Аннотация: О природе доброты: "сделаешь кому-то хорошо за деньги, скажут "спасибо", а бесплатно - сочтут идиотом"
Необходимый комментарий для тех, кто знает меня в "реале": все персонажи и события - вымышленные; мнение автора может не совпадать с высказываниями главного героя; описанное в рассказе не имеет отношения к реальному секретарю автора.
Трудно оставаться объективным, рассказывая нечто подобное. Но откуда вообще взяться объективности в человеческих отношениях? Ведь чужая душа, как известно, - потёмки. При всём при этом многие ведут себя так, будто знают всю подноготную чужих поступков. Думаю, им просто стыдно задавать вопросы. Они привыкли строить из себя прожжённых, видавших виды субъектов. Они твердят: "Я так и думал!", но не торопятся объяснить, что стоит за этими пустыми, в сущности, словами. Им хватает мудрости - той самой, что советует быть сдержанным, иначе рискуешь опозориться с каким-нибудь глубоко засевшим предрассудком. А причина, почему другие поступают так или иначе, может оказаться настолько неожиданной, что просто диву даёшься!
Меня, например, всегда бесили изнуряющие игры людей в "статус". Это когда менеджер среднего звена - по уши в долгах, но при этом покупает себе "Инфинити". А потом смотрит свысока, ведь я, начальник его начальника, езжу на работу в метро. Ему плевать, что подземкой выходит в два раза быстрее, плюс экономишь нервы, не толкаешься в пробках, да ещё успеваешь прочесть свою утреннюю газету. В его глазах я - скучный жлоб, заслуживающий всяческого презрения. Бог с ним, с этим менеджером, но сколько б люди, чьё мнение мне действительно интересно, ни соглашались, ни говорили мне: "Всё верно, старик, ты прав", - они всё равно будут держать меня за странноватого типа. И будут сторониться из-за моей вопиющей "не-статусности"! А это рано или поздно отразится на зарплате, карьере, дружеских и деловых контактах. Начальство, если не пугать его уходом к конкурентам, будет недоплачивать - ведь у меня, судя по той же приверженности к метро, весьма скромные запросы. Коллеги будут избегать - им же не понятно, о чём со мною говорить, если я не различаю, чья тачка круче - у главного хозяйственника или у начальника ИТ. Странно всё это, странно, но, с другой стороны, я же покупаю себе костюмы за штуку с лишним. А это, заметьте, непонятно тем, кто одевается с рынка. Это непонятно даже моей собственной матери! И как бы я ни презирал "статус", но однажды я решился завести секретаршу, причем вовсе не из-за нужды, а именно из-за него - ужасного, презренного "статуса".
С секретаршами у меня не заладилось так же, как с машинами. Давным-давно, на втором курсе института я успешно ввязался в торговлю. Кто помнит, в начале 90-х так гордо именовали перекупку дефицита. Одно удачное знакомство тогда буквально озолотило меня. Будучи в угаре от свалившихся на меня деньжищ, я тут же снял под офис комнатку правления в жилищном кооперативе. "Офис" был так себе, но туда полагался секретарь, поскольку я, как прилежный студент, посещал альма-матер либо мотался по городу, контролируя отгрузку товара. Мобильных тогда ещё не водилось, поэтому я то и дело звонил выяснить, кто и зачем меня искал. Пара знакомых девчонок, не проработав и недели, отсеялась по причине хронической лени, помноженной на глупость. И вот однажды кто-то привел Ольгу - спортивную девушку лет двадцати пяти, которая оказалась матёрым профессионалом. Раньше она работала у директора секретного НИИ, но НИИ приватизировали и разогнали. Ольга умела без ошибок строчить на машинке, молниеносно разбиралась с любыми "партнерами", даже с теми, кто и двух слов не мог связать - похоже, она понимала, что им нужно, даже быстрее них самих.
