По накатанной колее подходил к своему завершению 1952 високосный год. Вот уже почти тридцать лет, несмотря на крутые подъёмы и затяжные спуски, дорога жизни Великой страны в своём, казалось, нескончаемом беге, словно подчинялась особым, установленным правилам. Они, наподобие свода законов древневавилонского царя Хаммурапи на базальтовой стеле, предопределяли её дальнейший путь. Главная магистраль притягивала к себе великое множество второстепенных дорог, которые, примкнув к ней, растворялись, признавая её направление непререкаемой сущностью. Уже совсем скоро, казалось бы, незыблемость предписанного направления подвергнется серьёзным испытаниям и потрясениям, но об этом ещё никто даже не задумывался. Столь же великий, сколь и ужасный верховный правитель страны пока ещё зорко следил за малейшими отклонениями от генерального курса, при малейших подозрениях на возможность любого инакомыслия, они в корне жестоко пресекались суровыми карами. Его тень, даже спустя многие годы после смерти всесильного диктатора, будет незримо довлеть над умами и поступками приемников его верховной власти. Да что там преемников власти, над умами и поступками многих десятков миллионов рядовых граждан страны, которые на протяжении всего его правления в большинстве своём всегда были послушными винтиками созданной им репрессивной государственной машины и, как те второстепенные дороги, послушно следовали в "фарватере" главной магистрали. Если же некоторые из них неожиданно вырывались и, виляя, стремительно убегали в стороны, то неизбежно добегали до своего последнего верстового столба и тихо умирали.
В стране разворачивалась третья по счёту волна репрессий и расправ. Тоталитарная система достигла своего апогея и только со смертью "отца всех народов" тяжело начнёт рушиться, погребая под своими обломками своих созидателей. А пока ...
...
В ту ночь небо, казалось, разверзлось над землёй и обрушило на неё потоки воды и огня. Тайга угрожающе гудела, встречая своей косматой грудью разбушевавшуюся стихию.
Не выдержав изнурительной борьбы, с треском падал старый, могучий кедр, увлекая за собой ещё неокрепших молодых собратьев, тогда на студёные воды падал тяжёлый стон. Он ещё некоторое время метался среди вспенившихся волн Телецкого озера, но затем терялся в общем гуле. Чёрное небо неожиданно раскалывалось, и от ослепительной вспышки всё вокруг на мгновение озарялось мёртвым светом. В этот миг, казалось, что всё замерло, затем прокатывался оглушительный гром, и свирепый ветер с новой силой хлестал ледяными жгутами тайгу, как будто задался целью сломить и пригнуть её к земле, в бессильной ярости ломал сучья и, выдохнувшись, на время затихал, чтобы, набравшись сил, неожиданно наброситься вновь. Всё живое, забившись в самые глухие места, с безумным страхом и трепетом ожидало конца безудержного разгула стихии и наступления рассвета.
Ближе к утру, буря улеглась. В это время в поселковой больнице, расположившейся в живописном месте на берегу Телецкого озера, в наступившей тишине раздался пронзительный крик, известивший всех о рождении нового, ещё пока совсем маленького человека, перед которым только что открылась неизведанная, полная предстоящих событий дорога жизни. Пусть на этой дороге тебе сопутствует удача. В добрый путь, малыш!
- Катенька, поздравляю с сыночком! - показав молодой матери крохотное тельце, сучащего ножками младенца, с участием обратилась к ней пожилая женщина - акушерка. - Как назовём?
- Пусть будет Дима, - с нежностью, тихим, уставшим голосом ответила молодая мать.
Глава 1
В начале марта 1953 года, после почти тридцатилетнего безраздельного и сурового правления умер Иосиф Сталин. Кровавое колесо разворачивающихся с новой силой репрессий разом остановилось. Берия, одно упоминание имени которого наводило на окружающих животный страх, в развернувшейся борьбе за власть, стремясь приобрести популярность в народе, объявил о невиновности "врагов народа" и провёл широкую амнистию, в том числе среди уголовников. Однако это уже не могло помочь столь одиозной, ненавистной всем политической фигуре, спустя три месяца он был обвинен в заговоре с целью установления личной власти и в конце года расстрелян.
Между тем, неурожай 1953 года поставил страну на край голода, было объявлено о пересмотре экономической, в том числе аграрной политики, заявлено, что повысить благосостояние народа можно только через аграрную реформу и увеличение товаров народного потребления. В сентябре 1953 года Никита Хрущев был избран Первым секретарем ЦК КПСС, было принято решение об освоении целинных и залежных земель в Заволжье, Сибири и Казахстане.
...
Отшумела ненастьем поздняя осень, оттрещала лютыми морозами многоснежная зима, унеслась вместе с бурным половодьем быстротечная весна, наступило долгожданное, полное ярких красок и жарких солнечных дней, но, увы, короткое сибирское лето.
Изумительно прозрачные воды красивейшего Телецкого озера так и манят любого, оказавшегося на его берегу, окунуться, освежиться в них от палящего полуденного зноя. Только вот обманчива красота этих вод. Если же кто и отважится попасть в их объятия, то совсем ненадолго. Больно колючие эти объятия, дух от них захватывает, а то и судорога сведёт быстро закоченевшие конечности. Быстрее, быстрее на спасительный берег! Выскочишь, зуб на зуб не попадает, всё тело покроется "гусиной кожей" с синеватым отливом. Ну, да ничего! Побегаешь по берегу, энергично размахивая руками, и согреешься. За то какой заряд бодрости получишь!
