Публицистико-фантастическая повесть
(Из цикла "Место встречи - будущее")
Подгнило что-то в Датском королевстве.
Действие повести происходит в двадцатых годах двадцать первого века. Забыты расовые и национальные распри. Границы между большинством государств открыты. Вооруженные силы носят символический характер. Запрещено ядерное, химическое, бактериологическое оружие. Введена единая денежная единица для всего человечества. Снята угроза экологической катастрофы. В 201... году полетом ядерного корабля "Интерфлайер" к Марсу начато освоение Солнечной системы. После столетий нищеты достаток пришел в каждую семью...
Серебристый ласковый туман возник перед его глазами. Сквозь него медленно проявлялись, прорисовывались с детства привычные, успокаивающие черты: два книжных шкафа у стены, письменный стол с настольной лампой на нем у окна, посредине - обеденный стол с расставленными вокруг него высокими стульями, источающими такой волнующий запах настоящего дерева...И родной голос отца, доносящийся до него, шестилетнего, словно голос Бога - почти из-под небес; так он еще мал. Добрый и одновременно строгий отцовский взгляд, его сильная рука, осторожно легшая на коротко остриженную сыновью макушку. И его доверчивый ответный взгляд...А голос отца, как голос Бога, из поднебесья рокочет: "Ну что ж, сынок, главное - это быть честным. Запомни: никогда не врать перед самим собой". И еще он помнит прекрасное любящее лицо матери, ее огромные сияющие глаза, ее любовь, обращенную прежде всего к его отцу, с которым они уже прожили вместе десять лет, и все такую же, как в полные немого восторга тихие вечера перед свадьбой.
На столе вино, лимонад, сладости. День рождения...
И все же главное, что он тогда запомнил, то, что пронес через десятилетия, как огонь негаснущей свечи, это те отцовские слова. Никогда не врать перед самим собой. Поступать так, как диктует совесть.
Он ехал на довольно-таки опасное дело. Все было продумано, все готово. Не выходило из головы "Прощай" Артура, сказанное им при последней встрече, и как будто тогда что-то блеснуло в его глазах...
Он знал, на что идет. Разве легче было ему, когда очередной метеорит пробивал обшивку "Интерфлайера", или когда они входили в облако блуждающих нейтронов, не зная, выйдут ли из него живыми, или когда ничтожная поломка вроде порчи топливного насоса грозила разнести корабль на куски и похоронить экспедицию? Здесь было то же самое.
Он остановил свой серый "вольво" и не у самого подъезда, и так, чтобы до него можно было добраться в три прыжка. В три прыжка астронавта, разумеется. Вокруг бушевал людьми, машинами и рекламами Нью-Йорк.
Он ничего не закрывал; в случае необходимости дверца узнает его руку. В машине он был уверен: мотор - модернизированная копия с одного из болидов "Формулы-1", пулезащитные стекла, шины из пенорезины, бронированный бензобак. Но до машины ему могли помешать добраться...
Внутренне и внешне подтянувшись, он неторопливым шагом вошел через зеркальные двери внутрь этого преуспевающего предприятия информации.
Правый карман расстегнутого пиджака приятно оттягивал файер, аккуратно уложенный так, чтобы его можно было выхватить моментально. Он знал, что с ним церемониться не будут.
В левый карман, чтобы было не так заметно, он положил русско-английский разговорник - одну из реликвий времен "Интерфлайера". Глядя со стороны, никто не смог бы утверждать, что в одном из карманов у этого человека оружие.
Путь его лежал на двадцать четвертый этаж. Отыскав среди беготни секретарш и машинисток и делового перемещения сотрудников дверь с табличкой "Главный редактор", он почти подобострастно постучал.
...Билл Сэндфорд, подняв "дальнозоркие" очки на лоб и продолжая держать в руке шариковую ручку, почти недовольно сказал: "Войдите!" Он не любил, когда его отвлекали во время работы. Все его сотрудники знали об этом. Значит, либо было что-то срочное, либо...
