Марина покормила ребенка и пошла к Искандеру. Прежде, чем идти спать, надо было убедиться, что с ним все в порядке. Может быть, ему требуется помощь.
Непривычно было видеть такого огромного парня на своем диване.
Раньше здесь всегда лежал Коля, бывший муж. Он был худенький, невысокого роста, и, собравшись в калачик, занимал мало места.
А этот Бейбутов раскинулся на разложенном диване так, что едва умещался, его поднятые руки свисали к полу, а с другой стороны торчали его грязные кроссовки.
Он спал, похрапывая.
Марина не стала включать свет в комнате, чтоб его не разбудить, достаточно было слабого света из коридора.
Он лежал на животе, повернув свое лицо к свету.
При этом освещении оно выглядело красивым, особенно выпертые края губ были очень выразительной формы. Марина даже подумала, что это 'самые гламурные губы'.
Поскольку парень крепко спал, Марина позволила себе не без удовольствия подольше рассматривать эти 'самые гламурные'
Потом подошла, нагнулась и осторожно провела пальчиком по краям его губ. Она не давала себе отчет, зачем она это делала. Захотелось - и притронулась. Подумаешь, преступление какое, все равно он спит и не узнает.
Потом, уж совсем осмелев, присела рядом и осторожно, едва касаясь, попробовала губами его губы.
' Ой... горячие какие, как огонь, сухие, но мягкие, чувственные - обалдеть!'- подумала она...
Сильно разволновалась, но очень уж захотелось ей насладиться этими губами подольше, только так, чтоб не разбудить его.
Дала себе волю поиграть ими тихонько: слабо прикасаясь, облизала их полностью и украдкой блаженствовала, опьянев совсем, забылась, закрыв глаза от наслаждения, медленно водила своим дрожащим язычком, слабо покусывая края его 'гламурных' до тех пор, пока сама не задохнулась от волнения.
Пошла на кухню, чтобы отдышаться. Но успокоиться было трудно, сердце билось как сумасшедшее.
Включила чайник, полезла в холодильник - пусто, надо что-то делать, как-то выбраться из полного безденежья.
Переключившись на такие мысли, посерьезнела, про дыхание, желание и думать забыла.
Попила чай с хлебом, обмакивая его в сахар. Полегчало, успокоилась.
- Вот дура, так дура,- шепотом отчитывала она себя, вспомнив о Бейбутове. - Давно ведь одна сидишь, без мужа, нельзя себя так заводить. Хорошо еще, что смогла остановиться, и все обошлось пока. Осторожнее надо быть с собой. Я ведь могла увлечься и нечаянно разбудить его.
Но вдруг вспомнила, что, когда развлекалась с его губами, он ведь совсем перестал храпеть!...
Могло пройти само?
Могло, но возможно и то, что он проснулся и притворялся спящим, а она попалась. Ведь его губы чуточку, сладко так, шевелились под ее язычком, как будто немножечко дрожали, хотя это могло быть и во сне, автоматически - реакция на воздействие.
Вот он опять слегка храпит...
Значит, все в порядке, но так рисковать больше нельзя!
Она вернулась к парню и осторожно стянула с его ног здоровенные кроссовки какого-то сорок последнего размера.
- Ну и лыжи...- прошептала она, тихо смеясь.
Не удержалась, примерила на себя, даже тихонько, осторожно протопала в них до окна.
Наверное, выглядела она в них забавно, потому что, когда повернулась увидела смеющийся взгляд Нигера. Скорее всего, он проснулся, когда она стягивала с него кроссовки.
- Иди ко мне, Мариночка,- прошептал он расслабленными губами с таким откровенным мужским желанием, что ей стало жутко. Похоже, он все - таки знал про ее проделки...
Марина отнесла кроссовки в прихожую и присела на обувную полку, чтоб восстановить опять сбившееся дыхание.
Из прихожей она сказала ему, чтоб он снял свою ветровку, разделся, укрылся одеялом и спал.
Вроде бы он так и сделал. Слышно было, как он возился и сбрасывал одежду на пол. А когда утих, Марина вошла, чтоб разложить его вещи. Но тут же вылетела из комнаты, потому что он лежал на спине не укрытый, совсем голый, без малейшего стеснения показывая свою полную готовность к половому акту.
