Аннотация: В чем-то фраевщина. Городские легенды и живые люди.
1. Большой палец атланта.
Есть такая городская примета, одна из множества. Хочешь, чтобы брак был удачным? Приезжай на Дворцовую площадь, выйди на Миллионную улицу и потри большой палец одного из атлантов на портике Нового Эрмитажа.
Атлант Сфенел не знал наверняка, как там с браками. Но щекотно определенно было. Представьте, что вас каждый божий день хватают за большой палец по несколько десятков раз, да еще и поглаживают. Это тяжело терпеть, но у атлантов вроде бы получалось. У всех, кроме Сфенела.
Сфенел уродился очень смешливым кинестетиком. Каждый раз, когда его хватали за палец, он начинал хохотать и ежиться. Другие атланты пытались урезонить его, а самый старший, Хрисаор, даже несколько раз прочел ему нотацию. Но ничего не помогало - молодой силач все так же продолжал хихикать и дергаться. Более того, он даже не воспринимал все эти выговоры всерьез - ну похихикал немножко, что тут такого.
Один теплый майский день выдался особенно урожайным на свадьбы. Сфенелу не давали спокойно стоять ни одной минуты, он уже не просто хихикал, а откровенно ржал от щекотки. И тут случилось жуткое... По одной из колонн поползла трещина.
- Ну вот. Довертелся, - тихо заметил Деимах.
- Юноша! Сколько раз вам сказано было не шевелиться, когда вас трогают?! - грозно вопросил Хрисаор. - Теперь из-за вас все здание может обрушиться. Вместе с нами, между прочим.
Сфенел от испуга совсем замер, не обращая внимания на очередную подошедшую к его ноге парочку.
- Я не знал, что это может так кончиться, - смущенно пролепетал он.
- Не знал! Я постоянно твердил вам об этом - и вот результат! Вы, молодежь, вообще кого-нибудь слушаете, кроме себя? - продолжал яриться старейшина.
- Что, правда говорил? - шепотом спросил Сфенел у своего соседа Деимаха, вполуха слушая Хрисаора - чтобы не пропустить еще чего-нибудь важного.
- Угу, раз по десять в каждой нотации, - фыркнул воин. - Но ты ведь вертелся, тебе смешно было.
- Я не виноват, что боюсь щекотки, - чуть обиделся силач. Воин с укором посмотрел на него. - Ну ладно, в чем-то действительно есть моя вина. Но ты не представляешь, как это неприятно.
- Да я вообще ничего не чувствую, это у тебя рудиментарные остатки сохранились. Ладно, знаю я один способ...
Следующим утром Сфенел стоял смирно, как статуя. Все списывали это на смущение и потому не обратили внимания. Но Сфенел не шевелился и на следующий день, и на следующий после следующего... Долгое-долгое время. Друзья-атланты удивлялись, весело расспрашивали о секрете избавления от боязни щекотки. Только Деимах с хитрой улыбкой помалкивал, косясь на незаметный наперсток на пальце силача.
Откуда он взялся? Что же, в покровительстве Гефеста есть много плюсов. Как и в том, что твой дядюшка — старший среди атлантов.
А если вам кто-нибудь скажет, что трещины на портике Нового Эрмитажа появились из-за перекоса здания - не верьте. На самом деле все случилось из-за городской приметы и щекотки.
Сфенел: от слова "стенос" (сила, мощь).
Хрисаор: от слов "хрюсос" (золото) и "аор" (меч). Подразумевается, что он был кузнецом, которому покровительствовал бог Гефест.
Деимах: от слов "деиоо" (сокрушать, растерзывать) и "махомай" (сражаться, бороться).
2. Верблюд по имени Хатико.
Верблюд мерз. Он лежал на этом месте уже много лет, ожидая своего хозяина. Хозяин же упрямо оставался каменным и отказывался двигаться. Верблюд заснул и снились ему далекие азиатские степи и пустыни. И убегающие далеко вперед необычные лошади...
