Валентин Иванович Разнов, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка в педагогическом институте, собираясь утром на работу -- экзаменовать студиозусов, как он говорил, -- зашел за справочником в комнату дочери-студентки и, проходя мимо включенного компьютера, бросил взгляд на монитор.
В окошке переписки стояло: "Настя, превед! Мы сиводня сабираимси у Толега. Посли зачота приижжай".
-- Черт-те что! -- сказал вслух Валентин Иванович, забыв, зачем пришел.
-- А подглядывать нехорошо! -- сказала дочь, войдя и увидев отца у компьютера. -- И еще ругаться!
-- Ну как можно так писать!
-- А, не обращай внимания, сейчас такая мода. Называется албанский язык, или язык подонков.
-- То-то что подонков. "Превед", "зачот", "приижжай"... Тьфу!
-- Постой, я тебе сейчас такое покажу!..
Дочь щелкнула мышкой, и на мониторе появился Мавзолей Ленина, на котором вместо "Ленин" стояло: "Мавзолейчег".
-- Тьфу! -- опять сказал Разнов, хотя шутка ему понравилась. -- Тьфу!
-- Папочка, ты жжошь! -- засмеялась дочь. -- "Жжошь" через "о".
-- Ладно, если едешь со мной -- бегом. Мне опаздывать нельзя.
-- Бедненький! Езжай один. Мне еще нужно почитать кое-что к зачо-о-оту! -- нарочно протянула она "о-о-о" и опять засмеялась.
К русскому языку Валентин Иванович относился очень серьезно, а в последнее время, натыкаясь на ошибки даже у классиков и повсюду слыша неправильные ударения, по-настоящему страдал. Жене и дочери он запрещал читать книги, изданные в постперестроечное время, и, если находил таковые у себя дома, выбрасывал их, даже не пролистав.
"Настя, ты же будущий педагог! Как ты можешь говорить "я пришла с института"?! Ты что, с него слезла или ты хохлушка?" -- "А ты, папочка, шовинист. При чем тут хохлы?" Такие разговоры происходили часто, но сегодня, увидев, а не просто услышав, что делается с великим и могучим, он почувствовал раздражение от своего бессилия. Эти "превед" и "зачот" совсем не давали ему покоя, так что он зазевался, не успел проскочить на зеленый и совсем разозлился.
"Да что это я? -- думал он, стоя перед светофором. -- Мы же тоже молодые говорили "ништяк", "нехило", матерились... Да, но писали-то правильно". Потом он вспомнил про реформу русского языка, затевавшуюся в 60-х годах, когда собирались отменить все сдвоенные согласные и вообще писать так, как слышится. Он тогда был мальчишкой и радовался, но на него большое впечатление произвели слова отца. "Конечно, -- сказал тот, откладывая в сторону "Известия" с предполагаемыми правилами. -- Даже в нашем развитом социалистическом обществе, где деньги, как обещается, скоро отменят, все-таки приятнее, если человек приходит к тебе с суммой, а не с сумой".
"В принципе сейчас молодежь проводит эту реформу де-факто. И на хрена им, в самом деле, русский язык, если такая веселуха вокруг?"
Тут он окончательно разозлился на себя за "веселуху" и к институту подкатил исключительно в бойцовском настроении, а к аудитории подошел прямо зверем. "Я им сейчас покажу "превед" и "зачот"".
-- Ну, кто первый? Заходите пять человек.
Валентин Иванович искренне не понимал, что можно списать по русскому языку, это равносильно списыванию английского, немецкого и др. Студенты это знали и старались не попадаться, поэтому он с тяжелым вздохом остановился около симпатичной брюнетки и протянул руку -- та вытащила из стола шпаргалку, отдала ему и пошла к выходу.
-- Постойте, -- сказал Разнов, -- идите сюда. Если ответите сейчас без подготовки, получите зачет. В любом случае давайте зачетку.
Девушка протянула серенькую книжечку.
-- Не-а, не отвечу.
-- Ну что ж... -- Разнов расписался в ведомости, потом в зачетке и протянул ее студентке. -- Ну что ж, Делихова Марина Сергеевна, придете в следующий раз. Приятно будет с вами побеседовать.
"Девчонка" мельком, на всякий случай, взглянула в зачетку да так и застыла на месте.
-- Что еще? -- спросил Разнов. -- Я же сказал, придете в следующий раз.
Студентка улыбнулась и протянула ему книжечку -- в графе "Отметка" стояло крупными разборчивыми буквами: "Незачот". Разнов подержал ее, всматриваясь, положил на стол, повертел в руке ручку и заштриховал законное "не". Потом расписался еще раз, улыбнулся сказал: