Сладчий Касим : другие произведения.

Проза и поэзия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  

КАСИМ СЛАДЧИЙ

О Т Е Ц

Р О М А Н

частично в стихах

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Посвящается Макарову Николаю
   Леонидовичу. Моему Отцу.
   Именно с заглавной.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

И ни церковь, и ни кабак,

Ничего не свято...

Нет, ребята, всё не так,

Всё не так, как надо...

В.С.Высоцкий

  

О Т Е Ц

  
   У отца было два сына. Возможно потому, что он не сотворил третьего, у которого обычно, в сказочном варианте жизни, всё складывалось удачно, после ряда приключений, тягот и лишений, у сыновей его собственных судьбы складывались иначе. Старшего сына звали Ветров Николай Владимирович и обе его жизни, что в СССР, что в Российской Федерации, сложились одинаково, в вариантах мелкого партийного функционера и чиновника средней руки. Весьма схоже, достаточно серо и малоинтересно в плане каких бы то ни было событий, судьбоносных поворотов и неожиданностей. В общем, старший умный был детина. А вот младший, Вадим, в сказочном варианте должный оказаться средним, роль классического среднего и исполнял, то есть тоже дураком законченным, которым везёт, не был. Следовательно, ни конька-горбунка, ни кота в сапогах в образе, допустим, Чубайса Первого, Великого и Ужасного, в знакомцах не имел. Младший, Вадим, был истинным, натуральным, доподлинным "и так и сяк".
   Знакомцы Вадима Владимировича Ветрова звали просто - Тривэ. Вот так незатейливо и кратко, практически всю сознательную жизнь. За тем коротким исключением, когда он в мутные девяностые годы прошедшего столетия был относительно благополучен и богат, относительно успешен и барственно-вальяжен, имел свой отдел с сотрудниками и секретаршей в приёмной кабинета. Вот и звался тогда соответствующе - Вадим Владимирович, или господин Ветров. А до того жизненного эпизода и после - исключительно Тривэ. В начальной школе это ему казалось обидным, затем, с течением времени, к подобному сокращению фамилии, имени, отчества Вадик привык, а в выпускных классах, на фоне появившихся у небольшой части одноклассников прозвищ, кликУх, погонЯл, его собственное "Тривэ" оказалось и вовсе безобиднейшим. Ещё позже новоиспечённый первокурсник филологического факультета пединститута Ветров уже сам просил новых друзей - подруг называть себя без затей и покороче, а именно: Тривэ. Он даже отца своего просил себя так именно называть, не "по-девчачьи". Отец очень любил Тривэ. Стесняясь прямо сказать об этом, он часто маскировал выражение чувств нарочито дурашливым пением. Приобняв сына, тормоша, напевал, скрипучим голосом, смущённо улыбаясь: "Сядь со мною рядом, рассказать мне надо, не скрывая, не тая, как я люблю тебя"... Звал же Вадика отец, как никто более не называл в целом свете - ВадЮшка, а теперь уже не назовёт, увы. Отец умер. И трудно передаваемого словами ощущения буквально обволакивающего тебя, как облаком, благостного чувства тепла, любви, безопасности, умиротворения, какое он испытывал тогда, встречаясь с отцом после разлуки, не важно, краткой или длительной, не вернуть уже никогда.
   Тогда... Из сегодняшнего "прекрасного" далЁка это самое ТОГДА вспоминалось с теплотой и нежностью, слезу пробивала вертящаяся в голове, опять же из ТОГДА, мелодия со словами: "Как же это всё, ну как же это всё-о мы не сберегли с тобой..." Сегодняшнее бытиё Тривэ являло собой полнейший контраст с милым, родным ТОГДА. Современная жизнь Тривэ, если подобное жалкое существование возможно называть жизнью, являла собой зрелище унылое, отчаянное, беспросветное и безнадёжное. С работы его выкинули после двух операций на сердце, работодатель не захотел оплачивать длительный восстановительный период. И это несмотря на то, что сердце своё Вадим Владимирович, он же в тот период времени господин Ветров, "посадил" именно что ненормированными трудовыми буднями в офисе этого самого работодателя. В шикарном, надо признать, офисе, в одной из "книжек" Нового Арбата. Немногочисленные праздники, корпоративы, с безудержными вливаниями в организм дорогих спиртных напитков и утренними похмельными страданиями, мощь сердечной мышцы также отнюдь не укрепляли. Работодателем являлся небольшой коллектив владельцев заводов, газет, нефтяных вышек и пусть не пароходов, а шикарных яхт, самолётов, лимузинов и вилл как внутри России, так и за её пределами, породистых скакунов, бриллиантов, картин, оранжерей и прочей кучи дорогостоящей дребедени, охраняемой кучей сигнализации электронной, и кучей охранников: натренированной, накачанной, показательно-преданной. Впарены, втюханы, всучены все эти кучи всего и всех, в пользование кучке-работодателю, впаривается в данный момент и будет продолжено втюхиваться впредь кучкой иных пройдох. Из тех, кто "за долю малую" умеет пристроить камешек чистого углерода по цене десятков, а то и сотен тысяч тонн сырой нефти, выкачанной из недр России. Разведанной когда-то мощной советской геологией для всего народа. Всего огромного СССР. Для каждого гражданина великой страны, для его детей, для его внуков. Потому что, кто бы сейчас и что бы ни врал, а Тривэ-то отчётливо понимал, что счастье у людей той чудесной страны действительно было. А то, что оно, счастье, как было обещано, оказалось не на векА, потому что у Советской власти, казалось, и как пелось, была сила великА, так в том персональной вины Тривэ не было. В том, по глубочайшему убеждению Тривэ, была вина всего советского народа, бездарно и бесславно, а порой и радостно, с аплодисментами, отдавшего свою власть, свою гигантскую, полмира неплохо содержащую и кормящую, собственность, свои богатейшие природные ресурсы в чужие руки, в чужие бездонные карманы. А великая, неискупимая вина, размазанная на всех, уже и не вина как бы. Не вина! Не вина. Не вина... Вот зарыться головой в чужую подушку, лёжа на чужой раскладушке внутри чужого домика на чужом участке, неподалёку от охраняемого чужого большого и красивого дома, и повторять, повторять, повторять: "Не вина... Не вина. Не вина!!!" Чтобы не сойти с ума.
  
   Первоначально-то казалось, что "перестроечная" пресса не врала, что жизнь во вновь возрождённом буржуинстве действительно поменялась в лучшую сторону. Тогда ещё новые хозяева жизни, назначенные буржуями непосредственно НЕЛИГИТИМНОЙ властью, не успели прибрать к жадным рукам ВСЁ буквально, какие-то крохи пролетали мимо их необуржуинских ртов и падали с пиршественного стола. Этих крох им, мелким бизнесменам, вполне хватало на весьма недурственную жизнь: новые квартиры и автомобили, костюмы от Кардена и двухсотдолларовые галстуки, домашние кинотеатры и ежегодные двухразовые вылеты на острова, к пальмам и океанскому шуму. А сегодня Тривэ было отчаянно стыдно вспоминать свой разговор более уже чем двадцатилетней давности, в ресторане китайской кухни на пляже Варадеро, с кубинским парнем, подсевшем к нему за столик, уставленный всяческой жратвой, выпивкой и свежевыжатыми соками. Парень, как и все кубинцы, как и Тривэ в прошлой, советской жизни, был худ, подтянут, жилист. И улыбчив. Кубинцы вообще очень хорошо относятся к нам, гражданам ныне оккупированного мировым капиталом СССР. Даже после нашего предательства. Тот парень, испросив и получив разрешение, присел к Тривэ за столик, и последовательно отказался от предложенных закусок и выпивки, трёхдолларового стакана свежевыжатого апельсинового сока, воды с газом и без оного, а затем тихо спросил Тривэ, практически шёпотом: когда было лучше жить-то, вот ему конкретно, иностранцу Тривэ, - при социализме в СССР, или при капитализме сегодня, сейчас? Было видно, что парню почему-то было очень важно выяснить это для себя, получить ответ на что-то, его нешуточно волновавшее. Кубинец буквально впился взглядом в лицо Тривэ, его глаза неотрывно смотрели прямо в глаза российского туриста, буквально в душу его заглядывали. Тривэ дословно помнил свой ответ: "Честно? Лучше сейчас. НАМНОГО лучше". Тривэ крепко надеялся, что тот парень, неплохо говорящий по-русски, ему не поверил и не убежал, ближайшей лодкой, в числе редких нелегалов, в Соединённые Штаты. Что он продолжает встречать туристов из России, Белоруссии, прочих частей некогда единой страны. Проводит экскурсии, рассказывает о революции, о её героях. Бежит вечером в семью, чтобы утром отправить детей в школу, навестить в больнице бабушку, ни разу не задумавшись, сколько обложенной санкциями стране стОит лечение и содержание этой бабушки. И отправляется вновь встречать туристов из бывших республик страны Советов за пусть небольшую, но стабильную заработную плату. А Тривэ, вспоминая себя тогдашнего - сытого, начавшего полнеть, самоуверенного и бестолкового, глухо зарычал от жгучего чувства стыда и, чтобы хоть частично заглушить голос совести, крепко впился зубами в край чужой подушки.
  
   Они, студенты советских ВУЗов, не сразу стали бестолковыми. Тривэ закончил институт со второй попытки. Поступил на заочное отделение исторического факультета педагогического института после службы в рядах Советской Армии и работы на стройке одной из крупных гидроэлектростанций в Сибири, двадцатитрёхлетним молодым, здоровым мужчиной, и тогда казалось, что вновь первокурсником стал чуть ли не в преклонном возрасте. Потому что впервые студентом филологического факультета того же ВУЗа Тривэ становился шестнадцатилетним мальчишкой, по окончании средней школы. И семнадцатилетие справлял, уже будучи студентом, в начале сентября, в пригородном совхозе на уборке картофеля. Весь первый курс филологического факультета был отправлен в третье отделение совхоза "Приуральный", все три группы, все семьдесят пять человек плюс три преподавателя из тех, кто помоложе. И из семидесяти пяти студентов шестьдесят восемь были девчонками, а представителей мужской половины человечества было всего-то семь человек, не шли и тогда особо на филфак парни. Факультет по праву считался девичьим. А потому, основная работа у немногочисленных ребят, после распития "бормотухи", как звалось дешёвое вино, вершилась по ночам. Днём же они отсыпались прямо в траве рядом с убираемым картофельным полем, изредка просыпаясь, чтобы сбегать и разгрузить контейнеры, сваренные из стальных прутьев и железного уголка, в тракторную тележку при помощи трактора с подъёмником. Собственно, вся их работа состояла в том, что один из парней, обличённых доверием работать рядом с совхозной механизацией, цеплял крюки тросовых строп за проушины контейнера перед подъёмом, а затем, после возвращения контейнера на место, крюки отцеплял. А другой приближенный к технике, залезши в тракторную тележку с дополнительно наращенными высокими бортами, показывал крановщику куда конкретно подавать заполненный с верхом картофелем большой железный ящик, отодвигал задвижку в его нижней части, после чего дно контейнера повисало на петлях, дожидался, пока картошка с шумом вся ни высыпалась в тележку, поднимал нижнюю крышку и задвигал задвижку. Трактор с тарахтением двигался к следующему заполненному контейнеру, а сверху можно было поискать глазами ту, с кем провёл ночь предыдущую. А вот наполняли контейнеры их сокурсницы, собирая вслед за прошедшим картофелеуборочным комбайном вырытую тем и выброшенную на поверхность картошку. Кто на корточках, кто опустившись прямо на колени, девушки набирали выращенную продукцию в выданные им корзины и вёдра, которые, затем, волокли к ближайшему контейнеру, в который и опрокидывали свою тару, высыпая картофан. Обедали здесь же, рядом с убираемым полем, под временно сколоченным навесом, сидя на деревянных струганых досках за столами, сколоченными из них же. По алюминиевым мискам разливался привезённый в бачках из столовой совхоза суп, раскладывались капустный или свекольный салат, макароны по-флотски или гречка с котлетами, разливался компот, нарезался кусками белый пшеничный хлеб, выпеченный в совхозной пекарне, и вкус того хлеба Тривэ запомнил на всю жизнь, и воспоминания наполняли рот тяжёлой, вязкой слюной. На столе стоял радиоприёмник его однокурсника Димки Васильева, с которым они успели подружиться, всегда настроенный на радиостанцию "Московская волна", гнавшую передачи на английском для слушателей зарубежных стран. На волне было много музыки, часто крутили "Машину времени", перед глазами так и стояла картина с весёлым гогочущим студенческим сестро-братством, стук ложек, гам разговора и бесконечные вспышки весёлого смеха, под завывание Макаревича: "Ты шёл, как бык, на красный свет, и был герой, сомненья нет: никто не мог тебя с пути-и сверну-у-у-у-уть..." После обеда минут сорок можно было отдохнуть. Народ искал место в тенёчке - от навеса, от немногочисленных деревьев, растущих поблизости от полевого стана, от высоких бортов тракторной тележки, также спасавшей от жаркого солнца, валился на что-то помягче, наподобие охапки сена из недалёкого стога, куртку собственную, взятую на случай "а вдруг будет холодно" и действительно одевавшуюся в вечернее, становящееся более прохладным по сравнению с летним, время, или просто на травку. Кто дремал, кто беседовал. Негромкое журчание беседы раздавалось со всех сторон. Именно тогда семнадцатилетний Тривэ, встретивший семнадцатилетие здесь же, "на картошке", сумел доказать более старшим однокурсникам, что, после стадии развитОго социализма, непосредственно Коммунизм, торжественно обещанный партией всему Советскому народу почему-то точно к 1980 году, не наступит ни при каких обстоятельствах. И что партийным идеологам необходимо срочно открывать, говоря научно и следуя марксизму, ещё одну стадию развития общества, уже и ТОЛЬКО ПОСЛЕ которой, ох как нескоро, в СССР будет построен Коммунизм. И почему сиё, очевидное, было понятно им, семнадцатилетним студентам первого курса непрофильного ВУЗа, но было непонятно всяким украшенным сединами партийным Генсекам, секретарям по идеологии комитетов Центрального и республиканских, Обкомов, Крайкомов, горкомов и уймы райкомов, а также профессорам и академикам высших партийных школ, университетов марксизма-ленинизма, редакторам журналов "Коммунист", "Партийная жизнь", газеты "Правда" и прочая, и прочая, было неясно Тривэ и сегодня, на чужой раскладушке.
   На которой Тривэ сейчас и заворочался, оторвав взгляд от экрана старенького компьютера. Раздался злобный лай собаки с соседского, за забором, участка.
  
   Постоянно жить здесь, на участке, рядом с соседской собакой, в удалении от Москвы, Тривэ пришлось после того, как, будучи выкинутым из офиса на Новом Арбате, ему не удалось пробить даже мизерного пособия по безработице. Не удалось из-за наличия нескольких предприятий, где он являлся учредителем. Дело в том, что спрашивать у вчерашнего коллективного работодателя кто конкретно, из того коллектива, и с какой целью, в состав каких именно структур внёс его фамилию, вместе с паспортными данными, в состав учредителей, было не принято. И звеном в каких цепочках по уходу от налогов эти структуры являются, наверняка и в данный момент времени пропуская по своим счетам миллиарды, в их "Группе Компаний" было не принято также. Тривэ попробовал устроиться преподавателем, поработать, наконец, по специальности. Он готов был трудиться за скромное жалованье в любой школе, гимназии или училище, в городе, на селе или в горном ауле. Но оказалось, что за годы, прошедшие со времени Советской власти, все педагоги-историки, обладатели советских дипломов, вынужденно прошли переподготовку. И, вкупе с новыми российскими "историками" и обществознанцами, о власти Советов вещали детям и юношам-девушкам как о тоталитарной и антинародной, местами бесчеловечной, а врать подрастающему поколению о любимой родине у Тривэ язык бы всё равно не повернулся. Даже согласись хоть один из директоров образовательных учреждений, массу которых он обошёл в надежде на успех, и с верой донести до подрастающего поколения святую историческую истину, принять его на работу с советским дипломом, без переподготовки из советского педагога в российского окАзывателя, или оказАнца, образовательных услуг. Затем Тривэ совершил главную ошибку в своей не сложившейся жизни - с трудом, но умудрился пробиться на аудиенцию к одному из бывших партнёров по бизнесу. Прождав долларового миллиардера в шикарной комнате для переговоров минут сто сорок и получив дежурную чашку кофе чёрного со сливками, выпитую в первую пятиминутку ожидания, Тривэ был, наконец, приглашён непосредственно в кабинет представителя социально ответственного бизнеса, как о нём отзывалась пресса. Тривэ, неплохой предприниматель и руководитель среднего звена, из тех, кто реально тащит на своём горбу бизнес, за время вынужденного безделья обкатал в голове пару неплохих проектов, на реализацию которых и попросил денег, не забыв пригласить в долю вчерашнего приятеля. "Я не банк", - коротко ответил ему знакомец, внимательно, впрочем, выслушав. Тогда Тривэ робко поинтересовался, не нужен ли хозяину кабинета руководитель какого-нибудь проекта, "ты же меня (подразумевалось, мои деловые качества) знаешь". Ответ был ещё короче: "Нет". На просьбу взять на работу в любом качестве, Тривэ было обещано подумать, как он теперь понимал, лишь для того, чтобы спровадить с глаз долой, и с ним сухо попрощались. А через два дня в квартиру Тривэ ввалились чёрные риелторы. После трёх с лишним месяцев отчаянного, со стороны Тривэ, сопротивления, по отработанной схеме, с включением адвокатов, продажных ментов и бесконечного ужаса круглосуточного пьянства, дебоширства, вопля и драк, с оскорблениями, со стороны подселившихся и оказавшихся у него, в количестве трёх человек, "совладельцев" жилья, после всего того беспредела, что и поныне Тривэ без содрогания не вспоминал, его выперли из собственной квартиры. Через довольно короткое время до Тривэ дошла информация, что квартира его передана, и официально оформлена, сотруднику того самого вчерашнего партнёра, к которому он обратился за помощью за два дня до нашествия чёрных риелторов, вместо полагающегося тому сотруднику денежного вознаграждения в размере трёхсот тысяч долларов США. И подивился, как такую дорогую недвижимость смог приобрести, в своё время, втрое дешевле. Оба его проекта благополучно заработали в общем бизнесе старого знакомого.
   И сегодня Тривэ ютился в дачном посёлке, куда его запустил ещё один знакомец из прошлой благополучной жизни, со словами: "Старичок, благотворительностью я, ты знаешь, не страдаю, живи пока у меня на дачном участке, там небольшой домик стоит для садовника, но, прости, не просто так". И исполнял Тривэ сейчас роль и садовника, и сторожевой собаки, охраняя сам участок с расположенным на нём, помимо домика, где ютился сам, ещё и приличных размеров особняком знакомца. Кроме раскладушки, в домике находился стол со стареньким ноутбуком, с выходом во всемирную паутину по беспроводной системе, и это была главная, единственная и основная ценность в судьбе Тривэ. Роутер в хозяйском особняке работал постоянно, так как даже в зимнее время знакомец использовал систему "умный дом", поддерживая, в целях экономии, заодно и в домике-сторожке, температуру батарей отопления на уровне шестнадцати - восемнадцати градусов, что заставляло Тривэ по ночам мечтать о хоть каком-то матраце. Ибо как ты ни кутайся в старое одеяло, как ни наваливай на себя сверху всю имеющуюся тёплую одежду, а раскладушечный брезент снизу, без матраца, всё драгоценное тепло не удержит ни за что. Стоит же любую тёплую вещь положить не на, а под себя, как она моментально превращалась, в отличие от благословенного, недоступного матраца, в орудие пытки, каждым своим швом, вывернутым карманом или рукавом, впиваясь в разные места тела, пробуждая к утру, уснувший было, позвоночный остеохондроз. Помимо стола, в домике имелись два стула, шкафчик с минимумом посуды, газовая плита на две конфорки и крохотный санузел с душевой кабиной и стиральной машиной. На полотенцесушителе, расположенном на стене комнатки санузла, противоположной той, у которой был установлен унитаз, и "раскалённом" до шестнадцати градусов, постоянно что-то пыталось просохнуть. Соседская собака оказалась его единственным другом. Она всегда радостно встречала Тривэ, кланяясь и махая хвостом, благодарно лизала руку, когда он снимал её с цепи и приводил в свой домик, и часами дремала, привалившись к ногам Тривэ и согревая их. Как настоящий друг, собака помогала выживать. Дело в том, что хозяин собаки в зимнее время мог появляться на даче лишь в выходные дни. А потому он договорился с Тривэ о ежедневных двухразовых выгулах и кормёжках своего питомца. Питалась псина не сухим кормом. Ей, в немаленьких размеров кастрюле, варилась каша на мясных обрезках, не задорого покупаемых на ближайшем продуктовом рынке, с добавлением резаных лука и моркови. Кашу Тривэ делил с собакой по-братски. Кроме каши, Тривэ получал еженедельное незначительное денежное вознаграждение. И это являлось теперь единственным заработком. Что естественным образом только увеличивало его привязанность к собаке.
  