- Мам, а почему тут верблюд? - мальчуган лет пяти резво пробежал по дорожке и остановился около памятника.
- Потому что это памятник Пржевальскому, он был известным путешественником. Может, помнишь, я рассказывала тебе про лошадь Пржевальского - это он ее открыл, - женщина подошла и остановилась рядом, - Хочешь с ним сфотографироваться?
- А можно?
- Конечно, - мать ловко подсадила сына на верблюда.
Спустя несколько щелчков затвора мальчик спрыгнул с памятника и внимательно посмотрел в глаза каменного животного.
- Мам, он живой.
- Ага... - рассеянно отозвалась ничуть не верящая в сказки мать.
- Нет, мам, он правда живой! Посмотри...
Женщина неверяще уставилась в неправдоподобно живые глаза верблюда. Черные, влажно поблескивающие глаза.
- Мам, он же мерзнет, наверное.
- Да, действительно. Давай закутаем его в шарф.
- Давай!
Верблюд почувствовал тепло и проснулся. Был поздний вечер. Теплый разноцветный шарф, которым была укутана его шея, насквозь промок от снега — значит, повязали его уже давно.
Верблюд поднял голову и посмотрел на строгое лицо хозяина. Что ж, он не хочет вернуться в теплую Азию. Верблюд будет ждать, пока у него не появится такое желание.
- Мааам...
- Дорогой, ты еще не спишь? Поздно уже, иди ложись.
- Я просто сказать хотел... Помнишь, мы смотрели фильм про собаку, которая каждое утро провожала своего хозяина на работу, а когда он умер на работе, она ждала его на станции?
- Да, помню. Он назывался «Хатико».
- Ага. Я подумал, что тот верблюд — он как этот Хатико. Он лежит под памятником и ждет своего хозяина. А тот уже умер... И верблюд там умрет под памятником, как собака на станции. Это же... ну...
- Да, это грустно. Но смерть — это естественно. Есть жизнь, а есть смерть, но и то, и другое — нормально. Хотя второе, конечно, очень грустно.
- Мам... А ты не скоро умрешь?
- Нет, конечно. А знаешь что?
- Что?
- Этот верблюд не умрет. Он просто очень-очень крепко заснет и превратится в часть памятника.
- А ему будут сниться сны?
- Конечно. Ему будет сниться...
Шерсть дубела на морозе, становясь каменной. Тело остывало, дыхание всё замедлялось.
Верблюд засыпал. Очень-очень крепко. И постепенно превращался в часть памятника.
Мальчику и верблюду снились одинаковые сны.
Сны про Азию, теплые степи и лошадей Пржевальского.
3. Прирученная птица.
Жила-была птица.
Странная такая птица, не понять, какого вида. Клюв вороний, лапы чаячьи, крылья голубиные. И цвета серого, невзрачного.
Не могла птица прибиться ни к одной стае, отовсюду ее гнали: тем крылья не нравятся, этим лапы. Приходилось птице перебиваться одной. Тяжело это было, но как-то удавалось.
Одной зимой птица нашла себе странное убежище. Случилось это так.
Октябрьским вечером, пролетая над краем города, она увидела открытое окно мансарды, в котором горел свет. Открытое нараспашку окно в холодном октябре - странно, не правда ли? Любопытно стало птице, решила она проверить, что там такое.
Подлетев ближе, птица увидела сидящую на окне девушку. Девушка курила и как будто бы вовсе не обращала внимания на холод. Так сидела она долго, а затем спрыгнула в комнату, захлопнув окно. Всю ночь, день и еще ночь птица думала о той девушке. А потом решила снова туда прилететь.
Так птица наблюдала за девушкой несколько недель, пока наконец не решилась подлететь и сесть рядом на карниз.
Девушка устало и совсем немного удивленно посмотрела на птицу.
- Откуда ты на мою голову, чудо такое?
Птица, конечно, ответить не могла. Но защебетала-зачирикала во всю глотку, давая понять, что не боится и вообще, девушка ей нравится.
