Госпиталь оказался непривычно тихим, как будто сам воздух внутри здания знал, что сегодня праздник, и решил не тревожить тех, кто остался на дежурстве. В приемном покое царила полутень, смешанная с запахом антисептиков, лечебных трав и усталости, накопившейся за бесконечные смены. Те, кто работал сегодня, явно не были в числе счастливчиков - старшие ирьенины ушли отмечать, оставив младших коллег справляться с остатками дежурства, и по их лицам было видно, что они не ждут ничего срочного.
Я вошел, держа Наруто на руках. Внутри было прохладно, и каждый мой шаг по кафельным плитам пола звучал слишком отчетливо, будто помещение прислушивалось к чужаку.
Молодой дежурный ирьенин за стойкой поднял голову, и я сразу заметил, как его взгляд задержался на мне чуть дольше, чем это бывает с обычными посетителями. Он выпрямился, словно инстинктивно, и в его лице мелькнуло узнавание - не конкретное, но достаточное, чтобы понять: перед ним кто-то из тех, кого лучше не игнорировать.
- Господин, - произнес он, поспешно вставая. - Чем мы можем вам помочь?
- Мне - нет, - я кивнул на ребенка. - Помощь нужна ему. Срочно.
Он подошел ближе и взглянул на Наруто, и выражение его лица изменилось почти сразу. Губы презрительно сжались, глаза сузились, голос стал сухим.
- Это же... Узумаки?
Я не ответил. Просто посмотрел на него, позволяя тишине заполнить паузу. Он хмыкнул и расслаблено отступил обратно к стойке регистрации.
- Бросьте его на кушетку в углу. Если раньше не очнется и не сбежит - утром его осмотрят.
Я остался на месте. Не двинулся ни на шаг. Но воздух изменился.
Яки.
Оно не несло угрозу, не было вспышкой ярости. Просто - мое присутствие стало ощутимым. Я заговорил спокойно, не повышая голоса, но с той интонацией, которую не игнорируют даже стены:
- Если ему не окажут помощи сейчас, последствия будут неприятны для всех.
Парнишка-ирьенин, выглядевший едва ли на пару лет старше меня самого, замер. Его глаза расширились, а дыхание стало поверхностным. Он не понимал, кто я такой, но чувствовал: перед ним стоит не просто непонятный шиноби в ранге чунина, а человек, чья воля не нуждается в объяснениях.
- Я... сейчас позову старшего, - пробормотал он, уже отворачиваясь. - Простите, господин. Я не знал.
- Хорошо, - кивнул я. - Но поторопитесь.
Подхожу к кушетке, выбрав не ту, что стояла в углу, где обычно размещают тех, кого предпочитают не замечать, а ту, что находилась ближе к центру. Она была чистой и освященной, и я осторожно опустил избитого ребенка, словно возвращал ему право быть не объектом страха, а человеком, которому положена забота.
Я еще не успел отойти от кушетки, как почувствовал на себе чужой взгляд. Он не был угрожающим или враждебным, скорее равнодушным, но слишком точным, чтобы быть случайным. Оборачиваюсь без спешки, не демонстрируя настороженности, просто позволяя себе увидеть того, кто решил показаться.
У стены в полутьме стоял шиноби в серой форме АНБУ. Его лицо скрывала фарфоровая маска, изображающая кота - простая, но узнаваемая. Он не двигался, не говорил, просто смотрел. Я сразу понял, что он не появился случайно. Госпиталь Конохагурэ - объект стратегический, здесь всегда кто-то присутствует на скрытом посту. Скорее всего, АНБУ был здесь все это время, просто не счел нужным вмешиваться - до того момента, как я не позволил себе проявить Яки.
Это было не этично. Я знал, что в таких местах подобное - не приветствуется. Но я это делал не ради демонстрации силы, а потому что иначе не получалось ускорить процесс. Он, впрочем, был в своем праве - появится, напомнить, что за мной наблюдают.
