Я никогда не мечтала жить на Севере, но я всю жизнь прожила там. Я мечтала я увидеть Ледовитый океан, но лишь однажды судьба почти подарила мне такую возможность. Я была на волосок от воплощения мечты, на шаг от Океана, закрытого огромными сугробами и льдами, но не увидела его.
Однако всё по порядку.
Случилось это в те времена, когда никто еще не ведал о Перестройке, и все мы жили мирно и счастливо в большой и нищей стране, не понимая, кто мы есть.
Как-то раз мои друзья из ансамбля политической песни вернулись домой в родной Норильск победителями. Они привезли после очередного фестиваля много всякого бумажного мусора: грамоты, плакаты, памятные адреса, и очень гордились трофеями. Была такая забавная форма политической борьбы - пение песен. Ее любили комсомольцы и свято верили, что этими песнями можно сделать мир свободным и справедливым.
Ребята были молоды. Восемь накаченных парней с гитарами и горящими глазами в джинсах в облипку и ярких майках пели страстно и вдохновенно, за это их всегда любили девушки и хорошо принимали на любой сцене. Парни вернулись с дипломом. Что сказать, победа всегда опьяняет, и по этой причине наши политборцы просто хмелели от счастья. Ещё бы, им вручали корочки победителей не где-нибудь, а прямо на сцене ДК, в Академгородке!
Это была достойная победа, и горком партии от щедрот своих выделил им самолет для перелета на Диксон. Пусть и там попоют, лишь бы не надоедали!.. Мне же как молодому журналисту позвонили как всегда внезапно и как всегда не вовремя, сняли с работы и приказали собираться. Всё согласовано, я улетаю на Диксон вместе со всеми. Вылет через три часа. Сбор у трапа.
Примерно за год до описываемых событий, я посвятила несколько статей этому молодому и перспективному ансамблю, предрекая успех и, как выяснилось, не ошиблась. Последняя статья пришлась особенно по душе. Парни ходили героями, глаза светились гордостью. Ребята хотели, но не знали, как им отблагодарить своего критика.
Случай представился. Собираться было некогда, и я впопыхах похватала вещи и все, что оставалось в холодильнике в то утро.
Там, как всегда, гулял ветер, лишь китайский огурец килограмма на полтора сиротливо коротал свои последние часы на голой полке в одиночестве, но он почему-то никак не хотел вмещаться в сумку: такой вот был загадочный.
Вот так, в коротеньких унтайках, расшитых стеклянным бисером, и с длинным китайским огурцом в руках полетела я на встречу с Северным Ледовитым океаном.
Все начиналось красиво: самолёт желтого цвета на широких деревянных полозьях (полярная авиация у нас почему-то была желтая), хорошая погода, сухой хрустящий снежок, ослепительно яркое солнце, веселые улыбчивые летчики и анекдоты свежие, с пылу с жару (все больше политические)...
За окном весна, огромные, ослепительно сверкающие под солнцем, снежные сугробы, а впереди Белые ночи и длинный-длинный Полярный день, длинною в лето...
Перелет проходил нормально, предстояла только одна дозаправка перед броском на Диксон. Обычно самолет заправляли на станции Северный Полюс-1, (была такая станция на материковой части страны, не знаю, может сейчас ее уже и прикрыли). Вот там-то всё для нас и началось, и закончилось.
Летчики, народ ушлый и сообразительный. Как водится, ' на дело' пилоты прихватили пару ящиков водки.
В те времена у полярников был собственный 'теневой' бизнес. Теневой, потому что на Севере с этим делом строго. Сухой закон! Местное население спивается...
Но люди есть люди... За огненную воду денег платили они не меряно, но чаще расчет шел рыбой, да звериными шкурками.
Что сказать, велик был соблазн осчастливить жену или подругу северными диковинами, увидеть, как огонь разгорается в её глазах. Приятно почувствовать себя героем-добытчиком, выделиться среди законопослушного населения, которому эти прелести жизни 'не по зубам'. По этой ли, по другой ли причине, но летчики потихоньку промышляли водочкой.
