Корни и ветви
В филологических исследованиях А.С. Шишкова (1754 - 1841 гг.), президента Российской академии (1813- 41 гг.), министра народного просвещения 1824- 28 гг.), ключевое значение имели понятия корней и ветвей слов. (пр. 1)
Корнем слова называлось сочетание его "главных" букв (как правило, согласных - "с которыми
гласные, как меньше существенные части, по произвольному употреблению
соединяются и перемешиваются" (пр.2)
,
представлявших некоторое общее корневое понятие- образ. Корни являлись
наборами букв/ звуков, выражавшими определённые мысли, чувства, образы, идеи.
Ветвями корня назывались слова, во-первых, фонетически производные от него, во-вторых,
представлявшие понятия- образы, интеллектуально произведённые от его корневого понятия. Все слова- ветви, произошедшие- выросшие из одного корня, были связаны между собой 1) фонетически - через присутствовавший в них набор
букв, обозначавших этот корень; 2) интеллектуально - через определяемое этим корнем общее понятие- образ.
(пр. 1)
Корни представляли в языке общие понятия; ветви - более частные. "Коренное значение, относясь ко
многим вещам вдруг, не определяет никоторой из них, но только показывает нечто всем им сродное или свойственное <т.е. является синтезированным общим понятием> ... Ветвенное, напротив,
определяет каждую вещь порознь... устремляет воображение наше прямо на образ вещи"
(пр. 3)
Основой ввода этих лингвистических терминов были эмпирические наблюдения за словообразованием и словарными
составами естественных языков. Наличие общей буквенной/ звуковой основы у
набора фонетически сходных слов, выражавших семантически близкие образы, давало
общий корень, которому можно было приписать синтезированное общее корневое
понятие. Синтез корня из ветвей производился не только по их
фонетическому созвучию, но и по смысловой близости: выделенные общие буквы/
звуки давали корень (ветвей), а синтезированное общее корневое понятие давало
определяемый этим корнем образ, идею, к которой были причастны эти ветви.
Реконструкция- воссоздание корней по ветвям являлась обратной процедурой по отношению к процессу развития
естественных языков, в которых слова, обозначающие новые, требуемые практикой, понятия - образы, строились на основе предыдущих, как бы росли из них. Этот рост подчинялся определённым правилам словообразования и напоминал рост
деревьев из посаженных в землю семечек, которым соответствовали, в данном случае, корни - исходные понятия или образы, выраженные определёнными наборами букв/ звуков. Развитие в языках ветвей из корней являлось речевым отражением
развития- роста системы интеллектуальных понятий, представляющих мир.
Нахождение корней слов позволяловыявить их основной смысл; идею; мысль; первоначальное понятие- образ, из
которого они были образованы. Такое исследование представляло собой, по словам А.С. Шишкова, "светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком слове будем
мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и откуда значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила и точнее составится определяющий язык словопроизводный словарь".
"Без отыскания корня затмится в древе мысль, произведшая все
ветви оного ... потеряются следы ума, составляющего язык"
(пр. 4)
Ещё одним полезным результатом нахождения корней слов было установление смысловых связей (через корни) между
словами. Во многих случаях эти связи из-за изменений языка со временем затемнялись, но разыскание корневой основы слов позволяло их восстановить.
Далее, построение семант ческих рядов слов с единым корнем, выражавшим некоторое общее понятие, позволяло
более полно выявить связи между этими словами, а также уяснить правила словообразования- развития языка; можно сказать, познать законы ростаязыкового дерева. В своих работах А.С. Шишков составил несколько таких семантических
рядов: "древо слов, стоящих на корне МР"; "древо слов, стоящих на корне ГР"; "древо слов, стоящих на корне ТР" и т.д.
Наконец, нахождение общих корней для слов разных языков, построение семантических рядов из слов
нескольких родственных языков, так сказать, целого леса языковых деревьев, позволяло ещё полнее уяснить их смысл, выявить связи и найти правила словообразования.
Методы нахождения корней Корни и корневые понятия слов отыскивались путём одновременного фонетического и интеллектуального синтеза группы сходно звучащих слов, выражавших близкие по смыслу понятия. Синтез/ выделение общей буквенной или звуковой "основы" давал буквенный корень этой группы слов, а синтез общего понятия для них давал соответствующий интеллектуальный "прообраз".
Во многих словах корни можно было увидеть непосредственно; они обнаруживались, так сказать, путём
простейшего синтеза. Например: медведь, темница, черника,...
В большинстве случаев для синтеза корней и корневых понятий А.С. Шишкову приходилось эмпирически
подбирать соответствующие семантические ряды. Например, сопоставление голубь
- голубой приводило его к заключению, что слово голубь содержит
идею голубого цвета. Аналогичное заключение давало сопоставление слов свинец
- синий - синица: "Имена свинец и синица в ветвенном
значении превеликую имеют разность; но в коренном никакой, поелику оба
произведены от понятия о синем цвете. ... Свинец есть испорченное от синец,
поелику крутец сей действительно имеет синий цвет"
(пр. 6)
Рассматривая ряд гриб - погреб - гроб - гребень - горб,
он приходил к заключению, что все эти слова связаны с корнем г-р-б,
выражающим понятие горбатости. "Вещи, названные именами
погреб, гроб, гребень, не представляют ничего сходнаго с
вещию названною грибом, и потому не могли подать мысли к названию ея сим
именем; но горб и гриб имеют великую между собою соответственность,
поелику верхняя часть гриба (называемая шляпкою) действительно горбата"
(пр. 6)
Семантический ряд, связанный с понятием малости, уменьшения: "Малый - мелю - молот - молочу - мелкий - мель (малость глубины воды) - молния (ибо малое время продолжается: едва появится, как уже исчезает) - мелькаю (скорость прохождения, малость пребывания) - малина (состоит из малых, но довольно явственных частиц, вкупе соединенных) - меньше - мизинец, мизирно (обоим словам понятие о малости соприсущно". Последнее употребляется
только в просторечии)"
(пр. 7)
Семантический словопроизводственный ряд, связанный с понятием половины: пол,
пила, пилить, пола, полено, пласт, плоскость,...
Из-за изменения языка со временем корни слов во многих ветвях искажались или вообще исчезали; в результате чего коренные смыслы таких слов становились почти незаметны; "коренное значение затмевается ветвенным и даже совсем от очей разума исчезает"
(пр. 8)
В таких случаях находить корни помогало обращение к древним формам этих слов;
см. выше примеры владеть - володеть, дьяк -дѣякъ, ...
Только фонетическое сходство слов- ветвей не являлось, по А.С. Шишкову, достаточным для включения
их в однородные (однокоренные) семантические ряды. Например, рассматривая дерево, построенное на корне вед - вет - вид, он писал: "мы не причисляем к сему дереву других встречающихся в нашем языке с
тем же (по буквенному сходству) корнем слов, таковых как ветр, ветвь и проч., потому что не находим в них понятий очевидно истекающих из понятия ветую или вещаю"
(пр. 9)
Установление смысловых связей между сходно звучащими словами часто носило у Шишкова предположительный
характер. Например, рассматривая слово ветер, он писал: "Вероятно
слова сии происходят от глагола вить (вию, вью), произведшаго
имена вьюга и вихрь (первоначально может быть вьюхорь, а потом вихорь и
вихрь), поелику примечается, что сие быстрое движение воздуха
вьет, крутит пыль" (пр. 10).
В ряде случаев выявление корней и корневых понятий слов производилось путём сопоставления с аналогичными по
смыслу и звучанию словами в других языках. Сравнительные лингвистические исследования А.С. Шишкова, сличения языков, были направлены, как правило, на поиск общих корней - решение задач корнесловия (см. далее).
Сравнительная лингвистика
А.С. Шишков провёл большую работу по разысканию групп близких фонетически и семантически слов в разных
языках. Нахождение групп таких слов позволяло выявить их исходные корни, а также начать решение следующей, более сложной задачи познания законов словообразования в естественных языках, принципов роста- развития разных языков.
Многочисленные примеры сходства выражения в разных языках приводились А.С. Шишковым для слов "Бог",
"небо", "отец", "мать", "сын", "брат", "сестра", "муж", "человек", "день" и т.д.
Другие примеры: немецкое слово kalt созвучно и сходно по смыслу с русским холод- хлад: "переставим в
слове kalt или chalt или kald, только буквы al в la, тогда будет чистое Славенское хлад"
(пр. 11)
Противоположное немецкое warm (тепло) созвучно и сходно по смыслу с русским (славенским) вар, "означающим горячую воду". Немецкие слова wachs, stein
созвучны и сходны с русскими воск, стена
(пр. 12)
Нередко Шишков дополнял уже построенные им семантические ряды русских слов иностранными. Так ряд, связанный
с корнем мал - мел , расширялся следующим образом: "лат. male (точно тоже, что и у нас мало, но у них означает оно более худость, зло, нежели малость) - греч. μυλη, лат. mola
мельница - лат. molo мелю, нем. mahlen - лат. malleus молот - лат. minuo умаляю - лат. minuto минута, собственно значит малость, особенно малость времени"
(пр. 13)
Корни иностранных слов - и т.о. их более полные смыслы - неред ко выявлялись А.С. Шишковым путём сопоставления с соответствующими славенскими. Например, в немецком слове j (год) исходный
корень затемнён, но он выявляется при обращении к сходному и созвучному славенскому яр, означающему солнечную теплоту или свойство огня; ср. также Ярило - весеннее Солнце. Т.о. немецкое jahr можно понимать как
год в смысле очередной весны, аналогично употреблению в этом же смысле слова лето. В латинских словах radix (корень дерева; арифметический корень числа), radius (радиус круга; луч) корень также затемнён, но он выявляется путём сопоставления со славенскими (русскими) словами раждать и пр.; из чего видно, что эти латинские слова являются ветвями корня рад - раж, несущего идею порождения: радиус (radius)
рождается из центра круга; луч (>radius) рождается от Солнца, из корня (radix) порождается дерево
(пр. 14)
Связи между словами в разных языках, обозначающими одно и то же понятие, нередко теряются по мере
расхождения языков друг от друга, но их можно восстановить, изучая родственные языковые семейства. Так, рассматривая слово отец, Шишков отмечал: "один народ говорит ата, другой ату, третий ате,
четвертый ат (сии звуки яко легчайшие для произношения, должны быть самые древние, относящиеся к первобытному языку); пятый к концу сих первоначальных слов прибавил букву ц: атац, атец, отец,
шестый вместо ц произносит р: атер; седьмый к началу сего последнего присовокупил букву ф: фатер; осмый вместо ф выговаривает п: патир, патер; девятый из патер,
чрез переставку букв ер в ре, сделал патре или падре; десятый падре сократил в пере и произносит оное пер. Сличим теперь пер с ата; есть ли между ими какое сходство? Кто же
без исследования вообразит себе, чтоб сии два слова были не иное что, как изменение одно другого? но приведем здесь все известные языки, покажем какое каждый из них употребляет название для означения отца, и сделаем из слов сих
лестницу или цепь, то есть, поставим их по порядку одно под другое".