АНБУ слегка кивнул. Не угрожающе, не осуждающе - скорее как бы говоря: "Мы видим. Мы здесь". И этого было достаточно.
Затем он сделал шаг в сторону, и его силуэт будто растворился в тени коридора. Не исчез, просто стал частью пространства, как будто и не было его вовсе.
Я остался стоять, глядя в ту сторону, где он только что был. Не имело смысла что-то говорить. Мы оба понимали неписаные правила. И оба знали, что сегодня они были слегка нарушены.
Я повернулся обратно к Наруто. Мальчишка лежал тихо, с закрытыми глазами, лицо было бледным, но спокойным, без судорог, без напряжения.
Прошло несколько минут. Я сидел рядом с ребёнком, не двигаясь, стараясь не мешать ни себе, ни ему. В приёмном покое по-прежнему было тихо, только где-то в глубине здания слышались отдалённые шаги и шелест бумаг. Медик, с которым я говорил, исчез за дверью, и я не стал его торопить - он уже понял, что медлить не стоит.
Наконец, он вернулся. За ним шёл мужчина, которого невозможно было спутать с кем-то другим. Один из старших ирьенинов госпиталя - Ямасиро-сан. Лет пятьдесят с лишним, крепкий, как будто возраст только укрепил его. Лицо - в шрамах, взгляд - прямой, спокойный, но с той тяжестью, которая бывает у людей, повидавших слишком многое и не забывших ни одного из этих моментов. Он выглядел скорее как бывший бандит, чем врач, но именно такие, как он, обычно и оказываются самыми надёжными.
Ямасиро-сан остановился, взглянул на меня - и сразу узнал. Не потому что лечил когда-то, не по фото в медицинской карте. Просто потому, что с недавних пор я - глава клана. Мы никогда не пересекались лично, но на таком уровне в Конохагурэ это уже не важно. Люди вроде нас обязаны знать друг друга.
В его лице не было ни удивления, ни напряжения. Только вежливость, выработанная годами.
- Кейтаро-сан, - произнёс он спокойно, чуть кивнув. - Добрый вечер.
- Ямасиро-сан, - ответил я, вставая. - Спасибо, что пришли.
Ирьенин не стал терять времени. Его пальцы двигались быстро, уверенно, складывая диагностические печати с той точностью, которая приходит не от таланта, а от десятилетий практики, от бессонных ночей и сотен спасённых жизней. С первым жестом пространство будто изменилось: воздух стал плотнее, как перед грозой, и в полутьме заструился мягкий, ровный свет шоссена - не резкий, не слепящий, а почти приглушённый, как дыхание в тишине.
Он провёл ладонью над телом ребёнка, и тонкая зеленоватая сеть из медицинской чакры легла поверх кожи, проникая глубже, туда, где уже начинались внутренние повреждения. Я заметил, как его брови едва заметно сдвинулись, а дыхание стало чуть более напряжённым от сосредоточенности.
- Плечо - вывих, - пробормотал он, скорее себе, чем мне. - Рёбра... минимум три. Одно - близко к лёгкому, но не пробило. Повезло.
Он опустил ладонь ниже, задержался у живота.
- Гематомы. Много. Печень - под ударом, но без разрыва. Селезёнка - цела. Поверхностные порезы, следы от ремня... или чего-то похожего.
Он замолчал, задержав руку у головы. Я видел, как она дрожит - не от усталости, а будто наталкивается на нечто нестабильное, не сразу поддающееся диагностике.
- Сотрясение. Возможно - внутричерепное давление. Не критичное, но наблюдать нужно. И... - он замедлил движение, - шейный отдел. Один из позвонков - компрессия. Не перелом, но если бы удар был чуть сильнее...
Он не договорил. Просто выдохнул и убрал руки.
- Для любого другого ребёнка это могло бы закончиться иначе, - произнёс он, не поднимая взгляда. - Но у него... есть сосед, который не любит, когда тело ломается.
