Симпатичный Трактор : другие произведения.

Что с солнцем? Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как-то раз над высокотехнологичной постапокалиптической Одессой не взошло солнце. Этого, должно быть, никто бы не заметил, если бы не яростный крик Патрика. Патрик любил приходить на рассвете на обрыв, смотреть на солнце, восходящее над морем, о чем-то мечтать и писать стихи.
  Как-то раз над высокотехнологичной постапокалиптической Одессой не взошло солнце. Этого, должно быть, никто бы не заметил, если бы не яростный крик Патрика. Патрик любил приходить на рассвете на обрыв, смотреть на солнце, восходящее над морем, о чем-то мечтать и писать стихи.
  
  Он был довольно странным. Лет сто назад такими были люди, которые читали слишком много фэнтези и проваливались в мир огнедышащих драконов, блестящих солдатов-роботов или в могучее коровье царство, чей золотой век проходит внутри маленькой сыроежки в борьбе с микроскопическими слонами-великанами. Но мир летит в пропасть, как чокнутый, поэтому странность Патрика объясняется противоположным: он любил читать романы в духе реализма, написанные лет 300 назад. Они были архаичными, экзотичными и странными, там герои говорили раскидистым и совершенно не функциональным языком, испытывали сложные и тонкие чувства, встречали рассветы у моря и наслаждались запахом цветов. Поэтому Патрику тоже хотелось играть в сложные душевные переживания, говорить витиевато и страстно, нюхать цветы и расплываться в улыбке, восторгаясь утонченным запахом.
  
  Патрику очень повезло родиться в Одессе – здесь были и цветы, и море, и горы на горизонте, и роскошные кроны деревьев, и парки, и тропические джунгли, и невероятно красивый и яркий коралловый сад, в который не пускают с детьми, так как все кораллы, увы, неуловимо напоминают фаллические символы. Джунгли и фаллический коралловый риф посреди спального района нарисовали в пьяном угаре, в некотором роде с горя и отчаяния – это был пир во время чумы, - а потом решили оставить как есть. Тогда было не до того, а сейчас джунгли с коралловым садом уже стали традиционным элементом городского стиля. Посмотреть на них приезжали даже из других городов.
  
  Патрик наблюдал за полетом чайки над морем - такой красивой, стремительной, наслаждаться бы и наслаждаться. Но ужасно раздражает, что законы перспективы нарушены: если верить глазам, чайка уже далеко над морем, она должна быть крошечной точкой, но нет, вот она, зараза, рядом, виден контраст между противной коричневой головой и белым телом, вот крылья, вот лапы. Гадость. Чайка начала разворот. «Да врежься ты, врежься, будь ты человеком!- разозлился Патрик на чайку, - нормальная птица врезалась бы на хрен и сдохла». Патрик знал, что глаз чайки гораздо совершеннее его и прекрасно отличает реальность от программы. Хвала разработчикам, что хотя бы милосердно научили ее облетать голограммы - иначе был бы какой-то сюр.
  
  Рядом с Патриком остановилась небольшая синяя машина, оттуда без спешки вышли двое вежливых людей, которые очень уважительно, но как будто слегка лениво спросили у Патрика, что случилось. Патрику стало стыдно. Конечно, встроенный чип определяет громкий продолжительный крик как сигнал опасности. Бытовые ссоры и громкий мат он отфильтровывает, но Патрик, видимо, и правда кричал как потерпевший. Пришлось извиняться и нехотя сообщать о причине переполоха. Вежливые люди даже не ухмыльнулись, услышав, что Патрик кричал из-за того, что не взошло солнце, но по их лицам неуловимо пробежало тонкими лапками тень пренебрежения. Сложно было объяснить, что физически изменилось в лицах, но эта тень определенно была, хотя, как всем известно, полицейские были слишком тактичны и клиентообриентированы, чтобы позволить себе даже один неподобающий жест вроде поднятой брови или ухмылки. Перед Патриком извинились за причиненное неудобство – «вы же понимаете, это наша работа» - и уехали.
  
  Патрик остался сидеть на обрыве, но ничего похожего на тонкие романтические чувства у него уже не осталось, и он нехотя поплелся домой.
  
  Патрик жил невысоко, на 127 этаже первого яруса в маленькой квартире – такие называют «функциональными». Здесь на 15 метрах располагались кровать-капсула, душ, шкаф и кухня. Патрик плюхнулся в капсулу и недовольно засопел. Она совершенно не подходила для того, чтобы валяться, смотреть в потолок, вертеться и думать о вечном. Зато отлично подходила для сна: тут были и успокаивающие эссенции, и газ для мгновенного сна, и встроенный плеер с голосовым управлением. Еще был отсек с сосками, пустышками, подгузниками для детей и взрослых, а на дне капсулы – впитывающий самоочищающийся коврик. Был сухой душ и подъемник, и вращатель, который можно либо настроить на режим авто, либо управлять вручную, и дозатор лекарств, на котором можно было включить автоподачу.
  
  Изначально новенькая постапокалиптическая Одесса в панике упаковывалась такими капсулами из больниц и санаториев Земли – там в них обычно болели или умирали. Было решено, что это гораздо более прогрессивно и функционально, чем какие-нибудь шконки или кровати. Потом кровати-капсулы стали традицией, особенно для функциональных квартир. В принципе весь этот больнично-похоронный интерфейс не бросался в глаза, пока не был активирован, но Патрик знал, что он спрятан где-то совсем рядом, за пластиковой панелью, и его это раздражало.
   Ну и конечно, в кровать были встроены датчики всех систем организма, и если автомат видел сбой в работе жизненно важных органов, к тебе тут же выезжала бригада врачей-реаниматологов. Эта тесная и неподконтрольная ему связь с внешним миром тоже порядком разражала Патрика. И уж совсем неприятно было думать, что на внешней оболочке капсулы, под панелью, которую можно было открыть только специальным ключом, была кнопка запуска механизма кремации – на случай, если ты почему-то все же умер. С другой стороны, без всего этого было никак – рано или поздно ( по земным меркам довольно поздно, лет в 120), новые одесситы умирали. Каждый третий умирал в одиночестве, так что система, обслуживающего больного полностью, была весьма к месту. Это называлось правом на достойную старость.
  
  Патрику уже стало надоедать бессмысленно пялиться в потолок и злиться на мироздание, когда очень кстати позвонил Трифон и предложил пройтись. Патрик не то что бы любил Трифона, но когда одиночество начинало жать, как севшая одежда, он был весьма кстати. Трифон в свою очередь не то что бы любил Патрика, но Патрик был настоящий чудак, смешной и интересный – таких попробуй найди. В общем, Трифону хотелось быть самодостаточным и разносторонним, а Патрику ничего не хотелось, но он был тем, кем он был, поэтому вместе им было не так уж плохо. Они оба смотрели друг на друга слегка снисходительно. Трифон – потому что Патрик был уж слишком оторван от жизни, инфантилен и зачастую не понимал самых простых вещей, а Патрик – потому что Трифон был приземлен и умел автоматически приспосабливаться к миру.
  
  Когда у Трифона образовывалось время, свободное от работы и бессмысленного времяпровождения, которым он пытался восстановить силы после работы, Трифон звонил Патрику, и они отправлялись шляться по улицам первого яруса. Благо, улицы были почти что пустыми: машины ездили где-то сверху, и их было довольно мало, прохожие встречались редко, да и то это были только те, кому нужно было дойти до телепорта, чтобы попасть в торговый центр, на работу или просто на другой конец Одессы по делам. Одесса была очень плотно застроена, до самого неба, чаще всего безупречно голубого, но нижний ярус был не самым популярным. Именно поэтому Патрик и Трифон облюбовали его для прогулок, хотя, конечно, они тоже были не дураки телепортироваться в какой-нибудь небольшой парк ярусе на пятом, откуда открывался отличный вид на всю Одессу.
  
  Патрик больше всего любил окраины первого яруса – по площади первый был побольше, чем все остальные, и здесь можно было задрать голову и не увидеть ничего, кроме неба. Поэтому Патрик любил бродить по окраинам и делать вид, что существует только он, кромка бесконечного моря и бесконечное небо над головой, а том, что за спиной 5 ярусов высокотехнологичной новой Одессы, он и знать не знает. Но это было своего рода сакральное место, и туда Патрик ходил один. А с Трифоном они шлялись по первому ярусу, каждый раз прокладывая все новые и новые маршруты.
  
  Сегодня они для начала дошли до какого-то щуплого сквера и уселись на лавочку под березой. Патрик задрал голову и тронул круговыми движениями виски, чтобы листва стала ближе. Среди нежных березовых листочков было разбросано штук 10 кленовых, причем желтых. На одном из них шрифтом, стилизованным под надпись от руки, стояло: «Она вышла из пены, худой отпечаток плеча оставляя на кафеле», на другом «Но если есть в кармане пачка сигарет», на третьем «Не тужи ты, мой друг, и не ахай». Патрик выругался: «Да мать вашу, березу что ли жалко было сделать нормально?»
  
  - Ну и чего ты так бесишься? – Трифон, в отличие от Патрика, не был большим любителем старины, поэтому для него береза с кленовыми листьями и цитатами из допотопных поэтов была в порядке вещей. И правда, чего беситься, если никто из ныне живущих людей в глаза не видел других берез? То есть формально, конечно, видел, потому что записей той реальности полным полно, гуляй, сколько хочешь, но ведь есть много других более важных дел.
  
  - Не знаю. Я люблю правду, чтобы если сказано, что береза с зелеными листьями и безо всяких стихов старых поэтов, значит так и будет. Ну правда? Жалко им было сделать нормальную березу?
  
  На лице Трифана появилось слегка снисходительное и, как ему казалось, мудрое выражение:
  - Ты не понимаешь. Люди, которые писали и печатали березы – это тебе не какие-нибудь культурологи, которые заботились о том, чтобы наследие Земли осталось в целости и сохранности, вплоть до доисторического Воронцовского дворца. Да для них береза вообще не представляла никакой ценности, это у нас обрели какую-то историческую ценность голограммы со всякой флорой и фауной, им-то это было тьфу. Ты вот этот кусок углепластика – Трифон постучал по скамейке – сильно ценишь? Да и вообще, подумай, в каком состоянии все это делалось? Вот ты живешь себе, живешь, а потом оказывается, что через десяток лет Земля взорвется к чертям. У тебя экзистенциальный кризис, ты бухаешь с горя, потому что: ну как так взорвется? Никогда же не взрывалась! Бухаешь, а потом в пьяном бреду пишешь эти березы и с гомерическим хохотом дорисовываешь им дурацкие кленовые листья, а из-за какого-нибудь утюга рядом играет допотопный Оксимирон, и ты, с горя, добавляешь на березу еще и его – а чего же нет? Понимаешь?
  
  - Да понимаю я, понимаю, - Патрику стало жалко старперов-программеров, которые без шаблонов, технологий ускорения и искусственного сознания в условиях рушащегося мира писали новый мир. – Я иногда думаю, как они мыслили и чувствовали. Как жили понятно, тут можно посмотреть, а в голову не залезешь.
  
  - Ну как думали… Медленнее, наверное. Телепорта нет, абсолютно все скорости в двадцать раз медленнее, встроенных чипов нет, базовый набор знаний и понятий тебе никто не внедряет, зубришь сам.
  - Может быть, они меньше суетились?
  - Это ты своих старых романов начитался. Это такой древний стереотип, что раньше было лучше. Помнишь, нас в школе заставляли читать дневники первых переселенцев? Вот там люди очень четко делились на две категории. Одни были в восторге: надо же, мы настолько крутые, что можем создать систему сообщающихся между собой полисов и улететь на фиг с этой планеты. Другие ныли: все не то и все не так, на Земле было лучше, а здесь и трава не настоящая, и небо неправдоподобно голубое.
   - А мне кажется, они по-другому ощущали мир. У них мир был живой, все вокруг рождалось и умирало. Море было настоящим – миллионы тонн соленой воды. Дул соленый бриз. Кусты, цветы, газонная трава были органическими формами жизни. Понимаешь? У нас из органических форм жизни кто есть? Мы и пара зверюшек для стволовых клеток на еду. А у них – целый мир. Или вот сегодня солнце не взошло. Если бы оно не взошло до переселения – люди с ума бы сошли от ужаса. А сейчас что? Солнце – это такая декоративная архаика, сугубо для романтиков вроде меня.
  Патрик повертел головой тщетно высматривая солнце. Солнца не было, но, будь оно на месте, не факт, что Патрик бы его увидел, с первого-то яруса. На полный обзор нечего и надеяться, хотя улицы и раскидывались легко и ассиметрично, что бы на всех ярусах у людей была возможность видеть небо, и никто не чувствовал бы себя обиженным.
  Патрик встал со скамейки и побрел к выходу из сквера. Трифон поплелся за ним, злясь, что Патрик часто ведет себя так, будто он один на свете (Патрик и правда порой забывал на несколько минут о существовании Трифона). Они отправились шляться дальше: по набережной реки, заросшей кувшинками, по узким и широким улицам, один раз зашли в телепорт и переместились ближе к коралловому саду.
  К тому моменту они уже прекратили обсуждать жизнь на другом конце вселенной, парадокс смерти и спорить о том, что будет если записать сознание на носитель – что будет чувствовать голый ум, без пляски гормонов и прочих телесных атрибутов. Устав от вечных вопросов и споров, Тихон и Патрик переключились на знакомых девушек, поэтому корраловый сад с фаллическими символами был очень кстати.
  Тем временем свет стал приглушенным, напоминая, что уже настал вечер. И хотя ночь в Одессе никогда не наступала – ее символизировали легкие сумерки, в которых все было отлично видно, - Трифон и Патрик решили, что уже довольно поздно и пора по домам. А может быть, они просто наелись друг другом, и теперь несколько дней или даже недель будут чувствовать смутную антипатию, пока сегодняшние разговоры окончательно не переварятся и не провалятся в небытие.
   Патрик пришел домой и налил себе чаю. Чай, конечно, не имел ничего общего с засушенными органическими листьями, но переселенцы настолько привыкли говорить «пойдем, попьем чаю» и «купи чего-то к чаю», что отказаться от этого слово было просто немыслимо.
  
   Патрик отправил чашку в стерилизатор и затемнил окно – он не любил закрывать функциональную кровать, так она еще больше напоминала старинный гроб - лег спать, и сразу же начал сражаться с огромным банановым кустом, на котором росли тюльпаны и скумбрия. «Почему сны не научились программировать, почему?», - закричал Патрик, отмахиваясь от топора-банана, а потом провалился в небытие до самого утра.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"