Аннотация: "С ярмарки" - то бишь, с конкурса.
Ни со щитом, ни на щите - так как пролёты на ристалищах наших не есть поражение или, тем более, гибель.
Кольца Б.
"Проснись, дочь моя, Они! Проснись!"
И она проснулась. Поднялась на лёгкие, из лунного света, ноги. Вышла из дома на луг. Старик смотрел ей вслед. Она не говорила, не дышала - до вечера ходила в долине, пила сияние. Трава приминалась под босыми ступнями.
"Любовь творит и возрождает. От её следов должны расцветать цветы."
Прошли положеные дни. Цветов не было.
"сни, где твои цветы, дитя моё?" Она уже знала все слова, она отвечала: "Посмотри, отец". Вокруг было белым-бело от пушистых горных однодневок. "Это не твои, увы. Это цветы долины. Где твои, те, что от тебя, о дочь моего умения и моей глупости?"
Альмансур, отец, был очень старый. Она видела его муку, и понимала - что-то нехорошо. Холодная вода протекала внутри, но не слёзы - плакать она не умела.
Зато он плакал, глядя на лицо спящей: "Это потому, что я не знаю сути женщин. Я создал форму, но любви в ней нет. Она не будет спасением..."
Сил так мало. Жизнь так коротка. Ошибка за ошибкой, и никогда - в последний раз... Спи, Они, спи...
"Проснись, сын мой, Инам! Проснись!"
И он проснулся. Вскочил на ноги, мощный, слепленый из ночной тьмы. Выбежал из дома и помчался ветром к горам. Он не говорил, не дышал, и весь день его был бег, и долина звенела эхом.
"Любовь одолевает всё. Он должен сокрушать горы."
Прошли положеные дни. Альмансур становился всё больше похож на тень, таял на глазах.
"Инам, сын мой, сильней ли ты, чем вот этот камень?" Он смеялся и отвечал: "Да, отец!" Огромный камень сыпался песком сквозь пальцы.
"Не то, не та это сила. Ты просто могучие руки, дитя моего умения и моей глупости! Что мне делать, что делать?"
Инам не знал ответа. Отец был бледен и слаб, как ночное пламя перед Солнцем. Огонь подымался внутри, но юноша молчал - он не умел гневаться.
"Горе мне! Это оттого, что сам я никогда не знал любви. Науку покоя среди бури, искусство создавать иллюзии превзошёл, и думал, что каждый шаг ведёт вперёд. О глупый старый невежда!"
И он плакал и гневался, и отвернулся от сына. Ждал только положеного часа, чтобы произнести заклятие отмены, разрушить всё сотворённое и уйти в небытие.
Но небытие пришло за ним раньше.
- Они, моя искусная Они...
- Тише... Спи.
- Устала?
- А ты как думаешь?
- Я тебя люблю... Они... сокровище...
Мужчина поворачивается на бок, ладони замком охватывают живот женщины. Он разнежен, она отвернулась, и ему не виден свет в тёмных глазницах. Он ни разу не видел этого света.
- Утром уезжаешь?
- Да. Спи, хорошо? Будешь потом сердиться.
- Останься. Сколько я тебя знаю, всегда ты по разъездам. Они?
- Что?
- Они... - мужчина тянется поцеловать её закрытые глаза, - не уезжай. Я каждый раз с ума схожу... что за работа для женщины?
- Милый мой, ты собрался меня целовать?
- Да. Всю. Всю мою маленькую Они... Обещай мне, маленькая моя.
- Ты же говорил, что меня любишь?
- Да. Да...
- Тогда люби.
- О, ты непреклонная, я знаю. Когда-нибудь я тебя запру, ей-Богу... Буду целыми днями... заниматься любовью, и ты... не сможешь уйти. Что...
