Синтетический человек
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Прошлое настоящее и будущее связаны в жизни воедино. Как хорошо об этом рассуждать сидя в коммунальной квартире и окружении теней и призраков.
|
Синтетический человек.
Часть 1. Открытие.
"... Уважаемому мною правительству, их женам, детям, родственникам и близким пишу я это письмо, желая сообщить об открытии, обнаруженном мною в понедельник, которое, быть может, и вас всколыхнет, как меня вздернуло, и в верности коего продолжаю, находясь в трепетном сомнении, убеждаться и в последующие до нынешнего дни.
Возможно, это мое изобретение и не стоит того внимания, чтобы отбирать ваше драгоценное время в стремнистые для страны дни - может быть вы в сей момент вершите важное до безобразия дело, способное вызволить страну из постигшего ее застоявшегося состояния, - Иван Иванович смахнул с носа свисающую слезину, высморкался в рядом лежавшую скомканную газету, служившую ему уже третий год взамен носового платка, отхлебнул из неполного стакана портвейну и снова погрузился в работу, - но, все же, не сказать не могу. Черт его знает! А вдруг на всеобщую пользу пойдет? Мало ли как жизнь повернуться может... Ведь ни единожды в истории бывало такое, что откроет человек нечто и сам не знает, что с этим делать, а умные люди, глядишь, и лад дадут. Да, что там говорить - всякое в жизни бывает. Вот и я... Но сразу предупреждаю, чтоб вы чего не подумали, я от гонораров и всяких там авторских прав отказываюсь и ни на что не претендую, кроме как народу пользу принести. Часто так случается: хочешь пользу, а выходит один грех... Ах, да что это я - время позднее, а все к делу не подберусь...
...Так вот, открыл, значит, это я в понедельник, какой - теперь уж и не вспомню, что являюсь насквозь материализованной личностью, за что наша партия так много крови и пота в свое время народного пролила, и теперь, выходит, желанная цель достигнута, но мы все пробежали далее не заметив того, ни вех в истории не развесив, ни праздников не назначив.
А что дело обстоит именно так - каждый желающий может сам собственноручно убедиться. То есть, материализованный не в том плане, что состою из атомов там, да молекул - вот невидаль: и корова из них состоит; а в том, что насквозь я синтетический: и душой, и телом, и духом, и мыслями, и страшно подумать, и в голове - одна синтетика.
И тут меня, как сенью покрыло, что это уже, я извиняюсь, не исключение, не раритет какой, а обобщение, то б то закономерность. Ходят все и сами не знают, что уже свершилось.
То, что плоть моя материальна, у меня лично, никаких сомнений не вызывает. Да это и дураку ясно. А усомнившийся, пусть ее, то есть плоть, зажмет в тиски или плоскогубцы, да сомкнет их. Если искры из глаз брызнут, значит, эксперимент удался. Остаточные отпечатки инструмента в местах его приложения к телу дадут все основания считать, что последнее материально, а испытуемый является мне братом во плоти.
Мне тут достойно возразят: послушай-ка, Иван Иванович, ночь на улице, а ты нам мозги полощешь; скажут, материя, то материя, а причем здесь синтетика?
Вот в этом весь фокус и заключается. Раньше ты, когда руку или ногу ломал, она через какое время заживлялась? - Две-три недели и не вспомнишь. А вот у Сереги, другана, хоть и говорят, пьяного и пуля не берет, два года сломанная нога не заживала, и только смерть досрочная излечила. Разве имело место прежде такое быть?
Про Натку, соседку, и говорить нечего: мустанг - не баба!
... А в прошлом году, я ее пальцем в мягкое место ткнул, так, по - свойски. И что же? - До сих пор синяк не заживает. Да и палец не в тело вошел, я это точно почувствовал, а в студень какой-то.
Так какая же это материя? Это товарищи дорогие, синтетика и ни что другое..."
Иван Иванович опустил уставшую в работе руку на колено и с грустью в лице задумался. Затем встрепенулся, ринулся к бутылке с вином и с осторожностью отлил полстакана. Подумал недолго, и экономно долил еще пять капель.
Когда содержимое стакана согрело его душу, он снова взялся за ручку, покусывая ее кончик от сосредоточения мыслей...
" ... Сложнее здесь получается с синтетическими мыслями, о чем и хочу поведать грядущим поколениям, выставляя себя на всеобщее обозрение потомкам для ознакомления с сим предметом, во избежание их подражания старине - что из века в век не теряет моду.
А если честно, то скажу: я не настаиваю на прерогативе данного открытия, так как еще в детстве дворник Макар, преследуя с метлой нас голопузых, вслед кричал: "Я вашу, сучью душеньку насквозь вижу." - И как показали годы, он обладал большим даром предвидения, как сейчас сказали бы, на предмет создания нового генотипа человека, работа над которым тогда входила в компетенцию строго очерченного круга кабинетных людей, и тогда еще не была до конца закончена, и только сейчас, по моим наблюдениям, стала воплощаться в конечный результат.
Хорошо ли, плохо ли - сам не соображу: мне открывать, а вам судить. По правде сказать, среди тех кабинетных людей и я мог в свое время оказаться, да что-то где-то, видно, не случилось. А так и в бурсу я хаживал, и техникум окончил, так что грамоте обучен, как и те; да говорю ж - не случилось. - Вот и ныне все с книгой. Все более историческое, патриотическое да энциклопедическое. Что поделать - люблю побаловаться, и культурный уровень ронять никак нельзя, - вот даже за чернила, не побоялся, взялся. Что это я все воду, да воду, а о деле как вроде б то и забыл. Уж, извиняюсь, более отвлечений не допущу..."
Иван Иванович снова взял в руки бутылку и посмотрел на свет, сколько в ней еще осталось. Еще осталось. Подбавил подачу керосина в "летучей мыши" и на сердце стало веселей. Последняя "лампочка Ильича" погасла уже давненько, но об этом, Иван Иванович, взял себя в руки, и писать не стал: нечего у государственных людей время на пустое забирать. Хотя и очень хотелось...
"...Вот сейчас, внимание, перехожу к главному. Должен признаться, что материальность моего мозга, в смысле его синтетичности, доказать сложнее, поскольку тут надобно прибегнуть к трепанации черепа, но судя по выдаваемым им решениям в отношении совести и чести, этот самый результат мог быть исторгнут исключительно бездушным предметом. В противном даже не сомневайтесь. В конце концов, вскрытие докажет правильность данного суждения. Примите же это пока, как аксиому и погодите с ее подтверждением до худших времен.
А если по чести, то скажу: прежде, чем додуматься до такого не мало воды утекло," - Иван Иванович при этом глянул на груду пустых бутылок из-под дешевых вин, громоздившихся в углу. Вначале они выставлялись вдоль стенки, но затем в целях экономии занимаемого ими места, стали ползти в гору, нехотя сцепляясь одна с другой. Задетые случайно они дружно лязгали напоминая о себе, а ночью слегка позвякивали в удовольствие от проезжающих на улице грузовых машин.
"Завидный запасец, - с приятностью в сердце отметила про себя хозяйственная жилка внутри, - Да, я теперь завидный жених с таким-то количеством стеклотары. Прежде закончу государственное дело, а затем и до них черед дойдет. Нехорошо все же, - такие деньги в углу валяются."
"...Что же касательно совести и чести, то обращу ваше внимание к единицам, в которых они ныне измеряются, а именно: в количестве оказанных услуг, уплаченных взяток, подсунутых товарах, кои вполне физически можно пощупать.
И кто же после этого осмелиться сказать, что они не синтетические, если их, то есть, совесть и честь пальцами ухватить можно. Кому же возможность такую осязать не дадено, слюной истекают и через голову норовят дотянуться, лишь бы привилегию эту заиметь и белой вороной обидной не слыть. Не верите? Хоть всю территорию опросите, ни одного не найдется, чтоб не брал и не давал. Разве какой блаженный, или еще с какими отклонениями. Не подумайте, вождей ради, что я и касательно вас высказываюсь. Ленин избавь! О присутствующих приличные люди не говорят, да и времени вашего за государственными делами на такие гадости не достанет.
