В те времена я был молод. Мир казался удивительным, полным загадок, которые предстояло решить, и открытий, которые необходимо было совершить. Причем, не кому-либо, а именно мне.
Я был одним из тех молодых ученых, в чьих глазах горит жажда знаний и Нобелевской премии. Но годы шли, грант за грантом проплывая мимо. Идеи безнадежно устаревали, или того хуже: пока вертелся в поисках финансирования, мои открытия совершали другие. В общем, я оказался безнадежным неудачником.
Впрочем, однажды мне показалось, что бывают на свете еще большие неудачники.
Когда профессор Кингсли вновь появился в Университете, за его спиной перешептывались. А он шел, гордо вскинув седую голову, и безмятежно улыбался в ответ на косые взгляды. Взгляд за стеклами стильных очков в прямоугольной оправе был доброжелателен и открыт. Казалось, после такого научного фиаско только и остается уйти на покой и преподавать физику в старшей школе где-нибудь Бруклине. Однако, профессор Кингсли выбрал публичность и гордо нес знамя своего позора, вернувшись к преподаванию. Казалось, он совершенно не переживал по поводу продолжавших сыпаться со всех сторон обвинений в подлоге и подтасовке данных. Я слыхал, его обязали компенсировать растраченные деньги гранта, поэтому он и согласился на преподавательскую деятельность с довольно плотным графиком. Впрочем, не думаю, что у него был другой выход: финансировать его исследования желающих не было.
Что меня дернуло тогда подойти к нему и заговорить - ума не приложу. Не иначе, как интуиция, или Божественное Провидение. Впрочем, чего греха таить: я просто счел, что двум законченным неудачникам найдется о чем поговорить за обедом.
- Да, я потратил те деньги на установку, которая не могла заработать, - Кингсли взглянул на меня поверх чашки паршивого университетского кофе. - И да, я долгое время подменял данные, чтобы сфальсифицировать успешность своих исследований. Ровно столько, сколько мне потребовалось, чтобы совершить главное открытие моей жизни.
Молчание затягивалось.
Разговор наш начался с того, что я подсел к профессору, вежливо поздоровался. Мы обменялись мнениями о погоде и безалаберности современных студентов. А дальше я попросту не знал, как продолжить. Не мог же я просто сказать: "Эй, чувак, как я тебя понимаю. Я ведь такой же лузер. С той только разницей, что ты доверия не оправдал, а мне никто и не пытается доверять." И тут он, с этим своим признанием. Правда, нет в голосе ни капли раскаяния, только... торжество?
Пока я подбирал слова для ответа, Кингсли допил свой кофе, встал, но уходить не спешил, вопросительно глядя на меня.
- Вы идете? - поторопил меня он. - Доктор Рози, вы ведь больше всего на свете хотите вписать ваше имя в анналы истории науки, верно? В этом вся ваша проблема. Руководствуясь своими заблюждениями, вы раз за разом делаете неправильный выбор. Впрочем, кто я такой, чтобы вас от него отговаривать. Могу только помочь быстрее понять ошибку.
Само собой, столь загадочные слова не могли оставить меня равнодушным. И я пошел. Мы пошли.
Удивительно: профессору Кингсли оставили его лабораторию - просторное помещение в цокольном этаже третьего корпуса. Несмотря на то, что вместо окон здесь имелись лишь узкие длинные щели под самым потолком, в лаборатории оказалось удивительно светло и солнечно. И пыльно.
- Помещение арендовано на пятьдесят лет вперед, и разорвать аренду Университет не может, - предвосхитил мой вопрос Кингсли. - А оборудование... его просто сочли бесполезным, - он кивнул на громоздящиеся в углу махины странных очертаний, накрытые черной непрозрачной пленкой.
Я для приличия сделал несколько шагов по комнате, осматриваясь, вопросительно повернулся к Кингсли.
- Присаживайся, - кивнул он на относительно чистый, но хлипковатый на вид офисный стул, сам опускаясь прямо на стол. - Ты вправе верить или нет в историю, которую сейчас услышишь. Это тоже будет твой выбор, и от него тоже будет зависеть твоя дальнейшая жизнь.
