок только кряхтел и удивленно таращил свои чёрные глазёнки.
До вечера Степаныч помог Октябрине Васильевне по хозяйству. Они вместе закончили перебирать семенную картошку, достали её из подвала и рассыпали в кладовочке на пол. Здесь днём уже было тепло, и она должна была, быстрее прорасти. Потом, опять вместе, увязали поклажу на передок, чтобы утром Степаныч мог тронуться в путь без задержки. Вечером они ещё обсудили хозяйственные дела. Степаныч обещался помочь ей сажать картошку и весь огород в целом. Заодно он решил посадить картошку и себе, так как огород у Васильевны был почти гектар, а сама она сажала едва четверть. Выяснилось, что у неё есть плуг, ещё от старых кузнецов остался. Но она сказала, что в деревне ещё есть два трактора и землю ей вспашут. Чем Степаныч остался очень доволен. Честно говоря, его беспокоил вопрос, как он сумеет выкрутиться в этом году с огородом, но оказалось дело решилось само собой и быстро. Значит в этом году, - решил Степаныч, - я могу целиком заняться постройкой жилья.
0б этом, он размышлял уже в пути, ведя под уздцы Сивку, впряжённого в импровизированную двухколёсную повозку. Только сейчас Степаныч по-настоящему оценил тот факт, что, доставшаяся ему, телега была на резиновых колёсах. Автомобильные шины так хорошо себя вели на грунтовой дорожке, да ещё после дождя, когда почва размякла, что он не мог не радоваться этому. Многие его опасения на этот счёт просто отпали сами собой. И Степаныч невольно снова подивился тому, что как-то всё хорошо и гладко складывается в его судьбе теперь. Это было просто удивительно. Ведь надо же было так случиться, чтобы судьба свела его именно с Октябриной Васильевной, такой доброй и с таким тонким пониманием жизни женщиной. Да ещё и плуг у неё есть, - вспомнил, усмехнувшись, Степаныч. Этот предмет всё не давал ему покоя, где и как его раздобыть? А тут на тебе - всё есть. Да и с огородом всё удачно вышло...
Неожиданно он остановил своё внимание на, хорошо натоптанной, тропинке, которая пересекала его путь. Он и тогда, когда впервые ехал здесь, пересекал её, но был всецело во власти выбранного направления. Теперь же эта дорожка привлекла его внимание совсем иначе. Куда-то ж люди протоптали эту тропинку? Он остановил коня и пошёл по ней один, чтобы заглянуть, что там, за ее поворотом? Поворот был метрах в ста от того места, где он оставил Сивку. За поворотом стала видна ложбина, а за ней, на взгорке, было какое-то заброшенное кирпичное строение. Оно заинтересовало Степаныча. Он вернулся за Сивкой и решил всё-таки туда добраться. Расстояние-то всего чуть больше километра, туда и обратно, а вдруг что-нибудь там полезное найду? - Так он рассуждал про себя, перебираясь через ложбину. Уже на пригорке путь ему преградил ров. Он оставил коня и пошёл дальше, намереваясь обследовать заброшенное строение. Это оказалась заброшенная ракетная точка. Основной подъезд к ней был с другой стороны, а тропинку протоптали, видимо, сотниковцы, унося отсюда всё, что могло пригодиться в хозяйстве. Степаныч обошёл все подземные переходы, но первое, чем он сразу, практически, заинтересовался, это обилие колючей проволоки. Во многих местах она была спутана, но были и участки забора нетронутые, с которых можно было снять эти неудобные колючие нити. И он, не откладывая дело в долгий ящик, вернулся за инструментом и, примерно за час работы, намотал с десяток мотков, которые перенёс через ров и тоже погрузил на свою таратайку.
Добравшись до своей долины, Степаныч просто не сразу узнал её. Маленький ручеёк стал целой рекой. Пришлось потратить немало времени, чтобы найти брод. А, переправившись через ручей, он не пошёл к прежней стоянке, а направился к месту, где оставил свою поклажу. Все было на месте - только потоки воды с сопки омыли с двух сторон его пещеру. В самой же пещере было сухо.
Берёзовая роща хорошо защищала место его новой стоянки от ветров. Это было кстати, так как на открытых местах гулял "хвост циклона". Быстро разведя костёр, он переоделся, потом развесил на верёвку свою промокшую одежду и стал ставить палатку. Сивка был привязан недалеко от костра, а, благополучно проспавший почти всю дорогу, щенок, перекусив вместе со Степанычем всего понемногу, снова спал в своей плетёнке, свернувшись пушистым калачиком.
Закончив неотложные на сегодня дела, Степаныч присел у костра и стал настраивать себя на то, что теперь надо обосноваться здесь надолго, может быть навсегда. Времени до посадки картофеля было достаточно и ему надо было потратить его на своё, хоть и временное, жилищное обустройство. Потом, поднявшись, он стал тщательно выбирать место для палатки. Её нужно было поставить так, чтобы она не мешала будущим земляным работам. Получилось так, что палатку завтра придётся немного передвинуть.
До зимы надо было успеть капитально вкопаться в сопочное подножие, чтобы никакой мороз ему не был страшен. Чтобы было веселее, он включил приёмник. По "Маяку" сообщали всякие страсти, которые творились где-то там, далеко. Но всё это мало трогало и волновало сейчас Степаныча. В нём уже кипела энергия и жажда конкретного действия.
Обилие планов в голове иногда пугало его самого, но он вспоминал, как, придя в институт, тоже был ошарашен, когда на первом же собрании студентов декан объявил, сколько им предстояло сдать экзаменов и зачётов во время всей учёбы. Но пошло время, дни мелькали за днями, а с ними уходили в прошлое и те самые экзамены и зачёты. Постепенно, не сразу, конечно, перекочёвывая, из разряда предстоящих в разряд сданных. При этом весь процесс шёл спокойно, всё решалось в своё время. Всё обучение состояло из пяти лет, каждый учебный год из двух семестров, каждый семестр из множества дней, по которым, если всё равномерно распределить, то становится не так уж трудно учиться. Вот так же и теперь он решил всё распределить во времени и не терять ни минуты зря. В этом был весь предполагаемый смысловой фокус его эксперимента.
До наступления темноты ещё было время, и он успел соорудить стол из привезённого им старого калиточного притвора, который Васильевна отдала ему, когда Степаныч сделал ей новую калитку. Опилив подгнившие края досок, и подрезав их топором, он приладил получившуюся столешницу к спиленной берёзке. Прямо рядом с палаткой росли две берёзки из одного корня. Одну он спилил и на этот пенёк и на оставшийся ствол второй берёзки приладил свою столешницу.
Пока он всё это сооружал, солнце спряталось за сопку. Степаныч решил стул соорудить завтра, а пока воспользовался ящиком с продуктами. Установил свечу на столе, зажёг её и достал свою хозяйственную тетрадь. Вот теперь ему предстояло каждый вечер сидеть над ней, обдумывать и заносить в неё свои планы. В этот раз, он выбрал на завтра сооружение изгороди из колючей проволоки. Надо было обезопасить своё пристанище - всё спокойнее будет спать.
Затем он стал вспоминать, не сказал ли что лишнее у Васильевны? Но, поразмыслив, в конце концов, он решил, что надо всё-таки посвятить в его планы эту женщину, которая стала относиться к нему, как к сыну. Тем более что ему нужно будет покупать бычков и тёлочек на развод, а как без неё? Она всех в деревне знает. Ей и карты в руки,- как говорят.
Да, вот ещё что, - вспомнил он неожиданно, - надо попросить Октябрину Васильевну насушить сухарей из свежего хлеба. Такие сухари куда вкуснее, чем из чёрствого хлеба. А ему здесь пока без них не обойтись. Вспомнив это, он записал на отдельном листке, который намеревался взять с собой, когда вновь поедет в Сотники.
А утром работа закипела. Если на первой подножной ступени сопки расположилась березовая роща, то на второй уже был подрастающий молодой сосновый бор. Степаныч выбирал те стволы сосен, что не так толсты для столбов забора, и спиливал их. Потом он пилил их на отдельные брёвнышки, по длине, чуть более двух метров. На метр он рассчитывал их закопать в землю, а остального должно было хватить для верхней части забора - высота вполне достаточная для любого зверя. Он посчитал, что ему нужно сорок столбов. Из одной сосны выходило по три-четыре столба. Значит, надо было свалить и разделать двенадцать-четырнадцать сосен. Только к вечеру он закончил эту работу. За несколько ходок, Сивка перевёз это к месту предполагаемого забора. Степаныч рассчитывал, что забор этот будет пока временным, и очищать столбы от коры было не обязательно. Это значительно облегчало задачу и экономило много времени.
В этот день, к вечеру, он почувствовал значительную усталость, но она была приятной. Особенно он это ощутил после ужина. А питался Степаныч, в основном, китайской лапшой и прибавлял к ней консервы: то рыбные, то мясные. Правда, у него был мешок картошки, которую дала Васильевна, но пока ему некогда было её готовить.
Хозяйственный двор Степаныча был огорожен за четыре дня. Этот забор отделял теперь территорию, площадью в четыре сотки, делая её, относительно безопасной, от зверья. Нижние ряды проволоки Степаныч сделал наиболее частыми, чтобы хищники не могли протиснуться. Между столбами он поставил ещё по два колышка, которые не давали возможность раздвигать проволоку. Довольный своей работой, он даже решил приготовить для себя и своего щенка, которого стал кликать Дружком, праздничный ужин. Он сварил в котелке картошку и потом ещё её потушил с мясными консервами. Но и это ещё не всё. Было решено открыть банку с солёными огурцами, подаренную ему Васильевной. Ужин получился славный. Когда-нибудь, - думал Степаныч, - у меня будут свои овощи и столько, сколько душа попросит. Дружок после ужина как-то незаметно снова заснул, а Степаныч пошёл прогуляться вверх по сопке, чтобы полюбоваться закатом. Он едва достиг вершины - ноги ещё гудели от дневной работы - как солнце уже коснулось горизонта и стало медленно погружаться в верхушки дальнего леса. Там, за сопкой, была извилистая речка и добротный лес по её берегам.
Было тихо и спокойно кругом. Только пламенеющий закат делал всю округу совсем необычной. Вся долина была залита малиновым светом. Степаныч стоял, вбирая в себя эту красоту, и думал, что вот этот далёкий заброшенный кусочек Земли теперь должен стать его домом, где ему предстояло устроить свою жизнь совсем по другим правилам. Главная и первейшая его задача - сделать здесь хорошую ферму, дающую устойчивый доход, достаточный для его проживания и для его нормального жизненного обустройства. А на что-то большее он пока не замахивался.
На следующий день Степаныч решил соорудить нечто, вроде будки, для Дружка. Пришлось консервы переложить в пещеру, а из ящика он соорудил, тоже временное, жильё для подрастающего пса. Последний достаточно уверенно стал чувствовать себя на огороженной территории. Сначала Степаныч хотел его привязать, чтобы сразу воспитать его, как сторожевую собаку, на которую можно оставлять свой "постоялый" двор. Но потом, понаблюдав за Дружком, решил этого не делать. Дружок сам не рисковал выходить за ограду, чего было вполне достаточно его хозяину.
Ещё в этот день Степаныч доделал проволочные навесы для ворот и к вечеру стал собираться в Сотники. Палатку он решил в этот раз не снимать. Для зверья она стала недосягаемой, а люди сюда вряд ли сунутся, кроме, может быть, охотников, которые, как он слышал, до чужого добра не слишком охочи. В тайге действуют свои законы, и, попадись кто-нибудь с чужим имуществом - высшая мера может быть применена без суда и следствия на месте, к тому же без свидетелей.
Октябрина Васильевна сдержала своё слово и велела трактористу вспахать почти весь свой участок. Едва встретив Степаныча, она тут же стала рассказывать, что успела посадить. Ей очень хотелось этим поделиться. В парнике уже была высажена рассада помидор, капусты и перца. Степаныч даже удавился перечню.
- Неужели все это здесь растёт?
- Почему нет? - Ответила Васильевна и стала дальше показывать ему свой участок. - Вот здесь можешь ты сажать картошку, сколько захочешь.
Степаныч усмехнулся.
- Сколько захочешь? А копать потом до Нового года?
- Зачем? Заплатим Гончару, так он нам копалкой всё выкопает. У него техника хорошо работает. У нас ведь было отделение колхоза, а теперь всю технику поделили и самораспустились. Так большинство бывших колхозников свою технику уже давно пропили. Тольке у двоих и осталась - у Гончаренки и Лаптева.
Они ещё долго ходили по участку, обсуждая, где и что лучше посадить. Дружок, который снова оказался в незнакомой обстановке, неотлучно следовал за хозяином. Он уже к нему привык и без хозяина чувствовал себя неуютно. А вечером, за ужином, Степаныч всё-таки рассказал Васильевне о своих планах обзавестись большим хозяйством. Она восприняла его рассказ, совсем не удивляясь, и лишь, покачав головой, отметила, что дело это трудное и одному его поднять будет тяжело.
- Вот ты уехал сейчас, - продолжала она, - а там никого нет, и душа спокойна. А когда кто-то будет? Весь изведёшься - по себе знаю. Да и потом, худоба рогатая будет себе пастись, но ведь надо же для себя и поросёночка иметь, и курочек, а то и гусей. А за ними глаз да глаз нужен.
- Это все так - я согласен. Со временем, видимо, придётся обзавестись товарищем. Но пока я себя-то, только-только, прокормлю.
- Да я не об этом. - Возразила Васильевна. - Жену тебе надо, хозяйку.
- Да ну вас, - отмахнулся Степаныч, - И вы туда же... Хватит с меня...
- От жизни не убежишь и не спрячешься. Ты ведь ещё и не был счастлив, судя по твоему рассказу, а уже бежишь от жизни. Как ни трудно мне было с Егор Иванычем, а всё бы сейчас отдала, чтобы вернулся он хоть на годок ещё. - Сказала она и отвернулась, вытирая повлажневшие глаза. Чуть придя в себя, она, продолжала. - Думаешь, почему я так обрадовалась тебе? Да одной-то, да ещё в такой глуши, разве большое удовольствие вековать? Другой раз, особенно зимой, дни так медленно тянутся, что завыла бы. А, когда вдвоём были, то всё было равно: и где жить, и чем заниматься, и поговорить было о чём. И ты, Василёк..., можно я тебя так буду называть?
- Он утвердительно кивнул, а она продолжала.- И ты, Василёк, слушай, что я, старая, говорю. Ты мне как раз в сыновья годишься, так плохого я тебе не посоветую.
- Да я так и не думаю. Просто я полагал сначала встать на ноги немного, а потом уже о семье можно будет подумать.
- Ну, это тоже правильно.
А Степаныч продолжал.
- Потом не только о семье надо будет подумать, а и о настоящих помощниках. Правда, я не хочу обзаводиться работниками, а мне товарищи нужны, чтобы вместе трудиться, вместе вести дело и барыши делить на равных.
- Эко ты куда хватил!? А получится в нашей-то ситуации?
- А что нам может помешать? Кто будет знать, на каких принципах будет дело у нас поставлено в нашей артели? И я так полагаю, что мы на деле и сможем проверить, жизнеспособна ли вообще идея коммунизации общества?
- Вот умом я понимаю, что ничего из твоей затеи не получится, а душа вся на твоей стороне. И давай начнём строить твою артель прямо сейчас.
- С кем это?
- Да хотя бы со мной. А что? Если что не так - я тебе по-матерински и подскажу без всяких там обид. Может быть, мы сразу кое-какие ошибки подправим с тобой - с другими-то их не придётся повторять. Я вот часто замечала, что очень многие начинания, хорошие начинания, не получались из-за первых же неудач. Люди как-то к ним охладевали и переставали верить.
А, если люди перестают в дело верить, ничего путного из этого дела уже не выйдет. И пусть тебя не пугает, что я уже немолодая. Я ещё на своём участке о-го-го как работаю. Вот, глядишь, пока ты там обживаешься да обустраиваешься, я тебе здесь тыл обеспечу. А платы мне много не надо - я сама не возьму. Просто мне это очень интересно самой. У меня всю жизнь душа просила чего-нибудь эдакого...
- Октябрина Васильевна! Да меня не только не пугает эта перспектива, а очень даже радует. Честно говоря, мне ведь даже посоветоваться не с кем, обсудить какое-нибудь дело - тоже не с кем. А тут такая перспектива... Да для меня, я считаю, это просто подарок судьбы. Я и с животными-то ещё толком дела не имел, кроме лошадей. Когда с геологами ходил, то часто на лошадях ездили. Так что вы напрасно беспокоитесь за свой возраст. Если вы искренни в своих намерениях, то, хоть сейчас, создаём товарищество.
- По рукам. - Смеясь и протягивая руку, сказала Октябрина Васильевна.
- По рукам. Тогда на завтра назначаем презентацию.
-А устав? - спросила решительно Октябрина Васильевна.- Я хочу посмотреть, на какой основе будут строиться взаимоотношения в нашем товариществе?
- Это, хоть сейчас. Я уже об этом столько передумал, так тщательно всё взвешивал, что готов отвечать прямо сейчас. Понимаете, Октябрина Васильевна, когда людей хотят обмануть, начинается выдумывание всяких коэффициентов, статей отчисления, инструкций, процентных ставок и т.д. А ведь в жизни всё гораздо проще: есть работа, есть произведённый продукт, который надо справедливо поделить. Так вот, если действительно задаться целью - поделить справедливо, то ничего нет проще. Вся выручка от произведенного продукта должна быть под контролем всех членов товарищества. Из этой выручки оплачиваются все текущие производственные расходы, из неё платятся налоги, а остальное наше. Остаётся нашу долю справедливо распределить соответственно трудовому вкладу каждого. В нашем товариществе можно это сделать по отработанному времени. Характер труда в таких артелях особой роли не играет - все работы важны и нужны.
- А и, правда, как просто! Я ведь тоже часто думала об этом. Держала поросёнка в прошлом году и стала всё записывать: сколько ушло на его покупку, сколько на зерновой размол... Картошка своя, так я её не писала. Потом, когда его забили, я большую часть продала скупщику и кое-что оставила для себя. Остаток этот весь взвесила и по той же цене всё оценила. Вот, когда из этой суммы вычла расходы, то и осталось то, что я заработала. Вышла такая сумма, которая равнялась трём моим месячным зарплатам в колхозе. Значит, выкорми я за год четырёх таких поросят, так мне и работать не надо было б? А дома-то я бы их, шутя, выкормила. В колхозе-то, всяко, свинарка голов пятьдесят выкармливала в год, а то и больше. Почему ж так мало получали-то? Куда всё это уходило? Ты вот можешь мне ответить, почему в колхозе не делали оплату труда по такой простой схеме, как ты вот говоришь? Ведь тогда был бы интерес какой-то конкретный, больше произвести, но и заработать больше. Почему так не было?
- Да потому, что тем, в чьих руках тогда власть была, уже тогда хотелось нас обмануть. Вот и всё.
- А ведь вроде бы коммунисты были?
- Настоящих коммунистов, Октябрина Васильевна, Сталин всех расстрелял или в лагеря упрятал навсегда. А те, что остались, как я понимаю, уже таковыми не могли и быть. Они только формально считались коммунистами, а на деле были обыкновенными приспособленцами. Смешно сказать, а у меня дома есть энциклопедия, но в ней даже нет этого слова "коммунист". Значит, как я понимаю, кто-то очень не хотел, чтобы с этим понятием люди чётко разобрались: "Кто есть кто?" Нет, Октябрина Васильевна, во всём, что с нами случилось, ещё предстоит разобраться. Думаю, что люди такие найдутся, которые захотят это сделать.
Картошку они посадили под маркер, чтобы копать осенью картофелекопалкой. Потом Степаныч сделал гряды. Делал под строгим контролем Васильевны. Она руководила, куда что закладывать, а куда и ничего. При этом старательно всё объясняла, почему так, а не иначе. За эти несколько дней Степаныч ещё съездил, уже на телеге, к ракетной точке и набрал там ещё проволоки, в том числе и алюминиевой. Удалось ему снять и часть проводки - тоже пригодится.
Когда он вернулся с точки, они с Васильевной снова стали обсуждать свои дела. Договорились насчёт сухарей. Так же Васильевна взялась разузнать о продаже животных и ценах на них. Она же сама предложила взять пока поросят. Картошки у неё осталось ещё много. Можно было прокормить маленьких поросят до августа месяца, а там уже пойдёт свежая картошка. Сарай у неё был довольно большой и стоял пустой. Вопрос был весь в деньгах. Степаныч предложил объединить средства в единую кассу, чтобы знать, чем они располагают.
Выяснилось, что им можно было взять по весенним ценам сейчас шестерых поросят, а на тёлочек и бычков денег не оставалось. И тогда Степаныч предложил продать свою квартиру. Видимо, мне уже не жить в ней, а первоначальный капитал, зато у нас будет. На следующий же день он выехал в город на автобусе, что проходил по трассе в километрах пятнадцати от Сотников.
Всю дорогу, пока он шёл до автобуса, пока ехал, в нём мысли вились вокруг неожиданного поворота событий в его одиноком затворничестве.
Нет, оно пока не нарушалось в полном смысле этого слова, но уже появился близкий человек, с которым можно будет, в случае надобности, просто облегчить душу. Октябрина Васильевна невольно вызывала в нём симпатию тем, как ясно она мыслила, как рассуждала, как относилась к делу и в целом к жизни. И дело не только в том, что их взгляды во многом совпадали или были просто взаимно симпатичны, но и в том, что она помогала ему взглянуть на жизнь с какой-то иной стороны. А потребность в этом, видимо, жила в нём. Сомнения часто посещали его, и поделиться ими, посоветоваться, как лучше поступить в том или ином случае, было не с кем. В его первоначальных планах это было, пожалуй, самое слабое звено. И вот теперь судьба даёт ему возможность внести приятную корректировку в его ближайшее будущее.
Однако, Степаныч даже не подозревал, что его везения не закончатся на этом. Хотя скорее можно сказать, что он просто угодил в благоприятную струю событий и располагающих ситуаций, которые и привели к тому, что люди, в это трудное время, оказались в состоянии, сорванных ветром событий, листьев, и они только искали возможность, хоть где-то приткнуться, за что-то или за кого-то зацепиться.
Покупателя ему на свою квартиру искать, долго не пришлось. Его жильцы с радостью согласились её купить. Дела их шли успешно. Они занимались челночным бизнесом - ездили в Китай за товаром и здесь перепродавали его. Перекос с курсом доллара и ценами на энергоносители давал возможность процветать такой торговле.
Договорились о цене. В долларах, правда, это было немного, но здесь, в глубинке, внутренние цены оставались ещё весь 9З-й год низкими и Степаныч, сообразив, что это так, согласился. Получив несколько миллионов за неё, он отдал цену всего двух литров водки за генератор, что составило сумму меньше пяти тысяч рублей, да литр отдал за навесы для ворот кузнецу. Сами мужики предложили ему, если надо, сварочный аппарат. Степаныч взял его за два литра.
Когда встал вопрос, на чём всё это перевести в Сотники, те же мужики привели к нему шофёра, который успел уже приватизировать свой грузовик и теперь "халтурил" на нём. Степаныч был немного с ним знаком, и они быстро договорились обо всём.
Помня, какой большой сарай у Васильевны, и пользуясь тем, что подвернулся грузовик, Степаныч взял всю свою мебель и библиотеку, а так же телевизор и холодильник. Перед окончательным отъездом, вместе с этим шофёром, которого звали Сашей, они объездили все хозяйственные магазины и накупили множество нужных вещей, пользуясь тем, что цены были ещё относительно не высоки. Стекло, лампочки, патроны и выключатели, электронагреватели, бензопилу, два насоса для воды, электроды для сварки и небольшую, но очень удобную грузовую туристскую тележку. В другом магазине Степаныч приобрёл сразу три ванны со всеми принадлежностями, сантехнику и разных гвоздей и шурупов. В общем, машина была полной, когда они уже ехали к Сотникам.
Когда они выбрались за черту города, миновали перевал и дорога стала спокойнее, Саша спросил Степаныча, чем он собирается заняться? И Степаныч, как всегда бывает в дороге, подробно поделился с ним своими намерениями, только не говорил, что собирается всё своё хозяйство прятать от налогов, пока не наладит дело. Но Саша сам навел его на этот ответ. Дело в том, что он и сам уже не раз пытался заняться этим, но всегда преградой становились примеры других фермеров, которые просто разорились и потеряли всё. Тогда Степанычу пришлось немного раскрыть свои карты под честное слово Саши. Тот обрадовался его выдумке и тут же сам напросился в напарники. Как выяснилось, он такой вариант обдумывал тоже, но не отважился его осуществить в одиночку. В итоге, к приезду в Сотники в Степанычевой артели уже был потенциальный третий артельщик. Оставалось только обсудить это дело с Октябриной Васильевной.
Первый же вопрос Васильевны был о том, женат Саша или нет? Степаныч тут же подумал, почему ему этот важный вопрос не пришёл в голову? Как выяснилось, у Саши ситуация на семейном поприще не лучше, чем у самого Степаныча, хотя он был и моложе.
- Ну, тогда берём до кучи, - воскликнул Степаныч.
Октябрина Васильевна тоже согласилась, и они стали обсуждать всё, что только могло волновать начинающих артельцев. Степаныч поделился своими соображениями, как он предполагает построить взаимоотношения в их артели. Было решено создать фонд развития артели, куда артельщиками вносятся свои паевые взносы, но они так и остаются собственностью того, кто их внёс. В случае выхода из артели кого-то, он вправе потребовать их обратно. Если сейчас у кого-то нечего вносить, то, в процессе работы, он будет отчислять в фонд развития часть своей заработанной доли, процент которой они решили обсудить потом. Отчисления будут делаться до выравнивания сумм со всеми артельщиками. Этот фонд будет источником оборотных средств и источником для их постоянного развития. По мере износа основных фондов, часть сумм фонда будет списываться в конце каждого года. Нормативную базу таких списаний им предстояло ещё обсудить и прийти к единому мнению. Все это было интересно, всем троим. Они впервые сами думали над тем, как можно распорядиться результатами своего труда. Конечным же результатом их обсуждений должен был стать устав их артели, который и будет регулировать все производственные отношения членов артели. Затем Васильевна рассказала о том, где, что и почём можно купить в Сотниках. Сначала они решили, что сейчас действительно лучше взять поросят под присмотр Васильевны, а так же двух бычков и телочку, которые продавались прямо сейчас. Остальное можно было докупить осенью, хотя они и будут дороже. Вырученные деньги за квартиру Степаныча решили занести в фонд развития на его счёт. Туда же внесли стоимость Сашиного автомобиля.
Однако, самое интересное началось, когда, стали просчитывать разные варианты. Вот тут всё предстало совсем по-другому. Выяснилось, что наиболее приемлемый вариант состоял в том, чтобы, не теряя времени даром, немедленно начать скупать молодняк во всей округе, пока он был ещё достаточно дешёвый, и свозить его на постоялый двор. На миллион рублей можно было купить около тридцати-тридцати пяти голов. Продержав их лето и зиму, уже можно было рассчитывать на приличный доход. Если же это стадо продержать до следующей осени, то это уже был бы доход ощутимый. А шесть поросят могли помочь этот срок продержаться только за счёт фонда развития.
На следующий день мужчины соорудили мостки к Сашиной машине. Пока сооружали, Степаныч всё сетовал, что у Сашиного газона передний мост не был ведущим. Но, после некоторого раздумья, Саша предложил поменять свою машину на ГАЗ-66. Ему уже делали такое предложение дельцы на рынке, когда он им подвозил товар. У них был новенький ГАЗ-66, но они ездят только по городу, так что его повышенная проходимость им не нужна, а бензина он съедает заметно больше. Вот они и хотели его поменять.