Это было второе "либо". Вошедшего человека он видел впервые в жизни. Хотя лицо его мог бы и припомнить. Портрет Ричарда Стайна, второго пилота "Интерфлайера", как и других членов его экипажа, публиковался во всех газетах. Правда, довольно давно...
Они поздоровались. Сэндфорд пригласил Стайна сесть.
--
Чем могу служить? - это был его стандартный вопрос.
Несколько секунд они разглядывали друг друга.
Сидевшему против Сэндфорда человеку можно было дать около сорока лет. Он был высок, выше ста восьмидесяти, широк в плечах, на вид казался физически сильным. Коротко подстриженные светлые волосы причесаны на пробор. Серые глаза глядели пристально. Крупный нос и волевой подбородок завершали картину. Несколько отталкивающее впечатление производила какая-то амимичность, маскообразность всего лица. Складывалось впечатление: что бы этот человек ни думал, это никоим образом не отразится на его непроницаемой физиономии. Врач бы тотчас понял, что перед ним человек, длительно и в достаточно больших дозах леченный хлорпромазином или его производными. Но Сэндфорд не имел никакого отношения к медицине...
На госте были дорогие и, очевидно (этого Сэндфорд не мог уже с уверенностью сказать) модные костюм и рубашка, но галстук отсутствовал, ворот рубашки был расстегнут, вообще костюм сидел небрежно...Казалось, для этого человека его одежда не имеет большого значения - так, какое-то ненужное тряпье.
Но во всей его манере двигаться, в том, как он вошел и сел, Сэндфорд сразу угадал человека сильного, умеющего добиваться своего, причем разной ценой.
Одного только он так и не понял: чем же мог заниматься это человек? Несмотря на большой журналистский опыт, Сэндфорд не смог вынести решающего вердикта. И это можно понять.
Ведь последние несколько недель Стайн действительно ничем определенным не занимался. Вернее, занимался многим понемногу.
Дик тоже хорошо рассмотрел своего собеседника. Это был человек лет пятидесяти, грузный, с большой лысиной и прилизанными остатками волос неопределенного серо-седого цвета по бокам головы, с тусклыми равнодушными глазами.
"Член общества охраны животных, - подумал о нем Стайн. - Благонамеренный гражданин и прекрасный семьянин. Любит вкусно и плотно поесть. После работы заезжает пропустить пару стаканчиков виски. Имеет некрасивую располневшую жену, которую никогда не любил, и двоих или троих хорошо обеспеченных детей. Конечно, есть любовница, да возможно, и не одна, все на тридцать лет моложе его...Единственное хобби - телевизор".
Стайн знал: таких сейчас очень много повсюду, не только в Америке, но и во всем мире.
Так же сразу он почувствовал и то, что ничегошеньки ему от этого Билла Сэндфорда не добиться.
Стайн спокойно сказал:
--
У меня к Вам деловое предложение. Не могли бы Вы напечатать вот это в одном из своих изданий? - Он протянул Сэндфорду извлеченный из внутреннего кармана пиджака (хранимый у сердца!) свернутый вчетверо листок плотной бумаги стандартного формата.
Главный редактор развернул его, по-прежнему держа в правой руке свою шариковую ручку, и, сдвинув очки на нос, принялся за чтение. Написано было от руки, твердым, ровным почерком, крупными буквами.
"Ко всем гражданам мирового сообщества.
С каждым годом человечество все глубже погружается в бездну бездуховности, потребительства, самоубийственного эгоизма. Отрегулированные столетиями политические и экономические структуры обеспечивают каждому его сочный кусок. Роботизация достигла таких вершин, что человек может не работать и прекрасно жить. Но не прекрасная это жизнь! Это существование коровы, поставленной в теплое стойло, жующей солому и тупо ждущей, когда ее зарежут.
В людях гаснет огонь самопожертвования, готовности отдать что-то свое или самого себя ради других. Это заменено дешевыми чисто рефлекторными удовольствиями, порнографией, лезущей из наушников и с экранов, деградацией личности. Все это ведет к вырождению человека.