- Марин, куда ты?!... Вернись, сама же растравила. Не бойся, ты же взрослая, иди, сядь на меня сверху, а?- говорил он ей, когда она стояла за дверью.
- Ты с ума сошел!!!..
- Укрывайся и спи, - сказала она уже сдержанным строгим голосом.
Он помолчал немного, слышно было, как возился с одеялом, а потом тихо спросил:
- Зачем тогда привела? Зачем все...
Марина молчала. Сама понимала, что натворила глупостей. Ведь это не просто парень, который намного младше ее, и даже не просто ее, так сказать, воспитанник. Это - дружок Бульбакова. Вот это - самое ужасное и есть.
И ничего они такого с ним не сделали, что она себе напридумала. Он в пьяной истерике говорил ей, что попало, а у нее не хватило ни ума, ни выдержки, чтобы анализировать, фильтровать - думать! Да, она сама была виновата и тогда, и сейчас...
Однако, как быстро Бульбаков организовал переезд своего дружка к Марине домой... И как уверен теперь, что она будет спать с его другом...
'Нет, Бульбаков! Хоть и дурости во мне выше крыши, и повела я себя как законченная идиотка, но все-таки не тебе, циничный и самоуверенный сопляк, решать мою женскую судьбу', - думала она, закрывшись на кухне.
Если Бейбутов придет сейчас на кухню и начнет лезть, она ударит его табуреткой.
Но он не шел за ней, а, похоже, успокоился и уснул опять. Марина решила не раздеваться и не спать в эту ночь, чтобы защитить себя от него, если что. Надо быть начеку.
Утром нужно было бы пойти в общежитие убирать, потому что там уже слишком грязно, а начальство может проверить. Первый признак, что воспитатель не справляется совсем - это когда он не в состоянии организовать хоть какую - нибудь уборку на этаже.
Но придется все - таки рискнуть и отложить уборку до следующего утра, а в это утро отоспаться, выпроводив Бейбутова как можно раньше.
Сидя за столом, Марина уже засыпала с этими мыслями, опустив голову на стол.
Ее разбудили громкие крики из комнаты и резкие звуки, по которым было ясно, что парня сейчас стошнит.
Она рванулась за тазиком и успела подставить его.
Не глядя на Бейбутова, быстро покинула комнату. Слышно было, как его сильно выворачивает. Потом, прежде чем забрать таз, Марина укрыла обнаженное тело парня одеялом. Просто так вот подошла и укрыла.
Он лежал на животе, согнув ногу в коленке. Невозможно было не увидеть эти его свисающие большие яички. Ему, конечно, плевать, он пьяный.
А она уж лучше вот так подошла и закрыла все одеялом.
Правда, прежде, чем опустить одеяло, все-таки задержала на мгновение, уж очень хотелось посмотреть на его тело.
Ну, хватит, закрыла - и ладненько. А то придется ведь ухаживать за ним, так лучше пусть лежит укрытый.
Повернулась, чтобы уйти, но ее остановил усилившийся храп парня. Видно было, что он в этот раз точно спит, очень крепко, просто 'вырубился' совсем...
Марина вернулась, еще разок приподняла одеяло, чтобы аккуратнее укрыть, но сама опять задержала, потом убрала одеяло совсем и даже присела, чтобы получше разглядеть наготу парня.
Ах, до чего же нежные у мужчин все эти... Марина тихонько потрогала пальчиком...Сама нежность... Привлекательно так выглядят, просто невыносимо...Голова закружилась у Марины от всего этого.
'Вот бесстыжий пацан! Выставил все это своё... какой же ты... Негритёнок...ух, какой...' - Марина со вздохом закрыла, наконец, все это 'его хозяйство' одеялом.
Потом увидела, что одна штанина джинсов, скинутых им, валяется в тазу, прямо в этой блевотине его...
- Тьфу!!! Что ж ты делаешь, паршивец?! В чем ты утром пойдешь? - разозлилась Марина уже вслух. Бейбутов не проснулся даже на ее окрик.
Марина взяла тазик и джинсы. Пошла мыть. Джинсы повесила в ванную на горячую трубу, а чистый тазик на всякий случай опять поставила ему около кровати.
Не открывая глаз, он жалобно застонал, попросил пить. Она напоила его из ковшика, одной рукой приподняв его голову, потому что он был совсем слаб, и ему, очевидно, было очень худо. Выпив воды, он тут же все вырвал в таз, а потом опять крепко уснул.