Следующей задачей сравнительной лингвистики Шишков считал разделение языков на семейства в соответствии с
произношением в них семантически близких слов и поиск для каждого из этих семейства исходных корней. "Разделить все языки (или сколько их придется) на корни и семейства, то есть, те, которые очевидно
с некоторыми изменениями повторяют одно и тоже слово, ставить под один, а другие, несходные с ними, под другой корень. Например, из языков, означающих Бога следующими именами: бог, боог,
биг, буг, бусац, и проч., составлять одно; из других означающих тож бога, именами: дио, диу, део, деос, дес, диэвас, и проч., другое; из третьих,
означающих тож бога, именами: год, годт, гитт, гуд, и проч., третье семейство, и так далее. В семействах сих надлежит отыскивать первоначальное слово, от коего пошли все прочие"
(пр. 15)
Реализация этой программы была начата в работе А.С. Шишкова "Собрания языков и наречий, с примечаниями на оныя" ("Собрание сочинений...", т. XV). Она производилась так: брались понятия из первой части словаря Палласа, затем все слова всех языков, обозначающих данное понятие, делились в соответствии с их звучанием на семейства. Далее
отыскивалось корневое слово в каждом из таких семейств, которое всегда оказывалось русским (славенским).
Сравнительная лингвистика была для А.С. Шишкова, прежде всего, техническим методом корнесловия - отыскания
корней путём сопоставления сходно звучащих и имеющих близкие смыслы слов. Её дальнейшее развитие в указанном им направлении предполагало выявление законов словообразования, изменения слов в разных языках; можно сказать,
познание законов роста языковых деревьев.
Сравнение языков
Развитая А.С. Шишковым теория корнесловия применялась им также для сравнительного изучения языков; в том числе в связи с проходившими в его время литературно-филологическими дискуссиями.
Построение семейств сходных фонетически и близких по смыслу понятий позволяло сделать определённые выводы о
качестве языка как инструмента интеллектуальной работы и художественного описания мира. Именно: фонетическое (корневое) сходство наборов слов, изображавших близкие по смыслу понятий или явления:
● показывало точность (гомоморфизм)представления мира в языке: связи чувственных образов/ интеллектуальных понятий переходили в связи слов;
● облегчало синтез общих понятий;
● делало язык более ёмким: в речи, использующей эти слова, одновременно с ними передавались (через
корни) общие понятия.
Таким образом, фонетическую близость слов, выражавших чувственно или интеллектуально близкие понятия, можно
было рассматривать как показатель точности изображения мира в этом языке, а обширность и густоту соответствующих семантических рядов - как показатель ёмкости языка.
При представлении близких чувственно или интеллектуально понятий фонетически сходными выражениями, слово
или выражение для общего понятия, отвечающее этой близости, образуется быстро - как пересечение (общая часть/ корень) исходных наборов слов или выражений. Пересечение наборов букв является представлением работы интеллекта при
образовании- синтезе общего понятия из наборов близких; можно сказать, служит инструментом такой работы.
Формальное расширение языка, введение слов для новых явлений или понятий без поиска коренных соответствий с предыдущим словар ным запасом является, можно сказать, интеллектуальнойленостью. Её
результатом являются всё возрастающие затруднения, возникающие при использовании такого языка как синтетического и аналитического инструмента интеллекта.
В тот язык, который имеет больше однокоренных семантических рядов, соответствующих некоторым общим понятиям-
образам, вложен больший интеллектуальный труд, чем в язык, формирование которого производилось ленивым интеллектом; потому он представляет собой большую ценность - он более богат; более выразителен; более содержателен
и т.д.
Густота и ветвистость семантических деревьев некоторого языка являются также свидетельствами его
большей самобытности - в компилятивных языках, представляющих собой
"сборную солянку", близкие понятия часто выражаются не имеющими
никакой общей корневой основы словами. "Хотя таковому и быть невозможно,
чтобы семья слов одного языка согласовывалась точно с семьей слов другого языка,
однако же где таковые семейства многочисленнее и где их больше, то
кажется безошибочным заключить можно, что язык сей есть несравненно
древнейший
(пр. 28)
и богатейший, поелику видно, что он о составлении слов своих,
так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их,
рождал, а не случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов"
(пр. 29)
А.С. Шишков неоднократно проводил сравнение этими корнесловными методами русского (славенского)
языка с другими европейскими. В "Рассуждении о красноречии..." он
построил дерево слов на корневом значении лук.
Сопоставив славенским словам из этого ряда соответствующие слова других языков,
он показал, что большинство иностранных слов имеет разные корни - т.о.
славенский семантический ряд более густой. Аналогичные результаты он получил,
сопоставляя библейские тексты на славенском (церковнославянском) и
французском языках: первый превышал второй по точности выражения мыслей.
Заметил А.С. Шишков также и уходившую в глубь времён непрерывность роста ветвей в славенском
языковом дереве. "Наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь
понятий, одно от другого рожденных, так что по сей цепи удобно
может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного, звена"
(пр. 30)
" Отсюда вытекают риторические красоты славянского языка, состоящие в его простоте и силе,
в точном соответствии мысли с "великолепием и важностью слов",
в необыкновенной смелости и образности выражений, в богатстве экспрессивных форм..."
(пр. 31)
В итоге Шишков пришёл к заключению о древней самобытности русского (славенского) языка: "Язык
наш стар, огромен, великолепен, силён, плодороден,
он подобен некоему ужасной величины древу, корни которого скрываются во
мраке древности, и которого ветви цветут в устах народов, населяющих
великую часть земного шара. Корни слов его обогатили произошедшие от него ветви
не только его самого, но и всех других языков".
Праязык
А.С. Шишков пришёл к заключениюо происхождении всех языков от некоторого единого праязыка. Он рассуждал
следующим образом. С того времени, как первые люди получили способность речи,
они уже не теряли её, но, развивая из некоторого начального набора слов, всё
более усложняли. Их потомки расселялись в разных краях и продолжали непрерывно
развивать свои языки, которые, всё более расходясь со временем друг от друга,
тем не менее, в основе имели первобытныйязык прародителей. "Как
люди, потомки первозданных мужчины и женщины, или семьи Ноевой,
так и языки - более или менее отдалённые наречия первоначального языка. Языки
их, получая названия по названиям народов, не переставали быть
тем же языком (то есть, происходящим от них наречием), каким
говорили Ной и его дети. ... Всякий язык - наречие первобытного. ... Народы не
могли позабыть говорить им, ни начать говорить совсем особым языком"
(пр. 16)
- делал вывод А.С. Шишков.
Подтверждением существованию единого праязыка человечества Шишков считал и наблюдавшуюся общность корней
слов в языках самых разных народов. Так, слово день на многих языках -
русском, французском, испанском, индийском и т.д. - звучало очень сходно.
"Один этот пример может служить доказательством, что все языки,
несмотря на их различие ... могут происходить от одного первобытного языка"
(пр. 17)
Наличие общих корней, по Шишкову, "есть истинное основание сродства языков , показующее несомненное происхождение их от одного начала, т.е. от первобытного языка, и открывающее нам следы ума
человеческого, хотя в каждом языке при размножении оного различно
действовавшего, но всегда на основании порядка и непрерывной цепи
соображений". "Ни один язык, носящий на себе имя,
не есть первобытный: он должен быть близкое к нему наречие оного; но и все языки
всех бывших и ныне существующих народов суть наречия один другого, и
следственно, по непрерывности сцепления их, суть многоразличные
наречия первобытного языка, сколь ни отдаленные от оного, но
долженствующие непременно сохранять в себе коренные его начала. Рассмотрение
корней слов откроет нам яснее сию истину"
(пр. 18)
Формирование праязыка А.С. Шишков представлял следующим образом. Первобытный язык - это язык первых людей.
Первая чета получила способность разговаривать, в отличие от зверей. Их речь
вначале состояла из тех или иных кратких звуков, выражавших простые чувства - о!
у! а!, ... - или слов, подражавших природным явлениям, подобно
нынешним - гром, треск, храп, ... "Часто природа была
его (праязыка) учительницей". Живые существа получали названия
из тех или иных, связываемых с ними звуков. "Птицы своими криками
научили его называть кукушка, грач, крякуша". Затем к
этим простейшим звукам и словам, увеличивая языковой запас в соответствии с
потребностями выражения новых чувств и понятий, стали "присовокупляться
окончания и предлоги"; затем "от одного понятия стали
переходить к другому", т.е. заниматься словотворчеством, и т.д.
Таким образом, праязык - язык первых людей - развился, по Шишкову, из данной им изначально способности речи
путём подражания чувственным восприятиям и некоторой работы мышления. "Творцами
первобытного языка были две данные человеку способности: чувства и ум"
В Западной Европе XVI-XVIII вв., то есть, во времена, предшествовавшие деятельности Шишкова,
среди религиозно настроенных учёных были распространены иные представления о происхождении языка. Считалось,
что Бог дал Адаму речь сразу при творении; натуралистические же теории о постепенном
развитии речи с образованием обществ и правительств, характеризовались как "мнения язычников"
(пр. 20)
Язык Адама в раю считался истинным, точно представляющим обозначаемые им
понятия: каждое слово в нём являлось сутью обозначаемого понятия. Этот
праязык был утрачен или деградировал после падения(еонцепция падения/ деградации/ утраты древних знаний
излагалась также в герметизме, других оккультных учениях).
Истинный язык доставлял власть над вещами (как знание их сути) и природой;
поэтому его поиски/ реконструкции были популярными в кругах магов, алхимиков,
каббалистов и т.д. Универсальный язык пытались воссоздать, комбинируя
слова из разных языков; создавая новые алфавиты из алхимических,
астрологических, математических символов.
А.С. Шишков не входил в рассмотрение подобных теорий. Вместе с тем, его представления о подражании
праязыка явлениям Природы и выводы, на основе сравнения разных языков по
точности отображения ими мира, об их близости к праязыку, фактически использовали,
в неявном виде, концепцию выражения в языке сути понятий и явлений.
Возникновение новых языков, их расхождение от общего первопредка, происходило, по Шишкову, при разделении народов.
"До тех же пор, покуда народ пребывал един, нераздельно,
в единой стране света, до тех пор не имел он и надобность отличать себя
каким либо названием; следовательно и язык его долженствовал быть безымянный.
Тщетно мы назовем его Еврейским или Халдейским, или иным каким; ибо мы
не докажем, чтоб сей язык, полагаемый нами первым, был
точно тот, каким говорило до разделения своего первое потомство первой
четы"
(пр. 21)
Языки разделившихся народов со временем становились несходными по произношению слов; по количеству ветвей от
одного корня; по формам разветвлений коренных значений, "поелику один
человек относит по некоему подобию коренное понятие к одной, а другой по
такому ж понятию к другой вещи или предмету". Они представляли собой
как бы разные деревья, выросшие из исходного праязыка в различных
культурно- исторических условиях. Их естественное расхождение при единой основе
можно было бы уподобить выращиванию из одинаковых семян разных деревьев на
различной почве. "Разность сия не есть особое каждым народом
изобретение слов, но постепенное, на очевидных причинах
основанное и, следственно, весьма естественное изменение и
возрастание одного и того же языка"
(пр. 22)
Однако все, даже весьма удалённые ныне друг от друга языки представляли собой
идущую от праязыка цепь наречий. "Все языки всех бывших и ныне
существующих народов суть наречия один другого, и следственно, по
непрерывности сцепления их, суть многоразличные наречия первобытного языка"
(пр. 23)
Слова праязыка сохранились, с изменениями, как основы или корни в других языках. Следовательно, выделение
корней в семантических рядах давало возможность, до некоторой степени, восстановить праязык: словарь корней представлял собой словарь единого первоначального языка человечества. "Первобытный язык исчез сам по себе, но существует во всех языках, в иных больше, в иных меньше. Он существует в них не словами своими, но корнями, из которых каждый язык произвёл свои ветви"
(пр. 24)
"Сличение языка с языком даёт их сходство. Сличение многих приводит их
к одному началу, открывает общий источник, из которого каждый
народ для собственного языка своего почерпал мысли".
Таким образом, корнесловие - выделение корней из семантических рядов слов - позволяло решать и более широкую
задачу: нахождения законов словопроизводства, развития, роста деревьев языков, выявления их генеалогии. Оно помогало "привести к познанию, каким образом от одного и того же языка расплодились толь многие и толь
различные между собою наречия"
(пр. 25)
Для этого следовало изучать способы сокращения, растяжения слов, изменения
гласных, согласных, правил образования ветвей из корней в разных языках. "Надлежит
вникать в те переходы из одних понятий в другие, с ними смежные,
какими ум человеческий в каждом языке при составлении оного руководствовался,
когда из общего всем им корня каждый народ по собственным своим соображениям
производил ветви"
(пр. 26)
В.В. Виноградов заключал, что теория словопроизводства, "или, по
нашему, палеонтология слова" являлась "центром
славянофильского учения об языке"
(пр. 27)
Праязык и славене
Изучение корней слов, т.е., по Шишкову, элементов празыка, естественным образом поставило перед ним вопрос: в
каком из существующих ныне языков их сохранилось больше; или: какой из них ближе всего к первобытному. "Какой язык сохраняет в себе более первоначальных корней, или, скажем иначе, существует ли такой ближайший к
первобытному язык?"
(пр. 32)
Обращение к языку, сохранившему в себе больше всего древних корней, позволяло
уяснить смысл слов в тех случаях, когда в собственном языке они (а, значит, и
более полный/ исходный смысл слов) отысканы быть уже не могут. "Существует
ли некий ближайший к первобытному язык, в котором народы,
говорящие разными отдалёнными языками, могли отыскивать корни тех
употребляемых ими слов, коих происхождения они в языках своих найти не могут?"
(пр. 33)
Густота семантических рядов, непрерывность развития ветвей в славенском языке привели А.С. Шишкова к
заключению, что именно он является ближайшим, или, лучше сказать, наименее повреждённым
по отношению к праязыку человечества; его прямым продолжателем. "Язык
наш - древо жизни на земле и отец наречий иных". Дополнительными
аргументами служили примеры объяснений коренных смыслов иностранных слов путём
сопоставления их с русскими (славенскими)
(пр. 34)
- они были возможны потому, что славенский язык сохранил в себе больше
всего первообразных корней. "Все языки производят слова свои от корней
первобытного языка, или, сказать иначе, повторяют
умственные явления, бывшие вначале. Чем древнее язык, тем сие
явление ощутительнее. Славенский язык многими корнями слов своих показывает
начало мыслей, текущих под теми же корнями во все или многие другие
языки".
"Таким образом (по Шишкову) в славянском языке система связи первоначальных понятий как некий
идеальный остов сохранена в большей целости, чем в других языках, например французском"
(пр. 35)
Сравнительное изучение языков методами корнесловия доставило Шишкову дополнительные аргументы в проходивших
тогда дискуссиях о старом и новом слоге. Обращение к славенскому языку - древним памятникам письменности, духовным книгам, к народному творчеству - позволяло более полно понимать смысл современных слов, и т.о. более правильно
их употреблять. Это касалось не только российских, но и зарубежных писателей и филологов: в славенских словах они могли найти корни собственных слов, уже утраченные в их языках. "Иностранным словотолкователям, для
отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах, следует прибегать к нашему языку: в
нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в своих языках
искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные"
(пр. 36)
По той же причине славенские слова, включая церковнославянизмы, нельзя было
изымать из российской литературы - это усекало её корневую основу, уменьшало
богатство речи. "Идеальнее и законченнее, чище и
"первобытнее" система образного отражения действительности
запечатлена, по мнению Шишкова, в "славенском" языке и
в русском, как одном из наречий этого "славенского" языка.
Именно эта относительная чистота сохранившихся в "славенском" языке,
какязыке Библии и церковной письменности первобытных, "коренных" образных
основ языка всего человечества побуждала Шишкова и других славянофилов
отстаивать господствующее положение церковнославянизмов в литературной речи. Та
же причина, по мнению славянофилов, обеспечивала
церковнославянскому языку ни с чем не сравнимую силу экспрессии, яркость
и богатство метафор, обилие мыслей, красоты поэтического выражения,
простоту и величие значений"
(пр. 37)
Приложения
Семейство слов с корнем "лук"
(фрагмент из речи А.С. Шишкова "Рассуждение о красноречии Священного писания", 1810 г.)
...Таковые семейства слов, из которых некоторые весьма плодородны, часто примечаются в языке нашем. Они подобны древам, составляющим великий лес. Рассмотрим хотя одно из них с некоторой подробностию. Возьмём, например, известное издревле орудие, называемое лук. Хотя бы и не могли мы добраться, от какого корня происходит сие название, однако по образу и употреблению сего орудия знаем, что оно есть дуга, или кривая, согнутая черта. Следовательно, понятие о луке сопряжено неразрывно с понятием о кривизне. Посмотрим теперь, каким образом ум, составлявший язык наш, перенес сие понятие к другим вещам и извлек из него, яко из корня, многие ветви или слова, которые... хотя и разные вещи означают, однако же во всех оных главное и существенное корню их понятие о кривизне всегда неразлучно с ними пребывает. Отсюду произошли следующие ветви или отрасли:
Лука. Рассмотрим сие слово. Всякая дуга имеет то свойство, что естьли мы и разделим её на многие части, то части снова будут дуги. Но лук есть не что иное, как дуга. И так, естьли мы разделим оный на несколько частей, будет не лук (то есть, целое) но будет лука (то есть, часть лука), имеющая подобную ему кривизну. Из сего явствует, что слово лука, не сопряженное ни с какими другими, значит нечто кривое, согнутое; в соединении же с другими именами означает как саму вещь, таки кривизну, непременно той вещи свойственную. Таким образом, когда мы скажем лука у седла или Самарская лука на Волге то, хотя бы и не знали, что такое, собственно, значит здесь лука, однако по коренному сопряженному с этим словом понятию знаем, что в седле долженствует оно означать какую либо часть оного, имеющую кривизну или погиб, и потому называющуюся лукою; а в реке также изгиб ее или кривизну берега и, следовательно, то что называется иным словом залив. Далее ветви оного суть:
Лучица, уменьшение от лука, заливец.
Лукоморье, губа, залив, часть моря, вдавшаяся в берег дугою или лукою.
Налякать или наляцать: напрягать тетиву, дабы лук больше сгибался, чтобы лука становилась ещё больше лукою.
Слякать, сляцать; сгибать что-либо в луку (т.е. в крюк, в дугу).
Слякий или слукий: сляченный, согбенный, сгорбленный.
Облук (уменьш. облучок). Выгнутая несколько деревина, покрывающая копылья у саней: сидеть на облуку.
Излучина: извилина, изгиб, кривизна какой-либо вещи или места
Излучисто: извилисто, изгибисто, непрямо.
Луковица, по причине весьма крутого изгиба, примечаемого в сем овоще.
Лукошко, по причине округлости сего сосуда.
Лукавство, умственная кривизна.
Лукавить, поступать нечистосердечно, непрямо, кривить душой.
Случение, случай, случайность, случиться, случить, случка. - Разлучение, разлука, разлучиться. - Отлучение, отлучить, отлучиться, отлучка. - Прилучение, прилучиться, прилучить, прилука. - Получение, получить, залучить, улучить, излучить, благополучие, злополучие.
Во всех сих словах первоначальное понятие или мысль, всегда сопряженная с ним, есть то самое свойство языка, в которое любитель словесности, а особливо писатель, должен прилежно вникать, дабы употреблением слов искусно и правильно (в соответствии со смыслом слова - т.е., с его связями с другими понятиями - М.С.) располагать. Зная, что такое лук или лука, я уже смело утверждаю, что когда лук натягивается или налякается тетивою, то обе его половины, или обе луки его случаются, то есть сходятся концами вместе. Обстоятельство, одной только луке свойственное; ибо концы прямой черты никогда не могут сходиться; надобно ее согнуть, или сделать лукою, дабы они случились, то есть сошлись концами вместе. Равным образом, когда у наляченного лука тетива ослабляется, тогда обе луки его разлучаются, то есть расходятся врозь, приближаются к положению прямой черты. Из сего понятия перехожу я в другое, смежное с ним: примечаю, что случение и разлучение есть не что иное как соединение и разделение или расхождение. Отсюда говорят случай, то есть стечение или схождение обстоятельств. Случать собак (говорят охотники). Отлучить, отлучка; отдалить, отдаление. Прилучить: привязать, привлечь, приманить к себе. В песне поется: красная девица, прилука молодецкая, ... Получить: соединиться с тем, что обыкновенно доходит до нас, через прохождение разных путей, как бы лукою или по луке. Подобно тому и прочие слова, каждое заключает в себе не простое только значение, но разум (смысл), выводимый из первоначального понятия, то есть из корня, от которого сие слово как ветвь произрастало.
Из всего вышеописанного можем мы ясно усмотреть, каким образом мысль человеческая, переходя от одного понятия к другому, смежному с ним, рождает слова, и составляет целые семейства оных. Почти каждое слово в языке нашем принадлежит к какому-нибудь из таковых семейств, и само собою, при малейшем внимании в оное, показывает источник, откуда оно течет, то есть первоначальную, породившую его мысль. В языках, которые не коренные, но составлены из разных языков, мы того не примечаем или примечаем гораздо меньше. Сличим вышеприведенное нами семейство слов с соответствующими им словами другого языка, например, французского, мы увидим, что у них нет той семейственности, и что слова их суть разных отцов дети...
Лукa
Лука courbe
Излучина courbure
Излучить, улучитьsaisir
Излучистый courbe, tortueux
Случай occasion
Случайность casualite
Случайно par hasard
Случается il arrive
Случить reunir
Случка accouplement
Разлучить separer
От
лучка absence
Сляцать courber
Наляцать tendre
Луковица, луковкаoignion
Лукавство ruse
Лукошко нет
Прилучить нет
Прилука нет
Хотя таковому и быть невозможно, чтобы семья слов одного языка согласовывалась точно с семьёй слов другого языка, однако же где таковые семейства многочисленнее и где их больше, то кажется безошибочным заключить можно, что язык сей есть несравненно древнейший и богатейший, поелику видно, что он о составлении слов своих, так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их, рождал, а не случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов.
А.С. Шишков. Речь, произнесенная на торжественном заседании Российской академии 5 февраля 1821 года
(пр. 38)
Я почитаю язык наш столь древним, что источник его теряется во мраке времён, столь в звуках своих верным
подражателем природы, что кажется, она сама составила оный, столь изобильным,
что с раздроблением мыслей на множество самых тонких отличий можно сказать,
излишествует, столь вместе важным и простым, что каждое говорящее им лицо может
особыми, приличными своему званию, словами изъясняться, столь вместе громким и
нежным, что каждая труба и свирель, одна для возбуждения, другая для умиления
могут находить в нём пристойные для себя звуки. Наконец, столь правильным, что
наблюдательный ум часто видит в нём непрерывную цепь понятий, одно от другого
рожденных, так что по сей цепи удобно может восходить от последнего до
первоначального ее, весьма отдаленного звена. Преимущество сей правильности,
сего непрерывного течения мыслей, видимого в словах, так велико, и так во всем
ощутительно, что ежели бы внимательные и трудолюбивые умы составили из того
особливую науку, ежели бы открыли, объяснили первые источники толь широко
разлившегося моря, то вообще знание всех языков озарилось бы светом доселе
непроницаемым; светом, освещающим в каждом слове первообразную произведшую его
мысль; светом, разгоняющим мрак ложного заключения, будто бы слова, сии
выражения наших мыслей, получили значения свои от произвольного к пустым звукам
их прицепления понятий. Иностранные словотолкователи, для отыскания первоначальной
мысли в употребляемых ими словах (без чего не могут они быть точно определены),
долженствуют прибегать к нашему языку, в нем нашли бы они к объяснению и
разрешению многих сомнений своих тот ключ, которого тщетно в языках своих
искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, которые почитаем за
иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные.
Глубокое, хотя и весьма трудное исследование языка нашего во всем его пространстве принесло бы великую пользу
не только нам, но и всем чужестранцам, пекущимся достигнуть ясности в наречиях
своих, часто покрытых непроницаемым для них мраком. При отыскании в нашем языке
первоначальных понятии этот мрак и у них бы исчез и рассеялся. Ибо не надлежит
слово человеческое почитать произвольным какого-то народа изобретением, но
общим от начала рода смертных текущим источником, достигшим через слух и память
от первейших предков до последнейших потомков, и хотя во многом по мере
расстояния времени и отдалённости стран изменившимся, однако везде, во всех
языках сохранявшим в себе при тех же звуках те же самые, так сказать искони
присоединенные к ним понятия, ибо как род человеческий от начала своего течет
наподобие реки, так и язык с ним вместе. Народы размножились, рассеялись, и во
многом лицами, одеждою, нравами, обычаями изменились; и языки тоже. Но люди не
престали быть одним и тем же родом человеческим, равно как и язык, не престававший
течь с людьми, не престал, при всех своих изменениях, быть образом одного и того же языка.
Возьмем одно только слово отец на всех по земному шару рассеянных наречиях. Мы увидим, что оно при всей
своей разности, не есть особое, каждым народом изобретенное, но одно и то же всеми повторяемое.
Вывод сей требует великих и долговременных
упражнений, разыскания множества слов, но устрашаться трудов, ведущих к открытию света в знаках, выражающих наши мысли, есть неосновательная боязнь, любящая больше мрак, нежели просвещение.
Наука языка, или лучше сказать,
наука слов, составляющих язык, заключает все отрасли мыслей человеческих, от
начала их порождения до безконечного, всегда, однако ж, умом предводимого
распространения. Такая наука должна быть первейшею, достойной человека; ибо без
нее не может он знать причин, по которым восходил от понятия к понятию, не
может знать источника, из которого текут его мысли...
А.С. Шишков. Опыт рассуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на
исследовании оных
(пр. 39)
Мы, употребляя в книгах наших слова радикс, радиус, почитаем их латинскими (radix, radius),
но они скорее наши, чем латинские. Рассмотрим их. Radix по латыни в
собственном смысле значит корень у дерева, в иносказательном же корень числа (в
арифметике). Radius значит луч, также и прутик или розга, в геометрии же
приемлется за полупоперечник круга. Отнимем у обоих слов окончания ix, ius,
существенная часть их останется rad.
Я вопрошаю: по какому рассуждению или соображению латинец, приставя к звуку rad (который
ничего в языке его не значит) окончания ix, ius,
тоже ничего не значащие (поскольку окончания без
корня не составляют смысла), стал под одним из сих слов разуметь корень,
а под другим три разные вещи, луч, розга и полупоперечник! Могут ли два ничего
составлять нечто, или два пустозвучия произвесть смысл? И может ли неизвестность
значения корня открыть смежность понятий между ним и его ветвями? Или каким образом
в словах radix, radius подвести под одну мысль все означаемые ими
разные вещи: корень, луч, розга, полупоперечник?
Но посмотрим, чего не можем узнать из латинского, не узнаем ли из славенского. Славенский язык имеет тот же
самый корень рад (или род), пустивший от себя ветви родитъ,
раждаю, родина, порода, радимец. Итак, полагая, что
корень сей есть общий обоим языкам, перенесем понятие, содержащееся в
славенских словах, к латинским. Латинское radix значит корень дерева; но
что ж иное корень дерева, как не род или родоначальная причина его? Не от корня
ли оно родится? И вообще radix (корень) не означает ли начала или
рождения всякого происходящего от него растения или вещи? Следовательно,
латинец в корне своем rad, хотя и не сохранил общего понятия, выражаемого
славенским род (или рад), однако в том же значении перенес его к
частному понятию о дереве, и оно сделалось условным, ветвенным, и не может
показать, от какой первобытной мысли получило смысл свой.
Но обратимся к истолкованию по разуму славенского языка. Славенин произвел слово корень от кора,
поскольку он действительно есть не иное что, как уходящая в землю древесная
кора, на многие сучья расползающаяся и держащая дерево. Латинец radix
произвел от славенского родить, но как наш глагол, пустивший ветвь сию,
истребился из языка его, и заменился глаголом generare, то слово radix
и осталось не имеющею корня ветвью.
Дабы лучше понять словопроизводство, сделаем на время славенина латинцем.
Забудем ненадолго наш корень
и скажем славенину, чтоб он ветвь сию назвал, как латинец, от глагола родить
или раждаю. Тогда, без сомнения, мог бы он ее назвать родиц или радиц
(т.е. раждающий), ибо в том же смысле говорим родица в слове
Богородица (т.е. Бога родшая), и ежели бы сделать из него сложное слово древородиц,
то всякий почувствует, что древородиц означает то же самое, что корень.
Таким образом славенское радиц было бы точное латинское radix
(итальянское radice).
Пусть латинец покажет нам, какое
подобие корень дерева (radix) имеет с лучом (radius)? Но
прибегнем к славенскому языку, он лучше объяснит нам начало и смысл всех слов,
как на латинском, так и на других языках.
Radius значит:
Луч, т.е. свет исходящий (и, следственно, раждающийся) от солнца.
Полупоперечник круга, т.е. подобный же луч, исходящий (и, следственно, раждающийся) из средоточия,
центра.
Розга (иначе прут или лоза), тоже исходящая, и, следственно, раждающаяся от корня или от стебля
дерева, почему и в нашем языке таковые отрасли называются рождием.
Таким образом, разбирая все истекающие из этого понятия слова, можем находить, что ни одно из них не
уклоняется от разума славенского языка.
Славенин, хотя и не употребляет их в своем языке, но по единству корня может проницать их значения, то есть по
глаголу родить, раждаю чувствовать мысль, какую имели иностранцы,
когда стали говорить: латинец radix, итальянец radiсе, француз racinе,
англичанин root, разумея корень; латинец radius, итальянец raggio,
француз rayon, англичанин rау, разумея луч. Отсюда произошли уже
непосредственные их ветви, таковые как итальянское radicale, французское
и английское radical (коренный); итальянское radioso или raggiante,
французское radieux или rayonnant, английское radiant
(сияющий, блестящий, лучезарный).
Английское слово rооt ближе всех показывает происхождение свое от славенского род. Итальянец тоже
произносит свое радиче близко к славенскому родич, т.е. раждающий.
Немец называет луч словом strahl, голландец straal, датчанин straale, от славянского стрела;
ибо воображая луч стремящимся от светила, мы видим в нем подобие стрелы,
которая и сама происходит от простираюсь, стремлюсь.
Сие познание чрез наш язык тех в иностранных языках начал, которые им самим
неизвестны, послужат нам руководством к основательным и обширнейшим
сведениям как в своем, так и в их языках. Оно поведет нас, как здесь, так и в
других случаях, к разрешению вопроса: латинское radix (корень),
французское rауоn (луч), английское гооt
(корень) разные ли суть или одно и то же слово, различно произносимое? Ответ:
одно и то же; ибо во французском rауоn корень rа очевидно
сокращен из rаd, как показывают в том же языке однозначащие с разными
окончаниями слова radieux, rayonnant (лучезарный). В английском -
тоже, ибо изменение букв а в о и d в t легко
делается. Коренное значение сих разноязычных слов отыскивается в славенских
словах родить, род.
Объяснение иностранных слов из славенского
Немец язык называет zunge,но прежде называли, и ныне в некоторых
областях называют gezunge. В этом слове буквы ezug ясно
показывают близость его со словом язык. Разлагая сие славенское
слово, находим, что оно составлено из местоимения я и имени зык,так что заключает в себе выражение: я (есмь) зык,то есть
звук, звон, голос, гул. Славенское не по ветвенному только или условному
значению (как в других языках), но само собою, т.е. заключающимся в нем разумом,
показывает описываемую им вещь...
Птица рябчик по-немецки называется rabhun. Слово hип означает курицу. Неоспоримо, что в
сем сложном слове часть его rab есть прилагательное, означающее род
курицы. Но в немецком языке оно ничего не значит, а потому значение надлежит
искать в славенском, где птица эта, по рябости или пестроте перьев
своих, именуется рябчик...
Немецкое stein значит камень. Но слово сие есть славенское стена ...
Немец, славенское слово изменив в stein,хотя и стал разуметь под ним не стену,а камень,однако прежнее значение не совсем истребил. Отсюда
печную трубу называет он schornstein. Слово сие очевидно составлено из schorn
и stein. Не ясно ли, что это славенские слова черн и стена,поскольку означают черную стену, или стены,закоптелые от дыма.
Без знания славенского языка каким образом из понятия о камне (stein), соединенного с
каким-то неизвестным в немецком языке словом можно сделать понятие о трубе? без сомнения, слово славенское: немец, не имея буквы ч,не может иначе сказать черн,как шорн...
Немец говорит kaufen,голландец
koopen,датчанин kiobe,русский купить. Покажем
единство этих слов. Наша у часто выражается иностранными аи. Букву
р сами немцы часто смешивают с f, итак: разность между этими словами только в том, что немец к корню kauf или kauр или kир приставил окончание еп,а русский к тому же
корню окончание ить. Но окончания не составляют существенного значения
слов. Наше купить происходит от слова купа. Первоначальное значение
его купить,т.е. собирать в купу. Корень куп изменен
в коп,и сделано слово копить,и с перенесением
ударения на второй слог (купить) слово стало означать смежное понятие:
приобретать вещи платою за них денег; ибо приобретать есть не что иное, как
копить или купить, т.е. собирать их в купу. Такой же переход от одного
понятия к смежному можем мы видеть и в иных ветвях, как например, в слове скупость,которое раньше писалось скупство, и следовательно, в
первоначальном смысле означало скопство, скопление,
совокупление. Отсюда скупой тот, кто любит копить или купить
или совокуплять. Итак, мы показали источник мыслей, которого немец в
слове своем kaufen показать не может.
Немецкий язык был некогда славенский, и хотя стечением времени весьма изменился, однако ж многие следы
его в себе сохраняет; и для отыскания первоначального в словах своих смысла
имеет в славенском, как в праотце своем, великую надобность...
Ночь. Nacht, naht,
nagt, паtt, night, пottе,
поche, пиit, писсht, пауt, поig, пеut,
поs, пох, пах, поу. Без сомнения, есть одно и то же
слово, с некоторым в произношении различием повторяемое. Ибо иначе как в
стольких языках сохранило бы единство начальных букв?... Греки и латинцы не имели
буквы ч и потому не могли славенского ночь написать и
произносить, как пих, пох. Другие языки тоже заменяли нашу букву ч.
Из славенского слова явствует, что оно составлено из отрицательной частицы не
и множественного числа имени очи,т.е. из не очъ (нет
очей) сократилось в ночь. Вот его происхождение! Пусть на другом языке
покажут мне коренное значение ближайшее, чем нет очей,тогда я
поверю, что не другие языки взяли его с славенского, но славенский от одного из
них...
Француз говорит гардероб. Слово
сие они сами в словарях определяют: комната для поклажи платья,
белья, ... Мы уже видели происхождение французского garde <ограда,
стража>,изменившегося из нашего град,и значащего у
них ограду, ограждение (или по смежному понятию охранение,
хранилище). Рассмотрим теперь слово robе (платье). Итальянец под тем
же словом roba тоже разумеет одежду. Если спросить у них: что,
собственно, по коренному своему смыслу значат их слова robе, roba? Они
не найдут объяснения, кроме: так говорится.
Но посмотрим наше семейство слов, на этом корне основанных: глагол рубить...; рубаха, или рубашка,оттого, что швы ее, как рубцы,откуда и говорится обрубить
платок, то есть обшить его по краям. Теперь мы можем смело и безошибочно
заключить. Французское robе,итальянское robа и славенское
руб, рубище, рубаха,как единством букв, так и
единством значения, совершенно сходны. В других языках не видим мы
происхождения сих слов, а в славенском видим.
Почему же при стольких доводах
сомневаться можем, что французское garderobе не происходит от славенских
град и руб? Мы уже видели, что gardе произошло от нашего град,и говорит то же, что наши, от этого же корня произведенные ограда,
ограждение,или по иному корню, охранение (ибо что ограждено,то и хранимо). Мы видели, что слово их robе говорит то же,
что наши руб, рубаха, рубище (в общем смысле, одежда,
платье). Итак, какое ж сомнение остается: сложное их garderobе - славенское
ограда рубов,т.е. хранилище одежд! Пускай без славенского
языка попытаются они с подобною же ясностью вывесть значение слова своего...
Немецкое schrank значит поставец
или шкап,в котором для сохранения ставятся или кладутся
какие-нибудь вещи. Следовательно, по употреблению он не иное что, как хранилище.
Немецкий язык не показывает, откуда слово сие произошло. Поищем коренного
значения в славенском языке. Немец произносит шранк; но буквы сh
выговариваются иногда как наше х (например, в словах 1асhеп,
тасhеп); итак, без всякой перемены букв может оно произносимо быть и схранк;
тогда выйдет по-славенски схранка, сохранна, хранилище; но
что иное их schrnk как не хранилище!... Немец говорит granze (граница,
межа, рубеж, предел), и он же в одинаковом смысле употребляет глаголы begra
nzen,от
granze>и beschranken,от schrank (ограничить,
обмежевать). Из сего явствует, что слова их granze и
schrank,невзирая на великую в ветвенном значении
разность (граница и шкап) должны в коренном смысле иметь
сходство. Мы уже знаем, что их schrank от нашего сохранять. Теперь
рассмотрим granze. Немцы и мы за ними говорим, что наше слово граница
взято с их языка: но чём они то докажут? А я, напротив, утверждаю, что их granze
взято со славенского и вот мои доказательства. Славенское граница (по-настоящему
храница) происходит от хранить,равно как и слово хрань
(произносимая грань). Слова эти означают пределы всякой поверхности
или площади земной (граница),пределы тела, особливо драгоценных
камней (грань).
Мысль весьма естественная,
поскольку всякие пределы суть, конечно, хранители того, что в них
содержится. Таким образом, пределы тела справедливо называем мы гранями,а пределы поверхности границами (правильнее, хранями и храницами).
Немецкий язык не сблизит слов
своих schrank и granze,не выведет, почему глаголы beschranken
и begranzen значат одно и то же. Славенский, напротив, сближает их и
показывает как происхождение от одного корня или понятия (хранить),так
и единство коренного их значения (невзирая на великую разность ветвенного).
Но когда слово на одном языке вместе с ветвенным значением показывает и коренное, а на другом коренного не
показывает, то неоспоримо, что слово принадлежит первому из языков, славенскому
...
Немец говорит kutsche (коляска), kutscher (возница). Кто из нас усомнится, что слово кучер немецкое? Но почему оно немецкое, когда на других языках и всех славенских наречиях означает одно и
то же? Коляска называется:
По-немецки kutsche, kalesche
По-итальянски соссhio, саlеssо
По-французски сосhе, саleche
По-английски соасh
По-польски сozhcotch
По-богемски kocj, kotcj
По-словацки соc
По-сербски kutscha
Какому ж языку принадлежит слово кучер! Не тому ли, в котором докажется, что имя сие дано согласно со
свойствами называемой им вещи? В нашем языке находим слово коча или коч,на северном океане употребляемое судно, с одною мачтою и палубой. Хотя у
нас коч употребляется только в значении некоторого водоходного судна,
однако видно, что оно также и сухопутную повозку или коляску... от него произошли
слова кочевать, кочующий народ, т.е. такой, который живет не в
домах, но в кочах (в кибитках, повозках, наподобие подвижных изб) и
переезжает в них с места на место... Когда мы говорим коляска или колесница,то знаем, что эта вещь имеет колеса,и что коло или колесо
по корню своему означает нечто круглое. Напротив, немцу, итальянцу,
французу, англичанину употребляемое ими с малыми изменениями то же самое слово коляска
не дает ни малейшего описания вещи, которую они неизвестно откуда происходящим именем называют.
Следовательно, чтоб иметь о словах своих такое же ясное понятие, какое мы о своих имеем, должны они начало
их искать в славенском языке, или остаться при одних условных значениях,
не зная причины, по какой ту или иную вещь называют. Неведение вовлекает во многие
ошибочные в языке своем суждения. Я не спорю, что мы слово кучер взяли с
немецкого kutscher,но немецкое kutsche и kutscher есть
славенское коча и кочаръ. Вольно нам собственное слово брать от
других и называть не своим. Вникая глубже в славенский язык, мы много подобных
примеров найдем...
Немец от глагола strотеп,единокоренного и единозначащего с нашим стремиться,который в
обращении к воде значит течь, литься произвел имя strот (река,
течение, быстрина). Под тем же корнем не один немецкий, но и другие многие
языки имеют разные слова: немецкое strasse,итальянское stra
dа,английское streat,немецкое
strahl (луч), streben, bestreben (стараться о чем-либо), английское
stranger,французское etranger (чужестранец). Все эти
слова и ветви от них, хотя и означают разные предметы, но могут быть подведены
под одно общее им понятие, от которого произошли. Оно изъявляется общим корнем str
(стр),означающим стремление или простирание,иногда
прямое, иногда расширяющееся во все стороны.
Немецкое stroтеп (течь), strот (течение); но течь, течение есть то же, что стремиться,
стремление. На разных языках strasse, stradа, streat (улица);
но улица есть не что иное, как простертые,а простертые,
простирание есть стремление (движение) в какую-нибудь или во все
стороны ...
Итальянец, англичанин, француз говорят straniere, stranger, еtranger или estranger (чужеземец,
иностранец) Мы от того же корня произвели слово страна,поскольку
страна есть не что иное, как пространство земли, происходящее от
глагола струсь, простираюсь. Слово иностранец изображаем
оттого же корня ветвью... Итак, все эти слова, как наши, так и чужеземные,
невзирая на разность, имеют один корень (str) и происходят от одного и
того же первоначального понятия простираюсь.
Теперь, при несомненном доказательстве, что от корня сего произошло дерево с разноязычными ветвями,
исследуем, в котором из языков сей корень находится. Сличая, например, немецкое
strотеп (течь), итальянское stradа (улица), французские destruction
(разрушение), еtranger (чужеземец), хотя и находим в них одинаковый
корень (str),но едва ли возможно подвести их под одно начало. В
нашем языке, напротив, начиная от глагола тру,породившего
глаголы стру, простираю,все происходящие от сего корня и
понятия ветви, наши и чужие, последственно связуются и объясняются ...
Имя славян славилось за несколько веков до существования Рима, и прежде, нежели греки сделались
известны между людьми. Славенский язык имел свои древнейшие наречия, из коих у
некоторых были письмена от самых первых времен сего божественного изобретения.
Всякое славенское наречие понятно всем славенским народам, и все славяне, при
малом внимании, разумеют праотеческий язык свой. Руское наречие, общее, ближе
всех других подходит к нему. Наречие сербское, второе между наречиями славенскими по своей чистоте.
Слово и слава суть
смежные понятия. Второе произошло от первого, поскольку слава рождается
и возрастает через слово,почему вместо славный и
говорится иногда пресловутый. По сей причине полагать должно, что имя славяне
сделалось из словене,то есть словесные,одаренные
словом люди.
Славяне, называвшие себя словенами
или словаками (словяцы равнозначащее с языцы) то есть говорящие,
разумели под сим именем всех одного с собою языка, единоземцев.
Имя немцы,означающее
немых,не умеющих говорить, сначала дано было славянами всем
вообще иного языка народам, которых повстречали они на западе; но впоследствии
стали разуметь под ним собственно немцев.
Известно, что во времена Карла
Великого многие в Германии славяне мало-помалу до того исказили язык свой, что
совсем ему разучились. Отсюда возник немецкий язык. Словари немецкие
представляют на всех страницах обломки исковерканных слов славенских.
Славенский язык заключает в себе
все первоначальные звуки, какие только есть во всех европейских языках, тогда
как иностранные азбуки с безуспешным усилием выражают письменами своими сей
всеобщий коренной язык. Отсюда происходит, что даже начиная от греков и римлян
в бытописаниях всех царств, повествовавших что-либо о славянах, мы, вместо
славенских имен, по большей части, находим одни только странные, непонятные и
поистине варварские названия. Наша азбука дает нам ключ к разбиранию их, от
времен самых древнейших.
Неоспоримым памятником великих
познаний величают язык славенский. В словах его видна связь мыслей,
переходивших из одного понятия в другое, смежное с ним. Ни один язык не
представляет нам в производстве слов такой непрерывной цепи соображений, какую
находим в нем. Возьмем без выбора какое-нибудь слово; исчислим не все, но лишь
малую часть его ветвей, и посмотрим в других языках, например, во французском,
так ли, как в славенском, текут они из одного источника:
Руда le sang
Рудник une mine
Рудословие metallurgie
Род a race
Рождение la naissance
Родильница la accoucher
Родитель la pere
Родительница la mere
Родственник un parent
Родоначальник la souche
Родословие la geneologie
Родник une source
Рожь seigle
Из сего малого примера уже видеть можно, что один язык составлен умом размышлявшим, а другой не имел
надобности размышлять, заимствуя слова свои из других первоначальных языков...
О словопроизводстве; происхождении слов
Словопроизводство, то есть открытие в словах того первоначального понятия, от которого они произведены,
есть наука, столь же для познания языка необходимая, как в геометрии
доказательство. Когда скажут мне, что в треугольнике три угла равны двум
прямым, то знание мое основано будет только на доверии к тому, кто мне это
сказал; но когда то же самое докажут мне, тогда постигну я сие собственным моим
умом, и никто уже меня в том не разуверит.
Так точно и в языке: доколе в слове не вижу я понятия, от которого оно происходит, до тех пор оно для меня
чуждо, пустозвучно. Ибо я не знаю, почему означает оно эту, а не другую вещь
или мысль. Так мне сказали, и я этому верю. Но когда я сам увижу, какое понятие
с каким смежно, как соответствующие им названия одни от других рождались, тогда
откроется мне и мысль человеческая, составлявшая язык, и сам язык во всей своей силе...
Восстающие против словопроизводства, единственного пути к познанию разума языков, могут возопиять
против нас, но превеликое множество наших догадок так ясны и верны, что разве
одно только невежество или упрямство не захочет принять их за очевидные доказательства.
Однако лучше из десяти открытий в одном погрешить, нежели девять оставить во мраке и неведении.
Словопроизводный словарь наподобие, как в родословной от праотца семейства, показывает происшедшее от
него поколение, от коренных или первообразных слов (то есть тех, до начала
которых добраться невозможно), исследует произведенные от них ветви.
Слова всех языков покажут нам,что всякое из них имеет свое начало, то есть мысль, по которой оно так названо.