Наступившее лето не согревало душу Кати, вот уже несколько месяцев она вместе с маленьким Димой лежала в больнице. На её глазах жизненные силы с каждым уходящим днём покидали ребёнка. Проклятая диспепсия своими костлявыми пальцами отнимала беззащитного, любимого сыночка. При этом материнское сердце болело ещё и за старшенького, трёхгодовалого сына Коленьку, надолго оставшегося дома без её заботы, доброты и ласки. А тут ещё на утреннем обходе врач, видимо, полагая, что она спит, остановившись около них, и, посмотрев на безнадёжного ребёнка, тихо сказал рядом стоявшей медсестре.
- Да-а, видно, не жилец.
Эти слова весь день раскалённым гвоздём сидели в голове Кати. Нахлынувшие горькие мысли почти до самого утра не позволяли ей уснуть.
На следующий день она внезапно проснулась от какого-то щемящего внутреннего беспокойства. Солнце уже ярко светило в окно, сына рядом не было. Катя взволнованно закричала.
- Где мой ребёнок!
На её крик, спустя некоторое время, зашёл врач с медсестрой. Увидев Катю, ставшую с кровати, врач подошёл к ней и спросил.
- В чём дело? Почему шумим?
- Где мой сын! - повторила она вопрос.
Врач, на мгновение замешкавшись, ответил.
- Успокойтесь, пожалуйста, - затем, выждав паузу, выдал ужасное известие. - Он умер.
- Что значит, умер? Когда? Где он сейчас? Немедленно покажите его мне!
Оставив первые два вопроса без ответа, врач возразил.
- К сожалению, не могу вам сейчас показать ребёнка. Его увезли в Турочак, в морг.
Катя медленно опустилась на край кровати и упавшим голосом, сквозь обильно хлынувшие слёзы жалобно попросила.
- Отвезите меня к нему, пожалуйста, - и зарыдала.
Врач присел рядом и, стараясь её успокоить, стал уговаривать.
- Вы пока прилягте, отдохните. До Турочака восемьдесят вёрст, машина у нас одна, вот вернётся, завтра мы вас и отправим.
Катя совсем сникла и снова попросила.
- Позвоните, пожалуйста, мужу в контору леспромхоза. Его зовут Николай Дмитриевич, прорабом работает, его найдут.
- Хорошо. Обязательно позвоним, ждите.
...
Узнав о случившемся несчастье, Николай кинулся искать свободную машину, но только к концу рабочего дня ему удалось буквально выцарапать освободившуюся на время полуторку, сам сел за руль, заехал в больницу за Катей, и они поспешили в районный центр.
К моргу подъехали поздно вечером, затемно. Это было старое, бревенчатое здание, мрачной наружности, с двумя подслеповатыми окнами и массивной деревянной дверью, над которой сиротливо и тускло светила лампочка, прикрытая сверху полукруглым козырьком из жести. Они долго стучали в дверь, затем в окна. Наконец за дверью глухо звякнуло, она открылась вовнутрь, и на пороге выросла, как бы нависла над ними крупная фигура мужчины неопределённого возраста, в неопрятном халате, непонятно какого цвета. Голова лохматая, лицо заспанное, изрядно заросшее рыжей щетиной. Судя по его виду, это был здешний санитар и сторож в одном лице.
- Кого тут чёрт носит по ночам! - недовольно проворчал он, прищурился, пытаясь разглядеть незваных посетителей. От него резко пахнуло перегаром самогона.
Николай невольно отшатнулся в сторону и ответил.
- Сына нам надо увидеть, сегодня должны были его привезти.
- Чего-о-о ...?! Вы, что, совсем свихнулись? По ночам на покойников глазеть. Приходите завтра, никуда он отсюда не убежит. Ходят тут всякие, ненормальные..., - пробурчал он недовольно заплетающимся языком, пытаясь захлопнуть дверь. Николай едва успел вставить в дверной проём ногу и торопливо проговорить.
- Подождите! Послушайте. Понимаете, мы только что приехали из Артыбаша. После того, как сын умер, его сразу увезли сюда, и мы его ещё не видели.
- Может, он ещё живой ..., - неожиданно, с надрывом в голосе вставила из-за его спины Катя.
После её слов санитар на некоторое время оторопел, по-видимому, переваривал услышанное, затем тряхнул головой и уже более трезвым голосом проговорил.
- Вы, что - сумасшедшие? Здесь морг, а не больница, сюда живых не привозят. Ступайте отсюда.
- Мужик! - обратился к нему Николай и продолжил. - Не бери грех на душу. Ты, что не видишь? Жена на грани срыва! Пропусти нас, посмотрим и уйдём.
Санитар почесал затылок, потом махнул рукой и в сердцах бросил.
- Ладно, проходите, а то я тут, похоже, всю ночь с вами пробалакаю.
Переступив порог, супруги пошли следом за санитаром. Пройдя по небольшому коридору, санитар остановился у одной из дверей, щёлкнул выключателем и толкнул от себя дверь. Вошли в просторное, достаточно прохладное помещение, тускло освещённое двумя лампочками. В глубине его, на каменном полу стояло десятка полтора - два топчанов в виде широких лавок, покрытых сероватыми от многократных стирок простынями. Вдруг из дальнего угла послышалось плаксивое детское всхлипывание. Катя стремительно рванулась на этот звук. Подбежав к одному из топчанов, она подняла простынь и увидела своего ребёнка. Он лежал на спине, на поверхности, слишком просторной для его маленького, детского тельца, и сучил мокрыми ножками, синеватыми от холода.
