Я возвращалась после выходных в дом отдыха " Серебряный Источник", куда мы с подружкой устроились на всё лето на мойку, мыть посуду.
Из автобуса я вышла одна из последних. Он сидел чуть в сторонке и наблюдал за прохожими. У него была очень забавная и трогательная мордаха с двумя огромными, круглыми, карими глазами. Сам он был весь рыжий, только нос да кончики ушей и хвоста -- чёрные. Ему, наверное, было не больше четырёх месяцев -- такой чудный ребёнок.
Бог его знает, чем я привлекла его внимание, но увязался он, почему-то, именно за мной. Так и шёл позади меня на некотором расстоянии всю дорогу от остановки до дома отдыха и потом через весь " Источник" до самого корпуса. Ну а поскольку мы были уже, практически, дома я пригласила его зайти. Так у нас с Афанаськиной появился третий жилец в комнате -- Моська.
Моська был зверем самой известной породы -- дворник чистейших кровей -- обоятельнейшее и совершенно уморительное существо. Он сразу же признал во мне главного начальника, а Ленке отвёл должность что-то вроде казначея-хранителя.
Ко мне зверь питал уважение безграничное, с Ленкой же у него отношения складывались значительно проще. Он не стеснялся ей втолковывать правила хорошего тона, как он это понимал. Вообще житуха у него была бы райская, если бы не приходилось время от времени торчать в комнате одному. Впрочем это случалось достаточно редко. Чаще всего он бегал по дому отдыха и в его окрестностях в поисках своих щенячьих развлечений. Он довольно скоро выяснил наш режим работы и всегда поджидал нас у служебного входа. Поскольку мы работали на кухне, то недостатка в еде у Моськи не было. Но если картошку с подливкой или макароны с сыром он заглатывал молниеносно, не жуя, то такие деликатесы как шницели, котлеты, тефтели, колбасные обрезки Моська предпочитал смаковать в спокойных условиях, в расслабленной обстановке, желательно ночью. А чтобы его собачьи радости не попали в лапы к какому-нибудь завистливому недоброжелателю, он их прятал, преимущественно у Афанаськиной в постели. Мои габариты, по всей видимости, ему не внушали доверия.
А потому у них с Ленкой постоянно шла война.Всякий раз как обнаруженный под подушкой или одеялом драгоценный шницель летел в мусорку, Моська ставил Афанасьевой на вид своё недовольство. Это означало, что проснувшись по утру, Ленка обнаружит в своей кросовке лужу. И начиналась погоня. Комнатёнка была махонькая -- в ней едва помещались три односпальные койки и две тумбочки. При этом свободного места оставалось ровно на полтора человека. Ленка была маленькая и худенькая, так что она как раз сходила за пол-человека.
Итак Моська нырял под кровать и заливался оттуда лаем. Ленка, матерясь трёхэтажным, ныряла вслед за ним с мокрой красовкой в руке, намереваясь сунуть его туда носом. Моська моментально перелетал под следующую кровать и вопил уже оттуда. Но надо отдать Афанаськиной должное : она не слишком отставала от него. Пронесясь по периметру комнаты под всеми тумбочками и кроватями, погоня обычно заканчивалась под моей койкой, но которой я лежала, умирая со смеху. Подо мной Ленка пролезть уже не могла.
Забившись в самый дальний угол, Моська горько оплакивал безвременно погибший шницель и ругался на Ленку всеми собачьими ругательствами, какие только знал.
Через пару дней история повторялась. Обнаружив очередной позеленевший сувенир где-нибудь под матрасом в ногах, Ленка, матерясь и чертыхаясь, елозила на пузе под всеми койками, а Моська вновь искал защиты у меня под кроватью и уже оттуда обьяснял ей насколько она не права.
По мере того как Моська взрослел, он становился всё самостоятельнее. Он всё меньше нуждался в нашей опеке. Радиус его пробежек увеличивался. Он ещё прибегал временами полакомиться нашим угощением, но однажды он уже не вернулся из своих дальних странствий. Я очень надеялась, что он в порядке и просто нашёл себе новых друзей.