Я вяло отметил, что профессор перешел на "ты'", однако, возражать не стал: чутье просто вопило, что сейчас не время заострять внимание на внезапной фамильярности.
- Это был мой двенадцатый день рождения. Или одиннадцатый? Нет, все-таки, двенадцатый, дата была 'круглая'. Вернее, казалась мне таковой. И я ждал особенного подарка...
***
- Рик, вставай!
- С днем рождения, парень!
- Ма, а че, совсем нельзя торт есть, пока Рикки не проснется? Он же засоня! Долго ждать...
- Кира, это день рождения твоего брата, и торт - его подарок! Рик должен задуть свечи, и только потом мы будем его есть!
- Ма, ну я ка-апельку, вот тут, с краю, у тебя крем вылез. Рикки-тики даже не заметит! - снова заныла сестренка.
Тут уж я не выдержал, сбрасывая одеяло. Вот беда с этим шумным семейством, даже в день рождения не дадут поспать толком.
- С днем рождения! - вся семья хором.
Мама держала огромный торт. Мой любимый, клубничный, со взбитыми сливками. Торт был кособокий - явно сестренка готовить помогала - но от этого не менее вкусный. Мамины торты не бывают невкусными по определению. Кира сжимала в руках огромную коробку, обернутую подарочной бумагой. Судя по криво повязанному банту, к упаковке подарка эта пигалица тоже руку приложила. Вот ничего не может аккуратно сделать, все у нее наперекосяк вечно, а еще девчонка.
- Ллойд, где спички? Ты взял спички? - засуетилась мама.
- Конечно, дорогая, - папа, как всегда, взирал на суету, разведенную женской половиной нашего семейства, с флегматичным спокойствием.
Говорят, я в папу пошел, но мне до его самообладания далеко. Хотя, мы оба любим порядок - что в вещах, что в одежде, что в голове - в этом мы с отцом, несомненно, схожи.
Пока папа пождигал по очереди все двенадцать свечей, воткнутых в торт, а Кира прыгала вокруг, норовя устроить пожар, я с нетерпением поглядывал на коробку. Большая. И явно тяжеловата для ручонок сестренки-семилетки. А может... Надежда вспыхнула ярче свечек на именинном торте. Задувая их, я загадал, чтобы в коробке оказалась Она. NES. Nintendo Entertaintment System. Неська. Свечки гасли одна за другой, а я мысленно раздевал ее, подключал к старенькому телевизору в гостиной, а Сэмми Палмер завистливо вздыхал на диване.
Это оказался набор юного химика. Лет в восемь я ему бы обрадовался несказанно. Но не в двенадцать же.
- Парень, ты должен понять, ты ведь уже взрослый, - вечером моего дня рождения мы с папой сидели на крыльце, потягивая лимонад и глядя на звезды, помигивающие в теплом августовском небе. - Мы не так богаты, чтобы покупать такие дорогие вещи. Кире в этом году в школу, ипотека, опять же.
Должен - значит пойму. Только вот, мечтать о том, чтобы все в нашей жизни сложилось не так, как сейчас, мне никто не может помешать. А вот и падающая звезда как раз...
"Хочу, чтобы все было по-другому," - мысленно проговорил я, провожая звезду взглядом. Белый огонек мигнул два раза и погас. Надеюсь, это было "Да".
Открыв глаза утром, я не сразу понял, что не так. Что-то неуловимо изменилось. Потолок, как будто, стал выше...
Поспешно выбрался из постели, оглядываясь. Это не моя комната. Вернее, моя, но такая, какую я воображал в мечтах: большие светлые окна до пола, ведущие на собственный балкон, куча игрушек, среди которых я узнал Тедди. Это точно он, и никто другой. Только у моего медведя на боку имеется заплатка в дурацкий голубенький цветочек - следствие неудачной попытки запустить его в космос на самодельной ракете. Мама тогда, не долго думая, отхватила ножницами кусок от кухонной занавески, чтобы соорудить Тедди заплатку на порванный и даже немного обгоревший бок.
