Когда измученные долгим переходом сквозь торосистые льды путешественники, наконец-то достигли Казачьего, всем троим мужчинам, тем ни менее, было очень интересно наблюдать реакцию Аннуир на первое же поселение тех людей, с которыми она решилась связать свою дальнейшую судьбу. Увидев наземные жилища, покрытые тёсом, дранкой, а некоторые и ещё какими-то плоскими листами, похожими на кожу, но, как потом оказалось, это было железо, она остановилась в изумлении и пыталась что-то сообразить или представить. Потом она повернулась к Семёну и весь вид её выражал немой вопрос, на который он тут же ответил.
- Вот, Аннуир, в таких жилищах живут здешние люди.
- А откуда это идёт дым? - Спросила она.
- Это труба, сложенная из кирпича...
- Кирпича?.. Кто это такой?.. - Удивилась Аннуир.
- Я потом тебе всё объясню и покажу. Сейчас же, поверь, у меня совсем нет сил.
Аннуир всё поняла и, приученная своим воспитанием не задавать мужчинам лишних вопросов, чтобы не сердить их, она умолкла. Тем более что усталость чувствовала и она сама тоже. Все её члены были, словно налиты какой-то необъяснимой тяжестью, которую ей ещё никогда не приходилось испытывать раньше. Долгий изнурительный переход утомил и её, девушку из дикого племени, привычную, казалось бы, ко всему. Но, как показали события последнего времени, белые люди были способны на многое, что её сильно удивляло.
То, как они заставляли себя преодолевать тяжелейшие препятствия, удивляло и восхищало её. С ними и она чувствовала себя сильнее, чем раньше, увереннее. И больше всего ей нравилось в белых людях их спокойствие и умение находить выход из, казалось бы, совсем безвыходных ситуаций. Для Аннуир белые люди теперь стали действительно похожими на Богов. Сейчас, преодолев такое(!), она была уверена, что белые люди могут всё, ведь раньше она считала, что всё могут только Боги.
Пока она так размышляла, они добрались до одного из домов, стоящего несколько в стороне от других. Спереди этого дома было три окна, закрытые деревянными решётками, между которыми были вставлены прозрачные и гладкие льдинки. Аннуир снова удивилась сообразительности белых людей и с интересом поглядела снова на своего суженного. Семён только улыбнулся ей и, подмигнув, всем видом показал, что чудеса для неё ещё только начинаются.
Жилище, возле которого они остановились, принадлежало местному жителю Никифорову, у которого и были на поселении Матвей Горюнов и Семён Ордин. Здесь они расстались с Гороховым, которому предстояло вернуться к своей старой жене. Вид у него был подавленный и угрюмый. Всё последнее время он вспоминал Раку, свою онкилонскую жену. Такое сильное впечатление она произвела на него там, что теперь он и не знал, как вернётся к свой сварливой бабе. И хотя близости у него с Раку не было и не могло быть по их уговору с вождём племени анкилонов Амнундаком, однако в поведении Раку в быту было столько превосходства над его старой женой, что всё остальное казалось уже не важным. Раку умела делать всё то, что положено делать жене и без лишних слов со всем этим справлялась. Иногда Горохову даже казалось, что всё это делалось по волшебству, а не руками его наречённой - так все исполнялось беспрекословно и незаметно. Из-за этого-то он чуть было и не остался у онкилонов. Ах, если бы не катастрофа, которая постигла этот благодатный когда-то остров.
Матвей и Семён с пониманием смотрели на своего товарища. Наконец, они обнялись, и Горохов потащил свои нарты дальше. Остальные вошли в избу.
Для Аннуир всё было необычно и интересно. Когда они вошли в жильё белых, она увидела совсем не то, что ожидала увидеть. Ничего привычного, для неё, здесь не было. Посреди жилища, которое, хоть и уступало размером их землянкам, всё же казалось довольно просторным, так как в ней было меньше народу, стояло странное сооружение, в середине которого пылал жаркий огонь. И, может быть от этого, в жилище было довольно тепло.
Их встретили хозяева: мужчина и женщина средних лет. Мужчина был одет так же, как и те белые люди, которые когда-то появились у анкилонов. Женщина же была одета совсем иначе. Фланелевый халат и вязаный жакет хозяйки дома были для Аннуир настоящей экзотикой. Повязанный же спереди передник, особенно его форма, вообще вызвал у неё восхищение. Она сразу же поняла, что и белые женщины тоже очень сообразительные. Надо же - сумели додуматься, как не пачкать себя ничем, занимаясь обычной стряпнёй. Нет, белые люди воистину становились полной загадкой для неё.
И пока мужчины здоровались и обнимались с хозяином дома, Аннуир успела заметить ещё одну роскошную вещь, которая была на ногах женщины. Так как в доме было действительно тепло, то она была обута не в привычные меховые пимы, а в хорошие, добротные кожаные туфли, да ещё с каблуками. От этого женщина казалась несколько выше - Аннуир сразу это уловила, и это тоже вызвало у неё восторг.
Наконец дошла очередь обратить внимание и на Аннуир. Марфа Игнатьевна, жена Никифорова, сказала, обращаясь к мужчинам:
- Довольно вам обниматься, раздевайтесь и мальчик ваш пусть разденется.
Семёна и Матвея рассмешило такое заявление и то, что их спутницу приняли за мальчика. Собственно, Аннуир и была одета в одежду оставшуюся от погибшего Павлуши Костюкова. Но Семён быстро унял свою смешливость и, взяв за локоть Аннуир, торжественно её представил хозяевам жилья.
- Позвольте друзья вас познакомить... Это Аннуир - моя невеста... - Аннуир, это Иван Иванович - хозяин нашего жилья.
Аннуир округлила глаза, выразив смятение. Семён сразу понял, что это будет ей очень сложно даже произнести, и тут же поправился:
- Это Ваня.
Аннуир вдруг вся просветлела и произнесла:
- Ва-ня-а...- Было видно, что ей понравилось имя. Она ещё раз его повторила, а Семён представил ей Марфу Игнатьевну, но снова поправился и Сказал проще:
- Марфа.
- Марфа, - повторила Аннуир и улыбнулась так приветливо, как могла это делать только она, чем, собственно, она и нравилась Семёну очень.
Неожиданные гости приехали в самый раз к "Покрову дню", а это значит, что топилась баня. Здесь бани были как бы общими на два-три дома. Топили их не так часто, но, пока все не вымоются, баньки топились непереставая. Иван Иванович быстро сбегал к соседям и выяснил, когда можно будет пойти мыться. Мужчины обрадовались такой, неожиданно приятной, возможности и только Аннуир не понимала о чём идёт речь. Семён, как смог объяснил ей, что всё это значит, и тут же стали выяснять, кто сможет свести Аннуир в баню и показать ей, что и как всё делать. В результате долгого объяснения Марфа Игнатьевна согласилась сделать это сама, попеняв Семёну, мол, что он за жених, если стесняется свести невесту и помыть в бане.
На что Семён серьёзно ответил:
- Аннуир доверилась мне - белому человеку - так как же я могу обмануть её доверие и пользоваться её неосведомлённостью. Вот повенчаемся - тогда это будет и мне приятно, да и Аннуир не сможет в последствии меня ни в чём упрекнуть. Ведь, рано или поздно, она узнает все наши обычаи и тогда может меня упрекнуть, что я поступил не по обычаю. Зачем мне это нужно.
- Ладно-ладно! - Сказала Марфа Игнатьевна. - Я уже всё поняла. Только как же вы будите венчаться - она же не крещённая?
- А мы её окрестим и сделаем это, как можно красивее...- Ответил Семён.
- Ну, всё - сдаюсь. - Отшутилась Марфа Игнатьевна. - Вижу, что у вас это всё серьёзно.
- Ещё бы! - Вмешался Матвей Горюнов. - Зачем бы он её тащил в такую даль, да ещё в таких жутких условиях?
- Да-а! - Протянул задумчиво Иван Иванович. - Честно говоря, я не думал, что вы вернётесь, простите, конечно, за прямоту. Мне ваша затея казалась совершенно безумной.
- Почему "казалась"? - Поддержал его Матвей. - Она такой и была. Просто мы уж такие неисправимые.
- Зачем так строго? - Возразил Семён. - Мы - прежде всего, учёные. А, кроме того, мечтатели и романтики. Сейчас весь народ российский ищет выход из тупика, в котором оказалась Россия, а в каждом деле, как говорят в народе: "Танцевать следует от печки", - то есть от истоков. Вот мы и изучаем истоки.
Во всё время этого разговора, Аннуир внимательно наблюдала за беседовавшими. Она ещё далеко не всё понимала в их речах, а потому старалась улавливать тональность беседы по выражениям лиц, по глазам и жестам. Этот язык ей был неплохо знаком. И, нужно сказать, что он мало изменился в человеке с тех далёких времён. Такой факт заслуживал внимания учёных, но для Аннуир это всё было лишь проявлением её природной сущности.
