Skier. Полигон

ПОЛИГОН

Среди пыльной степи Прикаспия, наматывая на скаты километры разбитой дороги, мчалась «Газель». Кенжибай, молодой парень из местных, резко работал рулём, объезжая выбоины, отчего троих пассажиров немилосердно бросало из стороны в сторону. Четвёртому, сидевшему рядом с водителем, приходилось легче.

Пейзаж вокруг простирался безрадостный — вихры серой, пожухлой ещё с июня травы, проплешины песка, белые пятна солончаков. Кажется, земля изнывает без влаги, но вода близко. Копни всего лишь на метр — вот она. Только солёная, мёртвая. Поднимись в небо на маленьком двухмоторном Л-410, что возит вахтовиков от месторождения до областного центра, и увидишь — степь изрезана руслами пересохших ручьёв, блестит зеркалами мелких солёных луж, да и сам Каспий — рукой подать. Совсем недавно была эта суша дном морским. Нечего бы и делать здесь людям, если б не нефть.

Каждую весну, в период таяния снегов, когда дуют западные ветры, Каспий напоминает о своей прежней власти — приходит нагонная волна, подступает к самому краю дамбы, заполняются морской водой ручьи, озерца и лужи, заходит на нерест в них рыба, да так и остаётся до следующей весны, если степной водоём не пересохнет за лето, и не вымерзнет за зиму.

Вот на рыбалку и ехали четверо, отработав короткий воскресный шестичасовой день. Особенно остро страдал от водительского мастерства Кенжибая Профессор — нескладный и долговязый, он то прикладывался макушкой о потолок, то задевал локтём металлический поручень, сдавленно шипел от боли и матерился. Профессор любил смотреть в окно, а в скачущей по ухабам «Газели» делать это было непросто.

– Ого! Гляньте, опять дымим! – вскрикнул он, бросая наружу очередной быстрый взгляд.

Отъехали они ещё не так чтобы далеко, спички заводских факелов отчётливо торчали над горизонтом, и сначала одна, а потом и вторая спичка, до того горевшая ровным алым пламенем, закоптила, пуская безобразные чёрные кляксы в разлив блеклой лазури.

– Прохоров на пульте заснул! Ну сейчас начнётся... Всех на завод выдернут! А мужики-то уже, небось, успели «принять»!

– Это не Прохоров — возразил Бульбаш, обладатель пшеничных усов и носа картошкой — Это компрессора на «двухсотке», третий раз за месяц встают. Наверное снова что-нибудь электрики намутили. А ты кричал бы потише. Как бы этот возвращаться не вздумал — Бульбаш кивком указал на мощный, коротко стриженный затылок сидящего рядом с водителем человека.

– Если так, не дай бог, дальше пойдёт, то и без премии можем остаться — озабоченно продолжал он. – И о чём менеджмент думает? Отдали всё на подряд, а теперь расхлёбывай...

Прозвище своё Профессор заслужил за два высших образования, и готовность вести спор по любому вопросу, потому завёлся, что называется, «с полоборота».

– Да ну! Чтобы без премии — это вряд ли. Сколько мы сейчас производим? Сорок тысяч в сутки? До конца года квартал. Даже если для выяснения причин сократимся, нагоним потом влёгкую. Скажи, Тунгус, благоволят ли нам духи, вдыхающие дымы жертвенных огней? Ведь штуку баксов за секунду сжигаем!

Юра Тунгус был бурятом едва ли на четверть. Но азиатская кровь сильна, и с первого взгляда местные считали его своим. Кроме некоторых относительных выгод, приносило это массу недоразумений. Потому на «тунгуса» Юра не обижался, предпочитая слыть «ныне диким». Шутке Профессора он лишь улыбнулся, утвердительно кивнув головой.

– Ну вот! А я что говорю! Хотя, если по совести, то при советской власти мы бы давно уже сто двадцать за сутки делали, без всяких духов. Тунгус стал бы парторгом, а я бы разъяснял массам нюансы его текущей политики.

– Это да — ухмыльнулся Бульбаш — болтунов коммуняки ценили. И сто двадцать вы бы, конечно, делали... на бумаге, твоими стараниями.

– Не согласен! Сейчас здесь был бы не один, а три завода, как минимум. Нефть Союзу была во как нужна! Да кому я рассказываю... Сам знаешь.

– Я знаю. А ты пургу гонишь.

– Но я видел в архиве проект!

– И что? Рисовали много. Болтали ещё больше. Оазис в пустыне, монорельс с магнитной подушкой, завтрак и утренние газеты по пути на работу. Скорость двести километров в час. Идиоты, как ты, верили. А реально — «бичевоз», гнилая баранина на обед. Мы ведь рюкзаками из дома картошку пёрли, чтоб на вахте с голоду не подохнуть. Ты-то уже не застал, а я помню.

– Я тебе про одно, а ты про другое! Я говорю, производство бы нарастили, а ты про картошку с бараниной. Одно слово — бульбаш!

– Всё связано. Коммуняки привыкли на рывок брать, за счёт людей, а людям взамен — шиш. Когда американы пришли, и сказали, что все будем в одной столовке жрать, без различия рангов, так народ в глаза им смеялся. Думали брешут, как коммунисты. Те-то для начальства отдельную кафешечку держали, с официантками в белых передничках. А ведь жрём, все вместе, Джоны и Вани, работяги и менеджеры. Вот тебе и буржуи. Справедливее коммуняк, выходит. Потому коммуняки ни хрена бы не сделали — народ уже не тот был, чтоб на голом энтузиазме пахать.

– Да ладно! Можно подумать, ты за «спасибо» при Советах работал. За запахом тайги что ль приезжал? – Профессор осклабился – Так её тут не растёт вовсе. Плохо тебе жилось? На «большой земле», небось, гоголем ходил, с такими деньгами. А здесь? Вон, дома капитальные, не то что сейчас, фанера.

Они проезжали посёлок, который теперь называли «старым». Поодаль от трассы стояли пятиэтажные здания, облицованные плитами розового ракушечника. Чернели провалы выбитых окон, сохли брошенные на произвол судьбы вязы и тополя. Профессор ещё застал времена, когда пятиэтажки населяло шумное племя вахтовиков. Росли на привозном чернозёме цветы, поливались газоны, а в центре, вблизи спортзала, размещался фонтан, который, правда, уже не работал.

– Дураки — отвесил Бульбаш. – Такие деньги в землю зарыли, а оказалось оно никому на хрен не надо. Лучше бы людям на премии бабки раздали. Так нет же. Мне, ты прав, тогда неплохо жилось, но сейчас ещё лучше. Я сюда зарабатывать деньги приехал. Кончится здесь работа — на другое место переметнусь. И все так. И не нужно тут ничего капитального. Америкосы правильно делают. Ведь не жить здесь. Это только у коммуняк фантазии, что люди в пустую степь поедут. Вот Тунгус — перебрался бы сюда, а? Хоть бы и с монорельсом?

– Да жить-то оно, конечно, везде можно... – Юра улыбнулся. – Но ведь дети... им учиться надо, школу хорошую, потом институт...

– И я про что! Платили бы больше, а где жить и как тратить мы сами разберёмся. Можем, кстати, и у Рекса спросить.

Он подался вперёд, крикнул, перекрывая шум двигателя:

– Эй, Рекс! Would you like to earn some more money? *

Сидящий рядом с водителем обернулся, показав костистое, с тяжёлым подбородком лицо. Раздвинул тонкие губы:

– What? – и заподозрив, что является объектом какой-то шутки, гаркнул:

– Don't tell me story, man! ** Тащьи сьюда свой белый задница! – засмеялся, довольный.

Бульбаш выставил большой палец: «Нормально!»

– Вишь, Проф, какое у нас единодушие? И я тебе так скажу: Может, конечно, и монорельс бы тут коммуняки сварганили, с них бы сталось. Да только лучше «кукурузер» в собственном гараже, чем монорельс в чужой степи. Согласен?

Профессор смолчал. Он мог возразить, что «кукурузером» пока обзавёлся только Бульбаш, а вот, например, Тунгусу с тремя детьми такое не светит. Мог сказать, что вместо монорельса для всех получились по большей степени яхты для немногих, но желание спорить пропало. Бульбаша не переубедить, и не прижать к стенке. На вершине пирамиды бульбашеских ценностей стоит Бульбаш, и это делает его систему взглядов чрезвычайно устойчивой.

А если уж совсем откровенно — зачем сам Профессор здесь? Для того ли, чтобы нюхать пусть не тайгу, но степную полынь? Для какой великой цели сжигает он в ежедневной рутине месяцы и годы своей единственной жизни? Во имя прибылей транснациональной компании? Во имя процветания молодого национального государства, возникшего на обломке Союза?

– Всё равно — сказал он уже безо всякого энтузиазма. – Это подход временщиков. Высосут что можно, и бросят. Гнилой, хищнический подход. Вот мы пятнадцать лет здесь нефть добываем, а обратной закачки не ведём. Пластовое давление падает, образуются пустоты. А внизу, между прочим, тектонический разлом...

– Пугаешь — ответил Бульбаш.