"Мне эта занавеска все равно никогда не нравилась, а Тедди требуется срочная медицинская помощь," - хитро подмигнула она. Недостачу соломы мы восполнили ватой из аптечки, так что бок под заплаткой теперь был мягче на ощупь и не похрустывал при надавливании.
Я схватил медведя в руки и проверил. Определенно, это Тедди. Как же тогда объяснить все прочие изменения? К примеру, вот этот новенький семидесятидвухдюймовый телек... И небрежно брошенную рядом недораспакованную Ее. Светло-серый, сдержанно-элегантный бок NES выглядывал из подарочной коробки. Той самой, слишком тяжелой для державшей ее вчера Киры. В которой, как я хорошо помню, оказался набор юного химика.
Не долго думая, кинулся распаковывать и подключать свое сокровище. Из коробки выпала открытка с забавной рожицей.
"Сынок, прости, что не смог присутствовать на твоем дне рождения. Надеюсь, тебе понравится мой подарок. Говорят, они сейчас в моде.
Папа"
То есть, как это - не смог присутствовать? Я точно помню, как папа искал спички, чтобы зажечь свечи на торте, а потом мы пили лимонад на крыльце... Однако NES звала поиграть, и я отбросил странные мысли.
- Откуда я знаю, где твой сын? Он не спускался за весь день ни разу! - возмущенный писк Киры раздался почти под самой дверью.
С трудом оторвавшись от приключений младшего Донки Конга, я протер уставшие глаза. За окном почти стемнело. День пролетел незаметно, и я только сейчас понял, что готов съесть даже Кирины деревянные стейки, которые она жарила своим куклам на игрушечной плите.
- Кира Кингсли! Как ты с матерью разговариваешь?
- Так и разговариваю! Какая ты мать? Тебя целыми днями нет дома! Хуже тебя только папа, его нет вообще никогда нет! Он все еще живет с нами, или как?
Топот ног, злой хлопок дверью.
Я обомлел. И это моя маленькая, всегда веселая и послушная сестренка? Определенно, изменилось еще что-то помимо моей комнаты и вчерашнего подарка на день рождения. Я снова задумался. Как такое вообще могло случиться? Неужели, падающая звезда все-таки работает как исполнитель желаний? Вот Сэмми Палмер удивится, когда я ему расскажу!
Процокали каблуки, из коридора в распахнутую дверь хлынул прямоугольный поток света.
- Рик, сколько можн... - мама осеклась. - Ты все-таки распаковал папин подарок... Я рада, что ты больше не злишься. Пойми: то, что мы с папой больше не любим друг друга, совсем не значит, что мы больше не любим вас с Кирой. Просто... Это жизнь. У нас не всегда есть возможность быть с теми, кого мы любим.
Кто эта уставшая женщина, прислонившаяся к дверному косяку? Моя Ма не может так говорить! Они с папой любят друг друга! И всегда будут любить - это один из непреложных законов вселенной.
Я лежал в кровати, наблюдая, как ветер колышет занавеску в распахнутом окне. Сквозь августовский зной с чернильно-черного неба в комнату заглядывали звезды. Дурацкая звезда! Дурацкое желание! Я не хочу такое "по-другому".
Одна из звезд сорвалась, перечеркнув яркой линией прямоугольник окна.
В нынешней вселенной нет Киры. Совсем нет, мама с папой решили, что одного ребенка с них достаточно. Что ж. Я не против.
За прошедшие годы я успел понять, что в этом мире, состоящем из множества таких похожих, но таких разных вселенных, нет ни одного непреложного закона. Сестра редко когда получалась такой же лапочкой, как в родной вселенной - той, из которой я сбежал, расстроившись, что не получил желанный подарок на день рождения. Честно признаться, мне успели порядком досадить все эти бесконечные вредные Киры, особенно последняя. Эта учудила: привела в дом татуированного по самые уши парня, от которого за милю разило травкой, и заявила родителям, что ждет от него ребенка. А ведь ей восемнадцать только в следующем месяце... не будет. Хоть отдохну немного от ее выбрыков. У меня экзамены на носу, а потом поступление в аспирантуру.
Десять лет скитаний и почти три сотни смененных вселенных позволили вычислить закономерность. Подумать только: когда-то я думал, что виноваты падающие звезды. Но августовский звездопад закончился, а я продолжал менять вселенные, как перчатки, иногда задерживаясь на месяц, а иногда на день - как в той, первой, в которой я стал обладателем вожделенной приставки, но потерял счастливую семью. Десять лет - достаточно долгий срок, чтобы хорошенько подумать, а двести девяносто три перемещения - достаточная статистическая база для вполне научных выводов.
Перемещаюсь я тогда, когда в очередной вселенной обнаруживается нечто, категорически не соответствующее моим представлениям о счастливой жизни. В следующей вселенной это нечто обязательно будет исправлено. Однако это небольшое изменение повлечет за собой сотни других - иногда едва уловимых, иногда значительных - изменений. Среди которых рано или поздно обнаружится что-то, что сделает меня несчастным. Пусть на один вечер, но этого достаточно.
Сложнее всего пришлось в период подросткового буйства гормонов. Тогда меня перекидывало почти каждый день. По мере взросления я становился спокойнее, научился относиться к мелким неприятностям философски и стал задерживаться на более долгий срок. В прошлой вселенной я продержался почти год, но, завалив первый из выпускных экзаменов, сорвался.
Главным уроком десятилетия стало понимание, что нигде мне не было и не будет лучше, чем в родной вселенной. Там было все: любовь, искренность, семья. Не хватало лишь дурацкой игровой приставки, чтобы утереть нос Сэмми Палмеру.
Аспирантура на кафедре теоретической физики с последующей научной практикой в университете - единственный шанс. Если и способно что-то помочь мне вернуться в родную вселенную, так это самая главная из наук, изучающих мироустройство. Это я понял давно и шел к своей цели: подтянул балл по физике в школе, наплевал при поступлении на мнение родителей, в четырех мирах подряд пытавшихся уговорить меня изучать куда более перспективные компьютерные науки. Когда они особенно достали, отказавшись оплачивать учебу (до стипендии я не дотягивал по среднему баллу, а спортсменом никогда не был), я просто сменил вселенную на ту, в которой родители оказались более сговорчивы и равнодушны. Честно признаться, физика никогда не была моей любимицей, однако, необходимость подстегивала интерес, а со временем я увлекся.
***
- Ты слыхал про мост Эйнштейна-Розена?
Я не сразу понял, что профессор Кингсли прервал свой рассказ и обращается ко мне.
- Впрочем, чего это я? Ты ведь физик. И весьма перспективный, несмотря на череду неудачных погонь за грантами, - Кингсли хитро усмехнулся.
Я внезапно понял, что еще в тот момент, когда я подсел к нему за столиком университетского кафетерия и представился, профессор знал все о моих исследованиях, в том числе, и в этом направлении. Возможно, это и стало причиной его внезапной откровенности.
- Не скрою, мне эта теория интересна, - кивнул я. - Однако, не думаю, что на современном уровне развития науки...
- Ты ничего не знаешь о современном уровне развития науки, - прервал меня Кингсли. - Я ведь не докладывал о своих реальных успехах.
***
Фантасты оказались не так уж и неправы в своих предположениях. Червоточина и в самом деле способна соединить две вселенных своеобразным мостом. Только вот пройти по нему, не попав в ловушку горизонта событий, может лишь свет. И я. Хотя, и сейчас, спустя годы исследований, не было полной уверенности, что для перемещений я пользуюсь именно червоточинами. Нет-нет, да и мелькнет коварная мыслишка, что дело все-таки в чуде и в том детском желании, загаданном на падающую звезду.
Тем более, что с некоторых пор я стал верить в чудеса. А нынешнее перемещение юбилейное - трехсотое. После того, как я успешно поступил аспирантуру, а потом и окончил ее с отличием, перемещения стали гораздо более редкими. Когда увлечен наукой, мало какие вещи из жизни за стенами лаборатории способны обратить на себя твое внимание.
- Прости, не подскажешь, как найти лабораторию профессора Кингсли?
Передо мной стояло самое чудесное создание во всех вселенных. Невысокая и хрупкая, с задорно торчащими во все стороны короткими рыжими кудряшками и серьезным взглядом светло-карих глаз. Просторные джинсы с карманами на коленях, футболка со смешным медвежонком в заплатках. Медвежонок поразительно похож на Тедди, кочевавшего со мной по всем вселенным. Нет, Тедди, конечно же был каждый раз новый, но он всегда оставался неизменным. Единственная константа в моем сошедшем с ума мире. Кто бы заглянул в спальню доктора наук, разменявшего четвертый десяток... Нет, делиться с миром знанием о том, что до сих пор сплю с детским плюшевым мишкой, я пока не готов. Правда, на миг мне показалось, что эта девушка и так это знает.
- Могу даже проводить, - что бы ни потребовалось этому чуду в моей лаборатории, я рад.
- Ой, спасибо! - обрадовалась она. - Я Вера. Представляешь, лабу прогуляла, теперь нужно проситься пересдать... Говорят, Кингсли - тот еще зверь...
- Да нет, он просто строгий, а так ничего.
Это что же такое: я здесь преподаю, и студенты меня побаиваются? Вот еще геморрой, которого мне не хватало. Зато в этой вселенной у меня есть своя лаборатория. Плюс на минус. Покосившись на шедшую рядом девушку, решил, что плюсов, пожалуй, больше. Надо будет только свериться с университетским уставом: что там сказано насчет романов со студентками?
Так начался самый счастливый год моей жизни. Устав запрещал встречаться со студентками. Как ни странно, этот факт меня расстроил не настолько, чтобы сменить вселенную. Я был увлечен завоевыванием Веры. К моему счастью, девушка оказалась в числе нерадивых студентов, регулярно прогуливающих практические занятия.
На втором семестре постоянных прогулов, я начал подозревать, что их причиной была отнюдь не привычка девушки поспать подольше. Мир пел. А я танцевал от счастья под эту, не слышимую другим, музыку. Мы танцевали. И танец это нравился нам обоим. Мимолетные взгляды, касания рук в коридоре, шифрованные записки на полях контрольных. Мы наслаждались игрой в шпионов, как старшеклассники. Я практически забросил исследования. Какой в них смысл, если вот оно счастье - в этой вселенной? Вернуться в родную уже больше не казалось столь уж хорошей идеей.
- Доктор Кингсли, - декан был предельно серьезен. - К сожалению, обвинения в домогательствах к студентке - это слишком серьезно, чтобы мы могли оставить все, как есть.
- А кого обвиняют? - не понял я.
- Вас, доктор Кингсли, - начальство смотрело со смесью жалости и презрения.
- Кто? - Вера не могла, нет, только не она.
- Родители студентки. Вера Круж, знаете такую? - декан кивнул, поняв по моему лицу, что знаю. - Она из очень уважаемой семьи. Мать нашла в ее вещах ваши послания. Университету грозит разбирательство, так как вы - наш штатный преподаватель. Так что, предлагаю вам выбор: вы приносите свои извинения семейству Круж и оставляете студентку в покое, либо... тяжба за ваш счет. Подумайте до утра.
Если бы я в тот вечер подумал головой, а не эмоциями, то понял бы, что среди предложенных деканом вариантов выбора был и третий... Но я его не услышал.
- Привет, - Вера, сонная, с отпечатавшейся на щеке складкой от подушки.
- Привет, - я не хочу просыпаться! Потому что, если я не сплю, то... Я снова переместился. А впрочем... Кажется, я ошибался. Эта вселенная даже лучше предыдущей. Ведь Вера тут, в моей постели. И, кажется, у нас все хорошо.
- Рик, что тебе сказал декан? - в глазах Веры плещется тревога. - Послушай, я поговорю с родителями. Какое им дело до того, сплю я со своим преподавателем или храню девственность до брака? Это попросту не их дело... Но мама... мама грозит в суд подать, и она ведь может.
- Он мне предложил оставить тебя в покое, либо судиться за свои деньги, - растерянно повторил я вчерашние слова декана. - Времени на раздумья дал до утра.
- Ты меня бросишь? - девушка внезапно расплакалась. Горько, как маленькая, размазывая слезы.