Голос его прерывается. Она заставляет его позабыть все слова. Луна в незаштореном окне идёт на убыль, и женщина, хрупкая, с мальчишеской фигурой, дерзко показывает ей свою наготу. Маленькие груди сияют, и губы её закушены, и свет плещётся в глазах - смело, потому что его глаза теперь закрыты.
Утром он уходит, как положено, на работу. Целует её на прощание, хотя и мрачен. Почти две недели в месяц женщина не бывает дома, кому это понравится?
Она наводит порядок, одевается: джинсы, кроссовки, куртка. Повязывает скрученую косынку вокруг головы. Перед тем, как выйти из квартиры, осматривает всё ещё раз. Взгляд привычно застревает на пивном календаре над телефоном.
"Баллантайн".
Три кольца.
Третьего не дано, брат мой Инам. Мы не выдержали бы третьего, правда?
Правда, Они. Но ты помнишь, что сказал Вэбин?
Помню:
- Вот тебе монета, вечно юная Они - золотая, и время твоё - полная Луна. Вот монета тебе, вечно юный Инам, - чёрная, и время твоё - ночь без Луны...
Да, так и было. И две монеты он разломил, как сухое печенье:
- И по пол-монеты тем, чьё время - первая четверть и третья: это Нион и Ниона. Два кольца вы, Они и Инам, но в чертежах Альмансура - три, значит, искать вам третье ваше кольцо.
- Что же будет тогда, Вэбин?
Это ты спросил, Инам?
Не знаю. Какая Луна тогда была?
Не знаю. Может быть, это был Нион?
Или Ниона. Не важно. Мы взяли монеты. А он сказал, что не видит наперёд нашей судьбы: ни в воде, ни в камнях, ни в траве.
Да, и всё-таки даже Вэбин не снял заклятия.
Значит, не мог. А что было делать, Они? Оставаться в долине? Вечно бегать по собственному следу?
Нет, нет, Инам. Но разве не в этом прошла тысяча лет? В прятках?
Да, в прятках. И куда ты идёшь сейчас, сестра моя?
О, я уже не сестра твоя. Ниона приходит. Если б я могла так остаться... Ведь это покой.
Ну, нет. Я бы не согласился. Ты знаешь. Нион - это больно.
Всё рассчитано, и просчитано, и выверено за тысячу лет. Обмануть людей несложно. Главное -провести эти часы в дороге, и тогда никто не обратит внимания на хмурую грубоватую девушку... нет, на мальчика с девически нежным лицом, со стиснутыми губами и складкой между бровей... Сейчас даже легче, меньше приходится менять в одежде. Нион и Ниона бывают совсем недолго, словно маятник качнулся... и ты уже на другой стороне бытия.
- Инам, Инам... радость моя...
- Тебе хорошо?
- Да... лучше не бывает... Инам, ты опять уедешь утром?
- Да, милая. Уеду и вернусь. Ты же знаешь.
- Обними меня. Я боюсь... Однажды ты не вернёшься. Куда ты ездишь, зачем?
- Т-с-с... Ничего не бойся.
- С тобой - да. Ты такой сильный...
- Сильный и глупый. Спи, хорошая моя.
- Скажи: "любимая".
- Спи, спи.
- Скажи...
- Спи, любимая.
Я лжец. Я, Инам, вечно юный, - лжец. Нас с сестрою заставил тысячу лет быть лжецами отец наш, Альмансур. Нынче Луна растёт, завтра первая четверть ровно, и я должен уехать. Пройти через боль, имя которой - Нион, и дать шанс вечно юной Они. Отец замыслил нас самой сущностью любви, потому что он верил в бывший некогда рай, в Золотой Век - дескать, был, да миновал, и благодать Любви рассеялась, мир оскудел ею и покатился в пропасть. Вот мы и должны были спасти мир. Одним духам, злым и добрым, ведомо, из чего он нас создал. Мастер он был великий - давно уже ушёл в недоступные даже Вэбинам селения за краем Всего, а мы всё существуем, всё пытаемся заполучить третье кольцо. И мир существует тоже - что ему сделается?
