Любые совпадения событий, имен, ритуалов и верований случайны.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Страж осторожно, чтобы не прищемить пальцы, опустил тяжелую деревянную крышку люка и задвинул толстый засов. Только теперь он мог спокойно отдышаться и немного отдохнуть, сбросив котомку с плеч на каменный пол. Здесь, на верхней площадке сторожевой башни, горделиво возвышавшейся над каменистой плотью Белых Скал, дышалось легко и свободно, несмотря на суровый ледяной ветер. Страж иногда ловил себя на мысли, что не просто привязался к этому месту, но и полюбил его за долгие годы ночевок на крыше башни. Местные жители (да и не только они) опасались Белых Скал, веря, что в них живет нечистая сила. Из века в век передавался запрет на их посещение. Лишь он один осмеливался каждый вечер выходить из своей избы на окраине селения и, минуя высокие деревянные стены, бдительно сторожимые цепными псами и крепкими воинами, направляться к одинокой Сторожевой башне, где он ночевал, следуя велению мудрых старейшин племени вот уже сорок с лишнем лет. И придет время, когда кто-нибудь другой заменит его на этом нелегком посту, чтобы обеспечить мирный сон своим соплеменникам.
Надышавшись, старик принялся разжигать костер. До того момента, когда догорят последние отсветы вечерний зари, необходимо было со всем управится. Слава Богу, угли от вчерашнего костра еще не успели прогореть и слабо тлели, пробиваясь алыми трещинами сквозь сизую пленку пепла. Они вспыхнули слабым синеватым пламенем, когда сухая трава коснулась их, и струйки ароматного дыма потянулись к стремительно выцветающему и темнеющему небу, на котором уже проступали первые мохнатые звезды. Подбросив еще несколько сухих веток, Страж захлопотал над черным от копоти котлом, поправляя его и заполняя студеной ключевой водой, припасенной им для чая. В своей котомке старик всегда держал травы, отвар которых бодрил тело и придавал силы бдеть долгими холодными ночами. Его старому телу уже требуется подмога, одной воли становится недостаточно бороться со сном, видимо уже пора на покой. Впрочем, старейшины так не считали, а им виднее, другой займет его место только тогда, когда решит собрание, и значит пока придется продолжать служить своему народу здесь. А и честно говоря, кем еще в свои девяносто пять лет он может послужить племени, как ни Стражем. Работник из него давно никакой: былые раны не давали прежней силе обитать в дряхлеющим теле.
Вода в котле закипела, как раз, когда заря догорела последними отсветами, и ночная тьма окончательно укутала окрестности. Теперь лишь скромный полумесяц едва продирал мрак своим бледным болезненным светом, да яркие звезды равнодушно поблескивали на иссиня-черном небосводе. Горд зачерпнул большой чашей кипяток и заварил щепоть травы в глиняном сосуде с крышкой, укутал поплотнее в теплый шерстяной плат и, немного подумав, накрыл еще звериной шкурой - чтоб напарился получше. Все-таки нет ничего лучше крепкого ароматного отвара в такие холодные суровые ночи, когда ветер становится еще более ледяным и напористым.
Подбрасывая ветки, Горд невольно вслушивался в ночь. Обычной как в селе тишины здесь не было, то и дело раздавались шорохи, вскрики, уханья, грохот падающих камней. К ним старик привык и уже давно не вздрагивал как в первые ночи. Только к одному не мог приучить себя: к временами раскатывающимся крикам, тоскливым и надрывным, полным боли и страдания. Именно о них складывали длинные и ужасные легенды, ими пугались селяне, они смущали путников, спешащих как можно скорее засветло добраться до селения. После захода солнца никого и никогда не пускали за ворота, опасаясь беды. Горе тому, кто не успевал! Ночевать в поле без укрытия испытание не для слабонервных, да и кто знает, что поджидает ночью странника.
Горд вздохнул, налил себе полную чашу парящего отвара и подошел к краю площадки. Здесь неторопливо глотая чай, он всматривался вдаль, куда убегала кривая местами разорванная цепочка скал. Каждую ночь он неизменно первую чашу выпивал именно здесь, вдыхая густой аромат напитка. Предусмотрительно зажженный факел на стене помогал лунному свету разгонять ночной мрак, позволяя различать серовато-белые нагромождения камней и изредка пролетавших птиц. Пернатые никогда не беспокоили человека, даже попискивали они как-то осторожно, словно боялись привлечь к себе внимание, а вот таинственные крики сегодня были невыносимо громкими и тоскливыми. Временами они переходили в рыдания, прерывающиеся глубокими хрипящими стонами и детским плачем.
- Боже сохрани и защити! - вздрогнув, прошептал старик, нащупывая на груди освещенный амулет, единственную защиту в этом ночном карауле. Мечи и кинжалы с дубинками здесь бесполезны, проку от них не больше чем от обычной палки. Нечисть их не боится, хотя за столько лет Горд еще не разу не встречал ее воочию. Кроме изредка пробегающих зверюшек да пролетающих птиц под стенами башни никто не появлялся, а крики... мало ли что за зверь ревет по ночам.
Стражу становилось холодно, ветер добирался до тела даже сквозь теплый плотный плащ, надо было возвращаться к костру, но старик медлил, рассеянно пробегая взглядом вновь и вновь по освещенным валунам, тянувшимся куда-то за темный полог клубящегося мрака. Вот мелькнула птичья тень, вот пробежала какая-то маленькая зверушка, обнюхивая голые камни в поисках снеди. Ничего особенного, обычная картина. Горд в последний раз пробежался глазами и хотел повернуться к костру, когда заметил горящие зеленые глаза, прячущиеся от света. Они напряженно вглядывались в человека, словно пытались проникнуть в его мысли.
- А ну пошел прочь! - гаркнул Страж и запустил камень из небольшой припасенной им кучки на площадке.
Глаза с шипением отскочили в сторону, потом внезапно взметнулись в воздух, и гибкий стройный силуэт промелькнул на границе освещенной территории, стремительно удаляясь в сторону.
- Боже, спаси меня! - прошептал Горд, судорожно доставая амулет и сжимая его в морщинистых руках. Теплая округлая деревянная дощечка с вырезанными письменами приятно согревала ладонь, успокаивая взбесившееся сердце, колотящееся о ребра, и позволяя хоть немного сосредоточиться и оглядеться. Незнакомая тварь, похоже, испугалась и улетела, вокруг никого не было и только ветер шебуршал у подножья мелкими камешками да птицы попискивали где-то вдали за башней.
- И чего только не привидеться, - прошептал Страж и поспешил к костру.
Здесь, подбросив сучьев и вновь наполнив чашу, Горд опустился на шкуры и только тогда спрятал амулет на грудь. Пламя мирно потрескивало, металось по сторонам под порывами ветра, жадно лизало хворост, осыпалось углями. Возле его живого приятного жара становилось спокойно и тепло, размаривало и клонило в сон, и только вой ветра да отвар не давал заснуть. Сколько прошло времени Страж не знал, для него минуты тянулись медленно, нехотя. Он смотрел на костер и думал о прошедшей молодости, полной забот, и еще более хлопотливой старости. Недавнее происшествие, столь напугавшее его, постепенно отступило и смылось нахлынувшими воспоминаниями, даже грохот обвалов и вой притупился для слуха. Крики непонятно почему прекратились, птицы перестали пищать и шебуршать где-то у стен, будто боялись нарушить покой Стража, освещенного пляшущим костром.
Он очнулся от думы из-за внезапно появившейся странной ноющей боли в плече, неловко повернулся и увидел человека, полускрытого высокими башенными зубцами. Горящий факел слепил и не позволял разглядеть гостя, буравящего старика своими светящимися зеленым огнем глазами.
- А, похоже, это и есть тот таинственный летун. - прошептал Горд и, выхватив из костра горящую головешку, подошел к незнакомцу поближе. Тот даже не сдвинулся с места, только распахнул пошире свой длинный ярко-красный плащ, чтобы старик смог разглядеть его могучую грудь, закованную в стальные латы, отсвечивающие огненными бликами. Красивое мужское лицо, могучие руки и холодный пытливый взгляд.
