- Не знаю, можно ли назвать это кошмарами, - с сомнением проговорила женщина.
Психиатр, не глядя, сделал на бумажке очередную неразборчивую запись, что-то вроде: "Не увер. в ч. бы то ни б.".
- Это сны, - продолжала женщина. - Точнее, сон. Всегда один и тот же. И очень странный. - Женщина нахмурилась, пытаясь подобрать более точное слово, но только повторила: - Да, странный.
- В чем же заключается его странность?
- Он не такой, как обычные сны. В нем все какое-то искаженное, неправильное. - Она замолчала, затрудняясь выразить свою мысль яснее. - Ну, вот, скажем, рука. - Она вытянула руку. - Я вытягиваю ее - и она вытягивается. Я закрываю глаза - и она исчезает. Я открываю глаза - и она появляется. Там все иначе. Понимаете?
В бумагах психиатра незамедлительно появилась новая запись: "Путает явь и с.".
- Но это же естественно, - мягко сказал он. - Сны это иная реальность, там не действуют привычные законы.
- Да, но почему они такие тоскливые? Доктор, вы не представляете, какая это мука оказываться все время в одном и том же сне! Я мечтаю вырваться оттуда. Если я не вырвусь из этого сна, я сойду с ума.
- Ну, хорошо, - сказал психиатр. - Вот вы сказали, сон странный. А еще какой?
- Унылый, - не раздумывая сказала женщина. - Вялый какой-то. Предсказуемый, что ли. Когда видишь одно, всегда знаешь, что будет дальше.
- То есть в нем как бы нарушена повседневная логика? - подсказал психиатр. - Что еще в нем необычного?
- Он очень однообразен, в нем ничего не меняется. Меняется, конечно, но не так, как в обычной жизни. Все перемены какие-то однообразные, одно похоже на другое.
"Сниж. эмоц. воспр.", - записал психиатр.
- И я в нем каждый раз одна и та же...
- То есть вы видите себя в своих снах? - подхватил психиатр.
- Конечно.
- И кто же вы? Мужчина или женщина?
- Женщина.
- Молодая, зрелая?
- Лет тридцати... Нет, скорее, тридцати двух. Весьма унылая особа. Там все ужасно унылое. И эти люди вокруг...
- Вы там не одна?
- Там полно таких, как я. Такие же одинаковые, унылые тетки. И почему только я каждую ночь должна глядеть на их постные рожи. Ужасное место! Бесконечно длинный и узкий коридор. И расстояние до предметов... оно не меняется. Можно бесконечно идти к какому-либо предмету, а он не приближается. Нужна целая вечность, чтобы к чему-нибудь приблизиться. И еще время... оно какое-то тягучее, как резиновый клей... Все тянется и тянется... тянется и тянется... Доктор! Вы мне поможете?
- Ну, конечно, помогу, - рассеянно заверил психиатр. - Следующий сеанс, - он перекинул несколько листков на календаре, - ровно через неделю.
Женщина встала и деловито спросила:
- Сегодня вы будете меня спереди или сзади?
- Пожалуй, сзади.
Женщина проворно встала на четвереньки. Краем глаза она видела, как вместо носа у доктора вырастает огромный хобот, и вот этот хобот, покачиваясь, вошел в нее. В следующее мгновение кабинет исчез, и все растворилось в золотистом тумане.
2
- На чем мы остановились в прошлый раз? - спросил психиатр.
- Кажется, на том, кем я себя ощущаю во сне.
Психиатр кивнул.
- Расскажите об этом подробнее.
- Раньше... - начала женщина и пояснила: - У меня (той, что во сне) было прошлое. Так вот, раньше я была секретаршей в фирме, и меня очень заботила моя внешность. До такой степени, что я не могла есть. Любая пища вызывала у меня отвращение.
- Такое бывает, - кивнул психиатр. - Это называется анорексия.
- Так вот, я дошла до того, что перестала совсем принимать пищу. Худой стала страх, одна кожа да кости. Зато мне самой казалось, что я воздушная и красивая, как фея из сказки. Но потом сказка кончилась, и я оказалась в том месте.
- В каком месте?
- Ну, в том самом. Ужасное место, врагу не пожелаю там оказаться. Видели бы вы эти решетки на окнах! И знаете, что самое неприятное? Там все преувеличенно отчетливое, как никогда не бывает в обычной жизни. Возьмите что угодно... да хоть линолеум на полу. Там ведь это не просто линулеум, а непременно с каким-нибудь дефектом. Или он продран в одном месте, или латунная полоска отогнута кверху и в стык мохнатая пыль набралась... Или вот железные шишечки на спинке кровати... Ну зачем, скажите, непременно нужно, чтобы одна из этих шишечек была с сорванной резьбой и резьба эта покрылась ржавчиной? И все это я должна часами созерцать, потому что больше там заняться ну совершенно нечем!
- Как вы думаете, что это за место? - спросил психиатр.
- Я не знаю. В обычной жизни такого не бывает. Оно со всех сторон окружено стенами, а сверху придавлено потолком. Кому и зачем может прийти в голову делать сверху сплошной потолок?
- Как же вы выбираетесь наружу?
