- Вот вы смеётеся, а я вам правду баю! - обиделся старик. - Всё бы вам, молодым, "хи-хи" да "ха-ха"! Совсем былого уважения к старшим не стало!..
Михалыч насупился, подбросил в костёр пару поленьев. Поёрзал, усаживаясь поудобнее на своём, расстеленном на бревне, потрёпанном ватнике. Картинно, не обращая внимания на окружающих, достал кисет и набил трубку. Не спеша утрамбовал зелье в чубуке узловатым коричневым пальцем с лимонно-жёлтым толстым ногтем.
Потом прикурил, чинно, с третьей неторопливой попытки, добыв-таки огонь из трофейной немецкой "бельзиновой" зажигалки.
И всё это с видом оскорблённого графского достоинства, хотя по жизни Михалыч к "голубой крови" не имел ни малейшего отношения. Был он мужик-мужиком, и не в первом поколении! От сохи, так сказать.
Яромир Михайлович Пантелевский, шестидесяти двух лет, беспартийный, активный участник Великой Октябрьской Социалистической революции, ветеран Первой мировой... Теперь вот - партизан в отряде майора Тимошенко.
Отец двух сыновей, старший из которых, пограничник, погиб в первые же дни войны. Михалыч даже похоронку успел получить, прежде чем немец пришёл в его дом.
Затянувшуюся паузу никто из собравшихся у костра не нарушил. Все были люди бывалые, и знали, что за паузой должна воспоследовать какая-то байка.
Раскурив трубку, старый партизан пару раз пыхнул ароматным дымом и буркнул:
- Вот вы говорите, богатыри, дескать, на Руси перевелись...
"Пых"... "пых"
- А я вот вам скажу...
"Пых"
- Нет... Не перевелись!
Дед хлопнул себя кулаком по колену, соскользнул с бревна, и плюхнулся на землю костлявой задницей. Однако быстро подобрался, оправился и примостился на бревно. Словно ничего такого и не бывало. Снова раскурил погасшую было трубку.
- Вот я и говорю! Не перевелись ещё на Руси богатыри! Лично о том ведаю!
- Да ладно тебе, Михалыч! - обнажил крепкие белые зубы в улыбке бывший сержант-танкист Серёга Маслов. - Расскажешь нам сейчас очередную свою байку? О том, как ты Гитлера чуть не споймал?
Остальные сдержанно хохотнули. Это было такой же частью ритуала, как ворчание Михалыча, подкреплённое неизменной паузой с набиванием трубки.
Всегда кто-нибудь из "молодёжи" подначивал старика, подзадоривал его какими-нибудь лёгкими шпильками.
Старик Яромир добродушно усмехнулся.
- Вот в прошлом годе, вас всех, молодых, есчё в отряде тогда не было... Так вот, в прошлом годе, едва наш отряд только зачинался... Да-а, - он отёр губы тыльной стороной ладони и приложился к трубке. - И товарищ майор Тимошенко, ещё не начальствовал над нашим отрядом... Прибились, стало быть, к нам два пограничника. Из тех, что до последней возможности, героически Брестскую крепость обороняли.
Так вот, двое их, значица, было! Старший - капитан Нечипуренко. Как щас помню - Кондрат Григорович! Вот... А младший, значица, сержант. Молоденький такой!.. Лексеем его звали.
- Ну, и? - "подтолкнул" рассказчика неугомонный Маслов. - Дальше-то что? Эти твои пограничники танки вверх гусеницами переворачивали одной левой?
- Танки не переворачивали, да и силой нашему кузнецу колхозному Даниле Ерофееву куда как уступали...
- Погиб он, болезный, - после паузы продолжил старик. - На десятый день, как мы в лес ушли. Стычка у нас была с полицаями. Нашли-ись-таки и среди наших Иуды!.. Борька Клюев, Микола Беспалков да Юрка Гончаров, что перед самой войной в село вернулся. Из техникума гада выперли за амарательное, значица, поведение... Вот ентот Борька, мать его за ногу, Данилу случаем и поранил насмерть. Из ихнего немецкого ахтамата "шмасера"! У него одного из трёх иродов такой был! Больше всего ему, окаянному, хвашисты верили. Да-а...