   В прошлом, в стране Советов, нормальное течение жизни они, граждане, комсомольцы и даже кандидаты в и уже члены партии, почему-то сами всячески старались превратить в ненормальное. Вот такую чудесную собаку, вот такого настоящего друга они, ТОГДА, однажды сожрали. В прямом смысле. Тривэ работал, после службы в рядах Советской Армии, прошедшей в войсковой части, расположенной в районе подмосковной Лобни, на строительстве Саяно-Шушенской гидроэлектростанции. До приезда в посёлок гидростроителей Черёмушки, но после увольнения в запас, он уже успел многое. Слетать на пару недель к родителям, вернуться в Москву, и месяц отработать на строительстве высотного дома у станции метро Юго-Западная. Пару месяцев отучиться в городе Кирове на подготовительных курсах Московского лесотехнического института, расположенного в городе Мытищи. Такая вот, понимаешь, загогулина. Советская власть была добрая. С Тривэ, когда ему, в одночасье, стукнула в голову блажь отправиться учиться, ни копейки не удержали за выданную на стройке в Москве спецодежду. Включая неплохую зимнюю меховую куртку, которую он и месяца не проносил. И спецодежду списывать бухгалтерии предприятия пришлось практически неизношенной. И до копейки выплачивать зарплату после подписания обходного листа. С Тривэ не удержали выплаченную за два месяца стипендию на подготовительном отделении Московского института из Мытищ в городе Кирове, когда он решил бросить учиться и вновь отправиться на стройки социализма. Потому что сначала ему не понравилось, что учиться отправили до летних вступительных экзаменов на реку Вятку, в расположенный там лесотехникум. Потому что позже ему не понравилось, что в головы вкладывается слишком много математики, которую Тривэ никогда не любил.
   Попав в отдел кадров строящейся крупнейшей на тот момент времени ГЭС в мире, потому что для советских строителей было нормальным возводить всё самое грандиозное, самое передовое, самое технологичное, Тривэ немедленно стал обладателем койко-места в общежитии, новенького комплекта спецодежды и направления на обучение на двухнедельные курсы стропальщиков в близлежащем посёлке, вниз по Енисею, под названием Майна, добираться куда бесплатно можно было дизельэлектропоездом, связывающим их Черёмушки с городом Саяногорском, где тогда строился Саянский алюминиевый завод, ещё одна гигантская стройка социализма. Дизельэлектропоезд рабочими звался Мотаней, так как мотался подвижной состав из Саяногорска в Черёмушки ежедневно более трёх раз, а сколько раз точно, Тривэ уже вспомнить не смог. Получив удостоверение стропальщика, Тривэ его крепко "обмыл" в компании новых товарищей из бригады. Впрочем, как впоследствии и первый аванс, и первую зарплату, как до того вселение в общежитие. А потОм началась работа, воспоминания о которой заставляли и сегодня гордиться тогда свершаемым. Чего стоил один только срыв консоли краном-пятитысячником с забетонированного блока со стороны нижнего бьефа плотины! Это когда БелАЗ под тобой кажется размером меньше спичечного коробкА, сам ты на узеньком балкончике, отдаёшь команды крановщику, невидимый для него, при помощи рации. Рядом с тобой только сварщик, который обрезает последнюю шпильку, после чего всё кажущееся хлипким сооружение под тобой либо внезапно проваливается и кран начинает покачиваться, внезапно обретши всю приличную тяжесть срезанной консоли, либо стоит мёртво и строительный кран волею крановщика, по твоей, стропальщика, команде, начинает эту консоль срывать... Рывок, второй, третий, ещё несколько... Срывает! И ты летаешь, как на гигантских качелях, судорожно вцепившись обеими руками в металлические прутья ограждения консольного балкончика, буквально над пропастью, изредка с шумом врезаясь в листы утепления, которые, трудом твоим и твоих товарищей, остались на теле плотины. И сердце твоё замирает, и восторг, которым ты охвачен, невозможно передать словами. Амплитуда качания постепенно уменьшается, ещё тише, ещё, ты распрямляешься, встаёшь в полный рост над бездной, улыбаешься своему товарищу, хакасу, сварщику Юрке, он также радостно и белозубо скалится тебе в ответ. Молодость... Их молодость, тех ребят и девчат гидростроителей, казалось тогда отдана не напрасно - страна получала новые киловатты... Налаживалось оборудование на отстроенных предприятиях, куда подводились новые линии электропередач. На объекты сегодняшних "РУСАЛов" от объектов "РУСГИДРО", от одной гидры капитала к другой... А после смены они шли... пить. Думается, большевики-ленинцы, отвоевав в ходе многочисленных сражений Гражданской войны право для своего пролетария на восьмичасовой рабочий день и оставляя ему полноценные восемь часов на сон, надеялись, что, из оставшихся восьми часов каждых буден, сознательный трудящийся найдёт хоть пару часиков, чтобы посетить ближайшую библиотеку. Коих большевики действительно открыли по стране в великом множестве. И вдумчиво изучит очередную работу Маркса, Энгельса, Ленина или Сталина. Или, зайдя в просторный, светлый зал библиотеки и предъявив сотруднику читательский билет, подхватит сознательный пролетарий стопу подшивки газеты "Труд" или "Правда", и отправится к ближайшему столу, с обязательной настольной лампой под абажуром, узнавать, что там пишут о международном положении. Ох, не пошёл в читальню поздний рабочий и крестьянин, времён хрущёвых-брежневых и прочих горбачёвых... Отправился пить горькую, выдержанную, плодово-ягодную, креплёную и прочую спиртосодержащую продукцию ликёроводочных заводов. Тогда ещё, конечно, не "палёную", но... Вот Тривэ, в составе звена своей бригады, после ночной смены, часто пил и чистый спирт, что по шесть рублей с полтиной, за "поллитру", продавался свободно в сибирских продуктовых магазинах от открытия до закрытия. Помнится, когда магазин закрывался на обед, на улицу выносился столик, и торговля спиртным продолжалась без перерыва. И кто так спаивал советский рабочий класс, в своё время, думается что сознательно, не выявил и всемогущий КГБ. Да, они много ТОГДА пьянствовали. И когда пили, прилетев именно ПИТЬ в Красноярск, в больших ресторанах краевого центра наблюдали, как за соседними и всеми прочими, часто сдвинутыми, столиками шла лихая гульба, с песнями, с плясками. Вообще, СССР пропили. И пропели. И проплясали.
   Вот и тогда, на берегу Енисея, рядом с бешено несущимся потоком ледяной воды, вырвавшимся на свободу после падения, и прокрутившим, сверзившись с высоты, все шесть могучих гидроагрегатов, они оказались с чистым медицинским спиртом, хлебом и горчицей. Сегодня не верилось собственной памяти, что в рабочих столовых Советского Союза хлеб и горчица стояли на столах повсюду. И брать можно было, совершенно бесплатно, сколько душе угодно. Непомерные аппетиты некоторых, вероятно потенциальных бизнесменов, тогда ещё просто жАдин позорных, пытались урезать скромные плакатики, на которых было написано что-то типа: "Хлеба к обеду в меру бери. Хлеб - драгоценность, им не сори". А в их красивом посёлке горчица с хлебом имелись и в неплохом, что по предлагаемому меню, что по дизайну оформления, кафе. В которое перекусить или посидеть за кружкой пива заходили и представители интеллигенции, которая, по классику, суть ничто иное, как говно. Что интеллигенция в годы так званой перестройки добросовестно и подтвердила. Так вот на выпивку гидростроители денег наскребли, аж на целый литр чистого, то бишь на две бутылки. Хлеба с горчицей набрали в кафе, ссыпав несколько тарелок с крупно нарезанными кусками в кулёк, свёрнутый из газеты, розетку с горчицей также уволокли, спрятав в карман рабочей куртки. А вот закуски посолиднее не было, и купить было не на что. Есть после рабочей смены хотелось отчаянно. До дня аванса оставалось прожить ещё двое суток. Тут им на глаза и попалась та несчастная псина. Собаку подманили куском хлеба, тюкнули по лохматой башке с огромными доверчивыми глазами камнем, споро освежевали, содрав шкуру, промыли тушку в стремительных водах Енисея, сварили в неподалёку найденном и отмытом с песочком ведре, и, под медицинский спирт, сожрали. С хлебом и горчицей...
   Сегодня Тривэ искренне не мог понять, почему ему раньше собаки, до того, как с одной из них их будки ни оказались по соседству, не нравились, почему он, в лучшем случае, был к ним равнодушен. Впрочем, догадывался, но собаки в его неприязни, как и во всём остальном отрицательном, собакам приписываемом, оказались невиновны. Это случилось так давно, что Тривэ помнилось лишь "благодаря" испытанному в жизни первому настоящему потрясению.
   Старший брат в детские годы особой любви к Тривэ не выказывал, нередко колотил и обижал. Мать младшего особо часто не баловала, в разрешении споров и разборе конфликтов между братьями обычно принимала сторону старшего, что Тривэ очень обижало. Однажды в доме пропала купюра в сто рублей. Деньги огромные - у студентов тех лет это две с половиной месячные стипендии. Виновного искали долго, почему-то особенно значительно поглядывая именно на младшего из братьев, мать предлагала сознаться, не бояться, проявить мужской характер. Тривэ, в глаза не видевший пропавшей ассигнации, но чувствующий отчётливо, что именно ему почему-то не верят, страшно обижался, горячился, в очередной раз заявляя о невиновности, плакал и признаваться, сознаваться и не бояться отказывался, отказывался и отказывался. Неоткуда ему было вытащить и "вернуть семье" столь немыслимые деньги. "Хорошо же, - зловеще произнесла родительница. - Звоню в милицию, пусть шлют собаку, которая находит воров". "Воров" прозвучало столь зловеще, что заплаканный, затравленный Тривэ содрогнулся. Кто вор? И если не он, не бравший в руки никакие деньги, то кто из них, четверых, конкретно? ВОР?
   Перед тем, как его отправить спать, Тривэ было объявлено, что в милиции обещали самую умную собаку прислать сегодня ночью, потому что днём и вечером она очень занята. И сейчас, видимо, всё ещё идёт по следу страшного бородатого разбойника, с заячьей верхней губой и золотой фиксой во рту. Тривэ был уложен в кровать, несмотря на то, что ему очень хотелось дождаться и увидеть за работой настоящую служебную овчарку, и неожиданно мгновенно провалился в сон: сказалось нервное напряжение.
   Наступило утро. Вспомнив вчерашнее, маленький Тривэ помчался в комнату родителей, уверенный, что собака, ежели появлялась, пока он позорно всё интересное проспал, обнаружила вора, и сгорая от нетерпения вора увидеть, с надеждой в глазах закричал: "Мама! Была собака? На кого собака показала?" Видимо, надежда на долгожданную справедливость в глазах ребёнка была столь отчаянной, что мать запнулась, отвела глаза... и сказала: "Собака показала на тебя". Столь жестокого потрясения Тривэ до этой минуты не испытывал. Он ненавидел всех собак, обманывающих столь нагло, мир рушился, и лишь одни глаза смотрели на него в тот момент с искренней любовью и симпатией - глаза его ОТЦА. Отец, видимо, давно уже не рад был затеянному расследованию, но вмешаться не мог. Во всём, что касалось воспитания детей, он всецело доверял супруге, профессиональному, дипломированному педагогу. Заметим, настоящему, по призванию педагогу. Пропадавшему на работе и домой появлявшемуся, чтобы и многие домашние часы проверять толстые пачки ученических тетрадей, отдающему чужим детям талант, душу, знания в ущерб детям собственным. Из тех, кого любят и помнят, часто обращаясь за советом, называя второй мамой, поседевшие и возрастные, и старше самого Тривэ, бывшие ученики. Для своих детей мать полностью отдавалась лишь во время своего двухмесячного педагогического летнего отпуска. Это когда Тривэ перестал проводить в пионерлагерях по три смены подряд, и с нетерпением ожидал выезда на их семейной, собственной машине в сторону Чёрного или Балтийского моря, на целый месяц. Но мать, в целях всестороннего развития собственных чад, и безжалостно отбирая драгоценные деньки, с упоением проводимых у ласковой морской стихии, составляла маршрут автопутешествия так, чтобы обязательно посетить как можно больше домов, усадеб, квартир-музеев обожаемых ею русских и советских писателей-классиков. И благо, что практически все квартиры-музеи оказались лишь в двух городах, Москве и Ленинграде. А вот дома и усадьбы раскиданы по стране столь хаотично, что дней не у моря, для их посещения, набиралось критически много. И лишь трёх классиков музеи оказались практически по пути к морю Чёрному - Тарханы Лермонтова, Константиново Есенина и Ясная Поляна Толстого Льва Николаевича. Чтобы посетить шолоховскую станицу Вёшенская и Таганрог Чехова, ехать надо было не совсем по прямой. Практически самостоятельное путешествие оказалось в Спасское-Лутовиново Тургенева, а пушкинские Михайловское располагается в Псковской области, а Болдино в Горьковской. К Владимиру Ильичу ездили и в Ульяновск, и в подмосковные Горки Ленинские и в московские Центральный музей и мавзолей. А дом-музей Чехова оказался ещё и вовсе в Ялте! Прямо совсем у моря. Близок локоток... И как же любили Крым ещё целая масса писателей! А плюс художники, а композиторы... И тогда они с братом таскались вслед за экскурсоводами по многочисленным музеям-усадьбам с видом людей, глубоко несчастных. И мечтали быстрее оказаться у моря, в родной палатке, строить шалаши, собирать ракушки и камушки, слушать песню под гитару в вечернее время от соседних бивуаков с кострами, знакомиться и общаться с детьми отдыхающих из всех уголков необъятного Союза, и купаться, купаться и купаться. Оказаться бы вновь в том золотом времени! Ни на одной экскурсии бы и не пикнул ни разу.
   Отец и ругаться совершенно не умел. Когда бумага номиналом в сто рублей нашлась на верхней крышке самого высокого шкафа, практически под потолком, внутри альбома для рисования, в который брат старший, по его словам, с красивой денежки перерисовывал кремлёвские башни, отец, как и Тривэ, долго не мог принять уверений своего старшего сына. В том, что тот просто забыл, что деньги брал, купюру рисовал, на самый верх внутри альбома убирал. Забыл, и всё тут. Мать в версию сразу поверила. Но сыну старшему отец только заявил, с придыханием: "Что уж ты, в самом деле... Беспамятный, и-эх!" От отца ВСЕГДА, всю жизнь Тривэ, сколько отец помнился, исходило тепло. И доброта ощущалась как нечто физическое, что можно пощупать, чем можно укрыться в холод или от невзгоды, и во что можно было окунуться, как в ласковое море, прогретое летним солнышком до температуры выше двадцати пяти градусов по Цельсию. Подобные, ни за что, лишь за то, что ты есть, существуешь, любовь и обожание он видел и с ответной благодарностью ощущал сейчас только от соседской собаки. И сегодня ему непонятна была любовь собак к нам, людям, их безграничная верность и преданность. И правда, за что они нас так любят? А их доверчивость, за что часто страдают и гибнут, ведь также непонятна! Ведь и умны, как... Да как мы с вами все были, или себе казались, эдакими умниками, тогда, в середине восьмидесятых! Такие все образованные, такие все мастера вести заумные разговоры, такие все ВСЁ знающие... И с такими же доверчивыми глазами, как у той съеденной собаки... Нас всех поманили, как куском хлеба, от которого и откусить-то толком не дали, мифической западной свободой, забитыми прилавками магазинов, джинсами, жвачкой и пластиковыми пакетами, яркими-яркими... И убили. Убили и сожрали. Всё и всех.
  
   По ходу своей прежней, но уже постсоветской, жизни господину Ветрову пришлось общаться со многими сегодняшними олигархами, капитанами, прости господи, бизнеса. А также с теми, кто, по доброте душевной, помогал им таковыми стать и был первыми же, соответственно, ими обманут. Сегодня, лазая по всяким закоулкам Интернета при помощи второй, кроме соседской собаки, и главной радости жизни, старенького компьютера, Тривэ наливался тихим бешенством. Вот, пишут, Абрамович в Нью-Йорке решил объединить в единое целое купленные три дома, а один дом, четвёртый, в ансамбль не включать. На четыре эти дома российский миллиардер потратил девяносто шесть миллионов долларов США, радостно извещает нищее население великой России пишущая и болтающая с экранов братия, всего же состояние Абрамовича составляет девять с половиной миллиардов американских нерублей. Тривэ закряхтел и постарался укрыть ноющую поясницу от сквозняка старым одеялом. Он отчётливо помнил свою встречу, в тогда ещё Министерстве путей сообщения уже не СССР, РФ, с двумя работниками, пожилыми дядьками в плохо сидящих костюмах, рассказавшим ему, что это они именно, дуралеи, поддавшись на уговоры и обещания потОм возместить, вознаградить и облагодетельствовать, помогли Роману Аркадьевичу отправить из пункта А в пункт Б первые его вагоны с каким-то почти не криминальным грузом без оплаты тарифа. Это были первопроходцы из тех, кто ничего, из обещанного, не дождался. Старики, на месте которых сегодня в ОАО РЖД "работают" исключительно сексапильные мамзельки в миниюбках, чётко помнили, что носки у Ромы были дырявыми.
  
   Тривэ, вместе со всем советским народом, начал тупеть в годы безжалостной перестройки единственного, на что и была нацелена, ибо ничто более в СССР не перестроилось, - человеческого сознания. Вместе со всем потоком обрушившейся дезинформации, разбавленной весёлой музыкалкой и всё больше появлявшейся экранной развлекаловкой, постепенно не могло не прийти тяжёлое отупение, как последствие жесточайшего разочарования в развенчанных смыслах и символах, убеждениях и идеалах, по которым катком, давя, калеча, попутно густо пачкая дерьмом и грязью, катилась, всё ускоряясь и ускоряясь, уже казалось без руля и ветрил, и лишь к немногим ясной и осознанной цели, проклЯтая перестройка... И предательское убийство того великого и святого, что ещё каких-то десять с небольшим лет назад, не раздумывая, вышел бы не допустить, без страха и сомненья, семнадцатилетний комсомолец с аттестатом о среднем образовании, радостно приветствовал двадцатидевятилетний член КПСС, дипломированный преподаватель истории и обществоведения. Отслуживший в рядах Советской Армии. Умеющий неплохо стрелять. Старшина запаса.
  
   Прежде чем окончательно присесть на пятую точку на чужом дачном участке, Тривэ пробовал найти хоть что-то, способное успокоить мятущуюся душу, в православном храме, тем более что крещёным был еще с горбачёвских времён, когда была такая мода - креститься самим и крестить детей, вступая стройными рядами в битву с атеизмом. Посетив несколько служб, часами слушая невнятный речитатив, прерываемый иногда песнопением, задыхаясь приторными ароматами благовоний и мечтая о свежем воздухе, крестясь, вслед за бесконечными призывами: "Господу помолимся!", Тривэ наконец попал на проповедь худющего, как гоночный велосипед, батюшки, который говорил обычным современным русским языком. Но что он говорил... Начав, вроде бы традиционно, то есть говоря о том, что в церковь православный христианин обязан ходить каждый день, продолжил сей батюшка тем, что Тривэ слушал, и не верил собственным ушам. Если коротко, то болеешь ты, например, тяжко, так, что и ноги не идут - а ничего, говорит православный проповедник, на коленях в церковь ползи. И о здоровье моли одного только бога, можно при посредничестве нужного святого, по здоровью там специализируется Пантелеймон, и ни при каких условиях к врачам не обращайся... Подивившись, насколько быстро во вчера ещё практически полностью атеистическое общество вернулось откровенное мракобесие, Тривэ в церковь носить последние жалкие рубли перестал, окончательно утвердился у монитора компьютера и призадумался о роли церкви в обществе неравенства. Почему власти так озаботились духовными ценностями для народа? Себе, любимым, сгребя бульдозером, не лопатой даже, все ценности материальные? Почему, например, почти поголовно, новые хозяева жизни бросились с таким рвением восстанавливать полуразрушенные и строить новые храмы буквально по всей стране? Оборудовать за счёт казны светской в разгар лютых морозов купЕли? Перекрывать движение автомобилей, чтобы не мешать рассаживаться на молитвы тОлпам столь многочисленным, что ни одна самая гигантская мечеть вместить внутрь себя ни за что не сможет? Не потому ли, что нигде более ТАК не учат смирению и всепрощению, как в храмах православных, католических, мусульманских, иудейских и всех прочих? Опиум для народа оказался неимоверно, безумно дорогим. За так званую, вновь обретённую, веру, прямой антоним такого понятия, как знание, советский народ расплатился воистину гигантской ценой: всей общенародной собственностью, появившейся как раз за годы "безбожия", а это триллионы в долларовом эквиваленте. При мощной денежной и государственной поддержке, духовенство немедленно перешло в наступление по всем фронтам. И наступление идёт мощнейшее. Вот лишь часть из того, что творится на фронте борьбы с остатками разумного, буквально несколько примеров. Митрополит Петербургский и Ладожский, некто Варсонофий, хочет оставить с носом любителей городской скульптуры. Потому что требует, требует, заметьте, передать Александро-Невской лавре здание, в котором расположен музей именно что городской скульптуры. Куда деваться музею и его сотрудникам, Варсонофию абсолютно не интересно. А вот, согласно заявке Барнаульской епархии, единственный в Барнауле планетарий переделают в храм. При этом нового помещения для научного, образовательного учреждения пока нет. Думается, что и не будет. На данный момент в Барнауле имеется девятнадцать церквей, что, видимо, мало. А планетарий, который то ли ещё есть, то ли уже был... один. И это для церковников и сегодняшней власти очевидно много. ПопЫ, ах как хочется переставить ударение, ополчились на фильм "Ирония судьбы, или с лёгким паром", а заодно и на всё празднование Нового года. Протоирей Всеволод Чаплин предложил отменить празднование Нового года, как "противовес Рождеству и христианству", и выразил уверенность, что когда настоящие верующие люди придут к власти, этот "праздничек" будет отменён. Тривэ, подивившись, что нынешних властителей настоящими не считают и церковники, правда только по своей епархии, по вере, полностью согласился с отзывом о самих кликушах исполнителя главной роли в культовом рязановском фильме, усомнившегося в умственных способностях священников. Потому, в том числе, что власть от "праздничка" не откажется никогда. Власть праздник напротив раздувает до немыслимого. До события глобального и едва не эпохального. Это при Советской власти, когда событий по настоящему значимых было пруд пруди, то новый завод был построен, то участок железной дороги принят в эксплуатацию, то страна во глубине Африки новым другом объявилась, а самих упоминаний новогодних во множестве было не в связи с распродажами, а в связи с досрочными выполнениями годовых планов коллективами шахтёров и станкостроителей, новый год, ежели не был годом очередного партийного съезда или олимпийских игр, был событием рядовым и проходным. И ёлки на площадях наряжались, и гирлянды развешивались не ранее, чем за неделю до события. Ну, дней за десять. Сегодня иначе. При отсутствии настоящих праздников, потому что даже и запустись изредка где-то завод в стране, а радость-то народу от этого какая? Очередной буржуин построил очередной завод с целью набивать очередной карман и эксплуатировать очередных рабочих. И потому-то, с целью создания иллюзии праздника, эксплуатируя добрые воспоминания о новогодних БЕЗЗАБОТНЫХ праздниках страны Советов, наряжают города и сёла к новому году... осенью. И разбирают новогодние ёлки часто после празднования проводов зимы, ближе к календарной весне. В принципе, постепенно убивая в душах населения истинное светлое новогоднее чувство. Добиваясь, что, бродящие посреди новогодних украшений и иллюминаций с вытаращенными глазами, соотечественники заявляют в самом начале декабря: "Уже не хочется работать". И не хочется гражданам до весны, а первую декаду января и не дают работать. Пусть пьют, дерутся, да хоть с детьми катаются с горок, на лыжах ходят, хоть в Таиланд летят куда подальше! И не мешают продолжать судорожно набивать карманы, повышать цены и тарифы, вводить очередной пакет людоедских законов. К моменту же, когда очухаются, закипать начнут, как чайники, как вода в котле, пар тут же выпустят. Либо Зюганов, как чёрт из табакерки обязательно появляющийся на всех каналах телевидения, обличающий и клеймящий, но никогда никуда не зовущий, или докладывающий однопартийцам о том, как с жаром что-то доказывал министрам-капиталистам, в чём-то их убеждал горячо, пламенно, С КАРАНДАШОМ В РУКЕ, и никогда с наганом. Либо появится какой-нибудь очередной ХренОвак из правительства, который "считает, что рынок нефти стабилизируется к лету". И вроде и рост цен не прекратится, и вроде и к лету обещают лишь более не повышать и без того вверх задранное, как голова у Горбачёва, когда красное знамя с главного флагштока страны позорно спускалось, и нет бы ему, доигравшемуся в гласность, доперестроившемуся ДО ТАКОГО, хоть в тот момент пустую головёнку опустить покаянно, да пониже... Вроде понятно умному человеку должно быть, что малейшего уменьшения цен эта власть не пообещает никогда, и точно не допустит, но пар выпущен. До лета ждём, стабилизируется же как-то что-то летом, целый министр заявил. Где-нибудь ранней осенью очередной "пророк" изречёт опять что-то подобное, а осенью поздней нарядят ёлки. И год продержались, и Советский народ естественным образом ЕЩЁ СОКРАТИЛСЯ.
   Но вернёмся к попАм. Вот сводка с фронта борьбы с остатками советского. В РПЦ задумали масштабную реконструкцию города Сергиев Посад, ранее уже потерявшего советское название Загорск. План строительных работ предполагает возведение синодальных учреждений на месте советского здания городской администрации, не самого худшего, как можно догадаться, в городе. План предусматривает снос и других сооружений советской эпохи. Тривэ глубоко вздохнул: и эти туда же! Сносить, ломать, уничтожать, искоренять из памяти всё светлое и доброе. НИ ОДИН поп НИГДЕ не сломал НИ ОДНОГО строения, признанного аварийным. Не построил своим прихожанам, из числа тех, кому на голову вот-вот балка прилетит, нового светлого жилья. Храма, дворца, палаты. Нет. А вот Исаакиевским собором, отреставрированным государством, попы не подавились.
   Тривэ был абсолютно убеждённым сторонником того, что когнитивным диссонансом, о котором так часто говорят сегодня слушателям любители слов и словосочетаний понепонятнее, причём диссонансом в наиболее тяжёлой форме, страдают именно служители всех, какие ни есть, мировых религий. Диссонанс у каждого пастыря просто обязан появиться из-за логического несоответствия столь явного, что не замечать его, окончившим духовные семинарии, медресе, церковным академикам просто невозможно. Разыщите логику в высшей установке всю земную жизнь терпеть, страдать, каяться в малейшем мысленном пожелании бяки угнетателю, с целью достижения царствия небесного. Или логику дьявола, того самого. Кто, бесконечно поджаривая на сковородах и проваривая в котлах без соли и перца души именно тех, кто при земной жизни нарушал все божьи заповеди, служил яростно, ревностно, именно ему самому, чёрту рогатому, наблюдает, как слушать райскую музыку и пить нектар отправляются борцы с ним самим, непримиримые и бескомпромиссные. Заметим, что пастыри сами якобы убеждены в практически равном божеском и дьявольском могуществе. Тривэ же верил яростно, и не понимал, чем, собственно, его вера хуже всех прочих, что в котлы и на сковороды попадают лищь те, кто на публику молился и каялся, в телевизорах стоял со свечой и выражением лица постным и благостным, даже храмы строил, но жил не по-божески, грабил, мошенничал, отчаянно либеральничал и самозабвенно лизоблюдничал. И все те, кто бесконечно терпел, райских кущ очевидно не достоин. Хотя бы в виде пионерлагерей для собственных детей. А вот истинные верующие, типа самогО Тривэ, и атеисты, до него самогО ещё не доросшие, попадают в этакий АД ви ай пи. За огромный стол, накрытый дьяволом для не верящих при жизни в создателя и спасителя. Где, за не веру, пьют чистый спирт, едят шашлыки из мяса тех самых, возродивших храмов много, но разрушивших заводов, убивших деревень, закрывших медицинских пунктов, школ, детсадов и прочая, и прочая несравнимо больше. И пользуют их любимых женщин, выбравших для продолжения рода не молодого, крепкого, трудового парня, а "папика" с деньгами, и красавицы страдают бесконечно, ибо после каждой фрикции вновь становятся девственницами. И атеистов уже так мало, а воров и мошенников столь много, что гурий сих точно будет не менее сотни на каждую неправедную душу. Ну чем не религия?
  