Сам рассудок подтверждает это. Ибо человек, будучи существо одаренное разумом,
не мог представлявшимся ему новым предметам давать имена как-нибудь, без
всякого размышления. Нет! Он давал их по соображению с теми, имена которых были
ему уже известны. Вот почему всякое слово сверх ветвенного значения, заключает
в себе и коренную мысль, от коей получило оно свое название...
Изследование языков возведет нас
к первобытному языку и откроет: как ни велика разность их, но она не от того
происходит, что каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Но большею
частью, одно и то же слово, переходя из уст в уста, от поколения к поколению,
постепенно изменялось, так что напоследок сделалось само на себя не похожим,
пуская изменяющиеся ветви. Каждый народ по собственному соображению и свойству
языка своего рассуждает. Употребляя общее слово, один часто разумеет под ним не
ту ж самую вещь, какую другой, имеющую, однако, близкое с ней сходство и
значение. Например, мы под словом смерть разумеем лишение жизни, а
голландец под своим smart разумеет болезнь или мучение, сокращающее
жизнь.
До некоторых слов легко можно
добираться, а до других нет. Например, о словах берег, блюдо нетрудно
при глаголах берегу, блюду догадаться, что берега реки или
моря берегут,хранят в себе воду; а блюдо подобным же
образом блюдет или хранит накладенную в него пищу. Однако слова петух,
кортик, вишня считают коренными, тогда как они очевидно происходят
от петь, короткий, вишу. А до таких слов, как сноха,
блоха, бдеть невозможно доходить без некоторых отысканных или
случайно открывшихся сведений. Богемское слово сыноха (synocha) даст
нашему слову сноха происхождение от сын,поскольку
означает сыновнюю жену. Польское слово рсhlа (а по другим
наречиям blchа) покажет нам, что наша блоха,невзирая на
великое изменение, происходит от глагола пхать, пихать (по-польски
рсhac),поскольку в сем насекомом всего приметнее то, что, пхая
себя ногами, высоко скачет. Богемцы слово свое bditi (бдеть)
производят от buditi (будить), и справедливо: ибо разбудить есть
не что иное, как сделать бдящим,то есть не спящим. Словари
славенских наречий и старинные книги весьма нужны для отыскивания
принадлежности ветвей к коренному слову. ...
И.А. Крылов.Листы и корни.
В прекрасный летний день,
Бросая по долине тень,
Листы на дереве с зефирами
шептали,
Хвалились густотой, зеленостью
своей
И вот как о себе зефирам
толковали:
"Не правда ли, что мы краса долины всей?
Что нами дерево так пышно и
кудряво,
Раскидисто и величаво?
Что б было в нем без нас? Ну,
право,
Хвалить себя мы можем без греха!
Не мы ль от зноя пастуха
И странника в тени прохладной
укрываем?
Не мы ль красивостью своей
Плясать сюда пастушек
привлекаем?
У нас же раннею и позднею зарей
Насвистывает соловей.
Да вы, зефиры, сами
Почти не расстаетесь с нами".
"Примолвить можно бы спасибо тут и нам",-
Им голос отвечал из-под земли смиренно.
"Кто смеет говорить столь нагло и надменно!
Вы кто такие там,
Что дерзко так считаться с нами стали?" -
Листы, по дереву шумя, залепетали.
&
quot;Мы те,-
Им снизу отвечали,-
Которые, здесь роясь в темноте,
Питаем вас. Ужель не узнаете?
Мы корни дерева, на коем вы цветете.
Красуйтесь в добрый час!
Да только помните ту разницу меж нас:
Что с новою весной лист новый народится,
А если корень иссушится,-
Не станет дерева, ни вас"
Лингвистика и генетика.
В филологических концепциях А.С. Шишкова язык представлял собой некоторое подобие органического объекта, живого
существа - растения. Он изменялся, развивался, рос со временем; из его корней
вырастали ветви, а потом и целые деревья.
Аналогии между языками и деревьями (органическими объектами вообще) неоднократно применялись Шишковым и
его единомышленниками как в иллюстративных целях, так и в дискуссиях со своими
оппонентами. Например, отказ Карамзина и его сторонников от использования славенских
слов Шишков уподоблял "истреблению корней и засушению ветвей в деревьях".
Замены слов русского языка кальками с французского он представлял как
пристыковки к одному дереву ветвей другого. В полемике между "шишковистами"
и "карамзинистами" о грамматике и синтаксисе языка можно было видеть,
до известной степени, противоборство между представителями организмического мировоззрения,
отличавшего целостные органические от произвольно комбинируемых неорганических
объектов, и механистического, игнорировавшего такие отличия. Так, К.С.
Аксаков считал, что западники в своих реформах "утверждали неорганическую фразу вместо органической"<
(пр. 40)
Живые существа не только растут
и развиваются, но и размножаются, передают свои свойства, с определёнными
изменениями, потомкам; разделяются далее на племена, народы, разновидности.
Точные аналоги этих процессов также наблюдаются у языков, которые могут
считаться некоторыми наследственно передаваемыми признаками; впрочем, присущими
в развитой форме только человеку. Следующие поколения говорят на практически
том же языке, что и родители - то есть, они сохраняют не только антропологические
или генетические, но и лингвистические признаки. Переселяясь на новые места
обитания, народы приносят с собой свои языки, а смешиваясь с другими - формируют
новые, наследующие свойства "родителей" - аналогично наследованию
антропологических или генетических признаков.
В результате естественного
процесса передачи языков по наследству, генетически и антропологически близкие
группы народов оказываются близкими и по своим языкам. Например, индоевропейцев
характеризует как определённая общность присущих им антропологических/
генетических комплексов, так и общность словарного запаса, грамматик их языков.
И обратно, более отдалённые генетически народы (например, китайцы и русские)
значительно расходятся и по своим языкам.
Корреляции между лингвистическими и генетическими признаками имеются не только для языков и
народов, но и для более дробных единиц - диалектов/ говоров и антропологических
или генетических комплексов. Так, М. Витов, изучая в середине 1950-х гг.
Русский Север - районы Белого моря, бассейна Двины и т.д. - выделил
определённый антропологический тип, названный им ильменско- беломорским (по
месту наибольшего распространения), характеризуемый относительно высоким
ростом; светлой пигментацией глаз; удлинённой формой головы - и он же отметил,
что места распространения этого типа являются одновременно местами
распространения северных диалектов русского языка - новгородского, олонецкого,
поморского. "Интересно почти полное соответствие южной границы
поморского диалекта и южной границы ильменско- беломорского типа"
(пр. 41)
Эти корреляции распространяются
не только на языки (словарный запас, грамматику,...) но и на созданную на их
основе словесность - родственные народы имеют сходные песни, стихи, легенды и т.д.
Определённые, довольно значимые
аналогии между генетикой и лингвистикой позволяют использовать при изучении
одной понятия и методы, в том числе математические модели, другой. В качестве
примера можно рассмотреть популяционную генетику и диалектологию. Очевидно, генетическим популяциям
(пр. 42)
можно сопоставить диалекты или говоры. Популяционная генетика
предсказывает ряд эффектов наследственности, которым могут быть сопоставлены
соответствующие события в эволюции диалектов/ языков. Так, дрейфу генов
(пр. 43)
в популяции может быть соотнесено изменение частот "аллелей" (разных
вариантов произношения или написания) слов - вплоть до исчезновения или
наоборот, фиксации каких-то из них. Экспериментально и математическим моделированием
показано, что в панмиктических
(пр. 44)
популяциях случайный дрейф генов ведёт к утрате более редких аллелей и концентрации
частых, а в подразделённых популяциях, с некоторой миграцией между субпопуляциями
(пр. 45)
дрейф генов не вытесняет аллели
(пр. 46)
Лингвистические аналоги этих явлений - изменения со временем
"аллельного" состава языков или диалектов: в подразделённой популяции
с миграцией (типа группы близких деревень) редкие "аллели" (произношения
или написания слов) имеют больше шансов стабилизироваться и "выжить"
чем в панмиксной (типа городской) того же размера.
Другим примером, где перенос
понятий и методов между лингвистикой и генетикой оказывается полезным, на этот
раз уже для последней, является теория эволюции. Как известно, дарвинистские
модели видообразования, исходящие из концепции случайных изменений наследуемых
признаков и их дальнейшего отбора, испытывают серьёзные затруднения, в
частности при оценке вероятности таковых событий. Построение лингвистических
аналогов этих моделей ещё более выявляет их несообразность: возникновение новых
языков из предыдущих следовало бы объяснять случайными появлениями новых
слов или случайными изменениями прежних, и их дальнейшим отбором -
оставлением- выживанием "наиболее приспособленных".
Рассмотрим теперь сальтационную
(скачкообразную) теорию эволюции, развивавшуюся, в частности, Ю.П. Алтуховым,
согласно которой новый вид образуется не путём накопления мелких случайных
изменений и последующего отбора, а быстрой реорганизацией генома,
"сопряжённой с крупным сдвигом природной среды". За этой
реорганизацией- появлением нового вида следует период его длительной
относительной стабильности, в котором действуют обычные факторы микроэволюции,
включая миграции, дрейф генов и отбор - имеющий, однако, не видообразовательный а только адаптивный характер
(пр. 47)
Аналогом этой модели в лингвистике является теория образования новых языков,
объясняющая кардинальные изменения в их словарном запасе и других характеристиках
существенными трансформациями в образе жизни народов- их носителей: переходом
от одного вида практической деятельности к другому, например, от охоты к
собирательству или земледелию, от кочевничества к осёдлости и т.д. - то есть прямым
воздействием крупных изменений во внешней среде- условиях жизни. За такой
перестройкой, происходящей по историческим меркам относительно быстро, следуют
периоды сравнительно стабильного развития языка. Несомненно, что эта модель
возникновения новых языков правдоподобнее предыдущей - а, значит, и теория
скачкообразного видообразования, развивавшаяся Алтуховым и другими биологами, тоже
правдоподобнее дарвинистской модели дивергенции разновидностей в виды путём
накопления случайных ненаправленных изменений.