Степаныч с радостью посоветовал Саше поменять свой автомобиль. Тот согласился и решил сразу поехать за ним. А Степаныч намеревался наведаться на свой постоялый двор, чтобы лучше разведать дорогу и отвезти туда кое-что.
Когда они закончили делать мостки, то подошла Октябрина Васильевна и предложила огородить невспаханную часть её участка, чтобы она могла забрать местных бычков и тёлочку, пока их не продали, кому-нибудь ещё. Мужчины с ней охотно согласилась. Поскольку они начинали дело почти с нуля, то сразу появилось столько хлопот, что впору развести руками. Но артельщики не смущались этим. Они дружно старались делать дела, в порядке их появления. Особенно Степанычу нравилось, что их новый напарник к любым поворотам в их делах относился спокойно. Его волевое лицо очень нравилось и Степанычу и Октябрине Васильевне. Он внимательно выслушивал всё, что нужно сделать и, так же спокойно и обстоятельно начинал воплощать всё задуманное.
Через три дня они снова все собрались в Сотниках. Саша уже пригнал ГАЗ-66-й, у Октябрины Васильевны в импровизированном загоне гуляли три тёлочки и два бычка. Степаныч был очень доволен тем, насколько стало легче решать многие вопросы. В их, пусть небольшом, коллективе они теперь решались как бы сами собой. Стоило только поделиться идеей, как тут же находились ответы на вопросы: что, где и как дальше? Нет, ему просто повезло с партнёрами - так он считал. Но всем троим, нравилось, как идут дела. Каждому в отдельности не было возможности решить так быстро такое количество вопросов, а вместе они решались и быстро.
На следующий день они оборудовали небольшой тайничок у Васильевны для хранения денег, которые и передали под её контроль. Далее на очереди были лопасти для ветровой электростанции. Вместе с Сашей Степаныч вновь поехал на точку. Они нашли там отрезки труб, которые должны были подойти для того, чтобы сварить из них гнезда для насадки лопастей. Весь день ушёл на это изобретение. А вечером ещё накосили травы для телят. Васильевна учила обоих, как держать косу, как её точить. Наука эта оказалась не такая уж простая, а осваивать её надо было, так как в июле обоим предстояло осилить заготовку сена на всё хозяйство.
Расстояние, которое преодолевал Степаныч на телеге за целый день, на машине они преодолели за два часа. И то, можно полчаса откинуть на то, что путь ещё не был хорошо разведан, и ехали достаточно осторожно. Машина вела себя великолепно. Мало того, что они доехали быстрее, ещё было доставлено множество всякого груза.
Когда добрались до постоялого двора, то Саше очень понравилось место. Осмотревшись, он предложил сделать запруду на ручье, чтобы водопой для скотины был, чтобы было, где искупаться, рыбу половить. Потом, со стороны этого водохранилища не надо будет огораживать выпас. Степаныч с этим согласился. Но занялись они в первую очередь ветряком.
Его пришлось поставить пока на деревянную вышку. Для этого Саша, как главный теперь специалист по технике, наладил бензопилу. Они свалили не очень толстые, но достаточно длинные хлысты. Волоком за автомобилем их доставили в своё кочевье, где и стали сооружать вышку. Она получилась высотой около десяти метров. Сшитые жердями четыре хлыста и образовали вышку, которую через подставку подняли всё тем же автомобилем. Она стояла на второй ступени подошвы сопки, так что теперь была достаточно высока и даже возвышалась над вершинами деревьев.
Теперь оставалось на верхнюю площадку, где уже был закреплён генератор с редуктором, поднять лопасти и закрепить их. Всё вместе дело заняло почти два дня, и к вечеру третьего дня уже была прикручена последняя лопасть. Ветряк заработал. Ветерок, казалось, был небольшой. Но, видимо, это впечатление было обманчивым внизу, под защитой деревьев. А вверху воздух всё равно был в движении, и он сразу начал своё неутомимое дело. И какой восторг оба испытали, когда подключенная лампочка тут же загорелась. Так в их будущее хозяйство пришла, можно сказать, цивилизация. Теперь днём ветряк будет качать, и греть воду, а вечером освещать ещё и их быт.
К началу сенокоса артельщики скупили в округе и свезли к себе в загон четыре десятка молодняка разного возраста. Загон был сделан по принципу "электропастуха" и переносился с одного места на другое. Весь выпас находился на их берегу ручья, а косить же они решили с другой стороны. С утра, пока было ещё не жарко, они надевали накомарники и выходили косить. Трава была крупная, легко-резкая и день за днем скошенная площадь всё увеличивалась. Погода стояла ясная, а в здешних местах она в это время почти всегда такая, так что уже на пятый день они стали, после обеденного отдыха, убирать уже готовое сено. Очень выручал ГАЗ-66-й. Его все четыре широких колеса были ведущими и он, не хуже трактора, перемещался по пожне. Саша ездил, в основном, на пониженных передачах - берёг машину. Тент пришлось снять, и кузов был открыт. Загрузив в него сено, они отвозили к месту стогования. Октябрина Васильевна подсказала, как надо стоговать сено. В каждом деле были свои премудрости, и артельщики теперь собирали их по крупицам, пользуясь добротой людей и их бескорыстностью. Русские люди хранили их в своей памяти и отдавали с радостью любому, кто интересовался этим.
Ещё до наступления покосной поры, Степаныч и Саша много успели сделать по обустройству своего быта: пробурили скважину, наладили водогрейную колонку и сделали душевую кабину. Они так же начали постройку зимнего жилища для себя, засыпного, как и хотел Степаныч. Но покос для сельского жителя - пора особая. Все силы и всё внимание направлены к одной цели - накосить и высушить как можно больше сена и за более короткий срок. Полное совпадение хороших погодных условий и сроков спелости трав в России всегда расценивалось как большое везение, как необыкновенная удача, как подарок природы. Вот почему к покосам у русских людей отношение особое. Да и поговорка, что "весенний день год кормит" вполне может подойти и к сенокосной страде. Шутка ли, но всего за две недели надо заготовить кормов на весь год.
Утром, выходя на луг, когда ещё телята продолжали вылёживать свои бока, они невольно останавливались и любовались природой, её необычной, для горожанина, дикой здешней красотой. А запах скошенных трав был таким упоительным, что, при каждом вдохе, хотелось вскрикнуть от восторга. Природа как бы щедро дарила впечатлениями за их нелёгкие крестьянские труды. Ещё они заметили, что стоило им перейти ручей и начать точить свои косы, как телята, словно по команде начинали подниматься и нехотя направлялись к новому своему загону, заботливо отгороженному с вечера хозяевами. Маленького напряжения в проводах ограждения было достаточно, чтобы резко жалить чувствительные мордочки этих "ушастиков". И они, испробовав раз "электрическое жало", уже боялись даже подходить к проволоке. Благодаря этому, пасти телят не было необходимости. В жаркий полдень они сами забирались в тень берёз, где, к тому же, для них была устроена поилка. Так что времени на них уходило немного. С таким же успехом артельщики могли держать сотню этих симпатичных животных. О чем они оба уже и мечтали.
Всё упиралось теперь в зимнее стойло, которое надо было сделать желательно тёплым, как только можно. Хотя Октябрина Васильевна говорила, что многие здешние крестьяне держат бычков и на улице. Но Степаныча такое содержание чем-то не устраивало. И он держал в уме планы, как только немного закончат свое зимнее жилье, приступить к строительству телятника.
На попечительстве Октябрины Васильевны остались шесть поросят, за которыми она ходила, как за малыми детьми. Они подрастали и все трудности состояли в том, что кормов им приходилось готовить всё больше и больше. Происходило это, конечно, постепенно, но, к концу июля, стало уже заметно, так как они стали, есть вдвое больше, чем в начале.
На Октябрине Васильевне был и уход за огородом. Правда, картошку молодёжь обработала, капусту и помидоры окучили. А остальные дела легли на её плечи. Но мужчины строились, и она не хотела отрывать их лишний раз от дела. К тому же, у неё было тайное желание удивить своих партнёров хорошим урожаем овощей, и она старалась, как могла.
Дружок подрос за эти месяцы и был полным хозяином в долине. Правда, он бегал по всей территории только днём, а ночью предпочитал находиться внутри загонов, словно чувствовал, что от него хотели два молодых хозяина.
За время сенокосной страды, Степаныч и Саша обсудили все свои дальнейшие дела и вместе пришли к выводу, что им нужен пильный станок и, если удастся достать, хотя бы небольшую, электростанцию с приводом от бензинового двигателя. Для этого им надо было немного потеснить свои расходы и, если денежные запасы позволят, сделать попытку достать всё это. Хотя "достать" - это слово уже не подходило к настоящему времени - теперь купить стало можно почти всё. Это, пожалуй, единственное, бесспорное завоевание "перестройки". Но это-то и было странно. Было такое впечатление, что весь дефицит где-то лежал и только и ждал этой самой "перестройки".