Катя лихорадочно, досуха протёрла тельце ребёнка, завернула его в простыню, сверху ещё укутала, снятым с себя плащом и прижала свёрток к груди. Выбежав из помещения, она быстро направилась к выходу из морга. Николай последовал, было, за ней. Санитар, начисто протрезвевший от увиденного зрелища, первое время пытался сообразить - не привиделось ли ему всё это спьяну в каком-то кошмарном сне. Спохватившись, он успел ухватить за руку удаляющегося Николая со словами.
- Постойте! Расписаться надо за то, что забрали пок ..., - не закончив, запнулся и поправился. - Ну, это-о-о ... ребёнка.
Они зашли в соседнюю небольшую комнатку. Санитар открыл лежащую на столе тетрадь в твёрдой картонной обложке и спросил.
- Как его фамилия?
- Снегирёв, - ответил Николай.
Санитар повёл заскорузлым указательным пальцем по списку и, наткнувшись на нужную фамилию, не поднимая головы, уточнил.
- Дмитрий Николаевич?
- Да, да, - нетерпеливо подтвердил Николай, переживая за ушедшую Катю с ребёнком.
Санитар, помусолив во рту химический карандаш, поднятый со стола, продолжил.
- А как ваше имя и отчество?
- Николай Дмитриевич! - теряя терпение, резко ответил тот.
Санитар, не торопясь, старательно вывел в соответствующей графе тетради фамилию и инициалы. Закончив писать, он выпрямился и, протянув руку с карандашом в сторону Николая, попросил.
- Распишитесь.
Николай быстро, размашисто расписался и, не попрощавшись, быстро выскочил из избы.
...
На улице в кромешной темноте было ветрено, упругими струями хлестал дождь. Катя с ребёнком ожидала мужа в кабине машины. Усевшись рядом, Николай направил полуторку в сторону ближайшей избы. Подъехав к изгороди и выйдя из машины, они в нерешительности остановились у калитки. Во дворе раздался надрывный лай собаки. Томительно, под аккомпанемент непрекращающегося дождя тянулись минуты. Наконец, дверь в избе отворилась, на крыльце в тусклом свете показалась мужская фигура. Хозяин цыкнул на собаку и, заметив людей у калитки, пробормотал.
Подойдя к калитке, тот окинул взглядом стоявшую пару с ребёнком и промолвил.
- Добрый вечер, проходите.
- Кабы добрый ..., - пробурчал на приветствие Николай, и они все направились к избе.
Пройдя небольшие сени, они вошли в просторную переднюю комнату. На противоположной от входа стороне у стены по центру стоял добротный, струганный обеденный стол, вдоль него с двух сторон - деревянные лавки; в углу, справа от стола висели на стене образа с лампадкой. Справа от входной двери на стене умостилась вешалка для верхней одежды, слева возвышалась свежевыбеленная, характерная для этих мест, громоздкая русская печь; рядом с ней вдоль стены стояла широкая деревянная лавка со жбаном воды, на боку которого висел деревянный ковш. Над лавкой, на стене - несколько полок с нехитрой хозяйской утварью. Немного поодаль от скамьи висел рукомойник и около него - полотенце. Под рукомойником стояла ёмкость для слива воды, далее - дверь в другую комнату. У камелька хлопотала хозяйка, средних лет, дородная женщина.
- Господи! - засуетилась хозяйка, вытирая руки о фартук.
- Да, - протянув руку Николаю, промолвил хозяин. - Меня кличут Иваном, будем знакомы.
- Меня - Николаем, супругу - Катериной, - представился гость.
- Ну, вот и познакомились, вы тут пока располагайтесь, - распорядился хозяин и, обратившись уже к хозяйке, промолвил, - Глафира, подсоби им тут, да собери на стол, поснедаем.
Та уже приняла с рук матери ребёнка, сюсюкая, что-то понятное только ей одной, и прошла с ним в соседнюю комнату.
Николай и Катя, тем временем, уже сняли верхнюю одежду, стряхнули с неё сырость дождя, повесили на вешалку, разулись и прошли в глубь комнаты по свежевыскобленному деревянному полу. Катя направилась вслед за Глафирой. Вскоре хозяйка вернулась и стала хлопотать у печи. Покормив и уложив спать ребёнка, Катя присоединилась к ней, и они вместе стали накрывать на стол. Постепенно он наполнялся. В центре стола уже стояли: вместительный чугунок с картошкой, отварной в мундире; по бокам от него, в широких блюдах - медвежье мясо, порезанное кусками, и хлеб; глубокие, деревянные миски с квашеной капустой, солёными огурцами; по краям - два глиняных кувшина с брусничным напитком. Ближе к лавкам с обеих сторон стола - деревянные миски, ложки по числу персон и чашки для напитка. Комната наполнилась дразнящим, аппетитным духом.
Иван, по хозяйски окинув взглядом накрытый стол, крякнул и вышел в сени. Вернулся он с запотевшей четвертью первача. Глафира поставила на стол для мужчин два гранёных стакана и пропела.
- Прошу всех к столу, поснедаем.
Все, не спеша, расположились на лавках.
Хозяин наполнил стаканы, поднял свой и со словами.
- Будем здоровы! - разом опрокинул его, крякнул и захрустел ядреным, солёным огурцом.
Во время еды завязалась нехитрая беседа на житейские темы.