В то же время Марфа Игнатьевна приготовила все для посещения бани. Обращаясь к Семёну она сказала, что всё готово для омовения - пусть Аннуир берёт своё бельё и пойдём.
Семёну пришлось объяснить ситуацию, что вся одежда Аннуир осталась там, на далёком острове. Аннуир внимательно слушала его и на её глаза сами навёртывались слёзы. Но она умела владеть собой и не промолвила ни слова. Семён только погладил её по голове и прижал к себе.
Марфа Игнатьевна, не долго думая, открыла свой наследственный сундук и, смерив взглядом габариты Аннуир, полезла в самый низ содержимого сундука. Ростом они с Аннуир были почти одинаковы, а вот в комплекции немного расходились. Марфа Игнатьевна была такой лет 20 назад. Вот она и отправилась в "геологические" отложения своего сундука, соответствующие тому времени.
Уверенной рукой в течение трёх-пяти минут она собрала целый узелок необходимых, как она считала, вещей и тут же вручила их Аннуир. Они ушли. Аннуир ещё в своей мужской одежде, накинув лишь меховые куртку и шапку, а Марфа Игнатьевна свою шубейку, да толстый пуховый платок.
Мало кто из писателей отваживается описывать то, что происходит в русской бане, когда там моются женщины. Ведь это так трудно найти слова, которые могли бы, хоть как-то, отразить то таинство и священнодействие, которое там происходит. Женщины, именно, священнодействуют над живым "мрамором" своих тел, над своими волшебными волосами...
Нет, всё это непостижимо, недоступно и я не берусь за такое сложное дело, но впечатления нашей героини - Аннуир - заставляют, хотя бы заглянуть туда.
Аннуир, почувствовав привычное паркое тепло предбанника, когда они вошли туда, сразу заулыбалась. Марфа Игнатьевна молча указала ей, куда положить узелок и стала раздеваться. Аннуир, увидев, как быстро та выскользнула из своего халатика и, повернув на себе странное приспособление, поддерживающее её пышные груди, стала его отстёгивать, поняла, что и ей нужно тоже раздеться.
И хотя к своей мужской одежде она успела уже немного привыкнуть, так как переход их длился достаточно долго и, время от времени, всеми застёжками приходилось пользоваться, всё же её раздевание длилось несколько дольше, чем у Марфы Игнатьевны.
Та, довольно быстро и ловко отделила от себя грудную поддержку и выпустила на волю пышные женские груди, совершенно русского разлива, размером с Аннуирово бедро. И Аннуир впилась в них изумлённым взглядом. У всех пожилых женщин анкилонок груди съёживались и только слегка напоминали о том, что они есть. Здесь налицо была неприкрытая демонстрация женских прелестей, да ещё в таком размере, что мужчины-онкилоны все бы от изумления и восхищения упали бы на колени перед такой богиней.
Марфа, заметив её изумление, нарисовала немой вопрос на своём добром лице.
Аннуир протянула руку к её груди, погладила её и тут же причмокнула губами, выразив своё восхищение. В свою очередь Марфа только рассмеялась. Но Аннуир, продолжая выражать свои впечатления, приложила свою смуглую руку к белой руки Марфы и всем видом показала, что восхищена цветом её кожи.
- Вот глупая! - Отмахнулась Марфа. - Знала бы, как мы летом мечтаем подзагореть, хоть чуть-чуть, чтобы быть такой, как ты сейчас?..
Наконец они вошли в саму баню. Аннуир сразу окунулась в долгожданное влажное тепло. Она порядком соскучилась по летнему температурному комфорту, когда можно было гулять почти без одежды. Вот сейчас было здесь почти так же, как на далёкой Земле.
Потом она стала осматриваться и удивляться, чего только не выдумают белые люди. Слева от входа жарко топилась большая печь, на которой стоял большой котёл с водой, от которой шёл пар. Дальше была большая лавка, очевидно для того, подумала Аннуир, чтобы на ней сидеть. Но за ней, и над ней был большой настил из гладкого дерева. Назначение его было пока не ясно.
Марфа пригласила её сесть на лавку, не забыв показать, как это делать. Аннуир последовала её совету, и оказалось, что сидеть на ней было очень удобно - куда удобнее, чем на полу. Ну и белые! - продолжала восхищаться Аннуир.
Тем временем, Марфа вышла и тут же вернулась с двумя высушенными вениками. Она положила их в круглую деревянную посудину и залила горячей водой, от которой так и струился пар. Видимо вода почти кипела. Всё это могло бы встревожить Аннуир, но за столько дней пребывания с белыми людьми, она уже привыкла к тому, что они не делают ничего неприятного ни ей, ни друг другу.
Дальше Марфа указала ей на вторую большую скамейку, которая была выше, сказав:
- Полезай на полок.
Аннуир указала на эту широкую скамью и всем видом выразила вопрос: "Туда?".
Марфа кивнула утвердительно. Аннуир послушно взобралась выше и уселась снова. Марфа указала ей, что нужно лечь. Девушка последовала её указанию и легла.
Всё это было очень странно и необычно, но такие уж были эти, белые люди, что от них можно было ждать любых чудес. А тем временем, Марфа одела рукавицу и открыла какую-то чёрную дырку, отняв тяжёлую заслонку. Потом она набрала полный ковш воды и с размаху плеснула её в эту чёрную дыру. Раздался звук, похожий на взрыв и тут же из этой чёрной дыры вырвался на свободу пар, обдавший Аннуир таким жаром, что она вмиг соскользнула с полка на скамью и продолжала лежать на ней, тесно прижавшись.
Марфа взяла один веник из лоханки, так она называла деревянную посудину, и сама залезла на полок и стала усиленно хлестать себя этим веником. Для Аннуир зрелище это было совсем не понятно. Она повернулась лицом к верху и следила за действиями Марфы с большим интересом.
Когда температура на полке стала понижаться, Марфа слезла вниз и предложила Аннуир подняться туда. Та опасливо хотела возразить, но любопытство взяло верх. Раз с Марфой ничего там не случилось, значит, и она сможет вытерпеть.
Марфа уложила её на полке и стала сама, но уже легонько прогуливаться по её спине и заду веником, то делая пожарче, то, поглаживая, охлаждать. Постепенно приятная истома стала охватывать всё тело Аннуир и она, вдруг почувствовала, что сама летит куда-то вверх. Когда вся эта церемония закончилась, Марфа, указав Аннуир следовать за ней, выскочила на улицу. Со всего разбега она упала всем своим горячим телом в снег, потом резко перевернулась на спину, вскочила и побежала снова в баню. Аннуир в точности повторила все движения и тоже скрылась внутри. При этом обе, от остроты ощущений, взвизгнули, да так, что могли перепугать кого угодно, если был кто рядом.
Далее Аннуир, когда прошло приятное покалывание на коже от воздействия разных температур, стала уже все действия повторять за Марфой Игнатьевной. Одновременно она наблюдала за тем, как Марфа справляется со своей несоразмерной грудью. Но, оказалось, она почти их не замечала. Привычным движением она закидывала то правую грудь, то левую на противоположное плечо, чтобы помыть то, пространства, что было под ними. При этом она ещё что-то тихо напевала про себя.
Но особенно Аннуир понравилось мыть волосы в, почти горячей, воде. Намыливаться она уже умела, но здесь Марфа ей дала в руки скомканную мочалку и показала, как всё нужно делать. При этом, сама Марфа теперь: то что-то причитала негромко, то охала, то просто тяжело вздыхала. Аннуир стала повторять за ней и звуки. Марфе показалось, что та её дразнит. Она засмеялась после очередного вздоха и шлёпнула Аннуир шутливо по заду и погрозила пальцем.. Та встрепенулась, но быстро всё поняла и обе рассмеялись...
Потом они уже сидели в предбаннике и отдыхали от принятой экзекуции жаром. У обеих был на голове толстый шлык из полотенца и волос. Откуда-то появился кувшин с квасом. Аннуир отведала и этот сюрприз белых людей. Он пришёлся ей по вкусу, после всего обряда с паром и жаром, прохладительный напиток пришёлся к месту и во время. Так что всё было удивительно здорово придумано этими белыми людьми.
Потом они стали одеваться. Аннуир развернула свой узелок и стала рассматривать предметы туалета, которые ей были ещё не знакомы. Поддержку для грудей она узнала сразу и попробовала её надеть, но что-то не получалось. Снова Марфа пришла на помощь и вскоре лифчик, трусики, трусы и панталоны оказались на своём месте. В остальном Аннуир разобралась сама. Ей очень нравился фланелевый халат, но в ещё больший восторг она пришла, когда ей на ноги натянули шерстяные толстые носки, потом надели теплые и длинные женские панталоны, а вместо старых истоптанных кожаных пим, были лёгкие меховые пимы. Всё это хранилось в сундуке Марфы, и самой ей было уже не пригодно. Однако и им пришёл черёд вновь послужить женской красоте и удобствам.