Единственная проблема: я выглядел дилетантом на фоне такой безукоризненной выучки. Мне было стыдно за подтеки голубой краски на стенах "офиса", за собственный сбивчивый лепет, когда я звонил из какого-нибудь раздолбанного телефона-автомата, переспрашивая раз по десять каждое слово. Я чувствовал себя в присутствии Ольги неразумным мальчишкой, который из-за чудовищной несправедливости теперь помыкает ею. Стыдился даже собственного бизнеса, который меньше всего походил на общественно полезное дело. Этот глупый стыд мешал мне нагружать Ольгу работой, так что она часто маялась от безделья. В общем, наше сотрудничество не могло быть долгим и успешным. А однажды в "офис" ввалились бандиты, ввалились, понятное дело, когда меня там не было, и зачем-то сломали Ольге челюсть. Моему поставщику дефицита они объяснили, что он не с тем связался. Но я переживал больше не из-за того, что мой бизнес накрылся, как говорится, медным тазом, а из-за того, что моя секретарша неделю пролежала в больнице. Потом она ходила с гипсовым корсетом на шее - и всё из-за меня!
"Мы в ответе за тех, кого приручили" - вот фразочка из моей романтической юности, которая мешала мне плюнуть на первую неудачу и взяться за собственный бизнес снова. Меня не волновало, что будет с дружками - студентами, которые подрабатывали в моей фирме. Ведь они, в конце концов, собирались стать физиками, а не экспедиторами. Но вот только Ольга со сломанной челюстью и, как мне казалось, сломанной жизнью висела на моей совести тяжким грузом. Возможно, поэтому я твердо решил работать впредь на других. Я вдруг понял, что один не потяну. Мне страшно - и за себя, и за тех, кого вовлекаю в свои дела. Другое дело, когда ты - наёмный клерк. Рискует хозяин фирмы, а ты вдруг становишься незаменимым. Понятно, что заработки в таком положении - совсем не те, далеко не шальные. Олигархами с такой философией не становятся. Но мне хватает. Мне нравится быть классным специалистом, экспертом в своём деле. Те, у которых есть деньги, ох, как нуждаются в классных экспертах. Им нужно, чтобы кто-то развеял их тревоги. Для нашего же брата главное - выглядеть убедительно, а если вдруг окажешься не прав, всегда можно придумать кучу причин, почему твои прогнозы просрал кто-нибудь другой. Эксперту даже подчиненных не нужно - так, пара помощников. Мне, правда, навязали руководство небольшим отделом, но тот, если честно, справляется и без меня. Так что особых причин заводить секретаршу у меня не было. Было лишь сомнение, что я без неё лишаюсь чего-то важного. Сомнение, если честно, надуманное. Просто с некоторых пор я стал вглядываться в лица своих начальников, искать там следы пренебрежения в свой адрес. Как же: езжу в метро, обхожусь без секретаря, даже визиток у меня нет... Понятное дело: кто ищет, тот всегда найдёт. Поэтому однажды, будучи не в силах противостоять своей паранойе, я заказал визитки и отослал в отдел кадров заявку на секретаря.
В каждой претендентке я неизменно узнавал Ольгу. Все они старательно улыбались и ы буквальном смысле слова вываливали на меня свои физические и деловые достоинства. Я же представить себе не мог, куда девать такую уйму квалификации. А от обилия декольте во мне проснулось просто-таки младенческое умиление - не знаю, может, либидо как раз впало в спячку, но оценивать кандидаток по размеру бюста категорически не хотелось. Я хорошо помнил старую офисную заповедь: "Не гадь, где ешь", поэтому старательно избегал служебных романов. Да и других романов у меня лет триста, как не было - с некоторых пор я вдруг уверовал, что в смысле секса все женщины одинаковы. И чтобы лишний раз в этом убедиться, вовсе не обязательно ставить под удар семью и собственный покой. Как видите, я по жизни - далеко не мачо. И нужна мне была простая милая девочка в приемную, чтобы варила кофе и отвечала по телефону. Но я стойко сносил все собеседования, улыбался в ответ и старался растянуть интервью хотя бы до десяти минут. При этом для себя давно и твёрдо решил - моя секретарша ни в коем случае не должна напоминать Ольгу. В конце - концов, мой выбор пал на двух претенденток - неопытных девочек, окончивших только некие подозрительные курсы. Как они затесались в ряды натасканных секретарш, поставляемых отдел кадров, для меня осталось загадкой. Ну, а поскольку одну звали Алей, что пугающе напоминало "Олю", я остановился на другой.