- В том-то и дело, что не выбираюсь. Даже если б захотела, сделать это совершенно невозможно. Там все устроено так, чтобы никто оттуда не выбрался. Говорю вам, ужасное место.
- Вы упоминали, что не одна там... Кто остальные женщины?
- Они тоже собраны в том месте. Все одинаково одеты в ночные рубахи и серые халаты. Понимаете, там для того, чтобы куда-нибудь выйти, например в душ, непременно нужно сначала одеться. Представляете? Сначала одеться - только для того, чтобы через минуту раздеться! Там не бывает, как в обычной жизни, чтобы встать - и сразу быть одетым во что хочешь. И идти до того же душа там приходится ногами. Нельзя просто захотеть и оказаться в нужном месте, как мы привыкли. Там идешь, идешь, тапками шаркаешь... Все это так утомительно!
- Чем же вы там еще занимаетесь?
- Еще мы беседуем... Ой, кстати, я вам не говорила? Там тоже есть доктор, как вы.
- Ну, это не удивительно, - заметил психиатр. - Сны перерабатывают впечатления дня, поэтому нет ничего странного в том, что во сне вы увидели доктора. Вы с ним беседуете?
- Да. Он такой внимательный. Всегда спрашивает о моем здоровье...
- А во сне вы знаете, что вам снится сон?
- Знаю... Точнее, нет. Во сне мне кажется, что это я так живу. И что эта наша обычная жизнь, - она обвела вокруг рукой, - мне только снится.
"Путает сон и я.", - записал психиатр. Потом густо зачеркнул и приписал: "См. выше". Последняя буква у него смазалась, потому что в этот момент руки сидевшей перед ним женщины превратились в крылья с такими длинными и пушистыми перьями, что она, даже не двигая самими крыльями, могла игриво пощекотать ему под подбородком. Что она и сделала.
Впрочем, этим дело не ограничилось.
3
- Доктор, а вам привет! - сказала женщина.
- От кого же?
- От того доктора, который в моем сне. Я рассказала ему о вас и о наших сеансах.
- И что же на это мой... э-э... коллега?
- Он говорит, что вас нет. Что вы всего лишь плод моего воображения. Галлюцинация. Неудовлетворенное либидо. И много еще других умных слов.
- Вот как? А он сам тогда кто?
- А он мой лечащий врач. Между прочим, симпатичный. Я рассказала ему про нашу жизнь. Ну, про то, как мы здесь живем...
- Где это - здесь?
- Ну, в обычной жизни.
- И что же вы ему рассказали?
- Про наши воздушные города без стен... Про то, как мы свободно летаем, куда захотим... Что мы можем исчезнуть в одном месте и появиться в другом... Что у нас нет ни расстояний, ни времени...
- Чего-чего, - проворчал психиатр, - а времени точно никогда нет.
- А еще он дал мне какие-то таблетки, - сказала она, пропустив его слова мимо ушей.
- Где же они?
- Вот. - И она показала ему горсть таблеток. - Он сказал, что, как только я снова увижу вас, сразу проглотить две таблетки. Вот так. - И она проглотила таблетки.
В то же мгновение все исчезло.
4
- Доктор, мне страшно. Я, наверно, схожу с ума. Что-то должно случиться. Что-то непременно случится. Этот сон... он затягивает меня. Я уже не различаю, где сон, где явь. - От волнения она задрожала всем телом, становясь то плотной, то совсем прозрачной. - Доктор... не вы, а тот доктор из сна... Он говорит, что я иду на поправку и что скоро меня выпишут. И я смогу пойти домой и забуду все эти глупости. Он говорит, что терапия дала положительные результаты и скоро все эти воздушные замки и полеты наяву кончатся... Доктор! Почему вы молчите? Скажите что-нибудь! Скажите же что-нибудь, доктор!!
...Раскисший снег хлюпал под ногами, попадая в туфли, и колготки быстро намокли. На перекрестке одна нога Ирины соскользнула в глубокую колею и зачерпнула ледяной воды. Чуть не плача от холода и безысходности, Ирина свернула во двор и побрела по обледенелому тротуару к серой пятиэтажке. Железобетонные стены пугали ее своей несомненной материальностью, но больше ей некуда было идти.
Блеклый денек, едва начавшись, уже клонился к вечеру. Ирина поднялась на крыльцо и вошла в темный подъезд. Она медленно, как старуха, поднималась по лестнице, и в голове у нее звучал спокойный, уверенный голос лечащего врача. Больше никаких глупостей. Никаких воздушных замков и полетов наяву. Только этот прочный железобетонный мир, этот блеклый денек и много, много еды.
На лестничном пролете между четвертым и пятым этажами она остановилась и с неожиданным интересом поглядела на окошко. Стекла в окошке не было. Это показалось ей неким знаком. Приглашением к чему-то. Ирина подошла к пустой оконной раме и выглянула в зияющий проем. На темно-синем небе зажигались первые звезды. Они были совсем такие, как там, в ее прежней жизни. Они ободряюще подмигивали ей, словно говоря: "Ну, давай! Что же ты, в самом деле? Вспомни, как тебе это нравилось".
Не задумываясь над тем, что делает, Ирина села на раму и перекинула ноги наружу. Она с силой оттолкнулась и полетела.