Когда женщины пришли из бани, они услышали традиционное: "С лёгким паром!",- и тут же мужчины отправились мыться. Марфа заметила, что они успели уже пропустить по сто грамм за встречу, но не стала сердиться. Встреча действительно была удивительной, так как они вернулись, почитай, с "Того Света".
- Мужички наши уже "клюнули", - сказала Марфа, а мы с тобой попьём чайку.
Аннуир уже стала понимать, что у белых людей существует связь однозвучных слов, так что сразу сообразила, что речь идёт о чае. Что такое чай она уже знала. Они разделись. Марфа принесла откуда-то из-за печки пыхтящий и фыркающий самовар. Аннуир он показался очень красивым: медный и хорошо начищенный
к "Покрову дню". Пока они пили чай, да ещё с сахаром и круглыми лепёшками с дырками в середине (баранками), Марфа объяснила, как могла, что такое "Покров день".
- Это праздник в честь того, что небеса покрыли Землю-матушку снегом, чтобы защитить её и всё, что в ней есть, от суровых северных морозов.
Аннуир, как ни странно, поняла. После же чаепития, они принялись готовить всем ужин. Пироги у Марфы были уже готовы, а вот мясо, яичницу на сковороде, - всё это предстояло приготовить. Мясом Марфа занялась в первую очередь. Она ничего не объясняла, так как времени до прихода мужчин оставалось немного. Аннуир всё понимала и только наблюдала, как та всё делает.
Вскоре на натопленном сале заскворчали куски мяса, засыпанные белым репчатым луком и ещё чем-то. От блюда стал исходить приятный запах. Но вот Марфа взялась за яичницу. Тут Аннуир снова пришла в восторг от умения белых людей просто и быстро приготавливать это блюдо. На шипящее сало с подрумяненным луком, яйца ложились ровными кружочками и выглядели так красиво, что Аннуир пришла в полный восторг.
Когда пришли мужчины, на столе уже стояла сковорода с яичницей, Которая ещё шипела, и такая же, полная мяса в "луковой шубе". Были расставлены белые кружочки по числу едоков. Позднее Аннуир узнала, что это - тарелки. Странное и непонятное название, но вещь, как оказалось, очень нужная. Как, собственно, и вилки с ложками. Особенно, когда появился чугунок с картофелем. Но, как успела она заметить, конца и края выдумкам белых не было предела.
Появились откуда-то блестящие, как ледяные, цилиндрики (стопки), в которые Марфа моментально разлила воду, и всем было предложено выпить её за успешное возвращение. Аннуир посмотрела, как, путём быстрого опрокидывания, с этой водой справились мужчины, и тут же сама проделала всё, как они...
Когда прошёл шок от этого безумного глотка, она, с навернувшимися слезами на глазах, посмотрела на своего Семёна. Тот искренне извинялся, что не подумал совсем о том, что Анюшка (так он стал звать её) ещё не знакома с этим напитком. Он хлопотливо стал предлагать ей быстрее закусить то кусочком мяса, то капустой квашенной. Она всё не глядя принимала в рот, и всё ей очень нравилось. Но не успела Аннуир сделать и пару глотков пищи, как откуда-то изнутри её стал подниматься большой неудержимый ком-озорник, который тут же заставил её невольно улыбаться всем подряд. Когда же совсем непроизвольно она выронила свою вилку, её это так развеселило, что она стала смеяться, да так звонко, что невольно развеселила всех присутствующих. Горюнов смеялся до слёз. Ему тоже было никак не остановиться. Видимо столько дней, проведённых без простого обычного смеха, сказались и, естественно, прорвались, сейчас, навёрстывая всё упущенное.
Ордин, когда понял, что ничего страшного не произошло, сам стал хохотать. На него тоже подействовала стопка так сильно, ведь столько дней они обходились без этого зелья. Он смеялся сам над собой, над Аннуир, над Марфой Игнатьевной, которая по привычке разлила всем поровну.
А Аннуир, не успев закусить, как следует, вдруг вскочила и пустилась в свой привычный танец, которые все женщины исполняли в своих жилищах. Семён Ордин хотел её остановить, но Горюнов удержал его. А Аннуир, по мере того, как ей становилось жарко, стала снимать с себя всё. Через минуты две она уже осталась в одних маленьких трусиках, которые не трогала, как пояс стыдливости. Её красивое, юное, смуглое тело извивалось в таких невероятных движениях, что невольно все засмотрелись.
Когда Аннуир закончила свой танец, она опустилась совсем на пол и лежала уже без движения, словно заснула. Семён осторожно присел возле неё и, приподняв её головку, ласково и вопросительно смотрел на неё. Она открыла глаза и хотела приподняться, но Семён опередил её жарким поцелуем, который ещё не позволял себе ни разу. Аннуир застыла в приятном изнеможении. Но, когда первое впечатление от такого действия прошло, она, в порыве благодарности, обняла его за шею.
Семён поднял её на руки и усадил на кровать, стоявшую неподалёку. Затем он стал поднимать её одежду, и Аннуир поняла, что ей нужно одеться. Опять вышла заминка с лифчиком, но Семён помог ей с ним справиться.
Когда они оба вернулись за стол, все уже усердно закусывали. Семён, продолжая ухаживать за ней, как за ребёнком, стал подкладывать ей всё, что было на столе. Праздник возвращения продолжался.
Хорошо закусив, Аннуир немного пришла в себя - действие хмеля несколько ослабло, но не полностью. Это она чувствовала сама, да и понимала по любопытным взглядам присутствующих, что с ней что-то не так. Семён поспешил её успокоить, сказав:
- Ничего, Аннуир, теперь ты поспишь и завтра всё - как рукой снимет.
- Как это? - Выразила она своё недоумение.
- Это у нас так говорят, когда хотят уверить, что всё пройдёт. Хмель, который тебя сейчас немного растревожил, вывел из равновесия, к утру весь выйдет. Будет снова хорошо.
- А мне хорошо! - Категорически заявила она, чем снова всех рассмешила.
Утром Аннуир проснулась внезапно, как от толчка. Она с ужасом почему-то представила себе, что проспала и не приготовила завтрак мужчинам. Хотела уже вскочить, но, вдруг, оглядевшись, она стала понимать, что находится в чужом доме, и где и что и как делать, ещё не знает. Эта мысль её остановила. Она снова стала оглядываться. Лежала она на высокой, по её понятиям, кровати. Укрыта была одеялом в белом пододеяльнике, что очень её удивило и обрадовало. Под ней была белая простыня и подушка, мягкая, как пух.
Так вот, как спят белые люди! Эта мысль и сам факт очень поразили её. Потом она заметила, что на ней была надета, опять же, чистая и белая ночная рубашка. Значит, отметила она про себя, белые люди не спят голыми. Это интересно. И тут же она спросила себя мысленно, а как спит Семён? Аннуир стала оглядываться вокруг, ища Семёна, но в комнате больше никого не было видно. И только внизу, у самой кровати что-то мелькнуло. Она повернулась и посмотрела вниз. К её большому удивлению, там, на меховых шкурах, спал Семён. Это было совсем удивительно. У онкилонов, скорее жена оказалась бы в ногах у мужчины, чем наоборот.... Значит, у белых людей к женщине относятся совсем иначе. Это поразило её, но в то же время, всё это было очень приятно.
Аннуир повернулась на спину и стала размышлять дальше. Почувствовав зуд в районе коленки, она протянула руку и почесала свою коленочку. При этом она, вдруг, испытала совсем новое ощущение. Прикосновение к собственному телу было не только приятно, но и вызывало сладкую истому во всех членах. Она провела рукой по всему бедру, приподнимая ткань ночной сорочки - эффект был поразительный. Ничего подобного раньше она не испытывала. Когда же её пальчики коснулись левой груди, из неё невольно вырвался вздох, полный сладкой неги и приятной истомы.
В это время проснулся Семён. Он повернулся в сторону Аннуир и встретил её приветливую улыбку. Она засмеялась и, зарывшись в одеяло, взвилась вся, вытянувшись потом во весь свой рост. Так ей хорошо и приятно было сейчас.
- Кто такая добрая утра? - переспросила Аннуир, повернувшись вновь к Семёну.
- Ни кто такая, а что такое? - поправил её Семён и пояснил. - У нас принято утром желать друг другу, чтобы утро было добрым и не приносило несчастий и неприятностей человеку. Поняла?
- О! Я поняла. Это хорошо! - И помолчав некоторое время, она добавила, - я теперь тоже буду тебе такое говорить.
- Говори.
- Сейчас?
- Ну, можешь вечером...
Аннуир засмеялась, видимо поняв, шутку. Потом она посерьёзнела и торжественно произнесла:
- Доброе утро! - Она хотела ещё что-то сказать, но помедлила, а затем спросила, - а как тебя называла твоя мама?
Слова она произносила осторожно, как бы проверяя, всё ли правильно она говорит.
- О, мама называла меня по-разному. Вообще наш язык позволяет изменять слова и придавать им разные оттенки.
- Как это?
- Вот, если мама сердилась на меня, она называла меня: "Сёмка, - и добавляла ещё, - Негодник".
- А как по доброму?
- Сёмушка, Сёмочка, Сёмчик.
Аннуир повторила про себя эти, сложные ещё для неё, формы имени её суженного, а потом спросила?
- А мне можно тебя так называть?
- Конечно, Душа моя! Тебе всё можно - ты же у меня единственная и любимая.
- А почему ты не сказал: "Жена"? Я же твоя жена?
- Вот, как только мы с тобой повенчаемся, ты станешь тогда по всем законам моей женой.
- Но наш вождь нам разрешил уже?..
- Видишь ли, мы сейчас живём в другой стране и тут другой вождь, который без разрешения Бога, не позволяет мужчине и женщине быть мужем и женой.
- А где этот вождь?
- Он живёт не здесь, а далеко отсюда.
- Это за теми горами?
- Да, Аннуир, за теми горами.
Она помолчала, а потом снова спросила.
- А почему ты лёг спать на полу, а меня положил сюда?
- Ну, а как же, Аннуир?! Ты моя невеста, и я тебя люблю!
- А у анкилонов так не положено. Мужчине всегда лучшее место.
- А у нас не так. Жена, да ещё любимая, должна спать на самом лучшем месте в доме.
- Я обязательно буду любимой женой! - произнесла торжественно Аннуир.
- Я надеюсь...
Оставшееся от экспедиции имущество, в основном нарты и ружья, купили у Горюнова Горохов и Никифоров. Таким образом, они выручили приличную, по тем временам, сумму и Горюнов решил поехать в Петербург, чтобы отчитаться за экспедицию. Ордин не мог последовать с ним, так как срок его ссылки заканчивался только через год. Но он решил за это время обвенчаться с Аннуир и начать строить семейную жизнь. В его планы входило так же - серьёзно поработать над безграмотностью своей будущей жены. Предстоящий переезд в Петербург требовал основательной подготовки девушки к предстоящим сюрпризам, к встрече с обществом, в котором бывали Горюнов и Ордин. Ведь их родители были довольно состоятельными людьми в своём торговом деле.
Горюнов выделил ему на обустройство его дел часть вырученных денег, и они решили вместе перебраться в Якутск. Там была церковь, да и жильё поприличнее можно было снять. Так они и сделали.
На прощанье, Марфа Игнатьевна собрала для Аннуир небольшое приданное из своих вещей. Самым ценным оказалось её свадебное платье. Когда по всеобщему требованию Аннуир примерила это платье и вышла из-за занавесок, все просто ахнули. Смуглая кожа анкилонской девушки, как нельзя лучше, гармонировала с белоснежием свадебного платья. Невеста была обворожительна.
Аннуир поняла, что всем её наряд нравится, и сияла своими чёрными глазами, освящая душу каждого присутствующего своей неповторимой красотой.
Уже через две недели Горюнов, Ордин и Аннуир тронулись в путь на Верхоянск, а затем и дальше, в Якутск. Дорожные дела были для них уже привычные. Даже Аннуир к ним относилась нормально, как к неизбежности. Хотя её уже теперь в путь влекло и любопытство. Она быстро вошла во вкус новых открытий. А новый мир, мир белых людей, содержал сюрпризы для неё, буквально на каждом шагу. И это уже стало ей нравиться. Она смотрела на своего суженного, как на своего личного Святого, благодаря которому ей и стало всё это открываться. И больше всего ей нравилось, как удивительно просто и с большим чувством он это всё делал. Нет, Сёмушка, определённо был для неё Святым. И она готова была последовать за ним куда угодно.
Переход предстоял не малый, да по горной местности. Одно было хорошо, что везли их уже оленьи упряжки. Они и быстрее двигались, да и груз тащили больше. Путешественники старались максимально использовать уже замёрзшие к этому времени реки. Морозы в этих местах уже доходили до тридцати градусов ночью, а то и ниже. И большую часть пути, они ехали, а не шли на лыжах. Особенно берегли Аннуир. К этой девушке и Горюнов стал относиться с большим уважением. Если бы его кто-то спросил, что привлекало его внимание, и за что он стал к ней так относиться, то ответ не был бы мгновенным. Хотя вкратце, можно было бы изложить ответ в следующем. Эта девушка, воспитанная в более суровых условиях жизни, в иных отношениях полов, сейчас все испытания принимала, как должное. С её стороны не было жалоб или обычного женского нытья. То немногое, что мог дать ей Семён, воспринималось ею, как дар с небес. И от этого, для неё хотелось сделать ещё больше. Доставить ей ещё большее наслаждение от новизны и остроты ощущений. И он стал искренне завидовать своему товарищу. Ведь - обойди он весь Петербург - нигде не нашёл бы ничего подобного. Наши современные барышни уже требуют то, сами не зная что, но требуют. И вместо того, чтобы потом помогать супругу преодолевать жизненные препятствия, занимаются нытьём и бесконечными жалобами на всякие, порой надуманные, трудности. Да ещё любят указывать пальцем, если у кого-то что-то лучше. Нет, Семёну явно повезло.
А тем временем, они вскоре вышли на лёд речки Яна и тогда олени помчали их до самого Верхоянска. На реке ещё были незамерзшие полыньи, но вдоль берегов лёд уже был надёжный. Во время ночёвок ставили две тёплые юрты, которые везла отдельная упряжка. Проводники спали в одной, а путешественники наши в другой.
Аннуир добросовестно исполняла обязанности жены. На всех стоянках быстро и ловко готовила пищу и перехватки в дорогу. Она быстро освоилась с дорожной жизнью, и иногда казалось, что Аннуир смогла бы весь остаток жизни провести в пути. А Аннуир чувствовала, как все к ней относятся с добром, с уважением и старалась изо всех сил, чтобы отплатить тоже добром и делом.
Верхоянск произвёл на Аннуир ещё большее впечатление. Очень уж большим он ей показался. И хотя этот будущий город производил довольно захламлённое впечатление, но не на Аннуир. Здесь жили оленеводы, сосланные люди и промысловики, среди которых были и охотники, и золотоискатели, да и искателей приключений хватало тоже. Север притягивал людей своими даровыми богатствами. Да и начальства здесь было куда, как меньше.
В Верхоянске они провели два дня, которые понадобились, чтобы сменить проводников с упряжками, да пополнить запасы продуктов и корма для оленей. Когда всё было готово, они тронулись в путь дальше. От Верхоянска их путь пролёг по льду реки Дулгалах. Они дошли до самых её верховий. Затем предстояло преодолеть горный перевал. В этом месте большая впадина в горном хребте была давно облюбована вожаками оленьих упряжек, так что особого затруднения этот переход не вызвал. За хребтом была совсем замёршая речушка, которая выводила к руслу Лены. И далее, по её прибрежной ледовой полосе путешественники прибыли в Якутск.
От этого города Аннуир вообще пришла в восторг. Особенно, когда увидела двухэтажные дома. Это ей было совсем не понятно. И, чтобы показать ей, как живут белые люди в таких домах, Горюнов и предложил снять квартиры, именно, в таком доме. Что они и сделали. На весь Якутск были всего два таких доходных дома, что сдавали квартиры в наём. В одном из них и оказались свободными две квартиры на втором этаже. Туда они и разгрузили нарты, расплатились с проводниками и стали устраиваться сами.
Другие две квартиры были заняты жильцами. В одной квартире жила семейная пара, занимавшаяся скупкой мехов и кожи у охотников, которые затем переправляли на запад России. Детей у них не было, хотя возраст обоих был в районе тридцати - тридцати пяти лет.
В другой квартире жила на вид солидная женщина со своей служанкой. Она содержала свою парикмахерскую. Дело, по здешним местам, не ахти какое доходное, но на жизнь хватало.
Вновь прибывшие вызывали у старожилов определённый интерес, и вскоре все перезнакомились.
Первыми с Горюновым познакомились Супруги Латышевы: Зоя Михайловна и Максим Давыдович. Произошло это в общем коридоре, где Горюнов развязывал свой очередной походный багаж. Содержимое его впрямую говорило о том, что обладатель его вернулся издалека, может быть, даже с промысла. Это-то и подтолкнуло Максима Давыдовича к знакомству. Когда же Горюнов удовлетворил любопытство соседа, рассказав вкратце, откуда он прибыл, супруг поделился с супругой, а любопытство той, уже приняло неудержимый характер. Зою Михайловну, в таких случаях, не могло удержать уже ничто. Она тут же отправилась к Горюнову и пригласила его и его товарищей на вечерний чай.
Горюнов согласился, хотя и чувствовал усталость и желание скорее завалиться спать. Но пришлось пойти на это из-за Семёна и Аннушки. Не хотелось оставлять их здесь совсем одних, да ещё, если заглядывать в будущее, в день предстоящего венчания, когда он уедет. По его сведениям, из прежних ссыльных, с которыми они были знакомы, здесь уже не должно было остаться никого - у всех сроки ссылки закончились. Так что, хоть соседи помогут и поддержат молодых, если что...