- О, давай потише. Пожалуйста. А я тебя покормлю чем-нибудь.
Птица послушно заткнулась. Девушка влезла в окно и, найдя несколько черствых кусочков хлеба, возвратилась к птице.
- Умное ты животное, похоже... - задумчиво произнесла она, кормя птицу с руки. - Боже, чем только я занимаюсь. Кормлю птицу, хотя самой есть нечего. Да еще и разговариваю с ней.
Птица перестала склевывать крошки с ладони и защебетала, постаравшись придать щебету вопросительный оттенок.
- Что, спрашиваешь, как я докатилась до жизни такой? Очень просто, птица. Нахамила не тому человеку. С другой стороны, что мне оставалось делать?.. Понимаешь, птица, мой шеф был редкостной скотиной. Постоянно орал на меня из-за пустяков, давал невозможные задания в стиле "пойди туда, не знаю куда", и если бы только это - нет же, он еще и приставать ко мне пытался. Долго я терпела, пару лет. А потом не выдержала. Дала ему пощечину и послала к черту. Разумеется, меня уволили. Вот и перебиваюсь теперь кое-как - стипендии едва хватает на такую комнатку и еду. Такие вот дела, птица.
Птица внимательно слушала и отчаянно хотела как-то помочь девушке. но не знала как.
- Лети, чудо, - девушка отряхнула крошки с ладони. - Прилетай еще, подкормлю. но постарайся не приводить за собой миллион голубей.
Ответом было чирикание, как бы обещающее - "нет-нет, не приведу".
На следующий день птица вновь прилетела к девушке. И прилетала снова и снова. А потом наступил ноябрь. Пошел снег, начались холода. И как-то так само собой получилось, что птица осталась жить у девушки. Девушка соорудила небольшой насест в углу комнаты и выкроила из мизерного бюджета деньги на птичий корм - не все ж травить существо хлебом. Птица улетала днем, собирая последние птичьи новости, а к вечеру возвращалась и пересказывала их девушке. Девушка, конечно, ничего не понимала, но внимательно слушала. А после рассказывала птице сказку, всегда одну и ту же - о синей птице счастья. "Ах, - думала птица, - никогда мне не стать такой птицей, исполняющей желания".
А к декабрю дела пошли в гору. В один вечер девушка пришла домой очень счастливая, с полным пакетом. Оказалось, дали прибавку к стипендии. В пакете же были не продукты, а кисти и краски.
- Понимаешь, птица, - объясняла девушка, сияя, - я давно хотела расписать стены мансарды. Здесь можно было бы изобразить саванну. А вот здесь - побережье озера...
И девушка принялась за работу.
Птица помогала в меру сил - старалась подносить кисти и тряпки, но чаще просто сидела и наблюдала за руками девушки. Руки были будто живые. Они стремительно перемещались, шевеля тонкими конечностями-пальцами. А глаза девушки горели ярким светом вдохновения.
К новому году все было готово. Почти все. Оставался один небольшой участок. На участке что-то было тонко, почти неразличимо для птичьего глаза, набросано карандашом. На полу у самой стены стояла банка лазорево-голубой краски.
Птице было очень интересно, что же нарисует там девушка. Но та все откладывала и откладывала работу, пока наконец не наступило тридцать первое декабря.
В этот день птица улетела с раннего утра - найти подарок для девушки. Она искала и искала целый день, но так и не смогла ничего заметить.
Усталая и расстроенная, она вернулась домой.
И с удивлением увидела девушку, стоящую как раз напротив незавершенного участка. Хотя теперь участок как раз был завершен.
На нем красовалась красивая голубая птица. Птица был прекрасна всем - крылья ее были стремительны и изящны, клюв тонок и чуть изогнут. Не хватало лишь нескольких мелких деталей.
Увидев птицу, девушка сразу обрадовалась, но вроде бы при этом и расстроилась.
- Птица, ты вернулась. Я почти закончила этот рисунок. Но у меня нет достаточно тонкой кисти, чтобы прорисовать детали... А я так хотела закончить работу в этом году.