Вике было чуть за двадцать, но выглядела она не старше пятнадцати. Худенькая, серая мышка в блузке из полиэстера. Она проливала кофе в блюдце, поэтому пить следовало осторожно, чтобы не испачкать галстук капающей с чашки жижей. Временами у неё что-то клинило, и она принималась заикаться, разговаривая по телефону. Но я был доволен собой - и "статус" может быть спокоен, и я - не в накладе. В конце концов, такую неумеху всегда можно с легким сердцем выставить за дверь. И загрузить её работой, чтоб не маялась от безделья, проще простого - достаточно поручить переделку таблицы в Экселе, - она будет целый день пялиться в компьютер, высунув от усердия язык.
Время шло, Вика потихоньку училась. Чувствовалось, что, поступив к нам, она существенно поправила своё материальное положение. Ведь с каждой новой зарплатой её гардероб заметно обновлялся. Если поначалу белая блузка сменяла зеленый свитерок и наоборот, то скоро я не успевал следить за чехардой её нарядов. Кроме гардероба, Вика преуспела и в своих несложных обязанностях. В блюдце теперь подкладывалась салфетка (не проливать кофе она физически не могла), а для телефона хватало пяти фраз, произносимых с чеканной строгостью: "Я уточню", "По какому номеру вам перезвонить?", ну, и тому подобное. Я привык к ней и однажды поймал себя на мысли, что пытаюсь ответить на вопрос: симпатична ли она? В этой мысли не было и намёка на сексуальный подтекст. Скорее, походило на мои же ревнивые размышления по поводу собственного сына. Тот, когда ещё ходил в детский сад, страшно любил кривляться. Он корчил рожи практически без перерыва. Я мог увидеть его настоящее лицо, только когда он спал. И вот однажды, разглядывая его спящим, я озадачился вопросом: а симпатичный ли он? Понравится ли мой Лёха достойным девушкам и будут ли его воспринимать всерьез? Быть объективным к своему ребёнку ещё трудней, чем к самому себе. Я долго пытался обмануть отцовский патриотизм, пока не понял: моему сыну, увы, досталась весьма заурядная внешность. Конечно, для мальчишек внешность - далеко не всё, но к симпатичным, как не крути, удача благоволит. Им доверяют, их хотят видеть рядом, их ценят ни за что, будто они сделаны из другого теста. Им, в конце концов, больше везёт. Людям с обычной внешностью халявы ждать бесполезно. Обидно, конечно, но зато всё - в твоих руках. Так я воспитывал сына, так вдруг стал воспитывать Вику. Я инструктировал её, как держаться с завхозом и заносчивой секретаршей генерального, учил не бояться компьютера и хвалил по малейшему поводу. Я вёл себя с ней, как вёл бы с собственной дочерью. Я банально соскучился по роли воспитателя, ведь даже для сына я уже - далеко не авторитет. И Вика платила мне преданным взглядом своих маленьких, но выразительных глазок.
Хотя она занималась по моей просьбе всякой ерундой, но тем самым освободила мне кучу времени. Да, она бегала для меня по магазинам, заказывала путёвки, но я тем временем мог плодотворно поработать на фирму. Всё шло замечательно, пока однажды Вика не залила соседскую квартиру, а в той, к несчастью, проживал некий авторитетный бандит. В то утро я застал её в слезах - она даже не пыталась их скрыть. Сидела на своей месте с опухшими глазами, красным носом и громко хныкала. Я, понятное дело, должен был поинтересоваться, что стряслось. Она путано поведала, что умудрилась не закрыть в ванной кран и уйти в кино. Понятно - это так на неё похоже. Но то, что её "поставили на счетчик" и она должна срочно собрать пятнадцать тысяч долларов, конечно, заслуживало внимания. Нужной суммы ни у Вики, ни у её родителей не было. Парень, как оказалось, у неё тоже не водился. В общем, в данной ситуации единственным вариантом оставался я. Поэтому Вика столь показательно рыдала в приёмной. Но с какой радости мне помогать ей?! Ни у меня, ни у нашей фирмы нет лишних пятнадцати тысяч. И хотя я сказал ей, мол, что-нибудь обязательно придумаем, но думать об этом категорически не хотелось. Более того, мне вдруг стало понятно: с Викой пора завязывать - всё, поиграли в большого босса, нужно и честь знать. В общем, мне оставалось лишь придумать, как бы уволить её, не выглядя при этом последней скотиной.
Этого, как раз, у меня никак не получалось. Ведь понятно, что доступные Вике варианты: либо продать квартиру, либо заняться проституцией. Конечно, такое ей грозит и без увольнения, но увольнение просто не оставляло шансов. Держать у себя под боком бомжа или даже проститутку - не комфортно, но и безжалостно чистить свои ряды совесть не позволяла. Я весь измаялся и уже через полчаса после Викиной новости ни о чём другом думать не мог. Чтобы не свихнуться от моральных терзаний, я зачем-то решил осмотреть место преступления. Может, надеялся, что всё не так страшно, как излагает Вика. Тем же вечером, после работы я поехал к ней домой. Жене сказал, что у меня выездная встреча - кажется, просто постеснялся себя, своего импульсивного порыва.
Викин сосед оказался на редкость интеллигентным человеком. Вернее, он выглядел интеллигентным - правильная речь, тихий, вежливый. Но парой - тройкой слов он сумел подтвердить весомость своих угроз. Богатая обстановка, наколка на пальцах и насиликоненная блондинка в домашнем халате добавили ему убедительности. Следы разрушений после Викиной забывчивости тоже впечатлили - вспученный паркет и висящие клочьями натяжные потолки. Я смотрел в счета, что показывал мне Викин бандит, и только послушно кивал. В конце концов, сам недавно закончил ремонт и представлял, что почём. На вопрос, когда будут деньги, мне пришлось промямлить своё традиционное "подумаем". Но, выйдя на улицу, я вдруг понял, что это для меня - неразрешимая задача. Если ссудить Вику деньгами, отдавать она будет года три, не меньше. Я же совсем не уверен в ней, не уверен, что завтра она не уволиться. И как после этого оправдываться перед семьей? Да и перед самим собой?! Мне совсем не хотелось терять деньги, но Вика теперь смотрела на меня так, будто я - Господь Бог. Это - ужасно, нестерпимо стыдно, когда на тебя так смотрят.
И я вдруг понял, что меня разводят. Что Вика и её бандит - напарники хитрой аферы, имеющей целью раскрутить меня на пятнашку. А почему б и нет? Что я могу сделать с Викой, не отдай она долг? Да и что с неё взять? Я вспомнил, как лет двадцать тому назад уже становился жертвой мошенников. Это случилось как раз тогда, когда у меня завелись первые приличные деньги. Однажды я пускал пыль в глаза одной своей подруге - катал её на такси и водил в ресторан. После ресторана мы гуляли по улице, и тут нам встретились два прибалта. Жутко вежливые, со своим мягким акцентом, они бросились ко мне просить в долг пятьдесят рублей, поскольку их, мол, обокрали и теперь не на что вернуться в Ригу. В общем, сейчас уж всем известное "сами мы не местные". Но для тех советских времён эти два выглядели весьма убедительно. Совсем не алкоголики, с неуловимым западным лоском, который так свойственен прибалтам. Один - с пышными усами, похожий на Леха Валенсу, другой - в интеллигентных очках - каплях. Я не сразу поддался, но, разглядев мои колебания, эти клоуны устроили настоящий спектакль. Один рыдал, другой падал на колени. Взрослые, солидные мужики откровенно унижались перед девятнадцатилетним мальчишкой! Они совали мне под нос паспорта и писали на колене кабальные расписки, клялись мамой и требовали, чтобы я немедленно позвонил в Ригу и поговорил с их женами, которые тоже будут рыдать и просить меня сжалиться. И всё это вываливалось на мою бедную голову, а рядом нетерпеливо топталась девушка, которая-то точно знала, что деньги у меня есть. В результате меня кинули, как последнего лоха. После того случая я даже жалостливым старушкам не подавал - везде видел обман.