   Прежде чем разместить в сети Интернет то самое объявление, которое должно было, пусть как угодно, но изменить существование, Тривэ как раз вспоминал, как весело, ухарски, советский народ прогуливал свою независимость и достоинство, крепко поддерживаемые своими властью и собственностью. Забиты были пьющими, танцующими и поющими после выпивки дружно, хором, все кафе и рестораны. В пивные, даже после введения обязательной платной закуски, было не пробиться. Все многочисленные рюмочные, чебуречные, шашлычные и пельменные, были так же забиты жующим и обязательно выпивающим народом. Пили в колоннах, шагая в нестройных рядах на демонстрациях, или сбежав из колонны, когда та ненадолго останавливалась, буквально на пару минут до ближайшего подъезда, с той же целью. Пили в аудиториях на задних партах прямо на лекциях. Пили на заводах и фабриках, спрятавшись от глаз начальства в инструменталку или подсобку. Пили на берегах рек, озёр, морей и водохранилищ. Пили в лесах и парках. Бесконечно провожали на пенсию, в отпуск (откуда затем, в отличие от проводов на пенсию, встречали), в командировки. Пили и во время командировок непосредственно. В поездах, по дороге, и прибыв на место, в гостинице. Пили, закончив рабочую смену. Иногда закусывая собаками... Часто ходили друг к другу в гости. Его родители, готовясь встречать гостей, пять-шесть дружеских семей, в домА которых на многочисленные праздники и дни рождения были также звАны в обязательном порядке, относились к мероприятию весьма ответственно. Гостей любили, встречать гостей следовало "не хуже других". Встречать следовало, по возможности, лучше, вкуснее, обильнее, веселее. Хозяева обязательно отыскивали или новую пластинку, что-то подобное Тухмановской "По волне моей памяти", или новую запись Высоцкого, чтобы и развлечь, и удивить. Хозяйки соревновались в умении приготовить свои "фирменные", которые только они именно могут и сварить столь вкусно, и подать так красиво, блюда. У кого-то изумительно вкусным варился казахский бешбармак. Ни у кого более мясо из этого кушанья так буквально не таяло во рту, сочни не были столь вкусны и так тонко раскатаны, подаваемая шурпа так ароматна, чтобы "всё как надо", только чуть и оставалось подперчить...У второй хозяйки узбекский плов признавался настоящим. То есть, не рисовой кашей с мясом и морковью. Третья хозяйка умудрялась лепить пельмени самого малого размера и самого потрясающего вкуса, а уж бульончик внутри каждой пельмешки буквально сводил с ума... И свёл бы безусловно, начни гости сразу угощаться пельменями, допустим, или той потрясающей картошкой с мясом, наиболее из всех прочих хозяек удающейся именно у его, Тривэ, матери. Но перед горячим, под настоящую, ту, гостовскую водочку или коньячок, под болгарское или венгерское вино, под кубинский ром или крымское шампанское употреблялись многочисленные закуски. И, посреди огромного количества печёных пирогов и жареных пирожков, собственных солений и рыбных маринадов, варёного говяжьего языка, тарелки с которым обычно располагали в непосредственной близости от розеток с горкой наложенным ядрёным хреном, варёных яиц, фаршированных шпротами, размятыми предварительно со сливочным маслом, тарелок с чёрной, иногда и паюсной, икрой, что, стесняясь и предлагая робко, разносила по квартирам в банках, по цене пять рублей за поллитровую, женщина, как сегодня понимал Тривэ, жена какого-нибудь браконьерствующего на просторах реки Урал субъекта, всегда располагалась истинная "изюминка". Потому что икра на столах советских граждан именно их региона была привычна и обыденна, как и тонко нарезанный балычок из осетра, а то и из белужки-севрюжки. Изюминкой, предметом особой гордости принимающей стороны, всегда являлись привезённые издалека деликатесы. Это были или сыр из Риги, или финский сервелат из Ленинграда, или ветчина из Москвы. Что-то неместное, не с "нашего мясокомбината". Это что-то располагалось на накрытом столе ровно по центру. И располагаться там было достойно воистину. Вкус тех продуктов не известен подросшему поколению. За тем вкусом продолжают отчаянно гоняться граждане, кому тот вкус известен, по всей огромной стране, в тщетных попытках разыскать в грудах продуктов, заполонивших гигантское количество магазинов, сетевых и не совсем, хоть что-то напоминающее то, что ещё помнится. Как "вкус детства". "Нет, граждане, - злорадно подумал Тривэ, поглощая собачью кашу. - Это не вкус детства вам всё ещё снится, впрочем, всё реже. Это вы помните вкус Советской власти. Это вы роетесь, как в помойке, в грудах "колбас" и сыров, и ищете вкус советских ГОСТов. А тот вкус, чтобы вернуть, чтобы вновь ощутить, ещё и детей, внуков им порадовать, надо возвращать самим. Вместе с властью. Вместе с собственностью. Иначе жрите пальму, травИте ей своих детей, и молчите." "А жрём, травим и молчим!" Или послышалось?...
   Именно в данный момент Тривэ нарвался на шоу, один из участников которого с пеной у рта доказывал, что в СССР не было колбасы. Кроме Москвы и ещё нескольких городов, откуда все электрички, длинные, зелёные, развозили по домам, в провинцию, граждан, и пахли электрички колбасой. Потому что все пассажиры, поголовно, сидели, увешанные кругАми колбасы. Колбасные батоны лежали в чемоданах, забивавших все верхние пОлки. Сумки, не поместившиеся на пОлки и не имеющие шанса пристроиться на лавочку из-за сидящих пассажиров, обмотанных под пальто сосисками и потому располневших, располагались ПОД лавочками и были забиты сардельками. Потому что в Москву все ездили и возили детей целыми школьными классами только и исключительно за колбасой. Ни в какие не в музеи, не на выставки, не в мавзолей к Ленину, не верьте красно-коричневым пропагандистам. За колбасой ездили в Москву дети со всего Советского Союза. А находясь в родном городе, простаивали в бесконечных очередях всё за той же колбасой. Добыв её, родимую, отправлялись в очередь за мясом. Оттуда брели постоять за молоком, сыром, творогом. Тривэ с любопытством ждал, кто из негодяев первым начнёт рассказывать про очереди за копеечной морской рыбой. Про очереди за хлебом. Или за горчицей, ведь НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Когда дети успевали узнать, в отличие от своих сегодняшних сверстников, куда впадает река Волга, становилось неясным. Как умудрялись изготовить и запустить на соревнованиях модель ракетного катера или краснозвёздного самолёта, покормить любимую зверушку в школьном зооуголке, не придумывалось. Каким образом советскому школьнику удавалось сплавляться по рекам на плотах и байдарках, кататься на лыжах, на велосипеде, картинге, мопеде, спортивном мотоцикле, ходить в походы по местам боевой славы, получать спортивные юношеские разряды и ездить на соревнования в соседний город, республику, в столицу Родины Москву, было совершенно не понятно. Или всё успевали вундеркинды в очередях за колбасой? И учиться, и модели клеить, и мускулы накачивать? О том, как поочерёдно собирались всем классом у кого-нибудь дома, как, торопливо слопав по куску торта и напившись лимонада, допоздна плясали, образовав круг, и выкрикивая "Варвара жарит... гм, ку!", вслед за солистками БониМ, чередуя медляком, прижимая нравящуюся до дрожи одноклассницу и вдыхая пьянящий аромат её волос, вспоминать, видимо, тоже непозволительно. Ничего же не было! Нечем было несчастным родителям угостить одноклассников своего ребёнка, не успели в Москву сгонять... Сегодня, ясно помня, что пусть отстояв очередь, но колбасу он всё же покупал за полторы тысячи километров от Москвы, в ближайшем гастрономе, Тривэ под присягой готов был заверить кого угодно, хоть Чубайса Второго, "историка" и "философа" (аминь), что колбасу и не в Москве, и без очереди, приобрести таки было возможно. Да вот, на рубль за килограмм дороже, на ближайшем колхозном рынке!
   В Москву ездили по разным делам, ездили и на отдых, и на экскурсии, и для того чтобы вылететь за границу, не было тогда такой кучи международных аэропОртов, что правда, хотя самих аэропОртов было на порядок больше, и самолёты летали в самые маленькие, далеко расположенные от региональных центров, населённые пункты... Да, в Москву летали и ездили. Многие и часто. И отовсюду, и из Хабаровска, и из Южно-Сахалинска, и из Петропавловска-Камчатского. Но не за колбасой! А вот возвращаясь, заодно так сказать, брали колбасу. Брали. Брали МОСКОВСКУЮ колбасу. Так же, как брали московские конфеты, макароны, овсяное печенье, как любили лакомиться московским мороженым. Потому что МОСКОВСКОЕ. Значит, лучшее. И своё мороженое было в регионах, и свои макароны, конфеты, печенье и сыр, и твёрдый, и колбасный, и плавленый. И своя колбаса. И из мяса. Но вкус был другой. Без того дурманящего аромата. В Москве выпускалось вкуснее. Особое качество. Для тогдашней элиты - Советского народа.
   Да, это была витрина страны Советов. Москва, её магазины, её продукты. Её продавцы, красивые крупные девахи, в кипенно белых, накрахмаленных, куртках и высоких колпаках, с вышитым на них названием универсама, с холёными наманикюренными руками. Да, изготовить продукцию именно так, "по-московски", в большинстве мест не получалось. А может быть сегодня бы уже и получилось? Ведь дополнительных мясокомбинатов, швейных фабрик и предприятий нефтехимии для массового выпуска пластиковых пакетов, всего того, что являлось дефицитом в стране, построить в разы легче, чем предприятия тяжёлой металлургии и оборонной промышленности. В разы легче! А летать делиться опытом специалисты в различных областях деятельности просто обожали. Обучили ли бы московские специалисты по колбасе специалистов из регионов, рассказали ли бы им что, помимо соблюдения ГОСТ, надо делать, чтобы вкус стал специфическим, московским, сегодня неизвестно. Но и ныне возможно засвидетельствовать, что и региональных мясокомбинатов колбасные изделия на вкус были хороши и натуральны.
   А-а-а!!! Опять, да не ко времени, вспомнился тот вкус советской колбасы! В тот день у Тривэ, к собачьей каше, денег не нашлось даже на кусочек нынешней, так называемой колбасы, из жира, свиных шкурок, хрящей, "мяса" птицы, соевого белка и пищевых добавок. И на электричке за колбасой в Москву ныне не съездить. И не потому, что нет денег. Теперь колбасу возят В Москву. Из Германии, Испании, Австрии, что никого не возмущает. Наверное, потому, что везут не в электричках. В самолётах. И тут Тривэ решительно вошёл в Интернет и разместил следующего содержания объявление: "Готов, без всякой анестезии, сам себе отрубить любой палец на выбор заказчика, за исключением большого, на левой руке. За один миллион рублей". Всего остального, что он бы пока ещё мог предложить свободному рынку, допустим одной почки, или части печени, было жалко.
  
   Прежде чем к нему подъехать, о чём сейчас извещала, захлёбываясь лаем, собака, представитель "золотой" молодёжи, откликнувшись на объявление, вступил с Тривэ в переписку по электронной почте. Сей представитель нынешней, "золотой", молодёжи от молодёжи советской отличался столь же разительно, как различаются два дождя - грибной, допустим, и опять же "золотой", бесконечно поминаемый в объявлениях о сексуальных услугах. Тривэ почему-то совсем не удивился, что позвонивший ему отпрыск богатого родителя, этакого нового хозяина жизни, оказался тот самый молодой человек по имени Денис, не раз засветившийся в социальных сетях и предлагавший различным менее обеспеченным согражданам совершать за деньги разнообразные глупости и непотребства, фиксируя всё на камеру. Например, залезть в ближайший водоём в одежде. Или сплясать, на потеху толпе. Оголиться. Или полизать грязную подошву ботинка недоумка с неограниченным финансированием из папиной тумбочки. Вот такими они объявились, новые хозяева. Неизвестно, зачем и кого именно ожидали увидеть в креслах хозяев граждане СССР, слушая бесконечные репортажи в программе "Время" об очередном, вопиющем случае проявления бесхозяйственности. Горящих ясным днём фонарях уличного освещения, например. Но, дождавшись почему-то, хотя точно никого об этом массово не просили, принялись старательно уворачиваться от вырывающихся из-под ног фонтанов кипятка. Кипяток теперь повсюду хлещет, несмотря на бесконечные раскопки с целью замены труб. Это когда трубы гнилые меняют на гнилые трубы отпескоструенные, закупленные по цене труб новых. Взяли моду проваливаться, вместе с автомобилем и асфальтом, в ямы из-за вымытого водой грунта. Завели привычки ловить головами рухнувшие потолки с прогнившими стропилами, задыхаться смогом от горящих торфяников и лизать подошвы кроссовок. Тривэ, вспоминая телерепортажи заговоривших наконец более правдиво корреспондентов, 2010 года, на фоне горящих торфяников, убивающего смога и жуткой жары, и вещавших о том, как обводнялись эти самые торфяники и использовались в РСФСР, потому что, в "эпоху бесхозяйственности", У КАЖДОГО ТОРФЯНИКА БЫЛ ХОЗЯИН, отчётливо осознал, что покуда гражданам есть ещё хотя бы чем дышать, живительные потоки правды на экраны и в газетные статьи будут плотно перекрыты, или строго дозированы.
  
   Подписывать договор, где и каким образом одна из сторон будет лишать себя пальца, а вторая сторона производить оплату, молодой человек по имени Денис заявился не сразу. Предварительно Тривэ, посредством электронной почты, было заявлено о несуразности требуемой суммы. Предлагались двести пятьдесят тысяч, триста, затем сразу пятьсот. Тривэ стоял на своём твёрдо. Тогда условием было поставлено участие в неком шоу, да в одной набедренной повязке. Да не заорать, обмакнув свежую культяпку в соль, в течение двух минут. Иначе денег не заплатят. А по истечение ста двадцати секунд возможно будет со сцены удалиться, в распоряжение доктора, обязанного профессионально обработать рану и наложить повязку. Тривэ, поняв, что на зрелище с его мучениями собираются неплохо заработать, за каждую секунду предстоящих нешуточных, как он крепко подозревал, этих своих мук, затребовал ещё по десять тысяч. Плюс миллион двести, а всего, стало быть, два миллиона двести тысяч рублей банка России, за которые готово, с течением времени, на любые преступления всё большее количество граждан. Ответа не было три дня. На четвёртый пришло короткое сообщение: "Готов на 2200000Р при согласии, после погружения раны в соль, спеть любую, на выбор исполнителя, песню не менее пяти куплетов. Возражения не принимаются. В случае согласия готов выехать на заключение договора". "Исполнитель! - горько вздохнул Тривэ, - исполнишь?" И, внезапно озлобившись, принял окончательное решение. Отправил согласие и сел за переделку песни, авторские слова которой исполнял в далёком детстве, в составе школьного хора в пионерских галстуках.
  
   Тривэ, разглядывая старые фотографии, убеждался, что наиболее счастливым выглядит именно на подростковых фотографиях. Вот с друзьями на реке, искупавшись, валяются на песке. Фотографировал, помнится, Лёнька Черепаев, сегодня директор школы, на кривой козе не подъедешь. С просьбой о вакансии историка без толку пробовать подъезжать и без козы, и звонить бесполезно, собственный опыт... Лёньке тогда фотоаппарат, последнюю модель ФЭДа, дарили только они с Лёшкой Котовым, как же, друзья были неразлучные, класс дарил что-то другое, и на тот, основной подарок, они с Лёшкой тоже деньгами сбрасывались. А вот фото из пионерлагеря. Опять улыбка до ушей... Из пионерлагеря Тривэ, пока не был куплен новенький "Москвич-412", цвета безоблачного неба в солнечный день, вытащить было невозможно в принципе. Все три смены он пропадал там, и запастись путёвками на все летние месяцы умолял родителей едва не с середины последней школьной четверти. Костры, линейки, соревнования, походы, еженедельные коллективные просмотры фильмов и вечерние танцы он просто обожал. Терпеть не мог тихий час, но воспитатели и пионервожатые обычно сквозь пальцы смотрели на то, что во время тихого часа заняты все были чем угодно, кроме собственно сна, за редким исключением. Исключениям, кстати, днём спать не мешали. Мазали физиономии зубной пастой, как пример воспитания храпунов, или ябедников каких-нибудь, обычно ночами тёмными. Сам Тривэ в тихий час смывался на реку ловить раков, изготавливал из простой нитки и палочек несколько раколовок, вскрывал перочинным ножиком створки ракушек, насаживал их мясо на самодельные простейшие эти раколовки, и добывал несколько штук разного размера усачей, страшными клешнями которых можно было вечером пугать девчонок. Ах, невинные пугалки из ТОГДА...
   Сейчас, слушая Дениса, современные Денискины рассказы, Тривэ становилось страшновато по-настоящему. Соседская собака, своим звериным чутьём ощущая присутствие другого зверя, настоящего, лишь в человеческом обличье, заливалась злобным лаем, впервые не обращая внимания на команды "нельзя". Зверь был серьёзный, от которого ни грамма сочувствия было не дождаться, и потому все пункты договора следовало вычитывать внимательно. Денис, вылезши из внедорожника "Мерседес", за тонированными стёклами которого угадывались силуэты водителя и ещё кого-то, возможно охранника, ответил на приветствие Тривэ и решительно отказался проследовать в помещение. Затем он показал Тривэ, на экране последней модели айфона, запись из того помещения, где несчастному Тривэ и предстояло расстаться с пальцем, на потеху публике. Обстановка, увиденная на экране айфона, была явно скопирована с низкопробных голливудских боевиков, но с нашей спецификой. На просмотренных кадрах, как пояснял Денис тоном профессионального гида, происходила сцена дефлорации, то бишь лишения девственности, весьма немолодой женщины двумя атлетически сложенными мужиками в масках на физиономиях. Кроме этих масок на участниках представления не было ничего. Само действо происходило на некоем подобии сцены, отгороженной от зрительного зала решёткой. Зрители, достаточно многочисленные, сидели за столиками, буквально ломящимися от стоЯщих деликатесов и выпивки. Над столиками крутилась подвешенная клетка, освещённая весьма ярко. Внутри извивалась стриптизёрша. Денис любезно пояснил, что, на сцене, с трудом найденную в таком солидном возрасте девственницу, впервые пользовали и спереди, и сзади. И что, помимо никому из гостей заведения не опасной сцены, подобной вот этой, записанной, или сейчас готовящейся, с участием вот непосредственно Тривэ, бывают и гладиаторские бои, и не до первой крови. И озверевшие гладиаторы при всём желании до наблюдающих за их страданиями не смогут добраться ни за что, именно благодаря решётке. Хотя пока ещё никто и не пытался...
   Тривэ, брезгливо вернув владельцу айфон сразу, как непосредственно началось действо, и ради которого собралось такое количество безусловно социально-ответственных мужчин и женщин, решил, что ему-то самому, точнее тому что им задумано, наличие решётки помешать никак не сможет. И стал внимательно, скрупулёзно вычитывать весь трёхстраничный договор. Мысли продолжали крутиться вне зависимости от работы глаз и той части извилин, что анализировали этот самый договор. Мысли лезли каким-то навалом, подстёгнутые тем, ещё услышанным при возврате айфона, криком немолодой женщины из-за решётки. Думалось и об этих решётках. Которых, чем больше становилось демократии, тем большее количество закрывало окна ларьков и первых этажей жилых домов. Как, продолжив наступление, решётки вскоре закрыли целые этажи. Вышел из лифта - упёрся в решётку. Затем огородились целые населённые пункты от "всех остальных". Огородились от местных жителей водоёмы, удобные спуски к морю, грибные, ягодные и просто красивые, где когда-то гуляли с внуками, леса и рощи. За решётки спрятались бизнесмены и чиновники. За решётки, от граждан, да за бетонные блоки, спрятались, целыми отделениями, и "правоохранители". Теперь Тривэ точно знал: как только где-либо начинается болтовня о демократии и свободе БЕЗ РАВЕНСТВА И БРАТСТВА, так непременно жди массового появления рабов, лакеев, проституток. И решёток.
  