"Пых", "пых"
- Мы их тогда на просеке встретили, когда они из Юхновки експроприированых поросей везли. На подводе, значица, ехали, гады. А мы, стал быть, наперерез из леса!
Дед решительно взмахнул рукой с зажатой в ней трубкой.
- Вот тогда-то он, поганец, и зачал пулять из свово ахтамата! И Данилу пострелил...
Старик загрустил.
- Михалыч, ты дело-то говори! - подал реплику обычно отмалчивающийся Семён Велихов, бывший колхозный коневод. От него участия в разговоре ожидали в самую последнюю очередь. Ещё когда немцы только нагрянули, сожгли они конюшню колхозную с коньми вместе! А Сёмка Велихов, верно, "сдвинулся" от дикого конского ржания. Всегда, с тех пор, был молчалив, говорил только в самых крайних случаях. - Знаем мы про Данилу. Ты про пограничников начал баять? Так и бай!
- Так я ить и говорю, - ничуть не смутился старый партизан. - Прибились к нам через месяца два двое пограничников, худые, оборванные, но с оружием! Откормили мы их на лесных-то харчах, вот...
- И, что? - подала голос Валя Зартиссян, черноволосая, спортивная девушка восемнадцати лет.
Валя попала в отряд с расстрелянного фашистскими истребителями поезда. Спортсменка, комсомолка, "Ворошиловский стрелок", она стала "штатным" снайпером отряда. На счету этой суровой с виду черноволосой красавицы, по которой втихую сохли все мужчины отряда, начиная от четырнадцатилетнего сопляка Веньки, и заканчивая сорокапятилетним бобылём Ерошкой Хамаевым, за полтора года партизанской жизни числилось, ни много ни мало, а сто двадцать восемь фашистов!..
- Чем они так примечательны, эти ваши пограничники, если по вашему же утверждению, они были гораздо слабее, чем ваш кузнец. Какие же они тогда богатыри?!
- А в том дело, девонька, - хитро прищурился Михалыч, - что богатырь не тот, у кого силы много, а тот, кто духом силён!
- Как это - духом? - не поняла Валя. Она поудобнее обняла свою неразлучную винтовку системы Мосина, образца 1891/1930 г., с трофейным оптическим прицелом, зажатую между колен.
- Потому как не во всех есть дух воинский! - старик последний раз затянулся и принялся выколачивать трубку о бревно. - Остальные-то народцы, они, так... Жидковаты. Нет у них этого самого духа! Вялые они. А вот мы, славяне, как раз этим-то духом всегда славились! Тоже, правда, далеко не каждый. Но, всё же!..
Так вот, кто духом силён, кто воин истинный есть по призванию, тому не нужна сила. Он и так врага одолеет, каков бы тот ни был.
Яромир Михайлович погрузил трубку в кисет и упрятал его в карман пиджака.
- А те, про кого баю вам, истинно сильны были этим духом! Так-то, красавица!
Старик победоносно улыбнулся.
- Это всё слова! - Валя разочарованно хмыкнула. - А доказательства, доказательства где?
- Конешно слова! А вот слово "богатырь", оно откуда происходит?
- Из сказок! - буркнула девушка.
- А в сказках оно откуда взялося? - Михалыч хитро прищурился. - Не знаешь? А ведь ничего ниоткуда просто так на ровном месте не случаетца! И со словами также! Богатырь, девонька, исстари означало "богатый ирием".
- Что ещё за "ирий" такой? - перебила его Валя. - Нам в школе ни о чём таком не рассказывали!
- Много оне знают там в ваших школах! Прадеды наши верили, что есть такое место "Ирий" - обиталище духа. Что-то вроде рая поповского... Посему и говорили "богатый ирием", то есть духом.