Теперь я, конечно, не в цейтноте и не стесняюсь быть подозрительным. Но, по сути, ситуация - та же. Интеллигентный бандит со своей вежливостью напомнил мне давнишних кидал - прибалтов. А Вика - лишь игрушка в его руках. И зачем я только попёрся осматривать залитую квартиру - такая очевидная слабина, которая только раззадорит аферистов. Как будто я косвенно подтвердил свою причастность к инциденту, и теперь бандит будет считать, что вправе спросить с меня: "Когда, наконец, за бабу свою расплатишься?". Какой же я дурак! Я должен был сразу откреститься от Вики, чтоб и в голову никому не пришло называть её "моей". В общем, на следующее утро я вызвал Вику в свой кабинет и, не глядя в её по-собачьи преданные глаза, сказал, что история мне не нравится и выглядит подозрительной, что я не вижу вариантов ей помочь, так как сам в долгах после недавней покупки и ремонта квартиры. Могу только подкинуть долларов сто в зарплату, но, похоже, ей придётся просить в банке кредит.
- Я просила, - убитым голосом ответила Вика. - С моей зарплатой без обеспечения дают пять тысяч, да и то под тридцать процентов в год. Квартиру в залог тоже не берут - там прописан брат, а он считается несовершеннолетним...
- Может, сосед даст рассрочку...
- ...под три процента в день - так можно до самой смерти отдавать, ммм.... - Вика в конце своей фразы тихонько заскулила. Её личико сморщилось, бровки поднялись и смялись. Господи, я больше этого не выдержу! Если она играет, то играет просто гениально. С неё можно лепить памятник жалостливости - столь несчастного создания я вовек не видывал. И так невысокая, Вика стала ещё ниже. Плечи повисли, спина округлилась, будто она хотела свернуться клубком, спрятаться от невидимых истязателей. Красными, трясущимися ручками она беспорядочно прикасалась к вискам, губам, будто проверяла, жива ли ещё. Это было настолько невыносимо, что я прикрикнул на неё:
- Хватит рыдать! Хорошо, я дам недостающие десять тысяч. Будешь отдавать по двести - триста в месяц. Попробую выбить для тебя зарплату побольше, чтобы на жизнь хватило. Подготовь расписку, а я пока в банк схожу... И перестань, наконец, выть!
Но Вика и не думала останавливаться. Она пыталась меня благодарить, но захлебывалась слезами. Она крепко сжимала веки, но не могла сдержать инерцию собственной истерики. Я вышел из кабинета, набрал воды и принёс Вике. Дожидаться, пока она закончит реветь, не стал, а вышел на улицу. Банк располагался недалеко, но мне хотелось пройтись вокруг квартала, чтобы проветрить мозги и привести нервы в порядок. Нужно было разобраться с самим собой - почему я вдруг расщедрился, хотя твёрдо собирался отказать? Мной манипулируют или я просто-напросто веду себя, как порядочный человек? Но что я объясню жене?
Я ломал голову над такими вопросами точно так же, как ломал её прошлым вечером и ночью. И, если честно, лучшим выходом виделась скоропостижная Викина смерть. Как тут не вспомнить старика Ницше, который предлагал уничтожить нищих, чтобы не мучаться от жалости? Выходит, я вовсе не такой гуманный и порядочный, каковым себе кажусь. Я могу забыть про чужие несчастья, как только отойду от них подальше. И помогать готов лишь для сохранения душевного покоя. Мда... Вот как функционирует наша мораль! С детства нас пичкают: на первое - "что такое хорошо, что такое плохо", на второе - десять заповедей, а на третье - категорический императив. Пичкают, пока мы не начали самостоятельно соображать. Потому что, начав, мы превращаемся в закоренелых эгоистов. Но избавиться от того, что принято именовать "совестью", уже не можем. А ведь это, по сути, простой рефлекс - видя чужие слёзы, мы чувствуем дискомфорт. И стараемся помочь, чтоб избавиться от дискомфорта. Такое вот типичное зомбирование. Жалость при виде чужих несчастий вырабатывается в нас, как слюна у собаки Павлова. И никуда от этого не деться, сколь бы циничными мы себе ни казались.