За неделю Горюнов уладил свои дела и уехал в столицу. Путь ему предстоял неблизкий. Друзья и соседи помогали ему собираться. Друзья по дружбе, а соседи за его увлекательные рассказы в долгие зимние вечера за чашкой чая. Как ни странно может показаться, но тогда в России, ещё не было культа спиртного в общении людей. И люди в такие вечера раскрывались, каждый, с лучшей стороны. И через эти рассказы, которые иногда чередовались с поправками и впечатлениями Ордина, соседи соприкоснулись с другим Миром, существовавшем и развивавшимся параллельно нашему миру. А живое общение с живыми свидетелями придавало особый романтизм этой не придуманной истории.
После отъезда Горюнова Семён вплотную стал заниматься обустройством своего семейного очага. Во-первых, с помощью всё тех же соседей, он сумел приобрести всю необходимую одежду для Аннуир, которая соответствовала бы своему времени и сезону. Каждую вещь Аннуир принимала с большой благодарностью и с не меньшим интересом. Она тут же примеряла всё и долго рассматривала семя в большое зеркало, которое им дала на время владелица парикмахерской, которую звали Алевтина Анатольевна. Аннуир впервые увидела себя в нём. И этот вид так её заинтересовал, что она в каждую свободную минуточку спешила глянуть в волшебное оконце, которое тут же являло ей её же изображение.
А ведь сначала оно её сильно испугало. Когда Семён принёс его и установив в углу их комнаты, позвал Аннуир, занятую готовлей ужина, она быстро подлетела к нему, как всегда улыбаясь всем, что только могло улыбаться в этом прекрасном существе. И в этот же момент из этого зеркала появилась ей навстречу какая-то женщина, так же внезапно и стремительно. Аннушка даже вскрикнула от неожиданности. И только появление рядом с ней отражённого Семёна отвлекло её внимание и просто сильно озадачило. Только через какое-то время она стала понимать, что это опять очередное изобретение белых людей.
Осторожно потрогав поверхность зеркала пальцем, она удивилась, что оно абсолютно ровное и гладкое, как стекло в оконной раме. На зеркале тут же остались следы от её влажных пальчиков, которые она не успела вытереть. Семён тут же достал носовой платок и стёр эти следы. Этого движения было достаточно, чтобы Аннуир поняла, что это чудо нужно постоянно протирать, чем она, время от времени и занималась.
Для Семёна же наступил следующий этап в их свадебной эпопее. Нужно было крестить Аннуир в церкви и записать её в церковную книгу, дав полное имя и фамилию. Он сходил в церковь и узнал у местного священника, как и когда это можно сделать? Тот подробно расспросил, о ком идёт речь. Семёну пришлось сказать, что она из чукотского племени. После этого был назначен день и час этой процедуры.
Но самое сложное началось потом дома. Всё это, и необходимость этого, нужно было объяснить Аннуир. Когда он как сумел втолковать ей всё, как мог, стали хлопотать над тем, как нужно одеться. Тут пришлось привлечь на помощь и соседей. И только, пожалуй, Алевтина Анатольевна нашла подходящий наряд, так как она видела, как принимают крещение взрослые люди. Оказывается, нужно было так одеться, чтобы иметь возможность оголить коленочки Аннуир, иначе миропомазание будет не полным. Замечание это было существенным и, как потом оказалось, вполне соответствовало церковным требованиям. Пришлось теплые брюки заменить на, такие же тёплые, чулки и тёплые панталоны. Да и на плечи Аннуир решили надеть блузку с коротким рукавом, а поверх тёплую кофту, которую можно было снять, так как локотки нужно будет тоже оголить. Кроме этого Алевтина Анатольевна посоветовала сделать ещё две важные вещи: подстричь Аннуир, приведя её головку хотя бы в относительный порядок; а так же, нанять извозчика на всё время обряда крещения. Самому Семёну такая простая мысль даже не пришла почему-то в голову.
И вот, первый же выход Аннуир в город был направлен на посещение парикмахерской. В женской части её, к счастью, не было посетителей, которые могли бы смутить нашу анкилонку. А так, их встретила сама хозяйка салона, если было уместно тут такое слово, и женщина-мастер. Аннуир усадили в странное, но очень удобное кресло. И усадили напротив большого зеркала, так что она могла видеть всё, что с ней делали. Два подсвечника по пять свечей стояли по краям зеркала, да два свечных торшера сзади. Такое освещение Аннуир впервые увидела и снова подивилась. Но вскоре её внимание переключилось на то, что стала делать женщина-мастер.
Перед этим Аннуир дала слово Семёну, что вытерпит всё, чтобы их потом поженили по законам белых людей. Так оно и произошло. Она терпеливо снесла всё, хотя многое её просто пугало. Одни ножницы, постоянно клацающие в руках мастера, внушали испуг и недоверие, но она помнила о своём слове и сидела, как притихшая мышка. Когда же в зеркале стала вырисовываться совсем другая Аннуир, она ей так понравилась, что девушка, наконец, расслабилась и окончательно поверила, что белые люди ничего плохого ей не сделают.
Семён, увидев свою невесту, выразил такое изумление, что Аннуир невольно смутилась сначала, но потом она подошла к нему и, уже осторожно, чтобы не испортить красоту, созданную женщиной-мастером, опустила ему свою сияющую головку на грудь. Семён боялся пошевелиться. Хозяйка и женщина-мастер невольно загляделись на них. Было в них обоих что-то, что вызывало невольную зависть. Отношения ли друг к другу, молодость ли и красота, или то, как они подходили один другому, - это уже не имело значения. А они просто были влюблены друг в друга, да так, как бывает только в романах и сказках.
Церковь оказалась самым высоким строением в городе, за счёт своего купола и звонницы, покрытых золотом, которые скрашивали унылые серо-белые краски зимнего города. Аннуир выскользнула из санной кибитки, опершись на протянутую руку Семёна, и тут же застыла, заглядевшись на купола. Но ещё большее впечатление на неё произвела церковь внутри. Если был Бог когда-то, если он действительно украшал свои храмы, чтобы поразить своих посетителей, то в данном случае эта цель была достигнута вполне. Аннуир была той девушкой, для которой этот храм и украшался. А ведь внутреннее помещение храма в это время едва освещалось: мерцали лампадки у иконостаса, горели несколько свечей возле поминальной, лампадка возле отдельной большой иконы Николая-угодника, да ещё несколько свечей по разным углам. Однако полумрак церкви действовал на чувствительную душу с не меньшей силой. И для Аннуир в этом полумраке уже таилось нечто, что должно сделать чудо с ней, сделать её другой, достойной Семёна.
И теперь ей предстояло стать послушной дочерью Великого Вселенского Отца - так она считала. Для этого ей нужно было вытерпеть любые испытания. Они и приведут её к заветной цели - она получит право вступить в брак по законам белых людей, которых она теперь искренне уважала и почитала. За столько дней знакомства с ними, они не сделали ей ничего такого, что могло бы заставить её пожалеть о своём трудном выборе. Больше того, белые люди открыли ей столько чудесного в этой жизни, что теперь она не смогла бы их покинуть никогда.
Они приехали в точно назначенное время и священник, поджидавший их, встретил вошедших доброй улыбкой и повёл за собой. Они вошли в небольшую комнату, где стояла купель со святой водой, шандал, полный горящих свечей, и ряд стульев. Священник уточнил, оба ли они будут принимать крещение?
На что Семён ответил, что только дама, показав священнику свой крестик. Тогда священник спросил, желает ли он присутствовать. На что Семён ответил утвердительно. И ему было предложено сесть у входа на стул. Даме, а Аннуир выглядела теперь, как настоящая дама, он поставил стул рядом с купелью и сказал, что потребуется доступ к обнажённым локоткам рук и коленям. Аннуир, хоть и в общих чертах, но поняла, что от неё требуется. Тем более что Семен и Алевтина Анатольевна ей уже рассказали, что и как там с ней будут делать.
Священник отвернулся, а она сняла свой жакет и передала Семёну, оставшись в блузке с короткими рукавами. Далее он спустила теплые чулочки так, что смуглые коленочки были видны. Священник остался доволен и служба началась продолжительной молитвой, в которой не только Аннуир ничего не понимала, что вполне естественно, но и сам Семён ничего не разобрал в этом невнятном бормотании. Однако движения священника и помахивание кадилом, создавали видимость того таинства, к которому и готовилась наша героиня. В конце молитвы он помазал её "миром", так называлось священное варево, коснувшись кисточкой лба крестившейся, локтей и под каждым коленом. Затем он взял помазок и, помочив его в святой воде купели, окропил всю Аннуир в том же порядке.
После этого, он спросил, имеется ли крестик и цепочка? На что Семён ответил утвердительно, протянув названные предметы. Священник омыл их святой водой и собственноручно надел их на шею, теперь уже окрещённой Аннуир.
