До самолета - четыре часа. Все успеваю, подумала Лера. Только не надо тянуть с подарком.
Не оглядываясь по сторонам, она прошла прямиком в свой любимый отдел HomeImprovement. Конечно, всякой муры здесь достаточно, но, бывает, и изящная штучка попадается. Вот изящной штучкой мы и усовершенствуем Иркин дом. Прибавим ей безделушек на радость.
Лера остановилась в самом центре п-образного пространства - у нее была своя система искать и находить нужную вещь. Сначала - издали -общий обзор, а если что-то остановит взгляд, тогда уже подходим ближе, "осматриваем руками".
Слева на полке она увидела белую керамическую вазу необычной формы: четко нарисованная английская буква Y. Узкий цилиндр с широким раструбом. Повела взгляд дальше и наткнулась на копию этой вазы, только с точностью до наоборот: Y была перевернута вниз головой. Широкий раструб внизу, узкое горлышко наверху. Разумеется, Лера приставила одну вазу к другой, и получился супер! Подарок на зависть! Мне бы подарили такую красоту, подумала она, укладывая вазы в корзинку.
Везение продолжалось - у кассы никого не было.
Смуглая угрюмая кассирша стала заворачивать покупку. Что-то слишком медленно, заторможенно. Без улыбки, без слов. И вообще какая-то неаккуратная: из-под косынки косынка, немытые волосы. И вдруг, подавая чек Лере, кассирша подняла на нее огромные черные глаза и спросила:
- У тебя есть сын?
Лера опешила.
- Н-нет.
- А у меня есть. 22 лет. В больнице. Доктор говорит - может умереть.
Лера ахнула, невольно приложив руку ко рту.
- К-как... умереть? Такой молодой...
- Да, молодой. Красивый. Пакистан знаешь? - женщина вдруг наклонилась ближе и заторопилась, как бы опасаясь, что не успеет все рассказать. - Пакистан сильно далеко. Работы нет. Денег нет. Мы Америку приехали. Америку сильно любим...
Она говорила с ужасным акцентом, тем более торопилась, и ее английский понять было трудно. Но за нее говорили чувства.
- Ты добрая женщина, - в глазах кассирши уже блестели слезы. - Ты хорошая женщина. Я прошу тебя - молись за моего сына. Завтра операция. Я молюсь. Помоги ему Аллах. И ты, пожалуйста, молись тоже.
- А как зовут сына? - спросила Лера.
- Саид зовут. Ты своему Богу молись...
- Хорошо, хорошо, я буду.
Лера положила свою руку на сложенные у груди ладони бедной женщины и пошла к выходу.
Она вспомнила, что - самолет, что ей надо спешить, но ноги шли как-то медленно.
Ее поразил не сам этот инцидент, не слова, не даже слезы женщины, а та искренность, с какой она кинулась к Лере. Почему она открылась ей, выговорила все незнакомому человеку? Совсем чужому, другому - другой расы, другого цвета, с другим Богом?
Потому что ее горе не видело никаких границ, стерло различия.
Ой, господи, пусть у этой женщины все будет хорошо, пробормотала Лера.
...Наконец, в самолете все успокоились, сели в свои кресла, пристегнулись. Лере опять повезло: место крайнее, у окна.
Рядом с ней сидела кругленькая старушка с сизоватой - волосок к волоску - укладкой и таким же сизым шарфиком под подбородком. Рядом со старушкой - подросток, видимо, бабушкин внук.
Куда это они все едут, вернее, летят? Как Райкин говорил: "вот я например, еду к сестры". Вот я, например, лечу к своей подруге Ирке, будь она неладна! На бра-ко-соче-тание! Лера была почти возмущена. Нет, ну правда, куда это годится? Десять лет прожила с мужиком, с мужем то есть, и вот через десять лет объявила, что "не возражает против бракосочетания". Ну пошли бы, расписались по-тихому, раз обнаружили вдруг, что нерасписанные, но зачем та-ра-рам устраивать? Не юные уже. Нет - цветы, гости, лимузины. Вспомнили! Людям на смех.
Но что делать - Ирка родная душа, надо лететь, поздравлять.
Лера покачивала головой, разговаривая сама с собой. Как там мои вазы? Не мои, кстати.
Самолет выруливал на стартовую полосу и его заметно трясло почему-то.
Лера достала из сумки Сорокина. Страница 336, напомнила себе. Она никогда не загибала страницы, не пользовалась закладками, а просто запоминала цифру. А читала обычно сразу три книги. Обязательно разные. Одну - "напряженную" (собственное изобретение), требующую думать и размышлять. Вот дома осталась сейчас такая, вернее, такой - Дмитрий Быков, о Пастернаке, страница 546. Не литература даже, а скорее, литературоведение. А на ночном столике лежала сейчас Щербакова - страница 181- чернушница, все краски жизни только черные, но читается, между тем, легко. Ну, а в поезд, - Лера работала в центре города и ездила из своего пригорода на Metra, - в поезд, конечно, брала что-то совсем легкое, вроде романов Ирвинга Шоу или вообще - детективы.
(Когда-то, еще в Москве, Лера стеснялась признаваться, что любит детективы. Такое вот ложное кокетство. Но однажды по заданию редактора "Труда" ей пришлось брать интервью у Ростислава Плятта, царствие ему небесное. Так вот, ее любимый Плятт, не моргнув глазом, признался ей, что о-бо-жает детективы. Ее ханжескую стеснительность как рукой сняло).
...Старушка нечаянно толкнула ее круглым локотком, и тут же заторопилась: I'm sorry, I'm sorry. Она рылась в своей безразмерной сумке и очки постоянно сползали с ее потного носика. Наконец, искомая вещь была извлечена на свет, и это оказалась маленькая, размером с паспорт, мятая книжица.
Prayer-book,увидела Лера обложку. Она отвернулась к окну - перед глазами мгновенно возникло смуглое лицо пакистанки с блестящим от слез взором: "И ты, пожалуйста, молись тоже!"
Старушка заметила, что Лера прочла название, то есть, как бы посвящена в курс дела, и доверительно сказала:
- Всегда в самолет беру молитвенник. Знаете... Читаю и успокаиваюсь...
- Часто приходится летать? - поддержала Лера разговор.
- Не меньше четырех раз в году, когда у внука длинные каникулы. Дочь из Нью-Йорка привозит его ко мне, а я отвожу обратно. Такая у нас... коммерция, - она мило улыбнулась, и ее улыбка как бы констатировала: вот как мы с дочкой все делаем правильно и разумно.
Лера раскрыла Сорокина. "Оставшись в красной парчовой куртке, подпоясанной форменным опричным поясом с ножом в ножнах медных и пистолетом в кобуре деревянной, провел ладонью по голове, волосы приглаживая, не задев завитого, покрытого золотой пудрой чуба..."
Страшное наше будущее, подумала Лера. Будущее, которое вернет прошлое, с царями, опричниками, казнями и страхом. Бр-р-р...
"Растет, растет Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних. А внутренних - опричники государевы на куски рвут. Ведь за Стеною Великой - киберпанки окаянные, которые газ наш незаконно сосут, католики лицемерные, протестанты бессовестные, буддисты безумные, мусульмане злобные и просто безбожники растленные..."
...А небо за стеклом - белое-белое. И самолет стоит в нем неподвижно. Странный у нас кусочек жизни во время сидения в самолете - никуда не двигаешься, ничего не делаешь, временно не существуешь. Выпадаешь. А потом - бац! И ты в другом месте, в другое время. Тебя как пешку переставили, а ты доволен.
Лера посмотрела на соседку: мирный безмятежный сон. Очки едва держатся на кончике носа, руки расслаблено лежат на коленях, мятая книжица валяется у ног.
Лера попыталась разглядеть внука, но из-за пухлой спины старушки ей был виден только его затылок и краешек уха с плотно прилепившейся кнопкой наушника.
Стараясь не разбудить старушку, Лера подняла с полу молитвенник.
Но я же не имею права! Я же ничего в молитвах не понимаю, и ни во что такое не верю!
Зачитанные страницы лепились друг к дружке, перелистывались с трудом.
Какой от меня толк, продолжала Лера бурчать себе под нос, я просто так, из вежливости обещала ей помолиться, но я даже не знаю, какой тут текст выбрать!
"О болящих", прочла вдруг. Страница 18, машинально запомнила. Но, постойте, это же на английском! Слова малопонятные. Приглушая голос, стала медленно читать-переводить:
"Господи Боже, я знаю, что эта болезнь.. что это есть наказание за мои грехи и бесправия...и беззакония... но дай мне силы, чтобы я смог... чтобы я терпеливо смог... как заслуженное испытание..."
Нет, не годится. Какое-то тройное недоразумение: молиться за мусульманского мальчика христианскому Богу на английском языке в переводе на русский! Чехарда какая-то.
...Неделя пролетела, никто и не заметил.
Лера не жалела, что побывала у своенравной своей Ирки - всех старых друзей повидала, Нью-Йорк посмотрела. Только, Боже мой, зачем же столько безмерных трат и усилий: цветы-цветы-цветы, рестораны-рестораны-рестораны, застолья-застолья-застолья. Свадьба на грани истерики. Скорее похоже на проводы брачной жизни, чем на ее начало. Ведь настоящее начало у Ирки состоялось десять лет назад и вполне прилично, по-человечески, а не по крокодильски. А здесь - еды, криков, танцев, объятий... словно в последний раз. Ну да ладно, вкусы бывают разные, всякие, вплоть до безвкусия.
А подаренные вазы - белая антиидентичная пара - очень Ирке понравились. Она поставила их на выступающий над камином парапетик и они, честное слово, вписались в интерьер. А вернее, наоборот - стали главным его акцентом.
Собираясь домой, Лера дала себе слово, что купит себе такие же.
Ну, а дома... Как это у нас, у русских: хотим как лучше, а получается - как всегда. Час - дорога на работу, семь часов в офисе, час - дорога домой, день и кончился. Круговорот, текучка. Щелки не найдешь, чтобы просунуть нос и подышать свежим воздухом. Для Леры только книги и были этой самой "щелкой". Она всегда говорила себе: если когда-нибудь испортится зрение, - ведь все семь часов в офисе не поднимаю головы от компьютера! - я просто погибну без книг. И как раз за это - за беспросветное глядение в книгу - и ругала себя постоянно. Потому что ни на что другое не оставалось времени. Даже элементарно - на магазины.
И вот Лера, наконец, выбрала время и поехала в свой любимый торговый Mall.
В этих бесконечных длинных пассажах ее всегда раздражал особый род покупателей - ленивые толстые пенсионеры, точнее, пенсионерки. Бродят по-сомнамбульски мимо витрин - без цели, без надобности. Обопрутся о металлический ободок пустой коляски и едут, неспешно перебирая ногами. Чего едут, что покупают? Только колясками толкаются. Лера всегда знала, за чем пришла и где это надо смотреть - московская школа, гумовско-цумовская тренировка. Мать всегда таскала ее за руку, пробиваясь сквозь толпу как запущенная торпеда, не замечая, что несчастная маленькая Лера не успевает отбиваться от летящих навстречу в лицо сумок, сеток, подолов чьих-то плащей.
Так, зачем я пришла, спросила она себя, а ноги уже заворачивали в знакомый отдел HomeImprovement.
Разумеется, это только в кино случается исполнение желаний, ничего похожего на те чудесные керамические вазы Лера не нашла. Но, как ни странно, это ее не разочаровало: что-то было бы в этой повторной покупке не то, что-то малоприличное. Зато она увидела набор высоких стеклянных бокалов для сока - давно такие хотела.
Ну вот, не напрасно пришла. Осторожно сложив все в корзину, Лера вышла из отдела и еще издали увидела "свою" кассиршу.
Как сказано у поэта: "ужель та самая Татьяна?"
Нет, имени ее Лера не знает, она знает имя ее сына. Но, это она, точно она, хотя выглядит совершенно по-другому. Никаких нелепых косынок, тусклых растрепанных прядей. Белая выглаженная сорочка, белые манжеты, красиво заколотая на макушке блестящая черная грива волос, доброжелательная улыбка.
Лера слегка приостановилась, подождала, когда от женщины отойдет человек с покупками.
- Добрый день!
- Добрый день! - быстро отозвалась кассирша: - Все купили, что хотели?
- Спасибо, все хорошо. А как чувствует себя наш молодой пакистанец?
Женщина высоко подняла тонкие брови и широко улыбнулась Лере. Узнала ее.
- Да, - подтвердила Лера, - это мне вы рассказывали про сына, про Саида. Он жив-здоров?
Та изящным жестом пригладила и без того гладкую прическу. Закивала быстро-быстро:
- Я помню, я помню! Ты - добрая хорошая женщина. Ты сказала "молиться буду". Спасибо тебе. - Она опять заторопилась, опять наклонилась к Лере, как в прошлый раз, но сейчас в ее глазах блистали не слезы, а живые искорки. Было видно, что она искренне рада встрече с Лерой. - Да, он жив-здоров, спасибо Аллаху. Доктор сказал - сердце теперь как новое будет. Саид теперь совсем здоров!
- Я очень рада, - Лера тоже говорила искренне.
- Мой мальчик! Храни его Аллах. И тебя храни Аллах, добрая женщина. Ты мне сильно помогла, спасибо. Саид теперь колледж пойдет. Такой хороший мальчик. Красивый, как Меджнун, честное слово!
- А свою Лейли он уже встретил?
Женщина всплеснула руками:
- Ты знаешь Лейли и Меджнун? - радость ее просто выплескивалась через край. - Нет, нет, - она застеснялась. - Он домашний мальчик. Нежный как девушка. Газели пишет.
- Стихи о любви?
- Да, стихи. Дай Аллах ему счастья. Следующий раз, когда придешь, я тебе карточку покажу. Такой мальчик... Посмотришь...
Лера поспешила забрать мешок с покупкой, распрощаться, а то, похоже, кассирша готова была уже и в гости пригласить. На Саида полюбоваться.
...Дома первым делом осторожно развернула бокалы, расставила их в кухне на полке. Она знала - теперь всякий раз, когда будет брать бокал в руки, будет вспоминать этот разговор с кассиршей.
"Сильно помогла". Да мне стыдно, подумала Лера, не смогла даже усилие сделать - прочесть молитву до конца.
А все таки приятное ощущение. Бескрайняя радость женщины как бы перелилась и на Леру. Бывает, что чей-то заразительный смех, даже услышанный вдалеке, не имеющий к тебе отношение, заставляет и тебя невольно улыбаться. И Лера почему-то улыбалась весь вечер.
Красив, как Меджнун. Пишет стихи о любви. Прямо ангел какой-то.
Расстилая постель для сна, Лера убрала с тумбочки томик Галины Щербаковой. Не хочется сейчас про чернушную жизнь. Лучше уж трудного Быкова. Про не менее трудного Пастернака.
Какая страница? 546-ая.
..."Вы идете за папиросами и исчезаете навсегда", - написала ему Цветаева, помещая его в ряд всех бросивших - предавших - ее. Но и ей, кажется, легче было от того, что случилась "невстреча": "Женщине, да еще малокрасивой, с печатью особости, как я, не совсем уже молодой- унизительно любить красавца, это слишком похоже на шалости старых американок. Я бы хотела бы - не могла. Раз в жизни, или два? - я любила необычайно красивого человека, но тут же возвела его в ангелы..."