Покончив с заготовкой сена, они приехали к Октябрине Васильевне и поделились с ней своими планами. Денег от Степанычевой квартиры оставалось ещё достаточно и всё, что они спланировали, можно было купить. А ещё Степаныч предложил завести каждому по экземпляру общего финансового отчёта. Это нужно было для того, чтобы каждый мог выходить с конкретным, уже просчитанным, предложением. Кроме этого, каждый артельщик мог сам контролировать каждую копейку общих средств. Идея эта понравилась.
Каждый день был заполнен заботами и делами, но все они были приятными. Артельщики сами планировали свои дела, и не было ничего радостнее, чем видеть, как все их планы воплощаются. И при этом не имело значения, каким трудом всё это доставалось. Просто каждый понимал, что сейчас, когда у них ещё не было путного жилья, когда быт был не устроен, как следует, то именно на это уходила большая часть времени. Но придёт время, когда эти заботы отойдут на второй план и тогда можно будет заняться более продуктивным разведением скота и иметь ощутимый доход. Сейчас же, всё так складывалось, что они занимались своими телятами только между делом, так как основным было строительство и обустройство.
Если посчитать, сколько ими обоими было выполнено грунтовых работ, то любому экскаватору стало бы стыдно. Но это, одновременно, и удивляло их обоих, сколько мужчины могут сделать, если правильно распределить усилия по времени дня и по дням. И это же, одновременно, вселяло в них уверенность в то, что их планы им по плечу.
К сентябрю, отвоёванное у подножия сопки, пространство превратилось в довольно большую землянку. Осталось сделать из неё жилое помещение. Уже напиленные доски для пола лежали штабелем и сохли. Но окончательной отделкой они решили заняться после уборки картошки. Правда, даже сейчас жить в этом помещении можно было. Стояла печь, были выведены вентиляционные каналы, была пробурена скважина на 8 метров. Кроме этого, они сделали часть своего строения в виде небольшого возвышения или башни, в которой разместили одну ванну - она должна была выполнять функцию водонапорной ёмкости. Но и это не всё. Прежде чем засыпать землей своё строение, они соорудили сливную траншею для отвода сбросовых вод. Она получилась, достаточно обширной, так как для биологической очистки важна не столько ёмкость, сколько площадь. Грунт в этом месте был крупно-песчаный, что позволяло надеяться, что их система очистки будет функционировать нормально. Была удачной и геология в этом месте - хороший слой глины защищал грунтовые воды от сточных. Всё устройство было довольно простым. Степаныч узнал о том, как это делается ещё у геологов, которые всегда возмущались, что местное население, дожив до третьего тысячелетия, до сих пор ходит в туалет на улицу, даже в морозы. И они, вместе с Сашей, расчистили площадку в песчаном слое грунта. Площадка около десяти квадратных метров. Выложили несколько рядов кирпичей (всё с той же точки ракетной) на расстоянии около полуметра, и накрыли их обломками шифера (всё с той же точки) в три ряда в общей сложности. И всё это зарыли землёй, предварительно подведя туда сливную трубу.
Покончив со всем этим, они засыпали и жилище землёй и обложили ещё дёрном, чтобы оно быстрее поросло травой, и не было размыто дождевыми потоками. И трава не заставила себя долго ждать. Вскоре их жилище выглядело привлекательно не только с точки зрения необычности сочетания сруба и рельефа местности, но его украшало обилие свежей зелени по краям. Два окна были пока закрыты с двух сторон плёнкой. Просто ещё не были готовы рамы для них.
Огромная, по объёму, работа была проделана двумя мужчинами почти незаметно. Во-первых, они максимально всё делали проще, во-вторых, с, максимально возможным, применением техники. Очень пригодилась цепная пила "Парма". Она оказалась такой удобной в работе, что оба не могли нарадоваться тому, что пришла мысль купить этот чудный инструмент. Ветряк спокойно переносил её нагрузку, а она могла не только пилить вдоль, под углом и поперёк, но и фрезеровать любые пазы. Держа на руках и водя по поверхности, можно было выровнять любую поверхность или сделать паз любой нужной формы.
Степаныч постоянно удивлялся, сколько один человек может сделать за день. Раньше ему и в голову не приходило, что человечество насоздавало всяких технических помощников себе, которые помогали в работе, превращая её в удовольствие. Когда Саша, по вечерам после покоса, пока Степаныч готовил ужин, незаметно вроде, собрал и наладил пильный станок, то оказалось, что на нём можно вообще делать из дерева всё.
Иногда, оглядывая всё, что сумели сделать за какие-нибудь четыре месяца, они сами изумлялись. Но это - их чудо - только вселяло больше уверенности, что они стали работать в правильном направлении и что эта задача вполне им по плечу.
Рассказывая обо всём сделанном Васильевне, Степаныч однажды высказал такую мысль, что, если бы они с Сашей проработали вместе лет десять, то наверняка построили бы что-нибудь вроде Храма Василия Блаженного, что в Москве. Она от души смеялась над его шуткой, но была искренне рада их настроению. Эта женщина, прожившая долгую жизнь с мужчиной, который постоянно нуждался в её помощи, но с которым, как она считала, была всё-таки счастлива, тем ни менее, всегда считала, что мужчина должен быть совсем другим: деятельным, активным, создающим. От него всё время должна исходить энергия созидания. И вот, за её столом сидели два таких, по нынешним временам, чудака, которые наперебой строили какие-то планы, тут же соглашались друг с другом, а через мгновение у них рождались новые идеи, и начиналось новое обсуждение. Казалось - будь у них по десять пар рук - всем бы нашли они дело, причём неотложное.
В этот раз они спорили о том, как лучше строить телятник. Васильевна плохо понимала их терминологию, но была очень рада, что она, пусть уже на старости лет, стала причастна к настоящему делу. Жизнь, вдруг, подарила ей возможность побыть рядом с такими чудаками, и ей нравилось это всё - она тоже словно ожила.
А Степаныч и Саша спорили не зря. Собственно, они выбрали две модели строительства: каркасная и сплошная, из брёвен. Каркасную конструкцию легче было делать. Но на неё требовались доски, которые сейчас не было возможности напилить на их пильном станке. Выходило, что их надо было покупать на пилораме в Черновке, но на это были снова нужны деньги. Пришлось привлекать к решению этого вопроса Октябрину Васильевну. Она спросила их о том, сколько им на это надо и полезла за своим талмудом.
- Если вы будите на себя расходовать не более того, что расходуете сейчас, то до следующей осени нам нужно будет... - Она назвала цифру и сделала вывод. - Значит ещё можно расходовать полтора миллиона. Мужчины обрадовались и, уже на завтра, было решено откомандировать Сашу за досками и купить кое-что из продуктов.
Однако Саша вернулся достаточно расстроенный и без досок. Степаныч был в загоне - поил телят. Саша нашёл его и сообщил, что доски сильно подорожали, и он не решился их брать по таким ценам. Но зато он взял на себя смелость сделать другую покупку. Когда, они подошли к машине, Саша, откинув тент, показал Степанычу несколько длинных пакетов.
- Это,- пояснил он,- прибалтийская ветряная электростанция. Она недорогая и полностью готовая к сборке. Я подумал, что нам не помешают лишние пять киловатт?
Степаныч, не смотря на то, что был немного расстроен отсутствием досок, всё-таки обрадовался этой покупке.
- Молодец, что взял,- сказал он.- Ветряк нам действительно кстати. Если дело расширять, электроэнергия будет нужна. А телятник будем делать из подтоварника.
Поскольку изменились обстоятельства, они, не откладывая дело в долгий ящик, обсудили новый вариант постройки телятника. Делали это, пока обедали и потом, когда оба сидели и отдыхали, перекидываясь суждениями. Мало помалу, картина с этой постройкой прояснилась, и теперь всё упиралось только в заготовку древесины.
Они и раньше пилили лес очень аккуратно, не сваливая всё подряд, а, выбирая то, что нужно и так, чтобы лес не оголялся, а просто, чтобы освобождалось место для его лучшего разрастания. Вот и сейчас они стали уходить подальше от своего кочевья и проводить прореживание зарослей сосняка, который кое-где был просто непроходимым. В этот раз им требовался, так называемый, подтоварник или бревнышки не более двадцати сантиметров в диаметре. Все сучья они тоже забирали, бросая в кузов и прижимая их бревнышками. Из сучьев пилили для печки дрова. И делали они всё это неукоснительно, так как предполагали, что рано или поздно, а им придётся эту землю или выкупать, или брать в аренду, а, значит, она всё равно будет их землей.
Работая на лесной делянке, Саша однажды предложил Степанычу найти название их постоялому двору. Степанычу эта мысль понравилась, и они стали обсуждать разные названия. Среди множества Сашиных вариантов было и предложение назвать по имени первопроходца и основателя здешнего поселения, то бишь, Василия, и назвать его Васильевкой. Но Степаныч тут же предложил название Октябриновка, мотивируя это название тем, что Октябрина Васильевна заслуживает этого больше, чем он, да и имя её заслуживает увековечивания. Может так случиться, что вскоре молодые люди и знать не будут, в честь какого Октября назвали эту женщину. И Саша с таким предложением согласился. Потом они стали решать, когда об этом объявить самой Васильевне? И решили сделать это на ноябрьские праздники.