Затем священник спросил снова, обращаясь к Семёну, как наречена сия раба божья полным именем? Семён замешкался сначала, а затем спросил Аннуир, как звали её отца?
- Антуэт, - ответила Аннуир.
- Это очень сложно...- Произнёс про себя Семён и, подумав, ответил священнику, - Святой отец, давайте запишем уже по-нашему её длинное имя. Полностью Её зовут Анна Антоновна Онкилонская.
Священник записал без лишних вопросов. Аннуир уже знала, как легко белые люди могли изменить имена. Это случилось и с её именем и именем её соперницы - Аннен. Так что она отнеслась к этому спокойно. И когда они вышли снова в основное помещение церкви, Семён тихо сказал ей, что наш Бог дал ей теперь другое имя, и он - Семён, будет звать её теперь Анной или ласково Аннушкой. Аннуир не возражала: Аннушкой, так Аннушкой. Она только смотрела сияющими глазами на своего будущего супруга. А он продолжал.
- Рас уж мы теперь равноправные посетители, раз у нас праздник, то у нас принято в такие дни поминать тех людей, которых уже нет с нами.
Аннушка сразу всё поняла и на её глаза навернулись слёзы. Семён отошёл к окошечку и вернулся со свечами. Потом он взял под руку Аннушку и повёл к поминальной. Он объяснил, как необходимо зажечь свечу, куда её можно поставить и как затем поминать всех, кого Аннушка хочет помянуть. Так они и сделали. Стояли они долго возле поминальной. Аннушка вспоминала и перечисляла всех своих родственников, к которым Семён ещё добавил Павла Николаевича Костюкова.
Затем Семён подвёл Аннушку к большому иконостасу и, подозвав священнослужителя, попросил его вкратце рассказать даме, кто изображён на иконах.
- И пожалуйста без подробностей! Так..., для первого ознакомления...
Священник кивнул с пониманием и тут же стал давать пояснения. Аннушка слушала его внимательнее, чем своего шамана. Ведь белый Бог теперь стал и её Богом.
А тем временем, священник показал ей, как необходимо складывать пальчики и осенять себя крестным знаменем. Личико Аннушки окончательно просветлело и она сейчас была невероятно красивой в этом пышном, хоть и слегка затенённом, убранстве церкви. Такую Семён и вывел её к ожидавшей санной кибитке. Но вот, что было ещё страннее. Сам Семён, совершенно не жаловавший раньше церковь своим посещением, в эту минуту чувствовал, как в нём, внутри происходил какой-то странный душевный подъём. Одновременно с этим он ощущал состояние очищения от каких-то мелких забот и тревог, которые постоянно теснились в нём всё последнее время.
Уже сидя в кибитке и обнимая Аннуир, он подумал, что, видимо, со временем учёные всё-таки разберутся в том, скрытом механизме влияния церкви на человека. А то, что оно было, сомнений у него теперь не было никаких. Особенно он вспоминал странное воздействие, которое испытал под самым куполом церкви, когда стоял и наблюдал, как Аннушка слушала объяснения священника.
Вечером собрались все их соседи по этажу и устроили чаепитие в честь новокрещённой. Аннуир вся сияла. Она улыбалась всем, словно все теперь стали её ближайшими родственниками. Дамы поцеловали её по-русски, по три раза, показали свой крестик и полюбовались её крестиком. Потом стали все обсуждать предстоящие свадебные хлопоты. Собственно, на это планировалась целая неделя, так она вся и ушла, без остатка.
Особенно пришлось похлопотать о замене кое-какой мебели в квартире. Чтобы новобрачные могли теперь насладиться друг другом. Платье, причёска, фата, свадебная кибитка и две шубы для невесты: на плечи и на ноги, - всё было готово в самый последний день. Свадебное платье было длинным, до самого пола, так что решили обойтись без туфель, а надеть лёгкие пимы. Для Аннуир это было даже лучше, так как к туфелькам ещё предстояло привыкнуть.
Последнюю ночь они спали отдельно, но перед сном ещё долго разговаривали, строя дальнейшие планы. И на первом месте стояла предстоящая учёба Аннуир, хотя сразу на второе место она сама уже поставила необходимость ей самой изучить русскую кухню. В этом ей обещали помочь и Зоя Михайловна и Даша - кухарка Алевтины Анатольевны.
Казалось бы, всё это были житейские мелочи, но для Аннуир они имели первостепенное значение. Её онкилонское воспитание было таковым, что женщина, не владея всеми этими мелочами, не могла чувствовать себя спокойной и уверенной. Для жизненного равновесия всё это было просто необходимо. Семён поражался её практичности в этих вопросах и доверялся ей полностью.
А Аннуир уже приступила к освоению опыта русских женщин в хозяйственных делах. Она уже ходила в лавку с Дашей и там ей очень понравилось. Свой восторг она выразила вечером Семёну.
- Как хорошо белым людям! Совсем не нужно ходить на охоту - всё можно купить в этой "лавке". Только я не поняла, почему так называется то, на чём мы сидим и то, где мы покупаем?
- О, Аннушка! Ты задаёшь такие вопросы, на которые и мне сейчас трудно ответить. Вот поедем в Петербург, там можно отыскать книги, в которых все такие хитрые вопросы находят свой ответ.
- Книги - это что?
- А вот... Семён достал из чемодана справочник по минералам и показал ей.
Она полистала её и спросила.
- Это её можно читать?
- Конечно. - И он прочёл одно предложение, - " Минерал, от латинского слова "минера" - руда, природное тело, приблизительно однородное по химическому составу и физическим свойствам, образующееся в результате физико-химических процессов на поверхности или в глубине Земли".
- Ой! Как здорово! Только я ничего не поняла, но всё равно - я хочу научиться читать. Я так же смогу, как ты?
- Конечно же. Только не сразу. На всё требуется время и терпение.
Они помолчали некоторое время, но потом Аннуир, снова вернулась к своей прежней мысли о торговой лавке.
- Понимаешь, я очень переживала, когда ты продал Горохову своё ружьё. Всё думала, с чем же ты сам будешь ходить на охоту?
Они оба засмеялись.
Так, совершенно незаметно для себя, Аннуир изучала русский язык. Происходило это само собой. Правда, были некоторые затруднения с употреблением суффиксов, что делало язык несколько запутаннее, но зато и более совершенным. Одно слово могло выразить не только суть самого понятия, но и настроение говорившего, а это в жизни очень важно для умения понимать без лишних вопросов.
Все эти особенности русского языка объяснял ей Семён, когда неожиданно представлялась такая возможность. Аннуир быстро всё схватывала и всё время дивилась, как Семён мог всё это запомнить и так точно всё понимать? Нет, он всё-таки оставался, для неё, неразгаданной загадкой.
И вот, день их венчания наступил. Когда новобрачные подъехали к церкви, и в церкви, и возле неё было довольно много народу. И это притом, что Ордин договаривался со священником о том, чтобы венчание провести в такое время, когда народу почти не бывает. Случилось же всё наоборот. Похоже, информация в таком городишке была поставлена на широкую ногу. И подозревать в этом приходилось не кого-нибудь, а именно священнослужителей, пытающихся всячески заманить лишних посетителей к себе. Ведь ни один посетитель, уважающий себя, не выйдет из церкви, не оставив там, хоть какие-то, деньги: за свечку, просвирку, поминальную записку или просто пожертвование. Так уж людей эта церковная паства приучила.
В данном случае был распущен слушок, что один из ссыльных господ изъявил желание жениться на чукче, но очень красивой. Последнее было действительно правдой, хотя и единственной. Аннуир в своём свадебном наряде была столь обворожительна, что у всех собравшихся невольно перехватывало дыхание. Они переставали болтать и замирали на полуслове. Красота действовала на людей так, как она и должна была действовать. Особенно в таком отдалённом сибирском городишке, где подобными зрелищами жизнь не часто баловала людей.
Правда, количество людей, как оказалось, больше беспокоило Семёна, чем Аннуир, которая приучена была обычаями племени к тому, что на подобных церемониях присутствует весь род, а то и община. И глядя на её спокойствие, Семён тоже не стал обращать внимание на присутствующих. А внимание Аннуир уже было поглощено тем, как преобразилась церковь, в которой были зажжены все лампады и свечи. Позолота икон так и светилась вся волшебным жёлтым цветом и всё это было для неё. Увлекаемая Семёном она ещё оглядывалась по сторонам, чем немало порадовала публику, так как они сумели хорошенько её рассмотреть. Кого-то привлекли её, сугубо анкилонские, глаза; кого-то смуглость кожи, овал лица или необычная, для чукотских женщин, живость её лица. Оно светилось всеми цветами радужного настроения и всё это отражалось в её прекрасном женском личике.