- Эй! Нет, конечно, - осторожно стирая дорожку слез с ее щеки, я понял, что ни за что не брошу. А еще, что я дурак, хоть и везучий без меры. - Кажется, я знаю, как лишить их всех козырей в этой ситуации. Я уволюсь.
- Как это? - Вера даже плакать перестала.
- А вот так. Приду в деканат, напишу заявление. В конце концов, на преподавании свет клином не сошелся. А нет преподавательской деятельности - нет причин не встречаться со студентками, - я подмигнул Вере. - В конце концов, займусь вплотную исследованиями, они неплохо финансируются, на жизнь нам хватит. Ты ведь выйдешь за своего бывшего преподавателя?
Кажется, одно открытие я в то утро таки совершил: теперь я точно знаю, почему ураганы называют женскими именами.
Ураган по имени Вера с визгом налетел на меня, повалив на подушку.
- Я беременна, - шепнуло мне на ухо это чудовище, полное острых локтей и коленок.
Все-таки мне не показалось. Эта вселенная - самая лучшая из всех!
***
Тишина затягивалась. Профессор Кингсли молчал. По его лицу я бы не сказал, что этот человек так уж счастлив. Скосил глаза на его руки. Ни намека на обручальное кольцо.
- А дальше? - наконец-то решился спросить я. - Что было дальше? Вы снова переместились, да?
- Нет, - профессор горько усмехнулся. - Я нашел способ остаться, раз и навсегда. Просто нужно было сделать правильный выбор.
***
Гранты давали достаточно денег, чтобы не волноваться о пропитании. Только вот, с каждым днем я приближался к тому, что сейчас шепчут за моей спиной: краху научной карьеры. Заброшенные исследования сами себя не вели. Да и перегорел я к ним: эта вселенная меня устраивала полностью. В то время я был слишком счастлив, чтобы задумываться о последствиях, поэтому просто фальсифицировал бурную деятельность, беря данные из головы. Рано или поздно, это должно было всплыть. Однако, катастрофа случилась раньше.
Вера умерла вскоре после рождения нашего сына. Нельзя ей было рожать. Наследственное заболевание, о котором мы не знали. Не прерви она все отношения с родителями... Но те даже не ведали о беременности дочери. Узнали они слишком поздно. Пожениться мы так и не успели. Процесс увольнения затянулся до конца семестра, а потом Вера не хотела идти к алтарю с животиком. Решили отложить до возвращения ее стройной фигуры.
И вот тогда, стоя у свежей могилы своей любимой, сжимая в руках удивительно легкий пищащий сверток, я вдруг почувствовал, как меня "отпустило". Понимание, что я больше не стану метаться между вселенными в погоне непонятно за чем, пришло внезапно и очень естественно. Ведь я сделал открытие, которое позволило мне наконец-то обрести свой дом. Свою вселенную.
***
Тишина повисла вновь. Но на этот раз профессор Кингсли молчал, улыбаясь почти счастливо.
- Так в чем же состоит ваше открытие? - признаться честно, история меня захватила, пусть поверить в нее до конца не получалось. Однако, мораль я так и не понял.
- В том, что мы сами выбираем: по-настоящему прожить свою жизнь со всеми ее радостями и горестями, или вечно метаться в сожалениях о том, как могло бы все сложиться, "если бы...". Я выбрал реальность, а не фейк. Да, эта реальность горька. В ней у меня нет всеобщего уважения, моя любимая женщина мертва. Но у меня есть сын - ее подарок, самое ценное, что осталось. И я ни за что бы не хотел его потерять, гоняясь за призрачным "если бы".
- А почему вы рассказываете эту историю мне? - я честно не понимал, почему из всех людей в этой вселенной Кингсли так разоткровенничался именно со мной.
- Ты так же, как и я, мечешься, не в силах сделать выбор. Реши для себя, чего ты хочешь больше: признания и славы или увлекательных исследований. Когда решишь, ключ от этой лаборатории будет ждать тебя. Да, я сочинил результаты своей работы в последние пару лет. Но ведь до этого... Кто знает, как близок к успеху я был?