Земля тем временем была уже близка, и там нас ждали.
Едва завидев самолет, два лихих оленевода от радости и от избытка чувств выскочили на снегоходе на взлётную полосу, но, не рассчитав траекторию, врезались прямо в лыжу самолёта.
Что-то сухо хрястнуло, затем звякнуло, отвалилось и покатилось. Самолёт медленно накренился и осел. Стало тихо. Нас осторожно, не переставая приветливо улыбаться, вывели на поле и попросили подождать часок.
За часом пролетел ещё один, за ним ещё три, а летчики возились и возились у злополучной лыжи, кляня и матюкая на чем свет стоит, дурь нацменскую и их самих, забодавших самолёт так не вовремя. Комплименты в их адрес неслись самые нелестные. Их называли то северными оленями, то идиотами, то еще с чем-то малопривлекательным.
Мы же мирно пережидали внеплановую задержку, не тревожась и коротая досуг с местными метеорологами. Метеорологи были молоды и деликатны. Все как на подбор высокого роста, они выделялись среди прочих жителей поселка легкой небрежностью в одежде и не ухоженностью, что ли. Говорить с ними было приятно и занимательно. Им было о чем рассказать, но время шло...
Взлёт откладывался уже несколько раз. Смеркалось.
Радость пришла, откуда не ждали...
Пока мы заправлялись да чинились, чинились да заправлялись, Диксон закрыли на пару часов по метеоусловиям. Такое бывает. Север есть Север. Погода там портится быстро, а ждать ее приходится ой, как долго. Лететь было нельзя. Нас это особо не опечалило, нам было интересно и здесь, однако никто не мог предположить, что на этой Богом забытой Станции нам предстоит прожить всем вместе не пару часов, три дня и три ночи.
Тем временем смеркалось, подул резкий ветер и слегка замело. Диксон пока не принимал, и нам пришлось заночевать на Станции. Так началась наша трехдневная 'зимовка'. Какое это было счастье!
Народ на станции был добродушным, и нас пригласили немного отдохнуть. Изрядно проголодавшись к тому времени, парни выложили, предусмотрительно захваченные из Норильска, батоны колбасы и разную разность, намереваясь немедленно приступить к действию, но эти действия были решительно и с достоинством пресечены гостеприимными хозяевами.
Нас торжественно провели в столовую, туда, где уже накрытые постаревшей клеенкой столы были сервированы обычными, по местным меркам, но весьма экзотичными, по нашим городским представлениям, блюдами. Китайский огурец, как выяснилось, пришелся ко двору Успех этого зеленого овоща был феноменальным.
Был май. Полярники не видели парниковой зелени года два, а то и больше, и я с радостью принесла его в жертву. Операция по разделению огурца была проведена старательно и с большой осторожностью, как это сделал бы хирург в операционной. Его аккуратно разрезали и разделили поровну на каждого их присутствующих и медленно с наслаждением съели, вспоминая , когда же это было в последний раз...
На Станции в ту пору нужды не знал никто, но об излишествах тоже речи не велось. Там бытовал коммунизм. От каждого - по способностям; каждому - по потребностям.
Деньги не отменялись, да только кому они были нужны там, эти деньги! Мясо, рыба и птица, одним словом, все, что бегало, прыгало, летало и плавало в окрестностях, присутствовало на столе в изобилии! Обычное дело.
Разве что за спичами да за солью или за пряниками нужно было сбегать в магазин.
Магазином называли ларек, на котором всегда висел большой амбарный замок. Это была единственная торговая точка на Станции. На самом деле это был простой деревянный сарайчик чуть поодаль от основного здания.
Полки его (читай, стеллажи) отнюдь не ломились избытка и разнообразия от товаров, их ассортимент был весьма ограничен и постоянен. Ни чета сегодняшнему! Купить можно было все, что предлагалось - без денег. Делалось это просто 'под запись'.
Ларек открывали нечасто и по особому приглашению. Обычно продавщице звонили домой и договаривались. Она охотно приходила, долго-долго открывала замок, гремела ключами, отмеривала, что нужно, и записывала в книгу. Все остальное время женщина активно занималась созданием и воспитанием собственных детей. Продавец была добрая женщина, ее уважали и считались с нею.
Сказать, что женщин на станции не хватало, значит, не сказать ничего. Их было недопустимо мало - на пальцах пересчитать - но цену себе они знали хорошо!
О них то и пойдет речь.
Редко кто из мужчин зимовал на Станции со своей женой или подругой. Декабристок на всех не хватало, а в женской ласке нуждались многие. Женщина почти всегда была недоступна. По этой причине каждая была на особом счету.
О женщине мечтали. Перечить им никто бы не решился. Их воспевали в стихах и песнях, им бросались на помощь, мгновенно и не раздумывая, по первому слову. Одинокие мужчины втайне надеялись хотя бы на мимолётную благосклонность, на ласковую улыбку, на внимательный взгляд. Порой мечты уносили полярников в запредельную даль...
...Аж, дух захватывало, какие это были мечты, и как одолевали они голодных до ласк мужиков!
Купить любовь, как это делают многие сегодня, в те годы было нереальным, деньги появлялись в руках раз в три года только тогда, когда у полярников наступало время отпусков. Да и то это были не деньги, а аккредитивы: красивые голубоватые чеки, которые становились деньгами в ближайшей сберкассе 'на материке'. А до ближайшей их них было три-четыре тысячи километров лету.
Но зато, какие это были деньги! За три-то года зимовки, да плюс отпускные, да северные!
Иномарок по тем временам не знали, 'Волга' была пределом мечтаний многих. Но что нашим полярникам 'Волга'!.. вертолёт был по плечу! Купить, правда, было негде. Одно слово - дефицит.
Денег у отпускников было не меряно, но утекали они быстро и незаметно. Редко кто из ребят догуливал в полной мере свой нескончаемо-продолжительный отпуск. Веселая гульба и недополученные мирские радости настоятельно требовали солидных финансов. Полярники не мелочились, за это их любили все. Но рано или поздно деньги заканчивались.
Мужчины возвращались обратно на Север, на Станцию: сумрачные, похудевшие и изрядно обнищавшие, нахватавшие долгов, где придется и сколько дадут, и следующие три года, тихо перебирая пальцами струны гитары, грезили они о своих прекрасных женщинах, окутанных лёгкими духами и туманами, гуляющих где-то там, по знакомым ленинградским улицам или по незнакомым площадям Москвы...
Потом долгими полярными ночами пели они песни, писали отчаянные письма своим подругам о своей любви и одиночестве. Они не думали о себе, они любили и мечтали о встрече.
Любимые женщины, прекрасные и недосягаемые как сон, оставались там, в другой жизни. Компьютеров тогда не знали, мобилок тоже. Все эти прелести цивилизации появились позже. Дотянуться же в виртуальном пространстве до женских сердец было нереальным. А так хотелось...
Но были женщины и здесь, на станции.
И ради них мужчины было готовы на все. Ежеминутно рискуя жизнью, проявляли они свои лучшие мужские качества, набрасывались на любую женскую работу, стараясь при этом всеми возможными способами обратить внимание прекрасной половины на себя, любимого.
О, как они были счастливы получить благодарный взгляд, улыбку!
Ну, конечно же, лучшими поварами на Станции были мужчины! Как, в прочем, и во всём остальном. Они всегда были первыми, и только они - они, а не женщины. Полярники ежедневно доказывали женщинам и друг другу свое право на любовь, и это делало их сильнее и совершеннее.
А женщинам дозволено было оставаться глупыми, слабыми, беззащитными, и каждая из них с удовольствием демонстрировала свою неприспособленность к неописуемой радости окружающих.
Однако время вернуться к нашему повествованию.