- Откуда вы будете? - спросил хозяин.
- С леспромхоза мы, - ответил Николай. - Приехали за сыном в морг...
- Боже ж ты мой! - перекрестилась Глафира, - Это ж как, вроде, живой и вдруг - в морг!
Катя, вновь переживая всё происшедшее в последнее время, со слезами на глазах поведала о перипетиях несчастья.
- Да-а-а ..., - выждав некоторую паузу после рассказа, протянул Иван, решительно наполнил стаканы и продолжил. - Долго, значит, жить будет, за второе рождение вашего сыночка!
За размеренной беседой стол постепенно опустел. Хозяин стал из-за стола и обратился к Николаю.
- Ну, пусть женщины здесь займутся своими делами, а мы выйдем, давай во двор, покурим да погуторим.
...
На дворе после дождя посвежело, на просветлевшем небосклоне холодным мерцающим светом ослепительно сверкали звёзды.
Устроившись на завалинке, Иван достал из кармана холщёвый кисет, аккуратно вынул газету, сложенную в несколько приёмов, и предложил.
- Угощайся, Николай. Табак доморощенный, ядрёный!
Они, не торопясь, смастерили добротные самокрутки и с удовольствием затянулись, выпуская терпкий, неуловимо сладковатый, сизый дымок.
Как водится, обменялись житейскими проблемами, своими видами на предстоящую зиму и незаметно перешли на политику.
- Это ж на-а-до..., - задумчиво протянул Иван. - Всё шло своим чередом, всё было ясно и понятно, казалось, что время Сталина нескончаемо, и вдруг на тебе - нету его. Что дальше-то будет? Этот Берия ещё уголовников выпустил. Сколько разбоев через это, людей сколько погубили. Уже и его, этого шпиона порешили, а до сих пор амнистия его аукается. Что-то дальше будет? Пока там наверху всё утрясётся ...
- Да, уж ..., - откликнулся Николай. - Действительно голова кругом идёт от всех этих событий, свалившихся, как снег на голову. Такую войну прошли, вспоминать страшно. Я, считай, с первых дней в эту мясорубку попал. Не успел военное училище закончить, как война началась. Так нам младших лейтенантов присвоили и на фронт отправили. С таким воодушевлением рвались в бой. Нас ведь чему учили? Если война, то непременно на чужой территории, скоротечная и победоносная. Какое там ..., на своей-то территории долго в себя прийти не могли. Хаос, паника, боеприпасов в обрез, жрать почти нечего, связи никакой, помощи ждать не приходится. Я-то сам в артиллерии воевал, фашисты прут, танки, хоть зубами их грызи, ну и грызли, как могли. Сколько народу полегло, а те, кто живые после боя оставались, одно думают, как до своих прорваться, а куда направиться? Как бы в плен не попасть! Кругом немцы. В общем, так и драпали, огрызались, как могли. Когда немного опомнились, оглянулись, бежать-то уже и некуда, позади Москва. Вот такие дела тогда были. Помню, на нашем участке немецкий танковый прорыв случился. Мне приказ: "Стоять насмерть, не пропустить!" Я тогда уже батареей командовал. Легко сказать - стоять, когда прямо на тебя лавина танков прёт, а за ними автоматчики. Благо, что хоть к этому времени с боеприпасами легче стало. Завязался бой. Когда в расположении батареи начали рваться немецкие снаряды, вижу: один с позиции побежал, другой, а следом целая группа. Кричу - назад! Пытаюсь остановить панику. Куда там... Хватаю автомат и по головной группе очередь, несколько человек упало, остальные повернули обратно. В общем, продержались мы, пока наши танки из резерва подошли. Больше половины бойцов полегло в том бою, а ведь могло быть значительно хуже, если бы не удалось остановить паникёров. И фашистов бы не сдержали, и батареи бы не стало, а тех, кто драпанул, всё равно расстреляли бы.
- Да, сурово, однако, своих-то стрелять, - отозвался собеседник.
- А что было делать? Выбирать не приходилось. У меня самого потом ещё долго "кошки на душе скребли", но бойцы всё правильно поняли. В этом я убедился под Сталинградом. Ранило меня там тяжело осколком мины, упал, в глазах туман от потери крови. Осколок-то вошёл в левое предплечье, как, уж, он там шёл, а в итоге застрял где-то, аж у позвоночника, в районе шейных позвонков. Вот так-то. Тут подползает ко мне боец, один из тех, кто в том памятном бою под Москвой среди паникёров был.
"Товарищ майор", - говорит. - "Вам в медсанбат надо"!
- Какой медсанбат! Здесь каждый боец на счету! Немедленно на позицию! - говорю, пытаясь в бессилии направить на него пистолет.
В общем, тащил он меня несколько километров до медсанбата, а ведь мог бы и бросить, не рисковать.
Иван тяжело вздохнул, поднялся с завалинки.
- Пойдём, что - ли, в избу, холодновато, однако, - поёжившись, буркнул он.
Хозяин, войдя в переднюю комнату, обратился к супруге, хлопотавшей у печи.
- Ну, что, мать, ты определила гостей на ночлег?
- А что тут определять? Они с ребёночком в спальне разместятся, а мы на печи, чай, не впервой, - пропела Глафира.
- Добре, вот и определились, - согласился Иван.
...
Очередной раз за ночь, уже ближе к утру, подойдя к сыну, Надя застала, его в сильном жару. Она разбудила мужа и запричитала.
