Внезапно наступил день каторжного труда. С рассвета в понедельник, после седьмой кружки забористого пива. В голове ещё гулял праздничный шум. Хмель придавал телу лёгкость, словно лежишь на спине на водной глади Чистого озера.
- Кто кричит сильнее всех? - писклявый голос Сержа-трубадура въелся в память, - без пяти минут отец!
Смущенная невеста пыталась украдкой плакать, время от времени поглаживая живот.
- Кто у нас арбуз припрятал? Милка под рубаху спёрла! - продолжал он без всякой рифмы.
Милка от стыда становилась красной, как мякоть якобы спрятанной ягоды.
Всё это вчера. Сегодня же протоптанная тропинка вывела нас на основной тракт. Деревянный настил обновляли постоянно, однако в проломленных дырах виднелась дождевая вода.
Я запрокинул голову, стараясь за один присест вылакать всю бутыль.
- Как рука? - Иллуи выдернул бутыль из моих рук и тщательно ввинтил кукурузную кочерыжку в её горлышко.
- Да почти не болит, - я потряс распухшей пятерней.
- Значит, слабо ты ему вмазал, - сказал он.
От такой несправедливости я даже остановился. Идущий сзади гном наступил мне на пятку.
- Око Таурона! - выругался я. Подразумевая сразу и наступившего, и слова друга, вчерашнего жениха.
- Сам виноват, - сказал гном.
- Я!? - удивился и потряс опухшей рукой перед лицами спутников, - я его так оприходовал, что у него зубов стало меньше, чем у старой собаки!
- Это не повод ноги подставлять, - язвительно сказал гном и, подмигнув Иллуи, пошел дальше.
- Я с ним полностью согласен, брат, - смеясь, ответил конопатый Иллуи. Дружески ткнул кулаком по плечу, и серьёзно добавил, - спасибо. Милка сильно переживала от его шуток. А выгнать его...
Иллуи замолчал, нахмурил брови:
- Ну, ты сам понимаешь.
Ответить я не успел. Сзади загомонили остальные хоббиты, требуя идти быстрее. Вдалеке виднелись трубы Цеха. Сизый дым поднимался к утренним облакам, а центральная труба из красного кирпича свечою упиралась в небосвод.
- Уважаемые мистеры, не перекрывайте путь! - противным голосом сказал сотник Ули Сунели.
В чёрном костюмчике-тройке, высокие кожаные сапоги, с неизменной бабочкой болотного цвета. Он источал активность. К нашему сожалению, она сводилась к слежке за подчинёнными и лизоблюдству перед начальством.
- Да портянка соскочила, - начал оправдываться Иллуи.
- Так перемотайте её, молодой человек, - укоризненно сказал Ули Сунели.
- Так не у меня, а у него, - с невинным выражением лица сказал Иллуи и указал на меня пальцем.
Сверля его взглядом, я снял левый сапог. Ули стащил кожаные перчатки и нервно похлопывал ими по бедру. Гнолл еще с молоком матери впитал нелюбовь к нам, оркам. И если с хоббитом Иллуи он как-то ещё общался, то меня словно и не видел. Может, мой рост ему не нравился? Или клыки?
Сзади загомонили ещё сильнее. Люди. Каждый первый день недели стекались они со всех деревень на основной тракт, как в речку ручейки. После Великого переселения все жили, как карта ляжет. Меня вот занесло в деревню Тростниковую, где селились хоббиты.
И один орк - я.
- С трака! С тракааа! - заорал кто-то в конце колоны. Гомон перерос в гвалт, крики усилились.
- Так. Я сказал, всем сойти с дороги, - приказал Ули. Надев перчатки, заложил руки за спину и спустился в высокую, мокрую от росы траву.
Иллуи пожал плечами: в такой неразберихе всем плевать на Ули и его приказы. Люди уже давно рассыпались, сбежали с трака. Ругаясь, что промочили ноги и теперь однозначно опоздают на утреннюю проверку.
Показались первые волы с пылающими красными глазами, почти касающиеся деревянного настила серыми рогами. Они натужно тащили тяжёлый груз. Запряженные в большие повозки, каждая - величиной в таверну, а колесами - в мой рост.
