Аннотация: Мало захотеть... Мало даже выполнить задуманное.
Татьяна неудачно повернулась, и Сергей Николаевич тут же проснулся - вдвоём на санаторской кровати слишком тесно, как ни крути. Сергей Николаевич лежал и рассматривал Татьянино лицо, застывшее в маске глубокого сна. Рассматривал, стесняясь самого себя, как будто делал что-то запретное. Потом осторожно высвободил из-под Татьяны свою руку и встал. За окном ярко светил неровный обмылок луны. Луна казалась плоской и чисто вымытой. Из-за её сияния жирные южные звёзды поблекли, и лишь в самом углу окна торчал хвост Млечного Пути. Сергей Николаевич никак не мог привыкнуть к здешнему ночному небу - оно казалось необычно и даже пугающе далёким, настолько далёким, что в животе холодело от раскрывающегося пространство, а голову хотелось поглубже вжать в плечи. Такое небо создавало иллюзию иной Вселенной, отличной от той, где Сергей Николаевич раньше жил. Где остались его работа и семья.
Да, семья у Сергея Николаевича осталась в Москве, и Татьяна вовсе не числилась его женой. Внешне их отношения выглядели традиционным курортным адюльтером, но только внешне. Никто из этих двоих, разменяв шестой десяток, представить себе не мог, что способен ещё так влюбляться. Их встреча оглушила их обоих, подмяла под себя. Придя в себя, они вдруг обнаружили рядом с собой человека, дороже которого в жизни не бывает. Достаточно было нескольких слов, пары вежливых касаний рук, взглядов, и чудо, порядком подзабытое, а, может, и знакомое-то только по книгам и фильмам, по невыразимому юношескому томлению, случилось.
То, что случилось оно в сочинском санатории, где отпускные романы - в порядке вещей, где-то даже обижало. Не сам факт неожиданной влюбленности, а именно место, в котором принято влюбляться, куда едут, чтобы влюбляться, и которое тем самым будто бы принижало статус уникального события. А то, что произошло нечто из ряда вон выходящее, Сергей Николаевич нисколько не сомневался. Потому что его, вечно уставшего и скучного даже самому себе, будто подменили. Промыли запылившиеся глаза, вытряхнули из мозгов старый хлам, задали новый ритм - походке, стуку сердца, мыслям. Даже время им стало ощущаться по-другому. Он чувствовал себя мальчишкой, но вот тело, собственное тело не забывало ему напоминать о возрасте. И это казалось самым ужасным.
Сергей Николаевич вдруг понял, до чего же постарел. Раньше, конечно, он тоже об этом догадывался - когда сильней обычного зудели хронические болячки, когда врач что-то говорил ему про режим и диету "в его-то возрасте", когда дочки грозились, правда, пока безрезультатно, нарожать ему внуков. Но никогда ещё не было так до слёз обидно, никогда ещё не была нутром ощутима злость на вероломно ускользнувшую молодость. Сергей Николаевич, даже ослепленный своей любовью, не мог не замечать жестоких следов времени на своем и Татьянином теле. Временами его взгляд останавливался на какой-то складке увядшей кожи, и Сергей Николаевич с ужасом понимал, что звереет, что в его голове теснятся богохульные мысли - кто, зачем упаковал их любовь в столь жалкую оболочку?
Теперь он постоянно жевал "Орбит" и каждые десять минут подносил руку ко рту проверить, не пахнет ли от него старческим несварением. Он глотал "Простамол" и "Виагру", он готовился к каждой ночи, теребя в ванной свой далеко не бодрый член. И он умирал на месте всякий раз, когда Татьяна шептала ему на ухо: "Всё хорошо, ведь это - не главное"...
Сергей Николаевич осторожно прокрался на балкон, ощупывая пол голыми ступнями. Ноги то и дело проскальзывали по песку, нанесенному с пляжа. Сергей Николаевич нырнул под тюлевую занавеску, заслонившую балконный проем, и тут же попал в южную ночь. За его спиной в номере работал кондиционер, работал довольно тихо и, казалось бы, незаметно, но здесь, на балконе, Сергея Николаевича окутала ватная, недвижимая духота и оглушительный стрекот цикад. Где-то в темноте, за белыми силуэтами домов тяжело дышало море. В двух шагах от кровати оказался другой, незнакомый мир. Сергей Николаевич немного постоял, пожалел, что давно бросил курить и не мог теперь оправдать свою позу философским посасываньем сигареты, после чего уселся в пластмассовый шезлонг. Спать ему совершенно не хотелось.