По вечерам, пока Степаныч готовил какой-нибудь ужин, Саша, тоже изрядно уставший, потихоньку собирал новый ветряк. За неделю эта работа была закончена и они, выбрав место для него, подняли вторую вышку. Новая электростанция лучше держала напряжение, и они решили от неё запитать своё жилое помещение, а на воду и электропилу переключить старый ветряк. К тому же у них появилась возможность установить холодильник, который пока был у Васильевны. Они не решались его привезти из-за больших колебаний напряжения. А ближайшая поездка в Сотники была не за горами. Наступало время копки картошки и уборки овощей.
Не смотря на то, что они оба с редким старанием трудились с раннего утра до позднего вечера, всё равно очень многое не удавалось успеть во время. Так стала поджимать погода, из-за которой мыться на улице в душевой кабинке было уже не совсем приятно. Нужно было делать ванную, хотя бы вчерне, чтобы мыться в закрытом помещении. Но всё-таки каждый из них понимал, что это трудности временные. Оглядываясь на уже сделанное, оба сожалели, что не начали трудиться так, на своё хозяйство, ещё раньше. Сколько времени ушло зря, впустую? Обсуждая это, высказывая, друг другу своё мнение на этот счёт, оба в подсознании формировали уверенность, что теперь всё в их руках, и использовать каждую минуточку времени для обращения её в конкретное дело - стало теперь основным принципом их поведения, их жизненным кредо. При этом у обоих появилась какая-то жадность до работы. Может быть потому, что оба стали понимать, что теперь их благосостояние находится в их же руках и только от них и зависит. Да и смысл общей трудовой копилки стал совсем иным - реальным, осязаемым. Вот чего так не хватало нашему прежнему строю - реальной причастности каждого к делу и пропорциональности затрат трудовых и полученного результата. Если бы и раньше они четко знали свою долю в общем труде, то и отдача от них была бы совсем другая. Но чья-то злая воля именно вот это, основное связующее звено, материальной заинтересованности любого общества, любой общественной формации, просто исключило и сделало труд обесцененным.
Конечно, историки, видимо, с этим обстоятельством, со временем, разберутся. Но сколько того же времени на это уйдёт, вот в чём вопрос? И сколько ещё за это время всего снова нагромоздится? Может, историки всё начнут объяснять с таким же интервалом времени, как и после рабовладельческого общества или феодального? Тогда какой смысл вообще в такой науке? Кому от неё польза? Все это теперь стало предметом горячих обсуждений и споров между Сашей и Степанычем. Неожиданная смена производственных отношений, в которых они участвуют непосредственно сами, навела их на эти размышления и стала источником постоянного возврата к переоценке всего того, что у нас в стране было.
Октябрина Васильевна обрадовалась приезду мужчин. Она быстро сходила к Гончару, и уже через полчаса его трактор въехал на их участок с дальних ворот и стал копалкой высеивать картошку. Лишнюю ботву, чтобы она не мешала копалке, Васильевна сама убрала понемногу и переносила её на обочину, за что мужчины её уже попеняли - это была их прерогатива. Но та только отмахнулась. За час работы копалки была просеяна половина борозд. Ещё через час, когда картошку подсушило солнышко, артельщики стали её собирать. Сначала собрали самую крупную и засыпали её на хранение в подвал. Он оказался не очень-то и большим в сравнении с тем количеством картофеля, который уродился. Отдохнувшая, видимо не за один год, земля дала прекрасный урожай, и артельцы поняли это, когда приступили к уборке.
Саша въехал на своём ГАЗоне прямо на картофельный участок, точно пройдя колёсами по междурядью. Работа закипела. А вечером, когда, изрядно уставшие, они сидели за столом, уже торопясь к своим телятам, которых на ночь надо было напоить и накормить, Васильевна стала их потчевать. Она подала на стол всё, что только смог уродить её огород. Здесь были помидоры и перцы разных сортов, огурцы свежие и свежесольные, кабачки, баклажаны, дыня и арбуз. От такого изобилия не хотелось уезжать, но надо было всё-таки напоить своих "ушастиков", к чему они уже привыкли. Изрядно перекусив, Саша и Степаныч уехали, чтобы назавтра вернуться и повторить свой трудовой подвиг.
Дорога теперь была знакома и довольно хорошо накатана до самого перевала, так что времени на неё стало уходить меньше. Но всё-таки, почти два часа пути располагали к разговору, и Степаныч стал расспрашивать Сашу, что у него произошло с семьёй? И Саша рассказал незамысловатую историю, в которой, как в зеркале, отражалось наше время необдуманных перемен и совершенно неподготовленных судеб к таким переменам. Постепенное нарастание материальных проблем и постоянное вмешательство тёщи привели к тому, что их семья распалась сама собой. Может быть, конечно, и любви большой не было, а уж так получилось, что решение Саши потратить последние свои сбережения на приватизацию своего автомобиля, что вообще-то делало его несколько независимым в автопарке, стало последней каплей в их житейском море неприятностей. И она ушла к матери вместе с сыном. Они обе теперь челночат в Китай. Сынишка, в основном, с бабушкой, которая ещё жива и тоже всю жизнь прожила одинокой. Так что, налицо уже наследственная преемственность матриархальных устремлений и матриархального эстетизма.
Степаныч, в свою очередь, высказался о своей неудачи в личной жизни, что, как получается, у него и любви, видимо, не было, раз они так расстались без больших страданий и хлопот. Хотя, по дочери он иногда скучал, но мысль, что она не его дочь, постепенно охладила чувства и к ней.
- Вот-вот, у меня это тоже где-то так, - откликнулся Саша. - Иногда думаю об этом, а особенных переживаний нет. Выходит, что это ещё было не то?
- А может быть здесь ещё другое? - Продолжал размышлять Степаныч. - Мы сами ещё не были готовы к обзаведению семьёй. В моей жизни ещё не было той точки опоры, которая была бы моей, и я мог бы точно сказать, кто я и чего хочу в этой жизни. Вот только сейчас появляется намёк на моё устойчивое положение. Я уже начинаю чувствовать себя относительно не зависимым от людей и обстоятельств. Потом в моей жизни начинает прорисовываться, наконец, кто я? Наверное, уже могу говорить, что я - фермер или крестьянин?
- Лучше - фермер, - отозвался Саша.
- Хорошо - фермер. Нам с тобой, если этот годик так поработать, можно будет уже строить более основательные планы, и решать проблемы быта более цивилизованно.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну не вечно же нам жить в землянке, да ещё двоим в одной? Можно будет построить хорошие дома. А там и выезжать куда-нибудь на отдых, по-очереди.
- Ну, это конечно. Только я думаю, что нам всё-таки надо ещё немного расшириться. Хорошо бы третьего найти в компанию, чтобы кому-то одному, уже без боязни, можно было уезжать из Октябриновки.
- Да, это было бы неплохо, - ответил, улыбнувшись, Степаныч. Немного помолчав, они стали вновь планировать свои ближайшие действия. Конечно же, на первом плане сейчас был телятник, но на денёк надо было Саше ехать в город, так как кончалось горючее - уже вторая бочка подходила к концу.
Надо было пополнить запас, да и продуктов купить.
Когда они приехали в Октябриновку, первым их встретил Дружок, который выкатился откуда-то с весёлым визгом и крутящимся хвостом.
Потом он занял своё привычное место на крылечке их землянки и, забыв о хозяевах, что-то доедал. Видимо он что-то откопал из своих старых запасов.
Шутка ли - хозяев не было целый день дома.
Все кормушки у телят были тоже пусты и мужчины сразу отправились косить для них траву, пока было ещё светло. Потом напоили их и, только после этого, сами расположились отдыхать. Завтрашний день обещал быть тоже полным хлопот.
А на следующий день в Сотниках их ожидал сюрприз. Неожиданно приехала дочь Октябрины Васильевны. Совсем молоденькая, лет двадцати пяти, женщина и её сынишка Славик, четырёх лет. Звали её Ольгой. Она была похожа на мать, но, то ли от молодости, то ли от каких-то других причин, красота её была более тонкой, более изящной. Даже в мамином деревенском платке она выглядела совсем по-городскому. Мужчины это сразу заметили, и что-то дрогнуло у каждого внутри. Может быть, собственная неустроенная личная жизнь кольнула, а может быть просто зависть. Правда, они не подали и виду, что присутствие Ольги их так смутило. Октябрина Васильевна всё ей успела рассказать об артели, так что знакомство не было спонтанным. Она встретилась с ними, как уже со старыми знакомыми и сразу включилась в общий ритм их деятельности.
На этот раз трактор копать стал пораньше, и они быстрее закончили с уборкой. Благодаря этому лишние полтора часа посидели за гостеприимным столом Васильевны. Расспрашивали Олю об их жизни там, во Владивостоке. Совершенно неожиданно стали проясняться очень неприятные вещи. Рассказывая о них, Оля часто прерывала свой рассказ, так как ей мешали подступавшие слёзы, которые, видимо, давно копились в ней.
Выяснилось, что её мужу, капитан-лейтенанту с боевого корабля, грозило сокращение из армии, так как их корабль, совершенно неожиданно, продали за границу. "Ему до пенсии ещё, как медному котелку, - говорила она сквозь слезы, - а его сокращают. Куда же теперь податься, если там всюду сейчас останавливается производство, и везде сокращают, под разными предлогами, людей?"
- Может быть, его переведут на другой корабль и дадут всё-таки до пенсии дослужить? - Уточнил Степаныч.
-В том-то всё и дело, что на других кораблях мест нет, да и они все под таким же дамокловым мечом находятся. Их корабль - уже второй - продан. И сколько ещё продадут, никто не знает?