Марина сполоснула тазик, установила его на то же место, а сама села на детский стульчик у изголовья парня, готовая прийти на помощь в любую минуту. Сидела долго, смотрела, как он спит.
Вдруг он прямо перед глазами Марины резко приподнялся и, опираясь на одно колено, пустил струю в таз.
Марина распахнула глаза, и не смогла отвести их, не могла двинуться с места, как парализованная. Ее так и приморозило к этому зрелищу....
Он, по-видимому, не зная о ее присутствии, серьезно и сонно смотрел только на свою струю. А когда увидел рядом с собой Марину, он, широко открыв рот, беззвучно засмеялся, мотая головой из стороны в сторону, поглядывая на нее, и продолжая мочиться на уровне ее глаз, совсем близко... Он видел, что она широко раскрытыми глазами намертво зацепилась за его работающий орган, как загипнотизированная.
Ему стало 'жутко в кайф', он уже не смеялся...
Ее дикая прикованность рождала какое-то новое, незнакомое ему смущение и какую-то очень сладкую силу во всем его теле, совсем не ту, что раньше. Эта новая сладость его прошивала всего так, что он уже не мог выпускать струю. Он просто изнемогал от желания, поглядывая то на свою плоть в руке, то на завороженные глаза Марины...
Нигер всегда чувствовал в женщинах очень много притворства, и только одно реальное желание видел в них: понравиться самой, увлечь, получить высокую оценку.
И в сексе он всегда чувствовал со стороны женщины - игру, спектакль, в котором она старается заработать эту высокую оценку себе, как партнерше. Он чувствовал в их стонах, словах, действиях фальшь. А желание, страсть...Этого в них было не так-то много, но достаточно, чтобы сыграть большое море страсти.
Он точно знал, когда притворяются, когда ему врут. Его обмануть было трудно. Когда они выли, стонали под ним, он грубо останавливал: 'Заткнись! Заткнись, я сказал!' Он мог ударить ее или больно сдавить шею, если она опять заведет свою 'песенку'.
Когда он встречался с женщиной, он был с женщинами вообще. В душе своей никого из них не персонифицировал. Одинаковы. Так что в одной - для него были все сразу.
Лишь на какую-то малость, чисто внешне, отличалась для него одна от другой в своей старательной игре, но все-таки это была игра, ложь. Ложные страсти, ложные симпатии, ложные чувства.
В акте насилия над женщиной он видел для себя больше удовольствия, потому то там хоть и был протест, яростное нежелание отдаться, зато хоть не поддельное всё, а настоящее.
К тому же он, нахватавшись от разговоров с Бульбаком, не видел ничего плохого для девушки в ее изнасиловании, особенно - втроем. Доставили ей ттройное удовольствие. Если ее не мучить, не бить, а только удовлетворять, то чего же ей еще надо. Еще пусть спасибо скажет, что такие молодые шикарные парни прорвались к ней через все общественные запреты. Рискуя, как никак.
Ну а добровольное совокупление было всегда более пресным для Нигера. Из-за постоянной и надоевшей уже фальши со стороны партнерш.
Поэтому ему было все-равно, была ли она одна или с подружкой. С подружкой - даже лучше, так ему казалось. Значит, не ревнует его, если делится им с подружкой, не повиснет на нем 'пиявкой', когда он насытится ею. Ну и удовольствия дадут ему больше.
А вот в Марине начисто отсутствовала фальшь, такая привычная для глаз Нигера.
Она была вся на виду, он ее чувствовал. И эта ее смешная очарованность сейчас была самой настоящей, совершенно неожиданной и новой. Уж тут он даже спьяну не смог бы обмануться.
Вопреки его ожиданиям, она все - таки оторвалась и убежала. Он усмехнулся и за ней не пошел. Хочет мучиться по нему - пусть помучится.
Он опять беззвучно засмеялся, потом широко открыв рот, энергичным шёпотом выдавил с воздухом: 'АААААААА!!!..' ей в след. Это на его диком внутреннем языке означало: 'Хочу!!!' 'Очень сильно я хочу тебя'
Однако, отодвинул подальше таз с мочой и, натянув на себя одеяло, он успокоился, решив, что девушка уже никуда от него не денется, и уснул крепким сном до самого рассвета.