- Коля! Надо, что-то делать, ребёнок весь горит! Умоляю, сделай, что-нибудь!
- Чёрт возьми! Видимо, морг даром не прошёл, много ли ему, такому малому нужно. Надо немедленно в больницу, пока ещё не поздно. Собирайся, сейчас поедем.
Наскоро одевшись, Николай выскочил из спальни. У печи, как будто она с вечера и не отходила от неё вовсе, хлопотала хозяйка. Обернувшись на звук открывшейся двери, она увидела Николая и певуче проговорила.
- Уже проснулись, вот и славненько, я тут уже и завтрак приготовила.
- Ой, Глафира, - перебил её Николай. - Не до завтрака тут, сын наш в горячке, в больницу мы едем!
- Господи! - всплеснув руками, воскликнула Глафира. - Да что же это за наказание такое!
Николай в спешке умылся под рукомойником, схватил с вешалки верхнюю одежду и скрылся снова в спальне. Глафира, возбуждённо причитая, засуетилась у печи. Когда гости, уже одетые, вышли в переднюю комнату, она протянула им свёрток, наспех собранный, со словами.
- Я вам тут припасла кое-что на дорожку, а то, что же это - с утра, не евши, Господь вас храни, - и осенила их крестным знамением.
На крыльце они столкнулись с возвращавшимся со двора Иваном.
- Куда же это вы с утра пораньше, Глафира там, небось, уже и завтрак собрала, куда спешить-то?
- Иван, в больницу нам срочно надо, сына спасать, горит он весь, времени нет, спасибо за гостеприимство.
- Ну, коль такое дело, давайте, я вас провожу до калитки.
На выходе со двора они попрощались, Иван пожелал им всего хорошего и приглашал при случае, заглядывать к ним на огонёк.
...
Вскоре машина остановилась у двухэтажного здания районной больницы. Сразу за входной дверью находилась небольшая проходная комната ожидания с окошком регистратуры. Получив направление, Катя с ребенком, пройдя через комнату, попали в длинный, неширокий коридор, по обе стороны которого располагались приёмные кабинеты. Найдя номер, указанный в направлении, Катя, постучавшись, вошла.
В небольшом кабинете всё было предельно просто, казённо, но чисто и аккуратно. Слева вдоль стены стояла небольшая, аккуратно застеленная льняной простынкой кушетка, в углу приютилась деревянная вешалка для верхней одежды посетителей. На противоположной стене расположились навесные шкафчики со стеклянными дверками, за которыми на полочках разместились различные лекарства и медицинские принадлежности. Под ними на полу стоял небольшой деревянный столик, накрытый простенькой скатертью, на которой на небольшом круглом стеклянном подносе стоял графин с водой и граненый стакан. Напротив входа, у окна стоял широкий, добротный стол из дерева, по обе стороны которого на деревянных стульях сидели две женщины в белых халатах. У стола, со стороны от двери сиротливо стояла деревянная табуретка для посетителей.
- Проходите, присаживайтесь, - не поворачивая головы, что-то быстро записывая на бумаге, промолвила пожилая женщина в очках, сидевшая слева от входа, по всей видимости - врач.
Катя прошла к столу, осторожно присела на табуретку и протянула направление предполагаемому врачу. Женщина в очках, именно она и оказалась врачом, оторвала свой взгляд от записей и внимательно посмотрела на молодую женщину с ребёнком.
Катя сбивчиво объяснила, что случилось, и сквозь слёзы, опять проступившие на глазах, умоляла спасти её маленького сыночка. Врач и медсестра на некоторое время оцепенели от её сумбурного и просто невероятного по своей дикости рассказа. Встряхнув головой, как бы избавляясь от наваждения, врач, наконец, проговорила, обращаясь одновременно и к медсестре, и к матери ребёнка.
- Термометр и фонендоскоп быстро! Ребёнка на кушетку, расстегните и снимите с него одежду.
Катя осторожно положила ребёнка на кушетку и оголила его.
Врач поставила термометр и начала прослушивать ребёнка. Тот закапризничал. Катя и врач успокаивали его, продолжая обследование. Наконец, врач закончила процедуру, вынула термометр и распорядилась.
- Одевайте ребёнка, - посмотрела на показания термометра, села за стол и принялась писать. Закончив, она протянула Кате направление и сказала.- У ребёнка, по всей вероятности, двухстороннее воспаление легких, его необходимо немедленно положить в стационар. Поднимитесь на второй этаж, там вас с ребёнком и разместят, будем надеяться на благополучный исход, хотя положение очень серьёзное, не теряйте времени. До свидания.
Катя поблагодарила и вышла из кабинета, прошла по коридору. У дверей в комнату ожидания её поджидал муж. Катя ему всё рассказала, они вместе поднялись на второй этаж. У входной двери в коридор, за столиком сидела дежурная медсестра. Катя протянула ей направление, та, внимательно прочитав его, распорядилась.
- Пройдёмте со мной, - и, обратилась уже к Николаю. - А вам можно уже уходить, здесь, кроме больных, никому находиться не разрешается.
- Может быть, ещё что-нибудь понадобится, я подожду, - возразил тот.
- Всё, что необходимо здесь есть, ничего больше не надо. Их сейчас разместят в больничной палате и начнут курс лечения ребёнка. Возвращайтесь домой. С обратной стороны двери висит график посещений больных. До свидания.
- Ну, что, Катя, тогда до встречи, я, по-возможности, буду вас навещать. Выздоравливайте тут, не скучайте. - Николай поцеловал супругу на прощание, и она пошла вслед за медсестрой.