В ответ на рассказ Оли Степаныч рассказал свою историю, а потом добавил, что у Саши тоже почти такая же ситуация.
- Так что, как видите, сейчас такие времена, которые коснулись, не просто многих, судеб, а почти всех или большинства. Но надо жить. Если вашего мужа всё-таки сократят, то надо искать иные средства существования и не опускать руки. Я, знаете, тоже пережил месяц, но такой, доложу я вам, что и врагу страшно желать такого. А потом вот нашёл выход и сейчас не жалею. Да ещё, благодарен судьбе, что она свела меня с такими хорошими людьми. А, если уж не найдёте ничего лучшего, то приезжайте к нам, прокормим какое-то время, пока устроитесь. Я, конечно, не предлагаю вам войти в наше фермерское дело, так как муж ваш всё-таки офицер, да и вы теперь уж городская.
- Да мой муж тоже из деревни, так что... за это не беспокойтесь. А вот за предложение спасибо - всё-таки какая-то надежда. Соломинка, если хотите. Я вам очень благодарна!
- Какая прелесть! - Воскликнул Степаныч. - Да мы вас даже и поуговаривать готовы, если только решитесь к нам присоединиться.
Октябрина Васильевна незаметно тихонько подошла сзади к Степанычу и Саше, сидевших рядом, обняла их обоих и стала благодарить за услышанную поддержку. Лучше и она бы не смогла успокоить её дочь. А Степаныч, тоже растроганный, вдруг сказал.
- Не время, наверное, сейчас выдавать большие тайны, да уж больно повод подходящий. Знаете, мы ведь наше новое поселение решили назвать "Октябриновкой".
- Да вы что?! - изумилась Оля. - Ну, мама, ты уже и здесь в почёте?
Та отмахнулась только и отвернулась, пряча слёзы. А Степаныч продолжал.
- Мы просто действуем по аналогии с теми знаменитыми местами, которые остались в истории государства нашего: Кусково, Абрамцево, Галицыно... Чем же, думаем, хуже имя такой доброй и хорошей женщины, да и нашего Октября тоже? И о том, и о другом надо оставить память. Так что, думаю, вам не зазорно будет приехать в хозяйство, носящее такое дорогое, для вас, имя?
Возвращались они в приподнятом настроении. Саша попробовал заговорить о том, какая у Васильевны симпатичная дочь, но Степаныч его прервал и сказал, что эти всякие мысли выкинь из головы и близко к себе не подпускай. Именно с таких необдуманных, в самом начале, моментов и начинаются все глупости в жизни. Нам сейчас не война нужна, результатом которой будет развал всего дела, а взаимопонимание и взаимопомощь, понял?
- Да я ни о том, - стал оправдываться Саша.
- И "ни о том" не надо, как искренний друг прошу тебя, хорошо!
- Ну ладно.
- Понимаешь, - продолжал Степаныч, - я, может быть, сам ещё не знаю, что такое настоящая любовь, но, хотя бы из книг, знаю, какие грани просто нельзя переступать. И отступничества жизнь не прощает. Еще был бы ты один, тогда это было бы твоё личное дело. А так, сам того не подозревая, ты можешь навредить всему нашему делу. Тем более, что оно ещё в самом начале. Поэтому, этот вопрос снимаем с повестки дня. Да и молодой ты ещё для неё. И можно ли вообще сейчас встревать в чужую семью, когда она в таком трудном положении? На чужом несчастье счастья не построишь - это закон жизни...
- Слушай, Степаныч, я даже не подозревал, что ты так можешь мыслить и рассуждать так серьёзно. Это для меня просто открытие.
- Подожди, Саша, наступит зима, времени свободного будет больше, тогда мы ещё о многом переговорим и лучше узнаем друг друга. А что касается твоего счастья, то твоя судьба ещё где-нибудь ходит в школу и думать не думает, что ты где-то готовишься поразить её потом своею состоятельностью и, может быть, даже образованностью.
- Ну, уж, образованностью?!
- Именно образованностью. Это то, чего нам всем, по-настоящему, не хватает. И с этим, нашим всеобщим недостатком, мы теперь будем беспощадно бороться. Зима у нас долгая, времени много - не потратить же всё это драгоценное время на телевизионный ящик с его штампованными программами? Нет уж - будем заниматься. Зря я, что ли, библиотеку собирал? Понимаешь, Саша, в самообразовании есть своя прелесть. Нужно понимать его необходимость, а потом найти интересующую тебя тему и, в полном соответствии развитию твоего интереса, детально над ней работать. Продвигаться в своём познании, как по лесенке вверх - ступенька за ступенькой.
- А что, мне в школе история нравилась...
- Ну вот? У меня одна энциклопедия может тебе в этом очень даже помочь.
- А как ты энциклопедию достал?
- Да случайно. У соседки нашей умер муж, так она стала книги продавать, а я узнал. Он у неё был человек образованной. Да и нам теперь, чтобы за своё существование бороться, надо быть образованными. Поверишь ли, чует моё сердце, что только в этом наше спасение. Просто всем существом своим это ощущаю, хотя, может быть, доказать свою правоту сейчас пока не сумею.
- Но не всем же быть образованными? - Возразил, было, Саша.
- Нет, Саша, ты не прав. Не забывай, что мы уже живём почти в двадцать первом век. Это тебе что-нибудь говорит?
- Нет. - Откровенно признался Саша.
- Ну, как же? Давай вспомним историю. Что произошло, скажем, за весь восемнадцатый век, потом за весь девятнадцатый, и, наконец, за двадцатый? Сейчас темп жизни, совсем другой. А в двадцать первом веке он вообще не оставляет времени на раскачки и размышления типа: делать - не делать, становиться - не становиться? "Быть или не быть?" - Вот как теперь стоит вопрос.
- Может быть оно и так, да только не всем, видно, это нужно знать и понимать? А многим и просто не по уму.
- Вот это глупость, рождённая бездельниками, и повторяемая теми, кто на этой глупости наживается. А всё дело только в желании человека. Не отсутствие способностей мешает человеку стать образованным, а отсутствие желания. Я считаю, что и наследуется не отсутствие способностей к обучению, а именно нежелание учиться, да и трудиться, как следует. Стоит только человеку самому захотеть и проявить волю, как он может со своим уровнем образования сделать просто чудеса. Нужно твоё желание, сила воли, чтобы заставить себя работать над книгами и простое трудолюбие. Я знаю много примеров, когда, слабо учившиеся в школе, люди, став взрослыми, проникались желанием к учёбе, начинали "тарахтеть", как трактор "Кировец", и становились даже видными учёными. И обратно же - отличники в школе, войдя в самостоятельную жизнь, проявляли безволие и лень, что кончалось тем, что они, в итоге, ни чем не отличались от бывших троечников. Пойми, твоё желание может в корне тебя изменить. Ты только подумай, хорошенько разберись в себе, выбери, кем и каким ты хочешь быть, а дальше надо будет только работать в этом направлении.
Саша слушал и узнавал Степаныча совсем с другой стороны. Но ещё приятнее было то, что, совершенно неожиданно, и для него стали открываться совсем другие перспективы. От слов Степаныча, от его уверенности повеяло юношескими мечтами и приятным ощущением своей значимости в этой жизни. Правда, он никогда не думал о том, чтобы стать образованным человеком. Никого в их среде с таким, как теперь говорят, имиджем, с такой нацеленностью просто не было. Собственно, и ориентироваться-то было не на кого. Даже учителя в их школе были обычные, все обременённые хозяйственными делами и заботами и, кроме только того, что положено по программе, они ни о чём с учениками никогда не говорили. Да и что такое, образованный человек? Надо будет уточнить. Сейчас он не решался нарушить воцарившееся романтическое молчание, наполненное у каждого своими мыслями и чувствами.
Осенние дни стояли ветреные, и это было на руку Степанычу и Саше. Хорошо работали пилы, и им только оставалось отрезать по размеру брёвнышки и крепить. Вскоре стены были готовы, и они приступили к их засыпке землёй, так как большая часть высоты стен должна быть засыпана. Они торопились это сделать до наступления морозов. Одновременно, беря грунт для засыпки стен телятника, они готовили и котлован для будущего второго строения под жильё. Сивка трудился с утра до вечера. То он помогал на передке своей телеги вывозить стволы сосен из лесу к месту погрузки на машину, то возил на телеге ящики-опрокидушки с землёй, которые изобрёл Саша, чтобы не лопатить дважды землю, а разгружать телегу простым опрокидыванием ящиков. Дело двигалось. Крышу телятника они решили покрыть тростником, которого оказалась целая прорва в низовьях ручья.
Кстати, на карте геологов не было названия у ручья и предстояло его тоже назвать. Решили назвать его "Васильком". Имя Степаныча соединили с названием веселого цветка, что хорошо подходило их неугомонному соседу, который весело журчал и днём и ночью. Импровизированный телятник получился достаточных размеров, чтобы поместились все телята. В верхней части стен были размещены шесть оконных рам для освещения, которые были сделаны наскоро из подсушенного материала. И ещё оставалось время для каких-то земляных работ до морозов.
Вечером, обсудив все то, что нужно было бы сделать, они всё-таки единодушно решили, что надо заняться дамбой. Уж очень им хотелось попробовать поднять уровень воды в ручье хотя бы на метр. Спланировали, как лучше эту дамбу строить, и в какой последовательности. Края её решили сделать из брёвен, а потом постепенно засыпать грунтом от берегов, пока не останется последняя перемычка, которую предстояло засыпать в последнюю очередь.