В глазах ее блеснули слезы. Еще минута - и девушка заплакала.
Птица тут же подлетела и села ей на плечо, заворковала, успокаивая. Девушка же все никак не умолкала. Тогда птица вытянула из своего крыла длинное и тонкое маховое перо и протянула его девушке.
Девушка держала перо в руках, с удивлением смотря на него.
- Птица, это мне? Чтобы закончить рисунок?
Птица выразила полнейшее согласие.
- Спасибо тебе, птица. Это самый лучший мой подарок, - девушка погладила птицу по мягкой спине, - А теперь подожди-ка немного.
И руки девушки вновь зажили своей странной отдельной жизнью. Несколько минут - и рисунок был окончен.
Птица вглядывалась в стену, узнавая в изображенном на стене... саму себя.
- Это ты, птица. Ты. Моя птица счастья. Правду ведь говорят - не найдешь, пока не перестанешь искать.
От этих слов в птице поднялось что-то такое очень теплое и нежное. Хотелось петь, хотелось взмыть в небеса... и в то же время остаться рядом с девушкой. Птица была счастлива. в глазах у нее потемнело...
Девушка с удивлением наблюдала, как на месте только что упавшей с насеста птицы садится, потирая затылок, другая девушка.
За спиной незнакомки разворачивались крылья. Крылья лазурно-голубого цвета.
4. А бывают ли привидения?
В одном заброшенном городе каким-то чудом сохранился старый дом. Все вокруг наполовину превратились в развалины, а этому хоть бы хны. Да еще и красивый до ужаса - потрепанный, само собой, но красивый. Все окружающие дома ему завидовали.
Только вот одна беда была у Дома - за долгие годы потерял он табличку, на которой обычно пишут название улицы и номер дома. А для домов это ведь как имя. Вот и жил этот Дом безымянным.
А еще Дом был очень одиноким: ведь с ним никто не хотел общаться из-за зависти и того, что он был безымянным. Ведь как общаться с кем-то, чьего имени ты не знаешь?
Так что Дом развлекался по-своему. Смотрел на разрушенный мир пустыми глазами-окнами, давал птицам приют под своей крышей (что случалось довольно редко - даже они боялись устраиваться в доме) да слушал изредка чужие разговоры.
Один из таких разговоров оказался очень интересным.
- А знаете, - басил старинный особняк в стиле барроко Тринадцатый-по-Чайковского, - Седьмой-по-Кирочной высказал подозрение, что никаких людей никогда и не было
- Как?! - изумилась глупая часовенка Ксении Блаженной - А откуда же мы тогда появились? И что значат эти кладбища и имена?
- Это, дорогая моя, все фантазии. На самом деле людей никогда не было, а создал нас великий Архитектор, - последовал важный ответ.
- Постойте-постойте, - вмешался в диалог Шестьдесятпятый-по-Каменноостровскому, - Кто такой этот Архитектор? Я считал, что архитекторы были специальные люди, которые строили нас...
- Что за ересь вы несете?! - немедленно возмутился Тринадцатый, не давая Шестьдесятпятому закончить, - Архитектор - высшее существо, не имеющее ничего общего с людьми. Кто когда в последний раз видел людей? Последние пару столетий - никто. А что же в таком случае не дает нам разрушиться окончательно? Разумеется, Архитектор.
- Хорошо, но как же в таком случае вы объясните феномен призраков? - не успокаивался Шестьдесятпятый.
- Элементарно - галлюцинации либо оптические явления.
- Оптические явления, которые могут двигать вещи?..
Спор все не оканчивался, но Дом уже не слушал. Как же так? Как Тринадцатый-по-Чайковского может говорить, что людей никогда не было? Ведь Дом сам помнил, как в нем жили люди. Семья с единственным сыном... Сын вырос, уже хотел привести в дом невесту, но его призвали на фронт. И больше юноша не вернулся. А остальная семья разъехалась. Дом не знал, что с ними было дальше.