...
Очередной раз, когда Николай навещал Катю в больнице, та сказала ему, что назад домой не поедет ни под каким предлогом. Как ни пытался он отговорить её, она была непреклонна. Николай не мог ума приложить, куда можно с двумя малыми детьми срываться, где жить, где найти работу? Он долго мучился в непростых размышлениях, помог непредвиденный случай.
Как-то, зайдя в контору, он неожиданно нос к носу столкнулся со своим бывшим однополчанином - Степаном, которого узнал сразу, как, впрочем, и тот его.
- Какими судьбами?! Николай! - воскликнул Степан. - Кто бы мог подумать. Встретиться в такой глуши после стольких лет! Невероятно!
- Да я то здесь живу и работаю, а вот ты откуда взялся? Надо же!
- А я в командировке, из Барнаула приехал стройматериалы пробивать.
- Славненько, а когда приехал? Где остановился?
- Да вот часа полтора, как здесь огибаюсь, с проживанием ещё не определялся пока, сразу в контору пошёл, по делам.
- С проживанием считай, всё в порядке, я тут временно холостякую, жена в районной больнице с младшим сынком лежит, так что милости просим, отметим встречу, есть о чём и поговорить.
- Вот и лады, дело уже к вечеру, если ты свободен, то сейчас и двинем.
- Давай, только сначала забежим в магазин, прихватим "горючего" - и ко мне.
- В магазин не обязательно, - Степан многозначительно похлопал по балетке и промолвил заговорщицки. - Здесь всё необходимое есть, я же как, никак - "толкач", положение обязывает.
- "Баба с возу, кобыле легче", - отшутился Николай, и они отправились к нему домой.
Вскоре бывшие однополчане уже входили в небольшую, но добротно срубленную избушку. Почти четверть передней комнаты занимала русская печь. Всё нехитрое убранство передней составляли: небольшой, обеденный стол из дерева, несколько табуреток вокруг него, умывальник с ёмкостью под ним, скамья возле неё с ведром воды. Над скамьёй - деревянные полки со столовой утварью, вешалка для верхней одежды у входа. На некотором отдалении от печки - вход в спальную комнату, из которой, услышав пришедших, выбежал кудрявый, светловолосый, босоногий малыш лет трёх от роду.
- Знакомься, - обратился Николай к Степану. - Это старшенький, тёзка мой, Николаем кличут.
- Ну, здорово, Николай младший! - подхватив босоногого сорванца и подняв его наверх, задорно воскликнул Степан. - Зеленоглазый, как папка, и кудрявый такой же.
Малыш залился звонким смехом, подпрыгивая на руках Степана. Тот, опустив на пол ребёнка, положил на широкую лавку свою балетку, открыл её и извлёк несколько конфет, завёрнутых в яркие фантики.
- Держи, атаман! Угощайся и помни мою доброту!
Малыш, не заставляя ждать, прижал к груди подарок, что-то буркнул неразборчиво в знак благодарности и скрылся в спальной комнате.
Николай, тем временем, поспешно собирая на стол, бросил Степану.
- Хозяйки временно нет, так что, если что не так, извини, хотя чего там - не девицы красные, как-нибудь разберёмся и по-холостяцки.
Наконец, кое-как управившись, они уселись за стол. Степан извлёк бутылку коньяка, баночку с красной икрой из своей неиссякаемой балетки.
- Ну, ты даёшь! - восхищённо произнёс Николай. - Давненько я не прикладывался к коньячку.
- А ты как думал? Я сюда с пустыми руками должен был ехать, что ли? Тут, брат, не подмажешь и уедешь ни с чем, вот так-то!
Звякнув стаканами, они разом опрокинули их содержимое и захрустели солёными огурчиками.
- А я ведь, Степан, после того ранения так до конца войны по госпиталям и провалялся, всё не решались врачи осколок от мины извлечь, он у меня где-то рядом с позвоночником застрял. Вроде бы так особо не беспокоил, но как война закончилась, комиссовали меня вчистую. Теперь вот на гражданке, окончил строительный институт, работаю здесь уже больше года. Женат, двое детей. Вообще-то, если точно сказать, детей трое, все пацаны.
- Постой, постой, а где третий-то?
- А третий в Москве живёт с первой моей женой.
- Ну, ты даёшь! Я до сих пор холостякую, а он уже две семьи успел завести и в обеих детьми обзавестись, шустрый, однако.
- Да, Степан, такая история получилась. Я ведь когда в Москве в госпитале лежал, нас раненых там разные шефские коллективы навещали. То пионеры, то артисты, то представители трудовых коллективов от предприятий и организаций. Сам понимаешь, постылый госпиталь, я молодой, а тут дивчины приходят, подбадривают нас, не без кокетства, конечно. Приглянулась мне одна из них - Шура. Ребята надо мной подтрунивали, мол: "Что ты, как девица красная, если нравится, делай предложение, отказа что ли боишься?" Разозлился я и сказал им, что на спор женюсь на ней, ну, и ... женился. Через год родился первенец. Когда после окончания института собрался ехать в Казахстан, там у меня родители жили, Шура наотрез отказалась уезжать из Москвы вплоть до развода, как я её не уговаривал, бесполезно. Развелись мы, уехал я в Казахстан один. Поезд стучал колёсами дней десять, за это время я познакомился с молоденькой проводницей. За продолжительную дорогу о многом мы с ней наговорились. Она сама тоже с Казахстана, с раннего детства полной сиротой осталась, до совершеннолетия у какой-то дальней родственницы жила. В общем, влюбился я, пока доехали, решили пожениться. Вскоре родила она мне Кольку. Помыкались мы в Казахстане, тяжело, денег не хватает. В прошлом году похоронили моих родителей и приехали сюда на заработки. Уже здесь родился младшенький, Димой назвали. Всё бы ничего, да вот заболел он. Вкратце и вся моя история.