- Золотые Небеса, - произнес Иллуи, загибая пальцы, - уже седьмая повозка. Семан Итергор, клянусь волосатыми ногами, это нам беспрерывной работы дней на пять!
Я промолчал. Смотрел, стараясь не пропустить ни одну чешуйку на драконьих боках.
А волы медленно везли и везли диких покорителей небес.
Вот и высокие, покрытые копотью ворота. Один за другим возы въезжали туда. А за ними и мы. Клепсидра во дворе - вода на третьей отметке! Ох, опоздали... И я побежал!
Пусть нас не любят остроухие и с гномами мы на ножах, но каждый скажет: лучше орка работника нет! Главное, чтобы труд интересен был, - как у меня! Люблю я свою профессию, как Ули Сунели золотишко. А он за золото всех удавит - и сам удавится, за компанию.
Так что все, с жениха начиная, убежали по местам, и я на свой участок отправился. А там, опоздал или нет, - торопиться нельзя. Железо спешки не прощает.
Взял я сегодня лунный ятаган. Его под Луной ковали, закаляли в крови остроухого. Давно было, я тогда и не родился ещё. Ятаган - тонкий, с длинной проушиной, с глубоким кровостоком. Рассказывали, остроухий славно кричал, когда его гадкая кровь стекала в землю. Теперь такого нет, кончилось наше везение, теперь все равны и уважаемы. Чтобы их Эру сожрал вместе с ушами.
Зато точить не надо, всегда как бритва острый, а мне такой и нужен. Чем ещё рассечёшь ребро? Рёбра у них крепкие...
Теперь - толстый кожаный фартук. Двойной выделки шкура элефанта, другая не выдержит, расползётся как ветошь. Можно ещё из кожи орка, если по секрету. Только я никому не скажу, а если кто другой скажет, первый глотку разорву. Но - можно, потому я там и стою. Если кого окатит, только бы в лазарет успеть, если меня - щиплет, не больше.
- Скорее! - это прибежал Иллуи. - Сунели сожрёт нас на обед.
- Подавится, - сказал я, но поторопился. Лучше разделать лишнюю тушу, чем наблюдать рожу Ули. От неё молоко киснет.
Длинная лента уже ждала нас. Крутились дубовые, окованные железом катки, стучали, гремели. Я встал на место, на приступочку, приготовил ятаган. А там уже и первая туша въехала в цех.
Это только цыплят подвешивают! Драко никакой канат, никакая цепь не выдержит. Поэтому едут на ленте. Первый прибыл, я быстро, с оттягом взрезал ему бочину, ровно по седьмому ряду чешуй. Чок-чок-чок, - лопались рёбра под лезвием, я зацепил крюком, потащил. Довёл до подмышки - и вниз! Тут женишок вчерашний подоспел, шмат, что открылся, оттянул. Я его по низу - чирк! Есть первая грудинка!
Лёгкое красное, в комьях крови. А вот и сердце! Печёное сердце драко - только печени драко уступает, и то - на любителя. Я подсёк, сбросил в лохань.
- Оттаскивай, волосатые! - закричал. Теперь его в подвал и на лёд. Улино золотишко.
Спешить надо, лента-то не стоит на месте. Уже и новый подъехал...
Вжик, чок-чок-чок, вниз! Чирк: - Оттаскивай!
Мстительно: ты жив, а он - мясо. Думал, ты добыча, а он - жрать, только всё наоборот!
Вжик, чок-чок-чок, вниз! Чирк: - Оттаскивай!
Вжик, чок-чок-чок, вниз! Чирк: - Оттаскивай!
Скоро друг мой едва ноги таскал. А у меня - рука не поднималась. Всё же, трубадур твёрдый оказался, здорово я о него приложился. Хорошо, одной могу, ведь я - орк, и взрезать драко бочину для меня - хоть и горько, но прилично.
Хотя, остроухого прирезать - я был бы горд и рад. Жаль, сейчас нельзя. Великое переселение, равенство, братство.
Вжик, чок-чок-чок, вниз! Чирк: - Оттаскивай!
Мы работали во втором цехе. В трактире так и тосты произносили, по очередности прохождения тушки драко. Первый: За шкуродеров! Обычно в темное пиво подливали принесенный самогон. Кружки из столетнего дуба трещали от крепкого чоканья.
Второй, сразу же, чтоб даже муха не успела пролететь: За мясорубов! Быстро, пока пар ещё поднимается с мяса - к нам на разделку.
Третий тост, кричат щербатыми, как и их пилы, ртами, - косторезы. Здоровые мужики, с жилистыми руками, каждый день пилят и пилят. Разбирают скелет, как псы растаскивают кости.
Четвертый тост - тоненькими голосками кричат наши хлюпики. За алхимиков!
Но, положив руку на сердце, не обязательно своё, они с нами редко сидят. Шутки у нас, видите ли, грубые. Да и обучались они в университетах. А разница-то в чём? Пока они на лекциях к девкам приставали, мы трудились с утра до ночи. А иногда и до следующего утра.
Вру, конечно. Они на лекциях - мы на сеновале. Однако, я увлекся таверной. Жажда.
В лёгком кожаном фартуке, с оголенными руками он выглядел озорно. Шевелюра тёмного цвета, круги под глазами.
- Повод был да сплыл, - назидательно сказал я и указал на бочку в дальнем углу. И сделав злую морду - выпятив нижнюю челюсть, сморщив нос прорычал:
- Что делал с Милкой на рассвете? Признавайся, волосатый!
- Как что? Женишься, тогда узнаешь, - ответил Иллуи. Сделал вид, что идет наполнять кувшин, остановился и сказал:
- По секрету, орк. По большому секрету, - приложил ладонь к губам, тихо добавил: - подаренную деньгу считали до утра.
Под мой громкий смех он пошел за целебной жидкостью.
Жизнь прекрасна! Я оперся спиной на размалёванный шит. "Атлас анатомический, рисунок пятый" - полотно размером с полдома. Краска давно выцвела, но хорошо вышитые контуры казались сделанными на века. Перепончатые крылья помогали при слабоумии. Длинный хвост в высушенном виде использовали при горячке, а легкие - при кашлюке.
Это забота алхимиков. Рассовать, сохранить и отправить дальше, в город Рюнгон, город Ста аптек.
Я с грустью смотрел на белые кости и тёмную требуху. Драко. Великие драконы ушли с первым днём мира. Отгремела война, вздохнула земля, нахлебавшаяся крови не за один год. Мой прадед, набив трубку крепким табаком, рассказывал: стая драконов закрыла солнце, улетая за Пересмежные горы.
Остались только драко - ущербные переростки, печальное наследие Магического оружия. Изменённые. Повырастали, а умишко словно у ящерицы-полёвки. Все равно - жалко.
Так же на душе мыши пищали, когда мы уходили из родного города Ычмара. Разрушенный, сожжённый. Умерший. Это как владеть тугим, звенящим кошелём, и просадить его за час игры в трактире.
Это... Я больше не мог подобрать сравнения, чтобы передать чувство по потерянным крылатым полубогам.
Трубадур влетел в цех, наставив на меня палец и завизжал:
- Вот! Я говорил - зелёный, высокий и вонючий!
Я успел схватить брошенный кувшин, расплескав часть воды на грязный пол. Нашел меня, петух драный!
Я заурчал. Узкое лицо трубадура, словно великан взял и сдавил его голову, вызывало раздражение. И сулило неприятности.
- Это он меня избил! - крикнул трубадур и невежливо указал на меня пальцем. Чтобы однозначно, чтобы у вошедшего следом Гнолла и двух стражников не осталось сомнения: не коротышка ему навалял, а здоровенный орк.
- Вы уверены в своих словах? - уточнил у него стражник. Оба широкие, ближе круглые как шарики из теста, с короткими мечами и тяжёлыми красными глазами. Не одни мы отмечали весело выходные.
- Да. Я трубадур Ансальский, лауреат трех запевов года местного уезда, награждённый платком от леди Мариланы, Серджиньо Сладкоглас обвиняю этого вонючего орка в подлом ударе по лицу, - заявил он.
Ну, что же, официальное обвинение подано.
- А подло что значит? - спросил Иллуи, - сзади вас ударили? Или вы закрыли глаза, когда увидели перед своим носом кулак моего друга?
- Вы вообще молчите, невежа! - продолжал кричать трубадур.
Я мял в руках кувшин, стараясь успокоиться и не кинуть его в сладкоголосую противную харю. Моя работа, окровавленная туша драко лежала, наполовину разделанная. И я осознал, как устал. Нет, не рубить - от этого мои мышцы всегда наливались силой и приятный жар волной расходился по конечностям. От мелкоты происходящих вещей. Величие лежит, порубленное моим ятаганом, а они спорят, кто кому морду набил.
Вот и сейчас. Они замолчали и уставились на меня, словно их окатили холодной водой. Да, мой прадед рассказывал, как таким шёпотом пробирал до костей любого человека. Зов Дрожи, - называл он это мастерство.
- Я, Интергог, орк, разделыватель туш второго класса, набил морду этому уроду за непристойные песни на свадьбе моего лучшего друга. И если надо, сделаю это ещё раз. Пусть только рот откроет, - так же шёпотом произнес я.
- Арестован, - выдохнул стражник.
- Уволен, - сказал Гнолл, надевая перчатки.
- Брат, зачем же ты так, - тихо произнес Иллуи.
И лишь трубадур, как рыба на берегу, открывал и закрывал рот. Беззвучно.
Рёв оглушил нас всех. Как будто смешали крик раненого кабана и кастрируемой собаки. Мне показалось на один миг, что сосновые стены прогнулись, и стали выпуклыми как кираса стражников.
Следом - зашаталась земля, заплясала под нами, словно стала волной. На ногах остался я и толстый стражник. В открытую дверь влетел шкуродёр с белым от ужаса лицом. Он остановился и, подняв руки перед собой, словно защищаясь, сказал:
Веселуха. Живой драко! В шкуродёрне. Что значит, - не убили, а там куча народу. Что значит...
- Что, - прорычал я, хватая трубадура за бородёнку, - награждённый и лауреат? Покуда визжал и обвинял, драко пропустили? Ули видел и слышал, что ты всех отвлекал. Шкуродёров своим криком. Меня арестовали, я в каталажку согласен. А ты разбирайся с Драко! Не знаю, что смешнее.
И стражники промолчали, не пикнули. Живой драко на шкуродёрне, - это не бедного утомлённого орка вязать! И Ули сказать нечего. Визжал? Да. Отвлекал? Точно. Даже Сунели не посмеет сказать, что драко с умыслом оставили живым.
На мордах стражников отразилась работа мысли. Мыслить - не драко рубать, но тоже непросто, особенно для них. Я даже представил: вот большие бронзовые весы. Для костей, для отчёта. Шесть бушелей костной муки - золотой. Или полтора, Гнолл Ули Сунели знает лучше, а только это та ещё куча! И вот слева на весах - живой драко в шкуродёрне, а справа на весах - живой орк Интергог в каталажке. Тут даже стражник скумекает, что к чему.
Они и скумекали. Глядь, а руки у меня свободные! А у Серджиньо Сладкогласа - неожиданно за спиной.
- Эээ... почтенные, - странно, но ведь может оправдать прозвище, когда хочет? - сладко пропел трубадур, - не надо мне руки крутить? Дракон уже там, - кивнул на двери шкуродёрни, в которой пробкой лежал шкуродёр. - Он не умрёт, когда вы меня отведёте в тюрьму?
- Он не умрёт, если ты останешься здесь, - сказал Гнолл, а драко снова завыл и затрубил, и стена дрогнула, и посыпалась сверху труха, как из носа лучшего друга, когда он чихнёт. - Он не умрёт даже, - сказал снова Гнолл, пригибаясь и отряхиваю макушку, - если мы сведём к каталажку этого невежливого орка.
И на меня кивнул. И продолжил:
- Я тоже не люблю клыкастого, и даже уволил его, но драко не умрёт сам, а виноват, по всему, ты. И свидетели есть.
Иллуи расплылся в улыбке. Подумал, ему драко не страшен - мелкий слишком, на один зуб, не то, что толстый стражник. Зато свидетель.
- Значит, с тобой надо что-то делать, - закончил Гнолл, а стражники насупились. - Потому что должен быть виноватый, а орк виноватым быть не может, я его уже уволил.