Я вконец запутался, и вместо того, чтобы тихо ссудить Вику своими деньгами, зачем-то снова вернулся на работу. Затем напросился на приём к шефу, чтобы выбить из него материальную помощь для секретаря. Тот слушал меня молча, я же к концу своей сбивчивой речи выглядел полным идиотом. Одно дело - чувствовать жалость, другое дело - донести её до собеседника, с которым до этого общался исключительно на языке прагматичного бизнеса. Теперь, рассказывая о злоключениях Вики, я использовал слова, которые резали слух моему начальнику. Они не соответствовали нашей привычной манере общаться. Понимание такой несуразности возвращалось ко мне, заставляя стыдиться, не понятно, чего. Я выдохся и стал повторяться. Тогда шеф оборвал меня:
- Скажи честно, аборт месяце на пятом? А сам, типа, поиздержался?
- Да ты что?! - воскликнул я чисто по инерции. Но потом вдруг понял, что в том мире, где обитает мой шеф, такое объяснение - наиболее логично. И если я начну спорить и возмущаться, то вызову лишь досаду. Поэтому я стушевался, стушевался настолько, насколько позволили мои неважные актерские способности, и промямлил:
- Ну, типа того...
- Ладно, старик, оформим, только ты мне эту пятнашку отработать должен - понял?
- Понял...
Вот так мы решили Викину проблему. Но вместо удовлетворения я почувствовал себя использованным. И ещё я здорово злился! Злился, потому что из-за Вики, из-за её безалаберной глупости мне пришлось столько всего пережить. Теперь я ловил себя на том, что стал жёстче и требовательней к ней. Но Вика стоически всё сносила. Она только ноги мне не целовала. Я же продолжал стесняться её вопиющей благодарности. Мне никак не удавалось забыть, что я желал ей смерти, что боялся - быть обманутым или выглядеть сволочью, - не важно, чего, но боялся! И я продолжал ждать новых пакостей - каждый день казалось, что вот, именно сегодня Вика возьмёт и не явится на работу. А шеф, в свою очередь, не торопился уточнять, что потребует с меня за свою помощь. И это выглядело весьма угрожающе. В общем, я здорово издергался, извёлся от таких ожиданий. И успокоился лишь однажды, когда жена как бы между прочим спросила:
- И насколько у тебя серьёзно, с этой твоей секретуткой?
Я ждал нечто подобного. Моя супруга общается с жёнами других сотрудников, и Викина история вряд ли прошла мимо падких на сплетни ушей. Материальная помощь в нашей фирме оформляется двумя - тремя тётками, которые мыслят, наверняка, теми же категориями, что и мой шеф. И вот, несмотря на всю свою супружескую святость, несмотря на пятнадцать безупречных лет совместной жизни, моя жена не поверила ни одному моему слову. Да что жена, я уже и сам не верил, что способен на доброе дело. Ведь теперь я, можно сказать, возненавидел Вику за кучу доставленных мне проблем. А тут ещё жена устроила грандиозную сцену. Её лицо стало багровым, глаза превратились в узкие злобные щёлки. Она не обращала внимания на моё виноватое бормотание, а лишь швырялась вещами, кричала и даже сдобрила свою тираду отборной матерщиной. Отчего-то именно мат, который всегда был табу в нашей семье, запустил во мне странный механизм: как будто что-то отпустило, потом раскрутилось и, как из пращи, вырвалось из меня наружу. Я стукнул кулаком по столу. Стукнул с таким грохотом, которого сам испугался. Затем рявкнул:
- Заткнись, наконец! Что ж ты разоралась, как базарная торговка?! Если не веришь, то какая из тебя жена? Да если и трахнул секретаршу, что такого? Все, блин, трахают! Особенно, когда жены, как у меня - то голова у них, то завтра рано вставать. А тебе, если непонятно, повторяю: у меня крылья из лопаток выпирают, нимб на виски давит, такой я верный. Да, я - дурак, что помог тупой девке, но изменять тебе - не изменял. Всё, блин, на сим закончили!