- А жена-то с сынишкой в больнице давно?
- Уже третий месяц в районной, а до этого, два месяца в здешней больнице лежали.
- А что же такое случилось?
- Слушай, и говорить об этом даже не хочется. Я сам уже извёлся, а про жену и говорить нечего. Давай ещё выпьем, потом расскажу.
Молча опрокинули ещё по полстакана, закусили, и Николай продолжил.
- Болезнь у сына какая-то ненормальная, диспепсия, что ли, называется. В общем: желудок, кишечник, не знаю, что там ещё, но жуткая болезнь. Врачи, вроде как уже и не надеялись на выздоровление, а тут и вовсе кошмар приключился. Жена проснулась, а ребенка нет. Спрашивает: "Где мой ребёнок", а ей говорят, что умер, и его отвезли в морг в районный центр. Жена, конечно, в истерику и потребовала отвезти её к нему. В общем, "с горем пополам", к ночи добрались мы до этого морга, а сынок там, среди мертвецов в диком холоде живой лежит, кричит, надрывается. Жена чуть умом не тронулась. Да что там жена, мне самому жутко стало. Так он в этом морге ещё и двухстороннее воспаление лёгких схватил. Вот сейчас и лежат в районной больнице. Недавно навещал их, вроде кризис миновал, дело на поправку пошло, даже по этой диспепсии чёртовой. Всё, вроде бы, в норму вошло, так теперь жена ни в какую не хочет возвращаться домой. Чего только не придумает. И место проклятое, и врачи убийцы ... Вот теперь и думаю, что же делать и куда податься?
- Да, ... ну и страсти ты наговорил. Давай-ка ещё, что ли, выпьем? За благополучный исход, далеко не с каждым такое случается.
Выпили ещё, закусили.
- Николай, - вдруг предложил Степан. - Давай-ка к нам в Барнаул. А что? Специальность у тебя по нынешним временам востребованная. У нас в стройтресте как раз прорабов не хватает, к тому же жильё строим, скоро вводим очередной жилой дом, комнату получишь, всё-таки специалист, двое малых детей. Барнаул - краевой центр, не захолустье какое-нибудь, как здесь, например. Пора из "берлоги" выбираться, заработки у нас неплохие, премиальные при вводе жилья дают. Короче, пиши заявление на имя нашего управляющего, я отвезу, заказным письмом ответ получишь.
- А что? Действительно, за спрос деньги не берут, а вдруг выгорит, тем более ситуация у меня патовая. В следующий мой приезд жену с ребенком уже выписывать будут, а ехать некуда.
Николай сбегал в спальную комнату, принёс бумагу и ручку, сел за стол и приготовился писать.
- Диктуй - куда, кому?
Написав заявление и свои данные, он отдал листы Степану. Тот открыл балетку и положил их туда, предварительно аккуратно сложив вдвое.
Закончив с бумажными хлопотами, друзья снова обосновались за столом.
- Вот, Степан, вкратце и вся моя послевоенная история. Давай, теперь ты рассказывай.
- Ну, после твоих остро закрученных сюжетов, мой рассказ будет обыденным и пресным. Войну я закончил под Кёнигсбергом. До этого, как говорится, "Бог миловал", ни одной царапины, а тут так зацепило, что чуть, было, ноги не лишился. Спасибо хирургу, казалось бы, в безнадёжной ситуации мою ногу сохранил. Правда, видишь, прихрамываю до сих пор, но это ерунда, всё-таки своя нога, не чужая, - с теплотой проговорил Степан, поглаживая ногу, и продолжил. - В общем, после госпиталя война уже закончилась, комиссовали меня, и махнул я на свою малую родину - в Барнаул. Погулял немного, напраздновался до одурения. Думаю, пора и честь знать, обустраиваться надо, мирную жизнь налаживать. Подвернулось место в стройтресте, снабженцем определили, учитывая моё интендантское прошлое. Закрутился, постоянные командировки. Вроде бы и девчат свободных много. Нашего-то брата после войны шибко поубавилось. Да всё, как-то холостякую, может, перебираю чересчур, а может, и характер работы сказывается. Ну, да какие мои годы! Успею ещё наверстать, на наш век невест хватит!
- Оно, конечно, невест предостаточно, да смотри, не прогуляй свой семейный берег. Всё-таки семейный уют, поверь мне, дорогого стоит, опять же дети. Я вот смотрю на своих сорванцов, и знаешь, как-то тепло и светло на душе становится, хотя, конечно, и забот полон рот да ещё с моими приключениями, но всё неприятное перемелется, а семейное тепло, дети останутся.
- Это ты, наверное, правильно говоришь. Чего-то такого, теплого, душевного мне, конечно, не хватает. Иной раз с работы, особенно из командировки, домой возвращаешься, и знаешь, иной раз ощущение пустоты, какой-то неустроенности. Хочется тепла душевного, чтобы кто-то ждал тебя дома. Да, что там говорить! Вот посмотрел я на сынишку твоего и, как-то, по-хорошему завидно стало.