Утром Нигер нашел свои трусы на полу, надел. Потом взялся искать джинсы.
Шлепая босыми ногами по полу, он забрел на кухню, из горлышка чайника отхлебнул воды, заглянул в холодильник. Он был почти пустым, но Нигер все - таки добыл из него стакан с молоком.
Выхлебал в два глотка и сморщился: что-то не то... Однако это сомнительное молоко все-таки сразу смягчило его пересохшее горло. 'Какое-нибудь средство для бабьих масок выжрал', - подумал Нигер.
На самом деле, это было молоко из груди Марины, оставленное для заправки кашки ребенку.
В ванной Нигер увидел свои джинсы. Надел их, застегнул ширинку и пошел по квартире дальше, неслышной походкой, как он привык ходить в чужих квартирах.
Тихо приоткрыв следующую дверь, он увидел спящую Марину.
'Как она хорошо лежит...' - подумал Нигер, прикидывая, как он сможет беспрепятственно войти в ее плоть сбоку, сзади. Спит она крепко, так что проснется, когда он уже будет бомбить ее со всей своей страшной пацанячей силой и уже хорошо нагуляным самцовским опытом.
Все ее 'уси - пуси - не хочу' сразу отпадут.
Ей останется только пищать от наслаждения и мечтать, чтоб это длилось как можно дольше.
Нигер беззвучно засмеялся от этих своих мыслей, медленно расстегивая ширинку. Он пристально смотрел на Марину, усиливая свое желание, чтоб побольше налиться и быть железным для быстрой атаки.
Просчиталась Марина перед этим сном, уверенная, что проснется раньше и разбудит его к завтраку.
Нигер стоял над ней, разглядывая ее большие груди, прикрытые тонкой ночной сорочкой. ' Хороши...- думал он. - Никогда не видел, чтобы у баб торчали такие конкретные соски. Даже во сне стоят! Спит и хочет, значит, даже во сне. Подожди, киса, я тебя сейчас...'
Он не знал, что Марина была кормящей, и груди сейчас, перед утренним кормлением, были просто полными молока.
В свои 17 , без малого -18 лет, Нигер, хоть и выглядел взрослым парнем, но он ничего такого не понимал.
Он видел только секс, и был счастлив тем, что прямо сейчас, когда он войдет в нее, он возьмет эти груди в руки и будет их мять, сдавливая и растирая пальцами ее большие соски...
Все!!! Он был готов и уже выпрыгивал из штанов, когда вдруг почувствовал сзади чей - то взгляд. Не смотря ни на что, он привык всегда все замечать, слышать и видеть даже спиной.
Моментально натянув и застегивая джинсы, он уже делал поворот, готовый бить смертным боем любого, кто может помешать ему овладеть этой женщиной.
Даже если это ее муж! Он вырубит его моментально и очень тихо, чтобы не разбудить Марину раньше, чем он войдет в ее плоть...
Но, повернувшись с настроем бить или убить, он увидел перед собой крошечную девочку, с лицом, как у Марины, только совсем еще детским, маленьким. Эта малюсенькая девочка сидела в кроватке, держала в ручках игрушечного зайца и внимательно следила за Нигером.
Самое удивительное в ней было то, что она смотрела на него счастливыми глазенками и радовалась его присутствию! Она улыбалась ему всем своим личиком, всем своим существом, которое восхищенно говорило без слов, что дядя хороший, очень хороший.
Он сперва растерялся, а потом, удивленно подняв бровь и закусив губу, тоже улыбнулся...
Девочка протянула к нему маленькие ручки, очевидно радуясь его улыбке и желая, чтобы Нигер взял ее из кроватки на руки. Он, повинуясь, нагнулся, взял ее и тихо унес в другую комнату.
Спинка умещалась в его ладони, а на другой руке она сидела, прижавшись к нему, и ручками крепенько держалась за его шею.
Нигер ходил с ней по комнате и улыбался. Губами и носом, он ласкался об ее щечку и мягенькие волосики, которые были точно такого же цвета как у Марины. Малышка приятно пахла маминым молочком, и вся она была такая тепленька, ласковая...
Девочка немножко отодвинула личико, чтобы рассматривать его лицо и потрогать. Нигер осторожно ловил ее пальчики губами, и она смеялась тихим ликующим колокольчиком.