Но вот они предстали перед священником, который был одет в, расшитую золотом, рясу. На Аннуир эта одежда произвела сильное впечатление, словно пред ней предстал сам Бог. Она навела на него свой лучистый взгляд и следила за каждым его движением, ловила каждое его слово, хотя ей почти ничего не было понятно в его молитвах, коими он предварил сам обряд венчания. Только когда он перешёл непосредственно к венчанию и заявил громовым голосом: " Венчается раба божья Анна и раб божий Семён...,- Аннуир стала понимать его. И на вопрос, обращённый к ней, согласна ли она стать женой раба божьего Семёна, Аннуир так произнесла: "Да-а!", - что все присутствующие были поражены. Голос Аннуир прозвучал отчётливо под самым куполом. И не потому, что она громко это произнесла, нет. Просто это вырвалось у неё из груди, каждая мышца, каждая клеточка её самой, ответили за неё.
Потом они обменялись кольцами, и Семён поцеловал её так вкрадчиво и нежно, что всё внутри Аннуир сначала сжалось, чтобы потом вырваться наружу через взгляд благодарности, полный слёз. Семёна это очень тронуло. Он взял её под руку и повёл к выходу. Все поздравляли их, кланялись, желали счастья. Сейчас в этой церкви царило такое единодушие, которое в здешних местах встречается редко. Два неприкаянных существа вступали в брак, и не было здесь у них: ни завистников злых, ни врагов, - было одно доброжелательство и нескрываемое любопытство. Многие мужчины были заинтригованы выбором Ордина. Пожив со своими жёнами в нескладушных брачных союзах, многие уже подумывали о побеге ("куда глаза гладят"), или о возможности, если такая есть, пожить с женщиной, воспитанной не нашей "цивилизацией", а племенем, где ещё целы были естественные древние устои в отношениях полов, и женщина знала: и своё место в жизни, и свою роль, и то, как это всё исполнять. Этим женщинам даже на ум не приходило что-то требовать от мужчины. Она могла только выразить просьбу или пожелание. И так же, следуя природе отношений, мужчина не смог бы противиться, высказанному в такой форме, желанию женщины, которую он любит.
Такие мелочи, гипертрофированные в недрах нашей "цивилизации", и вносят порой нестерпимые "накладки" в отношения современных супругов. О каком уж семейном счастье здесь можно было бы говорить?
А они сейчас шли медленно по проходу, и всё золото этой церквушки посылало им свои добрые жёлтые лучи, подобные лучам солнца. И Аннуир это свечение так и воспринимала, как свет, посланный с небес. Она сейчас даже не шла, а плыла в этих лучах. Её ноги не чувствовали никаких усилий, и вся она была подобна лёгкому пёрышку. Теперь она стала, наконец, женой того мужчины, которого полюбила сразу, как только увидела. Она была готова на всё, чтобы оказаться рядом с ним. Даже сама согласилась стать его второй женой. Но вот теперь - теперь она победила. Как у них всё сложится дальше, она не знала, хотя подружки и молодые женщины всегда делились всем происходящим, после того, как они стали чьей-то женой. Но сейчас Аннуир это совсем не волновало. Она была полна самых возвышенных чувств и готова была заплатить за них своей жизнью, если только это потребуется.
Волшебный мир белых людей втягивал в себя всё её существо. Она кропотливо усваивала все те отличия, которые поражали её и её воображение. Сейчас, выходя из церкви, она выносила с собой теплый и, как ей казалось, добрый свет, которым была наполнена эта церквушка. Аннуир ещё ничего не понимала в тех изображениях, что были развешены по всей церкви, но она несла сейчас в своём сердце доброе лицо своего супруга и спокойное, полное внутреннего достоинства выражение лица священника, которого она, про себя, называла шаманом белых людей. Улыбки провожавших их людей дополняли общую картину доброты и сердечности.
Отметили они своё обручение в тесном кругу своих соседей. Которые тоже отнеслись к этому событию с полным пониманием и сердечностью, словно и они прикоснулись сейчас к чему-то, ранее неизвестному, но бесконечно прекрасному и чистому, как образ самого Бога в их умах и сердцах. И это действительно было почти так. Семён, когда рассказал им о том, что всё это время он оберегал и эту девушку, и их отношения от всего пошлого и случайного, произвело на их соседей сильное впечатление. Провожая их в свою квартиру, все желали им счастливой ночи, добра и наслаждения друг другом.
Утром первой проснулась Аннуир. Она осторожно скосила глаза на спящего Семёна и стала размышлять, глядя в потолок. Как всё было странно. Её предупреждали все онкилонки, прошедшие через это, что в первую ночь будет довольно больно. Но Аннуир вчера находилась в такой степени возбуждения, что ничего такого почти не заметила. Зато ей запомнился восторг низвержения водопада чувств, которые охватили её потом. Как это всё здорово, восхитительно и желанно! Хотелось ещё и ещё раз испытать всё заново.
Вскоре проснулся и Семён. Боясь разбудить Аннушку, он тоже лежал молча и думал о своём. Для него было очень странно, что его милая Аннуир оказалась девственницей. Этого он никак не ожидал от полудикого народа. А, как оказалось, их родовая система воспитания была, видимо, очень строга в отношениях полов. Это было поразительно. Горохов уверял, что они должны жить, как дикие животные, не зная никаких условностей. И как здорово, что он ошибся.
Собственно, Семён не был предосудителен в этом отношении и принял бы Аннуир любой, не задавая ей никаких вопросов. Однако сам факт случившегося был и приятен и поразителен одновременно.
Наконец, они оба, как по команде, повернулись друг к другу. И взаимное желание тут же овладело ими целиком и полностью. И Семён, хоть и имел некоторый опыт из самых ранних студенческих лет, всё-таки ничего подобного он ещё не испытывал.
Прежде всего, к тем женщинам, что были у него раньше, он испытывал нечто похожее на отвращение, сразу после совершения полового акта. Здесь всё было иначе. Видимо он действительно любил Аннуир, а любовь и делает те чудеса, на которые не способен больше никто и ничто. И, как бы там ни было, но его желание только возрастало - появилось ощущение ненасытности. В выражение "желанная" вошёл совсем иной смысл. Аннуир была желанной для него. Может быть, это происходило оттого что она чувствовала, примерно, то же самое. Её расположение к нему перешло в неудержимую страсть. Стоило им оказаться рядом, как кто-то, внутри их, снимал все тормоза, и они уже готовы были буквально поглотить один другого.
Так начался медовый месяц супругов Ординых. В поведении Аннуир в быту тоже появились некоторые изменения. Когда Семён Петрович возвращался домой, его встречала такая приветливая и доброжелательная улыбка на лице Аннушки, что, в каком бы ни был он состоянии, сразу всё куда-то уходило в сторону. Под влиянием этой доброжелательности и полнейшего расположения супруги, Семён сразу обо всём плохом забывал. Да и что греха таить, он так был влюблён в свою Аннуир, что и сам сразу преображался. Он становился совсем другим, чем обычно в общении с остальными людьми.
Он тут же выкладывал ей все результаты своих хождений, а потом они начинали обсуждать, что и как лучше сделать дальше, потом ужинали или обедали и сразу же, после этого, начинался учебный процесс. Он был одним большим уроком для Аннуир. Семён учил её всему, что знал сам. Кроме этого, он отвечал на бесконечные вопросы Аннуир, так как многое ей приходилось объяснять, начиная, как говорят, от Адама и Евы.
Обучение письму и грамоте шло достаточно быстро и уверенно. Сам Семён удивлялся, как быстро она всё усваивает. Это невольно наводило на мысль о том, что онкилоны в своём развитии были уже на достаточно высоком уровне.
Во-первых, удивлял её слух. При отсутствии, можно сказать, музыкального воспитания, она на слух, почти безошибочно, улавливала звучание совершенно не знакомых ей слов. И чем дальше двигались они по пути общего познания, тем успешнее становился этот процесс.
Особый восторг у Аннуир вызвал тот момент в их обучении, когда она стала сама складывать слова из букв. Перевод звуков в значки, которые она потом показывала Семёну, и он повторял в точности то, что она хотела написать. Это было для неё - словно она научилась колдовать. И колдовство было такое простое и доброе. Она же ничего ему не говорила, а он в точности повторял её мысли, то, что она так хотела сказать. Это было чудо, для Аннуир.
И хотя она понимала, что никакого колдовства нет, а есть набор значков, каждый из которых обозначал свой звук. Набор отдельных звуков и давал нужное слово. Всё же её восхищало, какие умные белые люди!