Он думал. Думал по сотому разу о том, как обидно, что не встретил Татьяну раньше, что родил детей с непонятно какой женщиной, что потратил свою жизнь не на то. Сейчас, когда весь мир спит, оставив его в покое, от таких мыслей уже не щемило сердце. Они вызывали грусть, какая случается в августе, когда вдруг понимаешь, что лето уже, считай, закончилось. Может, это - от теплой ночи, когда ничто нельзя воспринимать всерьез, или оттого, что на сотый раз любая боль, пусть немного, но притупляется. Сергей Николаевич даже растерялся: ведь думал он, вроде, о грустном, а тело вдруг впало в приятную негу - предельно обмякло и расслабилось.
Внезапно Сергей Николаевич понял, что приклеился взглядом к большому кузнечику - тот сидел на поручне балкона. Этой мелочи хватило, чтобы мрачные мысли, наконец, утихомирились. Осталась лишь ночь и кузнечик, как символ этой ночи. Кузнечик не двигался, не терся ножкой о брюшко, а просто тихо замер. Что-то в его позе было неестественным, но Сергей Николаевич в кляксах густых лунных теней не мог разобрать, что именно. Будто бы насекомое шевелится, не шевеля при этом лапками. Сергей Николаевич сощурился. Потом привстал и посмотрел на кузнечика в упор. На спине насекомого зияла глубокая рана в виде продольной трещины. Внутри этой трещины угадывалось странное движение. Сергей Николаевич отшатнулся, испытав рефлекторную брезгливость. Выходит, кузнечик был мертв, и его грызли неведомые паразиты. Сергей Николаевич собрался уже щелчком ногтя сбросить труп насекомого с поручня, как вдруг кузнечик треснул ещё больше, и из него высунулся усик. Размер усика был значительным и с версией о мелких паразитах не стыковался. Сергей Николаевич передумал сбрасывать кузнечика, а замер, упершись руками в колени.
Постепенно становилось понятно: из трещины на спине кузнечика лезет другое насекомое. Сергей Николаевич самозабвенно наблюдал за столь странным зрелищем. Кузнечик раскалывался пополам, а из него, как в фильме ужасов, выбирался "чужой", но только не инопланетный, а тоже из мира насекомых. "Чужой" был светлее кузнечика, но как-то уж сильно на него похожий. Сергей Николаевич напряг свою память, но вспомнил только лицо школьной училки по биологии. И тут его осенило - нимфа! Он же читал младшей дочке, когда той было три или четыре года, об этих самых нимфах - насекомых, у которых личинка похожа на взрослую особь. Они обходятся без куколок и, взрослея, просто сбрасывают старый хитиновый панцирь - тот не способен расти вместе с ними.
Когда всё стало понятно, Сергей Николаевич снова уселся в кресло и попытался вернуться к своим скорбным мыслям. Но вдруг подумал: "Почему люди не могут, как нимфы? Почему мы чувствуем себя зрелыми и готовыми к полноценной жизни так поздно, когда тело уже ни на что не годно? Кузнечик сбрасывает старый панцирь, а мы сидим в своём, таком облезлом, как в одиночной камере". Новые мысли крутились вокруг старой темы, - несправедливой старости, - но теперь в них вплелись совершенно фантастические предположения. Или не слишком фантастические... Что, вообще, считать реальным и нормальным в здешней, иной Вселенной? А что, если мы - тоже нимфы, но только слишком разумные и осторожные? Что, если мы просто привыкаем к своему телу, привыкаем настолько, что панически боимся потерять его, ведь мы видим в такой потере свою смерть. И, в результате, по-настоящему умираем, так и оставшись несмышлеными куколками. Но так происходит только там - в холодной и озабоченной Москве. А здесь, на Юге, принято освобождаться от старого тела, когда чувствуешь, что оно для тебя - слишком тесное.
Сергей Николаевич сам не заметил, что быстро натянул шорты и майку и выбрался из номера. Внутри него зрела и разрасталась незнакомая уверенность. Истина Вселенной Юга открывалась ему во всей своей захватывающей красе. Она была предельна убедительной и не требовала никаких доказательств. Истина - на то и истина, что проникает внутрь тебя безо всякого сопротивления, освещает твою душу, вдыхает в тебя новые силы. Нужно просто отдаться ей, и она сама приведет тебя к правильной цели. Поэтому Сергей Николаевич двигался быстрым шагом в сторону моря - истина подталкивала его именно туда.
Он пересек полоску пляжной гальки и вошёл в воду. Море было спокойным и тёплым - намного теплее того тумана, что висел над пляжем. Оно мягко приняло Сергея Николаевича, обняло, как мать ребёнка. А он входил всё глубже и глубже, чувствуя, как море, поднимаясь вверх, выталкивает его прочь из тела - из старого надоевшего тела. Кожа с хрустом лопала на его плечах и длинными лоскутами спадала вниз, а из-под неё появлялся гладкий, пышущий жаром настоящий Сергей Николаевич. Старая, отжившая своё оболочка покорно погружалась на дно, а сам он плыл, разгребая руками теплую, и оттого практически неощутимую воду, плыл под яркой луной и уходящим в бесконечность потолком Южного неба. Этот простор больше не казался ему чужим и пугающим, ведь он, новый и настоящий Сергей Николаевич, теперь кровь от крови - житель здешней Вселенной...
Татьяна проснулся, почувствовав на себе взгляд. В ногах на краешке кровати сидел Сергей Николаевич и пристально рассматривал её. Татьяна хотела улыбнуться в ответ и снова вернуться в свой сон, но что-то в позе любимого человека показалось ей странным - он сидел, сильно развернув плечи, и спина у него была слишком прямой. Она всё же закрыла глаза, но только потому, что должна была их закрыть, сама же замерла в тревожном ожидании. Сергей Николаевич тем временем поднялся и подошел к изголовью. Татьяна осторожно открыла один глаз и увидела прямо над собой сильно эрегированный мужской член. Она резко села и, прижав одеяло к груди, уперлась лопатками в спинку кровати.
Сергей Николаевич был похож и не похож на себя одновременно. Темнота мешала понять детали, но он как будто стал выше ростом и шире в плечах. И ещё эта нагота - обычно Сергей Николаевич стеснялся себя, а от трусов избавлялся лишь под одеялом. Стойкая эрекция довершала необычную картину. Татьяна почувствовала, что от всех этих странностей ей почему-то страшно. Она раскрыла рот, шевельнула пересохшим языком и с трудом произнесла:
- Что с тобой, Серёж?
Сергей Николаевич снова присел на кровать - теперь уже ближе к Татьяне. Он прошептал:
- Сегодня ночью мне удалось переродиться. Представляешь, люди, оказывается, - тоже нимфы. Здесь, на Юге... Нужно только не бояться... не бояться выкинуть старое тело - смотри!
Он прилег на кровати, и луна полностью осветила его. В голове у Татьяны запрыгали испуганные мысли: "Какие такие нимфы? Почему его тело кажется молодым? Что вообще происходит?!". Сергей Николаевич тем временем засунул руку под одеяло и коснулся Татьяны. Она одернула ногу и вскрикнула:
- Холодно!
Сергей Николаевич привстал на колени и сгрёб Татьяну в объятия. Та замотала головой и испуганно забормотала:
- Нет-нет-нет! Холодные руки... не могу... подожди-подожди... Да что это с тобой?!
Она выкрикнула, и Сергей Николаевич замер. Немного поразмыслив, он твёрдо заявил:
- Ты тоже должна переродиться. Иначе ничего не получится. Ты должна поверить мне: здесь, на Юге можно стать другим, стать новым. Здесь все так делают. Мы пойдем с тобой к морю, и ты войдешь...
- Я никуда не пойду! - истерично зашептала Татьяна. - Я кричать буду!
Сергей Николаевич отшатнулся. Затем быстро встал и молча прошел к двери. Выходя, в сердцах бросил:
- Дура! Ну, и оставайся в своём морщинистом теле. Как я вообще мог такую полюбить? Ты же - вздорная старуха. И тебе нравится быть старухой... Нет, ну просто форменная дура!
Он вышел в коридор санатория, как был - злой, голый и с торчащим членом.