   Не глядя вслед отъезжающему внедорожнику, с легко в него запрыгнувшим Денисом, Тривэ буквально брёл в сторону своего обиталища. На душе было тревожно. Он отчётливо осознал, что отныне исправить что-либо не удастся, что пути назад нет, и передумать, извинившись за беспокойство, не получится. Денис буднично, привычно пояснил, что в случае отказа Тривэ "от исполнения условий договора" по любой причине, ему помогут лишиться ВСЕХ пальцев на левой руке, не торопясь, один за другим, дабы народ не был лишён зрелища и не собирался зря. Орать при этом Тривэ может сколь угодно громко. И песню исполнять будет не обязан. И это является их двусторонней устной договорённостью. Вот так.
   Вокруг как будто стало холоднее. Тривэ успокоил собаку и взял с собой, одиночество казалось особенно невыносимым. Такое же чувство одиночества и дискомфорта Тривэ испытал однажды, когда вернулся из последнего отдыха за границей. На саму турпутёвку выгребались последние деньги, какая-то сумма даже была занятА и до сих пор не отдана. Тогда казалось, что всё ещё возможно поправить, а, значит, необходимо было соответствовать. Вот отдыхать лететь было НАДО. Сам отдых уже не радовал, денег было настолько впритык, что даже процесс питания получался, практически, как у Скуперфильда в "Незнайке на Луне". Который худел, и, чтобы хоть чуть поправиться, заказывал двойные, тройные обеды. Съедал, подсчитывал сколько заплатил, и вновь терял вес, от расстройства. Разве что, в отличие от Скуперфильда, и заказывать старался по минимуму, что всё равно расстраивало. И вновь стали раздражать дороговизна всего и вся, необходимость раздавать чаевые, платные отхожие места. Хотелось, чтобы "отдых" побыстрее закончился, домой, скорее домой, исправить, догнать ускользавшее, заскочить в последний вагон уходящего экспресса, уносящего в светлую, прекрасную Буржуинию каких-то других. То есть, торопился опять начать суетиться, совершать ошибки и терять последнее. И вот, выйдя из самолёта в Шереметьево, Тривэ, увидев равнодушные, алчные, НЕДОБРЫЕ глаза большинства соотечественников, внезапно осознав, что и здесь, и уже давно, и туалеты платны, и такси дОроги, и чаевые требуются, вдруг ощутил этот самый дискомфорт и холод. Возвращаться было некуда. Это уже была не его Родина, куда, как в рассказе Константина Симонова, возвращались советские дипломаты, например. Которые, до того, буквально пару дней назад ещё, кормили чёрной икрой американских бизнесменов, поили водкой. И вели до одурения переговоры. И добивались отсрочек в платежах за уже поставленные в СССР оружие и оборудование. Ни о каких тогда откатах и близко не помышляя. Лишнего куска хлеба не беря с накрытого для кредиторов стола и помня о послевоенном голоде на Родине. И как они, прибывшие из-за границы, радостно ОКУНАЛИСЬ, как с разбега в воду, с головой! В полуголодную, но весёлую, трудовую, родную стихию. В коллектив. Единомышленников. Товарищей. И это ощущение счастья было знакомо Тривэ не только из-за возвращений к отцу. В родное Отечество он однажды с подобными эмоциями возвращался.
   Тогда Тривэ женился в первый раз. Он учился на третьем курсе исторического факультета, вокруг уже кипела, как тухлые щи на плите, булькая, распространяя отвратительные миазмы, перестройка. Вся история советского периода казалась им, студентам заочного отделения, изученной зря, все события, известные по учебникам и лекциям отличной профессуры, преподносились в многочисленных статьях "Огонька" и "Аргументов и фактов" совершенно иначе. Но и там, и там вся мерзость была написана хотя бы на понятном русском языке. Беда была в том, что в конце третьего курса маячил первый госэкзамен, по языку английскому. А с английским у Тривэ была настоящая беда. Трагедия. Иностранные слова не лезли в его голову и не хотели там задерживаться принципиально. Он твёрдо мог посчитать по-английски до десяти, назвать месяцы и дни недели. Его преподавателю в институте, в отличие от школьного, этого почему-то оказалось мало. Намучившись с Тривэ изрядно, несчастная женщина со своими принципами прямо объявила, чтобы студент-полиглот забирал документы, потому что экзамен у неё он не сдаст никогда. И что отметка "неуд" для Тривэ заоблачно высока. И вот тут Тривэ обнаружил на кафедре иностранных языков симпатичную лаборантку, а в кармане его джинсовой куртки завалялся новёхонький теннисный мячик. Мячик и спас Тривэ. Помог познакомиться, "случайно" закатившись в кабинет, где находилась девушка, затем был ей подарен, а через два месяца они играли свадьбу. Ирине, его первой жене, ставшей в течение этих двух месяцев полноправным преподавателем кафедры иностранных языков, оставалось лишь дождаться, когда преподаватель Тривэ заболеет, или несколько дней возьмёт отпуска за свой счёт. Затем получить на кафедре открепление для мужа. И принять у него экзамен. В зачётке появилась отметка "хорошо". Справедливости ради надо отметить, что поссорились его супруга с его преподавателем языка всерьёз и надолго. И основной причиной стало это "хор" в зачётке. Как сказала преподаватель, то ли отболев, то ли отдохнув и вернувшись, она бы поняла, поставь Ирина Викторовна мужу "тройку", но выставить "этому дубу четвёрку!" А, Ирина Викторовна, соответственно, обиделась за "дуба". Но речь не об этом. На свадьбу родители Тривэ подарили молодым турпутёвки в ГДР, купленные через Бюро молодёжного международного туризма "Спутник", это которое, как и "Интурист", за многолетний период не удосужилось "швырнуть" ни одного из многомиллионной армии обслуженных отдыхающих. Лохи позорные... И ещё родители Тривэ подарили молодожёнам по тысяче рублей. По девятьсот из каждой тысячи отдали на обмен, и молодые получили приличную сумму марок ГДР. Вот единственное, что с приходом Горбачёва стало хорошо и Тривэ поддерживалось и одобрялось - менять стало возможно весьма достойные суммы при поездках в соцстраны. Правда, и этих сумм им тогда оказалось недостаточно. И не потому, что в берлинских гаштетах были столь вкусны и сосиски со специфической, сладковатой горчицей, и пиво, сваренное к семисотпятидесятилетнему юбилею города по-особенному. И не потому, что бары в гостиницах были забиты разнообразнейшим спиртным, у них-то самих уже вовсю извивались по стране бесконечные очереди за любой алкогольной продукцией, поднимали головы цыганские самогонные и наркомафии, многие таксисты переставали возить пассажиров и продавали, у вокзалов, водку из багажников по десять - пятнадцать рублей за бутылку. Тривэ, подружившись с замечательным мужиком, звали которого, помнится, Игорем, мастером производственного обучения одного из сельских ПТУ, частенько с новым другом навещал бар. Игорь, простой парень, на утро за завтраком рассказывал тем из группы туристов, кто всё интересное проспал, и не запоминая названий многочисленных спиртных напитков, типа мартини, чинзано, или бейлиса, что вчера попробовал спиртное цветов красного, зелёного, и чисто белого, а сегодня продолжит синим и розовым, и не успокоится, покуда не испробует всего многоцветья. Именно с этим Игорем Тривэ сорвал аплодисменты в северном городке Ростоке. На пляже городка, куда их доставил туристический автобус, раздевшись, они полезли купаться в воды холодного, не успевшего абсолютно прогреться, Балтийского моря. При том, что с моря дул холодный ветер. Солныщко, правда, светило. И немцы, не теряя времени, уже загорали в шезлонгах и на лежаках. Но чтобы искупаться... Выходящих из моря довольных русских мужиков многие местные, поднявшись из шезлонгов, приветствовали аплодисментами. Так вот, в отличие от Игоря, Тривэ по утрам вспоминал не цвет выпитого спиртного, а встречи и разговоры прошедшего вечера, за рюмочкой, с немцами, лучше или хуже, но практически поголовно говорящими по-русски. Общались, надо признать, довольно дружески. Тривэ ответственно мог свидетельствовать, что немцы ГДР к гражданам СССР относились хорошо. И лишь однажды немец, смотря на Тривэ весьма хитрО, заявил, что был в прошлом году в Москве и посетил аэропорт "Шереметьево-3". "Нет такого, - с убеждённостью заявил в ответ Тривэ, - Есть Шереметьево один и два, а третьего нет!" Тривэ уже достаточно потребил спиртного разного цвета, а потому говорил с пьяной горячностью. "Есть, - возразил немец, - это Червоная площа, приняла рейс Матиаса Руста". Тривэ, помнится, наговорил тому немцу много гадостей, но это был единственный случай, похожий на конфликт с местным населением. Всё закончилось взаимным проставлением шнапса. Ещё раз, но уже им всем, всей тургруппе, проставились члены немецкой молодёжной организации, наподобие советского комсомола. Как и все группы туристов, прибывшие по линии БММТ "Спутник", они были приняты в помещении дискотеки за очень хорошо накрытым столом, буквально ломящимся от спиртного, прохладительных напитков и различных колбас. Руководитель их группы пробовал, поминая ведущуюся в Союзе антиалкогольную кампанию, запретить употребление спиртного. Но народ монолитно, мысленно послав функционера от ЛКСМ Казахской ССР подальше, сиё проигнорировал. И пили, и тОсты говорили хорошие. Благодарили хозяев за душевный приём, танцевали до утра. И просто замечательно, что тот, кто их с Игорем практически обезжирил на деньги, появился всего за два дня до отъезда из ГДР. Это был молодой парень, занимающийся контрабандой из Западного Берлина. Денег у них оставалось ещё много, несмотря на многочисленные и регулярные зависания в барах. Неистраченное они дружно и обменяли на аудиоплееры с наушниками и часы с встроенными калькуляторами. По безумным, разумеется, ценам, но торговаться они тогда не умели. Не упустив возможность, друзья поменяли ещё по тридцать рублей в банке Берлина на марки, и всё равно, когда попали на вокзал к отходящему на Москву поезду, Игорь, например, уже перебивался без единого пфеннинга в кармане, гордо отказываясь от предложений взять в займы. Да, деньги тогда предлагали сами, видя затруднения у товарища. И полез мастер производственного обучения драться с сотрудниками платного туалета, куда его пробовали не пустить. Ничего у пробующих не получилось, конечно, Игорь прорвался и что задумал совершил, но все эти казавшиеся им тогда несуразности, наподобие платных туалетов и рекламы исключительно голливудских фильмов, начинали напрягать. Хотелось домой. И выйдя из поезда на Белорусском вокзале Москвы, их всех охватило это замечательное чувство возвращения ДОМОЙ. Дом у каждого был ещё за полторы тысячи километров, вообще в соседней республике, но ОНИ БЫЛИ ДОМА. Там, где не может быть платных туалетов.
   Выходя сегодня из квартиры на улицу, на которой расположен их дом, высокий или не очень, люди окунаются в чуждую среду. Сегодня ДОМА - это ДОМА. За стальной закрытой дверью.
   Вечером Тривэ вошёл в Интернет и попал на сайт одного из немногих адекватных украинских блогеров. Представители блогера в Донбассе раздавали старикам и старухам деньги, суммы, огромные сегодня как для стариков, так и для самого Тривэ, тысяч по восемь российских рублей. Некоторые из старух, получив деньги, начинали суетливо благодарить, некоторые плакать. И лишь одна, с сухими горящими глазами, прямо глядя в камеру, заявила: "Будут выборы - голосуйте за Советскую власть! Всё остальное - говно!"
   "Не выдвигают на выборах такую кандидатуру, Советская власть", - печально подумал Тривэ, а затем задался вопросом: НЕУЖЕЛИ НАРОД СПОСОБЕН ПРИЙТИ В СОЗНАНИЕ ЛИШЬ ТОГДА, КОГДА НА ГОЛОВЫ РЕАЛЬНО ПОСЫПЯТСЯ БОМБЫ И СНАРЯДЫ?
   И внезапно почувствовал радость от того, что не смог попасть на избирательный участок, когда ещё бы обязательно проголосовал за действующего Президента. И осознание, что отдав свой голос действующему, не директору совхоза имени Ленина, совершил бы страшную ошибку, пришло даже не в момент продления пенсионного возраста, когда ВВП конкретного человека мгновенно рухнул процентов на сорок, а у него, у Тривэ, значительно позже, при просмотре встречи Президентом его страны Президента страны соседней, номинально входящей в некий Союз с его собственной. Жалкую пародию на СССР.
   Речь Путина теми, кто регулярно смотрит его встречи с любыми иными главами государств, уже давно выучена наизусть. Вот она: "Наши отношения развиваются успешно. Товарооборот вырос на столько-то процентов." Тривэ вспомнилось, что подобные речуги Путин толкал и на переговорах с президентами Украины, всеми, какие ни были. И что радовался увеличению товарооборота во времена, когда уже закрывались русские школы, уже в Балаклаве бегали украинские морпехи с речёвкой "Хей, хей, бей москалей!", сворачивались культурные обмены, начинало разрываться всё, народы связывающее. Но, по мнению Путина, отношения развивались успешно. Товарооборот-то рос. Президент? Барыга!
   Окружённый барыгами же. Прорвались, помнится, корреспонденты к Иванову Сергею. "Травят нас! - кричат, - И детей наших травят. Пальмовым маслом убивают нацию. Молока натурального, масла настоящего, сливочек без пальмы деткам днём с огнём не сыскать". "Да, - отвечает Барыга Борисович. - Позор. В нашей стране, где столько земли, столько пастбищ, лугов с травами не в пояс уже, выше головы всё заросло, и натуральных продуктов не найти?! Непорядок! Мы просто обязаны стать мировыми лидерами в производстве экологически чистых продуктов. И самое главное..." Здесь прервёмся на секунду. Тривэ, как и большинство радиослушателей, был абсолютно убеждён, что самое главное для любого адекватного руководителя, это накормить добротными продуктами собственное население. Ну, собственной страны детей, как минимум. Но давайте дослушаем господина Иванова: "И самое главное, мы сможем отправлять на экспорт экологически чистый продукт". Такое же у нас и правительство в целом, за редчайшим исключением. Чему удивляться? Воровство, коррупция в стране достигли виданного лишь в незалежной размаха. И бороться с ней некому. Самые богатые из "правоохранителей", это руководители отделов по борьбе с коррупцией и прокуроры разных уровней. Считающих себя при том людьми достойными и уважаемыми, оправдывающими нечистую совесть примерами воровства, известного им и по роду деятельности, поистине уникального, убеждённых что "вот там-то и там-то действительно воруют", а они сами так, балуются, детишкам на молочишко... И не они такие, жизнь такая, и примеров "что вот там-то", и что действительно ужасно всё окружающее, предостаточно в реалии. И приструнить по настоящему своих "правоохранителей" воровской власти невозможно. Сами такие, оправдывающиеся перед "совестью" собственной наличием настоящих капиталов у обслуживаемых ими буржуинов крупных и властителей реальных. Потому что, каков поп, таков и приход. И рыба гниёт с головы. А вот шапка как раз по Сеньке. Это Горбачёву шапка досталась не по Сеньке. Сегодняшняя шапчонка аккурат по нынешнему Сеньке, и ежели чего, то Тривэ здесь не причём. Мудрость народная, исконная о том гласит...
   Барыга во власти - несчастье для любой страны. Для России особенно. К ней ещё тянутся, по старой памяти, республики Донбасса. Но барыга давно просчитал финансовые потери от признания их независимости от нацистов во власти. И упорно не даёт сбросить ярмо с шеи что Донецка, что Луганска, что Одессы, что Харькова, что... далее по списку. Два великолепно организованных наступления ополченцев остановлены двумя планами барыги, призывающими объединить в единое целое молодогвардейца с бандеровцем, коммуниста с нацистом, Победу с разгромом, героя с предателем и норму с извращением. И с принятием этих "договорённостей" смерти многих детей, увечья и гибель истинных патриотов, слёзы и страдания стариков - на, извините, совести Президента-барыги. Будто и в упор не видящего, что любое сближение сторон конфликта, что на линии фронта в Донбассе, что на переговорах в Минске, немедленно заканчивается взрывом, подобному при критическом сближении миров с антимирами. Безусловно, Тривэ понимал, что Президент нынешний, барыжный, не столь отчаянно слаб, как Президент СССР первый и он же последний, тот слизняк поистине уникален. И всё же называть откровенно слабого руководителя "сильным Президентом" и даже выстроить на этом целую избирательную кампанию, случай в истории удивительный и вряд ли без корректировки числа голосов при подсчёте возможный. Сильный президент... Страны, у границ которой уютно расположился мощнейший враждебный военный блок. Страны, соседи которой доигрались до окончательного нацизма и чувствуют себя во власти всё увереннее, не забывая сыпать угрозами и регулярно плеваться в сторону сильного. Страны, практически ежедневные, с различных сторон, обвинения которой во всём мыслимом и немыслимом становятся всё абсурднее. Страны, граждан которой безбоязненно, где-то уже буднично, воруют во всех уголках земного шара и свозят в США на судилище. Давайте представим, как быстро бы всё прекратилось, окажись в кресле Президента ядерной сверхдержавы, возможно и обладающей гиперзвуковыми носителями, кто-то подобный Ленину или Сталину. С дзержинскими в соратниках... Сегодняшним последышам, никаким не последователям, Феликса Эдмундовича требуется накрепко захлопнуть рты и не позориться, называя себя преемниками Дзержинского. Тривэ не знал точно, кто возглавлял в КГБ СССР отдел по защите конституционного строя, и только зря поедал свой хлеб, но истинные дзержинцы ни за что бы не встали на защиту частного, антинародного капитала. Последователи Дзержинского строго спросили бы с одного из своих коллег, принявшего присягу защищать СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ Отечество, за утверждение, что возврат социализма в стране невозможен. В стране, которую он сам и возглавляет. И стОит ли удивляться культу личности прошлого века, когда возвеличивали действительно ЛИЧНОСТЬ, наблюдая в веке нынешнем карикатурные призывы членов правящей партии ввести в стране должность "лидера нации", бесконечные ссылки на "лидера" во всевозможных выступлениях: "Как сказал Президент..." и далее цитаты из его весьма, надо отдать ему, "лидеру", должное, посредственных выступлений, бесконечно компромиссных и "гибких" до отвращения. Вся критика супостата заканчивается всегда утверждениями, что всё, что они, супостаты, творят, дело, безусловно, их внутреннее, вмешиваться куда Россия не собирается и при барыге наверняка не соберётся, и что позицию сию "мы", безусловно, уважаем... Цитируют уже, как когда-то Ленина, но вспомните из скольких томов состоит полное собрание сочинений Гения... И никакие духИ "Лидер" женские и туалетная вода "Лидер" мужская с профилем самогО, не смогут поменять мнение людей достаточно мыслящих, от власти не зависящих, и власть не обслуживающих.
   Те, кто лепят из барыги обыкновенного Президента сильного, параллельно пытаются из пропагандистов нацистской власти в Киеве слепить людей умных. Это прямые последователи тех, кто во времена "гласности" позволял голосить лишь очернителям Советской Эпохи. В то безвременье на всех, кто пытался защитить народную власть, немедленно, как на Нину Андрееву, спускали всех бешеных, злобно лающих, паршивых собачонок. Ничего не поменялось и сегодня, в эпоху "свободы слова". Судите сами, который уж год идёт, как на всех федеральных каналах, часами, киевские "политологи" поливают грязью всё пронынешнероссийское. Сидят непогодины, ковтуны, карасёвы, суворовы, воронины, трюханы, сидят даже некоторые с именем Гордей, и сладострастно, самозабвенно, дружно поливают Россию, её народ и правительство (вот последнее - по делу), отменным дерьмом. Пробующих ЗАЩИЩАТЬСЯ НА СВОЁМ ТЕЛЕВИДЕНИИ пропагандистов прокремлёвских, пропагандисты пробандеровские закрикивают так же дружно, весело и слаженно, умницу Делягина дополнительно к этому обязательно перебивают и ведущие, и прерывают рекламой. Бандеровцев зовут ласково - Слава, Янина, Серёжа. Бандеровцев перебивать не позволяют: "Дайте сказать Славе", "Дайте сказать Серёже", "дайте сказать Гордею" и так далее. Один ведущий, о себе говорит, что бывший моряк, позор советского ВМФ, обращается к бандеровке: "Яниночка, подождите", это к хабалке, перекрикивающей всех поголовно. Зрителю вбивается в головы, что бандеровцы умны. К подонкам обращаются, изначально давая слово, так: "Василь (Вадим, Янина, Татьяна, Слава и так далее), вы же умный человек, ответьте мне..." Далее следует вопрос, в ответ на который выплёскивается очередной ушат помоев на Россию и русский народ, и несётся чушь столь несусветная, что буквально через минуту-другую сами ведущие начинают перебивать выступающих репликами наподобие: "Вы говорите глупости", "Это полная чушь, что вы говорите", и заканчивается всё воплем ведущего программы: "Вы что, больной что ли?!" Душевнобольной, имеется в виду. Что не мешает ведущим буквально на следующем шоу обращаться к больному: "Вы, как умный человек, должны понимать..." И то, что "умный" человек опять не понимает, и в итоге так ничего и не поймёт, и так уже несколько лет, ни разу не заставило ни одного ведущего извиниться перед зрителями за то, что называют негодяев и подонков, тупоголовых адвокатов нацизма, людьми умными. И президентов - сильными... А самое страшное, и это тоже всё творится при сильном Президенте, что уже практически много лет, как гражданам России ежедневно, по всем центральным каналам, вливается в головы нацистский яд. И денег от этих "наших" каналов нацисты получают гораздо, несопоставимо больше, чем имеют наличности оболваниваемые ими телезрители. Один из многих ведущих, с фамилией певчей птицы, и "Вечера с которым" разумнее было бы переименовать в "Ночи с ним же", ибо частенько программы заканчиваются едва не под утро, и смотреть которые, как смотрел Тривэ, в удобное время лучше было по Интернету, пиарился, при помощи выступающих, особо, по мнению Тривэ, недостойно. В этой программе, как и во всех прочих, перебивать нельзя только бандеровцев. И здесь те же попытки остановить пропаганду откровенно чуждого, прерываются стандартным "Дайте сказать Славе", весь бред, под конец доносящийся зрителям абсолютно истерично, вошедшим в раж человеком без волос на голове, выслушивается в полной тишине. Да, заметим, что и здесь перебивать нельзя только дураков. На фоне которых выглядишь, естественно, ещё умнее, даже ежели ты и так весьма не глуп. А потому обычно лысого недоумка, "аналитика" и "политолога", добросовестно размазывает, как манную кашу по тарелке, сам ведущий, в очередной раз опускает ниже плинтуса собственноручно. А вот выглядеть умнее самогО ведущего не позволительно никому. Потому прерывать умные речи возможно. Ежели вдруг какой-нибудь блестящий оратор по какой-то причине лысыми маразматиками не перебивается, к последним с вопросом, например таким: "В этом (в чём-то, о чём в данный момент блестяще рассказывает, например, Владимир Владимирович, тот, который годами, по закону, пытается получить гражданство Российской Федерации) тоже Путин виноват?" Разумеется, бандеровский "аналитик" немедленно принимается громко орать, брызгая слюнями, в ответ, защищая Путина, имя которого в дискуссию сам только что запустил, орёт ведущий, а плавное изложение чего-то разумного вновь прервано. Прокремлёвским вновь надо собираться с мыслями, завоёвывать внимание аудитории, успокаивать визжащих бандеровцев и выглядеть, соответственно, уже не столь блестяще, как до провокации ведущего, или как сам ведущий. Который, к тому же, ежели чья бы то ни было речь оказывалась вдруг по-настоящему сочной, насыщенной фактами и интересной аудитории, как правило, дополняет своим: "Очень интересно Вы рассказали, НО заметьте..." Далее он обязательно вставляет что-то и своё умное, но часто не обязательное и второстепенное, дабы у зрителя (или работодателя) и сомнения не возникло, что ведущий-то умнее сАмого умного, информированнее всякого разного, и имеет право любого смертного хвалить, поощрять, или, в случае чего, вовсе даже наоборот... Всё настолько шито белыми нитками, что Тривэ диву давался. Свобода слова...
  
   Так Тривэ размышлял, гулял и питался вместе с собакой, учил слова песни, а время шло себе и шло. И неожиданно подошло к дате, когда следовало собираться на эшафот, практически.
  
   Близко к состоянию, что очень страшно, у Тривэ в ТОЙ жизни было лишь однажды. Тогда они, учащиеся уже восьмого класса центральной школы города, каким-то образом умудрились завоевать первое место на общегородских соревнованиях по... шашкам. Все истинные шашисты, видимо, уже разъехались по пионерлагерям или с родителями к морю, на дачу, на кулИчки какие-нибудь и к кому-нибудь. А семья Тривэ провожала в армию его старшего брата, Николая. Николай не смог поступить в Ленинградский кораблестроительный, а потому на два года отправился строить атомную электростанцию под Ленинград же, в Сосновый Бор, служить - в доблестный стройбат. Столь грандиозное событие явилось причиной непопадания Тривэ в любимый пионерлагерь. Их с братом добрый папа умотался тогда возить на машине, на заднем сиденье которой, обычно, болтался и Тривэ, их маму, которая испытывала чувства сродни тем, когда от матери навсегда отрывают грудничка, которого и покормить-то толком напоследок не дали, по сборным пунктам и вокзалам. Когда, наконец, эшелон с призывниками тронулся в сторону РСФСР, и выжатый как лимон отец и с окаменевшим лицом мать попали домой, относительный покой продлился лишь несколько часов. Тогда не было мобильной связи. Не было даже пейджеров. Зазвонил телефон обычный, и ворвался, при чьей-то помощи, верный слух, что поезд с сыновьями встал на станции километров за восемьдесят-девяносто от города, в РоссошАх. И простоит несколько часов точно. Отец немедленно умчался за машиной, мать стала собирать очередную сумку продуктов, а Тривэ сбежал, от новой увлекательной поездки, на сей раз по голой степи, в школу. Где и нарвался на соревнования по шашкам. Шашисты где-то отдыхали, и они взяли первое место. И были торжественно отправлены, по линии комсомола, на республиканские соревнования в город Чимкент. Тренер, выделенный Облспортом, все почти что трое суток пути до нынешнего ШЫ(!!!)мкента, хватаясь за голову и явно поминая нехорошими словами, с трагическим выражением лица и лишь шевеля губами, отправивших его на позорище с такими спортсменами чиновников, пытался научить их играть в шашки. И трижды в день водил кормить четвёрку подопечных, трёх мальчишек и девочку, в вагон-ресторан. Тренер оказался профессиональным, играть их научил, показал, сколько уж успел, массу различных, разыгрываемых при игре в шашки, комбинаций, благодаря чему их четвёрка, объявляемая затем торжественно как сборная целого областного центра, заняла даже и не последнее место на соревнованиях. Сама поездка, как и возвращение домой, прошла интересно и весело, как встретил детей Чимкент тем, кто помнит СССР, объяснять не надо - экскурсии, кинотеатры, кафе-мороженое, встречи с ровесниками, посещение футбольного матча, поездка в Ташкент, где ребятам рассказывали, какой район города какой конкретно из пятнадцати братских республик страны был отстроен после землетрясения. Такой своеобразный урок дружбы народов детям из соседней республики на фоне пейзажей города-красавца, истинной жемчужины Азии с европейскими высшим образованием, промышленностью, архитектурой музеев, театров и концертных залов. Да какими европейскими! Гораздо лучше - с советскими. А посещение великолепного Дворца пионеров... Да всего уже не упомнишь. Жирной кляксой вспомнилось иное. Разместили их в гостинице "Спорт", расположенной в подтрибунных помещениях центрального стадиона Чимкента, на первом этаже. Жара в городе стояла очень сильная. С удовольствием они поедали только покупные, стОящие сущие копейки, сочные и сладкие арбузы. Добывались ягодки на неподалёку от гостиницы расположенном, состоящем буквально из трёх рядов, базарчике, куда арбузы свозили дехкане в тюбетейках на небольших тележках, запряжённых трудягами осликами. В номере гостиницы, прежде чем попасть под нож, ягоды охлаждались в ванной, наполненной водой из-под крана и настолько ледяной, что пить её, чтобы не ломило зубы, возможно было, лишь дав некоторое время постоять при комнатной температуре и нагреться. Водопровод, как им объяснили, был проложен с гор, сама вода была чиста и на вкус отменна. И в ту минуту, с кусками арбуза в руках, у настежь распахнутых широких окон гостиничного номера, они о чём-то непринуждённо болтали всей четвёркой, без тренера, решившего от них отдохнуть в свободное время. Территорию у гостиницы подметала, предварительно смочив водой из чёрного резинового шланга, чтобы не поднимать пыль, дворничиха, средних лет женщина славянской внешности. Помогал ей мальчишка их, перешедших в 8 класс ребят, возраста, или не намного старше. Огромная рыжая овчарка лежала неподалёку от мальчишки и не сводила с него глаз, это была явно его собака. Мальчуган собирал крупный мусор в холщовый мешок при помощи палки с гвоздём. Он пару раз воткнул палку в валяющуюся арбузную корку, но та оба раза на гвозде не удержалась и соскочила. И тогда помощник нагнулся, взял корку рукой в брезентовой рукавице, и бросил в мешок, а дворничиха, обратившая на это внимание, повернулась в их сторону, и громко вопросила: "Дома тоже на пол швыряете?", решив, что арбузная корка на убираемую ею территорию прилетела из их окна гостиницы.
   Единственное, что чуть оправдывает их хамство, это то, что корка реально была не ими брошена. Все остатки от поедаемых арбузов они всегда выбрасывали в мусорную корзину в туалете. Не поместившиеся, свернув вместе с газетой, используемой как скатерть, арбузные корки и косточки закидывали в корзину под столом в номере, у телевизора. Тривэ со стыдом вспоминал, что они вчетвером наговорили, соревнуясь в остроумии, этой женщине, какие советы надавали, самым невинным из которых был "метлой работать, что в руках, а не той, что во рту". Всё это время мальчуган не произнёс ни слова.
   Он появился, под окнами их номера, на следующий день. Вместе с овчаркой. Тривэ, как на грех, оказался в номере один. Спустился с трибун в свой номер в гостинице, уйдя в перерыве футбольного матча, который входил в программу развлечения гостей Чимкента. Зрелище было так себе, футболисты второй всесоюзной футбольной лиги казахстанской зоны на жаре двигались лёгкой трусцой и красивыми моментами игры немногочисленных зрителей не радовали. К несчастью для Тривэ, не выдержавшего подобного зрелища. Мальчишка ловко вскарабкался на подоконник открытого окна номера со стороны улицы, и спокойным тоном объяснил Тривэ, что он со своими друзьями вчера грубил его родной матери, за что сейчас будет жестоко бит. Чтобы Тривэ не вздумал позорно не принять вызов драться один на один, парнишка ловко, с этаким "втцуканьем", плюнул прямо в лицо гостя города. Не принять вызов стало невозможно, не "по-пацански", и означало навсегда потерять уважение к самому себе. Но Тривэ с ужасом осознал, что страх полностью парализовал его, он НЕ МОГ встать и выйти драться. Потому ещё, что овчарка не лежала расслаблено, а сидела как-то так, напрягшись, что напоминала смертельно проголодавшегося посетителя кафе, ожидающего выноса первого из заказанных блюд, мясного салата, например. Паралич слегка отпустил тело благодаря тому же незваному гостю, продолжавшему мастерски оскорблять Тривэ. И тогда он сотворил то, о чём в жизни никогда и никому не рассказывал. С воплем: "Это была не наша корка!", - Тривэ с правой влепил пареньку в челюсть так, что тот улетел из оконного проёма и со шмяканьем растянулся на асфальте, а сам мгновенно захлопнул и закрыл на задвижки окно, бросился ко входной двери, провернул в её замке ключ дважды, вытащил ключ и на всякий случай спрятался вместе с ним в ванной комнате, которую так же закрыл на крючок. Тривэ долго ещё, чтобы не слышать крики и угрозы с улицы, настойчивый стук то в окно, то во входную дверь, под полным напором воды, с мылом, яростно отмывал горящую от стыда и страха физиономию. И успокаивал себя мыслями о том, что драться один на один к человеку, которой в любой момент огромной собаке сможет отдать команду "Фас", не вышел бы ни один дурак.
   Вот подобное чувство парализующего страха Тривэ испытывал и сегодня, накануне дня исполнения условий по заключённому договору. Его буквально выворачивало от страха, когда он пытался настроить себя на необходимость самому себе, самостоятельно, взять и отрубить палец. Он ощупывал безымянный свой палец на левой руке, ещё живой, тёплый, родной, и, мысленно прощаясь с ним, плакал мутными слезами немолодого, измученного выкрутасами судьбы человека. И прошлые, детские страхи, казались смешными, и вернись то благословенное время с кажущимися тогда серьёзными проблемами, он бы стал по-настоящему, безмерно, безбрежно счастлив. Он только сейчас пронзительно осознал, какими же они ТОГДА все были счастливыми людьми, и как мало ценили доставшееся им просто так, по факту рождения в социализме, истинное человеческое счастье. Не бояться увольнений и болезней, бесконечно не думать о деньгах, не ожидать с фатальной неизбежностью перманентного повышения цен и стоимости услуг, гордиться величием Родины, экономической мощью социалистического блока стран и мечтать о путешествиях в соседние галактики, к центру Земли или к сАмому глубокому океанскому дну, дну Марианской впадины. И некуда бежать, некуда! В такой огромной стране не оставили хоть мало-мальского кусочка советской территории, хоть бы на Сахалине, на Камчатке Советскую власть оставили! Пешком бы, в лютый мороз туда ушёл.
   Сегодня на одном из различных каналов, в одном из многочисленных ток-шоу Тривэ, ради интереса, насчитал более ТРИДЦАТИ фраз со смыслом "ужасно то, ужасно сё, НО ПРОШЛОЕ ВЕРНУТЬ НЕВОЗМОЖНО". Прямо зомбирование реальное происходило, - нельзя вернуться в прошлое, нельзя! Поразительно, но все поголовно, перечисляя современные буржуазные мерзости, тем не менее, вспоминая, что СССР на осиротевшей планете Земля больше нет, добавляли словосочетание "к счастью". Забывая высказать, к счастью кого именно нет СССР. Хотелось броситься за помощью, где в отличие от сегодняшних полицейских участков, судов, прокуратур и чиновных администраций, вплоть до президентской, решали, и мгновенно, практически любые вопросы и оказывали реальную помощь, в ближайший райком партии. Но... ПРОШЛОЕ, ТАКИ, ВОЗВРАЩАЕТСЯ? Ведь райкомов не стало ОПЯТЬ? И как хватает наглости утверждать, что прошлое не возвращается, населению страны, которому по историческим меркам буквально вчера вернули самое страшное, самое тёмное прошлое - капиталистическое, местами феодальное, в отдельных районах и рабовладельческое? Или про настоящих рабов, надрывающихся в неволе на Северном Кавказе, например, в администрации сильного Президента не слышат? Про живущие целые регионы Дальнего Востока и Восточной Сибири по понятиям, где прочно правит криминал, не знают? Или понимают, что по серьёзному решить проблемы денежными вливаниями не получится, необходимо будет реальную силу проявлять? А "прошлое", это и не прошлое никакое. А будущее. В прошлое, вдруг ставшее настоящим, из будущего, мы по преступной глупости своей сверзились, возглавляемые безголовым. И теперь надо выкарабкиваться обратно. Назад в будущее.
  