- Кто ты? - говорить было трудно, горло сдавливал предательский страх, по лбу струились первые капельки выступившего пота. "Нечисть, явно нечисть, - подумал Страж, - человек не может летать", а этот парил в воздухе в нескольких метрах от башни и смотрел своими светящимися глазами.
- Пошел прочь! - Горд взмахнул головешкой, неумолимо гаснувшей под напором ветра, - Пошел! Пошел тебе здесь не место!
Летун зашипел, оскалив полоску белоснежных зубов, и тоскливо закричал. Ночная тьма ответила ему стоном и детским плачем.
- Уходи подобру! - морщинистая рука мелко дрожала, - Уходи, именем Бога прошу!
В ответ мощный порыв ветра едва не сбил его с ног, незнакомец сорвался с места и бросился на Горда. Страж видел его бездонные искаженные злобой глаза, искривившийся рот, длинные руки, слышал его тяжелое ледяное дыхание, свист рассекаемого воздуха, трепет тяжелой ткани плаща, глухое шипение, и уже было приготовился к смерти, невольно пятясь к костру, как вдруг вспомнил об амулете на груди, выхватил его и стал шептать охранное заклинание. И тут же над головой завыло, взбешенный ветер взметнулся из под ног, и старик упал, больно ударяясь затылком, вскрикнул, но не посмел подняться с холодного каменного пола, сжимая в ладони амулет и шепча заклинание.
Лишь несколько минут спустя Горд осмелился приоткрыть веки. Гостя не было, только протяжные стонущие крики, прерывающиеся плачем, доносились откуда-то из ночи, и ветер надрывно выл над головой.
Дорога оказалась весьма хорошей, ровной и почти без ухабов. Все-таки древние правители заботились о своем государстве, и даже спустя столько веков построенные ими для путников дороги продолжали служить на благо народа. Но, несмотря на это, старая лошадка еле плелась не в силах тащить небольшую крытую повозку быстрее, как того добивался воин-возница, постоянно понукая острием копья животное.
- О, чтоб тебя хорты сожрали, тварь безмозглая! - зло выругался он и бросил свои попытки, ослабив вожжи, - Ну, что ты с ней поделаешь, не хочет работать и все! И что не мог ты другой выпросить?
- И за эту спасибо скажи, а то бы тащили повозку сами, вместо лошади, - зло огрызнулся его попутчик, идущий рядом по дороге, и надвинул капюшон поглубже, показывая, что не намерен продолжать разговор.
Бере всегда отличался угрюмостью и неразговорчивостью, предпочитая размышлять о своей тяжелой и несправедливой судьбе. Шел уже пятый десяток, а он только простой сборщик налогов, нищий, без семьи и дома, вынужденный скитаться по селениям, собирая подати и ночуя по чужим избам. И так все тридцать лет государственной службы! Разве об этом он мечтал, когда двадцатилетним парнем поступал в казначейство провинции Тарет? Разве мог он предположить, что все дерзкие планы рассыпятся в пух и прах? А ведь он жаждал разбогатеть, стать всеми уважаемым тоуром или даже дермом провинции, а может и предстать в качестве советника перед самим Правителем, и что в результате? Комната в доме брата на окраине Метехии, старый дорожный плащ с капюшоном, в котором он сейчас идет, и потрескавшийся от времени посох для опоры, да, пожалуй, несколько золотых в кошелке на поясе. И все!
- Почему ты всегда такой угрюмый, Бере? Разве можно вот так всю дорогу идти и молчать? - воин был в хорошем расположении духа и ему явно хотелось почесать языком.
- Не твое дело, не суй свой нос куда не следует, лучше смотри на дорогу!
- Я тебе не слуга, не указывай. Думаешь, если сборщик, так охраной потакать можешь. Я свободный воин, а не раб!
- А ну тебя, - махнул рукой возница и отвернулся, любуясь закатом.
Солнце уже почти наполовину погрузилось в землю, подсвечивая своими еще теплыми лучами небо и редкие облака красновато-оранжевым. Над головой поспешно пролетали по каким-то своим делам птицы, где-то подвывал волк, ржали лошади, вскрикивала незнакомая зверушка. Вся степь, раскинувшаяся по обе стороны от дороги, готовилась к ночи, кто, укладываясь в безопасное место для сна, а кто и потягиваясь после сладостных сновидений и разминая мышцы перед охотой. И над всем этим размеренно плыло басовитое гудение колокола, созывающее селян на вечернее богослужение и предвещающие окончание ежедневных трудов.
- Надо поспешить! - запрыгивая в повозку, процедил сборщик, - Давай, Дор, подгони эту клячу. Плетемся еле-еле. Скоро ночь!
- Да, поспешить не мешало бы, закроют ворота. Придется ночевать под открытым небом, не пустят.
- Куда они денутся, пустят. Сборщика пустят, - ответил Бере, устраиваясь поудобнее. Звание государственного чиновника придавало ему уверенности, хотя, честно говоря, он всегда старался до заката укрыться под защитой ближайшего селения или города, не искушая и без того неласковую судьбу и не проверяя на себе уважение и почитание простого народа. Все-таки, в глубине души опасения оставались, что суеверный страх жителей этой темной провинции окажется слишком сильным.
Лошади словно передалось беспокойство людей, и она прибавила шагу, когда острое копье кольнуло ее в бок, но все равно они явно не поспевали, вечерняя заря уже почти догорала, солнце неумолимо уходило на покой и не внимало молчаливым мольбам Дора задержаться хотя бы еще на чуть-чуть.
- Но, родимая, но! Поспеши! - покрикивал он, бросая беспокойные взгляды на запад и временами приставая, чтобы посмотреть не виднеются ли стены поселения. - Надо было тебя не жалеть, погонять как следует. Вот по твоей милости останемся ночевать в поле, сожрут тогда тебя волки!
- Хватит ворчать, смотри на дорогу, болван!
Бере раздражал этот воин, и его голос и внешность и манера говорить вызывали в нем приступы трудногасимого гнева, и уже неоднократно сборщик пообещал себе сменить охранника при первой же возможности, которая опять как всегда никакак не подворачивалась. Видимо, начальство решило довести бедного Бере до крайней точки и добиться его ухода на покой, давая ему вот таких тупоголовых болванов, как Дор. "Не дождетесь, голубчики, - думал сборщик, я еще послужу вам на зло, я добьюсь своего". И он снова предался своим мечтам о богатстве и славе, рисуя себе заманчивые картины недалекого будущего, когда, наконец-то, по справедливости будет наделен властью и могуществом. В такие минуты Бере наполнялся каким-то особым чувством своего превосходства и величия, представляя роскошные покои собственного дворца, бесчисленное множество светлоглазых и темноволосых красавиц, омывающих его тело в теплых лазурных водах мраморного бассейна, и, конечно же, непременные горы золота и серебра, необъятные, заполняющие бесконечные анфилады подземных хранилищ под его поместьем.
- Эй, Бере, приехали!
Недовольно морщась, сборщик открыл глаза и удивленно огляделся, словно не ожидал увидеть высоких деревянных стен и оббитых темным железом ворот селения. Все-таки они не успели, над окрестностями уже царила ночь, наполненная странными душераздирающими криками и уханьем, глухими, доносившимися издалека, откуда-то из покрытой мраком степи.
Зыкнув на Дора, Бере слез с повозки и постучал в ворота. За стенами озверело залаяли собаки.
- Эй, открывайте!
- Кто таков?
- Сборщик налогов великого и могучего Дерма провинции Тарет, верного служителя Великого коара, да будет он жив, здрав, невредим!
- Пшел прочь, нечистый! Заливай другим, не пушу.
- Ты с кем разговариваешь, собака, презренная скотина! Я служу великому Дерму! Он прикажет содрать с тебя шкуру живьем! Открывай ворота, хуже будет!
В ответ раздался дружный хохот, и над воротами выглянула усатая голова в шлеме.
- А ну пшел прочь, сейчас я с тебя, тварь нечистая, шкуру спущу. - и привратник захохотал еще громче.
Бере распахнул плащ, обнажая амулет и казначейский знак.
- Вот смотри, тупорылый. Я такой же, как и ты. Открывай.
- Щас посмотрим, какой ты! - голова исчезла, послышалась возня, приглушенные смешки, и какой-то юркий стройный парнишка взлетел на стену и окатил из небольшого чана сборщика ледяной водой.
- А как тебе святая водичка? Нравится? - и залился звонким раскатистым смехом.
- Чтоб вас всех хорты пожрали! Ну, погодите, узнаете вы еще меня! - Бере отскочил к повозке и погрозил юнцу кулаком. - Ты посмотри, совсем стыд потеряли! Все скажу нашему великому Дерму, да продлятся его дни. Ух, накажет он вас!
- Иди! Иди своей дорогой! - парень спрыгнул, и за воротами замолкли.
- А ты что сидишь, тупоголовый болван?! - Бере не нашел ничего лучше, чем набросится на возницу, - Куда смотрел, чем думал? Надо было погонять как следует, и как только таких идиотов земля носит.
Дор молчал, он привык уже к бесконечной ругани своего попутчика и не обращал на нее никакого внимания. Сейчас все его мысли были только об одном - как устроится на ночлег.
- Что молчишь, как дубина. Давай поворачивай в поле, вон смотри там кто-то костер жжет. Прибьемся к нему, переночуем.
И действительно, когда Дор повернул голову к полю слева от дороги, то увидел вдали желтое пятно костра. Видимо, ни одни они припозднились и опоздали до заката солнца добраться до селения. Это радовало. Может хоть нормальный человек попадется, не этот хмырь болотный, подумал Дор, сворачивая с дороги на поле. Да и поужинать пора, с утра во рту маковой росинки не было, все боялись не поспеть, привалы не делали. И что? все равно ночевать приходится под небом, в степи.
Костер, казалось, был не так уж и далеко, но прошло немало времени, а повозка все еще плелась по засеянному колосистым хлебом полю и никак не могла настигнуть огонька. Стены селения уже едва виднелись, чуть подсвеченные бледноватым лунным светом и многочисленными факелами, лошадь устало хрипела, глаза слипались, в животе недовольно урчало, а пламя упорно манило дальше и дальше, в степь.
- Эй, сборщик, видимо просчитались мы с тобой. Потянуло нас на огонек, а он вишь далеко от нас. Надо было у стен оставаться ночевать.
Бере промолчал, сейчас ему хотелось только одного, побыстрее поужинать и лечь спать, да и не возникало желания соглашаться, что Дор прав. Самым лучшим и правильным было остаться ночевать у стен, и безопаснее и спокойнее.
Когда они, наконец, добрались до костра, то увидели маленького парнишку, беловолосого, скромного с чистыми голубыми глазами. Он возился у огня, поджаривая несколько тощих рыбок и, похоже, совсем не смутился появлением двух взрослых мужчин.
- Доброй ночи, малыш. Бог тебе в помощь, - добродушно прогудел Дор, останавливая лошадь и спрыгивая с повозки.
- Добрый ночи, дяденька. Проходите, садитесь к костру. Сейчас рыбка поспеет, поужинаем.
- Да ты, не беспокойся, парень. У нас оленина вяленная есть, фрукты. Попируем! - Дор распряг лошадь и, ловко спутав ей задние ноги, отпустил в степь. - Ну, иди милая, пощипи травки.
Бере уже молча пристроился к костру и грел свои руки, с парнишкой он считал недостойным заводить какие-либо беседы и тем более делится своей провизией. Но спорить не стал, когда воин притащил окорок и корзину с фруктами.
- Угощайся, не стесняйся! - усевшись на траве поудобнее и отрезая приличный кусок оленины, пробасил возница.
Парнишка ему понравился, у самого таких, как он, пятеро дома бегало.
- Спасибо, дяденька! - мальчик не скрывал радости в голосе и с удовольствием принялся уплетать принесенное.
- А ты кто такой будешь? Что здесь делаешь? - прервал молчание сборщик.
- Я? - удивленные голубые глаза посмотрели на Бере и потупились, - я так, с соседнего селения. Иду в гости, к тетке, да вот заигрался в лесу и припозднился. Слава Богу костер смог разжечь, с огнем спокойнее.
- То-то, все вы такие вместо того, чтобы делом заниматься... - Бере не договорил, вздрогнув от доносившихся стонов и детского плача.
- Да вы не бойтесь, дяденька, это на Белых Скалах. Здесь нам ничего не грозит.
- А что это там? - с любопытством посмотрел туда, куда указывал парень, Дор.
- Кто его знает. Нечисть. - пожал плечами мальчишка и подбросил в костер несколько сучьев.
И откуда он нашел здесь хворост, этот паршивец, подумал сборщик, вокруг степь, кроме травы ничего. До леса топать и топать. Не тащил же он все это из леса на себе.
- Ну, все, насытились. Пора спать. - довольно поглаживая брюхо проурчал возница и отправился в повозку устраиваться на ночлег.
- Да, наверное, пора. - согласился Бере и, опираясь на посох, поднялся.
Веки действительно налились тяжестью, глаза слипались и, казалось, что нет ничего слаще крепкого сна. Сборщик потянулся, запахнул плащ и повернулся в сторону селения, обозначенного едва видимыми огнями. Сколько он так стоял, Бере не заметил. Мужчина, словно, провалился в нахлынувшую обиду, никогда его еще так не унижали, одежда до сих пор не просохла. Хорошо хоть, ночь выдалась не очень холодной.
За спиной зашуршало, сборщик обернулся, но ничего странного не заметил. Только вот мальчишки не было на месте. Полез, наверное, в траву спать или этот болван Дор, позвал его в повозку, подумал Бере и уставился на плещущее потрескивающее пламя.
- Кыр-кыр! - завопило над ухом, и какая-то длинная тень пронеслась в небе, кружась над человеком.
Тень укрупнилась, выскочила к костру, и теперь мужчина смог различить крупную крылатую кошку с горящими красным глазами.
- О, Светлые Духи! - сборщик отклонился от пикирующей на него зверюги и повалился в траву. - Боже сохрани меня!
Кошка снова скрылась во тьме, протяжно закричав. Бере поспешно поднялся и побежал к повозке.
- Дор! Дор! Вставай, олух! - раздвигая плотную ткань, кричал сборщик, но внутри никого не оказалось.
- И куда подевался этот идиот! - в бессилии Бере опустился на землю, прислонившись к большому деревянному колесу.
- Кыр-Кыр! - кошка медленно спланировала перед человеком, превращаясь на лету в того самого голубоглазого мальчишку.
- Уйди, нечистый! Уйди! - закричал Бере, хватаясь за образок на шее, и потерял сознание.
Горд никогда не видел нечисти воочию. Никогда за свои девяносто пять лет многотрудной жизни на этой земле. Никогда до этой ночи, когда Великий Творец по своей воле приоткрыл перед ним завесу в ту реальность, о которой старик слышал, но никогда не видел.
Из года в год каждую ночь, следуя древнему велению предков, Горд приходил на верхнюю площадку Сторожевой башни и ночевал здесь, не понимая зачем понадобилось древним Старейшинам выбрать первого Стража и построить эту башню. Сегодня его сердца легонько коснулась рука провидения, озарив пока еще трудным для понимания знанием этой причины. Неспроста ночью явился ему этот омерзительно ужасный хорт, неспроста плакали сегодня Скалы. Страж чувствовал: что-то назревает, и он должен понять что.
Летун исчез, оставил человека в покое, но посеял в его сердце смятение и страх. Страх остаться одному, страх умереть от когтей нечистого, волнение и томящую тревогу, которая не давала покоя. Теперь старику не понадобился отвар из тех трав, которые старательно собирались летом в степи, он и так бы не сомкнул глаз. Сидя у костра, источающего нещадный обжигающий жар, он дрожал как в суровые зимние холода, но не от сырости и ветра, а от ужаса и осознания собственной беспомощности. Горд словно умер на мгновение, повстречавшись глазами со взглядом нечистого, сердце затрепетало тогда и замерло от невыносимого холода, объявшего его, и тело отказалось повиноваться своему властелину. О Боже, чтобы случилась, если бы не святой образок, если бы не великая помощь и защита Всевышнего?! Страж не хотел даже думать об этом. Все его мысли были только об одном: поскорее добраться домой, поскорее уйти из этого места, и только страх столкнуться за пределами башни с еще более страшными хортами удерживал старика от бегства.
Один Бог знает с каким радостным трепетом встретил Горд наступление утра, как бежал будто прыткий юноша назад в селение, позабыв и о заготовке хвороста для следующего бдения и о кончившейся ключевой воде. Он бежал по мокрой от густой росы степи, путался в высокой траве, падал, вставал и бежал, и даже утренние хвалебное пение птиц не трогали его трепещущего от ужаса сердца. Не мог Страж остановиться и полюбоваться алым восходом ласкового солнца, не видел бриллиантовых переливов капелек росы, не замечал шустрых зверьков, пробудившихся после сладостного сна, снующих в густой траве под ногами. Горд бежал и бежал, видя зеленые горящие глаза, чувствуя ледяное дыхание смерти и теперь в завывании прервавшегося с уходом ночи ветра он вспоминал смех, глубокий, гортанный с нескрываемой издевкой над ним, бессильным ничтожным человеком.
Горд не помнил как достиг стен селения, как с трудом дождался, когда огромное стадо тучных коров, предводительствуемых могучим ширококостным быком, пройдет из ворот, освободив путь. Он не замечал ни странной крытой повозки, сопровождаемой двумя незнакомцами, ни шутливых перебранок воинов-охранников. Его душа металась и рвалась туда, в центр поселения, в едва осознаваемое и осязаемое даже для него место, рвалась и звала спешить. Страж не задерживался как обычно у сторожевой будки, не смеялся вместе со старым приятелем Перетом, не судачил с ним о жизни, только кивнул, и не в силах сдерживаться побежал по кривым широким улочкам, мощенным тесаными бревнами и грубым камнем, бежал, спотыкаясь об гусей и уток, оглашающих утренний воздух возмущенным гоготом и кряканьем, не замечал удивленных взглядов и хватающихся за нагрудные амулеты женщин. Он бежал туда, куда велело сердце, пока не достиг высокого прямоугольного здания, увенчанного башенкой - Храм.
На площади было еще пустынно. До утреннего богослужения оставалась достаточно времени, а Храм никогда не закрывался. Его ворота оставались гостеприимно распахнутыми даже глубокой ночью, когда в прочих зданиях и избах закрывались наглухо не только двери, но и нередко оконные ставни. Только здесь можно было беспрепятственно прибывать в любое время суток. С трудом остановившись, тяжело дыша, Горд вошел под сени храма. Здесь было тихо и спокойно. В приятной полутьме масляные лампадки выхватывали крохотные освещенные обрывки статуй, фресок и мозаик, выложенных столетиями назад неизвестным мастером, просветленным Светом истины. В неуверенности и смятении, Страж осторожно протискивался мимо грубых скамеек в поисках чего-то неосознанного, пока еще непонятного. Он не знал к поиску чего призывает внутренний голос, но чувствовал, что когда увидит, то поймет, это ли нашел. Его блуждающие полубезумные глаза поспешно ощупывали стены, улавливая то здесь то там руки, лица, длинные одеяния, облачающие священные статуи, пока не наткнулись на нечто совсем-совсем знакомое, виденное многократно. Вот оно! Лик Зитеара и его приспешников, ужасный непередаваемый никакими словами, обезображенные свиными рылами, козьими рогами и бородами. Схватив небольшой факел с соседней колонны, Горд зажег его от лампады и осветил страшную картину. Он словно врос ногами в землю, не отрываясь, рассматривал их ужасающие грозовые лики, крючковатые руки и длинные когти, волосатые ноги. Нет, его летун не похож.
- О, Боже, что же ты хотел показать мне, - прошептал Горд, подымая факел выше, чтобы осветить голову Зитеара, владыки хортов.
- Не смей, человек! - незнакомый мужской голос заставил Горда вздрогнуть и выронить из рук факел.
- Кто здесь? - сковавший тело страх не давал старику обернуться.
- Я?
- Да, ты?
- Тебе никогда не понять этого, - голос понизился почти до полушепота, отдавая приторной сладостью.
- Что ты здесь делаешь?
- Зачем задавать вопрос, ответ на который ты знаешь - и его жесткая рука легка на плечо Стража, - Ты знаешь зачем здесь я, но знаешь ли зачем ты здесь?
Горд молчал, только сейчас он почувствовал как обессилил, язык не повиновался ему и оставалось только слушать.
- Я знаю зачем ты сюда пришел, вижу, что тебя гложет. Думаешь найти ответ на свой вопрос, но разве картинка, намалеванная человеком ответит тебе на него?
Сухая обтянутая бледной кожей рука протянулась к лику Зитеара, который непонятно почему вдруг проявился во тьме, став еще более омерзительным. Горд с ужасом посмотрел в его загоревшиеся зеленые глаза и почувствовал как снова холодеет сердце, как оно трепещет и сжимается.
- Посмотри на него внимательно, - продолжил голос, - Что ты видишь? Ложь, всего лишь вымысел! Люди видят мир по-разному и что истинно для одного, ложь для другого. В противоречии трудно найти истину. Тебе придется долго ее искать, но я могу облегчить этот путь, только скажи.
- Изыди! Изыди, нечистый! - закричал Страж, и с содроганием упал на колени, - Я не хочу слышать твои черные речи!
- Презренный червь, кого ты называешь нечистым?! Тебе ли душегубцу осквернять сей храм такими словами?! Ты ли чище меня?! - голос стал грозным и хлещущим.
- Изыди! Изыди! - старик бился об пол и плакал. - Изыди!
- Что с тобой сын мой?! - его взяла за плечо чья-то мягкая рука, и он замер от тепла, исходившего от нее. Вторая ладонь обхватила подбородок и повернула к свету. Теперь Горд увидел добродушное полноватое лицо местного жреца Отимия.
- Святой отец, он тут! Он тут! - зашептал Горд, изливаясь обжигающими лицо слезами.
- Кто он? Здесь никого нет, кроме нас с тобой, сын мой! - голос жреца был мягким, так говорят с малыми детьми.
- Зитиар! Он был здесь и говорил со мной! - жрец поймал обезумевший взгляд старика и покачал головой.
- Тебе привиделось, ты устал! Тебе надо отдохнуть, сын мой. Нечисть не в силах преступить порог сего храма! Иди помолись и покой настанет в твоей душе.
Отимий приподнял Стража и помог ему выйти на свежий воздух.
К храму уже спешили люди, на башенку взобрался звонарь, и басовитое гудение потекло над селением. Горд в бессилии смотрел на светлое чистое небо, озаренное лучезарным сиянием, и слепо повиновался ведущим его рукам. Он не замечал удивленных любопытных взглядов, сдавленного шепота за спиной, переходящего в громкий говор и только шел. Жрец вел его улицами, оберегая от падений, как ребенка, прибывающего в горячке. Горд и действительно чувствовал как горит его тело, как стонут все мышцы и мутиться взор. Он с трудом различал туманные фигурки соплеменников, они словно убегали от него, прятались от безумного взора, только один невысокий в сером дорожном плаще с широким капюшоном проступил перед самыми воротами его дома. Он посмотрел на старика своими светящимися зелеными глазами, и тот почувствовал как горячие живое сердце вновь замерло от невыносимого сурового холода.
Передав выбежавшим навстречу невестке и сыну, обессиленного старика, Отимий велел им оставаться при нем.
