Что тебе сниться, крейсер "Аврора", в час, когда солнце встаёт над Невой, пел какой-то мальчик в далёком-далёком детстве. Собянин знал, что ему снится, он даже назвал для себя, что ему снятся облака снов и кхе. И вот этого "кхе" ужаснее не было в ту ночь, даже ночные кошмары на фоне "кхе" переживались легче. "Кхе" наступало в конце каждого сновидения или же сон бесцеремонно прерывался этим "кхе". Будто какой-то злопамятный тип выходил из-за кулис и счастливый сон о путешествии в Ригу прерывался: "Кхе-кхе, а ведь ты, Володя, нажрался вчера, как свинья". Или поцелуй запретный снится, а тут опять: "Кхе-кхе, забыл, наверное,...да ты и, как пришел домой, не помнишь". "Кхе-кхе, что жена скажет?". Собянин просыпался, пытался отогнать от себя ужасное "кхе" каким-нибудь хорошим воспоминанием, проваливался в сон, чтобы снова с тревогой оказаться наяву с "кхе" на сердце.
Вчера Володя Собянин был на предновогоднем "корпоративе" и то, что он запомнил, плохого не предвещало. Ну, да, поборолся на руках с коммерческим директором, несколько раз, и очень быстро ему проигрывал, даже посопротивляться не успевал. Может сказал что-то лишнее, а может и нет. Но чего-то запредельно вызывающего вроде не совершил. А может просто не помнил. Ну и жена, её реакция могла быть самой неожиданной, резкой и болезненной.
Но, как не удивительно, жена отреагировала спокойно. К вечеру субботы алкоголь совершенно выветрился из головы, и, вместо заторможенной похмельной лёгкости, на душе стало совсем неспокойно. В таких случаях необходим правильный опохмел, но Володя Собянин всегда действовал по самой человеконенавистнической схеме - возвращался в строй трезвых людей "на сухую". Самое ужасное, что в таком состоянии ничего, кроме смотрения телевизора, делать было совершенно невозможно, а всё, что показывали по телевизору, даже юмор от Ивана Урганта, толкал в петлю - фигурально.
Так Володя Собянин пластом и пролежал до позднего вечера. Благополучно уснул и воскресным утром немного почувствовал себя прежним человеком. Вот тут-то жена и подготовила свой основной удар, как чувствовала. Так неожиданно ударила в ещё неокрепшую душу, что Володя Собянин посыпался. Он стоял, покраснев как школьник, с клочком бумаги в руках и не знал, что сказать. В записке, определённо, женщина - это была женская рука, женский почерк - аккуратный, ровный, спокойный - написала: "Вовка! Как придёшь в себя, вспомни и меня. Твоя Инга. Чмоки-чмоки."
- Поздравляю,- только и сказала жена,- чмоки-чмоки,- передразнила она.
Два десятка почти безупречной семейной жизни валились коту под хвост. Вот так вот на глазах, с помощью нескольких предложений, роковая трещина разделяла землю под ногами. Одно дело, когда ты с женой по разные стороны каких-то точек зрения, и совсем другое, когда ты оказался предателем и разоблачён. Но убейте меня, лихорадочно думал Володя Собянин, я ничего такого не помню.
- Ира, я ничего такого не помню,- повторил Володя вслух.
Возникла пауза. Жена хотела заплакать, но из последних сил сдерживалась. Володе стало так плохо, что он готов был отключить себя от источника жизни, но Бог был против, и Володя не провалился сквозь землю.
- Ты стала рыться в моих карманах?
Вот тут Ира заплакала, и потом, сквозь рыдания, сказала много чего, делая больно и себе, и мужу, и что записка валялась на полу.
- Я не мог,- оправдывался Володя,- я могу быть пьяной свиньёй, но гулять "налево" не по моей части.
- А записка?...
Володя Собянин сам не знал, как это объяснить. Последнее, что он помнил, это автобус, который вёз его до дома. Смутно помнил автобус. Темно на улице. Жёлтый свет в автобусе, женщина кондуктор, он отсчитывает деньги на билет, часть денег падает на пол, ему всё ровно. Такое последнее воспоминание.
Откуда же записка?
В понедельник утром, при встрече, Камиль всепонимающе заулыбался и с незлой издёвкой спросил:
- Как ты? Оклемался? До дома нормально добрался?
Работалось так себе, без обычного желания сделать всё, как надо, потому что "мы же профессионалы". Из головы не выходила история с запиской, история покрытая мраком неведения.
Коллеги вели себя, как обычно, в пятницу все были весёлыми и, собственно, чего вспоминать - всегда так было. Кто тяжело и с прибылью трудится, тот имеет право разок-другой оторваться по полной.
За обедом Володя Собянин подсел к Саше Александрову, заставлявшего себя съесть солянку.
- Как с "корпоратива" началось, так всё больше пил, чем ел. Ночью уснул, а с утра на работу - это и остановило.
Глядя на Александрова, Володя вспомнил, как приглашал в компанию девушек-ведущих, а они, в конце концов, так устали от его пьяных приставаний, что послали по матушке.
Следом всплыл в памяти и сам Александров, которому Володя зачем-то втолковывал, что ему не нужны приключения на стороне, что он любит свою жену, и ничего такого ему не надо. Ну, и что-то там высокопарное про любовь. Вспомнил, потому что Александров съязвил по поводу монолога Собянина о полноценности семейной жизни.
Но происхождение записки так и не прояснялось.
Шёл снег. Это радовало. Когда его много - хочется весны, когда вместо зимы дождливый ноябрь - хочется снега. По дороге к метро, даже настроение улучшилось. В метро коллеги выходили на своих станциях и переходах. А Володя Собянин пытался вспомнить, как он в пятницу ехал в метро, и не мог. Провал в памяти.
На автобусной остановке ничего не изменилось. В памяти то, что происходило здесь в пятницу, не сохранилось. Только темнота за окнами автобуса, жёлтый свет и женщина кондуктор.
Стоп! Володя вспомнил, что он с ней разговаривал. А если быть точнее, он со стыдом вспомнил весь разговор. Падающая на пол мелочь, завязался разговор в пустом автобусе, Володя не смог слезть с темы мужней верности. Мол, многие на "корпоративе" завели интрижки, а он - не такой, как все. А почему бы не попробовать...разыграть жену? Боже! Стыдно! Молодая девушка - кондуктор повелась на розыгрыш.
До дома три автобусные остановки, которые Володя Собянин решил пройти пешком. Снег - редкое погодное явление всё-таки. Когда ещё такое увидишь.