   За ним прислали машину. Как когда-то, когда называли господином Ветровым. Тривэ поставил перед собакой, которую посадил на цепь, миску с кашей, и как-то по особенному тепло попрощался с животиной. Пёс, что-то чувствуя в настроении человека, заскулил и неожиданно встал в полный рост на задние лапы, передними упёрся в грудь Тривэ и мокрым мягким языком лизнул прямо в губы, захватил и нос. Тривэ погладил пса, повернулся и побрёл к машине. Больше прощаться было не с кем.
   В отличие от прошлых поездок, водитель, присланный за ним организаторами современных увеселений для состоятельных, мазнул по лицу Тривэ даже не равнодушным, каким-то презрительным взглядом. А когда тот уселся в салон автомобиля, ни разу не взглянул в сторону своего пассажира. Водитель всем своим видом выказывал нешуточное превосходство над столь жалкой личностью. Впрочем, Тривэ такое игнорирование собственной персоны было только на руку. Не мешало думать, одновременно, как ни странно, получая даже некоторое удовольствие от поездки в тёплом салоне автомобиля. Физическое удовольствие от временного нахождения в настоящем тепле. И ещё сказывалось полное отсутствие хоть каких-то событий в течение последнего периода жизни, довольно затянувшегося. Тепло, мягкое салонное кресло, покачивание на хороших амортизаторах, и Тривэ неожиданно для себя уснул.
   ...Почему-то он воевал в Сирии. Почему-то понимал, что ОНИ у боевиков ИГ отбили важные склады. Настолько важные, что отбивать у НИХ склады обратно боевики будут обязательно, не считаясь ни с какими потерями. Пока Тривэ с ребятами добивали этих крыс, упорно не желающих отступать, из всех имеющихся стволов, на выручку противника налетела вражеская авиация. Тривэ даже во сне очень удивился: "У них уже есть собственные штурмовики и бомбардировщики?! Или за них теперь натовцы?" Он помчался к зенитчикам - кто там бьёт по ним скупыми очередями? Отец! ОТЕЦ!!! Да, это он смотрит в современный оптический прицел, который так хорош в практически постоянно безоблачной Сирии, не забыть бы потом узнать, чьи были самолёты... Здесь всё будет в порядке! Здесь с врагом разберутся! На душе Тривэ стало спокойно, он развернулся, чтобы бежать назад, туда, где ребята его роты, армейские товарищи, привидевшиеся все, разом всей ротой, без исключений, гасили последние очаги сопротивления, и проснулся. Так вот неожиданно, как уснул, так и проснулся. Уж очень сильной волной облегчения окатило: ТУТ - не прорвутся! Тут занят делом ОТЕЦ!
   Уже несколько лет пролетело, как он ушёл из этого мира, от всех, кто так любил его: от Тривэ, от мамы, от брата. Тривэ не было рядом с ним в его последние дни. Тогда он готовился к операции на сердце, сдавал анализы в Бакулевском центре, когда раздался звонок из Севастополя, ещё оккупированного тогда Украиной, от брата - и Тривэ, не взяв ещё трубку, отчётливо понял: это беда...
   Отца любили все, кто его знал. Не за золотые руки, за которые искренне уважали. ОН МОГ ВСЁ. Сам построил дом на дачном участке. Сам ремонтировал электропроводку и электрооборудование. Сантехнику. Мебель. Часы механические. Обувь. Автомобиль. Свой любимый "Москвич-412" Ижевского автозавода он ежегодно поздней осенью разбирал едва не до последней гайки, ставил на зиму на чурбачки, это "чтобы рессоры отдыхали", и снятые колеса перебортировал, с целью проверить каждую заплаточку на каждой камере. А потому автомобиль его не подвёл ни разу в их ежегодных автопутешествиях практически по всему европейскому Советскому Союзу. Это когда Тривэ перестал пропадать в пионерлагере всё лето, ограничившись одним месяцем. И почти что не жалел об этом. Путешествовать по огромной стране оказалось удивительно интересно, даже несмотря на обязательность посещений домов и усадеб-музеев русских и советских писателей и поэтов. А отец и путешествуя, оставался главным добытчиком для семьи. Тривэ помнилось, что если даже по малой нужде они останавливались у леса, то из леса отец выходил, неся свою, обычно редко снимаемую с головы, кепку (так как были все его кепки с солнцезащитными козырьками) в руках, заполненную грибами, или ягодами, или орехами. Где он их там успевал разыскать, и когда, загадка. На рыбалке он ВСЕГДА ловил рыбу. Даже если больше не клевало ни у кого. У него почему-то клевало. Тривэ крепко подозревал, что в войну этот его талант помог выжить семье, потерявшей на фронте кормильца, и кормильцем стал он, старший сын, где младших детей было ещё трое, и ему, старшему, к началу войны исполнилось аж целых девять лет... Он и работал, недоедая, как тягловый конь, за ушедших воевать взрослых. Первый раз в своей жизни отец наелся в армии. Досыта. И потому, рассказывал, смеясь, как, на казённых-то харчах, вытянулся за первые полгода службы так, что выданная, в начале службы, великоватая шинель оказалась выше колен, наподобие куртки. И рукава шинели заканчивались посередине между локтем и запястьем.
   Деревья, которые выращивал отец, всегда плодоносили самой крупной, душистой вишней, вкуснейшими яблоками, кусты - смородиной и крыжовником, бахчи - арбузами, дынями и тыквами. Выращенная им картошка не влезала в погреб, огурцы были какие-то сладкие без мёда, а помидоры, что красные, что жёлтые, что розовые - мясистые, как говяжья шея, и размером с гандбольный мяч. Выращенную своими руками капусту он ещё и, разобрав автомобиль поздней осенью, тут же, в гараже, засаливал, заквашивал с морковью, также собственного урожая, и вкуснее той капусты Тривэ не встречалось нигде и никогда более.
   Отца любили не за готовность броситься на помощь всем и каждому в любое время суток. Над этой готовностью помочь даже посмеивались некоторые. Жаль денег на такси? Бегите к Ветрову Владимиру! Отвезёт, куда попросите! О деньгах, понятно, и речи не заходило. Мама так и поругивала иногда, приговаривая: "Вовочка, ну сколько на тебе будут ездить все, кому не лень?!" Отец лишь виновато улыбался. Некоторым нуждающимся знакомым и соседям он был не только извозчиком или ремонтником, но и нянькой, так как детей с ним оставляли смело - не подведёт, а дети его просто обожали и с рук не слезали, чувствуя то главное, за что и любили отца Тривэ все, его знавшие, - за доброту. Именно доброты папиной так отчаянно не хватало Тривэ, с того момента, как отец ушёл в вечность...
   Непонятно, как Тривэ сам выжил тогда, ещё не прооперированный и с оторванными, как оказалось потОм, держащимися на своём месте сосудами лишь благодаря сильному кровотоку, по заявлению специалистов Бакулевки. Но на саму операцию он отправлялся совершенно спокойным. В случае чего, папка уже ТАМ, значит есть хоть шансик из триллиона что опять увидимся, обнимемся... Где-то через год после того, как Тривэ сначала распилили и затем скрутили проволокой, при плановом посещении кардиолога, он услышал о смерти своего отца: "Тяжело пережили?", и ответил: "Разве я пережил?" Вот так же до сих пор Тривэ, как и подавляющее большинство соотечественников, не пережил смерти Отечества. Что так недолго самим фактом своего существования являлось надёжной опорой всего прогрессивного, ибо что такое в масштабе вечности те жалкие семь десятилетий, включающих и две войны крупных, и ряд войн помельче, и годы возрождения практически из пепла, и пятилетку Горбачёва, хуже любой войны, что прожила любимая, несчастная, расстрелянная и оболганная Советская Родина! Обещавшая счастье на века...
   Именно подобной кончине отца беде, несчастью, трагедии, сродни крушению мироздания, ощущению непоправимого, для Тривэ являлось убийство Родины, кончина социалистического Отечества. Любопытно, что особенно остро начинаешь ощущать эту потерю с течением времени. Когда приходит тоска по утраченному. И никакое время не лечит, скучаешь всё сильнее и сильнее, каждый день сильнее, неделю каждую, месяц каждый, год... За утраченные чувство гордости, ощущение причастности к по-настоящему великому, за утерянные здравый смысл и законность, за украденные гигантские ресурсы, гигантскую собственностью, за пропавшее чувство защищённости, за всё то, что так безжалостно отобрано ложью, предательством, алчностью. Как же советские школьники гордились своей страной! Нашими первым атомным ледоколом и первой атомной электростанцией, нашими грандиозными победами, благодаря интернационализму, дружбе народов, это когда как один человек, весь Советский народ... Всё было НАШЕ. Наши станки, самолёты и корабли на экспорт, понимаете, НАШИ! НАША нефть, газ, НАШИ комбинаты, заводы, фабрики, плотины, ГОКи, колхозы и совхозы, поля и леса, к НАШЕЙ космической станции летели космические корабли или везли на Луну НАШИ луноходы, НАШИ реки, озёра, моря и океаны, и рыба в них НАША, и сады и элеваторы с зерном НАШИ! НАШ БЫЛ ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ. Советские граждане видели перед собой просто полстакана воды, никогда не заморачивались вопросом полон ли он наполовину или пуст, решая вопросы гораздо более серьёзные. В странах СЭВ нас встречали наши друзья, накрывали нам столы и пели вместе с нами наши песни, а в небе летали наши военные истребители и на улицах местные девушки улыбались нашим офицерам. А потом нас всех предали! Понимают ли сегодняшние правители, награждающие главного предателя, с пятном на глупой голове, орденом, или поздравляющие его с очередным днём рождения, что уничтожают доверие и уважение к себе самим? Ибо для кого героем, достойным государственной награды, может быть бывший правитель, проигравший всё, что только возможно? Только для последователей и преемников! Понимают ли они, что преданы не только живые, но и мёртвые? Красные конники, несущиеся в смертельную атаку ради завтрашнего народного счастья. Добровольцы, согревающиеся по ночам в сырых палатках лишь кипятком да песней, но упорно возводящие металлургические комбинаты, заводы, плотины ГЭС, дороги железные, шоссейные и целые города для СВОИХ детей и внуков. Бойцы Красной Армии, положившие миллионы, но свернувшие шею нацизму и отодвинувшие далеко на Запад границы социализма, создавшие мощнейший буфер безопасности всего завоёванного и отстроенного. Успевшие восстановить всё, войной разрушенное. И приумножить! Живите и радуйтесь, потомки! Неторопливо, вдумчиво искореняйте выявляемые недостатки! Мы столько всего свершили в кратчайшие сроки. А у вас-то - умных, образованных, прошедших регулярный медосмотр и гарантированно бесплатно излеченных, в случае чего! Получивших безвозмездно, то есть даром, совсем БЕСПЛАТНО (и врут либералы, что не бесплатно, потому что ничего бесплатного не бывает. Бывает! Для совладельцев фантастически гигантской собственности бывает), благоустроенное жильё! Или наблюдающих, как за жилищным ордером продвигается очередь, чтобы за сущие копейки также начать получать отопление, электроэнергию и воду, не задумываясь, кто и когда успевает вывезти мусор, очистить от снега крышу и навести чистоту на лестничных клетках. У вас, вдумчиво выбирающих место работы, или, готовясь к квалифицированному труду, обучающихся, получая за это стипендию, в светлых аудиториях высших и средних профессионально-технических учебных заведений, потому что вас ЖДУТ ВЕЗДЕ. С новенькой спецодеждой, практически бесплатными путёвками на отдых ваш и ваших детей, товарищескими судами, не позволявшими вас осудить на реальный срок за первые серьёзные проступки, с кассами взаимопомощи, двойными оплатами часов переработки и молоком за вредность. У вас, надёжно прикрытых ядерным щитом! У вас века впереди, чтобы достроить несколько сотен колбасно-сосисочных заводов, и фабрик по пошиву джинсов да по производству пакетов, с ручками и изображениями девичьих задов! Живите и радуйтесь, поменьше бухайте по кафе и ресторанам, а посещайте библиотеки, изучайте Маркса, Ленина, Сталина, не отвлекайтесь брежневской "Целиной" и "Возрождением", глупыми речами Горбачёва, которые не только на слух, но и при внимательном прочтении понять невозможно, а Никита вам не оставил НИЧЕГО, и умел ли писать буквами хоть печатными, неведомо... Живите, творите, стремитесь в космос и океанские глубины, где вылавливайте краба для своих соотечественников, чтобы как при нас, все прилавки были заставлены консервами с натуральным крабом, делайте быль из сказки, достраивая то, что мы не успели, уж простите! Нам столько пришлось повоевать...
   Великолепное наследие Отечества - образованные, воспитанные в духе преданности Родине, не убежавшие в погоню за длинным долларом, сегодня проявляют себя во всей красе в оборонном комплексе. Там, где первоклассные спецы властью действительно востребованы, ибо награбленное требует защиты и от супостата внешнего. Это советские спецы, вырвавшись далеко вперёд заокеанских коллег, буквально засыпаемых деньгами, предлагают оборонной промышленности к серийному производству поистине уникальные изделия собственного изобретения, собственного таланта, выпестованного социализмом, благодаря советской конструкторской школе. И так же изумительно были подготовлены специалисты во всех прочих областях деятельности! Для всей, по большей части преступно разрушенной, промышленности и науки, на базе ныне разрушенного образования и уникального воспитания. Те специалисты, чьё законное место занято Китаем, которые готовы были двинуть экономику страны в мировые лидеры со второго завоёванного предшествующими поколениями места, да, в отличие от востребованных изобретателей смертоносного, остались не у дел и тихо доживают свой век... Слишком тихо. Преступно тихо. Неиспользованный, невостребованный гигантский потенциал советского народа - главная победа мирового капитала. Где бы сейчас был тот Китай, те соединённые государства Северной Америки...
   А дальше действовать стали мы... Особенно горько ощущать, что потеряно, наблюдая за буржуйской действительностью. Современной. За депутатами, принимающими законы за взятки. И бесконечные, повисающие в воздухе вопросы к ним: "Почему депутаты не могут принять законы, запрещающие минимальные зарплаты и пенсии ниже прожиточного минимума?" Наблюдая за инфляцией, безработицей. Наблюдая за поведением на дороге подросших отпрысков кучки богатеев. Наблюдая гигантские массы нищих. Беспредел ЖКХ, "Сколково", "Роснано", отъём последнего жилья, осутствие власти при наличии ничего не решающей груды чиновников, которые по любому к ним обращению отмахиваются от граждан и отправляют их со своими проблемами в суд. То есть когда с бедой людям обратиться некуда, кроме как раскошеливаться на адвокатов. Горько за неправедные суды, за судей, распоряжающихся судьбами на основании "внутреннего убеждения", а не закона, даже сегодняшнего, по большей части к бедняку неправедного. За зоны, в которых надо платить за то, чтобы тебя ежедневно не избивали за то, что не заплатил. За поддельные продукты и алкоголь, одежду и парфюмерию, лекарства и семена для посева, за фальшивые дипломы об образовании и само образование, штампующее иванов, не помнящих родства, не знающих ни фамилии хотя бы трёх маршалов Победы, ни даты начала или окончания Великой Отечественной. За здравоохранение, это когда буквально все федеральные каналы бесконечно вымаливают деньги на операции больным детям. За "наши" самые большие в мире частные яхты, за "наш" клуб "Челси". За подростков, веселящихся и снимающих на свои гаджеты (за сами эти гаджеты, манчердайзеры, хайпы и прочие словеса) женщину, отчаянно цепляющуюся за перила четвёртого этажа и кричащую о помощи. За нынешние добрые советы, советы из телевизора, обязательно испражняться по малому, принимая душ, чтобы меньше водосчётчик насчитал, так как на один раз меньше сливать бачок унитаза придётся. За многое ещё чего, что перечислять устанешь, за весь немыслимый бред, если честно назвать свалившееся на нас своим именем, сметя шелуху информационной маскировки, за обрушившееся глобальное несчастье.
   Обрушившееся ВО ИМЯ ЧЕГО? Объяснение номер один: МЫ ВСЕ СТАЛИ СОБСТВЕННИКАМИ, НА ДОРОГАХ ПОЯВИЛОСЬ ГИГАНТСКОЕ КОЛИЧЕСТВО МАШИН. ПРИВАТИЗАЦИЯ КВАРТИР ОБЪЯВЛЕНА БЕССРОЧНОЙ. Ура... Ответим и по машинам. Из того действительно в разы увеличившегося парка автохлама, на наши "дороги", а точнее направления, ибо воровство в системе дорожного строительства выше среднего по стране, существенное количество транспортных средств советская госавтоинспекция бы просто не выпустила, как не прошедшее техосмотр, который проводился тщательно. Из потока завезённых со всех краёв железных корыт, долго бывших в употреблении или тонувших в европейских наводнениях, советских "трёшек" или "копеек", приобретённых за пятьдесят - двести долларов США с целью реального выживания, очень малое количество водителей за их баранками катается просто так, чтобы покататься. Или, напротив, в салоне авто дорогих и новых, дрифтуя так, что уворачивающиеся от столкновения грузовики валятся на бок и перекрывают МКАД, а пешеходы испуганно жмутся к деревьям потолще, которые, возможно, и на скорости 230 км/час очередной "Гелендваген" не перерубит заодно с пешеходом непосредственно. А потому вроде как осчастливленные приобретением собственного автомобиля граждане или на работу ездят, так как работы рядом с домом, в своём небольшом городе, на соседней улице сегодня не найти. Или в поисках самОй работы бесконечно носятся по всевозможным собеседованиям. Или пассажиров подвозят, зарабатывая и предварительно узнав, покажут ли те дорогу. Или на дачу, в колонне таких же "садоводов-любителей", плетутся, чтобы кое-что съедобное, от магазинного отличное, вырастить, или провести отпуск, не найдя денег для отдыха у моря. Просто так кататься подавляющему большинству автовладельцев не позволяют цены на горючее. Вот и обратите внимание на пробки, оцените, сколько реально необходимо гражданам ездить, чтобы просто выжить.
   Касаемо квартир - набирает скорость ДЕприватизация, так как до людей наконец дошло, чего ради их так в собственники-то затаскивали. Исключительно с целью свалить на жильцов все проблемы с капитальными и текущими ремонтами, заменами лифтов, счётчиков и подъездных лампочек. Последнюю заменят, конечно, сотрудники УПРАВЛЯЮЩЕЙ (почему не Обслуживающей?!) компании, но денег сдерут, как за трижды заменённую, будьте уверены. Так что все вы собственники. И владельцы заводов, газет, пароходов, и владельцы полуторки-хрущёбины с прогнившими полами и протекающим потолком.
   Объяснение номер два: РАДИ СВОБОДЫ СЛОВА. Тут, вновь не поминая о свободе слова для бандеровцев и сотрудников, благодаря прямой поддержке "всенародного достояния", радиостанции "Эхо Москвы", о свободе истинной и всенародной пойти куда подальше, вспомним о свободе собраний, гарантированной гражданам победившей демократии над угнетавшей их диктатурой, чтобы, свободно собравшись, посвободословить. Вот лишь один пример свободы. Это произошло в последний год существования авиаперевозчика-монстра, компании "Трансаэро". То есть, сам монстр ещё существовал. На всех многочисленных рейсах ежедневно и еженощно в салонах лайнеров звучала песенка со словами "Возьми себе за правило летать всегда с "Трансаэро", а сами сотрудники уже столкнулись с серьёзными проблемами выплат заработанного. На тот момент времени недавно образованный профсоюз работников компании решил провести уличные мероприятия в знак протеста против нарушения трудовых прав. Сначала уверовавшие в свободу слова планировали пикет перед главным офисом "Трансаэро" в Москве - около станции метро "Парк культуры". Но префектура центрального административного округа, ЦАО г. Москвы в проведении пикета отказала, якобы у метро места мало, а людей заявлено много. Об этом "Известиям" рассказали два председателя, профсоюза компании "Трансаэро" Дмитрий Савишин, и председатель межрегионального профсоюза "Новые профсоюзы" ("Новопроф") Иван Милых, чьей ячейкой, надеясь на усиление позиции, стал профсоюз "Трансаэро". Идите, сказано в ответе сразу двум профсоюзам префектуры ЦАО, в "Гайд-парк", что открыли как раз для митингов, дабы поменьше кто крикунов мог услышать, крикунов, коих, с поступательным развитием власти капитала, становится всё больше. А "гайд-парк", такое родное для граждан словосочетание, открыт ныне в парке имени А.М.Горького, чему бы сам Алексей Максимович безусловно порадовался. В администрацию парка и саму заявку на митинг шлите. Туда-то целых два профсоюза, да один как-то в другом, верящих в свободу слова, ради которой в своё время кто советский, настоящий "Аэрофлот", курочил, кто что-то иное на своём месте, и обратились. Но в пресс-службе парка заявили: "Специально отведённое место для проведения публичных мероприятий, так называемый гайд-парк, не принадлежит парку Горького, ответственным за данное направление деятельности и принятие решений о проведении мероприятий осуществляет город". Потащились "независимые", которые от профсоюзов, к руководителю Департамента региональной безопасности и противодействию коррупции мэрии Москвы, который и согласовывает, в перерывах изображения борьбы с коррупцией, митинги и пикеты. Тот-то им авторитетно и объяснил, что заявку на митинг или пикет... необходимо отправлять администрации парка имени Горького. "Известия" тогда сообщали, что в "Префектуре ЦАО не смогли дать оперативный комментарий". Занавес.
   Объяснение номер три: ГОСУДАРСТВО - НЕЭФФЕКТИВНЫЙ СОБСТВЕННИК. ЧАСТНИК ВСЕГДА ГОРАЗДО ЭФФЕКТИВНЕЕ. КРУПНЫЙ БИЗНЕС, КАК ПРАВИЛО, СОЦИАЛЬНООТВЕТСТВЕНЕН. По поводу эффективности коротенько. Экономика СССР была второй в мире. Сравнивалась с экономиками Великобритании, Франции, ФРГ, Италии и ещё ряда стран ВМЕСТЕ ВЗЯТЫМИ. Каждую из помянутых стран намного опережала экономика РСФСР. Сегодня экономики всех этих стран, каждой по отдельности, намного опережают экономику РФ. Например, экономика Франции, мечтающей хотя бы приблизиться к экономике Германии, опережает экономику Российской Федерации ровно вдвое. Касаемо социальной ответственности крупного бизнеса - вновь лишь один пример из множества. Что такое "Альфа-Групп" известно многим. Это монстр. Нефтяные месторождения и нефтеперерабатывающие заводы, огромная сеть заправок, "Альфа-Банк", акции на крупнейших мировых биржах, совместные предприятия и оффшоры, торговля всем, чем только возможно с максимальной выгодой - от сырой нефти до картин известнейших мастеров кисти с мировым именем. Это богатейшая группка людей, главным из которых далеко до шестидесяти, а миллиардеры они уже более тридцати лет, прилично более. И вот, видимо, с целью заняться социальной ответственностью, побеспокоиться о нищих согражданах, "Альфа-Групп" создаёт компанию "РенОва", которая во многих городах России начинает оказывать коммунальные услуги населению, точнее перепродавать произведённое или поставляемое другими, начинает управлять огромным количеством собственности своих сограждан. Только цены за услуги почему-то резко рванули вверх. Сборы за капремонт также. А сворованные таким образом очередные миллиарды, с помощью давно и отлично наработанных схем, потекли "за бугор", в общем потоке миллиардов и от иных сфер злодеятельности. Так социально-ответственные собственники заводов, газет, пароходов, шикарных яхт, вилл, огромных бриллиантов, заоблачно дорогих скакунов, оранжерей, золотых унитазов и картин итальянских художников эпохи Возрождения, стали грабить собственников разваливающихся домов и сортиров на улице. Заметьте, значительно позже того, как заимели основные капиталы от эксплуатации всего того, что было разведано, отстроено и запущено в работу именно собственниками квартир в хрущёвках! ОТБЛАГОДАРИВ ИХ ПОДОБНЫМ ОБРАЗОМ. И кто-то серьёзно ждёт от буржуинов социальной ответственности???
   Вот, собственно, и все ОСНОВНЫЕ "причины", ради чего был убит Советский Союз. Если кратко совсем: ради чего? А ради ничего. Ради дырки от бублика и скорлупы выеденного яйца. На самом деле, весь страшный бред на головы сотен миллионов свалился ради сверхобогащения бессовестных, подлых, циничных единиц. Ради обогащения морально подобных им сотен. Содержания, выше средних потребностей, обслуживающих раболепствующих тысяч. Всё остальное - информационная завеса. Благодаря которой, покуда разглагольствовали, что нежели чем раздавать гражданам рыбу, надо бы этих граждан обучить пользоваться удочкой, и даже раздать им, тупарям, не умеющим червяка на крючок натянуть, эти удочки, благополучно уворОвывали все реки, озёра, водохранилища, моря и океаны, куда эту удочку можно бы было закинуть. И стань ты хоть непревзойдённым мастером, хоть чемпионом рыбной ловли, а крючка тебе закинуть, кроме собственного унитаза, будет некуда. В лучшем для тебя случае, на время рыбной ловли, исключительно с хозяйским удИлищем в руках, дадут тебе возможность выловить, чем больше, тем лучше, хозяйской рыбы. Из хозяйского водоёма. Для хозяина. За вознаграждение - кучку маленькую, чуть больше, как договоришься, или за отрезанные хвосты и головы от рыбы, из той огромной рыбной кучи, что ты, раб божий и хозяйский, выловил, обливаясь пОтом. Не принимать же всерьёз аргументы за убийство Отечества, объевшись рыбой, колбасных страдальцев... Всем страдальцам по демократии, как они её себе извращённо представляют, и кого невозможно убедить в истинном народовластии в СССР, гарантированном пролетарской диктатурой, всё объяснили, сами того не желая, сотрудники РенТВ. Тривэ, вновь не поминая об аналогии роста демократии с ростом количества решёток и рабов с проститутками, готов был дословно воспроизвести речь сотрудников телеканала в одной из своих передач: "Даже В САМОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ СТРАНЕ МИРА, США, ещё в середине прошлого века в витринах магазинов, баров и ресторанов висели таблички "Только для белых", для цветных были отдельные вагоны трамваев и местА в автобусах. В то время, как В ТОТАЛИТАРНОМ СССР не декларативно, а на самом деле царили интернационализм, дружба народов". Тривэ, тогда ещё, услышав подобное, обхватил голову обеими руками, не давая ей разрушиться на мелкие осколки взрывающимся мозгом. И всё же был один аргумент за ликвидацию СССР, оспорить который в любое время и любом месте, с любым либералом, Тривэ был ещё окончательно не готов. Впрочем, не с любым, исключая тех совсем немногих, доказать которым хоть что-то очевидное невозможно в принципе, потому что и эти граждане подобны бандеровцам, тоже из когорты больных. Вот доведись такой случай, оспорить, так к этому Тривэ ещё окончательно был не готов, и подготовиться к этому, додумать мысль об этом уже не успевал. Они подъехали, как процедил водитель с переднего сиденья, со своего водительского места. Подъехали... А додумать мысль предстояло о массовых репрессиях.
   Тривэ, на удивление, совершенно спокойно направился в помещение вслед за вышедшим его встретить Денисом. Ему казалось, что неслучайно приснившийся во время краткого сна отец идёт, как в детстве, рядом. И держит его за руку, и даже нежно поглаживает приговорённый палец. Вместе с ним шли его сослуживцы, потому что он точно помнил, что командовал в Сирии, захватывая важные склады, своим родным воинским подразделением, наверное потому, что все старшие по званию погибли, и он как старшина принял командование ротой на себя. Он точно помнил, что и он, и ребята, и отец с пэвэошниками, все в его кратком сне были в советской форме. Почему-то не в пилотках, а в фуражках с нашими родными краснозвёздными кокардами, в советском х/б зеленоватого, ни в каком не песочного цвета, а значит, неважно где, защищали социалистическое Отечество. Просто с открытым забралом, не тайно и переодевшись, как ровесники ТОГДА и повсюду, кроме Афганистана. И он, как в бой, решительно и даже где-то весело, твёрдо ступая, направился на встречу с неизбежным. За всех ушедших. За всех живых и готовых. Готовых, да неорганизованных.
   Здесь тоже, как в случае с привезшим его водителем, Тривэ обратил внимание на то, что все, кто с ним общался, каждый, кто оказывался в непосредственной от него близости, привычно избегали смотреть ему в глаза. Все буквально общались несколько через губу, и не совсем чтобы как с мебелью, даже на "вы" обращаясь, но далеко не как с ровней. Как с человеком не второго, сорта так от пятого до десятого, по их градации. По градации холуёв приближенных. Тривэ был заведён в небольшую комнату, размером не более пяти-шести квадратных метров. Комнатка чем-то напоминала театральную гримёрку, какой помнилась по программе "Театральные встречи", с любимыми артистами, обожающими давать интервью корреспондентам именно из гримёрок, да после спектаклей, да выжатыми, как лимон. Да чтобы соседний стол был виден, о котором следовало сказать небрежно: "Здесь гримируется Такой-то Такойтович, сегодня у Такойки спектакль будет вечерний, или Такойка на съёмках фильма у режиссёра Сякойки в Питере, а то и во Владике". Тривэ категорически не принял этого переименования города Ленина в Санкт-Петербург, который с того момента для всех из города Великого, города революции, города-героя, выдержавшего самую безжалостную блокаду в истории человечества, превратился в просто Питер. Вот как город Владимир начать вдруг называть Вовиком. И до самого последнего момента, когда ещё работал и ездил в командировки, покупая проездной документ до северной столицы, не важно, на поезд, или самолёт, просил кассиров поменять денежные знаки на билет именно до Ленинграда. И неизменно с радостью видел, как, за редким исключением, хмурые лица замотанных кассиров озарялись улыбкой, светлели как минимум.