А с мыслями - так тут уж совсем просто. Хоть мои возьмите, хоть у соседа, хоть в трамвае, хоть в пивной, ни дать - ни взять, сто процентная синтетика - на одно направлены: как отхватить погуще, откусить послаще, присесть помягче и при этом ни сил, ни финансов не затратить; и все остальное в том же пакостном духе: как схитрить, как слямзить, как выкрутиться, как выхватить, опять - таки все то, что можно пальцами пощупать.
Я тут литературы, конечно, подчитал и на основании этих фактов, пришел к выводу, что при таком строении организма, формула сущности жизни которого, подчиняется единственно закону: "можно потрогать - нельзя потрогать" вызывают в первом труднообратимые процессы, способствующие упрощенному восприятию окружающей среды, происходящим вокруг событиям, а значит, вывод сам собою в лапы лезет: создано иное прежнего человеческое существо, могущее теперь сменить свое обидное прозвище Хомо Сапиенс на нечто поприличнее.
Вы не подумайте только, что я себя к гениям присовокупляю, но смысл открытия уж больно интересным получается. Смысл этот поясняет природу крученности, верченности, мнительности изнутри человека донимающего. Все - то ему кажется, что он чего-то недоделал, в чем-то виноват или его кто-то подстерегает. Всем им владеет одно впитавшееся чувство, что что-то должно произойти непременно дурное, хотя нам при социализме, казалось бы, и бояться-то нечего.
Детки сейчас же, не при вождях будь сказано, с вновь приобретенным оттенком синтетики в глазах, ни с "папы", "мамы", "бабы" входят в мир, а с настораживающего "дай". Сглупу умиляющиеся родители думают, что это у их детей дар к специфическим специальностям проявляется, к профессиям пользующимся, как и любые иные, уважением, но на то и специфическим, чтобы давать душевное успокоение за нахождение на данной службе.
Как сказал бы классик, доживи он до наших дней: снабженец, кладовщик, чиновник важной службы - это звучит гордо, а для нас, рядовых граждан, скажу честно, даже завистливо.
Только не подумайте, ради светлого будущего, что я охаять хочу кого-то или чего-то; просто благодаря открытию своему, желаю кое-что в нужное русло пустить, - а то знаете, как бывает, если бесконтрольно чего в неухоженную землю бросить... У нас-то земля ухоженная; я допустил предыдущее сравнение с метафорической целью, да бог весть куда ветром занести может. Так что уж оно лучше, когда под контролем.
По сему пустому поводу не извольте волнение допускать. Нас таких большинство, то есть мы с вами - большевиками приходимся, а коль так, то простите мне уж мою слабость, дозвольте малость пофилософствовать. Это ныне строем допускается.
Как-то ночью я долго размышлял, а теперь решил и с вами поделиться одной государственной таки мыслью. Вот если провести эксперимент: поместить в общность людей, всматривающихся воспаленными глазами в грядущее светлое будущее, обыкновенных Хомо Сапиенсов, не из мира сего взятых, то есть не из нашего с Вами мира, и о всеобщем счастье по своей идеологической обделенности, не помышляющих.
Вопрос заставил меня ощутить, как скрежещет в ночной тишине вещество в мозгу, стиснутое мыслью: как они будут жить, где и с кем, приживутся ли?
И разрешилась эта загадка под утро, что лучше жить им
изолированно, под надзором, врачей и властей. Потому, что они - те же инопланетяне, и от синтетических нас с Вами будут отличать-ся своей сущностью, а значит мыслями, поступками и делами. А как, позвольте у Вас спросить, общность людей обходится с чуждыми, инородными своей природе элементами? Я уж не упоминаю, что они будут сплошь политически безграмотными. Путь один: изолировать, и лечить, и колоть лекарствами. А что же их без политграмоты до карьеры допустить? Такой доли и последний человек себе не пожелает.
И пусть колют сколь надо, обращают мордой в люди, обрабатывают до соответству-ющего их облика. А на кой хрен, спрашивается, они будут тут у нас под ногами путаться? Так что тут все законно, по- социалистически, согласно Учению.
К моему счастью, я сплошь синтетический, потому лечение и изоляция - мне не угроза, от чего я без меры горд и рад. Потерпите еще немного, сейчас о главном.
Насколько мне помниться, в начале Движения речь стояла о создании нового человека, так может мы теперь уже пришли в тупик, то есть, добились искомого предмета? И за заботами рассмотреть его только не можем? - Вот на что хотелось бы получить ответ.
Если Ваше время еще терпит и слог мой Вам не претит, то с радостью открою Вам маленький секретец: свое открытие на полпути я бросил, как учили нас наши наставники, и себе в личную собствен-ность оставлять не стал, а передающее собранные мною домыслы на суд справедливый Вам, избранникам народным. Решил - таки я докопаться до сути свершившегося, как оно зарождалось, с какого момента проявляться стало и вылазить наружу, а потому пришлось перелопатить уйму всякой дряни.
дряни, ни в том смысле, что вынужден был попользоваться враждебными Учению источниками информации, нет. Источник дозволительней быть не может - Малая Советская Энциклопедия (вот она чертовка, стоит передо мной, выстроилась, как на параде) а в том, что о многой разной гадости пришлось почерпнуть с ее, свободным народом написанных страниц. Московские товарищи, похоже, ночами не с пали, как и я, что бы сложить ее в тома.
А началось это все с того, дорогие вожди-товарищи, что как сказано, в этом многотомнике, I августа 1914 года Германия объявила войну России, вступившей в составе Актанты в войну, и как указано в этой же умной книге, в целях ее, то есть Страны, впоследствии ставшей нашей родиной, не в последнюю очередь, было желание завладеть Константинополем и проливами, что означало - установить господство над Балканами и Малой Азией.
Тогда все об этом знали, но кроме большевиков никто такую договоренность не отвергал. И если бы тогда, точнее попозже, в 1917, не отвергли-свергли окончательно, то что бы мы сейчас делали с их Константинополем - там летом жара пятидесятиградусная, Троцкий ее дери, а у нас до сих пор выпуск кондиционеров наладке не поддается.
Вы уж простите меня по-граждански, что я вам историю напоминать стал. Вы и сами можете открыть умную книгу, да почерпнуть нужное, но у меня, Ваша вол я, должен признаться, уже закладочки заготовил лены, с тем только, прошу прощения, не подумайте плохого, чтобы ваше время сэкономить.
Вот, например, любопытное: в 1914 году курс золотого рубля был равен двум долларам. А сейчас он только к нашим 63 копейкам в подметки клеется.
А вот еще справочка; потери в первой мировой войне составили: Убитые и умершие от ран : Германия - 1 808 555, Франция- I 377 000, Англия - 750 000, США - 70 000, Россия - 643 614. Пленные и без вести пропавшие : Германия - I 030 000 Франция - 477 000 Англия - 300 000 США - 4 480 Россия - 3 638 271 По данным бывшего главного штаба. Правда, интересно?.."
Иванович посмотрел на залитую красным вином страницу и смутился: "А вдруг и вправду его открытием заинтересуются, комиссии понаедут, телевидение... Попросят литературу продемонстрировать - а тут такая оказия, просто срам. Впрочем, скажу, что собрание досталось по наследству, а залито - революционной кровью. Они-то люди порядочные, кто там будет экспертизу делать", - на том себя и успокоил.
"Вот здесь мне непонятно с цифрами, - продолжал он свое нескончаемое письмо, - что это? Несвойственная братьям-славянам скрупулезность, о которой мы до сих пор в неведении или врожденное чувство перестраховки против сомнения в достоверности? Второе нам сродни и поныне. А впрочем, бог с ними, с цифрами этими. Не наши это были люди, дореволюционные. И что это за война такая? Ни в пример нашей, гражданской - в ней ни то пять, ни то пятнадцать миллионов загинуло - сразу видно, что люди за важную идею бились. За черт знает что запросто так жизнями бы не бросались.