Я понял, о чём он говорит. Такие вещи не обсуждают вслух - особенно в стенах госпиталя, где всё должно быть оформлено, зафиксировано, обезличено. Но намёк был достаточно прозрачен, чтобы не требовать пояснений.
- Регенерация уже работает, - добавил он. - Я вижу, как ткани собираются. Быстро. Неестественно быстро. Но помощь ирьенина всё равно нужна. И он её получит. Сейчас.
Он повернулся к младшему ирьенину, всё это время стоявшему рядом, будто ожидая разрешения дышать.
- Готовьте транспортировку в реанимацию. Кто там сегодня дежурит? Пусть приготовят набор экстренной стабилизации. И позови тех, кто умеет работать с детьми. Не стажёров - тех, кто знает, как не навредить.
Парнишка кивнул и исчез, почти бегом, не дожидаясь повторения.
Ямасиро-сан снова посмотрел на Наруто.
- Он маленький. Но держится. Такое тело не должно быть в таком состоянии. Его как будто пытали. Долго. Методично. Кто?
Я молча отвёл взгляд, давая понять, что ответа он от меня не получит. По крайней мере, сейчас.
- Хорошо. Я не буду спрашивать, - сказал он, не настаивая. - Подожду. А сейчас просто фиксирую. Если кто-то решит замять - пусть попробует. Я это в карту внесу. С подписью.
Он говорил спокойно, без угроз, но в его голосе была та твёрдость, которая не требует повышения тона. И всё же мне стало неуютно - не потому что он угрожал, а потому что я знал: если понадобится, он не отступит. Люди вроде Ямасиро не играют в политику. Они лечат. Или воюют. Иногда - одновременно. И стать врагом такого человека - не просто ошибка. Это безумие.
Я опустил взгляд на Наруто. Он лежал неподвижно, лицо бледное, губы чуть приоткрыты. Дышал неглубоко, но ровно. На щеке - след от ботинка. На шее - тонкая полоса, будто от верёвки. Я не заметил её раньше.
Ямасиро-сан тоже увидел.
- Это... - он не договорил. Просто сжал губы. - Я всё понял.
Он снова склонился над ребёнком, и бледно-зелёный шоссен заструился между его пальцами, мягко ложась на кожу. Свет не резал глаза - он был ровным, почти приглушённым, как дыхание в тишине. Я видел, как чакра проникает в ткани, стабилизирует, выравнивает, собирает то, что ещё недавно было на грани распада.
Он работал молча, сосредоточенно. Я не мешал.
Через несколько минут двери приёмного покоя распахнулись, и внутрь вошли двое ирьенинов с каталкой. Не шумно, но быстро - с той точностью, которая приходит, когда время действительно имеет значение. За ними - рыжеволосая девушка, лет двадцати, в форме старшего ассистента. Она не стала ждать команды: подошла к Ямасиро, кивнула, и тот без слов передал ей технику. Она подхватила шоссен, как будто продолжала движение, начатое им, и уже через мгновение чакра снова легла на тело ребёнка - теперь под её контролем.
Наруто аккуратно переложили на каталку. Он не проснулся, но дыхание стало чуть глубже. Девушка проверила показатели, кивнула остальным, и они исчезли в коридоре, растворившись в направлении реанимационного блока.
Ямасиро остался рядом. Мы стояли в тишине, пока за дверью не стихли шаги.
- С ним всё будет в порядке, - сказал он, не глядя на меня. - Я прослежу лично.
Я кивнул. Не из благодарности - просто потому, что знал: если он сказал, значит, так и будет.
Он помолчал, потом добавил, чуть тише:
- И не держите зла на Такэо-куна. Парнишка дежурный. Наруто у нас - частый гость. Его сюда приносят - избитого, в плохом состоянии. Мы его лечим, он сбегает. Через пару дней - снова здесь. И почти всегда - сам, на своих ногах.
Он сделал паузу, будто проверяя, стоит ли продолжать.
- Привыкли. Не потому что всё в порядке, а потому что стало привычным. Это, конечно, не оправдание. Такэо-кун будет наказан. Но вы поймите - тут уже выработалась реакция: если он снова здесь, значит, скоро снова уйдёт.
Я кивнул. Не потому что прощал - скорее потому, что понимал, как устроена эта система. Госпиталь живёт по своим законам, не мне что-то менять. Вместо того, чтобы продолжать тему, я заговорил о другом - не напрямую, но достаточно ясно.
- Знаете, Ямасиро-сан, - начал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, - сегодня деревня в очередной раз отмечает годовщину победы над Девятихвостым. Восемь лет прошло. Праздничные речи, фонари, сладости на улицах... всё как положено. И вот ведь совпадение: у нашего юного пациента сегодня день рождения. Восьмой. Забавно, не находите?
Он посмотрел на меня с лёгким подозрением, как будто пытался понять, к чему я веду. В его взгляде не было раздражения - скорее осторожность, привычка считывать подтекст. Я не стал пояснять. Просто грустно усмехнулся, закатал левый рукав кимоно и отстегнул с предплечья крепления ножен с коротким танто.
Оружие было простым, но добротным - лёгкое, сбалансированное, выкованное из чакростали, без излишеств. Боевой инструмент, не украшение. Его удобно носить, удобно использовать. Он не кричит о статусе, но говорит о профессии.
- Передайте Наруто, когда он придёт в себя, - сказал я, протягивая ножны Ямасиро. - Пусть хоть что-то хорошее останется в памяти об этом дне. Не как о дне, когда его снова избили. А как о дне, когда кто-то вспомнил, что он - ребёнок. И что у него праздник.
Ямасиро не сразу взял танто. Он смотрел на меня долго, без слов, будто взвешивал не сам предмет, а то, что стоит за ним. Потом кивнул - коротко, почти незаметно - и аккуратно принял ножны, как принимают не вещь, а ответственность.
***
Я вышел из госпиталя и остановился на крыльце, позволяя себе на мгновение просто стоять. Воздух был тёплым, с лёгкой вечерней прохладой, как и бывает в середине осени - когда день ещё держит тепло, но ночь уже дышит сыростью. Пахло жареным - где-то неподалёку продавали сладкие лепёшки с кунжутом, и запах тянулся по улице, перемешиваясь с дымом от фонарей и ароматом цветов, которые кто-то зачем-то развесил вдоль дороги.
Вдалеке гремела музыка - не громко, но настойчиво, с тем ритмом, который заставляет толпу двигаться, даже если она не знает, куда. Люди смеялись, переговаривались, кто-то запускал бумажных фонарей, и они медленно поднимались в небо, теряясь среди звёзд. Праздник продолжался. Восьмая годовщина победы. Всё как положено.
Я стоял, вдыхая этот воздух, и чувствовал, как он проходит сквозь меня, не оставляя следа. Ни запах, ни звук, ни свет - ничего не цеплялось. Всё было чужим, как будто я смотрел на праздник сквозь стекло. Не потому что не хотел быть частью - просто не мог.
Настроения не было. Совсем. Чувствовал себя так, будто только что вылез из канавы, полной дерьма и чужой крови.
Я, конечно, знал, что у Наруто детство было не сахар. Аниме не скрывало - одиночество, косые взгляды, пустые холодильники. Но одно дело - знать. Совсем другое - видеть. Ладно, пнуть, дать подзатыльник, обозвать... это всё ещё можно списать на глупость, на страх, на человеческую слабость. Но избить? Пытать? Методично, с пониманием, куда бить, чтобы не убить, но сломать?
Я смотрел, как он лежал - маленький, хрупкий, с синяками, которые не должны быть на детском теле. И не мог понять, как у него ещё не поехала крыша. Как он не сорвался, не вытащил наружу свою зверушку, не дал ей погулять по улицам Конохи, чтобы раз и навсегда напомнить всем, кто он такой.