- Мы помолимся о Горде в Храме, вы нужнее здесь. - сказал он на прощание и поспешил вернутся в Храм.
Здесь уже почти все было готово к богослужению: возжгли лампады и свечи, открыли узкие оконца, пропустив солнечный свет, поправили алтарные занавеси, протерли статуи и барельефы, вымыли пол. Поселяне заняли свои места на деревянных лавках, и даже заполонили собой все свободные проходы, в обычное время остававшиеся пустыми. Видимо, слухи о странном происшествии с Гордом успели оббежать селение и много любопытствующих пришли вызнать все поподробнее.
Вообще, Отимий, идя по улицам, смог убедиться, что народ пришел в большое возбуждение от случившегося. Малопонятное поведение Стража вызвало множество толков.
Старики, сидящие на первых к алтарю лавках качали своими седыми головами и о чем-то напряженно шептались. Молодые жадно прислушивались к ним и в свою очередь, едва сдерживая голоса, передавали друг другу все более и более тревожные умозаключения. Все понимали, что нечто произошло там, на Сторожевой башне, на Белых Скалах и это непременно отразиться на спокойствии племени. Честно говоря, жрец и сам несколько смутился в первые минуты, как увидел Горда в таком ужасе и помешательстве. Все знали старика как крепкого нервами уравновешенного человека, холодного и рассудительного. Именно поэтому и избрали его мудрые Старейшины на роль Стража, и он сам, Отимий, помолившись Богу, благословил Горда на столь непростую обязанность. Но потом, жрец взял себя в руки. Не хватало только, чтобы и священнослужителя увидели в полной растерянности.
Лепет Стража о явившемся ему хорте возможно и не являлся бредом, Белые Скалы не зря слыли нечистым местом, и там могло произойти все что угодно.
К началу богослужения, Отимий твердо убедился в том, что Горд видел кого-то из нечистых, и это требовало скорейшего обсуждения со Старейшинами. Даже немедленнейшего, но отменить службу значило посеять панику среди мирян, что равносильно стихийному бедствию. Суеверные, объятые ужасом перед нечистью, люди могли натворить ужаснейших глупостей, которые непременно приведут к катастрофе. Поэтому, поразмыслив, жрец решил переговорить с Мудрейшими сразу же по окончании молений, как можно мягче, не пугая и ничего не преувеличивая. В конце концов, раз поставили Сторожевую Башню, раз назначили Стража, значит рано или поздно следовало ожидать чего-нибудь такого, и сейчас требовалось принять наиболее разумное трезвое решение. Но вот только какое? Этого Отимий не знал, а его совета будут спрашивать. Что же сказать? Остается только молиться, просить Господа просветить его голову мудростью.
И вот вознося хвалебные молитвы в алтаре, жрец не преминул приклонить колени и просить Творца о ниспослании наиболее лучшего решения и самое главное просвещения о случившимся. Прежде, чем продолжать службу, он хотел успокоить свое внутреннее смятение и растерянность, и поэтому горячо молился, не обращая внимания на время, чем вызвал недоумение со стороны прихожан. Несколько стариков даже начали беспокоится, не случилось ли что с пожилым Отимием, тем более волнение усиливалось под влиянием утреннего происшествия со Стражем. Люди постепенно зашептались: необходимо было посмотреть, что твориться в алтаре, но запрет на вхождение в святая святых пока останавливал поселян. Однако минуты текли за минутами, а из алтаря не доносилось не звука, лишь потрескивание свечей нарушало воцарившуюся тишину. Главный Старейшина Певер, ловя обеспокоенные взгляды других Мудрейших, наконец, набрался мужества и решился на святотатство: встал и подошел к занавесям алтаря. Его рука взялась за плотную ткань и уже было хотела отдернуть ее, как вдруг испуганный возглас заставил его обернутся.
Молодая девушка, бледная от испуга, указывала на одну из боковых стен, где была нарисована фреска Зитеара. Певер поспешно подошел к ней и, посмотрев, в ужасе отступил. По Храму разнесся возглас удивления и сдавленные крики. Огромные глаза Владыки хортов горели ярким зеленым огнем.
- Боже спаси и сохрани нас! - в страхе закричала какая-то старушка за спиной и поспешно побежала к выходу, за ней переворачивая скамьи, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь и падая, бросились все остальные. Только Старейшины и несколько воинов остались на своих местах, крепко держась за нагрудные амулеты и шепча побелевшими губами охранные заклинания.
Певер и сам с трудом боролся с животным первобытным ужасом, охватывающим его. Он смотрел на безобразный лик Зитеара и не мог поверить своим глазам, никогда еще не было такого, чтобы в Божьем Храме... да глаза нечистого испускали свет! В преданиях говорилось о священной статуе, когда ее просиявший лик осветил внутреннее помещение на несколько мгновений. Но это было очень давно, много веков назад, сейчас же... Неслыханно! Ужасно!
Главнейший из Мудрых в растерянности даже онемел. Не в силах что-либо сказать, он только вертел головой, разглядывая не появилось ли еще чего непонятно. И тут, словно в оправдание его опасений, несколько соседних статуй покрылись трещинами и из них засочилась кровь, стремительно достигая пола и растекаясь тоненькими струйками под скамьи.
Оставшиеся в помещении люди сгрудились вместе и недоуменно переглядывались.
- Видимо Бог разгневался на нас за грехи наши! - заплакал один из Старейшин.
- Быть беде! - наконец-то отозвался Певер.
За спиной сдавленно зашумели.
- Дым! Дым! Горит! - новый крик тут же обратил все взоры к алтарю. Тяжелые темно-синие занавеси с позолоченной бахромой горели, объятые пламенем.
- Не смей! Это святотатство! - Дудень, другой Старейшина, уловив его намерения, схватил Старшего за руку.
- Лучше совершить святотатство, чем потерять весь Храм! - Певер с силой вырвался и побежал к алтарю.
Двое парней кинулись помогать ему, обжигаясь и сдирая с толстых колец ткань, помогая себе длинными острыми кинжалами, с которыми мужчины племени не расставались даже на богослужении.
Через некоторое время им удалось это сделать и затоптать буйное пламя. Но огонь не собирался сдаваться, затлели скамейки и несколько деревянных статуй. Масляные лампы, словно взбесились: они срывались с цепочек, державших их и падали на пол, разливаясь и поджигая все больше и больше скамеек и деревянных резных столбов, подпирающих тяжелую крышу. Пожар грозил погубить весь Храм.
- Закройте ворота! Не давайте свежему воздуху притекать в Храм! - закричал Дудень, забивая скинутым плащом взбесившийся огонь. Другие старики сначала усиленно помогали ему, потом бросились к оставшимся лампадам и свечам гасить их, не обращая внимания на приказ Дуденя.
Между тем пожар разгорался все сильнее и сильнее, пламя бешено лизало стены, колоны, скамьи, тлел деревянный пол, раскаленные языки рвались к крыше, заполняя помещение едким, выедающим глаза дымом. А люди пребывали в панике и бездействии. Охваченные суеверным ужасом, многие из них спрятались по своим домам, другие, оставшись на площади перед Храмом, с животным страхом взирали на происходящие. Кто ревел, в бессилии заламывая руки, кто падал на колени и громко каялся перед Богом в содеянных грехах, кто просто молчал, наблюдая через открытые храмовые ворота, как танцует огонь, пожирая священные реликвии. Никто не мог взять себя в руки, никто не поспешил на помощь, пока, наконец, крепкий пожилой сотник, придя в себя от ужаса, не закричал своими могучим голосом, понукая мужчин спасать святыню. Отрезвленные его окриками, войны бросились за водой, постепенно к ним присоединились остальные, и кое-как выстроилась цепочка, по которой передавались от колодца ведра и выливались в храме на огонь.