Интересно ознакомиться с тем, что пишут наши товарищи в томе третьем на странице 306:
Временное правительство, особая форма организации власти, высший государственный орган, создаваемый после революционного низвержения существующего до того правительства. Понятие временного правительства возникает в эпоху буржуазных революций и связано с либеральным учением о верховной учредительной власти народа.
В силу этого учения, лишь народ, в лице его представителей, организующих учредительное собрание, может установить основы государственного строя и формы правления; а революционная власть возникшая непосредственно после низвержения старого порядка, может быть лишь "временной" - до созыва учредительного собрания, которое и вырабатывает новые формы организации власти и создает "постоянное правительство".
В задачу Временного правительства входят подготовка к выборам в учредительный орган, создание временных органов власти взамен упраздненных учреждений старого строя и управление государством впредь до организации постоянного правительства, которое должно быть создано уже на основании принятой учредительным собранием конституции. После февральской революции точно так же организовалось Временное правительство".
Иван Иванович только успел допить бутылку, как таинственный яркий свет залил его унылую жилплощадь, и она расширилась и раздвинулась, заполняясь одновременно рядами громоздких черных ящиков. Он еще успел подумать: "Наверно, на электростанцию уголь подвезли и они на радостях дали повышенное напряжение в сеть. - И тут же сознание просверлила пугающая истина, - Какое к черту напряжение, если лампочек в патронах нет?!"
За какие-то секунды в комнате полностью прояснилось. Лазурный, словно в лучах солнца, светящийся туман развеялся над ящиками и превратил их в парты. Обычные школьные парты, прочно сколоченные из тридцатимиллиметровой доски, сверху окрашенные в свой традиционный черный цвет, снизу - темно-желтый. В черный - чтобы оплошности и баловство учеников не так заметны были.
Иван Иванович увидел себя вставшим из-за парты, в красном смятом галстуке, такой же пожеванной неопределенного цвета рубашке, и учителя истории Рыкина, стоящего у окна.
- Поведай-ка нам, Козюлин, - строго произнес учитель, - что ты знаешь о февральской революции в России?
Иван Иванович вздрогнул, заслышав подрагивающий детский с уже начинающейся хрипотцой, такой неизвестный, но родной ему голос. Он никогда не слышал его со стороны, но признал сразу же и без сомнения, хотя к звучанию и манере говорить, были замечания.
- Она произошла в феврале семнадцатого года. Это чуждая нам революция. Большевики в это время были в подполье и не успели из него вылезти, чтобы взять власть в свои руки, - запинаясь, пролепетал пионер.
- Ну, ладно, - с издевкой в голосе сказал учитель, - допустим этот момент ты упустил. Что же ты можешь сказать о дальнейшем ходе революции. Что было потом?
- Потом был Керенский, Апрельские тезисы, Корнилов, Аврора, штурм Зимнего, Брестский мир, Деникин, Колчак, Врангель, Каховка, НЭП, коллективизация, 1937 год, отеческая война, - затараторил пионер, стараясь доказать наличие знаний.
- Стоп, стоп, стоп! - прервал его учитель, - слов употребил ты много, но боюсь, что между ними в твоем сознании лежит первозданный мрак покрытый мхом. Поэтому, не будем тебя сильно мучить, но расскажи, хотя бы кратко, что ты знаешь о тобой упомянутых исторических словах.
О Смольном знаю, что это институт, где был штаб большевиков; об Авроре - что это крейсер; Зимний - дворец, где прятался Керенский, и в который стрелял крейсер Аврора, но не попал; Брестский мир - договор с немцами, которым Ленин утёр всем нос, при этом отдав им Украину, Белоруссию, кучу вагонов золота и еще что-то. Деникин, Колчак, Врангель - очень плохие люди, не желавшие чтобы их казнили, но даже это их не спасло; Каховка - гнилое озеро, форсировать которое Красная Армия не испугалась, ради того, чтобы утопить белых в Черном море; НЭП - что-то вражеское, но потом, им всем шею намылили. Коллективизация - очень полезное дело, но глупые крестьяне никак не хотели в нее влезать. Пришлось их, как телят - рылом в корыто. 1937 год - удачный год для нашей юриспруденции, - Ваня вычитал это слово в старой буржуазной книге, валявшейся у него дома, из середины которой листы выдергивались по необходимости, - Расстреляно сколько-то миллионов, как потом выяснилось невинных граждан. Так вот: "лес рубят - щепки летят", - это про них, слава вождю, сказано. Нечего под рукой болтаться, когда люди работают, - с неуверенностью в голосе, но без остановки прогнал пионер.
Иван Иванович: вспомнил, что он в школе любил урок истории и с пятого на десятое кое-что знал"
- Ну, ну, ну! - погрозил пальцем учитель. О тридцать седьмом мы узнаем только в пятьдесят шестом, а сейчас какой? Ты все перепутал, Козюлин!
- Какая разница, что в тридцать седьмом ничего не знали, что в пятьдесят шестом немногое узнали, да и сейчас все мраком покрыто, так, одни намеки, - это произнес уже взрослый Иван Иванович.
Лицо учителя исказилось ужасной гримасой.
Вдруг предстал он в гимнастерке с красными погонами и фуражке, окаймленной тканью того же цвета.
Учитель истории, как много позже выяснилось, во время войны служил в заградительном отряде, который заграждал путь к отступлению не хотевшим умирать по глупости несознательным красноармейцам. Рыкин, вместе с другими пулеметчиками, помогал им выбрать правильный путь в жизни, или же избавиться от нее, если их выбор был неверен.
Он схватил рукой чернильницу с ближней парты и с воплем: "Не подсказывать!"- запустил ее Ивану Ивановичу в голову. Иван Иванович кинулся что было прыти на пол, уклоняясь от со свистом пронесшегося над ним предмета.
В следующее мгновение он нашел себя распластавшимся на полу. Рядом лежала задравши кверху ножки табуретка, обнажив свою изнанку. Свет в керосинке почти угас, и предметы вокруг приобрели пугающую враждебность.
- Фу-ты, дьявол, - выругался Иван Иванович, подымаясь с пола, - это же надо - уснул за столом.
Он добавил подачу света в керосинке, протер глаза и уставился в открытый на закладке том энциклопедии. Перевернувшаяся бутылка оставила на ее странице змеей изогнутый след, израсходовав последний свой ресурс, по каплям собранный со дна.
-Ну, гад! - непроизвольно вырвалось у Ивана Ивановича, - двойку влепил краснопогонник сраный.
Он стряхнул со страницы на пол разлитое вино, промокнул ее рукавом, и прочел отмеченное:
Государственная дума являлась законодательным органом царской России. Была учреждена после революционных событий 1905 года. В четвертой гос.думе (1912-17) представителям землевладельцев и буржуазии принадлежали 65 мест, националистам - 88 ( из них 32 левым националистам фракции "центра"), октябристам - 101, прогрессистам - 48, конституционным демократам - 59, трудовикам.- 10 и соц.-демократам - 14 (9 меньшевиков и 5 большевиков).
Иван Иванович взял в руки закладку, представлявшую из себя обрывок старой пожелтевшей газеты и поднес его к глазам. Шрифт и буквы говорили о том, что газета была очень старая. С трудом справляясь с ъ-ятями, а еще с большим усилием - со своей головой, он наконец-то смог разобраться с сутью. В обрывке статьи говорилось, что 27 февраля 1917 года громоздкая бюрократическая система управления - самодержавие, пало под напором новой молодой силы жаждущей больших свобод политических, экономических, культурных. Силой этой была молодая, но вполне окрепшая буржуазия, интеллигенция, студенты и примкнувшие к ним армия и рабочие...