Все мои женщины, как зачарованные, проводят пальчиками по чертежу судьбы, что на левом плече: три кольца сцеплены, но стоит убрать одно - и два других свободны. Для нас же верно наоборот: целое из двух розных колец создаётся только третьим. Мужчины Они удивлены, пожалуй, побольше, чем мои подруги. Но и тысячу лет назад находили объяснение: дескать, знак жрицы... или просто родимое пятно столь необычной формы... сейчас и вовсе не очень удивляются... Так ли, иначе - мы с нею слишком прекрасны, чтобы нас расспрашивать. Мы совершенны. Я могуч. Сестра исполнена страсти. Её любовь должна взращивать цветы. Моя - крушить горы. Так предполагал Альмансур, но вот уж десять веков бесплодны её следы, и скалам наплевать на моё присутствие. В пору Ниона и Нионы мы бежим и прячемся. В остальное время лжём. Мы внушаем сынам и дочерям человеческим любовь, и всегда ненадолго, потому что сыны и дочери ревнивы и подозрительны. А если даже нет - всё равно... исход один: им старость, нам - две монеты Луны; мы уходили и уходим первыми. Решение нашей задачи нельзя рассчитать, каждая попытка -мученье... Сестры пока нет, только завтра, одолеваемый Нионом, я смогу с нею поговорить. Мы помним друг друга, хотя никто не скажет нам, кто был сотворён первым. Я помню, будто она. Она говорит, что первым был я. Мы - бесконечная двухзвенная цепь, жестокое испытание. Вызываем любовь, но не можем сами стать ею - слишком мало времени у каждого из нас. Вэбин, к которому мы пришли, устав от кружения (а это было девять сотен лет назад) - он бил в бубен, и держал пост, и это был единственный раз, когда Луна обошла кругом, а мы оставались в его шатре из звериных шкур. Он один из всех людей видел, как сменяются наши тела и души. Но он не давал нам любви, потому что её не было в мешке чародея, стало быть, и освободить нас не мог.
Только один из вас, сказал он. Один из вас, кто найдёт любовь такую, что способна будет выдержать вашу истинную суть - только из такой любви можно сковать третье кольцо, и замысел Альмансура станет правдой... Не более того.
Не более того. Но и не менее...
Я поцеловал мою "любовь" на прощание. Она смотрит так, будто не верит, что в этот раз я вернусь. О женщина, может быть, ты и права?
Они, слышишь ли меня?
Да...
Они, может быть, в этот раз?..
Нет, брат мой. Слабый мне достался человек, он не выдержит. Убивать меня не будет, скорее сам умрёт, а ты знаешь...
О, да. Разве мы не пытались разрешить отцовское заклятие раз и навсегда? Пытались, и всегда выходило наоборот: нас ли пытались убить, или гибли сами, не в силах принять правду... Но всегда вместо любви получали мы либо страх с болью, либо безумие, либо ненависть. Так Они научилась плакать, я научился гневу... но не это назначил нам Альмансур.
А сам ты, Инам? Может быть, ты рискнёшь?
Они, сестра моя, ты жестока. Моя женщина ещё слабее твоего мужчины, она плачет... Она всё бы отдала, чтобы меня сохранить.
Я тоже плачу, Инам. Что это, по-твоему?
Тупик, сестра. Проклятие.
Что будем делать?
Что будем делать?
Что?
Пришёл Нион.
- Они, слушай, я серьёзно. В этот раз ты никуда не уедешь.
- Инам, я тебя умоляю... Не в этот раз, не завтра, хоть послезавтра...
"Они, прощай." Всего два слова. Пусто-пусто.
- Инам! Инам! Я знаю, что ты боишься полной Луны... ну, пожалуйста, открой дверь! Инам, мне всё равно, если даже ты сошёл с ума... я люблю тебя, ты не можешь быть таким сумасшедшим, любимый! Открой дверь, пожалуйста, или хотя бы поговори, мне ещё страшнее, чем одной...
Ей и в самом деле так страшно: он остался, но сказал, что просидит две недели взаперти. Не будет есть и пить. Сказал, что полная Луна должна пройти, и тогда он снова выйдет к ней. Сможет ли она выдержать? О, да! Что угодно, только бы он больше никогда не оставлял её... Как ему объяснить, что теперь ей ещё страшнее? Уже семь дней без еды, без капли воды - да ведь он просто решил умереть там... Сначала она слышала его шаги, но сегодня наступает полная Луна, и из запертой изнутри комнаты не доносится ни звука.
- Инам! Ради Бога... Я её разобью, если ты не откроешь!
Побежать за помощью к соседям? В полицию? Ей страшно. Стыдно. Да, они помогут, взломают замок, и увидят её мужа, беспомощного, одичавшего, больного... да они просто заберут его, и всё тут... это невозможно... ведь он обещал, он всегда возвращался живым и здоровым... Но Боже, как страшно... ещё семь дней, нет, не выдержать... Инам!!!
Она стучит кулаками в толстую, обитую металлом дверь кладовой, она бросается на неё всем телом, ощущая привкус крови во рту... и дверь вдруг тихо, плавно, как в страшном сне, подаётся.
"Инам...", - шепчет она, опускаясь на цементный пол, на колени. - "Если тебе так плохо... Я буду с тобой, это ничего, я же должна быть с тобой..."
Она плачет от счастья, потому что он здесь, он стоит перед ней, он не мёртв и не безумен... У него мягкие, тёплые, тонкие в запястьях руки...
У него мягкая, гладкая, как персик, щека.
У него нежные губы, высокая грудь...
Женщина!!!
Две женщины соединились, сцепились взглядами - крепче объятий, крепче стального обруча.
- Пожалуйста, - тихо говорит та, что была Инам. - Пожалуйста, послушайте, не надо только умирать... и с ума сходить не надо, ради всех Богов, хорошая моя, ради Инама...
Сколько раз уже это повторялось... сейчас она завоет истошно, или просто обмякнет и перестанет дышать от ужаса. Инам, помоги мне, ради себя самого...
Та, другая, просто женщина - смотрит, не отрываясь, по подбородку стекает кровь...
- Вы меня слышите?
- Инам... где он...
- Он вернётся (Духи, добрые и злые, подержите её душу здесь, неужели вам трудно...). Он ведь сказал, что вернётся. Через семь дней.
- Да...
- Слушайте меня, слушайте. Возьмите это. Вот это возьмите. Это ключ. Вы узнаётё? Это ваш ключ.
- Инам взял его.
- Да. Я Они... сестра Инама. Заприте дверь снаружи, слышите?
- Зачем...
Боги, духи, только не сбиться, не потерять себя... это всего лишь надежда...
- Послушайте, заприте дверь, и всё будет зависеть от вас. Если вы... захотите увидеть Инама, то откроете её на седьмой день, как он и сказал.
- И он будет...
- Да. Он будет здесь.
- И потом... опять?
- Нет. Если вы не откажетесь - нет. Клянусь Тремя кольцами Альмансура, он будет ваш - навсегда.
Она взяла ключ, мерцавший на женской ладони. Её трясло, она была страшна и казалась безумной, но дверь захлопнулась и снаружи провернулся ключ.
Они, вечно юная, опустила руки. О, это навсегда... Семь дней ожидания, а потом - либо вечный плен и бесплодное вращение: Инам-Нион-Они-Ниона...
Либо Инам, просто Инам выйдет отсюда, и ему не придётся для этого сокрушать стены... Семь дней надежды.
Они, вечно юная, отступила от порога к единственному стулу посреди тёмной кладовки. Села, закрыв глаза - ожидать своей судьбы.
В темноте не видно было - цементный пол лопнул под её босыми ступнями, и сиреневый куст со двора выбросил корень и зелёную ветку.