Сколько себя помню, вечно мне доставалось. В зубы, ухо и вообще. Первым кто меня лупасил была акушерка. Подростком, я однажды увидел эту женщину. Она была похожа на кокон из колючей проволоки, две руки как две кочерги, нос остротой напоминающий тесак мясника и узкие ланцеты губ. Если такие люди встречают нас при входе в этот мир, то какие же тогда будут провожать? Об этом лучше не думать. Я все смотрел как парализованный кролик на акушерку, она покупала в нашем магазине черный хлеб. Брала его своими руками-кочергами, а я представлял, как она бьет меня по ляжкам, добиваясь первого крика боли. Говорят, я выдержал два удара, на третий закричал. Не думаю, что акушерка была олицетворением злого рока в моей судьбе, но начало бедствиям положила именно она. Я этого не забуду. Попав домой, я оказался во власти молодых родителей. Они до конца не осознавали, как и зачем в их доме появился этот вечно что-то требующий червяк, и принимали меня как временное зло, то есть пытались со мной бороться. Помимо непроходящих синяков, результатами борьбы стали: перелом бедра в пятимесячном возрасте, это мама; травма черепа два месяца спустя - это снова мама; перелом запястья и лодыжки, в год с небольшим - это папа пытаясь меня угомонить показывал "карусельку"; нервное истощение и срыв в два года; энурез до 11 лет и масса других приятных вещей.
Первое воспоминание о детском саде ассоциируется у меня со страшно искаженными ярко-алыми губами воспитательницы и её рукой, поднимающей и с силой опускающей на моё извивающееся тело широкий солдатский ремень. Рядом притаились шокированные бледные дети. Никто меня не жалел, когда стали обедать я не мог сидеть и пытался поесть стоя, мне сказали что так нельзя и отправили голодным в угол. В детском саду мелкие конфликты вспыхивают постоянно, быстро, мощно и так же быстро гаснут, у меня всё было иначе. Я не поладил с самым толстым и сильным, его звали Сережа. Сережа влиял на всю группу как пастух на стадо. Крепко держал он власть в свох больших пухлых кулаках. А я в кулаке быть не хотел, Сережу это, разумеется, злило и я регулярно получал от него. Любимым приёмом у Сережи был такой: он подкарауливал меня в туалете и в тот момент, когда я начинал писать пинал меня в спину. Я падал. В унитаз. В собственную и чужую мочу. После второго случая я стал осторожен и старался не оказываться в туалете вместе с Сережей. Но мне это редко удавалось. Сережа был рядом. Я мучался, терпел до последнего, живот у меня почти лопался, в конечном итоге я бежал в туалет и получал пинок. На шоу приходила посмотреть вся мужская часть группы. Это я тоже отлично помню.
В школе мне казалось, что я попал в учереждение, где собраны все склонные к насилию люди. Учитель, часто и необоснованно бил меня по голове источником знаний. Источник насчитывал около трехсот страниц и серьезного вреда не наносил, однако слишком частые удары привели к тому, что у меня стало ухудшаться зрение. Я надел очки и стал окончательным изгоем. Дня не проходило без насмешек и тычков. Однажды учившийся на два класса старше ученик прижав меня в углу медленно оттянул назад руку и со смаком ударил кулаком в мой белый от страха нос. Я захлопнул глаза и не увидел маленькое чудо: оправа очков выгнулась, стекла разбились и несколькими острыми шипами прошили руку моего обидчика насквозь. Моё лицо при этом не пострадало, а вот боец-старшеклассник распрощался со средним пальцем. Эту историю я вспоминаю без злобы - мы квиты. Зато я хорошо помню всех остальных обидчиков. Уже упоминавшегося учителя, историчку-истеричку не выносившую моих суждений и замечаний, (она бросалась на меня с указкой как со шпагой) молоденькую преподавательницу химии плеснувшую в меня щелочью, похожего на бревно одноклассника едва не задушившего меня на полу в корридоре, соседей по двору отбиравших у меня велосипед и бросавших в меня кирпичи, многих и многих других пересекавших мой путь ежедневно, а иногда и чаще. Они заперты в клетки долгосрочной памяти, сидят там в цепях моих обид и бессильной злости.
Институт. Если и не золотая, то по крайней мере позолоченная молодежь. Благодаря моему присутствию, то один, то другой позолоченный мальчик, теряя весь свой благородный блеск с остервенением украшал моё лицо синяками. Возразить я по-прежнему не мог. Противники всегда оказывались намного сильнее меня, а мой ангел-хранитель после случая с очками был уволен за излишние мягкотелость и альтруизм. Помочь мне было некому. Я пошел было в центр боевых искусств, но довольно быстро оказался на больничной койке, в тренажерном зале я вызывал лишь насмешливые взгляды, меня даже не подпускали к железкам. Против судьбы двигаться так же просто как против бешеного ветра. Меня сносило к окраине жизни. Девушки довольно быстро поняли, за моей спиной более чем небезопасно. Я не хотел, что бы они меня жалели, они не хотели меня жалеть, в этом мы были солидарны. Друзей у меня насчитывалось ровно ноль. Родители умерли в один день и в одной машине.
Я был один. Занимался разработкой архитектурных планов в большом институте. Сидел в своём углу и тихо как паук сплетал линии чертежей. Работа начиналась рано, но и рано заканчивалась. Это позволяло мне избегать прогулок по темным и всегда опасным для меня улицам. Но спокойствия это не гарантировало. Несколько раз мою квартиру путали с логовом продавцов дешевой водки. Однажды мне это стоило разбитого носа, другой раз, рассеченной губы и содержимого кошелька. Напившиеся копеечного гадкого кофе сограждане трущиеся в утреннем нервном потоке, регулярно срывали на мне своё кофейно-похмельное раздражение. В лучшем случае крыли матом. В худшем... как обычно. Мой плащ, куртку, пиджак, свитер в горсть, гнильем изо рта в лицо, ну и кулаком то под дых, то в челюсть. Страх посещал меня всё реже. Я не доставлял удовольствия своим обидчикам демострируя дрожащие губы, не говорил срывающимся голосом: "Ребята, какие проблемы? А? Не надо проблем!" Не звал на помощь. Моё лицо страшно белело, губы смыкались как ворота шлюза, тело напрягалось и ждало когда все кончится. Дожидалось на асфальте, в углу, кустах, вытирало салфеткой кровь, сплевывало жидкое железо и качаясь шло дальше. Может быть это было неверное поведение, но это было лучше, чем вызывать такую же брезгливость, которую вызывают протухшие гнилые тряпки. Меня отшвыривали, но не так как их, не с отвращением, а злостью. Я оставался человеком. Остальные казались мне зверями. Так я жил.
Осень задумчиво перемешивала листья, я помогал ей шествуя по безлюдной аллее. Из стоявших невдалеке кустов выскользнула мужская фигура и быстрым вороватым шагом пошла прочь. "Почему бы не поставить больше туалетов"- подумалось мне. "Тогда, не пришлось бы каждый раз вылезая из кустов, испытывать чувство вины. А вообще, бардак! Попить - платить! Освободиться от выпитого - платить" - продолжал размышлять я и тем временм приблизился к кустам. Оттуда раздался хриплый стон. Я остановился, стон повторился, послышалось шуршание листьев. Кто-то полз в моём направлении, а я стоял и со странным любопытством рассматривал просвет между кустами. Звуки затихли. Легкий порыв ветра, всколыхнул тишину и пропал, где-то каркнула ворона. Я шагнул к зарослям, присел и раздвинул ветки, в их беспорядочном, серо-жетлом переплетении я разглядел фиолетовое пятно. "Эй" - позвал я. Пятно пошевелилось, и в мою сторону поползла, цепляясь за землю испачканная кровью рука. Я узнал эту руку. Очень худая, злая, будто нарисованная нервным художником-мистиком, это была жесткая рука-кочерга моей акушерки. Она проползла совсем немного и застыла. К кровавым пятнам на кисти прилипла грязь. Мне показалось, рука на глазах теряет остатки жизни, костенеет, покрывается пятнами, зелеными, синими, трупными, расползается истлевшая кожа, обнажается черная плоть и кости и всё это незаметно крадется, тянется ко мне. Я вскочил и с трудом сдерживаясь отбежал в сторону, но это не помогло. Меня согнуло пополам и вырвало. Дрожащий, резко замерзший, я нашёл ближайший таксофон и набрал 02. На старушку-акушерку было совершено нападение. С целью завладения личным имуществом. Видимо она сопротивлялась, а потому нападавший решил успокоить её тремя ударами ножом. Меня отпустили быстро - что можно добится от плохо видящего человека. Ночью мне не спалось. Я сидел в темноте и чувствовал, что положение дел относительно меня поменялось. Неясно мерещились какие-то глобальные перемены. От этого было нехорошо и страшно, но в то же время в моих глазах, внутри меня разгорался злой огонек ярости. Резкий звонок в дверь прервал моё одиночество. Кто это? Разглядеть хоть что-то на темной площадке было невозможно, поэтому я так и спросил: "Кто там?". За дверью кто-то завозился, хохотнул и сказал нетрезвым голосом и жлобским тоном: "Кто там? Я там"! Голос был незнаком, но сомнений не было - опять ошиблись дверью и пришли за водкой. "Водка в другом подъезде" - сердито сказал я и закрыл внутреннюю дверь. "Ты чё козел, а ну открывай" - понеслось из-за двери. Затем кто-то тяжело стал пинать в неё бедняжку ногами. Я глубоко вдохнул, выдохнул и стараясь быть резким сказал: "Сейчас милицию вызову! Понял?". Реакция была не совсем той, что нужно. "Чё-ё-ё" - протянул голос. "Я те, сука, вызову! Милицию. Козел". Послышался грохот, мужик открывал электрощиток. "Щас, я тя вырублю, свет, твою..." голос резко оборвался, послышался треск и свет погас. Вот черт, радиотелефон без электричества не работает, теперь этот гад полночи молотиться будет. Но за дверью было тихо. Подождав минут двадцать и решив, что темпераментный гость не способен на такие военные хитрости, как засада, я взял фанарик и вышел в корридор. Мужик валялся у двери, большим завернутым в дубленую кожу кулем. Я острожно перешагнул через него и щелкнул автоматом. Хлынувший из прихожей свет мертво блеснул в остекленевших глазах мужика, в уголке рта застыла спёкшаяся слюна. Я отодвинул ворот его свитера и пощупал пульс. Мужик был мертв. Ночка выдалась веселой. Усталый сержант сидел у меня долго, пил кофе, немного жаловался на жизнь, записывал подробно обстоятельства трагедии, и под конец спросил, разглядывая водительские права усопшего: "А Вы знали этого, э-э-э... Сергея Шаганова"?
Никогда не забуду это ощущение - в меня будто влили ведро жидкого азота. Внутри меня все умерло и замерзло. Сергей Шаганов. Толстый урод. Мой детский кошмар. Смерть за руку привела его к моей двери. Чтобы свершился акт мести. Сережа. "Ну, до свиданья. Мы позвоним" - услышал я. Милиционер уже собирался. Видимо я рефлекторно пожал плечами, помотал головой, короче открестился от знакомства с Сережей. Дверь закрылась и внутри меня заполыхало. Всё не случайно! Акушерка, теперь толстый гад Сережа! Но почему? Что происходит! Несколько дней прошли в попытках узнать, разгадать, учуять смысл и логику происходящего. Бесполезно. Единственное что приходило в голову - что-то поменялось на небесах и на место моего мягкого доброго опального ангела-хранителя, поставили ангела-мщения. Впрочем, в ангелов и прочий подобный бред я не верил. Не верил, пока не получил приглашение на встречу одноклассников. Прошло около пятнадцати лет, как я окончил школу. Ни разу за эти годы, я не держал в руках открытку с приглашением. И теперь, вот она. На лицевой строне изображен перевязаный лентами колокольчик, внутри значится моё имя время и дата встречи. Я ужасно нервничал. Мне казалось, что судьба готовит мне совершенно нежеланный сюрприз. Может мне пора расплатиться за акушерку и Серёжу, или одноклассникам и учителям за меня? Я не знал. Я не был готов ни к тому ни к другому. Убеждал себя, что акушерка и Сережа, умерли случайно, их связь со мной не имела значения, простое совпадение и всё! Почему-то утром в день встречи я затеял генеральную уборку. Мотив был такой: "Вдруг мне не суждено больше сюда вернуться?" Я вымыл полы, сантехнику, стер пыль, даже уничтожил кое-какие вещи. Не хватало только составить завещание. Это была смешная мысль. Я побрился, принял душ, оделся и вышел. Путь до школы занял минут сорок, я расчитывал на час минимум, вышел заранее и теперь шел не торопясь по знакомым, треснувшим под напором растений асфальтовым дорожкам. Воздух напитывался воспоминаниями и временами сгущался так, что становилось трудно дышать. Я останавливался, тер глаза, успокаивался и шел дальше. Находиться здесь мне было неприятно. А раз так, пойду-ка я домой! Сильный неожиданный удар по плечу заставил меня вздрогнуть. "Мать моя, какие люди" - сказал заглядывая мне в лицо красномордый коренастый парень. "Началось" - подумал я. "Ну что, не узнаешь"? - продолжал красномордый. "Почему же" - ответил я: "Ты Денис". "Точно" - обдал меня алкогольными парами красномордый. Он достал сигареты, прикурил. Окинул взглядом школу и киношно сказал: "Эх, альма-матер, твою матерь"! Я шагнул к крыльцу, а Денис окликнул меня: "Эй, дятел, подожди, докурю". "У меня аллергия на дым" - мрачно ответил я и тут же получил струю табачной гари в лицо. "Ничего не меняется, да?" - очень спокойно произнес я. "Ага" - гадко усмехнулся Денис. Я поднялся по ступеням и закончил: "Ты всё такой же жлоб". Не дожидаясь, да и побаиваясь его реакции, я вошел внутрь и попал в теплую атмосферу родной школы. Учителя состарились, но почти все были тут. Морщились, а может все-таки улыбались мне вставными зубами, хлопали по плечу, интересовались как я. Одноклассники отделывались парой фраз, и все присматривались к друг-другу пытаясь определить, кто теперь есть кто. Выяснение этого вопроса продолжалось и за чаепитием, и за винопитием и дальше и дальше. Кто-то отчаянно врал о жизни на высоких социальных ступенях и при этом поправлял нелепый галстук, кто-то блистал бриллиантами, кто-то был подчеркнуто сух. Мне это надоело. Видя в окнах и людях наступающую темноту, я тихо вышел из школы и поспешил к остановке. Автобуса всё не было, и ко мне уже стали принюхиваться мрачные местные обитатели, один даже направился ко мне шаткой походкой и тут раздался визг тормозов и прямо пердо мной остановился микроавтобус набитый однокласниками и даже учителями. "Мы едем гулять к тебе" - пьяно заорали они. "Так, сейчас! Освободите место! У тебя есть водка? Ну нет тут места. Нужно взять у него адрес и ключи" - кричали они наперебой. И кричали бы еще наверное долго, если бы не огромный страшный грузовик выскочивший с противоположной полосы. Своим лбом он наполовину сплюснул микроавтобус скинул его в кювет за остановкой и упал следом убив всех. Всех. Всех. Всех.
Всех кто считал, что должен, обязательно и непременно должен быть на свете такой специальный, такой необходимый, такой как я, МАЛЬЧИК ДЛЯ БИТЬЯ.