- Вот так гриб, прямо всем грибам царь - государь. - Чур, мой, - завопил Протасик, - я его первый увидел. - Мамка похлебки наварит, - на всю улицу пахнуть будет.
- Нет, мой это гриб, - не уступал Власик, -твоя мамка моей по части готовки и в подметки не годится. В Скородумовке говорят: Фрося до того печь и варить мастерица, что хоть дым из трубы ложкой хлебай.
-Так значит моя мамка твоей и в подметки?- щеки Протасика раскраснелись, казалось, от них сейчас полетят искры. - Да из нашей трубы такой густой и ароматный дым идет, что вся деревня из него калачи лепит, ест и нахваливает.
-Врешь!
-Сам врешь!
Власик и Протасик набычив головы, нахмурив светлые бровки, стояли друг против друга, уступать не хотел ни один. В глазах Протасика мелькнула веселая искра:
-Получай свой гриб,- крикнул мальчуган и с силой опустил босую пятку на огромную светло-коричневую шапку, с прилипшими березовыми листочками.
-Ах вы, шалуны,- послышался раздасованный голос. Шапка слетела с гриба, и перед изумленными мальчиками появился старик. Одной рукой он потирал макушку, другой опирался на суковатую палку.
-Разморило на осеннем солнышке, так глаза и закрылись, но от вас, озорников, разве спрячешься? Ишь, как по голове стукнули, до сих пор гудит. Ты что ль такой смелый, дедушек обижать? - старик сердито глянул на Власика.
-Не-а, это все он, - отказался Власик, - хотел из тебя, дедушка, похлебки наварить.
-Врешь, - тут же вскипел Протасик, - сам хвастался, что твоя мамка любого старика так в печке запечет, что пальчики оближешь.
-Когда я такое говорил, когда? - наседал на товарища Власик.
-Э, - вас не поймешь, - неприязненно сказал старик, нахлобучил шапку и опять стал грибом.
Край шапки приподнялся, озорные глаза с осенней желтинкой глянули на мальчишек.
- Рвать меня больше не будете?
- Не-а.
- Скажите -ка, мальцы-удальцы, что за деревня на бугорочке?
- Скородумовка.
- А у кого можно ночку скоротать?
Власик и Протасик переглянулись.
- А ты сказки-побасенки знаешь?
- У меня их целая котомка, - старик, смеясь, тряхнул холщовой сумочкой, - любую выбирай.
- А то бабка Евлашка к себе только тех пускает, кто ее сказочкой потешить может.
- Далеко ль ее избушка, сыночки, я ж с утра в пути. Старость в дороге плохой товарищ. Один шажок сделаю - передохну, второй сделаю - под кустиком полежу.
- Не, здесь близко, бабка около леса живет.
Перед избушкой бабки Евлашки росли три молоденькие березки, золотистые пряди вились в зеленой кроне. Березки слегка качнулись, словно приветствуя старичка, он тоже снял шапку, поклонился:
- Здравствуйте, мои хорошие.
Низкая скособоченная дверь отворилась со скрипом, бабка Евлашка выглянула, прищурила старые глаза.
- Опять вы, сорванцы, а ну идите отсюда, пока метлой не навернула. Ишь, устроили катание по моей крыше. Зимы, говорят, долго ждать, мы с крыши, как с горки ездить будем. Всю солому свернули. Теперь как зайдет дождь, зальет избушку.
- А ты, бабка, в ушат садись и плыви, - захихикали Власик и Протасик.
Евлашка укоризненно качнула головой.
- Отцы ваши Влас и Протас на проделки всегда первые были, но чтоб стариков обижать, такого за ними не водилось. Слышь, дедок, что еще учудили, - бабка повернулась к старичку, - петуха моего красавца ощипали, один хвост оставили и по деревне пустили, это говорят, птичка райская.
- Да мы не подумавши, - наклонили головы Власик и Протасик, но глаза их при этом искрились озорным смехом.
- Близко к дому моему не подходите, поросята, - сердилась бабка, - не то палкой своей каждому по шишке на лоб подвешу. Отцы с матерями день-деньской в поле, а вы, лодыри, только на баловство и готовы.
- Ты зря на нас сердишься, бабушка, - заговорил Протасик, ему очень хотелось послушать стариковы сказки, а для этого нужно было помириться с Евлашкой. - Мы сегодня знаешь, сколько ржи накосили, умаялись, пошли на опушке леса отдохнуть, увидали грибок...
- Не, это мы думали, что грибок, - перебил товарища Власик, - стукнули его по шапке, а это не грибок, а дедок!
И мальчишки, ухватившись за животы, захохотали.
Старичок стоял у березки, улыбался, личико покрылось морщинами.
- Ступайте по домам, там озорничайте, - замахнулась рукой Евлашка, - а ты, старичок, проходи в избу, отдохнешь на лавочке.
Вечерело, месяц выплыл на небо и застыл, поблескивая золотыми рожками.
Власик и Протасик переглянулись, они куда как хорошо помнили про старикову котомочку полную сказок.
- Давай послушаем о чем дед с Евлашкой говорит, - предложил Власик. Протасик кивнул и, приоткрыв дверь, мальчуганы сунули любопытные носы в избу.
- Поесть бы, - послышался тихий голос старика, - весь день только ягоды терновые жевал, они сейчас кислые, невкусные, вот морозцем ударит, наберутся сладости, тогда ими полакомиться можно.
Евлашка была прижимиста и потому, притворно вздохнув, пожаловалась:
- Вот горе-то, а у меня от обеда только ложка засохшей каши в чугунке осталась.
Старик принюхался, хитро усмехнулся:
- Благодари небеса, хозяюшка, что я к тебе в гости зашел, откинь крышку сундука, увидишь каравай.
Евлашка даже подпрыгнула. Ей ли было не знать, что в сундуке, завернутая в чистое льняное полотенце, отдыхала коврига пшеничного хлеба. Пришлось бабке, скрепя сердце, выставлять хлеб на стол. Старик отломил горбушку, разинул рот, показавшийся старухе огромным, как яма, мигом проглотил кусок
- Лучше пережевывай, - кисло проговорила Евлашка, - а то кабы не подавился.
Старик подмигнул бабке и отломил еще кусок.
- Вредно на ночь наедаться-то, - пыталась спасти ковригу Евлашка.
- Богатыри есть? - вдруг брякнул старик.
- Чево? - вытаращила глазки бабка, - какие еще богатыри, тебе что хлеба мало, да я и варить их не умею.
- Тьфу ты, бестолковая дуреха, сковорода немазаная, - заругался старик, - в деревне вашей богатыри имеются?
- Аа-а-а, - бабка раскрыла рот и задумалась.
- Ой, - ногу наколол, - зашипел Власик, - у Евлашкиного порога чего только не валяется.
- Ну - ка, глянем, - Протасик поднял колючку.
- А пойдем в избу, - радостно взвизгнул Власик, - покажем старому, как над нами, скородумовскими, потешаться, а то прикрылся шапкой, чисто гриб.
Мальчики отворили дверь, остановились на пороге.
- Чего воротились? - сердито прикрикнула Евлашка. Думая, она чесала голову, и узел платка сполз на ухо.
- Темноты боимся, - заныли Власик и Протасик, - кабы не заблудиться. Прости нас, бабушка.
- Э, ладно, на печке переночуете, а пока на лавку садитесь.
Евлашка, заметив, что старик перестал жевать, быстро завернула остатки ковриги в полотенце и спрятала.
- Ну, - старик прищурил глаза, - есть в вашей деревне богатыри?
- Были, отцы их, - старуха мотнула головой в сторону мальчишек, - сколько дел добрых совершили. Да с тех пор времени много пробежало, у каждого детишек по пятаку народились. Старшеньких-то они в честь друг друга назвали. У Протаса стало быть, растет Власик, а у Власа Протасик.
- Что мне до того, кто у кого растет, - старик начал сердиться.
Бабка хлопнула себя по лбу, - так Егорша же. Он с Власом и Протасом тоже в подвигах участвовал, теперь в силу вошел, парень красавец, в избушку мою только бочком протиснется, а уж во весь рост не выпрямится. На кой он тебе?
Старичок от радости приподнялся, потер довольно руки, чем и воспользовались Власик и Протасик, подставив ему колючку. Дед плюхнулся на лавку и взвыл от боли.
- Ну, я вам, - из глаз старика потекли слезы.
- Ты чего, иль ревешь? - удивилась Евлашка, - разве я тебе что плохое сказала?
- Над глупостью людской плачу, - хлюпнул носом старик,- прежде чем над человеком шутковать, подумали бы.
Власик и Протасик, дрыгавшие от смеха ногами, удивились.
- А мы чего, дедушка, мы ничего.
- Веселые я смотрю вы ребята, - недобро усмехнулся старик, - приходите в лес, в мою избушку, у меня там диковин видимо-невидимо. Придете? Есть у меня скатерть-самобранка. Как расстелю ее, чего ж только на ней не появится: и блины и пироги, и леденцы и орехи и меду кадушка. А еще имеется волшебная дудочка, посвистишь в нее, все тайны леса явными становятся.
Мальчишки закивали.
- Как найти тебя, дедушка?
- По черной березе с раздвоенной макушкой отыщете, прямо за ней мое логово.
- Егорша тебе за каким понадобился? - не успокаивалась бабка Евлашка.
- Невесту я ему присмотрел, Диву Горыновну, - глаза старика загорелись, из-за пазухи он достал свернутый шелковый платок, расправил его на столе.
- Ах, - Евлашка прижала морщинистые руки к груди, - неужто на свете такая красота бывает?
С платка смотрела на старуху девушка изумительной красоты, и казалось, в маленькой темной избушке, освещенной тусклой лучиной, стало светлей.
- Хороша, - повторила старуха, - да взгляд у нее холодный.
- Ох, - Власик и Протасик отталкивали друг друга, чтобы лучше рассмотреть изображение на шелке.
- Ослепнете, - проворчал старик, свернул платок, сунул его за пазуху. - Дива Горыновна жениха ждет, вот и отправился я по деревням, селеньицам, богатырям русским красоту несказанную показываю, чтоб в честном бою они за Диву Горыновну боролись.
- А не простой ты дед, - вдруг задумчиво молвила бабка Евлашка, - запах от тебя травный, пряный, лесной, и имени, своего ты не назвал, дедушка, да дедушка, хлеб жевал, а лба не перекрестил. И дело плохое ты ли задумал, иль тебе его исполнить велели. Зачем нашим парням Дива Горыновна, неужто в поле она спинку гнуть станет, с вечерней зори до свету волну чесать, у прялки сидеть. Зачем нашим богатырям друг с другом сражаться, ворог не дремлет, на Русь идти хочет, для него силушку богатырскую поберечь надо. Девки наши простые имена носят, а невеста твоя Горыновна, не змей ли Горыныч в ее родне?
- Братцем приходится. Послушай, старая, про Горына. Много горя он русским людям принес, как черный вихрь налетал, рушил города и села, людей без счету убивал. Собрались тогда богатыри русские, стали с ним биться, заключили Горына в черную яму, а ход в нее завалили камнем неподъемным. Ни один человек в ту сторону не ходил. Но нашелся один мужичонка. Прослышал он, что страшный колдун в той яме сидит и решил силой его воспользоваться.
- А чего он там, без еды и питья сидел? - встрял Протасик.
- Молчи, - шикнул на него старичок, - когда я про Горына рассказываю, вам, мальцам, нечего и рта раскрывать. Вот пошел тот мужичок к камню, а земля под его ногами колебалась, дрожала, словно пыталась о чем предупредить. Но мужичку очень хотелось волшебную силу получить. Над ним в деревне каждый потешался, ни во что не ставил, вот и хотел мужичок деревенским отомстить. Подошел он к камню, а из-под него голос слышится тихий-тихий:
- Наклонись ко мне, дотронься до камня.
Мужичок захихикал:
- Я не только дотронусь, но и сковырну его.
- Сам говорил, что камень неподъемный, - удивился Власик.
- Земля русская до тех пор Горына в себе держала и силы его лишала, покуда знала, что не хочет народ русский освобождения страшного колдуна. Дотронулся мужичок до камня, вздохнула земля, выгнулась дугой, и свалился стопудовый камень. Вышел из ямы Горын, расправил плечи, захохотал громко.
- Что с тем мужичком-то случилось? - пискнула бабка Евлашка.
- Раздавил его Горын ногой. Не заметил букашку на земле, крак и все.
- Вот оно что, - процедила сквозь сжатые зубы старуха, - и его дочку ты нашим парням сватать хочешь. Ох, недоброе дело задумано, на погибель русского народа.
- Спать тебе пора, старуха, догадлива ты. - Лесной старик дунул в лицо бабке Евлашке, и та снопом рухнула на лавку.
- Заснула, - усмехнулся старик, забираясь на печь, - переночую здесь, а утром в путь тронусь.
- А-а, - недоуменно переглянулись Власик и Протасик, - нам бабка на печку лезть велела. Лучина горела, едва освещая избушку. С печи донеслось похрапывание с присвистом.
- Соловей, - хихикнул Власик, - вишь, как коленца загибает.
- Еще бы на эту Горыновну посмотреть, - вздохнул Протасик.
- А чего, дед спит крепко, вытащим у него из-за пазухи платок и вволю налюбуемся, - предложил Власик.
Мальчишка осторожно забрался на печку, и уже через мгновение шелковый платок лежал на столе.
- Красивая, - важно произнес Власик, - а все ж у наших девок брови гуще и длинней.
- А давай подрисуем. - Протасик подобрал около печки уголек, чиркнул раз, другой.
- Брови прямо как коромысла, - прыснул со смеху Власик. Он тоже взял уголек, хотел подправить красавице ротик, но в угольке еще хранилась искра и на тонкой ткани появилась дыра.
- Ты чего наделал? - зашипел Протасик, - прямо посередке прореха.
- Ну и ладно, - Власик похлопал рукой по шелку, гася мелкие искры, быстренько свернул платок, залез на печку и сунул старику запазуху.
- Пойдем-ка домой, - вдруг решил Протасик, - чего это мы в чужой избушке ночевать решили. Сказок, видать, не дождемся, а мамка заволнуется.
- А пошли, в родной деревне и ночью не заблудимся, - согласился Власик. Мальчики тихонько выскользнули за дверь и со всех ног припустили домой.
В Егоршину избу старик пришел чуть свет.
- Дай отдохну чуток, - смиренно попросил он, но на лавку сел по хозяйски, крепко уперев ноги в старых лаптях в пол.
- Садись, дедушка, - Егорша провел пятерней по льняным волосам, - жаль угостить мне тебя нечем. Один живу, хозяйство сам веду, печь еще не топил, каши не варил.
Старик стянул шапку, хитро усмехнулся.
- Да я сам тебя, милый, накормлю, да такой сладостью, какую ты ввек не пробовал. Одинокому парню непременно жениться нужно.
- Ты как сестра моя Фетюшка, она сорокой трещит: женись да женись. Да не по сердцу мне наши девки, вроде всем хороши, а чтоб жизнь прожить, такого и представить не могу.
- Есть у меня на примете девица, уж такая красавица, - старик полез корявой коричневой рукой за пазуху.
В это время дверь приоткрылась, и любопытный вздернутый нос просунулся в узкую щель.
- Велено мне, мил человек, - таинственным голосом продолжал старик, - ходить по деревенькам, селеньицам и каждому молодцу доброму о красоте небывалой Дивы Горыновны поведывать, платок шелковый с ее ликом показывать. Вот достану его сейчас и солнышко, что в твое окошко весело заглядывает, застесняется, за тучку скроется.
- Солнцу-то чего стесняться, - усмехнулся Егорша.
- Совестно ему станет, что не так ярко красотой сияет.
- Краше солнышка нашего ничего нет, - сказал Егорша.
Старик покачал головой, словно говоря, то ли еще будет, резко вытащил руку с платом и раскинул шелк на столе.
У двери послышались возня и хихиканье, теперь второй нос просовывался в избу.
- Любуйся, - выдохнул старик и даже глаза прикрыл рыжими мохнатыми ресницами, словно боялся ослепнуть.
Егорша расхохотался,
- И впрямь Горыновна, - утирая слезы, проговорил он, - видать, родственница Змею Горынычу, что страх на люд православный наводит.
Старик распахнул глаза с осенней желтинкой и крякнул с досады
- Вот сорванцы чего учудили, весь платок испортили и не починишь.
- Видать долго такую красоту искал, - смеялся Егорша, - брови то на уши наматываются, рот перекосило, а вместо носа прореха, или девка эта как смерть безносая. А глаза, точно буркалы.
- Пойду я, - помрачнел старичок, - придется камень у дороги ставить. Словами рассусоливать я не мастак. Надо же, в первую деревню пришел и сразу неприятность случилась. А мальцам передай, буду ждать их у черной сухой березы с раздвоенной макушкой, пускай вечерком приходят, днем у меня и без них хлопот хватает. Покажу им чудеса всякие, каменья самоцветные.
- Не пойму я тебя, дед.
- Кому надо, тот понял, - старик замигал глазами, хрюкнул, и выскочил из избы так быстро, что Егоршу обдало ветром.
- Странный гость, - покрутил головой Егорша, вышел за дверь, чтобы посмотреть старику вслед, но уже никого не увидел. Власик и Протасик с озадаченными лицами сидели на земле, будто их кто-то сшиб с ног.
- Чудеса да и только, - пожал плечами парень, но чудеса ждали впереди.
Чтобы сотворить какое озорство Власик и Протасик были первые, но посидеть, подумать им было некогда. Поразмыслили бы, зачем старичок, даже имени которого они не знали, зовет их к себе в гости в дремучий лес, да еще и ночью. Едва дождавшись красок вечерней зари, друзья побежали к лесу. К вечеру похолодало, подул ветер, темные облака напирали друг на друга. Власик и Протасик ежились, зябко поводили плечами, но с пути не свернули. Лес шумел и волновался, скрипели старые осины. Но Власик и Протасик топали и топали по желтым и красным листьям. Темнело быстро и веселый лес, расцвеченный яркими красками, словно деревья собрались на праздник, вдруг насупился, ощетинился острыми сучьями, стал одинаково темным, вверху, в просветах между деревьями мелькнули звезды. Власику и Протасику стало страшно, но мальчишки храбрились, старались друг перед дружкой не показать боязни.
- Ты чего дрожишь? - спросил Власик товарища.
- Это ты, как овечий хвост бьешься, - хихикнул Протасик.
Ухнул филин, и друзья совсем струхнули, кинулись напролом куда-то. Взошел месяц, прямо перед мальчишками появилось сухое дерево с раздвоенной верхушкой. Голые ветви причудливо изгибались.
- Да вот же она, береза черная, - обрадовался Власик, - так, посмотрим, где дедово жилище.
Мальчишки завертели головами и увидели огромного медведя, готового броситься на них.
- А-а-а - завопили храбрецы, хватаясь друг за дружку. Но заметив, что медведь не движется, немного осмелели.
Протасик подошел к зверю.
- Подумаешь, валежник, - презрительно кинул он и пнул ногой трухлявое дерево, - только такой простофиля как ты и мог обмануться.
- Я простофиля, - завопил Протасик, - а сам-то...
- Змей, - сиплым голосом проговорил Власик.
И правда, огромная змея изогнула крюком спину и наставила страшную голову на мальчуганов.
- Подумаешь, дерево старое, вот тебе, - Протасик подошел к "змее" и стукнул ее по голове.
- Эй, дед куда спрятался, выходи, старый, от нас не укроешься, - крикнули ребята. Но вдруг на верхушке огромного дуба, росшего позади сухой березы, они заметили огонек.
- Окошко светится, - обрадовался Власик, - дед, наверное, как белка, с ветки на ветку прыгает.
- Высоковато будет, - поморщился Протасик.
- Ага, давай разбежимся и по стволу заберемся.
Набив шишки о деревья, почему-то оказывавшиеся на пути, мальчишки отказались от этой затеи. Месяц светил ярко, ствол дерева, на верхушке которого находилось жилище старика, был в наростах грибов трутовиков.
- А я вот так, - крикнул Протасик и, ловко цепляясь за грибы, поднялся наверх.
- Я тоже не отстану, - последовал за другом Власик.
Дверь избушки тихо отворилась, словно ждала гостей. В светце горела лучина, под ней стоял ушат с водой. Старичок сидел за столом и пил взвар. Пар поднимался над горячей чашкой. Старичок хлопал мохнатыми ресницами, с наслаждением втягивал в себя кипяток и крякал от удовольствия.