Лишь с огромными усилиями, пожар удалось затушить. Пламя нанесло сильный урон: многие статуи обгорели и взирали обугленными ликами на людей, под ногами то и дело попадались горы еще горячих углей, оставшихся после скамеек. Обоженные Старейшины едва сдерживали скупые слезы, осматривая разрушения. Даже алтарь не пощадил ненасытный огонь. Только фреска Зитеара осталась невредимой, и как издевка выделялась на стене цветным пятном.
Уцелевшие святыни благоговейно перенесли в Дом Старейшин, туда же отнесли и Отимия. В панике все про него как-то позабыли, и только затушив пожар, обнаружили его бесчувственного, но еще живого, лежащего среди разбросанных священных чаш.
Через многочисленные окна солнечный свет проливался в просторное помещение и застывал на сосредоточенных лицах Старейшин, стекая по их седым бородам на белые одежды. Мудрейшие молчали, ожидая выхода пришедшего в себя Отимия. Без него никто не хотел начинать совещания, которому предстояло выработать решение, наиболее мудрое и подходящие в сложившихся условиях. Гнетущую скорбную тишину не нарушал ни один звук, только изредка из-за толстых дверей доносилась тяжелая поступь стражников, бдительно стерегущих покой старейших. Ничто не должно мешать им думать на благо и процветание племени.
Наконец поддерживаемый местным травником под руки вышел жрец. Его необычно бледный изможденный вид поразил Мудрейших, но они сдержали возгласы сочувствия, ограничась лишь приветственными кивками.
Отимий сел на отведенное для него кресло, прочитал молитву, призывая Божью благодать на собравшихся, и только тогда Певер нарушил молчание своим густым зычным голосом:
- Сегодня не надо объяснять, почему мы собрались. Зитеар, владыка хортов, наслал огонь на святое святых наших родов - на Храм, построенный благочестивыми предками. Пламя пожрало самые дорогие и бесценные для нас святыни, осиротив нас и оставив в великом смятении. Люди пребывают в горе, и нам с вами предстоит принять действительно мудрейшее решение, которое бы вернуло мир и покой в наши дома.
Старший замолк и обвел слушающих внимательным взглядом.
- Сегодня Зитеар показал, что имеет великую силу, и что даже святые пороги не могут служить для него препятствием, - продолжил он, понижая голос, словно боялся привлечь и сюда владыку нечистых, - и все эти чудные явления, предшествующие пожару предрекают для нас беду, поэтому мы...
- Зитеар лишь секира в руках Божьих, и без попущения Творца не может он причинить вред богопослушному человеку, - перебил Старейшину жрец, - Его власть ничто по сравнению с всемогуществом Промыслителя, а посему не стоит предавать особого значения силе нечистого, но необходимо задуматься над смыслом происшедшего.
- Так в чем же, по-твоему, смысл, святой отец? - поинтересовался один из Мудрейших.
- Мы предались суеверным страхам, попрали помощь, ниспосланную нам Богом через его святыни, сделали их ненужными для нашего племени. Мы поклонялись им без должной веры, трепеща и одновременно не веря в то, что благодать пребывающая на них освобождает нас от силы нечистых. Мы как трусливые зайцы прятались по ночам в своих домах, будто не ведая, что если Господь попустит, Зитеар проникнет и сквозь толстые стены. И вот видя это греховное пребывание, Творец наказал нас, лишив самых ценных реликвий.
- Что же делать? Как вернуть спокойствие? - голос Певера дрожал.
- Все случившиеся знамение нам, призывающие молиться и каяться в содеянных грехах. И только так мы вернем былое спокойствие и мир в сердца наши.
- Истину говоришь! Истину! - зашумели Старейшины.
- Страданием своим мы искупим грехи, пожирающие нас, и будем удостоены милости Божьей и вечной жизни! - закончил свою мысль Отимий, крепко сжимая в правой руке нагрудный амулет.
- Да будет так! - Певер встал и, воздев руки к небу, вознес благодарственную молитву за ниспосланную мудрость, потом сел и, посмотрев на жреца, добавил, - Истинно в тебе мудрость божья!
- А что со Стражем? Придет ли он в себя до наступления сумерек? Мы не можем оставить бдения на Сторожевой башне. Не нами заведен этот порядок, - заговорил Теорий, другой Мудрейший.
- Страж сегодня был слишком возбужден, чтобы рассказать связанно о виденном им, - ответил Отимий, - Я нашел его в храме в великом смятении и помешательстве. Нет сомнений, что сегодня ночью, что-то было на Сторожевой башне.
- Это связано с утренним происшествием? - то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Дудень.
- Разумеется, - прошептал Теорий.
- Несомненно, - согласился Отимий, - Видимо наши предки смутно ожидали подобного и соорудили Сторожевую Башню в надежде, что если грехи племени зайдут слишком далеко, то Страж сможет вовремя заметить шевеления нечистых, которых как мы знаем в Белых Скалах видимо-невидимо. И заметив, предупредит племя. Горд заметил и предупредил своим поведением, но, к сожалению, мы не поняли этого. А нас следовало пасть тотчас ниц и молить Господа о прошении, а мы самонадеянно, ослепленные собрались молить совершенно о другом.
- Действительно велика была мудрость наших предков, не в пример нашему скудоумию, - покачал головой Певер.
- Наши предки тоже прибывали в человеческой слепоте, думая, что, соорудив Башню, они станут следить за нечистым, полагая, что владыка хортов со своим воинством живет в одном месте, как человек. Забыли они о его подлой природе, о его гибельном могуществе. Забыли о том, что Господь может попустить проникновение его с другой стороны, - возразил жрец.
- Однако они проникли с Белых Скал, - торжественно заключил Дудень, словно только что отстоял честь и праведность далеких предков.
- Одному Богу известно, откуда они появились! - отрезал Отимий.
- И так все ли согласны со словами нашего святого служителя жреца Отимия? Все ли считают нужным покаяние и моления о прощении? - спросил Певер.
Старейшины кивнули в знак полного согласия.
- Да будет так! - заключил Певер, и хотел уже было что-то добавить, но сильный шум за дверьми заставил его остановиться и грозно крикнуть, - Стража, что там?
Массивная дубовая дверь распахнулась, и в помещение вошел молодой крепкий воин, высокий и статный.
- Пусти тебе говорят, олух, - кричал за его спиной пронзительный противный голос, - Или великий Дерм сдерет с тебя шкуру!
- Кто там? - суровым голосом спросил Певер.
- Говорит, что сборщик налогов. Какую-то круглую штуку в нос сует, - спокойно ответил стражник.
- Пусти!
Парень отступил назад, пропуская пышущего злобой мужчину в потрепанном дорожном плаще с накинутым на голову широком капюшоном и с потрескавшимся от сухости и времени посохом.
- Что же это делается, уважаемые старейшины! Так-то вы принимаете верного раба великого Дерма, поставленного над вами Великим Господином и Правителем! - закричал он, - Мало того, что вчера ночью меня не пустили в селение, так и с восходом солнца томят на задворках!
И вошедший потряс над головой снятым с шеи казначейским знаком.
- Мир тебе, верный служитель нашего славного коара! - ответил Певер, не обращая внимания на ругань сборщика, - Да продлятся твои года, и окрепнет твое здоровье, да снизойдет на тебя благодать Божья!
Сборщик недовольно поморщился, но тут же успокоился и напустил на себя смиренный вид.
- Проходи, садись, - Певер двинул бровями, и откуда не возьмись появился юноша со скамейкой, отделанной дорогой мягкой тканью. - Прими наши искренние извинения. Но горе, постигшее нас, замутило наш разум, и не могли мы заметить твоего высочайшего присутствия.
Чиновник, видимо польщенный такими словами, сел на скамью и принялся внимательно разглядывать присутствующих.
- Видел ваше горе, - наконец сказал он, - Жалко, что горят Божьи Храмы, не бережете имущество, вверенное вам Промыслителем.
Дудень недовольно зыркнул на гостя и хотел было поставить на место грубияна, но властным движением Певер остановил его.