Иван обнюхал клочок, перевернул его на другую сторону, но там больше ничего интересного: какие-то колонки цифр перемешанные с загадочными аббревиатурами. Он сунул закладку на прежнее место, закрыл том и замечтался.
Очень хотелось выпить в ночной тишине, но вина больше не было. Иван Иванович взял две из прежде выпитых бутылок и, вставив их одновременно в рот, запрокинул голову вверх. Тут же он вынужден был отказаться от этого занятия - закружилась голова, но пару капель все же осело на его губах, и он с радостью младенца слизывал их языком, причмокивая.
Сон не брал, и сила познания вновь толкнула его в гущу политических страстей.
В следующем томе на странице 256 его внимание привлекла информация:
" Восстанию предшествовал ряд стихийных забастовок и уличных демонстраций рабочих, а так же царский указ от 26 февраля о роспуске Государственной думы.
Под напором масс Гос.дума создала 27 февраля Временный комитет, который вступил в переговоры с различными общественными представителями и с только что образовавшимся Исполнительным комитетом Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, в котором преобладали меньшевики и эсеры.
В результате этих переговоров в первое Временное правительство вошли:
5 конституц.-демокр.(кадеты), I прогрессист, 2 октябриста, I из фракции центра Гос. думы, I беспартийный, I трудовик (Керенский).
Трудовики - мелкобуржуазная группировка, образованная депутатами-крестьянами, возглавленными интеллигентами народнического направления. Во фракцию трудовиков входили члены Крестьянского союза, социал-революционеры (эсеры), радикально настроенные интеллигенты и элементы "левее кадетов", занимая позицию колеблющуюся между кадетами и социал-демократами".
"Керенский Александр Федорович (1881 года рожд.), эсэр, виднейший из вождей Февральской революции. По окончанию университета - присяжный поверенный, политический защитник, с 1912 года - член Государственной думы, вождь трудовиков, популярный оратор оппозиции.
С начала мировой войны - оборонец. В февральские дни, конкурируя с Родзянко, пытается возглавить дви-жение, на митингах зажигает толпу восторгом по поводу победоносной революции, благодаря истерическим выкрикам и театральным приемам. Керенский становится кумиром мелкобуржуазной и интеллигентской толпы.. Во Временном правительстве со 2 марта министр юстиции, после Гучкова А.И. - военный и морской министр, с 8 июля министр-председатель, а после корниловщины и верховный главнокомандующий".
- Ба! - в сердцах вырвалось у Ивана Ивановича.- Да, Александр Федорович к народу близок был. Вот так новость на шестом десятке. А нас ним с детства пугали... Наверно и плакаты вывешивали:"Керенский и народ - едины"?
- Ну, скажешь тоже, батенька, к народу близок, - прокартавил вдруг выскочивший из темного угла человек в кепке и в галстуке в белый горошек. Челюсть его была подвязана белым полотенцем - видно, зубы донимали.
Иван Иванович опешил, торопливо перекрестился без счету, произнося в такт движениям: "Свят! Свят! Свят!",- хоть был не только неверующим, но даже не крещенным.
- Просто обидно за вашу дремучесть! А как насчет того народа, который поддерживал большевиков, левых эсеров, анархистов, наконец? Если бы не эта наиболее сознательная часть народа, было бы ли у революции достойное продолжение?- набросился мужчина в кепке на Ивана Ивановича словно с цепи сорвался, картавя без мери.
- А почему бы - не было? - наивно, несмотря на испуг, проронил тот, про себя же думая: "Надо пить бросать, иначе дело дрянью кончится..."
- Тебя учили не для того, что бы ты вопросы задавал - а чтобы выполнял то, что от тебя требуют. Ведь не можешь ты своей головой недалекой охватить весь механизм некогда содеянного. Я же говорил Феликсу Эдмундовичу, что с такими, как ты, надобно построже в свое время было. Вот создали выродка на свою голову! Ты посмотри на себя - ни рабочий, ни крестьянин, ни тем более интеллигент. Помесь какая-то! Я же говорил Феликсу Эдмундовичу...- явившийся подпер перевязанную щеку рукой и стал раскачиваться от боли, жалящей его то ли со стороны зубов, то ли со стороны душевной травмы, нанесенной Иваном Ивановичем. - Ну, сам посуди, что ты такое? Полуграмотный, но не крестьянин, ничего не умеешь делать по-настоящему, но и на рабочего не тянешь. Про отношение к интеллигенции я просто промолчу - интеллектом не вышел,- заявил безапелляционно человек в кепке. - Кто же ты? Как тебя земля носит?
Ну, тут уж Ивана Ивановича задело за живое. Его, аж выбросило из-за стола. -
- А ты сам чего стоишь? Ходите тут со своими идеями, а нам потом расхлебывай! Вы все в историю желаете пролезть, а мы из говна не можем вылезть!
Иван Иванович застыл, вглядываясь в поразительное сходство человека, выскочившего из темного угла, с портретом, изображенным на червонце...
Видение исчезло. За окном просветлело. "Скорее бы рассвет, - взмолился он, - а то, как бы эта проклятая история не затянула меня в свою утробу. Чертовщина кругом совсем обнаглела. Так и лезет, так и лезет! Завтра же брошу пить,- дал себе твердый зарок Иван. - Вот только опохмелюсь с утра, и шабаш ..."
Всем известно, что получив яблоком по голове, Ньютона осенила великая идея. Но мало кто догадывается, что изобретение именуемое "коммунальная квартира" стало результатом наблюдения не менее великого, но оставшегося в тени великих свершений, человека, следившего за бытовым устройством муравейника, спровоцированного случайным приземлением в место компактного проживания сих насекомых тем местом, о котором интеллигентный человек без краски стыда на лице не упоминает.
Лицо то, похоже, давно почило от чрезмерных затрат умственной энергии на столь важное изобретение, но дело его живет и рокочет. Рокочет вулканом, готовым разразиться извержением, особенно по утрам и вечерам в стенах этой самой коммунальной квартиры.
Ивану Ивановичу повезло. Он проснулся достаточно поздно, когда уже тишь и гладь стелилась по комнатам. Жильцы рассеялись по жизни, штурмуя общественный транспорт, нудясь в очередях, изнуряясь в решении проблем недоступных пониманию всего остального человечества.
Иван Иванович вспомнил о работе без сожаления и не стал ругать ее из-за недостаточности сил.
Нужда заставила его преодолеть процесс подъема с кровати и направиться в туалетную комнату, где унитаз соседствовал с чугунной ванной и умывальником. К счастью, было не занято. День начинался хорошо.
"Славно придумали: сидеть на унитазе, забросив ноги в ванну," - восхитился он находке неизвестного архитектора.
Вода с шумом набиралась в ванну, полным напором била в умывальник, клокотала по-звериному в унитазе - с похмелья Иван Иванович любил, чтобы было много воды. Сам он ходил от одной раковины к другой, и путая предназначение их, то плевал, то мочился, то пил, то плескался. Наконец он вывалился из нее, хлюпая мокрыми ступнями по полу и подбирая в коридоре утерянные по дороге в ванную тапочки. На свое писание и разбросанные тома энциклопедии смотреть было тошно. Ночные видения стерлись дневным светом из памяти. Он влез в одежду, набросал в сетку бутылок сколько мог унести и, не встретив никого из соседей, вышел на улицу.
- Куда прешься с пустыми ведрами через дорогу,- услышал он рядом с собой, но не было ему никакого дела до каких-то ведер и, тем более, кто и куда с ними пёрся.
- Ваня, друг!- раздалось следом, - а я тебя за бабу с ведрами принял - такой ты весь нечесаный.