Давно, впервые приехав сюда, Профессор точно так же трясся по разбитой дороге в душном рычящем «Икарусе». Толщиной в палец слой подсолнечной шелухи на полу, сладковатый запах потных тел и бараньего жира, тёмные лица, бормочущий неприятный язык, бесплодные земли окрест... В памяти всплыло: «Мордор». Со временем шок отпустил, «орки» превратились в людей, но степь так и осталась чужой. Быть может потому, что несла слишком явные следы тех времён, когда и вправду могла бы обернуться своей.

Проступали они то чередой опор ЛЭП, ведущей из ниоткуда и в никуда, то заброшенным участком дороги, упирающимся в фундаменты разобранных по кирпичику строений, то пересохшей и полузасыпанной сетью ирригационных каналов вблизи областного центра. А километрах в пятнадцати от завода располагалась взлётная полоса. Пять тысяч метров идеально ровной «бетонки». Сейчас её не использовали, но в период строительства садились туда Ил-76, под завязку набитые оборудованием. И, может, не только для транспортных «Илов» её тут соорудили...

Если отъехать дальше, примерно в том направлении, куда продвигались сейчас они, то при известной удаче можно найти в степи ничем с виду не примечательные куски покорёженного металла. Опытный взгляд признал бы в них то обломок стабилизатора, то фрагмент обшивки, то часть двигательной установки «изделия». Рассказывают, как-то раз кусок летающего железа упал с неба и убил чабана, вздумавшего пасти овец в запретной зоне. Это послужило причиной едва ли не дипломатического инцидента — власти республики выставили претензии к северному соседу, что испытания разрушают экосистему степи, и несут угрозу местному населению. Но теперь там уже давно ничего не падало и не летало. А обломки растащили охотники за цветным металлом.

Профессор знал — Бульбаш прав, блат, воровство, начальственная спесь, злость и апатия нижестоящих, всё это было. И вместе с тем существовало иное. Он словно стоял у грандиозной, но незавершённой постройки, и глядя куда-то то ли вверх то ли вглубь смутно угадывал общий замысел архитектора. Розовый посёлок в степи, фонтан с пресной водой, которую гнали по трубам от самой Волги. Профессор верил — был бы и монорельс. И думалось, что нашёл бы он смысл своей жизни там, среди его строителей.

На место прибыли к половине четвёртого. Узкая протока выписывала по степи крутые петли. То пряталась в зарослях камыша, то разделялась надвое, то затекала в широкое и мелкое озеро, а потом вновь продолжала свой путь к морю, чтобы незаметно превратиться в заросшее травой болото, которое и представляло собой берег Каспия.

Кенжибай тут же отпросился навестить приятеля в соседнем ауле, пообещав вернуться к закату, и исчез, подняв облако пыли. Развернули снасти. Рекс вытащил невиданную в здешних краях катушку с мультипликатором, а из сундучка с блёснами достал нечто, напоминающее маленького резинового кальмара. Бульбаш с сомнением посмотрел на диковинную приманку. Профессор, тут же блеснув эрудицией, пояснил, что даже у пресноводных рыб сохранилась генетическая память, что когда-то их предки жили в море, и охотились на подобных существ. Бульбаш хмыкнул, натянул нижнюю часть ОЗК***, служившую ему болотными сапогами, вооружился спиннингом, и полез в озеро.

У Юры спиннинга не было. Наладив четырёхметровую удочку, он отошёл подальше от спиннингистов, и занял один из узких просветов в сплошной зелёной стене камыша. Профессор из любопытства остался с Рексом. А тот уже на третий заброс подцепил щурёнка грамм на четыреста, но тут же и выпустил, нецензурно ругаясь — было бы из-за чего руки марать. Воодушевлённый примером, Профессор сам начал кидать, но ему не везло. Блесна цеплялась за водоросли не проплыв и двух-трёх метров, а предназначенной для таких случаев «незацепляйки» у него не было. Промучавшись так минут тридцать, снова вернулся к Рексу.

Рекс кого-то тащил. Выгнутое дугой карбоновое удилище резко вздрагивало. Оскалив зубы, Рекс то бешено крутил ручку мультипликтора, то замирал, стараясь постоянно держать добычу «в натяг», одновременно парируя жёсткие рывки. У самого берега рыба сделала последнюю отчаянную попытку освободиться. Поднялась буруном вода, взметнулась придонная муть, но Рекс, больше не церемонясь, энергично взял удилище на себя.

Щука тянула килограмма на два. Американец быстро освободил её от тройника, поднял, держа за жабры.

– Возьмьёшь?

– Нет. Не надо — Профессор замотал головой. И тогда Рекс, пожав безразлично плечами, швырнул улов обратно в воду.

Профессор отвернулся, скрывая негодование и досаду. Взять чужую добычу гордость не позволяла, но в поступке Рекса виделось ему что-то на грани кощунства. Сакральный смысл рыбной ловли оказался попран. Борьба охотника и добычи низведена до уровня условной игры. «Бульбаш бы, наверное, не отказался. И был бы прав» – подумал Профессор, и расстроился ещё больше. Подобрал спиннинг, пошёл вдоль протоки, рассчитывая, что нет-нет, да улыбнётся ему рыбацкое счастье.

К вечеру они собрались в месте высадки. Бульбаш тащил набитый под завязку кукан, Профессор тоже сбил оскомину, выудив парочку. Сколько поймал Рекс неизвестно. Выглядел он как всегда довольным и невозмутимым. Не хватало лишь Юры, но и Кенжибай пока не вернулся. Перекусили чем бог послал, сложили рыбу в мешок. Похожее на абрикос солнце сползало в облачную дымку над Каспием. Ветер усилился, гнал по зарослям камыша зелёные волны.

– И где его черти носят?! – негодовал Бульбаш.

– Может, сломался?

– Ага! Нажрался! Не надо было его отпускать!

– И Тунгус запропал...

– Этот тоже... малахольный... Ты его когда в последний раз видел?

Начали вспоминать, и выходило так, что как и куда исчез Юра никто не заметил. Обшарили камыши — никаких следов. Не утонул же он, в самом деле? Да и где тут тонуть? Глубина в озере — по пояс. И вещи бы на берегу остались. Получалось, куда-то Юра ушёл, но зачем? Почему без предупреждения? Удалялись в разные стороны от стоянки, кричали, – никакого ответа.

Меж тем смеркалось, перспектива ночёвки в степи проступала всё явственней. Профессор мандражировал, Бульбаш злился, и только Рекс безразлично сидел на ящике со снастями. «Интересно — думал Профессор — он вообще понимает, во что это может вылиться? Они там у себя привыкли к цивилизации, а тут — дикая степь. До трассы километров пятнадцать. И куда идти непонятно. В степи десятки дорог».

Наконец, когда почти стемнело, вдалеке запрыгал свет фар. Незадачливые рыбаки воспрянули духом.

– Ну, Кенж, блин, напугал! – засмеялся Бульбаш. Но смеялся он рано.

Оказалось, на бортовом УАЗике приехали местные проверять сети. Белая «Газель» им не попадалась, и про Кенжибая они не знали ничего. Но и то радость, что хоть кто-то приехал! Договорились, что добросят, по крайней мере, до аула, а там видно будет. Пока местные выбирали улов из сетей, рыболовы снова искали Юру, опять кричали на три голоса, порознь и хором. Нет ответа.

– Слушай — вдруг осенило Профессора. — А может они с Кенжибаем вместе? Может, Тунгус сам ушёл, а дорогой встретил Кенжибая, и они где-то вдвоём зависли? Сломались, или заблудились.

– Да ну... заблудились... Кенж здешние места как свои пять пальцев знает. И чего бы Тунгусу уходить самому?

– Ну, может отошёл в сторону, потерялся, решил на трассу идти. А там Кенжибая встретил. Понимаешь, иначе нелогично как-то выходит — не могли они двое одновременно пропасть. По теории вероятностей не могли.

А потом была дикая езда по ночной степи. Профессор изо всех сил цеплялся за борта кузова, чтобы не вылететь. Ветер хлестал в лицо, подпрыгивали, норовя сбить с ног, снасти и мешки с рыбой. Чувство неприкаянности, свободы, риска дурманило голову. Тем более, что приключение уже не казалось непредсказуемым и опасным.

На весь аул горел только один фонарь. Под ним и остановились. Смутно белели во тьме стены мазанок. Светились кое-где подслеповатые низкие окна, за окнами — нищета, скудный быт затерянного селения. Трудно поверить, что совсем рядом бьёт из земли «чёрное золото», и за один только день добывают его столько, что хватило бы десять раз сравнять с землёй мазанки, и отстроить для их обитателей кирпичные коттеджи со всеми удобствами. Бульбаш с Рексом ушли говорить с местными, Профессор остался у машины.

Возбуждение прошло, он устал, и думал, что на дворе ночь, и ещё неизвестно, когда и как они попадут в посёлок. А рабочий день начинается в шесть утра. И никто не даст им поблажки, не войдёт в положение, что свои законные часы отдыха они потратили мотаясь по степи, а не лёжа в постели. Он сожалел, что вообще ввязался в эту авантюру с рыбалкой. Ведь мог бы сейчас мирно спать.

Во тьме показался огонёк сигареты. Подошёл Бульбаш, держа руки в карманах, недовольный и мрачный.

– А Рекс где?

– Фонарь ищёт.

– Какой фонарь? Вы что, не договорились?

– Он спасательную экспедицию затевает – Бульбаш со злостью выплюнул окурок, брызнувший красными искрами.

– Говорит, надо ехать искать Кенжа с Тунгусом. Местные сначала ни в какую, а потом заломили триста баксов за поиски. Этот идиот согласился. Сейчас полез с ними в какой-то сарай за прожектором, чтоб на машину поставить.

– Да он что, охренел?! Где их искать? Куда мы поедем? К тому же они, наверное, в посёлке давно... Нас самих завтра утром искать станут, если на работу не выйдем!

– Ну я ему так и сказал, что до утра нет смысла рыпаться. Сейчас не зима, даже если что и случилось, за ночь не замёрзнут. А утром ситуация прояснится — либо сами объявятся, либо начнём поиски. А вот так, по темноте...

Договорить он не успел. Земля под ногами дрогнула, зашаталась, как будто кто-то огромный ухватил за край, и несколько раз тряхнул чёрную столешницу степи, очерченный светом жёлтый блин улицы, вафельные стенки домов. Фонарь мигнул, и погас, с крыши соседний мазанки посыпался мусор, и неясный, далёкий гул донёсся откуда-то из тьмы открытого, пустого пространства.

– Толчок. Подземный толчок – бледный Профессор сидел на корточках, прижав ладони к земле. – Баллов пять, не меньше.

– Накаркал – сказал Бульбаш неожиданно сиплым голосом.

Ни на сладкую кукурузу, прихваченную из столовой, ни на хлеб в озере клёва не было. Юра сменил несколько мест – безрезультатно. Но не огорчился. Мужики говорили, что вверх по течению протоки есть мосток, а под мостком яма глубиной едва ли не четыре метра, а в яме пятикилограммовые сазаны. Может и не поверил бы, да всего неделю назад сам ел, поджаренных с луком в растительном масле. Глянул на часы — до заката времени много, свернул удочку, и зашагал вдоль колышащейся зелёной стены.

Идти оказалось прилично, но мосток всё же нашёл. Правда, и здесь клевало из рук вон плохо. Мелюзга вмиг сбивала с крючка раскисающий хлеб, а кукуруза опять оказалась невостребованной. То ли ветер мешал, то ли неправильная фаза Луны — в таких случаях причина всегда отыщется. Юра отложил удочку, вынул из сумки бутерброд, бутылку пива, перекусил, и откинулся на спину, бросив под голову куртку. Здесь, под защитой высокого бережка, ветер почти не чувствовался, косые лучи солнца ласкали лицо, плыли в небе причудливые облака...

Проснулся как от толчка. Быстро сгущались сумерки. Степь сделалась мрачной и неуютной. Обратно почти бежал, проклиная бесчисленные изгибы протоки. Местами пытался срезать углы, попадал в тупики, упирался в болотца, и думал лишь об одном: «Не должны уехать! Дождутся, дождутся...» И уже почти в темноте уловил доносимые ветром слабые голоса — его звали. Остановился, преодолевая одышку кричал в ответ, напрягая связки, но влажное дыхание близкого моря било в лицо, уносило звук, туда где его некому было услышать. Наконец, вышел к месту стоянки, и понял, что остался один.

Наверное, самым разумным было бы заночевать здесь. И потому что утро вечера мудренее, а ночью так легко сбиться с дороги, и потому, что оставалась надежда — вернутся за ним. Быть может, они ищут его где-то в окрестной степи. Но Юра не мог усидеть на месте. Ночёвка в открытом всем ветрам поле, без огня, имея на плечах только лёгкую куртку, представлялась ужасной. Тем более, что стоял сентябрь, к утру вполне могло похолодать градусов до пяти. Нервное возбуждение требовало немедленных действий, и он уступил.

Пока не угас последний свет зари постарался, как мог, засечь направление — если идти строго на восток, то рано или поздно упрёшься в трассу. Двигаться решил по дороге, а в местах развилок следовать самому наезженному пути. Перекинул через плечо сумку, и зашагал, опираясь на сложенное удилище как на посох.

Первые километры дались легко. Он вошёл в ритм, и быстро шагал, напевая какую-то незатейливую мелодию. Метнулась шальная мысль: «Если так дальше пойдёт, то часа через три выйду на трассу. А там, даст бог, попутка, и утром на работу, как ни в чём не бывало!»

Поутихший ветер овевал лицо, донося запах моря и гнили, в прорехах облаков показались звёзды. Наверное, Юрины предки могли бы сориентироваться по ним. А он не может. Но у него под ногами надёжный путь, и необходимости такой нет. Юра размышлял о кочевниках, о том, что этот досадный эпизод был бы для них, наверное, сущей мелочью. Да они бы, вероятно, просто не поняли — как это можно потеряться в степи? Так прошло ещё минут тридцать, пока он не замедлил шаг, а потом и вовсе не остановился, поражённый неприятной догадкой: ветер больше не дул в спину. Он дул в правую щёку, а это означало, что дорога, по которой шагалось так весело и легко, идёт не на восток, а на юг. Выходит, Юра не приближается к трассе, а движется вдоль неё. Начал старательно вспоминать — не было ли где развилки, которой он пренебрёг? Вроде нет... а если была, то уводила на менее наезженную колею, и потому он прошёл мимо. Вглядывался в небо, пытаясь уловить хотя бы малейший отсвет. Но закат давно угас, и даже линия горизонта скорее угадывалась, чем виднелась во тьме.

Идти дальше по дороге, на юг, в надежде что где-то впереди она свернёт к востоку? Или вернуться обратно, в поисках пропущенной развилки? А может двинуться прямиком через степь, чтобы ветер дул в спину?

Наверное, он бы вернулся, если б не увидал огонёк, что зажёгся вдали. Значит где-то там люди, жильё, а может, это светит одинокий фонарь на трассе? Направление вроде бы верное — к востоку. И такой заманчивой, такой обнадёживающей показалась мысль о жилье, о скором конце пути, что Юра свернул с дороги. Зашагал через степь, стараясь насколько возможно глядеть под ноги, остерегаясь провалиться в сусличью нору. На его счастье, вскоре из-за края земли вышла Луна. Воспалённо красный неровный диск пролил скудный свет, подарив если не видимость, то хотя бы чувство рельефа. Но достичь манящего огонька путник не смог — тот вскоре исчез так же внезапно, как появился. Юра замер, и несколько минут ждал, но напрасно. То ли человек в далёком жилище погасил свет и отправился спать, то ли выключил фары автомобиль, заночевавший на обочине трассы, – огонь не зажёгся. И тогда, не позволяя себе поверить в то, что окончательно заблудился, Юра снова пошёл. Как автомат, только бы не стоять на месте!

Он не видел, как потусторонний художник чиркнул кистью по небу, оставив первый быстро тающий след. Уловил лишь сполох, обернулся. И тут земля дрогнула, закачалась, а художник тянул в воздухе новую линию цвета расплавленного металла. Быстрый мастерский росчерк, упругий толчок горячего ветра — что-то вылупилось из небытия в этот мир, и утверждаясь в захваченном нагло пространстве, ударило так, что разум померк, будто выключили рубильник.

Разговор вели двое. Голос молодой, и голос постарше.

– Ну что? – раздражённо спрашивал голос постарше. – Вляпались? Человека покалечили, и сами в калошу сели. Кто считал время переброса и точку выхода? Молчишь, студент?

– Я считал – отвечал молодой. – Только... сейсмологи ведь ошиблись. Вероятность события по, их расчётам...

– Вчера надо было перебрасываться! В параллельном-то кластере уже того! А здесь теперь даже разворачиваться не стоит... Пружина спущена, ловить нечего. Обидно как, а!

– Обидно, Олег Сергеич — согласился молодой.

– Ещё обидней будет, когда домой воротимся. Нахлобучат по самое не балуйся за холостой переброс. Тебя начальство ни разу пока не песочило? Вот узнаешь, как это бывает...

– А с ним что делать? – голос повернулся к Юре.

– Ничего. Очухается, там посмотрим.

– Контакт нежелательный...

– Единичный. Таких мало ли... Смотри-смотри — веки дёргаются! Он нас уже слышит, наверное.

Юра ощутил свет, зажмурился крепче, и открыл глаза. Фонарик убрали.

– Вы как себя чувствуете? – спросил тот, кому принадлежал голос постарше. В темноте Юра разглядел аккуратно подстриженную бородку, и обширную лысину.

– Ничего. Голова только кружится.

– Это сейчас пройдёт. Двигаться можете?

Подобрал ноги, попробовал встать, и вздрогнул от острой боли в лодыжке.

– Так-так... Разрешите? – бородач принял Юрину ногу, подобрал штанину, осторожно прощупал больное место твёрдыми пальцами.

– Ну, перелома вроде бы нет. Скорей всего повредили связку когда падали. Ничего, сейчас мы вас вылечим. Студент!

Его молодой напарник наклонился к стоявшему на земле чемоданчику, извлёк салфетки, пакет с химическим льдом, бинт. Пока старший возился с перевязкой, Юра рассматривал незнакомцев.

Ничем с виду не примечательные, одеты в песочного цвета комбинезоны. Встретил бы на заводе — принял бы за каких-то подрядчиков. Правда, ни надписей на одежде нет, ни логотипов. Военные что ли, в пустынной экипировке? Спросил:

– А полигон разве работает?

– Полигон? Он всегда работает — ответил бородач, заканчивая бинтовать. – Холод чувствуете?

– Да. Не очень сильный.

– Так и надо. Потерпите минут тридцать.

«Нет — подумал Юра — вряд ли просто военные. Испытатели какие-нибудь».

– А что это было вообще? Я след в небе видел, а потом удар, земля задрожала. Нештатная посадка? Космический аппарат? А вы экипаж?

– Ну, что-то вроде.

– А где капсула? Сам корабль?

– Хех! Любопытный какой! – старший усмехнулся. – Тут, неподалёку. А вы здесь как очутились? Один, ночью, в степи?

– Я тут... Отстал от своих. Мы на рыбалку ездили.

– И как улов?

– Плохо. Клёва не было. Вообще я на трассу шёл. Мне бы на завод попасть... А то на работу утром. За вами, наверное, теперь поисковую команду пришлют?

– Сами выберемся.

– А-а-а... – протянул Юра.

Он упорно шарил глазами, стараясь разглядеть корпус спускаемого аппарата, и наверное не достиг бы успеха. Но Луна помогла. Она уже высоко поднялась в небе, и сияла ярко, ровно, словно умытая. Сначала Юра не понял, что смутило его. Пустая, равномерно тёмная степь, и... бугор. Линия горизонта шла вверх, а потом вниз, как если бы кто-то затолкал картофелину под тёмное покрывало. Он несколько раз моргнул, не понимая, как такое возможно, но иллюзия не исчезла. Напротив, теперь Юра не сомневался — реальность выпятилась пузырём. Её плёнка плавно обтекала нечто не желающее чтобы его видели. А может оно и вовсе оставалось вне пределов мира, выпирая откуда-то с другой, неведомой стороны.

– Это... это оно?!

– Тебя как звать? – фамильярно спросил бородач.

– Юра...

– Слышь, Студент, твой тёзка, выходит.

И сказал с напускной серьёзностью:

– Да, Юрий, вот так обстоят дела. Секретный эксперимент.

– Понима-а-аю... – он и в самом деле всё понимал. И что бородач шутит. И что шутит лишь отчасти, и что вот этой двусмысленностью пресекает любые вопросы, и даёт знать: настоящей правды не скажет, лишь посмеётся. И всё-таки один вопрос Юра задал. Быть может потому, что губы оказались быстрее разума:

– А монорельс? Монорельс будет?

– Это смотря какой дорогой идти.

Некоторое время все молчали. Молодой вытащил сигарету, спросил у старшего:

– Можно?

– Смали уж! – проворчал тот. – И что за моду такую дурацкую подцепили... Тоже мне, «параллельщики»...

Молодой качнул кудлатой головой, виновато пожал плечами, закурил.

– Ладно! Как там лодыжка твоя? Болит?

– Ничего вроде...

Бородач убрал лёд, плотно перетянул Юрину ногу эластичным бинтом:

– Идти сможешь? – Юра встал, слегка прихрамывая сделал несколько шагов:

– Нормально. Только... я не знаю куда. С направления сбился.

– Ну что, подбросим тёзку? – молодой слабо кивнул, затягиваясь сигаретой.

– Только извини, брат, мы тебя до трассы доставим, а дальше... Сам понимаешь — секретность.

Он понятия не имел, кто эти люди — пришельцы из будущего? Из космоса? Из параллельного мира? И какой аппарат скрывается там, под покровом реальности? Но увидеть мало что удалось. В пузыре образовался проём, слабый зелёный свет падал оттуда. Будто слегка отклонили чёрный занавес ночи, и открылся лаз за кулисы, в царство скрытой механики мироздания. А дальше Юре сказали:

– Закрой глаза! – и он не посмел ослушаться.

Его взяли под руки, повели, посадили. Щёлкнул ремень, потом ещё дважды. Послышалась непонятная возня, что-то слегка потрескивало. Голос молодого сказал:

– Олег Сергеич, а давайте катнём? Ну так, в пределах трёх основных кластеров текущей ветки, калейдоскопом, без актуализации переброса?

– Смелый ты за чужой счёт. Эффекты любишь. – буркнул старший.

Сквозь сомкнутые веки Юра почувствовал — свет погас. Началось падение. Он падал вниз, голова закружилась, и ничего не видеть стало невыносимо. Глаза открылись — мутная темнота, бескрайний туман, который распался на мириады отдельных точек, хаотически движущихся, и вдруг брызнувших врассыпную.

– Смотри! – крикнули ему.

Но он уже смотрел сам, и видел: Чёрная гладь моря, подёрнутая мелкой рябью, серебристые стружки лунного света, и силуэт гигантского незаточенного карандаша, торчащий до самой Луны. Юра узнал его. Заводская труба возвышалась посреди моря. А вокруг, плохо различимые сквозь мельтешение волн, виднелись то тут то там корявые остовы.

Разглядеть жуткую картину подробнее не успел — снова падение сквозь муть и туман, подкатывающая тошнота, разбег серых точек, внезапная ясность: Голубые огни фонарей, белый виадук на высоких опорах, длинное блестящее тело, застывшее в ожидании рассвета.

Они высадили его в двух километрах от трассы, дали фонарик. Старший сказал:

– Иди, и назад не оглядывайся. Как в сказках, понял?

Юра кивнул, медленно пошёл, освещая себе дорогу. Метров через двести остановился — безумно захотелось оглянуться, но он знал, что ничего не увидит.

Первым шёл бортовой УАЗик с закреплённым на крыше прожектором, за ним белая потрёпанная «шестёрка». Профессор сидел спереди, и вглядывался в темноту. Лет десять назад в результате подобного тектонического толчка береговая линия сдвинулась, суша вернула морю часть его территории. Сейчас Профессор не мог отделаться от картины катящего по степи вала воды. Но до трассы добрались благополучно. В том месте, где грунтовая колея уводила к морю, решили разделиться. «Шестёрка» с Профессором осталась караулить на трассе, а Бульбаш, Рекс и несколько местных включив прожектор двинулись в степь.

Шло время, ничего не происходило. Сначала Профессор видел, как блуждал во тьме луч прожектора, прыгали на кочках огни фар, а потом уже только смутные блики вспыхивали то в одном то в другом месте — поиски отодвигались всё дальше и дальше к морю. Накатила скука. Он вышел из машины, прогулялся вперёд и назад по трассе, стараясь разогнать сон. Снова стал смотреть в степь. Даль оставалась темна, зато справа, где-то неподалёку, мерцал слабый луч. Он то поднимался вверх, то вновь падал к земле, то блуждал по сторонам. Вскоре Профессор различил человеческую фигуру. Когда расстояние сократилось, Профессор узнал — Тунгус! Юра Тунгус шёл, прихрамывая, из ночной степи.

– Ты как, что, откуда?

– Да вот, шёл-шёл и пришёл...

– Наших видел?

– Нет.

– А мы тебя ищем. Целую экспедицию снарядили, с прожектором. А Кенж где? Вы не вместе?

– Нет. Не знаю. Думал, вы меня не дождались, уехали с ним.

– Ты что?! Да как мы могли?!

Минут через сорок степь снова осветилась мерцаньем огней. УАЗик вёл за собой «Газель».

– Вот гад! – разорялся Бульбаш. – Мы подъехали, а он дрыхнет! Говорит, заблудился, устал и заснул! Брешет, собака!

Пытались добиться правды от Кенжибая, но безуспешно. Вдруг выяснилось, что он очень плохо понимает по-русски. Водкой или перегаром от Кенжа не пахло. Тянуло лишь чуть заметным сладковатым амбре, но происхождение запаха осталось неизвестным. На вопрос, готов ли он сесть за руль, Кенж отвечал утвердительно – дескать, теперь он отдохнул, выспался, и может ехать хоть на край света. На том и порешили.

Белая «Газель» наматывала на скаты километры разбитой дороги. Бульбаш спал. Профессора мучила совесть — он представлял, как должно быть, испугался Тунгус, ощутив подземный толчок, как шёл, оставленный всеми, через глухую тёмную степь, надеясь на лучшее. А он, мечтавший о высоком жизненном смысле, хотел бросить товарища, и отправиться спать! Профессор смотрел на Юру, и готов был едва ли не пасть на колени, раскаиваясь в малодушии.

Сам Юра думал о многом и разном. Всё произошедшее казалось уже едва ли чем-то большим, чем сон. Рассеется ночь, придёт новый день, и оно отойдёт в прошлое, подёрнется дымкой нереальности. Было, нет ли? Какая разница - всё равно, нет ему хода за тонкую плёнку...

О чём думал Рекс, не узнал никто. Быть может о бремени белого человека, несущего свет цивилизации отсталым народам. Быть может о деньгах, что были потрачены не напрасно. А может он просто смотрел на бесконечную серую ленту, на узкий тоннель, прорубаемый во тьме слабым светом фар. Из прошлого в будущее.

* – Не хочешь ли ты получать немного больше денег? (англ.)

** – Не рассказывай мне сказки, парень! (англ.)

*** – Общевойсковой защитный комплект (костюм химзащиты)

01/04/2012 – 17/06/2012

Комментарии: 43, последний от 01/03/2021. © Copyright Skier (cheeget@gmail.com) Размещен: 18/06/2012, изменен: 14/12/2013. 38k. Статистика. Новелла: Проза, Фантастика Сумрак, XXI век Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: "...за туманом едут только дураки" Финалист конкурса "Русская Тройка - 2014".

Skier : другие произведения.

Полигон