   Один из холуёв, выше среднего роста, с накачанными мышцами субъект, предъявил Тривэ на выбор несколько типов небольших топориков, предложил проверить качество заточки. К последнему у Тривэ вопросов не возникло, заточены топоры не крупных размеров были на совесть, мучить попытками несчастного избавить себя от одного из пальцев тупым инструментом тут не собирались, и на том спасибо. А вот рубить придётся с усилием, вес топориков небольшой, просто опустить и не промахнуться не получится. Впрочем, заточив, лишь добросовестно исполняли один из пунктов договора, напомнил себе Тривэ, усаживаясь в полукресло перед зеркалом по предложению холуя женского рода, на вид миловидного, по профессии гримёр. Когда девушка закончила свою работу, Тривэ с удивлением обнаружил в зеркале, куда с интересом взглянул, существо человекообразное, близкое к приматам. С искусственно углублёнными и продлёнными морщинами, у самого Тривэ едва начавшими появляться на лице, неухоженной бородёнкой, никогда Тривэ не отпускавшейся, искусно созданной на голове неразберихой, то есть с шевелюрой, элементарной расчёски годами не видящей. Что-то ещё было оформлено столь мастерски, что Тривэ мысленно поаплодировал создавшему образ примитивного типа, комичного и неприятного одновременно, наличие умных глаз на котором говорило лишь о жадности, о хитрости субъекта, погнавшегося за деньгами любым способом, за чьими страданиями и наблюдать, чему и порадоваться возможно человеку, безусловно, приличному, с главенствующей мыслей в голове: "Так тебе, быдло, и надо". Столь специфическая, извращённая забота устроителей шоу о нравственной чистоте дорогих гостей настолько поразила Тривэ, что он неожиданно вспомнил, толчком, вне связи с происходящим, ЧТО ИМЕННО говорил ему пожилой осетин ТОГДА. Ещё ТОГДА, в здании центрального Московского аэровокзала, буквально за несколько минут до начала регистрации на рейс, буквально за несколько недель до убийства в Беловежской пуще Отечества, родного, настоящего. Они с другом ЕЩЁ ТОГДА отметили спиртным мастерски проведённую комбинацию, завершившуюся удачно, и отметили успех так, что в здание аэровокзала ввалились в приличном подпитии, разговаривали громко, смеялись часто, на окружающих внимания обращали мало. Отметить было что. Провёрнутым в то время действом Тривэ гордился и сегодня. А провернул он, при помощи своего хорошего приятеля, следующее.
   Буквально за три дня до описываемых событий Тривэ возвращался от девушки из Ленинграда. К тому моменту он уже развёлся, потому что все государственные экзамены, заканчивая обучение в ВУЗе, сдал самостоятельно, на русском языке. А тёща теперь, ура, не пилила, как пила ржавая и визгливо скрипучая, едва не ежедневно. За пьянство, за друзей, "табунами" приводимых в гости, или приходящих самостоятельно, обязательно или с трёхлитровой банкой разливного пива, или с "огнетушителем" типа "Солнцедар", за то, что совсем не помогает в воспитании сына, да мало ли за что может пилить тёща нелюбимого зятя. Вот он и ушёл, кажется и официально развестись успел. Точно, и суд был. С присуждением алиментов.
   Возвращался в родной город Тривэ с купленным у подруги по смешной цене, по себестоимости портового города, привезённым с месяц назад ей самой в подарок, видеоплейером. И уже ставшим ненужным, после получения игрушки более современной и технологичной. Тривэ догадывался, что задаривал красивую девушку подобными подарками кто-то из прямых конкурентов, охотящихся за её рукой с сердцем заодно, как и он сам. И оказавшимся в конечном итоге более удачливым из них двоих. А может и не двоих. А может, и менее удачливым. Кто знает, какой именно женой оказалась его знакомая, в качестве подруги и в постели оставившая лишь самые приятные воспоминания. Купил у девушки Тривэ видеоплеер "Айва", ей самой был подарен полноценный записывающий видеомагнитофон. И сейчас, добравшись до Москвы и купив билет до своего родного города, Тривэ ожидал подачи состава ко времени на Казанском вокзале здесь, куда приехал ранним утром, на вокзале Ленинградском. Где обстановка казалась более комфортной, без такого утомляющего столпотворения, а голос диктора раздавался не столь оглушающее и был менее неприятным. С целью ко времени отправления перебежать Комсомольскую площадь под землёй и прямо сесть в вагон. Тривэ сидел на скамье практически в центре зала, прижимал к себе коробку с нарисованным на ней несущимся куда-то скоростным поездом, и размышлял, кому и за сколько он продаст видеоплеер. СамогО его вполне устраивал воронежский ВМ-12, безотказный аппарат, точная копия японского видемагнитофона, с устаревшей верхней загрузкой кассеты. Продавать нужно было обязательно, несколько дней назад Тривэ и на свидание помчался ЗАОДНО, уже зная о покупке плеера, предложенной так вОвремя. Деньги нужны были отчаянно. Они вовсю уже бизнесменили, были открыты кооперативы, молодёжные центры от комсомола, в аренду взята гостиница в аэропорту, покупались в виде металлолома, восстанавливались и запускались в работу КамАЗы, шились зимние куртки-аляски, платились зарплаты, постигались щекочущие самолюбие и утверждающие в глазах знакомых монументально, ввёрнутые казалось что к месту словечки "дебет", "крЕдит", "кредИт", "оборотка", "нал", "безнал", "бартер" и "лизинг". До чего-то тогда неприятного и доработались, деньги нужны были срочно. Эта поездка за практически дармовым видеоплеером спасала зарождающуюся, становящуюся на ножки, перестававшую агукать и бессмысленно улыбаться, пуская слюни, коммерцию. Приятное течение мыслей о том, куда будет пристроена практически свалившаяся с неба тысяча рублей, было прервано подсевшим к нему молодым кавказцем. Поздоровавшись, парень сказал, что видит у Тривэ новенький видеоплеер, просит продать аппарат ему, потому что они, группа коммерсантов, открыли в Москве видеосалон, и им просто необходим ещё один "видачок", деньги на который у них есть, и он готов предложить самую высокую цену в пределах разумного. При этом Тривэ много раз назвали братом, умоляли войти в положение и оказать помощь. Тривэ накинул к цене, по которой собирался продавать видеоплеер, сотню рублей, немедленно получил согласие, и по просьбе молодого человека проследовал в безлюдное место, в зал с надписью "Камеры хранения", чтобы "не светиться". Спрятавшись от немногочисленных граждан, манипулирующих у открываемых или закрываемых ячеек автоматических камер с рукоятками для установления цифровых комбинаций, в проход между рядами ячеек абсолютно безлюдный, приступили к денежному расчёту. Кавказец отсчитал оговорённую сумму десяти и двадцатипятирублёвыми купюрами и передал пачку в руки Тривэ, попросив пересчитать. Тривэ добросовестно пошелестел дензнаками, объявил, что всё верно и совсем было собрался переправить пачку в свой собственный карман, как внимательно следящий за пересчётом денег покупатель заявил, что, как ему кажется, сумма всё же не точнА. Он вновь, самостоятельно пересчитал всю пачку, тщательно и неторопливо, шевеля губами и морща лоб от усердия. Затем заявил, что ошибся, что всё верно, извинился за задержку, передал деньги в руки Тривэ, подхватил коробку с аппаратурой и испарился. Довольный удачной сделкой, Тривэ дождался времени начала посадки на свой поезд, перешёл на противоположный вокзал и уселся в вагон. И лишь поздней ночью, когда купе уснуло, при тусклом свете лампочки над головой, лёжа на пОлке, достал пачку и неторопливо, просто от делать нечего, пересчитал деньги. И немедленно покрылся холодной испариной. Денег была половина от должной быть. Рушились и летели в тар-тарары все планы, а проблемы вставали в полный рост нешуточные. Волной накатывало отчаяние. Ступор длился не менее часа, Тривэ валялся на вагонной пОлке, глазел в потолок, по которому с завидным постоянством проносились спОлохи от мелькавших за окном фонарей. Голова была абсолютно пуста. А затем новой волной пришло рассудочное, холодное бешенство. Так нагло Тривэ ещё не обманывали. Законы рынка ещё только начинали постигаться, а мошенники, как внушительная прослойка общества, ещё только появляться. Весь оставшийся путь до дома Тривэ провёл в планировании ответного удара. Из сложившейся ситуации необходимо было выпутываться по любому.
   Сразу по приезду, Тривэ развил бурную деятельность. Прежде всего он посетил своего приятеля Вову Худякова, который свой, как теперь принято называть, "малый бизнес", вёл в центральном городском кинотеатре, крутил в просторном холле, немного для цели доработанном, американские боевики и ужастики, утренние мультфильмы и эротику последних сеансов не в телевизорах, как в паршивых привокзальных видеосалонах, а на огромном опускаемом пластиковом экране, через систему, моргавшую в экранную сторону то ли тремя, то ли четырьмя большими разноцветными глазами. К самОй системе, не по проводам даже, а по солидным фирменным, с надписями, чёрным кАбелям, сигналы подавал видеомагнитофон. Настоящий студийный видеомагнитофон "Панасоник", аппарат дорогущий и серьёзный. Коробку от которого Вова, конечно, не выкинул. Хранил дома на антресолях. И, безусловно подивившись настойчивой просьбе, впрочем без лишних расспросов, коробку подарил. Отдать такую замечательную коробку для какого-то таинственного дела оказалось не в пример проще и легче, нежели чем варварски выкинуть на помойку. На коробке был указан, мелким шрифтом, в ряду прочей информации, точный вес видеомагнитофона. Под указанный приблизительный вес, при помощи имевшихся в отцовском гараже для непонятных целей торговых весов с двумя алюминиевыми чашками и набором гирек чугунных, чёрного цвета, Тривэ подогнал четыре доски сороковки, которыми, подпилив до нужного размера, как распорками, изнутри укрепил короб. А вес точный смог обеспечить том работ Ленина из полного собрания сочинений, уложенный между досками и прикрученный к ним куском мягкой медной проволоки, чтобы не шумел, болтаясь при тряске. С заряженной коробкой и остатками денег Тривэ, поймав такси, помчался к одному из своих сотрудников и приятелей одновременно, наиболее подходившему для исполнения задуманного, по прозвищу Шпет, успевшему отсидеть по малолетке, субъекту отчаянному и бесшабашному. Валера, как, понятно в данный момент, по имени, услышал обращение в свой адрес Шпет, внимательно выслушал, что от него требуется и немедленно согласился прокатиться в Москву за так просто. Но с одним условием - в случае удачи, посетить ресторан индийской кухни на Старом Арбате, открытом уже с год назад его родственником по материнской линии, где цены высокие и кусачие так злобно, что посетить ресторан родственничка не получалось. Но хотелось.
   Друзья, подхватив сумку с вещами и предметами личной гигиены, а также коробку с томом Ленина и напиленным деревом, направились в аэропорт. Несмотря на налаженные отношения с сотрудниками предприятия, благодаря арендованной гостинице, куда они по условиям договора обязаны были, в случае задержки или отмены по погодным условиям рейса, за свой счёт принимать пассажиров и обеспечивать койко-местами и постельным бельём, им самим самолёто-мест на текущий день не нашлось. Взяв билеты на утренний рейс завтрашнего дня, им самим пришлось разместиться в гостинице, коротать время до вылета в обществе девушки-администратора и горничной, под коньяк с шоколадом. Прилетев следующим днём в Домодедово, приятели немедленно отправились на Ленинградский вокзал, по прибытии к дверям которого немедленно разделились. Тривэ, поглубже натянув капюшон новенькой куртки-аляски, пошитой одним из кооперативов, им самим управляемым через приятелей - генеральных директоров, не светя лицом в сторону вокзальных касс, где, как он подозревал, и трудился информатор мошенников, направился к месту, откуда мог наблюдать за лавочками, где сидел три дня назад с видеоплеером в обнимку. Шпет прямым ходом направился к этим самым лавочкам, нашёл свободное место и уселся, крепко прижимая к себе коробку с наименованием аппарата гораздо более солидного и дорогого, нежели скромный видеоплейер "Айва". Снасти были заброшены, оставалось только ждать. Либо им повезло, что информатор опять находился на смене, либо, что вероятнее, свои люди на дополнительной зарплате имелись у мошенников в каждой смене кассиров, но клюнуло буквально через двадцать минут. Тот же самый кавказец подошёл к сидящему Шпету, на сей раз присесть ему было некуда, все места рядом с Валерой оказались занятыми пассажирами с пакетами и дипломатами, но без узлов и сумок из кожзаменителя, без плачущих детей и жующих разложенное, из авосек на газету, старух, как на родном Казанском. Тривэ с волнением наблюдал, как смотревший снизу вверх на подошедшего Шпет, внимательно выслушав предложение, отрицательно помотал головой и ещё крепче прижал к себе коробку с досками. Подошедший вновь заговорил, он даже принялся размахивать руками и пританцовывать от возбуждения. В ответ, было видно, заговорил Шпет. Он объяснял, набравшись информации от Тривэ, какой шикарный аппарат достался ему совершенно случайно и не заслуженно. Какие огромные деньги возможно будет теперь зарабатывать Шпету в родном Ленинграде, куда он якобы направляется, на гигантском экране показывая населению фильмы в необыкновенном, фантастическом качестве. Как легко, заимев подобное чудо техники, раздобыть проектор и экран. А не раздобудешь, не страшно, смотри обычный телевизор, да успевай записывать музыкалку, для чего возможно, вот шайтан, и таймер выставлять. Тривэ молился только об одном, чтобы Шпет не переиграл, Райкин доморощенный. Но нет, вот он поднялся с места, и они ударили с подошедшим по рукам. Вот Шпет, ещё что-то подошедшему объяснил, тыча пальцем в надписи на коробке, и направился, вслед за покупателем, в сторону зала автоматических камер хранения. Тривэ едва руки не заламывал, как в плохой экранной мелодраме, изо всех сил надеясь, что и коробка с надписью "Панасоник" не будет вскрываться, с целью проверки содержимого, так же, как и коробка с надписью "Айва" три дня назад. По истечении нескольких тягучих минут, к несказанному облегчению Тривэ, кавказец показался с коробкой в руках и проследовал в сторону центрального входа-выхода, в сторону Комсомольской площади, к наверняка ожидающему его там автомобилю. Через пару минут появился и Шпет, но подходить к нему ещё не следовало. Сладкая месть ещё не закончилась и была в самом разгаре. Шпет вопросительно взглянул в сторону Тривэ, и тот скупым жестом направил его также в сторону центрального входа. Направился следом сам, отпустив вперёд метров на пять. Оказавшись в пространстве между тяжёлыми остеклёнными дверьми, Тривэ наблюдал, как вышедший на воздух Шпет вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, начав выпускать дым ровными колечками, как мастерски умел. До конца он докурить не успел, к Шпету подскочил кавказец, вцепился рукой в рукав Шпета и закричал так пронзительно, что Тривэ и за почти полностью оказавшейся закрытой дверью расслышал: "Эй, ты! Ты что мне продал?! Там дерево!" И тут Тривэ выскочил из-за двери и приблизился к разобиженному мошеннику. Последний обратил на Тривэ внимание лишь тогда, когда Тривэ обеими руками схватил гадёныша за лацканы чёрной, кожаной, китайской куртки. Оказавшейся гнилой, так как в руках взбешённого Тривэ буквально расползалась на лоскуты. "Узнаёшь?!" - страшным голосов вопросил Тривэ мгновенно побледневшего кавказца. Ну, то, что его узнали, было понятно без ответных реплик. Сын гор попытался вырваться и убежать. И тогда Тривэ нанёс первый жёсткий удар, в солнечное сплетение. Серию быстрых ударов в живот провёл Шпет, после того, как мошенник практически выпрямился, пережив удары Тривэ по почкам. Тривэ одновременно с серией Шпета врезал в печень. Они успели ещё по разу пнуть рухнувшего на грязный, мокрый асфальт. Остановились лишь из-за воплей, раздавшихся из окружившей их толпы зевак, воплей как мужских, так и женских: "Хулиганы! Милиция! Что вы делаете?!" И даже: "Фашисты!" Тут Тривэ внезапно осознал, что дело пахнет керосином. Милиционер мог появиться в любой момент. Факт мошенничества С ИХ СТОРОНЫ был налицо. Смыться вовремя мешала толпа. И вот тогда Тривэ толкнул речь, горячую и вдохновенную. Он обратился к дорогим товарищам от лица пострадавших от мошенников, при преступной бездеятельности милиции весьма расплодившихся, обирающих честных тружеников и на их слезах и горе наживающихся. Он быстро, времени было катастрофически мало, рассказал, что с ним самим случилось, и как он был обманут, что он придумал, и как мошенника наказал. В конце речи Тривэ призвал граждан быть внимательными и осторожными, не поддаваться на уловки негодяев, а Шпет профессионально и со знанием дела объяснил, как "ломается" пачка денег в руках мошенников при передаче после пересчёта. Услышав раздавшиеся из толпы крики: "Молодцы! Правильно сделали! - и даже - Убивать таких надо, ребята его ещё погладили!", - они мгновенно, просочившись сквозь толпу, от здания вокзала умчались. И сегодня Тривэ был убеждён на сто процентов, что лишь один том Владимира Ильича Ленина был продан, за всю историю продаж сочинений классиков в стране, по адекватной стоимости. Им самим при помощи Шпета.
   А далее всё было, как о том мечтал Шпет. В ресторане был сделан такой заказ, что физиономия его родственника печально вытянулась, специально для него засвеченные пачки денег оказались столь внушительными, что спесь с дяди слетела окончательно, официанты забегали резво, бармен трудился по-стахановски. И родственник раз двадцать искренне пожалел о том, что не догадался пригласить Валерочку, да и с другом тоже, отобедать, не стесняясь, в его скромном заведении, когда попросить себя вести прилично, тихонечко, было бы возможно. Да, гулять Шпет умел...
   Вот именно из этого кооперативного кабачка Тривэ, вместе с довольным произведённым эффектом Шпетом, на такси приехал на центральный аэровокзал столицы, чтобы отправиться вновь в родной город, на сей раз с гораздо бОльшей суммой, чем у него была бы три дня тому назад, расплатись с ним "брат" "из видеосалона" по честному. Хмель продолжал гулять в головах молодых людей, они веселились и разговаривали громко, смеялись часто, на окружающих внимания обращали мало. Вот Тривэ и заявил, голоса не понижая, что теперь бы, под настроение, прокатиться по московским улицам, как в своё время Берия, чтобы выбрать из прохожих девушек помоложе да посимпатичнее, и покувыркаться с ними всласть, опять же как когда-то Лаврентий Павлович. Который только непотребствами и занимался, делать ему больше было нечего, напившись спиртного, как они сегодня, и также точно обожравшись вкуснятиной, как и все эти коммуняки, когда страна голодала, как они же, красно-коричневые, и в блокадном Ленинграде жрали, пили, у умирающих от голода за кусок хлеба и горсть пшена антиквариат скупали. И вот тут раздался внушительный, рокочущий голос того пожилого осетина, чью речь полностью они оба-двое выслушали, отнеслись как к мифу от недобитого сталиниста, тем не менее интересную настолько, что спустя тридцать лет сумела пробиться из глубин подсознания Тривэ. В важнейший момент его жизни. Вот о чём поведал мудрый осетин двум великовозрастным балбесам с искалеченным "перестроечной" прессой сознанием, после просьбы вести себя прилично и разговаривать негромко. Вот что он, если коротко, рассказал, с отчаянной надеждой в глазах, что донесёт правду, передаст далее, как устный фольклор хотя бы, коли уж всё вокруг рушится и уничтожается. Последнее, что осталось, убивается, - благодарная память... Воистину, преславных пращуров потомки препоганы.
   Слушайте и вы, и дело ваше, вашей совести, верить или нет. В своё время Владимир Ильич Ленин указал партии на необходимость привлекать, при строительстве нового общества и создании необходимых для его защиты и функционирования структур, комиссий и комиссариатов, в помощь горящим энтузиазмом, но плохо или вовсе не обученным представителям рабочего класса, солдат, матросов и крестьянской бедноты, опытных царских спецов. Специалистов в своей области деятельности. Кто смотрел сериал "Рождённая революцией", и, не забудем, убитая лично Медведевым, тот помнит, как пришедшие на службу в уголовный розыск молодые ребята, попавшие затем в одной из первых серий в архив сыскного отделения царской полиции, ни в чём там разобраться не могли. Как помогал им бывший сотрудник, настоящий спец, объясняя что есть такое "малина", и кто такие всяческие "мокрушники" и "медвежатники". Рассказывал про дактилоскопию, про работу со свидетелями, про понятых и способы допроса. Это когда именно со способом допроса в дореволюционном сыске, с пристрастием, молодые сотрудники советского уголовного розыска оказались в корне не согласны. То есть, тем не менее, реально помогал становлению советской милиции. Как военспецы помогали созданию Красной Армии и флота, как инженеры-спецы помогали восстанавливать заводы и фабрики, промыслы и шахты. То есть бывшие сотрудники сыскного отделения царской полиции помогали Советской власти искренне и многие бескорыстно, с целью остановить накатывавший вал преступности. Но в царской полиции было ещё одно отделение, охранное. Сыск политический. И его сотрудники, как безусловные спецы в своём деле, также пришли якобы на помощь Советской власти, тоже вроде как с целью помочь в создании органов государственной безопасности. И оказались врагами безжалостными и бескомпромиссными. Видя, что с треском провалились все вооружённые наступления белогвардейцев, наблюдая как торопливо грузятся на суда, улепётывая, войска Антанты, как гасятся многочисленные контрреволюционные мятежи кулаков и подкулачников, как триумфально шествует по всей стране Советская власть, ликвидируя безграмотность и разруху, налаживая новую жизнь, закладывая прочнейший фундамент Коммунизма, пошли бывшие на подлость неслыханную. По-своему, извращённо оставшиеся верными присяге царю-батюшке, для охранки собственного режима и на самом деле являвшемуся отцом родным, безжалостно бросили в топку контрреволюции свой собственный народ. В твёрдой уверенности, что от массовых репрессий, от бессмысленных арестов и посадок, от казней и жестоких пыток, возрождённых перевёртышами в службе госбезопасности, и никогда не применявшимися в системе угрозыска, где такой массовости настоящих, истинных врагов просто не было, народ озвереет, взбунтует и сметёт "кровавый" большевистский режим. Сейчас Тривэ уже не помнил, кто, по словам пожилого осетина, из двоих, с фамилиями, ЯгОда и Ежов, был действительно перевербован профессионалами охранки, а кто являлся самовлюблённым болваном, поражённым манией величия и принимавшим на веру весь бред докладов заместителей, но страшный план не сработал. Народ за всей прибрежной мутной пеной сумел разглядеть океан света и правды, сердцем принял идеалы Коммунизма, массово поддержал истинных большевиков, ленинцев, марксистов, и с небывалым энтузиазмом принялся восстанавливать и реконструировать, отстраивать и выращивать, открывать и разведывать, возводить и прокладывать. А остановил бессмысленные, вражеские репрессии именно Берия Лаврентий Павлович, после того как Сталин, разглядев истину сквозь муть дезинформации и откровенной лжи, недвусмысленно сверкнул глазами. В благодарной стране, с неискалеченным сознанием населения троцкистами, хрущёвцами, андроповцами, горбачёвцами и зюгановцами, должны стоять многочисленные памятники Лаврентию Берия. Это Берия, остановив массовость репрессий и поставив к стенке настоящих царских сатрапов, создал мощнейшую структуру госбезопасности. Это пограничники Берия до последнего патрона сдерживали гитлеровцев с первых секунд агрессии. И никто их врасплох застать не сумел. Так, как практически все западные военные округа, за редким исключением, отступавшими весьма стремительно. Растерявшими почти всю технику бронетанковую и авиационную. Регулярно попадающими в котлы и целыми воинскими подразделениями оказывающимися в плену. Пограничники предпочитали последним патроном стреляться или с сапёрной лопаткой гибнуть в рукопашной. Ни одна застава не отступила. Это подразделения войск НКВД первыми получили звание гвардейских при обороне Москвы. Это войска НКВД отстояли Кавказ. Это Берия спас всех нас, успев создать для страны собственную атомную бомбу, благодаря фантастической работоспособности и таланту организатора.
   "Перестроечная" пресса, взявшая на вооружение все рекомендации по агрессивной лжи самогО Йозефа Геббельса, топорно извратившая буквально всё, нагло обозвавшая белое чёрным, сотворила удивительные мифы, живущие до сих пор. В подлой, но, к сожалению, небеспочвенной уверенности, что пролетарий отправится в пивную обсудить сенсацию с товарищем, а не в ближайшую библиотеку, с целью, обратившись к первоисточнику, вывести лжецов на чистую воду. И мифы гуляют... О Ленине, руководителе государства, вдруг неизвестно зачем вознамерившемся поставить на своё место кухарку, это когда Ленин на самом-то деле призывал, что и было в стране Советов исполнено, поднять образование и воспитание трудящихся до уровня, позволяющего любой кухарке принимать участие в делах государственного управления. Разве мало кухарок, трактористок, ткачих и швей-мотористок принимали участие в заседаниях Советов всех уровней, от районных до Верховного? Решая дела государственной важности? О Сталине, якобы называвшем простых людей винтиками. Это когда в своей знаменитой речи, на приёме в честь участников парада Победы, провозглашал тост "за здоровье людей, у которых чинов нет и звание незавидное. За людей, которых СЧИТАЮТ винтиками государственного механизма, но без которых все мы - маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стОим... за людей простых, обычных, скромных, за "винтики", которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела... имя им легион... это - люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей". О Вышинском, о котором врут, что провозгласил принцип "Признание - царица доказательств". Это Медведев, с видом глубокомысленным и значительным способен рождать перлы наподобие "Свобода - лучше, чем несвобода". И рот не открывая, чтобы изречь ещё что-то эпохальное. Например, "Равенство - лучше, чем неравенство". А вот, в противовес убожеству мысли очередного соратника барыги во власти, оценим глубину мысли соратника Сталина, вот дословно сказанное Андреем Януарьевичем Вышинским: "В достаточно уже отдалённые времена, в эпоху государства в процессе так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьёзным доказательством, "царицей доказательств". Этот принцип совершенно неприемлем для советского права". То есть, всё, что говорят и пишут о большевизме и Советской власти прихлебатели капитала, усиленные в последние годы мощным десантом бандеровцев, со времён горбачёвской "гласности" до дня сегодняшнего, "свободословного", является грубой ложью, подлой и отвратительной.
   Первые "узники" советских лагерей вообще не работали. Их кормили и им читали лекции о свободе и равенстве, о том, что человек человеку друг, товарищ и брат. Что нехорошо гнобить детей по шестнадцать часов в шахтах откатчиками, что некрасиво покупать женщин за деньги и никуда не годится стрелять из винтовки в рабочего, требующего повысить оплату каторжного труда. Затем с перевоспитанных, как, в душе глумясь над наивностью краснопузых, о том уверяли их освобождаемые "узники", бралась расписка, что прослушавший цикл лекций никогда не будет активно с Советской властью бороться. Вот как с генерала Краснова, заявившего, что он, давший честное слово офицера, честью поклявшегося не воевать с Советской властью, не считает себя обязанным держать слово, данное этим... этому... да быдлу и черни, не стесняйтесь, Пётр Николаевич. Вот как Краснов, и большинство из давших слово честное и благородное взад его вернули моментально, обещание своё благополучно нарушили. Были вновь отловлены и вновь помещены в лагеря. И оставлены живыми! Повторно изолированные действительно трудились, тяжко и принудительно. Восставший пролетарий всё ещё надеялся, что контингент исправИм, что уж труд-то дурь из их голов выбить сможет.. Сидельцы, теперь уже свою похлёбку обязанные отрабатывать, были повторно выпущены на волю, вновь подписав обязательства не баловаться. С извещением, что это последнее предупреждение. И вновь, в большинстве своём, письменные обязательства с великолепным презрением нарушили. Вот попавшихся по третьему разу принялись и трудиться заставлять до полного изнеможения, безжалостно, и расстреливать, как взбесившихся животных. Или прАва не имели? Лишь развязанный первым, массовый, кровавый белый террор смог излечить большевиков от наивности, освободить от излишнего человеколюбия к врагу и пылкого романтизма, заставил возмужать, подчерстветь, в противовес слюнявому мягкосердию, и приступить к ответному террору, красному. В целях самозащиты. Чтобы не добили окончательно. Вырезав на груди звезду, а на спине, исхлёстанной нагайкой, серп и молот, и закопав затем в землю живьём. Или позволительно забыть поколению пепси, как несказанно везло попавшим в плен к петлюровцам красноармейцам, оказавшимся украинцами, да помоложе и посимпатичнее, которым, пожалев, просто отрубали шашкой головы? Без мучений, когда той же шашкой высверливали сердца, и хвататься за ту шашку голыми руками, лишь покрывая ладони глубокими ранами, пытаясь помешать адской мУке, мог несчастный не сколько угодно, а лишь до самой смерти.
  