На друга Ваню точно с такой же сеткой с пустыми бутылками шел, расставив руки для обнимания, друг Коля, Коля-Доктор. Доктор не только по прозвищу, а и по уму. Как слух прошел, что диссертацию пишет, так и прицепилось. Вот только до сих пор что-то она никак не допишется. Видно, препятсвия бесконечные на пути стали. Да и враги в его научно исследовательском институте не переводятся - все за пьянство выгнать пытаются. Но ничего у них не выходит - умный он очень Колька-Доктор, никак без него науку в институте с места не сдвинуть...
Поскольку ученой мысли требуется пространство для полета, а возможности сложносплетенной жизни этого часто не позволяют по не зависящим от пожеланий причинам, то Доктор предпочитал полетать хотя бы в хмельном воображении, и надо сказать, добился на этом поприще весомых результатов.
Залетал он, время от времени, и в районное отделение милиции, если верить его рассказам, единственно ради поднятия интеллекта его служащих. Насчет повышения интеллекта служащих ничего не известно, но то, что Доктора неоднократно подымали с пола, таская на руках, и вновь роняя его интеллект без счету, свидетельствовали многие завсегдатаи упомянутого учреждения.
Коля был крепок телом и умом, что его одновременно и спасало, и несло любовь окружающего люда.
- Если радость на всех одна, на всех и беда одна, - с юношеским задором пропел он,- смотрю, одни у нас с тобой, Ваня, с утра заботы, а посему предлагаю идти одним путем: вдвоем и сам черт нас не возьмет.
Иван Иванович покосился на него глазом при упоминании о черте, но слова не взял, то ли лень одолела, то ли страх мозги припудрил; одним словом промолчал, хоть радость встречи подбодрила, да состояние не улучшилось.
...И пошли они жаждой томимые в поисках живой воды, способной вернуть их к жизни. Вода оказалась красной, мутной и с запахом пережженного сахара.
- У-у, пойло!- сказал Иван Иванович после выпитого залпом первого стакана.
- Обрати внимание, Ваня,- ответил Доктор, неторопливо опустошив свою порцию налитого (они пользовались одним стаканом - Доктор с "горла" пить не любил),- только человек может заставить себя выпить подобную гадость. Скотина ни за что на свете бы ее пить не стала.
- Ха! - повеселел Иван Иванович,- а ты думаешь она стала бы жрать колбасу, которой мы закусываем? Я на днях сжалился, бросил кусок соседской собаке, так она на меня так посмотрела, что, веришь ли, мне стыдно стало. А кошки, те уж давно ее не едят.
- Да, кошки изнеженней и хитрее,- согласился Доктор.
Распили еще по стакану и двигаться по жизни стало веселей.
Потом, невесть откуда, появились еще морды все страждущие, родные и близкие. Появлялись и опорожнялись бутылки, кто-то с кем-то спорил с надрывом, кто-то рвал над обрывом, а потом вдруг все стихло и все пропали. Кино закончилось внезапно и сразу...
Иван Иванович, оставшись один, сориентировался на местности и с сожалением побрел в свою родную коммуналку, без умолку рассказывая всем вокруг с какими умными, добрыми и образованными людьми он пообщался, а теперь, как за растрату, вынужден идти в богом проклятую и чертями заселенную конуру; забыл пьяный, что на ночь глядя чертей грех вспоминать, вот они на "воронке" тут как тут и подкатили. Да, подсознательное в Иван Ивановиче всегда срабатывало раньше самого сознания и он задал такого стрекача, как и в молодые годы не бегал.
Обливаясь потом от вынужденного пробега, уже перед своим подъездом он науськивал себя воинственно: "Ну, если уборная занята, я покажу им кой-чего. Весь день им отдал - нате, пользуйтесь. А они еще и вечер хотят заграбастать!? Накось - выкуси!"- и он крутил и тыкал куда-то в стороны свои фиги с длинными грязными ногтями.
То что он нес домой, в туалет, пришлось выронить в темном углу в своем же подъезде, прямо у входа, после чего Иван Иванович - счел необходимым вслух защитить себя от внутренних угрызений совести: "Вот я, человек не без образования, сознаю всю гадость содеянного, но что поделать - не донес. Нес, нес и не донес, другой бы столько терпеть не стал, а я вот до последнего держался, да к тому же еще и осознаю. Что поделать - пьян, а с пьяного взятки гладки, гладки взятки..."- с этим, запавшим в его голову двухсловием, в хорошем расположении духа он явил себя соседям.
Соседи же возникшее явление восприняли странным образом, и рассеялись по своим углам явно не желая вступать в общение, в то время, как у Козюлина, напротив, вопросы в голову так и сыпались, на которые ответы надлежало дать сию же минуту и никак иначе.
Он настаивал, требовал, выкрикивал, но ответом ему была притаившаяся тишина. Накричавшись вдоволь, пошел к себе и включил телевизор. Но телевизор тоже не хотел отвечать на вопросы, клокочущие в душе Иван Ивановича.
- Куда мясо дели? Кто его съел?- кричал он, а диктор рассказывал ему в ответ про Африку, какая это экзотическая страна и как там фауна по саванне бегает. Иван Иванович, как зачисленный в ряды интеллигентов, интересовался - куда это запропастились марочные вина с шампанским, диктор же гнул свое про неизведанные просторы космоса, когда же Иван Иванович стал настаивать на ответе за пропавшие бычки в томате, а затем вспомнил про исчезнувшие сыры и ветчину, ведущий передачу показал ему разлив горных рек в Грузии, вызванных дождями. Разволновавшись не в меру, Иван Иванович стал бить диктора по голове, а тот в свою очередь напомнил ему, что несмотря на продолжающийся рост преступности, кое-кого и ловят, и наказывают, на что Иван Иванович не сдержался и плюнул обидчику в глаз. Но тот, сидя за стеклом, пообещал в ответ назавтра проливной дождь с грозой.
- Сволочь!- понеслось в ответ в лицо ведущему передачу в галстуке.
- Спокойней ночи!- раздалось в ответ.
После этого Ивана Ивановича посетил пробел в памяти, и ночь вокруг наполнилась стонами, вздохами, храпом.
Не сполна насытившись сном, Казюлин ощутил, как чьи-то настырные руки трясут его за плечо развязано и чересчур по-свойски.
"Доктор где-то вина раздобыл и поутру заявился," - мелькнула у него затаенная, надежда: бывали в жизни счастливые мгновенья, потому он так быстро вскинулся и продер глаза.
Перед ним с по-взрослому серьезным взглядом стоял Мишка Коршун, точь-в-точь, как тогда в сорок восьмом, в белой рубашке с двумя красными нашивками на рукаве - староста класса, и в отутюженном пионерском галстуке, не в пример козюлинскому.
- Ваня, вставай! Тебе историю учить надо. Ведь подведешь весь наш отряд и вымпел " Победителю Коммунистического труда и учебы" из-за тебя не получим, - пугал его Мишка, и разглядев в глазах Ивана полное лунное затмение, вновь неистово тряс его за плечо.
- Пропади ты, зараза! Ух и настырный же, я за жизнь в стольких историях побывал, что мне и само это слово слышать противно.
Но Мишка на то и был поставлен старостой, чтобы не давать никому ни жить спокойно, ни спать. Он все время куда-то рвался, метался, чего-то выискивал, бегал, носился, обличал, указывал и был уверен, что эта его бурная деятельность неминуемо ускорит приход того времени, о котором так искренне мечтают взрослые; потому он с остервенением стащил со спящего одеяло и впился пальцами ему в плечо.
"Помогите!"- хотел крикнуть Иван Иванович, но только взглотнул воздух слипшимся горлом и сел на кровати.
"Сон пропал, опохмелиться нечем," - пробурчал он в полумрак и поскрипывая членами побрел к столу, где уперся взглядом в тома разложенной энциклопедии. Боязнь подозрительностью прошелестела в груди, пытаясь постичь тайну зажженной на столе керосиновой лампы (я то никак ее зажечь не мог - спички ведь вчера закончились, да и потребности не было), и, упершись в тупик логики, успокоилась - там было темно и сыро.
