Аннотация: Мой дилетанский взгляд на школьную реформу
За окном висит серая мгла, в которой сиротливо плавает чуть более светлая клякса уличного фонаря. На фоне этой кляксы несётся бесконечный поток снежной крупы - слева направо, почти горизонтально, завораживая и доводя до оцепенения. В диссонансе с безудержной стихией, по эту сторону стекла царит ватная тишина, которая к тому же изрядно затянулась. Наконец, она взрывается скипучим голосом:
- Круглов, ты - что: хочешь отвечать про семь признаков контрафактных программ? - Семён Аркадьевич хмурит брови, вглядываясь в класс.
- Не совсем, - из-за предпоследней парты встаёт высокий толстяк в очках и с ярким румянцем на щеках. - Я, извиняюсь..., хотел обсудить абсурдность самой идеи... - ну, заучивать все эти признаки наизусть.
- Позвольте, позвольте... - Семён Аркадьевич спешно открывает, потом тут же закрывает классный журнал. - Вас, молодой человек, не Хромов ли надоумил развязать подобную дискуссию - лишь бы его самого не спросили? Вы мне - что: опять урок сорвать хотите?
- Я тут не причём! - подаёт нарочито обиженный голос двоечник Хромов. Остальные, наконец, отрывают затуманенные взгляды от окон и принимаются разглядывать румяного толстяка: девчонки - снисходительно (опять выделывается!), парни же - с радостным предвкушением.
- Да! Это - моя инициатива. Полностью моя! - Круглов пытается выглядеть развязно, но непроизвольно и как-то по-детски набычивается, а румянец с его щёк стремительно заползает на уши. - Согласитесь: это же бессмыслица! Ну, что такого страшного случиться, забудь мы один из этих проклятых семи признаков? Или если определим подделку как-нибудь по-другому? Кудрявцева, вон, фейковые туфли по запаху определяет, даже если таджики строгают их на новейшем вещевом принтере...
Красавица за соседней партой поджимает слишком яркие губы и растерянно моргает. Кто-то лезет под парту и громко описывает её туфли, а заодно - педикюр, колготки и форму ног.
- Мы - что: разве обсуждаем обман в сфере товаров народного потребления? - Семён Аркадьевич не может сдержать досады. - Или вас, молодой человек, не устраивает наш предмет? Или, может, вообще: общеобразовательная школа - не для вас? Так извольте - ступайте в сектантскую - там вас фундаменталисты быстро научат какой-нибудь географии!
- Нет, что вы! - Круглов вскидывает голову, и очки на его носу вызывающе сверкают. - Школа меня очень даже устраивает. Но исключительно в смысле идеи - так, как задумывалось ещё в реформах Осипчука. Только от реформ мало что осталось, не находите? Это двадцать лет назад всё выглядело революционно - когда поняли, наконец, что зубрёжка превращает учеников, причём безуспешно, в ходячие справочники... - хотя, как очевидно! В школе ведь тогда не учили ни мыслить, ни спорить, а всего лишь пережёвывали ненужную по жизни информацию - маразм, одним словом! И как здорово, что теперь мнемоника плюс теория языков, плюс основы мотивации, плюс - что там у нас ещё?.. - позволяют освоить любой язык за пару месяцев. А ведь ещё мой отец, бедняга, учил английский лет десять, и всё - без толку. В общем, сейчас в школе - хорошо, тепло и замечательно, но есть одна загвоздка: никто из нашего класса даже итальянского за два месяца не выучит... Правда, Хромов?
- Почему опять Хромов?! - слышится всё тот же гнусаво-обиженный голос с задней парты.
- Не в Хромове дело, - Круглов пытается принять горделивую позу, но чуть не заваливается набок. Опасность падения мобилизует его - по крайней мере, голос становится звонче: - И не потому, что нам ещё учиться и учиться! Почему же, спросите вы?.. - Потому что, введя в школе все эти брейнсторминги, информационные сканнинги и прочие прогрессивные предметы, упустили из виду важную мелочь - скромных методистов. А эти унылые типы разложили всё на бесполезные правила и признаки, написали такие же унылые учебники...
- Во, Круглик даёт! - по классу пробегает шумок. - После вчерашней риторики не остынет никак!
Наверное, не будь на улице пурги, демарш тихого Круглова был бы невозможен. Но когда мир превращается в самый медленный в мире блендер, наполненный до краев безнадёжной манной кашей, всегда найдётся отважный толстяк со своей правдой-маткой.
- Круглов, вы что-то заговариваетесь! - Семён Аркадьевич оставляет, наконец, в покое классный журнал и тяжело поднимается с места. - Вы, что, хотите сказать: мы вас неправильно учим? Ну, так извольте, научите нас всех тут сидящих - как правильно.
Круглов тушуется, а учитель, видя его смущение, держит драматическую паузу, отвлекаясь только на то, чтобы одним взмахом руки гасить галдёж класса. Через пару минут натужной тишины на лице смутьяна появляется безумная ухмылка, и он снова поднимает голову - медленно, как бы экономя время на то, чтобы собраться с мыслями. Наконец, Круглов произносит - почти шёпотом:
- Не знаю... да погодите вы! - тут же бросает остальным - они уже готовы завопить от возмущения. - Я, правда, пока не знаю... но нам нужно задуматься и разобраться - всем вместе разобраться! Спроси, например, ту же Кудрявцеву - она ведь сама ни фига не знает, откуда у неё чутьё к подделкам. Но нам нужно больше практиковались (образцы в шкафу - не в счёт: они давно - все в тайных пометках Хромова), больше делиться мыслями, соревноваться друг с другом, наконец. Толку было бы гораздо больше, чем от зубрёжки семи или тридцати семи правил. Разве нет?
- Ладно, - Семён Аркадьевич переходит на примирительный тон, - вам не хватает практических занятий. На следующей неделе мы идём в прокуратору на допросы...
- Ага, чтобы лишний раз убедиться: преступники прекрасно осведомлены о признаках обмана, и куда лучше, чем ваши прозорливые следователи! - Круглов в кураже оборачивается к задним партам - оттуда раздаётся одобрительный хохот. - Какой смысл? Посмотреть себе тихонько из-за стёклышка на весь этот цирк - не поучаствовать, не записать ничего нельзя - из-за дурацкой подписки о неразглашении, - не обсудить толком. Учиться можно у того, кто больше знает и умеет! И не боится, когда ученик потом окажется сильнее. Спортивный тренер не боится, а вы почему-то трясётесь за свой авторитет. Да! Вы знаете куда больше нас - всех этих правил и признаков, - но умеете меньше той же Кудрявцевой (прости, солнце, что так часто на тебя ссылаюсь). Осипчук говорил: нужно развивать способности ученика, а не впихивать в него информацию. Вам же наши способности - до лампочки. Вы снова принялись за старое: впихивать в нас невпихуемое!
Последнее слово тонет в истеричном гоготе класса. Семён Аркадьевич, кажется, оцепенел - стоит, странно покачиваясь, и постукивает указкой по собственному ботинку. Потом нетвёрдой походкой приближается к Круглову и смотрит - как будто сквозь него. У того по лицу скользит тень испуга, но ободряющие крики класса не дают ему привычно стушеваться. Круглов одним пальцем вдавливает свои очки глубоко в переносицу, как будто сдувает дымок с воображаемого кольта, и решительно возвращает взгляд учителю. Но Семён Аркадьевич, всё так же глядя мимо него, суёт ему свою указку и устало говорит:
- Идите на кафедру и ведите урок, а я тут пока посижу, - он с трудом протискивается за парту Круглова. Тот неуверенно крутит в руках указку, пару мгновений смотрит на грузного учителя, чей живот стиснут тесной партой, потом, подгоняемый криками учеников, почти бегом занимает место у доски. Постучав указкой по столу, добивается тишины. Торопливо откашлявшись, начинает официальным тоном:
- Ребята, давайте обсудим: кому из вас безо всяких правил удавалось когда-нибудь определить обман? Поделитесь жизненным опытом, так сказать...
Все молчат, хотя недавно не могли сдержаться.
- Ну, что же? Давайте расскажем друг другу, как будто мы - не на уроке, а в своей компании, во дворе или в клубе каком-нибудь... Кудрявцева?
Красавица скраивает то ли брезгливую, то ли возмущенную гримасу и, встряхнув челкой, отворачивается к окну. Она, конечно, может рассказать - и не только про туфли, но и про то, как по одному, брошенному в на её грудь взгляду определить серьёзность намерений очередного ухажера матери. Все могут расскать, даже двоечник Хромов - ведь его самого тошнит от фальши, когда отец-военный, приняв лишку, начинает вещать что-то патриотическое. Но все будут молчать, потому что в школе про такую жизнь не принято говорить. А Круглов не отстаёт:
- Неужели вас настолько всех испортили, что слабо рассказать здесь, в классе что-нибудь от себя лично, а не цитировать учебник? - видно, что он заводится всё больше и больше. Но так же видно, что равнодушие остальных истерикой ему не преодолеть. В каком-то отчаянном запале он выдыхает: - Ладно, я первый!.. Слушайте!.. Мне кажется... нет, я уверен: половина наших учителей, вопреки всем запретам Министерства образования, отправляет вместо себя на уроки андроидов. Да, андроидов! Потому что учителям скучно с нами, а андроиды легко справляются с трансляцией и проверкой знаний. Пришёл, начитал текст, спросил - элементарно! Можно ещё запрограммировать десяток-другой своих привычек - чтобы не расколоться. Только есть одна загвоздка: машина не умеет гасить конфликты, тут обычные программы сбоят. И вообще в трудных ситуациях андроиды зависают или даже, говорят, ломаются на фиг... Вот как вы считаете: Семён Аркадьевич - настоящий у нас или нет? Стал бы живой учитель настолько пассивно себя вести, когда срывается его урок?
- Точно! - вопит двоечник Хромов и с обезьяньей угловатостью срывается с места. - Давайте проверим! Я тоже давно заметил: Квадратыч реально разряжается к шестому уроку.
- Ребята, вы - что?... - Семён Аркадьевич пытается выбраться из-за парты, но стиснутый живот не позволяет ему это сделать. Тогда он начинает странно крутить головой, а глаза его закатываются.
- Блин, точно андроид! - ещё громче вопит Хромов и подлетает к учителю. - Где тут у него переключатель?
- Ухо крути! - кричит кто-то в ответ. - Если Квадратыч - из серии А-80, переключатель должен быть в левом ухе.
Хромов некоторое время целится, пытаясь угадать беспорядочные движения головы Семёна Аркадьевича. Наконец, ему удаётся схватить учителя за ухо. При этом голова последнего откидывается назад, и слышится короткий хруст. По шее Семёна Аркадьевича струйками бежит тёмная жидкость. Когда она попадает на воротничок рубашки, тот окрашивается в бордовый цвет - все понимают, что это кровь. Кудрявцева сдавленно вскрикивает и роняет голову на грудь. Хромов в ужасе смотрит на свою руку и сглатывает слюну так, что огромный кадык взлетает по его тощей шее. Семён Аркадьевича хрипит с откинутой головой, а на его губах появляется обильная пена.
Если бы кто-нибудь в этот момент взглянул на Круглова, то увидел бы, как румянец на его щеках вспыхивает и гаснет - почти в такт уличному фонарю, мерцающему в снежной каше за окном. Но никому нет дела до взбунтовавшегося толстяка - ведь кадык на шее Хромова как-будто вошёл в бесконечный цикл и вполне отчётливо поскрипывает, а изо рта Кудрявцевой тонкой струйкой стекает зеленоватый антифриз. И остальные тоже замерли - никто не дёргается и не выбегает из класса, хотя здесь уже невыносимо пахнет сгоревшей проводкой.