Филологические исследования,
проводившиеся А.С. Шишковым, и выводы, которые он делал, также имеют свои
интерпретации или аналогии в современных генетических представлениях. Так, корням
слов, из которых, по Шишкову, растут ветви и все деревья языков,
можно сопоставить обычные, "физические" гены. Корнесловию,
изучению корней и ветвей, выстраиванию семантических рядов, установлению
родственных связей языков соответствует изучение генетической и
антропологической структуры народов; выявление степени их родства или
расхождения. Шишков полагал, что " каждый
народ в составлении языка своего умствовал по собственным своим понятиям,
весьма различным от другого народа ",
в результате чего их языки развились, с течением времени, в различные деревья,
отличающиеся и корнями, и количеством ветвей, и кругами знаменований слов. В
генетике этому его утверждению соответствуют
хорошо обоснованные в ряде современных авторитетных научных работ представления
о возможности различения на антропологическом/ генетическом уровне народов и
рас
(пр. 48)
Особый интерес представляет
сопоставление с данными современной генетики и антропологии заключений А.С.
Шишкова о роли русского (славенского) языка. По Шишкову, славенский язык
является, в определённом смысле, центральным среди других европейских: он
сохранил больше всего первообразных корней, его слова имеют больше связей между
собой; из них могут быть объяснены многие слова других народов и т.д.
Статистический анализ показал,
что по антропологическим и генетическим характеристикам русские занимают среди
других европейских народов срединное место. "При сравнении средних
антропологических признаков для народов Европы и для русских выяснилось, что
они по многим расовым свойствам занимают среди европейцев центральное
положение... иными словами, по многим признакам русские являются самыми типичными
европейцами"
(пр. 49)
Аналогичные результаты дало сравнение данных статистики по биохимическим
маркёрам (группам крови,...), гаплогруппам мтДНК, Y-хромосоме и т.д. для русского народа и других народов Европы.
Таким образом, заключения А.С.
Шишкова о положении русского (славенского) языка среди других имеют
определённые параллели с фактами со временной антропологии и генетики, особенно значимые на фоне рассмотрен ного выше
соответствия лингвистики и генетики. В частности, утверждению Шишкова о
минимальном отклонении русского языка от праязыка по составу первообразных корней
может быть поставлено в соответствие утверждение о минимальном накоплении вредных
мутаций/ делеций в генофонде русского народа относительно прагенофонда времён
появления >Homo sapiens.
Небезынтересно также сопоставить "генетические" аналоги языковедческих утверждений А.С. Шишкова и его
противников.
Положения Шишкова о древности и
самобытности русского (славенского) языка, который "о составлении слов
своих, так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их, рождал, а не
случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов"
соответствуют представлениям о генетической устойчивости русского народа, его
саморазвитии за счёт, в основном, собственных ресурсов на протяжении
всего исторического периода. Позиция оппонентов Шишкова, демонстрировавших отдельные
иностранные заимствования в русском языке
(пр. 50)
и игнорировавших автохтонность его основной части, соответствует
популярным в кругах нынешних либералов- космополитов утверждениям: русские -
это "смесь разных народов", для доказательства которых применяются аналогичные методы.
"Генетическим
эквивалентом" тезиса Шишкова о нерасхождении славенского и русского
языка можно считать утверждение о непрерывной генетической преемственности
древних восточных славян и современных русских. Возражения оппонентов Шишкова - русский язык очень молодой, церковнославянский же это "смесь татарского, южнославянского" и пр. - соответствуют часто встречающимся в тех же кругах утверждениям, что нынешние русские это, "по большей части"
(пр. 51)
потомки угро-финнов, или татаро- монголов, или ещё каких-нибудь народов только бы не славян и не русских
(пр. 52)
Наконец, предложения А.С. Шишкова беречь русский язык от неоправданного внедрения в него иностранных слов
соответствуют призывам ряда видных современных учёных бережно относится к
русскому генофонду (как, впрочем, и генофондам других народов). Безразличное
отношение тогдашних оппонентов А.С. Шишкова к массовому вытеснению из русского
языка его "коренного населения", их заявления "всё народное
ничто перед человеческим" (Карамзин) и т.д. соответствуют сегодняшней
позиции либерально- космополитических кругов: "массовая иммиграция
этнически чуждых групп не наносит никакого вреда народам"; "надо жить
без Россий, без Латвий, единым человечьим общежитием"; "хорошо
направлять средства госбюджета России на развитие русского и других коренных
народов страны - ещё лучше направлять их на развитие всего человечества".
Примечания
(пр1).
См. Шишков А.С. "Опыт рассуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на исследовании оных" // "Собрание сочинений и переводов А.С. Шишкова", тт. V, XI (продолжение) и другие работы
(пр 2).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 88, примечание 2
(пр3).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 42-43.
(пр4).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 99-100
(пр5).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 44-46.
(пр6).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 47.
(пр7.
"Собрание сочинений ...", т. VI, стр. 9-14.
(пр8). >
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 42 - 43.
(пр9).
"Собрание сочинений ...", т. V, стр. 383 - 384
(пр10).
"Собрание сочинений ...", т. V, стр. 383 - 384.
(пр11).
"Собрание сочинений ...", т. XIV, стр. 319 - 320
(пр12).
"Собрание сочинений ...", т. XIV, стр. 319 - 320
См. также другие примеры ниже в Приложении
(пр13).
"Собрание сочинений ...", т. VI, стр. 9 - 14.
(пр14).
Более полное изложение этого примера см. в Приложении.
(пр15).
"Собрание сочинений ...", т. XIII, стр. 295 - 296
(пр16).
"Собрание сочинений...", т. XI, стр. 29.
(пр17).
"Собрание сочинений...", т. XI, стр. 33 - 35
(пр18).
"Собрание сочинений...", т. V, стр. 296
(пр19).
"Собрание сочинений...", т. XI, стр. 84.
(пр20).
См., напр., Wilkins J. "An Essay toward a Real Character and a Philosophical Language ", L., 1668, pp. 1-20.
(пр21).
"Собрание сочинений ...", т. V, стр. 294-295.
(пр22).
Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 88.
(пр23).
"Собрание сочинений ...", т. V, стр. 296
(пр24).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 31.
(пр25).
"Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 48 - 49.
(пр28).
Поскольку все языки, по А.С. Шишкову, происходили от некоторого первобытного, то их древность, в смысле времени существования, формально говоря, была одинаковой. Очевидно, под древностью здесь следовало понимать период относительно самобытного существования языка.
(пр29).
"Рассуждение о красноречии...", стр. 14.
(пр30).
Речь, произнесенная на торжественном заседании Российской академии 5 февраля 1821 года; см. ниже Приложение
(пр38).
Известия Российской Академии", кн. 9, 1821 г., стр. 28-32.
См. также "Собрание сочинений...", т. XI.
(пр39).
"Собрание сочинений...", т. XI, стр. 144 - 151
(пр40).
цит. по Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 58-59
(пр41).
Витов М.В. "Антропологические данные как источник по колонизации Русского Севера", М., 1997 г., стр. 16
(пр42).
родственно близкие группы живых существ, относительно отделённые от других групп того же вида (частными случаями популяций являются народы)
(пр43).
расхождение со временем частот аллелей генов, вплоть до вытеснения или фиксации каких-то из них
(пр44).
свободно скрещивающихся
(пр45).
её примером могут служить жители близких деревень, общающиеся между собой на ярмарках и других подобных события
(пр46).
См. напр. Алтухов Ю.П. "Генетические процессы в популяциях", М., 2003 г., стр. 18-24, 138-143, 164.
Также см. Wright S. "Evolution and genetics of population", 1969.
(пр47).
Алтухов Ю.П., цит. соч., стр. 282 - 283
(пр48).
Например, чёткая различимость антропологического типа славян отмечалась уже в древности: "Из... известий греческих, римских и арабских писателей о славянах можно вывести заключение, что в эпоху выхода их на историческую сцену и первых столкновений с культурными народами они представляли собою определённый расовый тип, отличный как от типа южных народов области Средиземного моря, так и от типа германцев. Древние писатели упоминают о высоком росте, крепком сложении, румяном цвете лица и русых волосах славян..." (Д. Анучин, "Славяне, антропологический тип"// словарь Брокгауза-Ефрона).
Впрочем, в некоторых современных публикациях, издаваемых обычно на деньги благотворительных фондов, говорится о невозможности генетико- антропологического различения рас и народов - т.е. как бы несуществовании их - в частности, в особенности, и в первую очередь русского народа. Квалификацию подобных публикаций характеризуют встречающиеся в них высказывания: "нет русских, есть только русскоговорящие"; "русские это те, кто сами себя таковыми запишут" и т.д.
(пр49).
Дерябин В.Е. "Современные восточнославянские народы" // "Восточные славяне. Антропология и этническая история", М., 1999 г. стр. 31-32.
(пр50).
которые, кстати, сами могли быть привнесёнными назад в искажённом виде исходно славенскими словами - см. приведённые выше Шишковым примеры
(пр51).
по пламенному революционеру историку-марксисту Покровскому - "80%
(пр52).
По современным научным данным, число "азиатских" гаплогрупп мтДНК у русских порядка 2%; примерно такое же, как у других европейцев (среднеевропейское - 3,6%, у поляков - 1,5% и т.д.). По гаплогруппам Y-хромосомы, описывающим наследование по мужской линии, у русских абсолютное большинство занимает "восточноевропейская" R1a (около 50%), а условно-азиатские имеют фоновые значения.