- Не губите, почтенные! - трубадур струхнул не на шутку. - Решим дело иначе? Уважаемый Интергог! - начал он ко мне подъезжать. - Вы знатный разделыватель туш первого класса...
- Не ври, второго! - сказал я на такую неправду. Нам чужого не надо.
- Это временно и будет непременно исправлено! - заявил узколицый с таким видом, что не будь его ручки за спиной, то сами бы умильно перед носом сложились.
У, зараза! Даром, что уши круглые, а повадками - вылитый эльф.
- Убейте Дракона, почтенный орк! - выдохнул трубадур. - А я сложу оду в вашу честь. И будем квиты?
- Что?! - не понял я.
- И пива, пива поставлю! - заюлил трубадур. - Два, нет! Три бочонка! Для вас и ваших друзей. И прекрасной Миле!
- Ей нельзя, - смущённо сказал Иллуи, а драко за стеной согласно заревел: "Ыыы-ааа!.." Нельзя, то бишь.
Не люблю остроухих. И этого не люблю - за изворотливость, почти как у эльфа!
Подошёл к дверям, заглянул.
Белый. Большой. Верёвка на шее, которой привязывают к транспортёру - вот-вот порвётся. И будет нам всем большой... даже слово не сразу вспомнишь! Ули Сунели, Иллуи, трубадуру и даже стражникам. Драко разбираться не будет. Изменённый - в голове не мозги, а жир. Думать давно забыл как.
А руки - сами примеряются, как его по рёбрам, по рёбрам! Большого белого драко.
Посмотрел он на меня. Глаз жёлтый, злобный, а в глубине - тоска. Вдруг понимает и помнит что-то?
Верные стражи неба, Таурона всадники. Закончилась война и они стали не нужны, стали мешать славе Темноликого. Драко - тупые и послушные, нужны. Драконы - умные и гордые, нет.
Он смотрел на меня. Тяжелое дыхание, и безнадежность во взгляде. Остатки сил он потратил на рык и попытку вырваться. Белый. Тина и грязь скрывали его могучее тело, окрашивая в обычный цвет драко. Тёмно-грязный, болотный и вонючий. Он обманул многих, а главное, охотников.
Как же ты попал сюда, на дракобойню? Кто же тебя пропустил, не до конца всадил стальной штырь в единственное уязвимое место, в основании первого позвонка? По легенде, в этом месте Первый Тёмный Повелитель, который приручил дракона, вогнал штырь Повиновения. Как рассказывали шкуродёры, в этом месте чешуи нет.
- Убей его, мистер Интергог. Убейте прямо на моих глазах, - приблизился ко мне трубадур и положил руку на грудь, - и я складу песню о вашем подвиге. Я воспою вас, последний убийца дракона! Меня будут приглашать петь на все рынки! Да какие рынки, кому нужны эти вонючие торжища? В замки! Певец убийцы белого дракона!
- Хмм, - веско произнес Ули Сунели. Он выпрямился, насколько позволял ему сделать горб, перчатками отстукивал бешеный ритм по бедру.
- Уважаемый трубадур, стихоплёт и ещё как там тебя, - сказал он.
Сделал шаг к нам и я оказался между ними. Чем-то похожи, Гнолл и человек? Жадным блеском в глазах или неприятным запахом из рта?
- Я внебрачный сын герцога, - вскрикнул Сладкоголосый.
- Тогда просто уважаемый, - продолжил Ули Сунелли, - если вы не в курсе, я объясню. Первое: убивать драков дело охотников за драками. Заметьте, не стражей, не просто охотников, не трубадуров. Второе: драконы - это разумные существа, которых убивать нельзя...
- Но это же разумный дракон! Все знают, что белый и золотой окрас присущ драконам, - высказал общую мысль трубадур.
- Поэтому я предлагаю. Один раз предлагаю всем вам, - Ули облизал нос языком, - Инергог вбивает штырь до конца - в спинной мозг, или как там положено убивать их на самом деле, стражники сторожат на входе, а потом все вместе разделываем тушу. А вы трубадур, сочиняете песню про убийцу драко. И делаете так мастерски, что вам верят от мала до велика. И даже слова про белого дракона никто не говорит. Слова!