- Ну, допустим, что всё это и так, - не сдавалась она. - Что же это доказывает?
- А то и доказывает, красавица, что пограничники те истинно богатыри были! Сколько вреда хрицам клятым принесли!
- И что ж они такого выдающегося сделали, а, Михалыч? - влез Маслов. - Ну, не тяни! Рассказывай, давай, чем эти твои пограничники прославились.
- А и прославились бы, Серёня, - Яромир повернулся к танкисту. - Прославились бы, было бы кому рассказать о том! Из тех, кто их помнит, я один живой остался. А делов они наделали немало, эт я те прямо скажу! Ну, ты сам посуди! Кто мы были-то тогда? Кучка крестьян, и стрелять толком не умели. Только я успел повоевать, да Кузьма покойный в финскую... А остальные так, пень-колода. Да-а...
Старик Пантелевский принялся снова набивать трубку.
- Вот они, значитца, нас стрелять-воевать научили. И тактике всякой, и этой... как её?.. Стратехии. Да... И оружие они нам добыли! Да ещё смело так, в нахальную, немецкий склад ограбили. Вот это, я вам расскажу, дело было! Да-а!
Он раскурил трубку, глубоко затянулся.
- Захватили мы тогда у немцев две машины. Легковую и грузовую. Вот оне, пограничники-то, приоделись в хвашистское, да и мужиков наших кой-кого переодели. А остальных, и меня також, - в кузов, да брезентом прикрыли. А Кондрат Григорович, он, значитца, по ихнему, по-немецки, аки соловей пел. Вот и пустили нас хрицы на свой склад, что под Гаврилиным располагался. А мы, как вовнутрь заехали, первым делом ближнюю охрану по-тихому повыбили, потом полный грузовик орудий всяких понагрузили. А уж затем, как выезжали, шуму устроили! Охраны много постреляли. А пограничники-то есчё и бонбы позаложили. Ой грохот был! И горело потом до-олго! Да и ешелон первый оне под откос пустили. И остальных научили бонбы делать. Да и другое многое... Ловушки хитрые в лесу на немца устраивать, и другую военную хитрость ...
- А как мы на комендатуру в Кондратовском! И немцев порешили, и этих иродов, что в полицаи подались, тоже. И всё белым днём! Так вот, в нахальную, значится, зашли в деревню и всех хрицев постреляли. А комендатуру спалили! Дочиста.
- А как Лексей через неделю запрыгнул на перегоне на цистерну с бельзином и прикрепил к ней бонбу с временным механизмом? Высчитал, стервец, когда поезд на Узловую приедет. Там та цистерна так бабахнула! И много чего ещё повзрывалось.
- А сержант, что? - спросил Маслов. - Погиб?
- Зачем сразу погиб? Спрыгнул он с поезда, всех и делов-то.
- Делов-то! - передразнил деда танкист. - Ты сам-то пробовал когда на поезд запрыгнуть, а потом спрыгнуть? Знаешь как это тяжело? Да для этого надо быть...
- Уж я, Серёня, не знаю, тяжело ли, легко ли. А только проделал он это играючи! Сам видел, своими глазами! А по деревьям знаешь как прыгал? Э-э! Что твоя бибизяна!
Все дружно рассмеялись.
- Ну, ты, Михалыч, даёшь! Ну, рассмешил!
Сержант вытер рукавом выступившие на глазах слёзы.
- Ну, уморил! Ты её хоть видел-то, эту твою бибизяну?
- А ты со старого человека не смейся! - притопнул ногой Михалыч. - Чай, подольше тебя, стервеца, землю-матушку топчу! Всякого повидал. А после гражданской в столице был. И зоологический сад посещал, а как же? Всякого зверья дивного видел тьму.
- Ладно, - первой успокоилась Валя Зартиссян. - Что ещё там с вашими пограничниками?
- А что дальше? - Михалыч вновь выколотил трубку о бревно и спрятал в кисет. - Недолго они с нами пробыли, а делов наделали! Да-а!
- А ешо чего ж сделали? - вновь подал голос Семён Велихов.
- А много чего, Сёма! Полгода тому, помнишь, в Касперовке хрицы еродром строили, еропланы ихние прилетали?
- Знамо дело, помню! - буркнул бывший конюх. - Нешто я на голову скорбен? Помню я и то, как там всё горело и взрывалось! Чай за двенадцать километров-то было и дым видно и взрывы слышно.
- То-то, Сёма! А чья работа? Э-э-э? То-то! Оне ж и устроили всё! - ликовал старик. - Мы, конешно, помогли, чем смогли, однако... Если бы не оне, ничего бы у нас не вышло. А боролись как? Что капитан, что Лексей-сержант! Дивно так двигалися, а никто их в кулачном бою перемочь не мог! Лексей-то ногами, знаешь, как знатно бился? Ну-у!.. Самокрутку из рта выбивал ногой. И ни разу не зацепил. Раз сам видел, как он с дюжиной хрицев самолично справился!
- Так уж и с дюжиной? - не поверила Валя. - В рукопашную одолел двенадцать немцев? Преувеличиваешь ты, Яромир Михалыч!
- Ничего не преувеличиваю! - вскипел тот. - На Иллю дело было! Возвращались мы из разведки. Я, Минька Филозов, Остап Мисинчук да Лексей! И на поляне, что у Гнилого Скита... да ты, Семён, знаешь!.. нарвались на засаду. Ан не простую! Полтора десятка эСэСовцев. Грамотно нас тогда черномундирники обложили. Ничего не скажешь. И, если бы не Лексей, попались б мы в лапы хвашистам, ей-ей!.. Оружие нам бросить пришлось, потому как иначе сразу смерть. Расстреляли бы, как пить дать. А Лексей-то, он как-то ухитрился после этого драку затеять. Да так ловко-то!
- У нас на Руси издревле принята потеха молодецкая - бои кулачные, грудь на грудь. В деревнях ещё обычай такой сохранился, а вот в городах!..
Михалыч сокрушённо махнул рукой.
- Это вы говорите об этой отвратительной мужской привычке драться "двор на двор" и "улица на улицу"? - уточнила отрядный снайпер. - Вот уж, конечно, замечательный обычай, бить друг другу рожи и зубы выбивать!..
- Всегда на Руси мужики славились кулачной потехой, потому мы, славяне, изо всех народностей самые боевые и есть!.. А тебе, девке, того вовек не понять!
- Это что же такое получается? - взорвалась Валя. - Это вы говорите, что женщины...
- Остынь, Валюша! - донёсся из темноты мягкий, но властный голос. - Что это ты расшумелась, на ночь глядя? Гляди - немцев побудишь!
- Всё вы шутите, товарищ майор! - Валя вскочила и заметно покраснела. - А Михалыч вот...
- Что, Михалыч? Очередными байками молодёжь кормишь?
- Да ты, батя, не серчай! - улыбнулся майор и прикурил от протянутой Велеховым тлеющей ветки. - Просто поздно уже, а вы тут расшумелись! Непорядок.
- Дак я ить про давешних погранцов молодёжи баю! Чтоб знали, олухи молодые, кто есть истинный богатырь на Руси. И какие витязи железные за Правду бьются!
- Так вот у вас о чём разговор?!. - майор Тимошенко потупился.
- Товарищ майор, Владимир Петрович, - подала голос Валя. - Нам тут Михалыч совершенно невозможные вещи рассказывает!
- Если о пограничниках, то - правда. - Ответил майор. - Застал я ещё этих ребят, хоть и не долго мы знакомы были, но... Вот такие мужики были! - он оттопырил большой палец. - Настоящие. Спасли отряд...
- Дак я ить и гуторю! - воспрял духом Михалыч, получив неожиданную поддержку со стороны командира партизанского отряда. - Какие мужики были!..
- Это уж точно! - на лицо майора Тимошенко легла печать задумчивости. - Ладно, заканчивайте давайте! Времени уже - за полночь.
Владимир Петрович Тимошенко, майор-артиллерист, прибившийся к отряду после разгрома своей части, был мужик дельный и возглавил отряд после гибели пограничников. Если бы они не погибли, кто знает?.. Авторитет у погранцов был самый что ни на есть высокий! Если бы не погибли...
- Ладно, заканчивайте тут посиделки свои, и - отдыхать!
Майор встал, поправил портупею и удалился.
- Так, а что с ними случилось? - спросила Валя уже совсем другим тоном.
- А что случилось? - Старик пожал плечами. - Загинули оба. Героически!
- Как было-то? - Велихов поправил шапку.
- А так и было! Обложил нас хриц, почитай, со всех сторон! У Козьего Брода дело случилось, в марте месяце того года! Да-а... Много мы ему,хрицу, крови попортили, вот и прижали нас. Войско большое на нас бросили. Танки там, миномёты, пулемёты... И чисто черномундирники на нас пёрли. Прижали, сволочи, к болоту, что за Рязановской Пуштью. Одна дорога была - Козий Брод. Да ить по нему-то быстро да помногу не уйдёшь! А у нас ранетых, почитай, половина. А то и более.
- Вот тогда Кондрат Григорович и говорит, мол, идите давайте, а мы, значитца, вас прикроем! Я ему - брось, мол, сокол, вдвоём-то вы как?
- А он грит, ты, давай, Михалыч, людей уводи. А мы с Лёхой-то им здесь хформенные Хвермопилы устроим! И, что за Хвермопилы такие?
- Битва в Фермопильском проходе, - подала голос задумавшаяся Валя Зартиссян. - Две с половиной тысячи лет назад, когда персидские агрессоры, под командой своего царя Ксеркса, напали на свободолюбивых греков, спартанский царь Леонид, с тремя сотнями воинов-спартанцев, оборонял в течение суток узкий проход в горах от миллионного персидского войска!
- Триста против мильёна?! - поразился Михалыч. - Быть того не может!
- Было! - отрезала Валя. - Да и не забывай, старик, что ни пулемётов, ни миномётов тогда не было. Бились исключительно холодным оружием. Мечами, копьями, из луков стреляли...
- Понятно! - хмыкнул старик. - Похоже! Триста с рогатинами супротив мильёна, гриш? А у Козьего Брода их было двое против пары тыщ, и не с дрекольем, а с ахтаматами, пулемётами, танками и этими, мать их, миномётами! И держались оне, покуда весь отряд болото не перешёл! И потом ещё с полчаса держали силу хвашистскую. Геройские парни были!..
Дед нервно передёрнул плечами, скрестил руки на груди, надулся. Похоже, сейчас он снова переживал гибель товарищей.
- Так они погибли? - осторожно спросила Валя.
- Да ить знамо дело! Мы ещё оставили Кондрата Наливайского, да Ваську Супоня ждать их. Пусть земля им обоим будет пухом! Так мужики с час ещё, после того как стрельба стихла, в кущах сидели. Не вернулись погранцы! Да и мудрено бы! Мы, позже, навещали то место... Хрицы-нехристи там так всё своими взрывами разворотили!.. Куды там! Места живого на землице-то не оставили. Где уж там выжить?!
- Спасли, значит, отряд? - спросил Семён.
- Спасли! - согласился Михалыч. - Почитай триста душ нас тогда было, с бабами да мальцами. Ну и ранетые тож... Променяли хлопцы две свои жизни на три сотни наших... Ну и хрицев, считай, с пару сотен положили! А танк-то, что они тогда пожгли, до сей поры там и стоить. Не стал хриц его забирать.
- Это тот сгоревший "Тигр" у болота? - со знанием дела уточнил Маслов.
- "Тигр" не "тигр", а сожгли оне! Точно тебе говорю. Геройские мужики были. Богатыри! Вот истинно, девонька, богатыри и есть.