"Черт с вами, почитаю, чего я тут назакладывал," - просипел Иван Иванович вслух, пытаясь отпугнуть нечистую силу, стрельнул глазами по углам и спешно перекрестился. Левое плечо его было расцарапано и он, терзаемый сомнениями, пытался заставить всё ту же глупую логику оправдать произошедшее.
"Может спалить ее всю к такой-сякой... из-за нее... ой, чует мое сердце, не доведет она меня до добра."
Сплюнул, подвинул ближе лампу и стал читать...
"Временное правительство первого состава просуществовало два месяца. Нота Милюкова союзным державам, в которой министр иностранных дел заявил о всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы и о безусловном соблюдении Временным правительством обязательств, принятых в отношении наших союзников вызвал взрыв негодования и повлек за собой кризис правительства.
Во второе коалиционное правительство кроме трудовика Керенского вошли пять министров-социалистов / 2 меньшевика, 2 эсэра и I народный социалист/, 4 кадета, 2 октябриста, I прогрессист, I из центра и I беспартийный.
Милюков вышел из состава Временного правительства.
. . .
2 /15/ июля Временное правительство приняло заключенное тремя его членами соглашение с Украинской Центральной Радой о предоставлении Украине известных /?!/ прав автономии, что повлекло за собой выход кадетов из правительства, после чего коалиция распалась.
*
22 июля /4 августа / совещание Временного правительства с ЦК политических партий постановило поручить Керенскому составление нового кабинета. 24 июля /6 августа / с большим трудом было образовано новое третье Временное правительство, в состав которого вошли: 3 соц.-дем. меньшевика, З социал-революдионера, 1 народный социалист, 1 трудовик, б кадетов и I беспартийный.
С 12, /25/ по 15 /28/ августа 1917 года в Москве состоялось Государственное Совещание, созванное Временным правительством для укрепления роли правительства в условиях войны.
На Государственное Совещание были, приглашены представители комитетов общественных организаций, городских дум, земств, купечества, кооперации, генералитета, офицерства, фронтовых комитетов, члены Государственных дум 4-х созывов, представители ВЦИК Советов, а так же отдельные социалисты - оборонцы.
В Государственном Совещании участвовала небольшая группа большевиков от профсоюзов, огласившая свою декларацию.
Оборонческий ВЦИК отправил на Государственное Совещание делегацию, которая лишила мандатов и не допустила к участию в совещании большевистскую фракцию за решение последней огласить собственную декларацию и затем уйти из Государственного Собрания.
* * *
- Дорогие друзья! Уважаемые гости!
Сегодня мы собрались в этом зале в юбилейную годовщину драматических событий семнадцатого года. Необычность хода колеса истории в том далеком для нас году до сих пор вызывает большой интерес не только у историков, но и среди людей всех слоев общества во всем мире...
"Куда это я попал? Неужели в нетрезвом состоянии сотворил чего-то? Похоже в суде!... Ну, дело швах. И занесет же нелегкая!.." - тревожные мысли враждебным вихрем проносились в голове Ивана Ивановича. Он огляделся, холодный пот прошиб его сразу всего и насквозь: рядом с ним за небольшим столом, установленном в ярко освещенном помещении, сидел ни кто-нибудь, а их учитель истории, бывший сержант заградительного отряда Рыкин Иван Кузьмич; он и на стуле расположился словно по команде смирно, выгнув грудь с наградными планками на лацкане воротника белой рубашки прочно охватывавшем шею - охватом был черный старомодный галстук, который, казалось, еще немного и придушит учителя насмерть.
Иван Иванович оглядел себя и поперхнулся мыслью: "О, дьявол, со вчерашнего, даже не переоделся!" Он медленно повернул, голову налево и его перемкнуло - возле него сидел староста их класса Мишка Коршун, впившись в него прищуром своих обличающих глаз, а далее, из-за его плеча виднелось пол-лица с ехидной усмешкой и скошенным глазком на нем - он сам, только не нынешний, а тогдашний, пятнадцатилетний. Ивану Ивановичу несмотря на неуместность случая, так захотелось в рыло сунуть себе же, но в юности, даже руки кровью налились - чтоб не лыбился.
- ...Многие документы с тех пор не сохранились, иные несут в себе замаскированную ложь, третьи переписывались неоднократно в разной редакции, отражая тернистый путь блуждающей по истории идеи поиска всеобщего счастья. События извращались распространяемыми слухами и предвзятыми трактовками официальных документов, и потому за сто лет настолько искажены, что истину приходится выцарапывать из слоев, лежащих поглубже египетских захоронений...
Тут только Иван Иванович заметил, что по иностранному одетый мужчина обращается к залу, скрытому полутьмой от сидящих на сцене; это, как ни странно, его воодушевило, и он стал вслушиваться в несколько странную речь говорящего, легко отнеся странность к грехам вчерашней выпивки.
- Можно ли судить историю?...
" .. Фу-ты, ну-ты, неужели все же суд, вот вляпался,- пронеслась фантомом мысль в хмельной еще голове,- чего же мы вчера там натворили?"
- ...Конечно же, нет. Но это не освобождает от ответственности тех людей, которые на ход ее воздействовали.
"Вот и этому все неймется! Далась ему эта история," - все бегали в голове Иван Ивановича шальные мысли.
-...Сегодняшняя наша с вами встреча, дорогие друзья, проходит в стенах государственного института истории, всем организаторам ее мой нижайший поклон, но хочется пожелать, и я думаю, сидящие в этом зале присоединяться к этому пожеланию, чтобы отныне и во веки веков историей занимались историки, а не временно нанятые дилетанты от политики, и служила бы она во благо народу, а не сиюминутным карьеристам, по иронии или трагедии судьбы оказавшимся у власти.
Ведущий сделал паузу и в зале раздались умеренные благожелательные аплодисменты. Сцена заерзала, забегала глазами, готовая зааплодировать, но без команды не решилась и обмякла.
- ...Вот и получается, - продолжал ведущий, - что из поколения в поколение распространялась не объективная информация, а часто - откровенная ложь, и влияние этого на умонастроения людей мы можем продемонстрировать сегодня в этом зале. Итак, семнадцатый год. Колесо истории делает непредсказуемый поворот в неизведанном направлении, где ему самому марафет серьезно подпортили, а ее, историю, заставили проглотить то, чего на самом деле не было, а что было - ампутировать. И нам, историкам, досталась трудная задача по раскопкам захороненной истины воссоздать утерянное. Как воспринимали те события люди, жившие в том времени, современниками которого нам с вами стать не пришлось, их логику понимания и логику заблуждения нам представилась возможность сегодня приоткрыть еще на один шаг.
А теперь внимание, слово предоставляется директору средней школы Трудову Калистрату Ивановичу, одна тысяча девятисотого года рождения.
Тут только Иван Иванович заметил, что сухонький, невзрачный с бегающими глазками Трудов, директор их школы, находится с ними за одним столом и надежно укрылся от него посредством корпуса учителя истории.
"Ну и влип я, - снова почувствовал дискомфорт Козюлин, - ведь помер-то Калистратушка и уже давненько, год только не припомню. - Дискомфорт в груди при этом переломился надвое, застряв где-то внутри клином. - Может и я на том свете... Ничего не понимаю... Знал же, знал же - не надо было лукавого на ночь вспоминать. Теперь сиди, мучайся, где ты, что ты, на том свете или еще у себя - в социалистическом?
А может я, что-то путаю? Ведь все переплелось таким калейдоскопом, что вытащить истину на свет сложнее, чем сатану поймать за хвост".
Иван Иванович хотел перекреститься, да соседи не позволили бы оставить такое незамеченным - вмиг бы из комсомола поперли (Козюлин никак не мог сообразить: является ли он и ныне членом этой организации или же давно уже покинул ее ряды - но все равно было страшно, тем более со временем творилось что-то неладное) и
он сник, стараясь затаиться: "Пусть уж колесо событий само раскручивается, а там видно будет к какому берегу плыть".