Ули тыкал пальцем в каждого их нас.
Кивнул стражник, самый толстый - сразу за двоих. Кивнул пришедший в себя шкуродёр. Кивнули трубадур и Иллуи.
- Так, решено, делаем всё как обычно, - довольно сказал Ули.
- Проблема, - сказал я и подошел к дракону.
- Какая? - чуть ли не хором спросили они.
- Я не хочу его убивать, - сообщил я, - но придется.
Вытянул руку, стал тонкой струйкой лить из кувшина воду. В пасть, обмотанную крепкой верёвкой. Язык алого цвета высунулся из частокола зубов.
И осторожно коснулся моей ладони. Грубой, покрытой жёстким волосом орочьей ладони. Чего это стоило ему - гордому властелину неба? Знаю, простой драко предпочёл бы клацнуть зубами - и пожрать пряной орчины - даже и перед неминуемой смертью.
Драконы смотрят дальше.
Я поднял ятаган и примерился: у меня лишь одна попытка, второй не дадут.
- Молодец, Интергог, - сказал Ули, - правильно подумал.
Ха! Сверху вниз и косо направо, с оттягом. Белый прикрыл глаза, только краешек зрачка чернел сквозь плотную перепонку. Что думал, на что рассчитывал он в это мгновение? На быструю смерть? Не зря я точил клинок: сталь рассекла привязь как нитку.
Белый поднялся на ноги, расправил крылья и посмотрел на меня ясным взглядом. А потом склонил голову и подставил плечо. Белый, мудрый. Разумный!
Ноги дрожали, но я сделал шаг. Второй и третий - по скользкой драконьей шкуре. Сел чуть ниже основания первого позвонка и сказал:
- Прощайте. По тебе, Иллуи, я буду скучать, хотя ты - мохнолапый недомерок! Но всё же - мой лучший друг. Это странно, но это так. Передай Миле поклон. Ты, - я ткнул пальцем в Гнолла, - попил вдоволь моей крови, но у тебя есть голова. Живи. А ты, - тут я посмотрел на трубадура, и он тихо, бочком, маленькими шажками двинулся за стражников, - моли Тёмного, чтобы я о тебе забыл.
Стражникам я не сказал ничего.
Ули Сунели и сейчас показал сметливость. Он молчал и держал руки на виду, а может, он просто испугался, потому что Белый развернул крылья и прыгнул в воздух! Прямо так, с места! Проломил гребнем на голове дощатый потолок шкуродёрни и вырвался на свободу. Только щепки простучали по моим плечам.
Орки не любят солнца, а я - чистокровный урукхай, но сейчас мне захотелось проорать победный клич! Мышцы Дракона мерно ходили под моими бёдрами, и с каждым взмахом мы поднимались выше и выше. Белый - мудрый, он поймёт, куда меня отвезти. Подойдут любые горы, где есть глубокие пещеры, и нет назойливых, надоедливых бородачей с топорами. Туда, где живут свободные урукхаи!
Но Белый не думал останавливаться на пути вверх. Стало холодно, небо приобрело фиолетовый цвет, а в нём загорелись звёзды.
- На встречу ли с Великим Тауроном ты меня везёшь, господин Дракон? - прокричал я сквозь свист ветра.
Белый тряхнул головой и беззвучно рассмеялся. Чуть прижав левое крыло, он вошёл в долгий вираж. Я посмотрел вниз: Мир распростёрся под сапогами как распяленная на кольях шкура драко, как нарисованная умниками при дворе Тёмного властелина карта. А по краям мира - широченная серая полоса, за которой - чернота и пустота.
Господин Дракон обернулся, посмотрел на меня золотым глазом и рванул туда, где зелень лесов и желтизна пустынь, где морская синева и бурые полотнища болот сменялись серой пеленой неизведанности. К самому ближнему краю карты.
Наверное, там я сам смогу решить, кто друг, кто враг. Потому, что друг и враг, а не потому, что Великим Тауроном от века предначертано. И сам выберу, где жить, а не потому, что равенство, братство и свобода?
Белый молчаливо согласился и забил крыльями ещё пуще.