И не будем зацикливаться на двенадцатом годе, мы ведь никак не похожи на конечносветных майя, а попробуем понять то благословенное времечко, пока ещё не случилась первая всепланетная бойня...
И как бы всё повернулось, если бы её не было.
А эта заметка родилась в то самое мгновение, когда я осознал, что стихотворению, которое привело меня в поэзию, ровно сто лет!
Леонид Пастернак
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
1912
И Сергей Александрович только, только начинал...
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
И тогда же.
Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.
Выходи встречать к околице, красотка, жениха.
Васильками сердце светится, горит в нем бирюза.
Я играю на тальяночке про синие глаза.
То не зори в струях озера свой выткали узор,
Твой платок, шитьем украшенный, мелькнул за косогор.
Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.
Пусть послушает красавица прибаски жениха.
1912
Между прочим, даже после начала войны, Есенин ещё долго не поддавался времени. И писал нежные стихи.
Ахматова. Чётки.
Как вплелась в мои темные косы
Серебристая нежная прядь, -
Только ты, соловей безголосый,
Эту муку сумеешь понять.
Чутким ухом далекое слышишь
И на тонкие ветки ракит,
Весь нахохлившись, смотришь - не дышишь,
Если песня чужая звучит.
А еще так недавно, недавно
Замирали вокруг тополя,
И звенела и пела отравно
Несказанная радость твоя.
1912
А вот...
Подражание И.Ф.Анненскому
И с тобой, моей первой причудой,
Я простился. Восток голубел.
Просто молвила: "Я не забуду".
Я не сразу поверил тебе.
Возникают, стираются лица,
Мил сегодня, а завтра далек.
Отчего же на этой странице
Я когда-то загнул уголок?
И всегда открывается книга
В том же месте. И странно тогда:
Все как будто с прощального мига
Не прошли невозвратно года.
О, сказавший, что сердце из камня,
Знал наверно: оно из огня...
Никогда не пойму, ты близка мне
Или только любила меня.
1911
И сам, Иннокентий Федорович, вернее тогда, уже, его поэтический луч в будущее...
То луга ли, скажи, облака ли, вода ль
Околдована жёлтой луною:
Серебристая гладь, серебристая даль
Надо мной, предо мною, за мною...
Ни о чём не жалеть... Ничего не желать...
Только б маска колдуньи светилась
Да клубком её сказка катилась
В серебристую даль, на сребристую гладь.
И уже состоявший к тому времени - Александр Блок
НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Марии Павловне Ивановой
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих -
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон...
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом...
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул - и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая...
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая...
Да что - давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов...
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей - довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена - все больно.
14 июня 1910
И только, только - Марина Цветаева...
НА ВОКЗАЛЕ
Два звонка уже и скоро третий,
Скоро взмах прощального платка...
Кто поймет, но кто забудет эти
Пять минут до третьего звонка?
Решено за поездом погнаться,
Все цветы любимой кинуть вслед.
Наимладшему из них тринадцать,
Наистаршему под двадцать лет.
Догонять ее, что станет силы,
'Добрый путь' кричать до хрипоты.
Самый младший не сдержался, милый:
Две слезинки капнули в цветы.
Кто мудрец, забыл свою науку,
Кто храбрец, забыл свое: 'воюй!'
'Ася, руку мне!' и 'Ася, руку!'
(Про себя тихонько: 'Поцелуй!')
Поезд тронулся - на волю Божью!
Тяжкий вздох как бы одной души.
И цветы кидали ей к подножью
Ветераны, рыцари, пажи.
Брестский вокзал,
3 декабря 1911
А поэтическое пространство России, ещё не заполненное под завязку этими именами, рвалось в кровавый наш, двадцать первый век...