   Тривэ, опять согласно условиям Договора, оставшегося в одних трусах, ловко обернули в набедренную повязку, оказавшуюся похожей на часть шкуры убитого леопарда, пятнистую и потрёпанную. Образ первобытного дикаря получил последний штрих. "А чтобы через плечо перекинуть, шкуры не найдётся?" - вопросил Тривэ, взяв в руки топорик, и, не дождавшись никакой реакции, побрёл за поведшим его в сторону сцены охранником. Пора на выход...
  
   Тривэ, следуя указаниям сопровождающего, мимо с озабоченным видом снующих сотрудников закулисья, мимо возвращающихся после выступления двух соплюшек, обнажённых, только в ярких латексных трусиках, с плётками и наручниками в руках, уже успевших продемонстрировать что-то специфическое, вышел на подиум. Кроме капитально установленного высокого никелированного шеста для стриптизёрш, ничего монументального с этой стороны решётки не наблюдалось. Даже не особо крупный чурбачок, на который следовало пристроить палец, чтобы отрубить, не напоминал корявый пень из сказки про леших и бабу Ягу. Аккуратно выпиленный из соснового ствола круг сантиметров сорока в диаметре и приблизительно тридцати высотой. Рядом с чурбачком стояла тарелка с солью крупного помола. Покоробило Тривэ то, что под чурбак был застелен обычный чёрный пластиковый пакет для мусора, литров на двести сорок вместимостью. Кто-то не любил оттирать, ошкуривать пол от пятен крови. Покоробило Тривэ и довольно вялое внимание публики, продолжавшей пить, жрать и общаться с соседями за столиками. Голубой огонёк в Останкино... Но нет, вон стали оборачиваться, проявлять интерес к демонстрируемому дикарём членовредительству. Это самое интересное, для человека разумного, наблюдать, как граждане заходят в холодную воду, поднимая плечи и вставая на цыпочки, погружая организм в некомфортную среду силой воли. Человек разумный платит большие деньги за видеокассеты с реальными человеческими мучениями, пытками, изнасилованиями и убийствами, снимаемыми, как в фильме "Брат-2", для нужд свободного рынка. Человек разумный вряд ли откажется посетить публичную казнь, поглазеть на страх и обречённость последних минут приговорённого, что интереснее даже самой казни - чего там, подёргался в петле, и кончено... Вот бы костры ввести, да зажаривать бы людей в бочках, как показали нам в фильме "Тарас Бульба", и на что способна была цивилизованная Европа. Дошедшая до вершин цивилизации в Германии, цивильные немцы и доктора Менгеле не вспоминают, и печи крематориев, и газовые камеры, и закапываемых живьём, и забиваемых до смерти, и замораживаемых холодной водой из шлангов, и многое ещё чего не вспоминается ими сегодня, продолжающими уныло бубнить о преступлениях кровавых большевиков. Подпевая зарубежным братьям по отсутствию разума, бубнят внутри страны убеждённые, непробиваемые сторонники либеральных ценностей. С упорством маньяков продолжая бесконечное, зомбирующее население, присловье, вставляемое к рассказу о гибели СССР, "к счастью", или "что являлось исторически обусловленным", или "страна была экономически обречена". Далее подонки отечественного разлива обязательно соврут, что возврата в прошлое быть не может, как будто страна каких-то четверть века назад не сверзилась в это самое прошлое, самое омерзительное прошлое - капитализм. Как будто бы не понимают, что возвращение в Социализм - это и есть возвращение из прошлого хотя бы в настоящее! Ради будущего. Мерзостей, несправедливости, ухудшения положения во всех буквально отраслях экономики и видах жизнедеятельности можно называть бесконечное множество. Примером тому буквально все передачи, что по телевидению, что по радио. Все приглашённые в эфир специалисты, каждый в своей области, буквально вопят о том, как всё стало неправильно, и как всё было правильно. Разумно. Справедливо. Экономически обоснованно. Профинансировано. И буквально все - что необходимо вернуть то... это... пятое... десятое... И НИКТО не задаётся вопросом ЗАЧЕМ РУШИЛИ? Никто не делает малюсенького логического следующего хода - О НЕОБХОДИМОСТИ ВОЗВРАТА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ. ОСТАТКОВ СОБСТВЕННОСТИ. Всю собственность, увы, уже не вернуть. Её, уничтоженную, это когда шизофренически сдавалось на металлолом ещё не распакованное, буквально только что закупленное за валюту, новенькое оборудование, вновь героически придётся восстанавливать, чтобы вновь иметь возможность хотя бы отечественную вилку столовую приобрести. И возвращать всё следует разово и единовременно! Законы возвращать все, которые к принятию Верховным Советом СССР готовила Академия Наук СССР, состоящая из шестисот настоящих учёных с мировым именем на двухсотвосьмидесятимиллионную страну, а не нынешние две с лишним тысячи непонятно чем занимающихся учёных на страну со стасорокамиллионным населением, в массе своей занятым выживанием. Необходимо возвращать народу чувство хозяина страны. Только тогда сможет свершиться тот самый прорыв, о котором бубнить устали уже все, чей бубнёж слышен. А то, видать, награбившим позже первых счастливчиков, ухитрившимся и средствами производства разжиться, и в живых остаться, прикупить-то стало и нечего. Всё уже украдено, до нас... Отгрохайте-ка и нам, прорываясь в экономические лидеры, чего-нибудь тоже, покрупнее, помогучее, помощнее. Мы это по наработанным схемам присвоим, а вас там обеспечим рабочими местами. Профсоюзы откроете. Будете к нам ходить, умолять поднять зарплату. Заживём! Но глаза уже не столь наивны. И прорыва не будет.
   А топор вот, интересно, где изготовлен? Тривэ подошёл к чурбаку, опустился перед ним на колени и стал пристраивать самый неудобный для отрубания, безымянный, задрожавший мелкой противной дрожью палец на край деревяшки, равнодушной к его боязни, как и все собравшиеся развлечься ЛЮДИ, элита сегодняшняя, настоящее определение которой трудно подобрать и в русском нецензурном, а уж, казалось бы, куда цветистее... Тривэ затравленно взглянул в зал, и не обнаружил сочувствия ни в одном взгляде, обращённом в его сторону, ни в едином! Вялый или откровенный интерес, или равнодушие, как встречающееся, но гораздо реже. Нельзя их долго веселить, это было понятно. И страх, нерешительность показывать нельзя, коли сочувствия и сострадания и близко не увидеть, не дождаться. Тривэ до хруста выпрямил палец на чурбаке. Хотелось закрыть глаза, всё происходящее с ним, происходящее на самом деле, происходящее всерьёз, казалось бредом. И ещё мучительно хотелось проснуться. Нельзя закрывать глаза! Рубить было необходимо за один раз, избавляя себя самого от лишних мучений, так как палец по условиям Договора должен был быть отрублен полностью, останься он висеть, недорубленным, хоть на тонкой кожице, необходимо было вновь рубить, ни отрезать остриём топора, ни оторвать, озверев от боли, было нельзя.
   Тривэ крепко сжал рукоять топора. Примерился, как делать необходимо. Но предварительно необходимо было ЗАСТАВИТЬ себя делать это! То, что решительно не хотелось. Что делать было страшно, на что рука подниматься не желала.
  
   Папа, помоги! Так, срочно настроиться. Все тут сволочи, не показывать сволочАм страха! Не сметь! СССР жив! Жив! Поверить в то, что Советский Союз невосстановим, невозможно. Душа не приемлет. В конце-то концов, это необходимо в целях самосохранения! Хозяева однополярного мира, США, ведут планету к катастрофе, сегодня-то плакатный лозунг "СССР - оплот мира!" пронзительно понятен! Олигархат не остановится ни перед какими преступлениями в целях получения наживы! Пример Украины слишком нагляден! В КИЕВЕ стучат нацистские каблуки! Так, это мой бой с нацизмом, перед газовой камерой людям страшнее было... Соберись, ну пожалуйста!
   Необходимо советским гражданам срочно объединяться вокруг настоящих коммунистов, тех, кто хотя бы в Программе партии не боится упоминать о социалистической революции. В России такой партией является ВКПБ Нины Андреевой. В России есть истинные марксисты, и с их идеями и грамотным анализом современности можно ознакомиться очень легко, всего-то набрав в поисковике латиницей вот так: PRORIV.RU Не поленитесь! Ох, как всего трясёт и выворачивает... Я трус? Я!? И потом, потом будет и хуже, и больнее, так что сам, сам... Советским людям необходимо добиваться и требовать, в каждой республике, в каждой стране бывшего социалистического лагеря, проведения всенародных референдумов о возрождении страны, Советской власти. Народным кандидатам необходимо предоставлять своим гражданам твёрдые гарантии, в случае избрания на пост руководителя, подписать новый союзный договор, что даст кандидатам дополнительный немалый процент голосов. Товарищи! Вы слышите, что надо делать?! НЕ СПАТЬ! И всюду проголосует "ЗА" далеко за семьдесят процентов населения! О том говорит простой факт - в дни двадцатипятилетия позорной измены в Беловежской пуще, на всех центральных каналах было запущено голосование в прямом эфире: "Готовы ли вы сегодня вернуться в СССР?" Везде "ЗА!" проголосовало далеко за семьдесят процентов участников, а на отдельных каналах и за восемьдесят! Народ тоскует по своей родине! По Отечеству. Так, не бояться, не бояться! Пусть они нас боятся! Объединяемся вокруг коммунистов, не путать с членами! Членами КПРФ, например... Объединяемся! Поодиночке они нас добьют! Люди, слышите меня?! Или я себя обманываю, веря, что можно ещё вернуть всё без крови, без революции, только грамотно организовав выборы и обеспечив контроль за их проведением? И эти, подчинившись воле народа, сами откажутся от власти? ВОТ ЭТИ?!
  
   А!!! За Родину! За Сталина! И Тривэ рубанул. Не закрывая глаз, на удивление твёрдой рукой. По своему пальцу. Палец отлетел, чуть побалансировал... как живой? Ещё живой? На краю чурбака завис, неохотно, как будто прощаясь с хозяином. Свалился с чурбака на расстелённый пакет. И только тут, с запозданием, пришла боль. Оставалось всего-то окунуть горящий огнём обрубок на левой руке в тарелку с солью. Да радостно исполнить песенку.
   Тривэ выворачивало от боли и сюрреализма всего происходящего С НИМ. Но отступать было некуда. Он быстро опустил обрубок в соль.
  
   Сейчас и он, Тривэ, ненавидел Сталина не меньше организаторов и членов "Мемориала", таскающих булыжники в Москву то ли из Магадана, то ли с Соловков. За то, что не разглядел холуйской и предательской сущности Хрущёва. За то, что мало стрелял, не сажал, а именно расстреливал, классовых врагов. Не успевших убежать капиталистов и помещиков, лавочников и офицеров царской охранки, как чуть позже кулаков и подкулачников, как после войны лесных братьев и бандеровцев. Реально пострелял бы, сколько тебе, товарищ Сталин, потомки тех, кого ты пожалел, приписывают, глядишь, и некому бы было совершать контрреволюцию, вновь удобно садиться на народную шею, с только сошедшими было за время Советской власти, и вновь натираемыми мозолями. А Тривэ бы сейчас, с огнём горящей рукой, вешал бы, четвертовал, колесовал и поливал серной кислотой сидящих на колУ, а распятых на кресте палил бы снизу паяльными лампами, вот чтобы и у них так же всё горело, как его несчастная культяпка, как его плоть, разъедаемая солью. И для начала всех, набившихся в этом зале. И с таким интересом наблюдающими сейчас за ним, заорёт - не заорёт, что даже пить и жрать перестали. Но только для начала!
   Ненависть, прямое следствие дичайшей, не отпускающей боли, была столь велика, что Тривэ не заорал. Только в кровь кусал губы, так что и из губ потекла алая кровь, как, несмотря на соль, прямо на пол струилась из раны на левой руке, и судорожно прокручивал в голове слова сочинённой песни, что следовало выплюнуть вместе с болью и отчаянием прямо в сытые, приевшиеся платными зрелищами, так похожими на человеческие, лица зрителей. А, представим, чего уж там, что жив Гайдар Егорушка. И здесь тоже сидит, и губами пухлыми шевелит. А вот за тем столиком - будто бы оба Чубайса. За тем как будто подслеповато щурится на сцену Гозман, рядом, похоже что вот-вот квакнет, чудится Томчин. Казалось, что здесь собрались все, причастные к гибели его Отечества, его отца, как и миллионам его соотечественников которому ещё бы жить и жить, не свались на его и их головы невостребованность, безденежье, вынужденные переезды из одной вновь образованной страны в другую, проблемы элементарного выживания, с которыми справились далеко не все. Чудилось: вон в углу шушукаются Шушкевич с Кравчуком и Ельциным, от них отвернулся, гордо вскинув пустую голову, Горбачёв, рядом с ним и Яковлев пучит рачьи глаза из-под очков. Всё человеческое отребье, вылезшее на свет из склепа в годы "перестройки", вновь туда уже вернувшееся и ещё живое, но смердящее не меньше, собралось сегодня здесь, услышать не песнь о соколе, не сказание о ДАнко, не рассказы о Ленине, не горьковского "Буревестника", ото всех и обо всех, кто ещё вновь не возродился, в отличии от них, упырей. Пришли послушать песню от одного из несметного числа людей, ими загнанных в угол, ограбленных и униженных, мучения на публику одного из которых они оплатили. Все шахраи, кохи, гусинские, березовские, абрамовичи, боровые, ходорковские, алекперовы, сечины, новодворские, алексеевы, аксючицы, ковалёвы, солженицыны, сахаровы, сытины, бурбулисы, козыревы, кебичи, потанины, грефы, фридманы, жаворонковы, и ещё толпа подобных, что плохо виделась, что к месту не вспомнилась, имя им легион. Казалось, что здесь же, оба двое, а вдруг чего прикажут, торчали и Зюганов с Жириновским.
   Ну что же, слушайте! Рядом стояли и вся его рота, и молодой, гораздо моложе его самогО, отец. Ну, за Отечество!
   Вадим Владимирович, товарищ Ветров хрипло, но твёрдо объявил:

К Р Ы С Ё Н О К

   И в полной тишине, практически голый, окровавленный и кровью истекающий, страшный, на мотив родного "Орлёнка" запел, с радостью наблюдая, как с каждым куплетом меняются выражения морд слушающих, как сползают с харь усмешки, как рыла наливаются недоумением, растерянностью, гневом... Ах, хорошо!
  

Крысёнок, крысёнок нырни ниже пола,

Подвалы с дерьмом огляди.

Ты видишь: джин-тоник, вискарь, кока-кола,

И этот подвал не один.

Крысёнок, крысёнок, ты помнишь, в Союзе

Был плов, борщ, харчо, бешбармак?

На пальму и сою, на крекеры, смузи

Сменил рацион ты, чудак.

Крысёнок, крысёнок, гремучей змеюкой

Заполз и затмил белый свет.

Орлята, увы, кобели стали, суки

В шестнадцать-четырнадцать лет...

Крысёнок, крысёнок в карманы бездонны

Скрысятничал ты всё подряд,

Плотины все, шахты... Заводы и дОмны

Для власти крысиной коптят.

Крысёнок, крысёнок, идут эшелоны,

Спешит откачать нефть труба..

У власти крысиной крысят миллионы

И ими убита страна.

Крысёнок, крысёнок, для денег лопату

Отставь, видишь, я уцелел?

Запомни, я знаю, придёт час расплаты -

Тебя отведут на расстрел.

   Несколько секунд в зале стояла тишина. Товарищ Вадим, успевший во время хрипа-пения сорвать с головы дурацкий паричок, этими чужими волосами стереть с лица грим, придававший ему вид забитый и придурковатый, стоял в своём подлинном обличье, лишь бледный, как смерть, распрямившись, смотрел в зал упрямо и гордо. И презрительно улыбался. А затем из-за ближайшего столика раздался голос мужской, растерянный, наливающийся злобой, в конце с интонацией бабской и визгливой: "Эт-то что... Кто крысы? Кого расстреляют? Кто разрешил, где керывники,..." - и далее матом, матом, заглушаемый подхваченными, поддерживающими голосами, негодующими, требующими, чтобы коммуняка непременно извинился.
   Выскочил Денис, с видом растерянным, и наверняка проклинающим свою беспечность, которую проявил, согласовав этому, слов нет, как назвать, пунктом Договора обязательство спеть любую песню. "Это перебор, Вадичка, немедля извинись, на коленях, тварь, моли о прощении, иначе плохо будет всем, а ты-то точно, клянусь, ни врача, ни денег не дождёшься! - и, повернувшись к залу, продолжил громко, в поднесённый ко рту микрофон, стараясь заглушить нарастающий шум, - Господа! Сейчас сиё недоразумение в человеческом обличье перед вами извинится, я же от лица Компании "Заслужил? Отдохни!" прошу прощения за возмутительную выходку, так как к исполнению была согласована песня "как упоительны в России вечера", господа. Мы разберёмся и впредь учтём полученный сегодня урок. Что ж, опытнее стали!" Денис вновь перешёл на привычный, при общении с заслужившими отдых, стиль, в меру дурашливый, в меру почтительный.
   А Вадим Владимирович не произнёс больше ни слова. Ни на сцене, где продолжал сыпать угрозы Денис, ни в момент, когда вызванные по его сигналу два накачанных типа уволакивали товарища Ветрова в помещение не для посторонних глаз, ни когда мастерски и безжалостно избивали, обрабатывая кулаками живот, отбивая внутренности. Ни когда, озверев, добивали, мест на теле убиваемого уже не выбирая. В гаснущем сознании Ветрова Вадима Владимировича, наперекор всему, видение было счастливым и радостным. Праздничным. В полный рост шёл Отец, каким он был тогда, на демонстрации в честь пятидесятипятилетия Великого Октября. С флагом Эстонской советской социалистической республики, улыбающийся, молодой, весёлый, Отец шёл в колонне рабочих парней, нёсших флаги и всех остальных республик, и главный флаг с серпом и молотом внутри острого наконечника из нержавеющей стали, алый стяг их великого Отечества.
   А когда сознание погасло навсегда, мир не перевернулся. Не содрогнулся от ужаса и отвращения. Мир просто привычно, обыденно ничего не заметил. И лишь в Подмосковье отчего-то отчаянно, тоскливо, пронзительно завыла собака.
   Да, дорогие товарищи, у этой истории не будет финала со счастливым концом. И быть не может, покуда мы, советские граждане, не возьмёмся за ум. Разумеется, капитал умеет прятать концы в воду. Мастерски скрывать следы своих преступлений. Неизвестно, где и каким образом было спрятано или уничтожено тело товарища Ветрова. В чужой могиле? В глубоком водоёме? Сожжено в крематории? Большие деньги решают проблемы мгновенно и кардинально. Никакого дела по факту пропажи человека не было заведено ни в полиции, ни в следственном управлении следственного комитета, ни в ФСБ, ни в канцелярии чёрта лысого и рогатого, нигде. Заявления о пропаже тоже никто не подавал. Знакомый, пустивший Вадима Владимировича жить в свой домик, с целью охраны, уборки снега и услуг садовника, удивился, конечно, что жилец исчез столь внезапно, но особо не обеспокоился. Было бы чьей судьбой интересоваться... Вещей после постояльца осталось столь малое количество, что поместилось в два пакета из обычного продуктового маркета, которые хранились с полгода, затем были выкинуты. От Ветрова Вадима Владимировича на этой планете не осталось ни одного материального следа. И лишь в стареньком компьютере знакомец обнаружил небольшую заметку, да стихотвореньице. Вот они, ниже представлены. Прочтём, в память об обычном советском человеке, которому бы просто жить, работать, растить детей и радоваться внукам. И гордиться Отечеством. Да не сложилось. Давайте, товарищи, в память о Вадиме Владимировиче Ветрове, дорогом нашем, рядовым советском человеке, прочитаем то, что никто при жизни его так и не согласился опубликовать, и отнесёмся к прочитанному, как к завещанию. А завещают нам, кажется, вновь обрести человеческое достоинство, вспомнить человеку рабочему, человеку труда о классовом сознании, а каждому, из числа оставшихся, сохранившихся как реликт наперекор всему, человеку советскому - то, что он так хорошо знал маленьким октябрёнком, а сейчас позабыл, к сожалению. И о чём писал, высунув язык, в тетрадку вслед за учителем, мелом на доске выводящим самые главные слова: "МЫ НЕ РАБЫ. РАБЫ - НЕ МЫ".
  
  

ЧТО ИНТЕРЕСНОГО ОБНАРУЖИЛОСЬ В КОМПЬЮТЕРЕ

ПОСЛЕ ТАИНСТВЕННОГО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ ВЕТРОВА В.В.

  
  

ИНСТРУКТОР ТУПИЦЫН

Пять лет переКройки пылали стРаницы,

Умы разрушали, рождали ворОв...

Не падайте духом, инструктор Тупицын,

Пятном, да об стену, - Генсек Горбачёв.

Мой юный инструктор, трепаться таланты

Предали идею, сажая на мель.

А в наших райкомах сидят коммерсанты,

И девочек наших ведут на панель.

Плавбазы гигантские строились в доках,

Цвели здесь сады, колосились поля.

Полмира летало в твоих самолётах,

И к звёздам стремилась Советов страна.

А где-то уж радостно рушили стену,

Богатства народа сгребали в мешок.

А этот народ не заметил измену,

И в плавни, с обрезом, народ не ушёл...

Как нагло и подло всё врёте и врёте

Уж многие годы, поганя свой рот.

Инструктор Тупицын, а, может, вернёте,

Зачем Вам, Тупицын, народный завод?

  
   Вот, получилось переделать "Поручика Голицына", что, помню, с советских времён крутили на всех радиостанциях. Пожалейте, граждане, белых молоденьких офицериков, они ваших прадедушек не больно за шейки вешали, когда ваших прабабушек нагайками пороли, в обморок, бывало, хлопались, и нюхательная соль не помогала... Интересно было бы услышать моего "Инструктора Тупицына" так тоскливо, как пел Звездинский, так пронзительно, как продолжает исполнять Малинин... Главное, так талантливо! Да не добраться мне до него.

НЕЛЕНИН И НЕСТАЛИН - ДВОЕ ИЗ ЛАРЦА ИЗ ДЕРЬМЕЦА

   или до чего можно додуматься, перечитывая "Вопросы Ленинизма" И.В.Сталина
  
   Сегодня, товарищи, слушать речи провозгласившего себя главным коммунистом страны, сокращённо ГлавнюКом, Геннадия Андреевича Зюганова, для истинного марксиста становится опасным для здоровья. 24 июня 2017 года сей главнюк, выступая перед кандидатами в органы местного самоуправления города-героя Москвы от КПРФ, в концертном зале гостиничного комплекса "Измайлово", на фоне развёрнутых транспарантов с трескучими лозунгами наподобие "Выборы, которые решают ВСЁ (ВСЁ выделено мной)!", "Красный авангард", "Вся власть муниципальным Советам!", заявил следующее: "народное негодование уже дымит, народ готов подняться на битву за свои права (далее дословно!), чего мы с вами ни в коем случае не должны допустить!" Слова "ни в коем случае" были сказаны столь искренне, с таким надрывом, что сборище "коммунистов" радостно, истово зааплодировало... Именно так и было, увы. Ни помидорами сборище не закидало своего организатора и вдохновителя, ни яйцами тухлыми, ни ботинком, с запахом несвежих носков, не получил главнюк по физиономии, нет. Он не был даже освистан... Далее главнюк привычно вещал о гнусностях капитала, о всё большем угнетении того самого народа, которому нельзя бунтовать ни в коем случае, рассказывал, какие они, "коммунисты", в честь 100-летия Великого Октября, в Москве и Питере, мероприятия закатят - где хоровод организуют, где дружно песенку споют, а я, морщась от частых, прерывающих речь главнюка аплодисментов, наливаясь холодным бешенством, думал... Думал и вечером, разбитый от бешенства, как результата речи главнюка, межрёберной невролгией и мучаясь от малейшего шевеления, думал и ночью, не имея возможности уснуть от той же боли, и перечитывая в очередной раз сталинские "Вопросы ленинизма", вопросы, переизданные в десятый раз в далёком 1935 году, дабы помочь в том числе и нам сегодняшним найти ответы. В современности. Вот результатами раздумий, где всё, что закавычено - это из сталинских "Вопросов Ленинизма", позвольте с вами поделиться.
   "Что касается политических лозунгов и политических решений... Разве не ясно, что революционные лозунги и резолюции не стоят ни гроша, если они не подкрепляются делом? Стоит только сопоставить ленинскую политику превращения империалистической войны в войну гражданскую с предательской политикой..." главнюка, "чтобы понять всю пошлость политиканов оппортунизма, всё величие методов ленинизма. Не могу здесь не привести одно место из книги Ленина "Пролетарская революция и ренегат Каутский", где он жестоко бичует оппортунистическую попытку лидера П Интернационала К.Каутского судить о партиях не по их делам, а по их бумажным лозунгам и документам: Каутский проводит типично мещанскую, филистёрскую политику, воображая...будто выставление лозунга меняет дело. Вся история буржуазной демократии разоблачает эту иллюзию: для обмана народа буржуазные демократы всегда выдвигали и всегда выдвигают какие угодно "лозунги". Дело в том, чтобы проверить их искренность, чтобы со словами сопоставить д е л а, чтобы не довольствоваться идеалистической или шарлатанской ф р а з о й, а доискиваться к л а с с о в о й р е а л ь н о с т и (см. т.ХХШ. стр.377) Я уже не говорю о боязни... самокритики, об их манере скрывать свои ошибки, затушёвывать больные вопросы, прикрывать свои недочёты фальшивым парадом благополучия, отупляющим живую мысль и тормозящим дело революционного воспитания партии на собственных ошибках, манере, высмеянной и пригвождённой к позорному столбу Лениным. Отношение политической партии к её ошибкам есть один из важнейших и вернейших критериев серьёзности партии и исполнения ею н а д е л е её обязанностей к своему классу и к трудящимся массам. Открыто признать свою ошибку, вскрыть её причины, проанализировать обстановку, её породившую, обсудить внимательно средства, исправить ошибку - вот это признак серьёзной партии, вот это исполнение ею своих обязанностей, вот это - воспитание и обучение к л а с с а, а затем и м а с с ы (см. т.ХХV, стр.201)" Возможно, главнюк какие-то ошибки в порядке самокритики признАет, начав хоть что-то реальное ДЕЛАТЬ? Печальная шутка, разумеется, но, и задуривая головы рабочим и "коммунистам" имитацией бурной деятельности, и рождая бесконечные трескучие "лозунги", ведь тоже надо немножко соображать? Или не обязательно? Поаплодируют, да скушают... Как пример, разберём всего одну агитку. Вот эту: "Вся власть местным Советам!" Давайте даже не примем во внимание то, что у Советов м е с т н ы х власти в с е й не может быть по определению. ВСЯ власть в СССР, например, была у Совета Верховного. Но допустим, почему-либо, именно на головы следующих местных советов в стране свалится ВСЯ власть. Возможно ли выдвигать подобный лозунг на стадии собрания кандидатов в депутаты? А если изберут в реалии, не в мечтах, депутатов от единоросов с жириновцами, слегка разбавив навальнятами с плодово-яблочными? Срочно задвигать лозунг примемся? Тоже работа, безусловно, но почему ничему не учатся у того же Ленина, бесконечно при том всуе поминая его святое имя в своих болтливых выступлениях? Забыл или не знал главнюк, сколько раз Владимир Ильич то выдвигал, то снимал с повестки дня лозунг "Вся власть Советам!", и, что важно, власть СОВЕТАМ ВСЕХ УРОВНЕЙ, в зависимости от того, сколько кандидатов именно от большевиков смогли в число их депутатов избраться? Всё, что делается главнюком и его сотрудниками (не поворачивается язык называть соратниками, как у тех, настоящих), отдаёт чем-то хуторянским, деревенским, подслеповато выглядит и навозцем припахивает. Что не удивительно, если вспомнить высказывания главнюка о малой родине. Говаривал он, помнится, что из его деревни три области видны. То есть, переведу, до трёх ближайших крупных библиотек и ВУЗов одинаково далеко. Тот, кстати, главнюк, что был главнее этого и однажды к несчастью возглавил и убил целую КПСС, тоже, пока не заработал почётного для себя поименования "сперматозоида пятнистого и слабого", звался не иначе, как комбайнёром. А ведь "известно, что вопрос о крестьянстве является у нас одним из важнейших вопросов в нашей политике. Крестьянство в наших условиях состоит из различных социальных группировок, а именно из бедноты, середняков и кулаков. Понятно, что наше отношение к этим труженикам не может быть одинаково. Беднота как опора рабочего класса, середняк как союзник и кулак как классовый враг - таково наше отношение к этим социальным группировкам. Всё это понятно и общеизвестно... Ленин говорил, что КРЕСТЬЯНСТВО ЕСТЬ ПОСЛЕДНИЙ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ КЛАСС. Верно ли это положение? Да, безусловно верно. Почему крестьянство квалифицируется как последний капиталистический класс? Потому, что из двух основных классов, из которых состоит наше общество, крестьянство является тем классом, хозяйство которого базируется на частной собственности и мелком товарном производстве. Потому, что крестьянство, пока оно остаётся крестьянством, ведущим мелкотоварное производство, выделяет и не может не выделять из своей среды капиталистов постоянно и непрерывно. Это обстоятельство имеет для нас решающее значение в вопросе о нашем марксистском отношении к проблеме союза рабочего класса и крестьянства. Это значит, что нам нужен не всякий союз с крестьянством, а лишь такой союз, который базируется на борьбе с капиталистическими элементами крестьянства... Ленин выставил этот тезис для того, чтобы показать, что союз рабочего класса и крестьянства может быть прочным лишь в том случае, если он базируется на борьбе с теми самыми капиталистическими элементами, которые выделяет из себя крестьянство.... Ленинизм безусловно стоит за прочный союз с основными массами крестьянства, за союз с середняками, но не за всякий союз, а за такой союз с середняками, который обеспечивает руководящую роль рабочего класса, укрепляет диктатуру пролетариата и укрепляет дело уничтожения классов. Под соглашением между рабочим классом и крестьянством, - говорит Ленин, - можно понимать что угодно. Если не иметь в виду, что соглашение, с точки зрения рабочего класса, лишь тогда является допустимым, правильным и принципиально возможным, когда оно поддерживает диктатуру рабочего класса и является одной из мер, направленных к уничтожению классов, то формула соглашения рабочего класса с крестьянством, конечно, остаётся формулой, которую все враги Советской власти и все враги диктатуры в своих взглядах и проводят... Теперь пролетариат держит в руках власть и руководит ею. Он руководит крестьянством. Что это значит - руководить крестьянством? Это значит, во-первых, вести линию на уничтожение классов, а не на мелкого производителя. Если бы мы с этой линии, коренной и основной, сбились, тогда мы перестали бы быть социалистами и попали бы в лагерь тех мелких буржуа, в лагерь эс-эров и меньшевиков, которые являются сейчас самыми злейшими врагами пролетариата. Вот она, точка зрения Ленина по вопросу о союзе с основными массами крестьянства, о союзе с середняками. Нельзя не видеть двойственной природы, двойственного положения середняка между рабочим классом и между капиталистами. Середняк есть класс колеблющийся, говорил Ленин. Почему? Потому, что середняк, с одной стороны, труженик, что сближает его с рабочим классом, а с другой стороны - собственник, что сближает его с кулаком. Отсюда - колебания середняка. И это верно не только теоретически. Эти колебания проявляются также на практике ежедневно, ежечасно. Крестьянин, - говорит Ленин, - как труженик, тянет к социализму, предпочитая диктатуру рабочих диктатуре буржуазии. Крестьянин, как продавец хлеба, тянет к буржуазии, к свободной торговле, т.е. назад к "привычному", старому, "исконному" капитализму. Поэтому союз с середняком может быть прочным лишь в том случае, если он направлен против капиталистических элементов, против капитализма вообще, если он обеспечивает руководящую роль рабочего класса в этом союзе, если он облегчает дело уничтожения классов."
   Странно, что ещё в памятные мне 70-80-е годы прошлого века рабочий класс об этом благополучно забыл. Усыплённый россказнями пропагандистов типа Ципко, насмотревшись фильмов типа "Печки-лавочки", где Шукшин под коньячок, "к югу" направляясь, рассказал Буркову о том, что ему, хотя ещё неизвестно, вырастет хлеб или не уродится, за посев все денежки в виде зарплаты уже выплачены (Ну тоже ведь чисто рабочий класс! Один в один). Поверил, что свершилась долгожданная смычка города и деревни, и внимания теперь на то, откуда ты, комсомольский лидер или партийный аппаратчик, обращать не стоит. А потому, какая разница кого там кандидатом в члены Политбюро избирают - из рабочих ли? Из интеллигенции? Из крестьян? Какая разница... И почему же ты, рабочий человек, шагал после смены в пивную, не в библиотеку? Ленина читать...
   Не знаю, зачем Шукшин воткнул в свой фильм и фразу о том, как он со своим рублишком ещё набегается, чтобы девчонке платьишко новое купить, так как "и в район приедешь - и там шаром покати". Я ответственно свидетельствую, что мой отец, строящий высоковольтные линии электропередач, весь тогдашний дефицит в виде хрусталя, добротной одежды, качественной обуви, музыкальных комбайнов и чудесно изданных интересных книг привозил именно из самых отдалённых районов области, мимо которых тянули они, бригада монтажников, свою высоковольтную линию электропередач. Сельского труженика, который был обязан, наконец, во исполнение Продовольственной программы, доверху забить продуктами все магазинные полки необъятной страны, любили и лелеяли. Ему отправляли дефицит. Его зарплаты росли с опережением к зарплатам рабочего класса. Ему выделяли путёвки в самые наикапиталистические страны, где он глазел на огромные щиты с голыми девками и наливался завистью теперь уже и к буржуям. Своему брату рабочему он уже не завидовал. Он на него уже свысока посматривал, так как через колхозные рынки все свои продовольственные излишки благополучно "брату" уже втюхал, по цене значительно выше магазинной. И денег на то, чтобы жить "как в городе", у селянина появлялось всё больше - на ковры, на хрусталь, на книги в красивых обложках, на гэдээровские сервизы с мадоннами, на автомобили к уже имеющимся мотоциклам и мотоплугам. И мещанство в деревне плодилось быстрее и качественнее. А два конкретных крестьянина, пробравшиеся в главнюки, оказались не только не союзниками рабочего, а прямыми и откровенными предателями его интересов. И первый, кого из своей среды выделило крестьянство, в максимально короткий срок приведший страну к контрреволюции, однозначно Неленин. Так же, как второй, чьи заместители мечтают прийти к власти, чтобы "заставить капиталиста заплатить реальные деньги за полученную собственность", или, иными словами, легитимизировать незаконный обмен власти на собственность и окончательно, законно утвердить в стране капитализм, безусловный Несталин.
   Рабочий класс совершил И ПРОДОЛЖАЕТ СОВЕРШАТЬ страшную, фатальную ошибку, привёдшую к трагедии население более чем половины планеты - безропотно принял то, что трудовое крестьянство УЖЕ по своей классовой сознательности находится с ним на одной, равной ступени, чему безусловно способствовала и существенная деградация самого рабочего класса, допустил союзничка, всё ещё способного, как оказалось, предать и продать, к руководству самим собой, и, что самое страшное, союзничку подчинился и не рассмотрел предательства, а рассмотрев - не вышел на улицы и площади страны с протестами. Промолчал. Упустил из рук. Свою власть. Свою собственность. И своё счастье, и своё будущее, и своих детей, и внуков. И, чтобы избежать позора вечного, пока жив и надеется на тебя, пролетарий, Советский народ, немедленно во все рабочие ячейки и собрания, коллективы и бригады возвращайте и читайте, и заучивайте, и повторяйте песнь о гордом буревестнике Максима Горького! И не слушайте зюгановых и путиных! И ПУСТЬ СИЛЬНЕЕ ГРЯНЕТ БУРЯ!
  
   Февраль 2019 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  

63

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"