- Степан, ты возвращаться-то, когда собираешься?
- Да вот думаю, в понедельник в конторе ещё некоторые дела завершить, а во вторник уже, наверно, уеду.
- Слушай, завтра воскресенье, давай, махнём на рыбалку, здесь такие места, рыба непуганая. Развеешься, отдохнёшь, приятные эмоции гарантирую!
- А что? Идея мне нравится. Я уже и не помню, когда последний раз на рыбалке был.
- Ну, на такой рыбалке ты ещё ни разу не был, убедишься завтра, что я не преувеличиваю. Так, сколько сейчас времени? Ничего себе мы посидели! Уже первый час ночи! Всё, на сегодня закругляемся, а то завтра, тьфу, какое завтра, уже сегодня наступило, а нам рано утром вставать, не упустить бы утреннюю зорьку.
...
Проснувшись, Николай глянул на светящийся циферблат командирских часов, было без десяти минут пять утра. Вставать не очень хотелось. После вчерашнего застолья чувствовал себя немного разобранным. По опыту зная, что, проснувшись, лучше сразу встать, решительно поднялся с постели. Степан безмятежно спал, слегка похрапывая. Николай с трудом растолкал его.
- Что такое?- наконец, открыв и протерев глаза, каким-то тревожным голосом воскликнул тот.
- Вставай, соня, а то всю рыбу проспишь! - насмешливо ответил Николай.
- Какую рыбу? Отстань! Дай поспать!
- Ну, ты даёшь! Мы же с тобой договорились, что с утречка на рыбалку двинем. Вставай, давай, нам ещё до места километра три топать. Я сейчас быстренько яичницу с колбаской сварганю, слегка перекусим и вперёд.
- А-а-а-а..., - окончательно проснувшись, протянул Степан. - Посмотрим, что у тебя здесь за рыбалка!
Изрядно потянувшись, Степан резко соскочил с кровати.
- Как самочувствие? - спросил Николай.
- Пространственное ..., - глубоко зевнув, ответил Степан.
- Так, ладно, пойдём во двор, там освежимся колодезной водой, - предложил Николай и направился к выходу, захватив с собой полотенце. Степан пошёл следом за ним.
Уже светало, несмотря на середину июля, было достаточно прохладно. В середине двора возвышался колодезный сруб, на углу которого сиротливо стоял деревянный жбан, стянутый металлическими обручами, закреплённый цепью, намотанной на колодезный барабан. Николай, подойдя к колодцу, привычным движением столкнул жбан в зияющую пустоту колодца. Утреннюю тишину прорезал металлический грохот разматывающейся цепи, затем из колодца раздался приглушённый всплеск. Николай размеренно стал крутить ворот барабана. Наконец показался жбан, Николай сноровисто водрузил его на привычное место. Зачерпнув воду вместительным, деревянным ковшом, Николай скомандовал Степану.
- Подставляй ладони!
Нагнувшись и широко расставив ноги, Степан, пофыркивая и покряхтывая от студёной колодезной воды, с удовольствием умывался. Николай, зачерпнув очередной раз ковшом, опрокинул из него воду на согнутую спину Степана. Тот от неожиданности резко выпрямился и, вытаращив на Николая глаза, вскрикнул с придыханием.
- Ты чего, очумел, что ли? Так и "кондратий" хватить может!
- Ничего, от этого ещё никто не умирал. Для поднятия тонуса самое верное средство, - заливисто засмеявшись, ответил Николай.
- Мать твою, яти! А ну, дай-ка сюда ковш, я тебе сейчас этот самый тонус до небес подниму!
- Возьми сначала полотенце, разотрись хорошенько, а, уж, потом поменяемся местами.
Степан, схватив полотенце, растёрся им до красноты.
- Ну, как самочувствие? - поинтересовался Николай.
- Знаешь, прямо блаженство, как заново родился!
- Совсем другое дело, а то сразу про "кондратия" вспомнил.
Поменявшись местами и повторив процедуру, друзья, ободрённые и довольные, вернулись в избу.
- Так, - сказал Николай. - Я сейчас сначала побреюсь, а потом, пока буду готовить яичницу, займёшься брадобрейством и ты. Лады?
Не дожидаясь ответа, Николай подошёл к зеркалу у рукомойника, достал с полки опасную бритву, раскрыл и принялся сосредоточенно её править о широкий армейский ремень из натуральной кожи, висевший на стене рядом с рукомойником.
Побрившись, Николай уступил место другу, а сам принялся готовить завтрак.
Вскоре яичница была готова, друзья уселись за стол. Не спеша, позавтракали. Николай вышел в прихожую, вскоре он вернулся с изрядно полинявшей военной, полевой формой, и со словами, - Возьми вот приоденься, чай, не в контору собрались, - протянул её другу.
Пока тот облачался в униформу, Николай собрал на рыбалку нехитрый тормозок, и они направились к выходу. В прихожей хозяин прихватил небольшую брезентовую сумку, рыболовный подсак с мелкой сеткой, небольшой самодельный багорчик, и они вышли во двор.
- А где же удочки? - спросил Степан, - Или ты багром ловить собираешься? - усмехнулся он.
- Ну, удочки здесь не в почёте, необходимые снасти здесь, - похлопал Николай по вместительной брезентовой сумке, - А багор на всякий случай.
- Подожди, Николай, а как же сынишка-то, один, что ли останется? Его же и покормить, наверное, надо?