А теперь Тринадцатый говорит, будто людей не существовало. Дому было очень грустно и обидно.
Мимо его сознания проскользнуло какое-то слово. "Призраки". Дом вновь прислушался.
- Призраками принято называть души умерших людей, оставшиеся в этом мире. А поскольку людей не существует, значит и призраков быть не могло.
Точно! Вот оно!
Впервые за свою жизнь Дом вмешался в разговор других домов.
- А я знаю, что люди были! Потому что я их помню. Я вам не верю. И могу доказать, что люди существовали. Вы говорили, что призраки - это души людей. Значит, если мы найдем призрак, то получим доказательство существования людей.
Несколько минут все ошарашенно смотрели на Дом.
- Ну что ж... - нарушил тишину Тринадцатый, - Если вы так уверены, то я предлагаю пари. неделя на то, чтобы найти призрака. Если вы находите - я отказываюсь от теории об Архитекторе и признаю вашу правоту. еЕли же нет - вы признаете мою теорию. Согласны?
- Да, согласен! - храбро и чуть зло ответил Дом
Остальные дома тихо перешептывались вокруг.
- Надеюсь на тебя, мой мальчик, - тихо сказал Дому Шестьдесятпятый-по-Каменноостровскому - Постарайся найти призрака.
Дом рассеяно поблагодарил за поддержку.
Что ж, у него была неделя. И абсолютно никаких знаний о том, как надо искать призраков.
Дом решил попросить помощи у птиц. К каждоый прилетевшей он обращался с одной просьбой — присмотрись, поищи, расскажи мне. Кто-то откровенно фыркал, кто-то говорил «ага» и ничего не делал… Но парочка быстрокрылых воробьев все же согласилась.
На шестой день Дом разбудил птичий галдеж. Воробьев было уже не двое, а целая стая, и все они трещали наперебой. Там, чирикали они, там-там-там.
— Что там? — сонно и непонимающе спросил Дом.
Воробьи погалдели еще и наконец вытолкнули вперед одного, самого взъерошенного, тощего и горластого.
— Там, — сказал он, — в развалинах Третьего-по-Димитрова бродит призрак.
— Призрак?! — Дом сразу же проснулся, начал лихорадочно размышлять, — А… вы сможете привести ее сюда, ко мне?
— Не вопрос! - и, вновь принявшись галдеть, воробьи улетели.
Дом нервничал целый день. Фундамент его будто кололо иглами. «А сдержат ли свое обещание воробьи?» — думал он. Но вечером оказалось, что нервничал он зря.
В сумерках на другой стороне улицы возник женский силуэт.
Дом робко окликнул девушку, та приблизилась и быстро заговорила.
— Не может быть… Это же… Ты помнишь, что было раньше?
— Да, — ответил Дом и вкратце описал историю семьи, что жила в нем. Призрачная девушка отчего-то заплакала.
— Это был мой жених. Он погиб на фронте. Даже не героем. Так… глупо.
— А что с его родителями?
— Их эвакуировали в тыл, а потом… Какая-то болезнь, насколько я знаю. Они умерли, так и не дождавшись вестей от своего сына.
Дом ужасно расстроился. Он хорошо помнил этих добрых и веселых людей. Конечно, он понимал, что они давно мертвы, но никогда не представлял, отчего.
Девушка все так же плакала. Дом принялся его утешать, и они сами не заметили, как погрузились в воспоминания. Они обсуждали всю семью, но больше всех — парня, бывшего женихом девушки. Затем они заговорили о призраках. Дом рассказал ей о своем споре с Тринадцатым. Девушка помолчала немного.
— Знаешь, — наконец сказала она, — Я всегда считала, что призраки — это обрывки воспоминаний. Но если так… Если я помню его — он тоже должен быть призраком. Или кто-то должен помнить меня. Но ни то, ни другое неверно.
— А вот и верно, — раздался вдруг новый голос, теперь мужской. Дом едва успел понять, откуда он звучит, а девушка уже рванулась куда-то с радостным криком. Она повисла на шее у другого призрака — молодого мужчины. Тот подхватил ее и засмеялся.