Я вспоминаю, с каким энтузиазмом воспринимались еще двадцать лет назад межпланетные экспедиции. Астронавты были героями, лучшими из людей.
Сейчас никто уже не помышляет об экспедициях даже в пояс астероидов, не говоря уже о Венере или Меркурии. Фактически прекращено освоение Марса.
Человечество удовлетворилось малым. Но не идти вперед - значит идти назад. Стоячего положения нет. Александр Солженицын писал: "Источник силы или бессилия общества - духовный уровень жизни, а уже потом - уровень промышленности. Одна рыночная экономика и даже всеобщее изобилие не могут быть венцом человечества. Чистота общественных отношений - основней, чем уровень изобилия. Если в нации иссякли духовные силы - никакое наилучшее государственное устройство не спасет ее от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит".
Катастрофически падает рождаемость: люди не хотят жить для детей. Естественный прирост минимален. Еще немного - и цивилизация начнет вымирать.
Я верю: не все еще развращены даром достающимся благополучием. Не во всех еще убито стремление к неизвестному! К вам обращаюсь я.
Нужно немедленно обсудить создавшуюся ситуацию на заседании Генеральной Ассамблеи и разработать неотложные меры по предотвращению прежде всего духовной катастрофы. Человечество стоит у края пропасти. Завтра может быть слишком поздно!
Особенно горько осознавать это мне, одному из членов экипажа планетолета "Интерфлайер", рисковавшему своей жизнью лишь для того, чтобы приземлиться на Марсе. Теперь даже среди астронавтов мало таких людей...
Я надеюсь, что это призыв будет услышан. Ведь от этого зависит будущее всех людей. Если же нет, то я найду другие средства, чтобы обратить на себя внимание.
Кончив читать, Сэндфорд кинул бумагу на стол и, откинувшись на спинку кресла, уставился на Стайна сквозь стекла очков. Теперь он наконец-то расстался со своей шариковой ручкой. Даже в его бесцветной, давно уже ничем не колеблемой душе сейчас что-то шевельнулось. Он был удивлен - а уже это было немало!
Стайн вежливо напомнил о себе:
--
Если дело за оплатой, тоя не скуплюсь на деньги. Речь может идти о сотнях тысяч долларов.
Он сделал ударение на слове "сотнях".
Сэндфорд наконец очнулся от спячки, спросил:
--
Вы кого-нибудь представляете?
Стайн отрицательно покачал головой.
--
Политическую партию? Группу сенаторов? Армию, наконец?
--
Нет, - в ответ на все это сказал Стайн. - Я представляю лишь самого себя, как рядового гражданина Соединенных Штатов.
--
Но послушайте, - Сэндфорд повертел в воздухе взятое за уголок "Обращение", - чтобы заявлять так, нужно что-то иметь за душой. Ведь это готовое обвинение в антигосударственной деятельности!
--
Я знаю об этом, - холодно сказал Стайн, - и пришел сюда не за тем, чтобы выслушать это еще и от Вас. Я жду ответа на мое предложение.
Все это время он был в напряжении, пытался следить за руками Сэндфорда, особенно когда они были не видны из-за стола. "Есть ли у него кнопка вызова полиции? - мучительно думал он. - Ведь достаточно большой человек, может и быть!" Пальцы его правой руки все время находились в нескольких миллиметрах над краем правого кармана. Выстрелить первым - только это могло его спасти. Потом уже будет поздно.
Сэндфорд тем временем думал: "Кто же это? Псих? Какой-нибудь неокоммунист? Основатель новой религии?"
После довольно продолжительного раздумья, итог которого нам ясен, он сказал Стайну:
--
Хорошо, я обдумаю Ваше предложение. Жду Вас здесь же завтра в десять часов утра.
Они сдержанно попрощались.
Сразу же после ухода Стайна Сэндфорд снял телефонную трубку.
--
Г-н Колен?
Колен был начальником одного из отделов ЦРУ.