- Гордыня - великий грех, уважаемый Дудень, - хихикнул сборщик. - Происшедшее гнетет вас, однако - продолжил он, - это не должно помешать сбору положенных податей, за коими послал меня наш премудрый Дерм, да продлятся его дни на этой земле!
- Воистину так! - отозвались Старейшины.
- Не помешает, в этом я заверяю тебя, верный служитель нашего Правителя! - Певер подозвал юного служку и что-то прошептал ему на ухо. Парень согласно кивнул и поспешно выбежал. - Скоро все будет готово! А пока, нижайше просим тебя отдохнуть в Доме Старейшин. Покои для тебя готовы. О твоей лошади и охраннике позаботятся.
Сборщик промолчал, буравя своими ехидными черным глазами Старейшего из Мудрейших.
Между тем остальные Старейшины, прошептали благодарственные молитвы Творцу, и, поднявшись с мест, стали удаляться из помещения. Отимий еще несколько минут сидел в кресле, но потом тоже ушел в соседнюю комнату. Надо было сходить осмотреть Храм, но силы оставили его бренное тело и не оставалась ничего кроме как отдохнуть в тишине и спокойствии, размышляя над божьим промыслом. В этом скромном и небольшом помещении едва помещалось деревянное ложе, стол и резная скамья, но Отимию и не требовалось сейчас ничего более роскошного, он вообще был весьма непритязательным человеком, довольствуясь тем, что посылал ему по своей милости Творец. Жрец сел напротив широкого большого окна и, рассматривая сквозь мутное стекло потемневшие от времени хозяйственные постройки, в которых размешалось общее имущество племени, предался своим думам.
Происшедшее подействовало на него не меньше, а может даже и больше, чем на всех остальных. Бред Горда, рассказ травника о сияющих глазах Зитеара и кровоточащих статуях, пожар в Храме - все это было слишком много для старого священнослужителя. Только крепкая воля поддерживала его, не давая потерять самообладания и контроля над напирающим страхом. Молясь в алтаре, обливаясь горючими слезами, прося Господа просветить его скудный ум, он и в самых дерзновенных своим суеверием мыслях не мог допустить такого поворота в жизни племени. Возможно, где-нибудь в большом городе подобные события вызовут волнение, но не повлияют на жизнь людей, здесь же, в небольшом поселении, они сродни полному краху прежних устоев, такое не забывается и приведет не к истовому покаянию и исправлению, но к еще более глубокому закоренению в диком животном суеверии, к необузданному страху перед нечистью и ожесточению сердец. Люди начнут роптать и появятся науськанные хортами "пророки", вопиющие о бедах и оставлении Богом своего народа. Все это непременно будет, так подсказывало внутреннее чутье Отимию, и сможет ли он слабый старик противостоять этому? По крайней мере, надо будет сделать все от него зависящее и немедленно. Жрец настолько разволновался от этой мысли, что сердце бешено заколотилось в груди, и он, поддаваясь непонятному порыву, встал и поспешил к Храму.
Люди, подстегиваемые сотником, уже разобрали образовавшийся после пожара хлам. Женщины старательно смывали сажу с уцелевших колон и полов, мыли стены. Мужчины наколачивали новые доски взамен сгоревших, вырезали опоры для крыши. Увлеченные работой, они и не заметили пришедшего жреца, а он и не хотел обращать на себя внимания соплеменников. Молча благословив работников простертой рукой, Отимий прошел к алтарю.
Здесь по милости Божьей сохранилось все куда лучше, чем можно было ожидать. Дрожа от волнения и едва сдерживая слезы, старик поднял разбросанные чаши, установил их на прежние места и долго стоял в нерешительности, прежде чем подошел к жертвеннику, пред которым еще несколько часов назад самозабвенно молился. Жертвенник представлял собой прямоугольный невысокий столик, на котором размешалась небольшая статуэтка ритуального животного, освещенные деревянные чаши, в которых хранилось миро, и нож. По странному умыслу огонь сжег только нож, остальное не тронув, словно божественная воля воспретила ему это, и в этом жрец рассмотрел знак свыше.
- О Боже, велики грехи наши! Смилуйся! - застонал Отимий, рухнув на колени.
Только сейчас вспомнил он, как почувствовал тогда на службе чей-то пристальный взгляд. Он не оставлял его ни на минуту ни во время пения гимнов и благодарственных молитв, ни в алтаре. Жрец не придал ему никакого значения, приписывая потревоженному бредом Стража разуму более, чем сверхъестественному происхождению. Боже, какой глупец! Ни от этого ли он лишился чувств? Ни в этом ли было ему предупреждение, ниспосланное выше? Или же наказание за нерадивое служение Творцу и Промыслителю?!
- Люди! - закричал Отимий - Созывайте всех в Храм! Вознесем покаянные молитвы пред Господом нашим!
Ему никто не возразил, хотя удивление отразилось почти у всех на лицах, кто слышал призыв жреца. Нашелся тут же парень, взобравшийся на звонницу, другие спешно бросили работы и выстроились рядами перед алтарем, готовые делать все, что велит служитель, остальные селяне, кто мог, подтянулись на звон колокола и в недоумении смотрели на стоявшего перед ними Отимия.
- Братья и сестры! - голос Отимия заставил замолчать шепчущихся между собой мирян, - Сегодня Господь явил нам гнев свой, видя грехи, объявшие нас! Творец долго ждал покаяния от нас, но мы прибывали в гордыне и неведение, считая себя смиренными праведниками! И вот он результат нашей слепоты и скудоумия! Так вознесем покаяние Отцу нашему, да смилуется он над нами!
И пока жрец произносил свою речь, Ревер, крепкий и сильный воин, стоявший несколько поодаль от остальных прихожан, почувствовал чей-то толчок в бок.
- Не оборачивайся! - зашептал приглушенный голос, - Не внимай словам этого величайшего грешника, которого только держала матушка-земля.
- Кто ты?
- Тише ты, тише! Я странник, зашел к вам передохнуть. Много путешествовал, много знаю. Послушай, что скажу.
- Чего мне тебя слушать, уйди не мешай. Из-за тебя не слышно, что святой отец говорит!
И Ревер попытался отпихнуть стоявшего позади его незнакомца.
- Да ты не пихайся! Я дело скажу! Ты боишься нечистых?
- Кто их не боится? - усмехнулся воин.
- А ведь вы сегодня лишились последней защиты от них, сгорели спасительные святыни. Теперь хорты растерзают вас и пожрут ваши души!
- Почем тебе знать?!
- А ты лучше посмотри, что осталось от статуй святых? Что твориться в алтаре! Ты посмотри, внимательно посмотри! Вот молодец, хорошо! Так, так! И что ты увидел? Не правда ли весьма печально? А кто в этом во всем виноват?
- Кто?
- Ваш жрец! Он поставлен был молиться денно и нощно о милости Божьей, а вместо этого предавался греховным помыслам. Это он специально поджег Храм, следуя навету Зитеара. Отимий давно вступил с ним в сделку.
Воин хотел было что-то возразить, но сухая жилистая рука закрыла ему рот.
- Почему он не погиб в пламени, почему не задохнулся, когда находился среди огня? Потому что Зитеар его спас. Послушай меня, я вижу ты крепкий и храбрый воин, а самое главное умный. Я приглядываюсь к тебе с самого утра и нахожу все больше и больше добродетелей в тебе.
Парень довольно ухмыльнулся.
- Отимий призывает вас покается, но в чем? Что могли совершить вы, простые трудолюбивые люди? Разве вы как знать прибываете в разврате и празднестве? Вы с утра и до вечера трудитесь, у вас грехов-то раз-два и обчелся.
- А ведь оно-то и верно! - согласился Ревер.
- То-то же! Жрец хочет отвлечь вас, переложить всю вину на вас, сделать вас козлами отпущения, отвести ваши глаза от истинного виновника - его самого. Он давно навлекает на селение бедствия. Корова вчера у твоей соседки сдохла - его работа, дочка у сотника болеет - тоже его, давно он добирается до ваших душ! Не мог погубить, поэтому взял и решил сжечь Храм, лишить вас опоры! Теперь великие бедствия нашлет он на вас!
- Что же делать? - не зная почему, но Ревер не сомневался в правдивости незнакомого пришельца. Все его слова горячо обожгли сердце и засели глубоко, отдаваясь в голове гулким эхом.
- Только смерть очистит его и освободит вас от бедствий! Убей его! - последние слова незнакомец произнес как-то слишком громко.
Несколько старух испуганно повернулись, забегали глазами мимо Ревера, но ничего не увидев, отвернулись.
- Видимо послышалось, - зашептались они между собой.
- Что же ты медлишь?! Убей его! - голос становился настойчивей.
Смутное сомнение охватывало война. Кто такой этот незнакомец? Почему он должен ему верить? Не происки ли это Зитеара?
- Вот смотри, - словно прочитав его мысли, незнакомец притронулся рукой к нагрудному амулету Ревера, - разве может служитель Зитеара коснуться твоего амулета?! Зитеар даже к Храму приблизится не смеет! Пожар дело рук Отимия! Убей его или погибнешь ты и твое племя!
- Отец наш, прибегаем к милости Твоей. Да не отвратиться лик Твой от нас... - доносился зычный голос жреца.
- Убей!
Последние капли сомнения отринулись от Ревера, безудержная ненависть разгорелась в его сердце, и он, выхватив кинжал, кинулся к алтарю.
- Это он - истинный виновник бедствий! - закричал воин, - Мы ему доверяли, но он плохо молился и навлек Зитеара на наши головы, Отимий продался хортам и сжег святыни! А теперь сваливает вину на нас, безгрешных и невиновных!
- Убей! - голос закричал еще пронзительнее, но, по-видимому, его не слышал никто, кроме парня.
- Правильно говорит! - раздалось еще несколько мужских голосов - Бей его!
И на помощь Реверу кинулось трое крепких парней. Жреца кололи кинжалами, потом бросили на землю и стали пинать. И опьяненная увиденным, толпа ринулась к Отимию, выкрикивая проклятья, швыряя в него чем попадя, избивая его и тыкая ножами.
- Остановитесь! Остановитесь безумные! - закричали Старейшины, но их не слышали, и продолжали издеваться над священнослужителем.
- Убей! Убей! - кричал голос. Теперь его слышал каждый, кто избивал бренное тело Отимия, он будоражил и подстегивал их.
- Убей!
- Остановитесь! - в Храм вбежал запыхавшийся Горд, и непонятно почему его окрик словно отрезвил буйные головы. Толпа, урча, медленно расползлась, освобождая место у растерзанного окровавленного тела жреца.
- Что вы натворили, безумные! - Страж подбежал к трупу, упал на колени и заплакал, - Горе нам, несчастным!
Ошарашенные селяне молча опустили головы, в толпе послышался сдавленный плач и стоны.
Ревер стоял чуть поодаль, недоуменно переводя взгляд то на Горда, то на мертвого Отимия, непонятно чему улыбающегося своими побелевшими губами. Только сейчас до него стало доходить, что он убил человека, впервые в своей жизни и это так больно резануло его, что воин, белый как снег, кинулся бежать, спотыкаясь о раскиданные доски и обгоревшие скамейки. У ворот он едва не столкнулся с невысоким человеком в плаще.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Над селением нависла гнетущая тишина, даже не в меру неугомонные гуси внезапно примолкли, поддаваясь непонятному порыву и увлекая за собой еще несколько минут назад крякающих уток. Только крики ворон время от времени прорезали воздух, когда они клубами кружились над храмом, рассаживаясь на распахнутые створки храмовых ворот, башенку и крыши близ стоящих домов. Они словно почуяли запах смерти и маялись в надежде отведать мертвечины.
Совершив изуверское убийство, люди, похоже, только сейчас стали осознавать, что натворили. Заплаканные женщины расходились с площади, прижимая к раскрасневшемся глазам платки, мужчины с окаменевшими лицами растерянно собиралась в кучки и в основном молчали, изредка перебрасываясь короткими обрубленными фразами. Кругом царила скорбь и печаль.
Тело жреца, которому еще час назад они готовы были целовать руки и которого почитали чуть ли не выше самих Старейшин, перенесли в его небольшой дом возле храма, и несколько старушек, читая молитвы, принялись обмывать израненное окровавленное тело. Даже в самом страшном сне Отимий, наверняка, не мог предположить, что умрет от рук тех, среди которых вырос и жил, которым всегда был рад помочь и работал с утра до ночи вместе с ними. Теперь его тело лежало бездыханное, улыбаясь своими холодными бледными губами, словно радуясь нечаянной смерти. А во дворе спешно сколачивали и оббивали тканью гроб. Сколько раз он провожал в последний путь почивших соплеменников, помогая своими молитвами бороться им с жаждущими человеческой души хортами, и вот теперь сам должен лечь в сырую холодную землю, и некому будет провести погребальный обряд. Нет, не такой смерти желал Отимий, не такой ужасной и болезненной.
К вечеру, когда тело прибрали и положили в готовый гроб, на покойного пришли посмотреть Старейшины, удрученные и испуганные случившим. Возможно, им не стоит показывать своего страха перед селянами, но никто из них не обладал тем искусством, которое в совершенстве постигали придворные вельможи. Убийство жреца показало, что они даже еще более беззащитны перед безумной толпой. Уж если она осмелилась поднять руку на своего духовного пастыря, Что говорить о них, простых мирянах, пусть даже и наделенных определенной властью. Мудрейшие, стараясь ступать как можно мягче, подошли к гробу, и безмолвно застыли в скорбном трепете, понурив седые головы. Никто из них не решался долго задерживать взгляд на бледном лице служителя, покрытым росчерками, оставленными ножами. Они боялись и стыдились, что не могли уберечь Отимия от убийц, не могли своей властью остановить помешавшихся, и сейчас где-то в их сердцах щемило тревожное ожидание грядущих событий. Что ожидало их племя без божьего служителя, чьими молитвами укреплялся дух прихожан, чье слово согревало в тяжелые минуты? Что будет им, потерявшим оскверненный убийством Храм? Они не знали, и от этого душевная боль и страх становились сильнее, и никто не мог сказать, чего опасаться больше - Зитеара или собственных соплеменников.
В комнату зашла серая кошка, пушистая гибкая, она не шла, а стелилась, припадая к полу, и ее глаза временами вспыхивали, попадая в темные пятна, отгороженные от солнечного света людьми и скромной мебелью жреческого дома. Она посмотрела на Старейшин, потом на гроб и тоскливо мяукнула. Какая-то старушка заворчала на нее, взяла на руки, но зверь внезапно вырвался от нее, оцарапав морщинистое лицо, и зашипел, выгибая спину. Огромные кошачьи глаза смотрели на небольшое окно, шерсть на загривке подымалась дыбом.
- А ну брысь! - шикнул на нее Дудень, кошка зыркнула на него и выбежала прочь.
Во дворе зашумело, в сенях послышались скрипучие шаги, и в комнату вошел сборщик налогов. Певер с неудовольствием отметил, как тот шарит своими ехидным и невыносимо тяжелым взглядом, словно выискивает припрятанное от него золото.
- А-а! - протянул он, подошел к гробу и внимательно посмотрел на лицо покойного.
- И отделю голову от тела твоего, и возьму душу твою, чтоб предстала пред судом Моим, - подчеркнуто громко и торжественно непонятно зачем произнес он и противно захихикал.
- Побойся Бога, если уж покойника не уважаешь! - прошептал Певер, и в его серых глазах загорелись гневные огоньки.
- Ая-яй, как превосходно! - на лице сборщика заиграла ухмылка, и он пристально посмотрел на Главного.
- Что тебе здесь надо, почитаемый?
- Покойный поспешил убежать с этой земли, не заплатив положенных ему податей. Я пришел за ними.
- Получишь ты свои подати, на том Свете! - рыкнул, не сдержавшись, Певер.