Свет. Нет. Яркий свет! Да нет же... Такого Света, именно с большой буквы, он не только видеть, он и представить себе не мог. Нечто настолько.... Слово яркий, или любое другое, характеризующее интенсивность светового потока, здесь не то, что не подходило - абсолютно не котировалось. При всем этом он не слепил, не заставлял жмуриться и слезиться глаза... Наоборот! Этот Свет манил, притягивал, призывал распахнуть глаза пошире, стремиться к нему и!.. И из него вдруг соткалась небольшая полянка на самой опушке леса. Невысокое солнце над верхушками берез обрезало тени деревьев в полуметре от упавшего не так давно ясеня, разбросавшего свои ветви с успевшей уже завянуть листвой по половине свободного пространства поляны. На стволе дерева, ближе к комлю, сидела молоденькая девушка, слегка наклонив к плечу голову и поглаживая кору левой рукой.
Девушка лет семнадцати, невысокая, стройная и гибкая, как ивушка, с невероятно огромными и чистыми, но совершенно невозможного, неопределимого цвета глазами, курносым носиком и короткими черными непослушными волосами. Ямочки на щеках от несколько грустной улыбки придавали выражению лица совершенно невыразимое настроение - печали, радости, светлой тоски, непереносимой боли и десятка иных чувств, и еще большего количества их оттенков, по большей своей части антагонистов в мире живых.
Живых? Мысль не успела оформиться и выдвинуться на передний план. Девчонка подняла голову и посмотрела на Ивана своими невероятными глазищами, а выражение ее лица уже было немного озорным и... Ну, наверное, слегка печальным. Ямочки на щеках остались почти прежними, а вот улыбка выражала уже нечто иное. Иван не успел сообразить, что же именно, а девчушка, (ну да - от горшка два вершка, чуть выше пупка ему макушкой) каким-то скользящим движением оказалась вдруг перед ним, пощелкивая прутиком по голенищу тонкого короткого сапожка и с интересом рассматривая оппонента. При этом ему почему-то казалось, что внешность она его почти что и не видит, да и не интересна она этой странной девочке.
- Привет! Ты хочешь умереть?
Смысл вопроса странной девушки непреложной истиной отпечатался в сознании и заставил его попятиться. Мозг как-то отстраненно отметил, что он сам абсолютно гол, в отличие от собеседницы, облаченной в некоторое подобие яркого современного сарафана, подол которого слегка колебал теплый летний ветерок. Осознание собственной наготы, тем не менее, не заставило его почему-то смутиться и искать какого-либо прикрытия, пусть и в эфемерной защите только и доступных в его положении собственных рук. Он замедленно, как-то непонятно для себя, обреченно покачал головой:
- Не-е-т. Я жизнь люблю. - Совершенно безэмоционально произнесенные слова вдруг вспышкой высветили недавнее прошлое - визг тормозов, как будто запоздалый звук удара, как будто прыгнувший на него атакующим хищником, но не успевший дойти до сознания страх, как будто где-то в прошлом оставшаяся боль...
- Удивительные вы существа, люди. С просто невероятными способностями ставить, казалось бы, очевидные вещи с ног на голову, выворачивать понятия и смыслы наизнанку и блуждать даже не между трех, а между двух сосен.
Странная собеседница погасила свою притягательную улыбку, сделала пару шагов в сторону и, поднося руку к кроне молодой, едва ей по грудь, березки, что осмелилась прорасти посреди полянки, задумчиво произнесла:
- Вы любите жизнь - за что? За что можно любить эту жестокую капризную старуху? Она вас бьет, мучает, обманывает, заставляет страдать душой и телом... Она приводит всех к смертному одру немощными и разочарованными... А если нет, то жестоко обманутыми... А вы ее - любите! Мазохисты.
Женщина подняла взгляд от деревца на собеседника, и тому еще больше стало не по себе, настолько ее глаза выражали нечто ему абсолютно чуждое и непонятное. Несмотря на то, что он молчал, она, тем не менее, спросила, как бы поймав мелькнувшую на задворках сознания собеседника мысль:
- Почему старуху? Значит с остальным - согласен? А старуху, потому что она так на самом деле выглядит. По жизни. - Незнакомка коротко прыснула смешком в кулачок. - Высокая такая худющая старушенция в неопрятном черном балахоне с глубоким капюшоном и какой-то кривой клюкой с железной фигней на верхушке. - Девушка (в каждый следующий момент их беседы она почему-то проходила в сознании Ивана все стадии взросления женского естества от девочки до зрелой женщины и опять по кругу) - Да, я в курсе, что так вы себе представляете меня - Смерть.
Девчонка заливисто смеется:
- Ха-ха-ха... Нет, я понимаю, в традициях людей назвать черное белым и превозносить вместо добродетели зло, но... Обидно. Все-таки, за что вы ее любите?
- Ну, это... Она дает жизнь... Радость... Вот. - Почти не думая бормочет сконфуженно ничего не понимающий парень.
- Нееет! Ну опять за рубль пятак! Ты что же, пропустил мои слова мимо ушей? Жизнь она им дает! Радость! Я ж тебе сказала - она садистка! Потому и рожают ваши бабы в муках и боли. А уж радость только там, где она не углядит. Да и то потом норовит отомстить за улыбку.
Смерть легонько пошевелила пальцами руки, проведя ею перед лицом Ивана. Теперь стоило ему перевести взгляд на любой объект, перед ним словно в окуляре микроскопа открывалась до этого невидимая сторона существования.
В зеленой плоти нежных листков молодой березки шевелились какие-то микроскопические червячки, белесый налет паутинкой покрывал трещинку в коре, под корой, между ней и древесиной, жадно поглощали плоть дерева короеды, где-то в самой сердцевине ствола вызревал даже на вид противный абсцесс гнили. Везде, куда падал взгляд, невидимые и неощутимые до поры, буквально кишели разнообразные весьма мелкие, но очень вредоносные существа.
- Смотри - болезнетворные микробы, вирусы, разные паразиты и прочая дрянь. Это тоже жизнь. И кому это надо? Может вам? Нет? А кому? Вот то-то.
Девушка вернула Ивану нормальное зрение и, иронично улыбаясь, продолжила:
- В общем, я поняла, любовь к жизни у вас намертво вбитый в подкорку стереотип, о сути которого вы даже не задумываетесь. Ну а за что же вы смерть клянете и ненавидите? Я ведь по своей воле никого к себе не беру - исключительно только по вашей или при обстоятельствах не совместимых с продолжением существования. Даже вот этих безмозглых созданий, - ее пальчик, ткнув куда-то в сторону, на миг высветил колонию каких-то бацилл, - чтобы забрать, мне нужны стечения условий, при которых они погибнут. Неблагоприятных для них и весьма способствующих здоровой полноценной жизни многих и многих других, гораздо более достойных существ. А так ведь бывает, что чуть ли не от пустякового ушиба умирают одни, а другие все переломанные и перекрученные выкарабкиваются. Не задумывался, почему так?
Женщина крутнулась на каблучке и показала человеку по одному пальцу на каждой руке:
- Два фактора определяют и отделяют жизнь от смерти. Первый для всех без исключения. Это, я уже говорила, - комплекс сложившихся условий. Ну, к примеру, как бы сложно биологическому объекту комфортно чувствовать себя в концентрированной кислоте. Да? - Она смешно фыркнула и продолжила. - А второй касается исключительно существ осознающих себя, имеющих свободу воли. У вас, людей, и выражение такое имеется - воля к жизни. Прихожу давеча к бабусе, которой в обед сто лет, наполовину парализована, куча старческих болячек - в общем, едва-едва душа в теле держится. Пошли, говорю - отдохнешь от жизни. Нет, отвечает, я еще малехо поскриплю. Ну поживи еще чутка. Вот, как у вас говорят, по совокупности и пора ей уже ко мне, но исключительно волей и желанием жить еще держится.
Ее рука проделала круговое движение, неопределенно но всеобъемлюще охватывая все сущее.
- Я ведь не убиваю. Умирают от жизни.
Смерть задумчиво повертела в руках прутик:
- Избавляешь их от мук - клянут последними словами, словно я, а не жизнь устроила им такие пытки. Мне-то зачем заставлять вас страдать? Я по определению - избавительница. Это для моей вечной соперницы вы - игрушки.
До Ивана как-то с запозданием доходили ее слова, что-то мешало в них вникнуть, только этим можно объяснить заданный им вопрос:
- Ты что же, и вправду жалеешь свои жертвы?
Губы девушки сложились в брезгливо-презрительную усмешку:
- Дурак! Все еще ничегошеньки не понял. Нет у меня никаких жертв. Жертвы приносят Жизни. Смерть же всего лишь благословляет их на небытие. А жалость... О чем ты, парень? Если уж вы себя не жалеете, я-то чего должна свои нервы жечь? Да и многие ли достойны жалости? Единицы из тысяч. И то... Почему младенец должен быть обречен мукам? Почему, даже если я вдруг мимо пройду, калекой от рождения влачить жалкое безрадостное существование обречен? Не познавши радостей любви и немногих других, доступных людям? Вот тебе и моя жалость. Да и лучше ведь у меня - ни мук, ни забот.
Девица чуть исподлобья глянула на Ивана именно жалостливым взглядом.
- А знаешь, наверное и вправду жалею. Только не "жертвы", а всех живущих. Понимаешь, ваши людские фантазии про зомби апокалипсис тоже не на пустом месте родились. Так уж случилось, что моя предшественница на этой "должности" то ли устала и бросила все, никого не предупредив, то ли на пенсию ушла - девчушка изобразила юморную гримаску - и некоторое время никто за мертвецами не приходил. Вот отголоски невероятной старины и витают в умах. Понравился бы тебе сюжет кино про зомби, но в реальной жизни?
Девочка вздохнула.
- И чего это я с тобой время теряю? Скучный из тебя собеседник. Ну так что, помирать будешь? - И опять заразительно рассмеялась, когда Иван непроизвольно отшатнулся и отрицательно замотал головой. И уже равнодушно бросила, отворачиваясь. - Ну помучайся пока... Вон и соперница моя за тобой спешит.
Иван обернулся и действительно вдалеке увидел быстро приближающийся высокий силуэт в бесформенном балахоне и c кривой палкой в руке. Одновременно с брошенным на новое действующее лицо взглядом прострелило болью под правой ключицей, остро закололо в левом предплечье, колене, сдавило грудь, медленно наливалась тяжестью и тупой болью голова. Где-то на периферии восприятия прорезались далекие призрачные голоса: "Зажим". "Тампон". "Добавьте кислород".
И так не совсем адекватное восприятие и совсем никакая острота мышления быстро заволакивались какой-то безразличной и серой пустотой. Сквозь эту пленку он еще успел выдохнуть вопрос:
- А что там... После смерти?
Полуоборот прекрасной в своей нетленной молодости женской головки. Насмешливая улыбка, как вспышка сверхновой, лукавый взгляд из-под озорной челки, легкое пожатие плеч. И серебряные колокольчики смеха вместо ответа.