Место для перемычки было ими выбрано уже давно. Собственно, его и выбирать было нечего. Природа сама приготовила это место, прорезав ручьём бугор напрямую. Вот в этом-то месте они и стали сооружать свою плотину. Неделя и два дня тяжелейшего, но увлекательного своими ожиданиями, труда и, наконец, наступил торжественный момент полного перекрытия их ручья. В этом месте нужно было сыпать грунт тяжелый, с большим количеством глины и камней. И то и другое было в изобилии. Только засыпку перекрытия они стали делать не с телеги, а с кузова ГАЗона. Дамба у них была в этом месте достаточно широкой, и машина спокойно прошла до самого места перекрытия. Открыв задний борт, они стали сбрасывать землю. Вскоре бугорок земли стал уже возвышаться над уровнем воды. Ещё три машины вошли в эту перемычку и, только после этого, грунтовая перемычка, сравнялась с уровнем брёвен. Верхнюю часть перемычки выстелили плоскими камнями.
Вода в Васильке словно остановилась и, постояв немного, медленно стала подниматься. Это было заметно по уровню её на внутренних брёвнах. Края перемычки тоже выложили камнем, пока не поднялась вода, и уплотнили глиной. После этого оба почувствовали, как они устали за последние дни. На следующий день они запланировали отправить Сашу за горючим и продуктами, а так же проведать Васильевну. Степаныч же собирался заняться установкой ванны внутри их жилища. Ему нужно было выбрать место и точно всё спланировать. А он предпочитал заниматься этим один. Так что всё было кстати.
Когда утром они вышли из палатки, то их ожидал приятный сюрприз. Василёк, за ночь, набрал свой расчётный уровень, и вода с шумом падала с импровизированного водопада. Но главное было в другом. Прямо, перед их жильём, образовалось небольшое водохранилище, в котором отражались розовые утренние облака. Когда они сооружали эту плотину, то даже и не предполагали, какая красота им вдруг откроется. Кусочек опрокинутого неба делал пейзаж вокруг совсем неузнаваемым. И Саша и Степаныч стояли, как заворожённые, и любовались открывшейся красотой. За озёрком стоял, по-осеннему грустный, покос. Стебельки трав были уже, кое-где, в инее.
Дни шли за днями. Уже их озёрко стало подёргиваться лёгким ледком. За это время они успели напилить брусочки для настилки пола в их жилище. Но, прежде чем перейти окончательно в своё жильё, они настелили полы, а в хозяйственном углу жилья установили ванну и всю сантехнику. Потом соорудили перегородки и установили кухню, привезённую Степанычем из своей квартиры. После этого, наконец, они покинули свою палатку, перебравшись в зимнее жилище. В нём получились две небольшие комнатки. Кровать, рабочий стол и полки с книгами помещались в каждой из них. Столовая была общей. Стол в ней стоял у окна, и из него было видно их озерко и луг на той стороне. И Степаныч и Саша остались довольными своим новым жильём. С наступлением морозов выяснилось, что помещение, врытое в землю тремя своими стенами, оказалось очень тёплым. Благодаря этому они держали вентиляцию открытой на всю мощь, от чего воздух в помещении был всегда свежим.
Их телята чувствовали себя прекрасно. Они ещё весь день проводили в загоне, а вечером их поджидали поилки в телятнике и они гурьбой туда устремлялись сами.
Приятная новость пришла от Ольги. Она написала Васильевне, что её муж заинтересовался их артелью и они, к весне, собирались подъехать уже насовсем. Им оставалось только решить вопрос с приватизацией квартиры, чтобы потом, как Степаныч, продать её и ехать не с пустыми руками.
Октябрина Васильевна ещё вполне справлялась со своей хрюкающей оравой. Степаныч всё переживал, как Васильевна будет управляться дальше с ними? Но она успокаивала, что в колхозе ухаживала и за большим количеством животных. Она сама предложила весной парочку самых лучших свинок покрыть, чтобы они принесли поросят. Это гораздо выгоднее, чем покупать. Они все вместе обсудили и решили, что так и следует поступить. По мере же возникновения трудностей, было решено остальных поросят забивать по одному, чтобы уменьшить расход кормов и облегчить уход. Васильевна же уже надеялась на приезд дочери и на её помощь. Но, не смотря на это, Степаныч и Саша уже записали в свои планы возможность забрать часть поросят в Октябриновку.
Так каждый день делались какие-то дела, которые приводили их хозяйство во всё более организованное и удобное в эксплуатации. И хотя большая часть сооружений была сделана из того, что есть под рукой, а не из того, что лучше, всё равно эти сооружения позволяли выиграть время для того, чтобы потом, получив доход с хозяйства, начинать всё строить капитально. И Степаныч, и Саша хорошо это понимали. Они уже просчитывали возможные варианты расширения их хозяйства на случай, если приедут Оля с мужем. Получалось, что, если они приедут с деньгами за квартиру, то вопрос о расширении их стада решался сам собой. Но, если они приедут ни с чем, тогда можно будет начинать реализацию самых больших бычков (а таких было с десяток) в обмен на покупку нового молодняка. По стоимости получалось, что, реализовав одного бычка, они могли купить три поменьше и выкармливать уже трёх. Для реализации им нужно было ещё найти торговца или магазин, с которым завести постоянное дело.
Пока дневные морозы ещё не были большими, они стали заготавливать древесину на следующий год. Совсем неожиданно Саша сделал открытие, что замороженные стволы легче пилить на циркулярке. Именно этим он теперь и стал заниматься каждый день после обеда.Степаныч только подвозил ему свежеспиленные стволы. Конечно же, пилить доски на циркулярке, было делом длительным и хлопотным, но зато они экономили в будущемна их покупке. Все, что оставалось от распиливания кругляка на доски, Саша потом распиливал на дрова. Так автоматически решалась проблема с топливом.
В перерывах днём и вечерами они часто, в разговорах, касались темы, которая теперь занимала обоих. Если бы каждый из них трудился так же и раньше, то, сколько бы они уже понастроили? И как бездумно каждый из них тратил время до этого. Кудаоно тольконе уходило? И всё казалась, что ещё целая жизнь впереди. И только теперь они стали понимать, как дорого стоит их время. И жили они не ахти как, только потому, что тратили его, это время, впустую на всякие второстепенные пустяки.
За зиму они сделали своё жилое помещение. Отделку выполнили реечками. Жильё получилось нарядным и уютным. На стене появились часы, зеркало и полочки, телевизор занял своё место. Им самим очень нравилось то, как всё получилось и, казалось бы, само собой. Исправно работала канализация и водогрейная колонка. Когда, с наступлением морозов, ветряки стали работать вяло из-за слабого ветра, они, при необходимости, стали запускать свою движковую электростанцию. Она вполне компенсировала, дефицит энергии. Словом, жизнь стала входить в более стабильное русло.
Они продолжали работать каждый день, за редким исключением, но трудовое напряжение несколько спало. Появилась возможность читать или заниматься каким-то любимым делом. Но именно чтение стало теперь основным занятием во время отдыха у обоих.
Кстати, по вечерам они выработали довольно простой устав их артели. Он отражал интересы каждого члена артели и закреплял его права по договору. Довольно долго они обсуждали то, как всё-таки организовать систему оплаты? И, наконец, согласились, что наилучшая форма, когда каждый труд в их артели будет считаться равным по значимости и стоимости. В этом случае вопрос оплаты стал решаться очень просто - по отработанному времени. Вопросы недобросовестного отношения к делу предполагалось решать в рабочем порядке и, исходя из ситуации. Фонд оплаты труда образовывался, естественно, из чистой прибыли и делился между двумя направлениями: наличная оплата и резервный фонд накопления. Процентное соотношение между первым и вторым зависело от решения артельщиков. Но в фонде накопления для каждого работника четко фиксировалась его личная доля. Все это должно было записываться в общем и индивидуальных журналах, которые положено иметь каждому артельщику на руках. Эта доля была собственностью каждого артельщика. В случае острой необходимости или выхода из артели, он должен был её получить. Это было непременным условием. Но та часть фонда, которая переводилась в средства производства, становилась автоматически частью неделимого фонда артели и выплатам не подлежала. Все эти вопросы обязательно решались на собрании артельщиков, по мере их возникновения. Артельщики так же имели право вносить изменения в устав в любое время, если возникала необходимость. Документ этот должен совершенствоваться в процессе жизни.
Отдельно они обсуждали положение о личном журнале, записи в котором должны были полностью дублировать записи общего журнала о приходе и расходе средств, а так же об учёте рабочего времени. И делалось это для того, чтобы исключить любые попытки и возможности скрыть доходы или факты неверного распределения. Именно таков должен быть учёт при справедливом распределении результатов трута. И это всё предстояло внедрить и опробовать. Было это очень интересно.
Когда они ознакомили Октябрину Васильевну со своими идеями по этому поводу, она их полностью поддержала. После этого они ввели в свои журналы графы об отработанном времени, договорившись, что именно каждый будет туда писать и какое время считать рабочим.
Потом, немного подумав, Октябрина Васильевна неожиданно заметила, что когда-то в колхозах была такая упрощённая форма оплаты