Супруга моя странно заморгала, а потом разрыдалась. Я пытался успокоить её, но она жёстко, как будто чужая, отпихнула меня. Я сгрёб своё одеяло в охапку и пошёл спать в гостиную. На следующее утро встал с головной болью, а, явившись на работу, тут же погнал Вику за коньяком. Что странно: никто потом не заметил моего опьянения. Я, правда, говорил в сторону и перевел две упаковки жвачки, но всё ж... Алкоголь притупляет переживания, но при этом здорово лишает сил. Я продержался часов до пяти, и когда понял, что могу упасть где-нибудь в людном месте, составил в своём кабинете два кресла, после чего уселся в одно, а на другое положил ноги. Получилась импровизированная кушетка. Я почти что провалился в сон, как тут вошла Вика. Я не слышал стука, но, видимо, спьяну, поскольку обычно она стучит. Меня лишь заставил вздрогнуть её вопль:
- Геннадий Романович, вам плохо?!
Я снова обмяк в своём кресле и, отрицательно помотав головой, ответил:
- Да, Вик, хреново мне.
- Вызвать "скорую"?
- Какая 'скорая'?... Вика, я тут с женою поругался, да ещё шеф неведомо, какую подлянку готовит. И, знаешь, всё почему? Из-за твоей матпомощи, вот почему! Понимаешь, какие нынче люди пошли? Они не верят, что кто-то способен на бескорыстное добро! И если им не ясно, где происходит компенсация затрат, они говорят: 'Ага, значит, дело тут не чисто!'. А какая, скажи, на фиг, с тебя корысть? Доброе дело, оно на то и доброе. За него, может, и не воздастся в этой жизни. Или воздастся, но только не за него или не там, где ждёшь... Люди обязаны делать добро, иначе откуда ему взяться в нашем мире... Господи! Что ж ты делаешь?!
Я так увлекся своим разглагольствованием, что не заметил: Вика успела плюхнуться на колени рядом со мной и теперь расстегивает ширинку на моих брюках. Я хотел вскочить или оттолкнуть её. Но то ли силы совсем иссякли, то ли стало интересно, чем это может закончиться, но я отчего-то замер. Вика тем временем сунула руку мне в трусы и схватилась за мой член. Она долго провозилась, прежде чем сумела вытащить его наружу. Я же терпеливо наблюдал за её манипуляциями. Мне вдруг стало казаться: мол, всё в порядке, нормально, так оно и должно быть. Обыденная, можно сказать, картина: секретарша делает минет своему начальнику. Но начальник-то в данном случае - я! Глупая, некрасивая девка мусолит мой член, а мне как будто только этого и нужно. Как будто гора с плеч свалилась: ведь так и должна выглядеть настоящая благодарность! Давно бы так, маленькая дрянь!
И мне всё это чертовски нравится! Нравится не секс сам по себе, а то, что я имею на это полное право. Право защитника, сюзерена, дарованное мне пресловутым "статусом". А то, что я не пользовался им раньше - результат вовсе не моей исключительной честности и принципиальности - оказывается, я просто боялся! Возможно, и от шикарной машины отказывался не из благородных побуждений: ну, положим, что я - действительно, жлоб, или не хочу светиться, опасаясь наездов криминала. Выходит, все мои гневные порицания "статуса" - сплошная ханжеская болтовня. Ведь "статус" - исключительно приятная штука, её нельзя, невозможно искренне презирать. Множество людей упорно добивается его всю свою жизнь. Возвыситься над другими, даже над какой-нибудь несчастной девкой - секретаршей, согласитесь - что может быть лучше?