Директор живо поднялся и с рвением засеменил к кафедре, позвякивая приличия ради (сравнение с колокольчиком коровы крайне оскорбительно, но уж очень заманчиво точностью) раскачивающимися на его груди орденами и медалями.
- Калистрат Иванович, вы - ровесник века, вам в семнадцатом было семнадцать лет, возраст уже достаточно серьезный, расскажите, что вы помните об этом времени и о себе в том времени.
- Стоит ли о том вспоминать, если ничего хорошего там быть и не могло; война была капиталистическая, буржуи на улицах и в парках гуляли по вечерам, музыка играла... Отец мой приказчиком был при магазине у купца Смехова; заблудший человек, в политику не лез, а меня в гимназию вытолкал... несознательный был, темный; все хотел к буржуям меня зачислить; но я уже тогда сообразил за кем будущее и подался в типографию рабочим. Правда, перед этим из гимназии меня выперли таки; я с ними за это в девятнадцатом сполна рассчитался... Затем рабфак, работа, война... В директора выбился, далее...
- Нет, благодарю вас, дальше не надо. Видите ли, нас интересует сейчас только семнадцатый год, ныне юбилейный; как он начинался, как продолжался, чем закончился, какова была жизнь, взаимоотношения между людьми... - терпеливо
разъяснил ведущий.
- Как начался? Этого не могу помнить. В моем возрасте этих годков столь пронеслось, что какой как начинался вспомнить - этого уж не под силу. А то, что однажды проснулись, а все вокруг кричат, радуются и обнимаются, и товарищами друг друга называют - это запомнилось. Дико сперва было - первого встречного-поперечного товарищем своим нарекать, хоть может он и последняя сволочь, но уж потом попритерлось; а вот "сударыня с сударем" стали так уши резать, что со временем и вовсе с языка народного пососкреблись. Слух пронесся, что царь отрекся от престола и теперь будет у нас демократическая республика. Но это так, детские воспоминания, путанные. А на самом-то деле, была чуждая нам революция, которую буржуи к себе на службу поставили.
До сих пор не пойму, как царь без крови, без жертв власть свою кровную другим отдал и даже жизни себя от расстройства не лишил, одним словом, не наш царь и точка.
Потом было много митингов, собраний, демонстраций, ораторы чуть не на каждом фонаре глотку драли, на весь век почитай тогда накричались, а тут еще война доканывать стала, фронт трещит, дезертиры кругом и так считай весь год.
- В социальном, плане, как жили вы в том году, что врезалось вам в память?
Козюлину показалось, что память Калистрата Ивановича заметно прояснилась в процессе повествования и лицом он стал как-то ближе к искренности.
- Как жили? - директор нахохлил брови, как будто его поймали неглиже на женской половине не у себя дома, - жили как все, не без проблем... Это попозднее туго стало, когда я от отца отказался, а тогда - как все.
- Ну, предположим, как все вы жить не могли, потому что тогда люди были кто побогаче, кто победнее; ваш отец был приказчиком...
- Я ж и говорю, - стал немного заикаться директор, - жили, как все семьи приказчиков... в общем, давно это было, не помню.
"Вот гнида, - подумал про себя Иван Иванович,- а нам рассказывал, что он из семьи потомственных рабочих металлургов, как его отец со старшим братом чугун разливали по формам, а он им обеды носил с десяти лет, а с тринадцати и его к каким-то болванкам приставили, будто бы иначе, без его вклада в семейный бюджет "хана" бы семье их горемычной пришла, - и покосился на шорох, исходящий со стороны учителя истории. Тот, прикрывая ладонью листок бумаги, что-то быстро строчил. - Вот в компанию попал, теперь так просто не отделаться от них: вмиг в свидетели затащат".
- А скажите-ка Калистрат Иванович, - ведущий ехидно сузил глазки, давая понять, что у него созрел колючий вопрос, об который без осторожности и штаны порвать можно, - в какие времена невзгоды вам лиха более доставили и безнадега захлестывала через край обильней - те, что пришлись на отечественную войну или все же первую мировую?
Вопрос был не то чтобы сложный, а просто - не имел ответа и затаившийся зал вздохнул сию нетактичность.
Но Трудов расправился с кознями ведущего со смелостью молодого жениха врывающегося в объятия будущей тещи.
- Это, смотря, кто, где был. В окопах сквозняку, конечно, поболее было, чем в пекарне, скажем, или в штабе. Опять же на заводе не скажешь, что медом помазано вдоволь, а на селе - салом. Да и завод заводу - рознь. И села, хоть и на одно лицо, да судьбой разняться: по одному фронт прошел, другое краем зацепил, а в ином все чин-чинарем, и с голоду никто не пух...
- Ну, а все же, когда труднее было?
- Конечно, в отечественную. Если б в первую мировую так пришлось, разве б выдержали - все вмиг бы разбежались, потому как империалистическая была война буржуям выгодная, вот и подкармливали народ, чтоб не бунтовал.
...А в отечественную, тут уж хочешь, ни хочешь, терпи - это наша война, всенародная, отеческая, - ошибнулся слегка директор. - Пришлось-то туже, но как говорится, свое родное, тяжело нести, да жалко бросить. После гражданской ведь тоже - не мед было.
Опять же деваться некуда. А до того, как мне "вихри враждебные" в голову не ударили, тогда родители в руках держали... А на столе, боже ж ты праведный!.. и оливки с осетриной, и семга, и ростбиф, и окорока, и гуси в яблоках и поросенок с ними же внутри, а колбасы .. уж про остальное и не помню, забыл, как и звалось.
Помню, маслины не любил, а ими все пересыпано было (греки их тогда поставляли), и от икры мне что-то рыбой нехорошо пахло, с тех пор пожалуй и не пробовал. ...Это, конечно, в праздники. В постные дни и в будни пост держали и мясо нагуливали, а нагуляв, и разговеться могли; не по бедности строгость блюли, а для порядка и внутренней самодисциплины.
...А потом вновь, пошли разговоры о войне и дезертирах. Я тоже мог вскорости загреметь на фронт, одно спасение было, что война к тому времени закончится. Романтика четырнадцатого в дым растаяла и теперь в воздухе носился смрад гнилых портянок и окопных вшей; фронтовые байки наводили ужас на тех, кому туда предстояло попасть; на родичей их же и вовсе глядеть было страшно: от одних слухов и собственных мыслей перевернуться могли; ...и еще раненные и покалеченные все время попадались на глаза. Никто уж близких на фронт не желал отпускать, да и война всем опостылела.
Кругом только и слышно было: "...Временное правительство издало декрет, ...кадеты, ...эсеры, ...анархисты, ...Петроградский совет," - сам черт ногу сломает. Те, кто политикой не занимались, а интересовались немногие, но самые крикливые, ничего в этих новых тогда словах понять не могли, кроме как окончательно запутаться.
Калистрат Иванович видно вспомнил молодость и теперь гнал и гнал из себя все что он видел, помнил, знал, как лихой кучер, наслаждающийся слаженным галопом несущихся впереди него скакунов, забыв про осмотрительность, страх, последствия, вперив взгляд в черного человека, сидящего в первом ряду. У него были черные вьющиеся волосы, черная эспаньолка и одет он был в черную рубаху сливавшуюся с темным пиджаком в единое пятно. Он должен был бы раствориться в полумраке зала, если бы не его, как угли горящие глаза не приковывали взгляд Калистрата Ивановича, а белые пятна ладоней, устремленные к нему, то и дело успокаивали его душу, нежно лаская сердце.
- ...За чертом готов пойти был, лишь бы он от войны бы меня оградил.
Справо от Ивана Ивановича продолжало быстро скрипеть перо учителя истории и он с ужасом подумал про директора, но впервые в хорошем тоне: "Во, мужик с цепи сорвался... Ну, теперь ему точно "хана"!
- ...С осени стало заметна похуже, да и пора года в Петрограде не лучшая. А тут еще слухи с фронтов в тыл, а оттуда обратно, как полчища крыс, похлеще германских пуль жалили. У генерала Корнилова, видно, от всех этих дрязг нервы и не выдержали - полез наобум порядок наводить, а эмоции в таких делах плохой попутчик. Если в трясине увяз, тут не эмоциями, а рассудком здравым брать надо. Да уж, где там умом раскидывать, если точка опоры выбита и ком на тебя пошел... вот мы все с комом и покатились. Кое-кто пытался уцепиться, ухватиться, да что ж цепляться, если сама почва движется.
Вот и Корнилов собою хотел колесо заклинить, чтоб не катилось обратно, а оно его переехало и только еще большие обороты набрало.
В октябре, так и совсем уж все перемешалось. Фронт трещит, воевать никто не хочет, на улицах патрули ловят дезертиров, Временное правительство захлебнулось в своих указах; Петроградский Совет декретами воду мутит; генералы тоже чего-то там себе меркуют. Ну, смотрим мы с моими одногодками, еще немного и очередь до нас воевать не дойдет. А когда переворот случился, то все настолько перемешалось, что где уж сразу понять в которую сторону грести надо чтоб на дно не пойти...
Мы с отцом только на третий день узнали, что произошло: на складах работы было много, работали до позднего вечера, а с утра - опять ни свет, ни заря. Я грешным делом, подумывал не уж то жизнь дана человеку, чтоб горбатиться с утра до вечера без продыху и по сторонам все смотрел - где бы притаиться.
Со стрельбой по ночам все свыклись. Только замирали под одеялом. Фонари разбили в первую очередь - преступление свидетелей не жалует. Когда узнали, что произошло, никто всерьез этого не принял: думали, так, пошутят, пошутят и разойдутся. Одного боялись, как бы казаков с фронта не сняли; эти бы порядок навели мигом, да что-то не случилось.
...Сразу же декреты пошли о мире, о земле и прочие - вылазили каждый день, как из скатерти самобранки, одним словом, всю голытьбу с потрохами купили.
Кто посмеивался, кто радовался, кто в ужасе затаился, но до конца в эту абракадабру не верили. Радовались, я имею в виду, беднота и в ногу с ними идущие, а в первую очередь, конечно, служивые; я их очень тогда понимал; а также студентишки философствующие и еврейство, чиновничеством замордованное. Для меня лично, это было как раз то, что надо; не думал же я тогда, что потом еще четыре года воевать из-за этого придется; ... и то, чего немцам не удалось добиться, с тем мы вполне сами управились и даже с лихвой - разорили все дотла. Тогда, правда, философия такая была, что если, что строить начинать, так лучше на ровном месте, чем чужое достраивать. И песнь удачная сложилась: "... мы старый мир разрушим до основанья, а затем...", - вот мы и старались, что было сил.
Так и прошел, этот, семнадцатый... С радостной неопределенностью и с беспокойной неуверенностью, наполненный раздирающими душу слухами, страстями, бесконечными митингами с посиневшими горлохватами и... приличной публикой, тоже вдруг полезшей на столбы; с бесконечными противоречивыми заявлениями сбивавшими с толку, запутали призывами, запугали противниками всех мастей так, что все только и думали: "Как бы самому не пропасть в этакой катаклизме, а там будь, что будет".
...А далее, стал под знамена партии и прилежно исполнял все, чему она нас учила. Кому сказала быть ученым - тот им стал, а кому врачом выпало - тот тоже не отказывался.
Мне и кулакам довелось морды крошить, и заводы строить, и на хозяйственной работе поучаствовал, и вот в директора зачислили - но это уже после войны случилось. Так что, мастером побывал на все руки.
Вот теперь вбиваю в молодые головы опыт, приобретенный мной и в драке, и в труде, и даже в учении, когда такое случалось. Каждый год поступает к нам сырой необработанный материал, а мы из него должны болванку вылепить, а уж далее ее в армии, на производстве дошлифуют.
...А Ученье, о котором столько сказано, но в которое мало кто верил, воплотилось в жизнь, и живем мы теперь в счастливой стране, строящей коммунизм; и я тоже, сдается мне, к тому причастный.
- Спасибо, Калистрат Иванович, за интересное сообщение, - поблагодарил ведущий, приглашая его жестом проследовать на свое место. Тот, с выражением честно исполненного долга, непримиримостью к врагам священных заветов и готовностью к борьбе за незыблемость идеалов одновременно, запечатлевшихся на лице, поворотился по военному и, не сгибая коленей в ногах, пошел строевым шагом к своему стулу.
Зал аплодировал, а больше, горел воспаленными интересом глазами.
Учитель истории, незаметным движением, сунул исписанный листок бумаги в карман и продолжал шуршать им, видимо проверяя надежную верность сохранности документа.
Иван Иванович с гадостным чувством отодвинулся от него, непроизвольно сунул руку в карман. Там тоже расположилась какая-то бумажка. В радостной надежде, что это забытая чудом купюра, странным образом пережившая вчерашний вечер, проведенный в кругу друзей. Он извлек ее с ловкостью явившегося вдохновения и представил пред глазами, оградив находку на всякий случай от соседнего общества своими большими руками со вздувшимися венами.
Скомканная бумажка оказалась не купюрой, а исписанным клочком, в котором он признал свой почерк: "Ага, мое послание потомкам...". Огорчившись, что первоначальная догадка не оправдалась, Козюлин со злостью стал читать, каких узоров он там наплел:
"...В довершение, к подтверждению верности чистоты своего происхождения, беззаветной преданности делу Идеи и вновь созданной внутренней сути исходного материала, довожу до вашего сведения основные черты, привычки, нравы свои и, после долгих наблюдений и сравнений, остальной синтетической породы, с которой я сжился, как вы сами сможете заметить, в единую массу.
Итак, мне нравится: поменьше работать и побольше при этом получать. К несчастью для всех нас, миллионов страждущих, из этого пожелания выполняется обычно, увы, одна только часть, и та - первая; но судьбой нам уготована возможность ждать; ждать, пока и вторая часть сбудется; мечтать о светлом будущем и о том, как остальное человечество будет мне завидовать; и с дивана, с которого это все видится, не слазить часами, пока потолок не сольется в единую космическую даль, по которой мчатся разгоряченные воображением мечты... Не дать думать о том же жене по очень деликатной причине: кто-то же должен работать - иначе все рухнет.
- ...Должен признаться вам, - ворвался в зону мыслей Ивана Ивановича голос ведущего, - с достоверностью убедившись, что в те смутные годы человек, прежде чем произнести что-либо вслух, должен был подумать, можно ли об этом говорить постороннему лицу, не окажется ли в его словах какого-либо подтекста, который может быть легко истолкован ему же во вред; учесть аудиторию, место, свое психологическое состояние, политическую обстановку, случайно оказавшиеся уши и, вообще, прикинуть: не лучше ли промолчать? Учитывая все это, мы не могли себе позволить, чтобы нас и вас тут водили за нос, и потому приняли меры, к тому, чтобы выступающие были искренни в своих высказываниях и говорили именно то, что они думали, что видели и никак не иначе. ...А официальную периодику тех лет, мы и сами прочесть можем. Об этом мы и попросили позаботиться нашего экстрасенса и мага Флокера. Вы можете, при желании, пронаблюдать его за работой в первом ряду зала. Судя по изможденному лицу, приходится ему не сладко: такую свору чертей изгнать из душ блуждающих по жизни...
"...Люблю, когда меня хвалят и ставят в пример остальным синтетикам; получать премию на рубль больше соседа справа, совершенно при том не интересуясь, коим образом эта разница возникла," - Иван Иванович остановил свое перо в негодовании на крупную каплю бессовестным образом ляпнувшуюся с обвившегося вокруг раскалывающейся головы мокрого полотенца, и угодившую прямо в последнее слово, так некстати подмочив свой труд.