— Здравствуй, милая. О, а это… Это же наш дом!
— Да, — подтвердил Дом, — Я помню тебя.
Он был очень удивлен, но и рад — один из тех, кто жил в нем, вернулся.
Призрак вошел в Дом и осмотрелся.
— Ах, ты совсем развалился. Дыры в крыше, выбитые окна… Даже табличка с номером пропала.
— А ты помнишь этот номер? — внезапно Дом разволновался. У него было имя! Только бы парень его вспомнил.
— Помню. Херсонская улица… вернее, угол Херсонской и Бакунина. Семь дробь один. По Бакунина седьмой, а по Херсонской первый.
— Вот как… — Дом пытался это переварить. У него было не просто имя, а двойное — две улицы, два номера. Кто бы мог подумать.
— О, посмотри-ка! — прозвучал голос девушки откуда-то из зарослей у дома, — Тут табличка.
И правда, она извлекла из гущи кустарника табличку, где и было написано имя Дома.
— Давай ее приладим, — предложил парень. Они быстро придумали, как привесить табличку к одному из кирпичей Дома. Держалась она не слишком надежно, но Дом всегда мог попросить пролетающую рядом птицу поправить падающий знак.
— Вот так. Гораздо лучше, — Дом был согласен. Так действительно было в разы лучше.
Парень притянул девушку к себе. Они стояли и смотрели на Дом. Наступал рассвет.
Едва первый луч солнца коснулся пары, они исчезли.
Дом занервничал.
— Куда же вы? Как же… мой спор…
Вздохнув, он решил подождать наступления темноты. Но и ночью призраки не вернулись.
— Ну и ладно, — решил Дом, — будь что будет.
Следующий день был последним днем пари. Он должен был предоставить призраков всем желающим убедиться в их существовании. Но призраков не было.
— Ну-с, и где же ваши, хе-хе, призраки? — издевался Тринадцатый-по-Чайковского, — Убедились? Их не существует! Это просто глупые суеверия.
— Существует, — тихо, но упрямо сказал Дом и поведал произошедшую накануне историю.
Как только он закончил, поднялся гвалт и галдеж, все дома вопили о бреднях, чуши, фантастике. Лишь Шестьдесятпятый-по-Каменноостровскому тихо молчал, полностью веря в историю Дома. Постепенно шум стих, и лишь Тринадцатый продолжал разоряться.
— Послушайте, это же совершеннейшая чушь! Вы выдумали невероятную историю, не предоставив никаких подтверждений! Это же просто сказочки для детей, вы… как к вам там обращаться? К вам ведь даже обратиться никак нельзя, кроме как «эй, ты»!
— Можно, — ответил Дом, и продемонстрировал табличку, — Я Семь-по-Бакунина-Дробь-Один-по-Херсонской.
Все так и ахнули. Ни у кого из сохранившихся домов не было дробного номера. Тринадцатый, однако, не впечатлился.
— Ну и что? Откопали какую-то старую ржавую табличку, попросили первую попавшуюся птицу ее прикрепить…
— Замолчите! — вступился вдруг за Дом Шестьдесятпятый-по-Каменноостровскому, — Вы и сами знаете, что никакая птица не смогла бы прикрепить табличку. Юноша рассказал нам чистую правду.
Вновь поднялся гвалт. Одни дома поддерживали Тринадцатого, другие Шестьдесятпятого, какие-то были за обоих, а какие-то не верили никому.
Дом, не обращая внимания на царящий вокруг шум, думал о своем и улыбался. Пусть никто, кроме Шестьдесятпятого, так ему и не поверил. Он-то знал — призраки существуют.
5. Пушкин
Мы сидим в маленькой уютной кальянной, пьем вино, вдыхаем ароматный дым. Рассказываем друг другу сказки и легенды. Кто-то рассказывает глупую примету: если поругался с любимым человеком, то надо пойти на площадь Искусств и рассказать все памятнику Пушкина. А потом позвать свою вторую половинку на свидание. Много было шуточек на тему "а кто за тебя извиняться будет? — Пушкин!". Я смеялся вместе со всеми.
Наутро моя похмельная голова, однако, решает, что попробовать стоит. Я прихожу на площадь, сажусь прямо на песок и закуриваю
— Понимаешь, Шура, я мудак. Я не поддержал ее, когда ей нужна была помощь. Она хорошо держится всегда, даже мне не показывает, что плохо. Вот и тут шутила про свои проблемы, шутила, я смеялся... А она вдруг из смеха сразу в слезы и ушла. И не отвечает на звонки. Шур, вот что мне делать?..
Ответ приходит не от памятника, а из-за плеча.
— Тебе, — сообщает мне невыносимо родной женский голос, — нужно купить две бутылки вина, сварить из него глинтвейн, сделать булочки с корицей и употребить все это со своей девушкой, сидя на кухне.
Резко оборачиваюсь, смотрю удивлённо. И правда - Касси.
— А... а откуда ты...
— Мне вчера Тим рассказал. Мол, сидели в кальянной, и тут кто-то начал про эту примету талдычить. Говорил, кстати, что ты.
Вечером, пока Касси засыпает на моем плече, я отчаянно пытаюсь вспомнить, кто же рассказал о примете прошлым вечером. Не выдержав, пишу приятелю, сидевшему с нами вчера.
Через полминуты на экране телефона загорается надпись.
"Кто-кто. Пушкин."
6. Башня Грифонов
Впервые я оказываюсь в Петербурге. Расспрашиваю всех попутчиков о городских легендах, надеясь найти стоящие посещения места. Наконец в горе всем известной шелухи о чижике-пыжике и атлантах на Миллионной мне попадается алмаз.
Мне рассказывают об аптеке доктора Пеля, старейшей в городе. Милая зеленоволосая девчушка сидит со мной на нагретой солнцем брусчатке Дворцовой площади и рассказывает.
— У доктора Пеля, — говорит она, рассеянно покусывая нижнюю губу, — была подземная алхимическая лаборатория. И из нее во двор вела башня... Нет, про башню потом. В общем, Пель пытался создать философский камень. И создал, такой молодец. А заодно раскрыл секрет счастья... Или исполнения желаний - по-разному говорят. И зашифровал этот секрет в цифрах, написанных на башне. Подвох в том, что цифры на башне постоянно меняются. Но хорошему человеку может повезти, и он увидит на кирпичах заветный код.
— Неплохая защита. Брутфорсом точно не взломаешь, — шучу я.
— Это точно, — улыбается в ответ зеленоволосая, - А еще защита многоступенчатая. Видишь ли, доктор Пель очень беспокоился за свое открытие. Поэтому сделал еще одно. Он вывел грифонов. Так что теперь секрет счастья и философский камень охраняют крылатые лёвики. А живут они в той же башне. Потому и башня Грифонов. Ну, а если говорить не о легенде...
Я выслушиваю историю о художнике Алексее Костроме и его арт-проекте. А после подхватываюсь и иду на Ваську. Девушка отправляется со мной.
Нам везет. В тот же момент, как мы подходим к воротам дома, из них выходит жилец. Улыбается, предупреждает, что изнутри ворота тоже открываются магнитным ключом и предлагает обломок кирпича - придержать ворота.
— Странно, - шепчет мне зеленоволосая Инесс, — Такой добрый... Тут большинство жильцов истерит насчет этой башни ужасно. Меня в прошлый раз обстреляли из окна пейнтбольными шариками.
Тихо возмущаюсь нравами местных жителей. Мы проходим вглубь двора и видим башню.
Цифр на ней нет. Никакого кода счастья, лишь налипшее на одном из кирпичей пёрышко. Мы с Инесс остолбенело смотрим на башню. Наконец она медленно подходит, прикладывает руку к кладке. Говорит, жмурясь: