Неровные квадратики лунного света медленно-медленно ползли по полу. Сегодня, кажется, полнолуние? Впрочем, какая мне разница - я же не оборотень.
Самое тоскливое, что мне и заняться-то нечем. Комнату в потемках не особо порассмотришь, да и зачем мне ее рассматривать, и так до последней щелочки уж изучена. Тихо... Только и осталось, что наблюдать за ползущими квадратиками, а те, словно в насмешку, ползут, словно раненая улитка. Можно еще, конечно, цепями позвенеть, аки приведение доморощенное.
Интересно, а сколько я уже тут висю (или вишу?)? со счету сбилась, да и зарубки делать нечем. Хоть помог бы кто бедной девушке, что ли.
Одна радость, днем тюремщик приходит, с ложечки кормит да молчит. А ложечка интересная, ох, интересная - на длиннющем, локтя в два, черенке. Неужто боится, что я его укушу? Вот народ нынче слабонервный пошел...
И не спасает никто...
Хоть почитать бы дали, изверги. Я же здесь со скуки совсем с ума сойду-у!! о, идея. А что, если мне повыть? Душевно так, погромче, а? Пусть им плохо будет!
Я уже совсем хотела привести свой злодейский план в действие, когда услышала вдруг шорох. Неужто мыши завелись? Я напряглась, готовая, если что, звать на помощь. Поймите меня правильно, я не боюсь... Ну, почти... А вдруг?
С другой стороны, ну откуда тут, в башне, мыши? Разве что летучие. О-ой... Я заскребла по стенке, стараясь забиться подальше в угол. Цепи, правда, коротковаты... Надеюсь, никто не обидится, если я их скурочу, а? Я потом обратно ввинчу, честно-честно! Просто я мышей бою-у-усь!
Наконец шорох стал более различимым, и я сразу вернулась на положенное мне место - это были шаги. Пока неизвестный не успел дойти, я бесшумно приладила тяжеленные кольца, на которых висели цепи, обратно в стену и обвисла на путах со страдальческим выражением лица. Ни дать, ни взять - великомученица.
Слышу, остановился, ключи перебирает. А сама замерла, даже дышать позабыла, только пересохшие губы облизываю. Нашел, наконец, ключ подходящий, открыл дверь. Входит. Гляжу - парень незнакомый, лицом пригож, статью с царевичем схож. Оглядывается, руки вытянул, не видит в темноте-то.
А может мне того, повыть, а? Я радостно ухмыльнулась, красочно представив его лицо. Ладно уж, не буду освободителя пугать. А то так меня никто и не вызволит.
- Эй, есть здесь кто?
"Ну, сейчас бы подвыть маленько", - мелькнула с надеждой мысль, но я мужественно ее оборвала.
- Есть, - говорю. Он чуть не подпрыгнул. Ну вот кто ж с такими нервами девушек спасать ходит, а? - А ты кто такой?
- А я Степан-царевич, - гляди, угадала. Ну, хоть не Иван, а то словно сговорились все, что ни царевич - то Иван. И что ни дурак, все туда же. А количеством они примерно равные...
- Ой, царевич, неужто пришел меня освободить? - в голосе - надежда великая. Он аж приосанился, чисто петух, а сам все к тому углу, где я вишу, приглядывается, разглядеть во тьме ничего не может. - А не убоишься злыдня проклятого, по чьей власти я тут в неволе заперта? Разозлиться он шибко, коли меня тут не найдет, догонит...
Гляжу, пропал у него задор боевой. Ой, застращаю, кто ж меня освободит-то? Кто с цепей снимет, белы рученьки разотрет, в сахарны уста поцелует? Впрочем, последнее еще рановато, пусть сначала похитит, а там поглядим.
- Ну убоюсь, - отвечает он, неуверенно только как-то. Что нынче за царевичи пошли, а? хилые какие-то, ни спасти не могут, ни умчать далеко-далёко... Ладно уж, какой есть. В башню забрался, ключи стянул, авось и увезти красну девицу сподобится?
-Храбрый ты, - привечаю, - Снял бы ты с меня оковы, приду... Степушка, а? А то уж мочи нет, руки затекли...
Подходит, спотыкаясь беспрестанно. М-да, не больно догадливый у меня спаситель, коли и свечу зажечь крохотную не догадался. Заодно глянул бы, а стоит ли меня спасать, а то вдруг я кикимора какая, для опытов тут подвешенная? Спасешь такую, потом не отвертишься. Вот, помню, спас как-то... мой... гм, знакомый. Теперь всю жизнь мучиться будет. Нет, не уродина, не страшила. Краса, каких и на земле, и на небе мало сыщешь. Только вот все меня... то есть, ее на приключения тянет...
Так, отвлеклась я маленько.
Разомкнул, наконец, Степан кандалы осточертелые, поганым злыднем на меня надетые. Растерла я рученьки белые, встряхнула, искры с них посыпались.
- Ух ты, - заскреб Степан в затылке. Да... даром, что не Иван да царевич. Другую бы приставку к его имени, покороче. В количестве букв так пяти. - Это как это?
Объясняю:
- Волшебница я, Марья-искусница. А кандалы те волшбу творить не давали, силушку жизненную останавливали. Ты бы поторопился, Степушко, восток уж светлеет, злыдень треклятый проснется скоро. Уйти не успеем...
Как напомнила, разом заторопился-засобирался. Даже из сокровищ, в комнате лежавших, не тронул ничего. Впрочем, его счастье. Таким, которые на пять букв, везет. Почти всегда.
Вышли мы с ним скорехонько, спустились во двор - ждут нас там кони, стати такой, что твой царевич позавидует... Хороши, не скажешь ничего. Обернулась я к царевичу, а то не торопиться он что-то. А он и правда не торопиться: глаза круглые, что луна, над горизонтом прикорнувшая; челюсть пол подметает, да и в целом вид у него придурковатый какой-то. О-ой... Я психов боюсь. Щас ка-ак кинется, ка-ак нос мне откусит! Может, зря я не завыла тогда, а?
А он уж челюсть подобрал, сказать что-то силится. Все, обреченно зажмурилась я, сейчас кинется.
- Ма-марьюшка... - заикается он. Смекнула я, что кидаться на меня пока никто не будет, осторожно глаз один приоткрыла. А затем и второй. Фух, это ж надо было спутать восхищение с бешенством. Впрочем, немудрено, а то он так слюной исходил, что и перепутать можно, - ...будь женой моей...
Тут я совсем осмелела, сарафан расправила, косу гордо за спину перекинула, подбородочек задрала, ответствую:
- Экий ты скорый. Не поймав бела голубя, уж в клетку сажаешь. Сначала от супостата сбежать надо, кочеты уже во второй раз пропели, скоро солнышко поднимется.
- Сбежим, - гордо держит ответ этот... царевич. - У меня кони не простые...
Язык у тебя непростой - длинный, что моя коса, да без костей!
- ...Не простые, волшебные! Никто за ними не угонится! Садись, Марьюшка.
- Волшебные-то волшебные, да только злыдень мо... этот вровень с ветром скачет - дружны они очень, - остерегаю я, а сама времени не теряю, сажусь.
- Ничего, успеем.
И поскакали кони, видать, и впрямь, волшебные какие. А то вечно девиц на обычных лошадках спасают, про то забывают, что все приличные злодеи норовят достать сколь-нибудь скорых коней. Что Сполох у брата... ой, ну, у Кощеича, что... эх, да что вспоминать. И сейчас тож немало таких.
Летят кони, не останавливаются - реки широкие, точно лужицы, перескакивают. А тут и солнышко выглянуло, лучами по землице протянулось. Чую, ветерок подул. Странно как-то подул, со спины. Ну, махнула я рученькой белой - стих ветерок. Не слыхать, вроде, ничего.
Второй раз поднялся ветер, пуще прежнего. Ой, чую, сейчас плохо кому-то будет... Махнула я рученькой - поднялась позади гора великая. И тот час удар громкий раздался да слова всякие нехорошие доноситься стали - отсель слыхать.
А Степушка этот едет, да ухом не ведет. Ну ладно, я его предупреждала.
И в третий раз поднялся ветер могучий, засвистел, застращал, шапку со Степана сбил, вперед умчал.
- Что это? - удивляется Степан, а сам бледен как-то нехорошо, даже в зелень маленько отдает.
- А это злыдень нас злокозненный догнал, некромант проклятый, - поясняю я в сердцах. Зря, наверное, про некроманта сказала. Царевич этот, видать, совсем малохольный, и с нервами у него непорядок. Ему бы пустырничка попить...
Тучи черные тем временем небо скрыли, вихрь коней закружил, встали они на дыбы. Степан в седле не удержался, да и я, подумав, слезла осторожненько. Лошадки перепуганные тотчас с глаз долой пропали, а тут и ветер стих. Глядим мы, диву даемся - стоит перед нами кто-то, в балахон черный замотанный, на лицо капюшон опущен - так, что только подбородок видать. На плече у него ворон устроился, каркает зловеще, чисто над погостом каким. Ух, вот поймаю как-нибудь, клюв откручу. Царевичу-то ладно, он все равно языка птичьего не разумеет. А мне - выслушивай. Опять его из-за меня разбудили, бедного, лететь куда-то заставили... Да если б не я, он бы уже на плече не помещался, гад пернатый!
Улучила я минутку, когда на меня никто не смотрел, язык ему показала. Ворон аж поперхнулся от возмущения, а потом так каркнул, что даже некромант дернулся.
- Что, вор, - голос у замотанного - что гром раскатистый. Я даже ухо прикрыла, а то оглохну ненароком. - Не ушел от меня?
- Я-я-я, - заикается царевич. Ну точно, путырничка бы, да еще от заикания чего-нибудь.
- Ты, ты. Ты у меня за все заплатишь! В темницу тебя упеку на веки вечные, - зловеще пообещал закутанный. Задумался на мгновение, и пообещал еще зловещее: - Опыты ставить буду...
- Н-не н-над-до оп-пыты... Я н-не хотел... Т-только н-не опыты...
- А что же мне с тобой делать? - тянет закутанный задумчиво.
- Все отдам, - осмелел царевич. На меня покосился, да жизнь, видно, дороже была. Эх, вот такие вы все и есть. Один меня только любит, и тот... А ну его. - Все, что хотите.
- Ладно, отправляйся пока в темницу, а я с батюшки твоего выкуп стребую, - махнул рукой, и тотчас пропал Степан-царевич с глаз долой.
Свистнул тогда закутанный оглушительно, явился пред наши очи конь-огонь, грива по ветру, глаза недовольные, из угла рта хвостик мышиный свешивается. Меня увидел, дожевал спешно, поздоровался вежливо.
- А с тобой мне что делать? - взлетел Морран в седло одним махом, капюшон откинул, а сам ко мне все одним боком норовит держаться. Подмигнула я Мраку, потоптался тот на месте, другим боком развернулся. Я не выдержала и прыснула, покосился мрачно Морран на меня глазом заплывшим; унялась я, спрашиваю спокойно, почти сурово:
- С горами здоровался?
- Спал неудобно, - буркнул некромант в ответ. А сам с темы свернуть норовит:
- Так что мне с тобой делать-то? Может, тут оставить, все легче будет, да и перед слугами оправдываться не надо.
- Можно подумать, - фыркнула я, - ты раньше этим особо заботился! Кто сказал им, что у меня особая разновидность бешенства, и теперь приходиться несколько раз в неделю вешать меня на цепи, а то всех перекусаю, а?
Я забралась в седло, впереди Моррана, устроилась поудобнее. Мрак неспешно порысил в сторону дома.
- А может, снова тебя на цепи привесить? - ехидно поинтересовался некромант.
- Не надо, - запротестовала я, прикладывая ладонь к синяку на его лице. - Меня только-только оттуда сняли. Тогда давай уж и шрам пусть сам зарастает - вас, мужчин, шрамы только украшают.
Тут уж оказался против Морран.
- А с цепей тебя уже третий раз за неделю снимают и шестнадцатый за месяц. У меня же скоро места в темнице не хватит! Еще и тринадцать из них - Иваны! И где ты только этих дураков откапываешь?
- Они сами! - возмутилась я.
- Конечно. Слухи, значит, они тоже сами распускают?
Я многозначительно промолчала, сосредоточившись на его синяке.