Он посадил ее на диван и рядом с ней встал на колени, придерживая малышку рукой, положил на диван свою голову. Она обеими ручками перебирала его черные кудряшки, заливалась колокольчиком, а он улыбался и шептал:
'Давай, массируй, а то у дяди голова болит. Дядя вчера был совсем бяка - бяка. Дядя совсем дурак, но он больше не будет курить эту гадость...'
И правда, нежные прикосновения ее пальчиков снимали головную боль. Он бы долго так сидел, расслабившись под ее ручонками, но услыхал тихое движение Марины в спальне.
Испугался, как воришка, пойманный с поличным на месте преступления, метнулся с девочкой на руках и в ту же секунду вернул ее на место. Марина повернулась на другой бок, но все так же крепко спала.
Мысли о сексе у Нигера больше не было. Он не стеснялся никого и никогда. Ему даже нравилось заниматься сексом у кого-то на глазах, привык к 'групповухе'.
Но в присутствии этой крошечной девочки, он бы не мог... ни за что на свете.
Он вышел из спальни, не глядя на Марину. Сел на диван, натянул носки и футболку.
Девочка заплакала. Нигер сдержал свой порыв пойти и снова взять ее из кроватки. Он понял, что сейчас проснется мать или уже проснулась.
Марина, действительно, встала, взяла ребенка к себе в постель, и опять все утихло.
Нигер полежал на диване, чуть не уснул, но спохватился и решил уйти отсыпаться в общагу.
Если идти пешком, то может освежиться голова, а то она опять гудит после вчерашнего.
В прихожей он обул кроссовки, надел ветровку.
На прощанье захотел еще раз взглянуть на Марину и ее маленькую дочку.
Он встал в проеме двери их спальни и увидел, как Марина кормит дочку и все так же спит, лежа на боку.
А малышка сама управляется. Она поддерживает большую белую грудь ручонками и сосредоточенно добывает себе молоко. Нигер опустил голову и усмехнулся, шмыгнув носом.
Девочка тут же обнаружила его присутствие и выпустила сосок.
Она повернула голову к Нигеру и опять радостно заулыбалась ему во весь рот, перепачканный молоком. Он видел этот набухший сосок, из него сочилось молоко.
Нигер уже повернулся, чтобы уйти и не отвлекать малышку.
Но потом внезапно вернулся, подошел к спящей Марине, нагнулся, взял в рот ее сосок и вытянул немного молока.
Бесшумно отперев дверь, он тихо вышел, тихо спустился по лестнице, буквально - на цыпочках. И он долго шел по дороге, не проглатывая это украденное молочко...
Уже далеко от ее дома он остановился в ужасе.
' Что это со мной? - подумал он. - Я же схожу с ума! Почему я так тихо иду, чтобы не разбудить ее?! Как это я могу разбудить ее своими шагами, когда даже дом ее уже скрылся из виду?!!! Ведь это же сумасшествие!... Иди нормально, и выпрямись, что ты согнулся, как перепуганный лох?! И проглоти это! Держишь во рту, как пидор хрен! Ясно, что ты еще под травкой, поэтому все видишь вот так жутко.
Надо хорошо отоспаться, и ты об этом сумасшествии даже вспоминать не захочешь.'
В общежитии Нигер принял душ и завалился спать. Когда друзья пришли с занятий, они с трудом растолкали его, движимые любопытством:
- Ну, чё было - то? Колись, давай, рассказывай все, потом доспишь!' - Чес тряс его за плечо, даже набрал в рот воды из банки, и обрызгал Нигера, чтобы тот хорошо проснулся и протрезвел.
Бульбаков тоже сидел напротив у стола и приготовился слушать Нигера.
Но Нигер сказал только одно:
- Я помню большой таз, меня сильно рвало, мне было так плохо, я думал, подохну. Тошнит опять, дайте воды, а?
Чес дал ему пить и сбегал за пустым ведром, подставив его Нигеру на всякий случай.
Нигер опять провалился в сон.
- Не объездил он воспетку,- подвел итоги Чес, и был явно не доволен.
Бульбак, наоборот, развеселился и хлопал в ладоши над головой, пританцовывая и напевая известную еврейскую песенку.
- Ты же сам отправил к ней Нигера?! - удивился Чес. - А теперь радуешься, что он ее не трахнул?! Бульбак, все - таки ты влюбился в эту дуру - воспетку, лохушку нашу.