Михалыч повернулся к Вале, уложившей подругу-винтовку поперёк колен. Девушка в ответ слабо, очень печально, улыбнулась.
- Не быть мне Яромиром Пантелевским, сыном Михайла-егеря, ты бы в Лёшку-то обязательно влюбилась бы! Верно тебе говорю, красавица. Не смущайся, не смущайся. Парень был - что надо! Высокий, статный, красивый. Весь из себя! И Воитель! Ровно тебе былинный богатырь. Спокойный, уверенный... Этим оне, кстати, были оба похожи! Хоть Кондрат и старше был свово сержанта, вот виш, не вспомню никак фамелию... Да, так старше, говорю, был разика в два, но что-то было такое, что их роднило. Что-то общее.
- А не полюбить такого орла ты, девица-снайперица, просто не смогла бы. Это я тебе говорю! - шумно высморкавшись в видавший виды мятый платок, продолжил ветеран партизанского движения, и ткнул себя кулаком в грудь. - Справный был хлопец. Загляденье! Никак нельзя женщине такого не полюбить. Самый, что ни на есть, разрушительный для слабого полу образчик!..
- Так даже? - воспрянул Маслов. - И что он, преуспел в таких разрушениях?
- Преуспел, не преуспел, а бабы наши, отрядовские, все по нём сохли! И те, сопли которые, и которые замужние! Но Лексей не баловал. Со всеми "здрасте-пожалуста", поговорить, потанцевать, песен попеть. Все довольны. А баловства непотребного...
- Ладно! - Валентина встала, забросила винтовку за плечо. - Это самая грустная из ваших историй, Яромир Михалыч! Поздно уже, спать пойду. Всем спокойной ночи.
Девушка шагнула во тьму, но не успела уйти.
- Э, вы чего это огонь не гасите? - раздалось с противоположной стороны полянки. - А если вражеская аэроразведка?
В освещённый костром круг вошёл парень лет семнадцати, обряженный в липовые лапти, офицерские галифе и кацавейку из шкуры барана. В руках он уверенно держал трофейный МП-40. Добавьте к этому драную смушковую папаху без верха, сумку от противогаза, набитую всевозможным хламом, и синюю наколку на запястье: "Ростов".
Вячеслав Иванович Михайловский, юноша с мелкоуголовными наклонностями, уже начавший обретать в "папе-Ростове" некую известность, приписал себе полгода и пошёл в армию ровно через неделю после начала войны. Однако более чем годичное пребывание вдали от дома, и военные перипетии, так до конца и не "причесали" его взъерошенного характера.
В частности, он полагал, что непобедим, неотразим, незаменим... Ну, и всё такое. Более того, был уверен, что Валя Зартиссян - его девушка. А сама она находится буквально в двух шагах от осознания этого факта. Поэтому дело, как он считал, решённое! Ну и, при возможности, ревновал очень даже показательно. Хотя сама Валя всегда высмеивала этого пижона из Ростова. Причём довольно жестоко, иногда. А сейчас, будучи "Дежурным по расположению", Славка (как обычно звали его в отряде) обладал реальной властью.
- Вы нарушаете режим, установленный командованием. Если сейчас же не разойдётесь, я вас, в натуре, быстро арестую всех! И будете сидеть до утра в холодной! Понятно?
- Дурак ты, Славка! - проскрипел Михалыч, поднимаясь с бревна и забирая телогрейку. - Дураком был, дураком, видно, и помрёшь!
- Что-о-о? - лицо Михайловского перекосило злобой. Но кричал он уже в спину старому партизану.
- Что слышал! - Валя, вслед за стариком, развернулась к нему спиной. - Дурак и есть!
- А ну, боец Зартиссян, стоять! - заорал вдруг Славка, передёргивая затвор. - Стоять, я сказал!..
Славка направил Вале в спину ствол своего оружия, но тут поверх легла широкая сильная ладонь Сёмёна Велихова.