−


Мой зов гремел в вечерней тишине.
Кургана твердь не вынесла созвучий -
Ответный зов, протяжный и певучий,
Из глубины звучал навстречу мне.

Их было двое, вышедших из тьмы,
Одетых в плоть по моему приказу.
В глазах светился обретённый разум,
Дышали губы холодом зимы.

Они мертвы... Уже две тыщи лет.
Их души долго ждали в Преисподней,
Но я нарушил промысел господний,
Вдыхая жизнь в иссохшийся скелет.

Их было двое... Магов старины.
Он мудрый жрец свирепого Ваала,
Она баньши, царица сеновала,
А эти редко гибнут без вины.

Жрец был немолод, ликом чем-то схож
С полузабытым ниневийским богом.
Средь тайн мирских узнавший слишком много,
Чтоб жертвой лечь под ритуальный нож,

Он был отравлен... Скверный цвет лица
Румянец новой жизни не закрасит.
Но даже тигр менее опасен,
Чем властный взор живого мертвеца.

А девушка... Она была бледна.
Красавица сирийской крови.
Она с царями стать могла бы вровень,
Когда б не Князю Тёмному жена.

Колдунья, что в отравах знает толк.
И был заказ: жрецу дать чашу с ядом
На празднествах. Обещаны в награду
Индийский жемчуг и арабский шёлк...

Смеялись бубны, плакала зурна
И воздух рёвом оглашали трубы.
Он пил из чаши, пил её до дна
И облизал отравленные губы.

Их поцелуй был долгим словно ночь.
Она рванулась пойманною птицей,
Но он так крепко смог в неё вцепиться,
Что мощь объятий силясь превозмочь,

Она пила пьянящий терпкий яд
Из уст его, и смерть пришла за ними.
В легендах древних я узнал лишь имя
Кургана, где останки их лежат...



Я рос один в глуши монастыря,
Ютясь в сырой и полутёмной келье.
Посты, молитвы, думы от безделья
И дух смиренья - чтенье Псалтыря...

И ночи средь подвальной тишины,
Где сотни книг дохристианской веры,
Что источали запах адской серы,
И знаки кровью на полях видны.

И я сличал немые письмена.
О, дух познанья, проклят будь вовеки.
Как мало человека в человеке,
Когда в нём страсть к запретному сильна.

Я познавал и изменялся сам.
Груз тяжкой тайны лёг плащом на плечи,
И, мне подвластны, вспыхивали свечи
И демоны взлетали к небесам.

А по утрам, вернувшись в свой удел,
Я братию приветствовал устало,
И плоть моя от боли трепетала -
Я изнемог, осунулся, худел.

А настоятель ставил всем в пример
"Часы ночных молитв моих и бдений".
Но на чело его ложились тени -
Он знал всю святость книг из тех пещер.

Он сам когда-то, прибегая к ним,
Прослыл святым среди единоверцев,
И к тёмным знаньям потаённой дверцы
Секрет был им же ревностно храним.

Но для меня он сделал исключенье.
Ему был нужен верный ученик,
Чтоб тот в основы магии проник
И смог бы взять приход на попеченье

И чудесами завлекать народ,
Знаменьями обыденность раскрасить,
Чтоб даже те, кто с голоду умрёт,
Последний грош несли к церковной кассе.

Во славу церкви именем её
Союз с грехом... ведь средства служат цели!
Пусть небеса всем воздадут своё,
В делах мирских мы сильно преуспели.

И настоятель, в мир сойдя иной,
Мне вверил монастырские уделы.
Плодами веры церковь богатела
И нимб святого был всегда со мной...

Познаний тяжких мой закончен труд.
Мне равных нет средь современных магов:
Заклятья их не крепче, чем бумага -
Я их движеньем пальцев разотру...



И я пришёл сюда порой ночной.
Мне нужен кто-то равный мне по силе.
А этих двух в легендах возносили -
Они достойны меряться со мной.

Теперь для них я самый лютый враг!
Не любо мёртвым, если их тревожат.
Им по привычке сон души дороже
Любых из жизни превносимых благ.

Всё приутихло... Посох поднял жрец,
Природы гнев на помощь призывая,
И молний вереница огневая
Разворошила облаков дворец.

Но я не дрогнул. Магией храним,
В ответ ударил смертоносным шквалом.
Жрец устоял, а девушка упала,
Но подползла и спряталась за ним.

Мы долго бились градом и дождём,
Огнём подземным сквозь разломы почвы.
Я мощь жреца увидеть смог воочью
И был его улыбкой награждён -

Дрались на равных! Ну же, кто кого?
Я чувствовал, он западню готовит.
Но он был мой. В одном моём лишь слове -
И жизнь его и даже смерть его.

Я души их призвал из темноты,
Одевши плотью, словно новым платьем.
И я мог дать обратный ход заклятьям,
Как писарь рвёт ненужные листы...

Я проиграть боялся. Смерти страх
Заставил снять магические руны.
Жрец покачнулся. В ноги деве юной
Упал скелет, рассыпавшись во прах.

Баньши поднялась. Не тая испуг,
Назад ступила - от меня не скрыться.
Она решилась. Дрогнули ресницы
В такт вверх взлетевшей пары женских рук.

Баньши запела. Пением своим
Ужель меня смутить она решила?
Её глаза, как два блестящих шила,
Сквозь темноту рвались к глазам моим.

Я отступал, творя за пассом пасс.
Язык той песни мне знаком едва ли,
Но дух и тело всё же понимали,
О чём созвучий странных был рассказ:

"Я изнемог. Мой бог, как я устал,
Ведь нашей жизни так трудна дорога!
Всё, что мне нужно - отдыха немного
И милой девы тёплые уста..."

Она звала меня дождём волос,
Изгибом шеи, голосом звенящим:
"Иди ко мне, забудь о настоящем..."
И я стоял, как будто в землю врос.

Я понял, я попался. Я погиб.
Она уж рядом и целует в шею.
От резкой боли тело леденеет -
То смерть пускает холода ростки...

Я умираю, рядом же она
Сидит и смотрит, жаждя той минуты,
Когда мой дух заклятий снимет путы
И смерть вернёт обоих в Царство Сна...