Старый Обезьян говорил сегодня на площади, что каждый ребёнок - будущее. Что Воля Огня - это не просто слова, а то, что связывает нас, даже когда мы не хотим быть связанными. Он говорил красиво, с паузами, с тем голосом, который умеет звучать как правда. Люди слушали, кивали, запускали фонари в небо, ели сладкое, обнимали детей.
Но ведь Наруто - тоже ребёнок. Тоже часть Конохи. Тоже будущее.
И это будущее - душат. Ломают. Не в бою, не случайно, а целенаправленно. Ради развлечения. Ради ощущения власти. Ради того, чтобы напомнить: ты - не наш.
И никто не останавливает. Вот что страшно. Не то, что кто-то ударил. А то, что никто не сказал "хватит". Ни прохожий. Ни сосед. Ни учитель. Ни шиноби, что стояли рядом. Все смотрели - и проходили мимо. Потому что он - не их. Потому что он - напоминание. О страхе. О потере. О звере, которого они боятся, но не хотят понять.
А я - один из них. У меня есть звание, должность, хитай-ате. Я стою в тех же строях, подписываю те же бумаги, прохожу те же проверки, выполняю те же миссии. Я - в системе. Я - свой.
И всё равно - не могу ничего изменить.
Я могу говорить. Могу писать рапорты. Могу отдать танто в подарок. Но остановить - не могу. Потому что система не слушает тех, кто говорит тихо. Потому что воля огня - это красиво, пока не касается тех, кого удобнее не замечать.
Если это - Деревня, то кто её строит?
И кого она готова защищать?
Хочется выпить. Даже не так - дико хочется нажраться. Залиться самой дешёвой, самой противной сивухой, той, что пахнет горелым хлебом и разъедает горло, и просто вырубиться. Без мыслей, без снов, без утреннего сожаления. Просто исчезнуть на пару часов - или дней.
Но даже этого я себе позволить не могу.
Наверняка Хокаге уже доложили об инциденте в парке. Слишком много свидетелей, слишком громкая сцена. Я нарушил негласный приказ, тот, что не пишут в рапортах, но передают между строк: кланам - не приближаться к джинчурики. Не искать сближения. Не вмешиваться.
Старик будет не рад. А я, несмотря на свой статус, всё ещё не та фигура, чтобы игнорировать его "пожелания". У меня есть имя, есть клан. Но не вес. Не тот, который позволяет спорить с Хокаге и выходить из кабинета без последствий.
Будет лучше, если я сам предстану перед ним. Спокойно, без вызова. Изложу свою версию событий, пока меня не притащат под конвоем, как нарушителя внутреннего баланса. Может быть, даже попробовать наехать? В духе - где были его хвалёные АНБУ, когда я, один, без приказа, спасал орудие деревни от собственных шиноби?
Хотя нет. Не прокатит. Подозреваю, именно этого от меня и ожидают. Чтобы я вспыхнул, начал качать права, дал повод для дисциплинарки. Тогда пойти от обратного? Спокойно. Сдержанно. С сожалением в голосе и покорной складкой на лбу. Хм, пожалуй, тоже нет.
Остаётся только импровизировать.
Ведь я и так целый день строю из себя того, кем не являюсь. Сильного - хотя внутри всё дрожит, как у новичка перед первым заданием. Умного - хотя половину решений принимаю на интуиции, потому что времени на анализ нет. Уравновешенного - хотя хочется кричать, бить, ломать. Лояльного - хотя с каждым часом всё труднее верить, что эта система вообще способна на справедливость.
Может быть, прокатит и в этот раз. Может быть, старик увидит в моих словах то, что хочет услышать. Может быть, я смогу сыграть роль - ещё одну, ещё немного. А потом... потом посмотрим.
Пока что - шаг за шагом. Без лишних движений. Без эмоций. Без правды.