- Заходите гостюшки, - сказал он Власику и Протасику, застывшим на пороге. Что ж вы в чужих владениях озорничаете? Мишку моего обидели, слышите, как ревет, змеика по голове стукнули. Разве ж это дело? Криками своими все зверье распугали.
Власик и Протасик переглянулись, насупились.
- А мы не нарочно.
- Садитесь на лавку, гости дорогие.
Власик и Протасик плюхнулись на лавку и тут же их штаны оказались в чем-то липком.
- Совсем позабыл, - безмятежно прихлебывая взвар сказал старичок, - кисель я овсяный разлил. Не нарочно.
Старик отодвинул чашку в сторону, полез под лавку, вытащил горшок, поставил его на стол, зачерпнул ложкой, ляпнул большой черный ком в миску. - Густо-о-ой.
Власик и Протасик вытянули шеи.
- Ты чего, дед, ополоумел, это же деготь.
- Вот беда, - бесхитростно качнул головой старик, - а я было угостить вас хотел. Но вы, мальцы, запомните, хозяину грубить негоже, сами от горшка два вершка, а туда, же старика ругаете.
- Помнится, обещал ты нам, дед, чудес показать, каменья драгоценные.
- Есть у меня такие, - усмехнулся старик и опять полез под лавку, вытащил ушат полный сверкающих камней.
- Видали вы ребята, как в летний полдень на озере вода так и пыхает, так и горит каменьями самоцветными. Водяной их сетью собирает и в сундуки к себе складывает. Вот и мне ушат отсыпал. Берите сколько хотите, все пряники в городе скупите.
Власик и Протасик не пожадничали, насыпали каменьев запазуху, в шапки, весь ушат до последнего камешка выгребли.
- Берите, берите, черпайте горстями, хорошие мои, уважительные, - приговаривал хозяин, посмеиваясь в рыжую спутанную бороду. И когда ушат опустел, старичок хлопнул в корявые ладони и драгоценные камни пролились обычной водой.
- Ой, - пискнул Власик, - мокро.
- Ого - поежился Протасик, - будто в речке искупался.
- Холодно, - заныли мальчишки.
- Ох-ох, - старик огорченно замахал руками, - обманул меня водяной. Но ничего, ребятки, есть у меня для вас другой подарок, он вас на всю жизнь прокормит.
- Что это?
- Пила да топор. - Увидев, вытянутые разочарованные лица мальчиков, старичок поспешил их утешить - не простые, волшебные. Тюк, тюк и готово.
- Небось и топор с пилой такие же как камни, - буркнул Протасик.
- Настоящие, - заверил старичок. - Сами всю работу сделают. Утречком на зорьке проверим. А сейчас спать пора. На лавке вытягивайтесь да зипунишком накрывайтесь.
- Во дела, - удивился Протасик, - сам на печку теплую полез, а мы, мокрые, на его лавке липкой спать должны? Эй, Власик, а давай сейчас топор и пилу испробуем. Пусть из этого стола нам скамейку соорудят.
Лучина потрескивала, месяц заглядывал в окошко, мальчишки покосились на печку, с которой доносился храп, потерли ручки.
- А ну-ка, пила и топор, смастерите нам из этого стола...
- Ларец, - вдруг послышался бодрый и властный голос с печи.
Тут же пила и топор будто приклеились к ладошкам Власика и Протасика, мальчишки принялись за дело с таким усердием, что их щечки раскраснелись. Старичок внимательно следил за работой мальчуганов и качал головой.
- Эх, ни к чему не приучены. Умаялись? - старичок слез с печи, посмотрел, что получилось.
- Ларец не ларец, короб, не короб, не пойми что, не обструганное, кособокое, кривое, кое - как сколоченное, только хороший стол испортили. Плохие вы работнички и домик себе неважный соорудили. Не мастера вы - мастетяпы.
Власик и Протасик переглянулись.
- Как сумели, так смогли.
- Вам теперь росту в аршин быть, в этом ларце жить, людям служить.
- Еще чего, - хотели сказать Власик и Протасик, как тут же уменьшились и оказались внутри своего изделия.
- А выйдете оттуда, когда добрые люди вам в ножки поклонятся и спасибо скажут.
- Звезды как сияют, видать ночью мороз ударит, - сказал Егорша, входя в избу к сестре.
Влас бросил лапоть, который почти доплел, и закрыл глаза рукой. Фотинья опустила голову, слезы капнули на юбку. На полатях сидели трое ребятишек, последний, пятый, агукал в люльке.
- Мамка, - спросила иаленькая Акуля, - когда Протасик домой вернется? Обещал мне лошадку смастерить, а сам куда-то ушел.
- Будет тебе лошадка, - Егорша взял чурочку, нож, принялся строгать.
- Нет, не вернется Протасик, - печально проговорила Фотинья. - Дед Дрема видел, как ребятишки вечером в сторону леса направлялись. Никак старик их созвал, тот, что у Евлашки ночевал. Наговорил мальцам небылиц, поманил чем-нибудь, они и поверили, несмышленыши.
Отец Фотиньи и Егорши, лежавший на печке, поднял седую всклоченную голову.
- Так ведь это сам леший был.
- Тш-ш-ш - Фотинья поднесла палец к губам, - разве можно на ночь его поминать, слышь, как ветер в трубе сразу завыл.
- Евлашка старая, а глаза у нее зоркие и нюх как у собаки. Чудной тот старик был, одежда на изнанку вывернутая, пояса нет, и запах от него шел, как от прелых листьев. Волосы не седые, как у нас, стариков, а сивые, ресницы рыжие, лохматые и борода как веник березовый.
- У тебя самого-веник, - досадливо отмахнулась Фотинья.
- Э, нет, у меня в бороде каша да щи, а у того старика листочки да веточки запутались. Не слушаете вы старых людей, а напрасно, - отец обиженно отвернулся к стене.
- Не сердись, отец, слезай, похлебка готова, - Фотинья подхватила ухватом чугун, поставила его на стол и заплакала, запричитала:
- Ох, а сыт ли сейчас мой сын, мой Протасик, накормлен ли.
Влас тяжело вздохнул, с каждым днем его вера вновь увидеть старшенького слабела.
- Сестрица, решил я по белу свету походить, - вдруг сказал Егорша. - Готова лошадка твоя, - парень протянул девочке игрушку. Акуля заулыбалась, ухватила лошадку и тот час на полатях началась возня, каждому хотелось поиграть с лошадкой.
- Егорша, одумайся, мало вы с Власом и Протасом находились. Три года дома не были. Из дома уйти - большого ума не надо - назад вернуться - вот задача.
- Да, было время, совершали и мы добрые дела, - сказал Влас,- а теперь другая пора - детей растить надо.
Глаза Егорши блеснули:
- Гляну я на вас с Фотиньей, как голубки воркуете, слова грубого друг другу не скажете, а в другой избе только горшки летят, да крик слышится, отчего так?
- По сердце невесту брать надо, - улыбнулся Влас.
- А мне нет здесь девок по сердцу, ни одна не трогает. С тех пор как зашел старик в мою избу, да показал платок, неспокойно мне, что-то мучает, куда-то тянет. Встану утром - один, вечером ложусь - опять один.
- Я тебе сколько раз говорила - переходи к нам в избу, все веселей, - сказала Фотинья.
- Нет, тяжелей у вас, гляну на ваше житье-бытье - и внутри защемит.
- Ты ж сам говорил, что на платке чудище было нарисовано, - старый отец, кряхтя слез с печи.
- Верно, чудище, но с тех пор нет мне покоя. А вдруг ждет меня девица- красавица, дождаться не может.
- Ага, все глазоньки проглядела,- задребезжал ехидным смехом старик.
- Эх, отец, видать позабыл ты свою молодость.
- Иди, Егорша, - вдруг глухо сказал Влас. - Парень ты смышленый, не потеряешься, вражью силу одолеешь. Плохо, что в пути товарища у тебя не будет. Мир велик, людей в нем много, кто-нибудь да слыхал про мальчишек наших.
Фотинья опять вытерла слезы.
- Сын пропал, теперь брат уходит. Садитесь за стол, похлебка стынет. Ты когда, Егорушка в дорогу?
- Утречком.
- Ко мне зайди, хлебушка с собой дам.
- Котомку перед уходом проверь, - усмехнулся Влас, - а то по ошибке унесешь кого-нибудь с собой.
Утром, когда солнце золотило последние листья на деревьях, Егорша отправился в путь. Он шел долго, пока не оказался на перекрестке дорог. Здесь стоял камень, а перед ним рос самый настоящий гриб с коричневой шапкой. Егорша протер глаза, помотал головой. Вдруг гриб вытянул руку, обмакнул палец в туесок с темной краской, стоящий рядом, и принялся выводить на камне корявые буквы.
- Прямо пойдешь, - потерянное найдешь, - скрипел грибок. - Вот ведь гадкие мальчишки, - пиши теперь, а я грамоте плохо обучен.
- Направо пойдешь - суженую найдешь, - продолжал грибок, проговаривая каждое слово по слогам. Он опять окунул палец в краску.
- Налево пойдешь - смерть лютую найдешь. - Грибок закончил писать, вытер палец о кафтан, подхватил туесок, повернулся к Егорше и оказался тем самым стариком, что приносил парню платок.
- Ой, - вздрогнул старичок.
- Ты что ли, - удивился Егорша.
Старичок осторожно обошел парня, и пустился было бежать, но Егорша ловко ухватил его за полу кафтанчика.
- Пусти, пусти, - отбивался старичок, - сила у тебя глупая, порвешь кафтан.
- Э, нет, не отпущу, пока не признаешься, куда мальцов сманил.
- Каких мальцов, грубиянов этих.
- Не грубиянов, а Власика и Протасика.
- Их уму-разуму учить надо, пока не поздно, - буркнул старичок.
- А ну, веди меня сейчас же к мальчишкам!
- Ох, ох, напужал, прямо как осинка трясусь, - насмешливо сказал старичок, его глаза с желтинкой вспыхнули, и вдруг старичок пропал, а Егорша держал колючую ветку терновника.
- До крови оцарапался, - воскликнул парень, - дедок - то кустом обернулся. И чего только в мире не бывает. Живешь в своей деревне и думаешь, как везде просто, а ступишь шаг в сторону, сразу чудес насмотришься.
Егорша задумался: что же делать, куда идти?
- Читать умеешь, на камне все написано, - послышался знакомый голос.
Егорша вздрогнул, обернулся, но старичка нигде не было, лишь ветки терновника качнул ветер.
-Дай- ка получше прочитаю, что здесь написано. Так, направо пойдешь, налево, прямо. А пойду я туда, где потерю свою отыщу - решил парень и двинулся по дороге. Дорога скоро превратилась в тропочку, она петляла, перебегала с бугорка на пригорок, спустилась к речке, через которую было переброшено узкое бревно и, наконец, привела в деревню. Дома здесь стояли добротные, крепкие, но видать буря озорничала в деревне, и теперь мужики чинили крыши, поправляли плетни, навешивали оторванные ставенки. Деревья буря повалила странно, не выворачивала с корнем, как обычно бывает, и не обламывала сучья, а будто топором под корень рубила. Егорша стукнул в окошко одного дома, чтобы попроситься переночевать.
- Мы бы тебя впустили, - сказала хозяйка, - странника грех не приветить, но ступай ты лучше к нерадивой Матрене, может, поможешь ей в беде. Мы всей деревней голову ломали, как Матрену выручить, а ты человек пришлый, глядишь, наведешь на ум. А где Матрена живет, сам догадаешься, - хозяйка вздохнула.
Егорша пошел вдоль деревни и увидел избу. Плетень перед ней плел кто - то криворукий, потому что колья клонились в стороны, натыкались друг на друга. Лоза была наверчена как зря, где густо, а где пусто. Изба стояла как баба, ухватившаяся за больной бок. Окошки перекошены, ставни повисли на одной петле, узор на них был не завитушками, а грубо вырезанными углами, скособоченная дверь едва закрывалась, солома на крыше была наброшена так небрежно, что сползла с угла, оголив жерди.
- Да, мимо избы нерадивой Матрены точно не пройдешь, - почесал в затылке Егорша, - это ж постараться надо так свое жилище изуродовать.
Егорша стукнул в дверь осторожно, но та все же слетела с петель, едва не ударив парня по носу. В избе было тихо, лишь слышалось какое-то хлюпанье.