Следующий этап был не менее удивительным. Аннуир стала читать и понимать мысли, заколдованные в значки другими людьми. Семён достал для неё букварь, и пока они занимались по нему. Но вот, в жизнь Аннуир вошла и первая книга. Это был небольшой сборник сказок. Первую же сказку она прочла сама, когда Семёна не было дома. Впечатление было таким, что, когда они с Дашей пошли делать покупки, Аннуир шла и улыбалась, постоянно вспоминая героев волшебной истории, с которыми ей удалось познакомиться. Прохожие оглядывались на неё, но её это совсем не трогало - она была в кругу своих впечатлений. Во-первых, это был совсем другой мир. Во-вторых, всё герои были такими яркими и выразительными, простыми и ясными, чего в жизни, наверное, не бывает. Но зато, как хорошо, когда так - всё ясно: кто есть кто... Это Аннуир нравилось больше всего. Насколько легче было бы жить, если бы все так легко обо всех узнавали. Почему же в жизни всё-таки не так? - думала она. - Нужно будет об этом поговорить с Сёмушкой. Так она называла его про себя пока, так как стеснялась своего произношения. Сёма - у неё получалось лучше.
А тем временем, Даша предложила её зайти в церковь - ей нужно было поставить свечки - помянуть свою мать. Аннуир с радостью согласилась. Она так же, как и Даша, перекрестилась перед входом и, войдя в церковь. Был обычный день и в церкви не горели все свечи, отчего было впечатление полумрака и таинственности. И в данный момент эта таинственность, как нельзя лучше, соответствовала состоянию души Аннуир. Она тоже купила свечку и вместе они подошли к поминальному шандалу. Аннуир наблюдала за тем, как Даша зажгла свои свечи, установила их и стала молиться, закрыв глаза. Она проделала всё то же сама и, встав рядом, стала тоже вспоминать всех своих родственников, которые, скорее всего, погибли в жерле вулкана. Сами собой неслышно потекли слёзы, и вся Аннуир уже дрожала от переполнявших её скорбных чувств. Сама того не замечая, начиная с этого момента, она постепенно стала превращаться из онкилонской девушки Аннуир в русскую женщину Аннушку Ордину. Что-то произошло в её сознании. Всё, что было связано с её прошлым, стало уходить куда-то в даль и растворяться в тумане памяти, принимая весьма расплывчатые формы. Особенно Аннушка почувствовала это, когда они вышли из церкви. Зимнее солнышко ласково заглянуло ей в лицо и она, вдруг, почувствовала внезапное облегчение в душе. Какие-то невидимые путы спали с неё, дав свободно дышать полной молодой грудью. И вообще, всё вокруг было прекрасно и удивительно. И как жалко, что сейчас не было рядом Сёмушки. Его имя стало тоже лёгким и доступным ей: и на слух, и в произношении. Она тихо повторила про себя его и, обрадованная, что всё получилось, заулыбалась ещё больше.
Даша не удержалась и спросила.
- А чему ты улыбаешься?
- Не знаю... хорошо просто...
- Тебе с Семёном Петровичем хорошо?
Аннушка только кивнула утвердительно и вновь заулыбалась. Эта озорная улыбка просто рвалась наружу. Но она нисколько не беспокоила её, а только делала её ещё прекраснее и привлекательней.
Дома её встретил Семён - он вернулся раньше их. С мороза, улыбающаяся и сияющая, она тут же стала объяснять, где они были, что видели и как заходили в церковь. Семён смотрел на свою счастливую Аннуир и тоже стал понимать, что она, как-то совсем незаметно, стала уже Аннушкой - Анной Антоновной Ординой. Это было очень приятно. Когда же поток её впечатлений несколько иссяк, он спросил.
- Так тебе понравилось в церкви?
- Очень. Я вспомнила всех своих родных, и мне стало легче..., как-то..., понимаешь?.., отлегло что-то тянущее.... Ты понял?
- Конечно..., и тут же произнёс, - мы как-нибудь сходим туда вместе.
- Это было бы очень хорошо!
- Договорились.
Семён Петрович не верил в Бога, но его заинтересовал факт воздействия на него купола церкви в то их посещение. Он очень хотел ещё раз проверить - будет ли такое воздействие и в следующее посещение, а заодно, и дать возможность Аннушке снова там побывать ещё лишний раз. Судя по всему, этот скромный храм служения Богу благотворно влиял на состояние духа Анюты. Это было, как нельзя, кстати, так как зима в Якутске - довольно унылая и могла бы погасить в человеке любой душевный огонь. К счастью, с Аннушкой это не происходило. Видимо всё дело было в сравнении. То, как она жила раньше, и где жила, сейчас с лихвой перекрывается совершенно новыми впечатлениями. И церковь тут только усиливает их.
Потом они немного позанимались - чуть меньше часа - так как Аннушки необходимо было заняться приготовлением обеда. И пока она этим занималась, Семён вернулся к своим занятиям. Он хотел, по возвращении в Петербург, восстановиться в университете. Если же это не удастся сделать, тогда он готовился снова сдавать экзамены и начинать всё сначала. Время требовало сейчас образованных людей, да и в науке происходило столько интересного, что не возможно было оставаться равнодушным ко всему этому, или просто быть в стороне.
В общественной жизни всё двигалось к тому, что вот-вот наступит развязка сложнейшего в Европе клубка общественно-политических отношений, сложившихся в России из-за затянувшихся крепостных порядков. К этому-то оказались причастны и наши герои: Ордин и Горюнов - участники больших студенческих волнений. И хотя они были из разных учебных заведений, да и степень причастности была разная, в ссылке оказались рядом и очень подружились. Хотя в основе этой дружбы была не общественная борьба, а, скорее общие научные пристрастия. Они-то и подтолкнули обоих к этой экспедиции на Землю Санникова. Теперь у обоих был богатейший материал, работа над которым требовала наличия учёного звания. И так уж получалось, что общественно-политические страсти стояли сами по себе, а учёба, всё-таки, оказалась на первом месте.
По всем данным в России общественные преобразования могли затянуться надолго, так как основная масса населения была, практически, совсем безграмотной. Трудно было таким людям втолковывать необходимость смены общественных отношений. Это и показали попытки интеллигенции "ходить в народ" с просветительскими целями. Их миссионерские потуги мало что дали, хотя нельзя было и говорить о полном провале их усилий. Как потом покажет история, зёрна, посеянные ими в души простых людей, начнут вскоре прорастать. Без "хождения в народ" не было бы массовой поддержки со стороны крестьян рабочему классу, когда время подойдёт к решительным выступлениям последнего.
Но сейчас Семён Петрович усиленно готовил себя, пользуясь моментом, к любым поворотам в его образовательной судьбе. Аннушка, занимаясь приготовлением обеда, всё время украдкой поглядывала на Семёна. Ей очень нравилось, как он занимается. Он словно колдовал над своими книгами, всё время перелистывая их: то туда, то снова обратно. Потом он часто смотрел в толстую книгу, которая, как потом выяснила она, был толковый словарь. Что такое "толковый" она ещё не понимала, но "словарь" - это уже было понятно. Она пока дочитывала книжку со сказками - осталось всего две, а потом Семён обещал дать ей уже почитать более серьёзную книгу и тогда, как он пояснил, ей тоже можно будет заглядывать в этот словарь.
Ах, как ей хотелось стать такой же, как её милый супруг. Ей так же хотелось уверенно судить обо всём, как он. И когда она робко спрашивала, а почему, собственно, так? - он всегда находил убедительное объяснение. Казалось, что он знает всё..., для Аннуир, во всяком случае, но всегда отшучивался, что всё знать никто не может... А вот: больше или меньше, - это - да. Всё зависит от желания и усидчивости.
Семён часто объяснял своей Аннушке, что нельзя найти самый правильный ответ в одной только книге. Самый правильный ответ всегда лежит между разными книгами. Это было совсем мудрено и не понятно, для Аннушки, но она просто верила ему и хотела прочесть, как можно больше книг, чтобы узнать, как можно, больше ответов, лежащих между ними.
А Семёну пришлось поискать ещё, что можно было бы дать Аннушке почитать. Ведь это была её первая, настоящая книга - она должна была запомниться на всю жизнь. Но здесь книги можно было найти только среди оставшихся от ссыльных. И Семён остановился на сборнике "Повести Белкина" Пушкина. Книгу, которая осталась, кстати, после Горюнова. Он давал её кому-то из здешних читать и, когда её вернули, его уже не было. Просмотрев этот сборник, он решил остановиться на "Барышне-крестьянке" и начать знакомство Аннушки с их жизнью, обычаями, преданьями, именно, с этой повести. Ничего другого под рукой не было. Он предвидел, что, с первой же страницы, у Аннушки будет много вопросов, по этому решил начать чтение вместе с ней.
Нужно сказать, что чтение этой повести вылилось в особый эпизод в жизни Аннушки, о котором нужно было бы написать отдельно. С первой же страницы на Семёна обрушился град вопросов. Что такое: губерния, имение, гвардия, дворянка... и т.д. Семён объяснял ей всё обстоятельно и потом заставлял её начинать читать сначала.
Преодолев, таким образом, первую страничку он сказал, что на сегодня хватит. Аннушка отложила книгу и на её глазах выступили слёзы. Она уткнулась в плечо Семёна и спросила:
- Я совсем глупая?
- Ну, что ты, Аннушка! С чего ты это? Вспомни, как ты мне объясняла, как что будет по анкилонски?!