Наевшись до отвала пельменей из оленьего мяса и с удовольствием испив киселя из северной ягодки-морошки, наши 'политборцы' решили поразмяться. И как-то сами собой руки потянулись к гитарам, - пришло время песен.
Что это был за чудесный вечер!..
Пели вместе, кто умел, и кто не умел. Все. Когда наши немного подустали, полярники ненадолго исчезни, а затем вновь вернулись, но уже со своими гитарами. Они долго настраивались, переговариваясь вполголоса, и, наконец, песня полилась прямо из сердца, из глубины души, своя и чужая, веселая и грустная, блатная и возвышенная.
Наши парни вклинились в этот неожиданный мужской хор и украсили его необычайно. Они забыли и о политике, и обо всем, что оставили там, в городской суете. Пели до самой ночи, даже немного притомились.
Спать не ложились. Было не до сна. Ждали погоды и продолжения перелета. Но к середине ночи пришла радиограмма: погоды не будет до утра. Загрустили. Попробовали смотреть фигурное катание, - не пошло. Даже расстроились.
Из доступных на тот момент развлечений, интерес вызывало лишь одно.
В центре зале, как раз посредине, стоял большой биллиардный стол: благородный, обитый тусклым зелёным сукном на тяжелых лакированных ножках. Мне, как почетной гостье, вложили в руки кий и предложили разбить пульку. Я легкомысленно согласилась и напрасно. Не тут-то было!
Не будучи сведущей в биллиардной игре, я и представить себе не могла, какие проблемы меня ожидают! Шары от ударов почему-то разлетались в разные стороны, и никак не хотели закатываться в лунки. Я и так и эдак пыталась приноровиться к этим шарам, пытаясь понять, что же им, шарам, нужно: то придвигалась к столу, то отходила от него, чуть ни в лёжку ложилась на сукно. Бесполезно!..
Там, за этим сукном, в борьбе с шарами и кием, я впервые почувствовала себя нормальной женщиной, абсолютно неприспособленной ни к чему.
Ни одна из моих попыток успеха не имела! Ни единая! Такого позора я еще не переживала.
Мужчины терпеливо и с тайным наслаждением наблюдали за моими мучениями, молча и снисходительно улыбаясь, от сознания собственного превосходства. На исходе второго часа, в полной мере нахлебавшись и горя и позора, я поняла всю мудрость древневосточного афоризма: наши недостатки есть продолжение наших достоинств.
Это была Святая правда. В борьбе с кием, шарами и собственным бюстом я потерпела фиаско! Прекрасный как у Мерелин Монро, он не только был бесполезен у зеленого сукна, напротив, он активно и всеми способами вредил делу.
Намучившись вдоволь, но, так и не загнав, по сути, ни единого шара в лунку, я оставила кий и обреченно отошла от стола.
Было печально. Лицо стало грустным. Ребята утешали, как могли. Они бескорыстно предлагали мне ещё и ещё раз повторить попытку, но что-то удержало меня от столь опрометчивого шага.
Начальник станции - мужчина спокойный, умудренный житейский опытом - толи в шутку толи в серьез, а может, просто отвлечь меня от горестных мыслей, предложил сыграть 'в коробок'. Я повертела пальцами полупустую спичечную коробочку и неожиданно согласилась.
Что сказать, я ни минуты не пожалела об этом!
Уже к утру я стала чемпионом мира и его окрестностей по метанию этого нехитрого предмета. Коробок летел туда, куда надо, и вставал так, как ему было велено. Гордость переполняла сердце! Это был мой триумф - мой Звездный час! Я еще долго и сладостно вспоминала об этом.
Ночь прошла. Диксон открыли, но одновременно с этим закрыли наш порт.
Началась черная пурга. Кто не знает, что такое пурга и почему она черная, скажу, что среди бела дня наступает темень, и не видно ничего даже собственной вытянутой руки. Ситуация была серьезной.
Через сутки снег завалил окна первого этажа и поднялся до половины второго. Ещё сутки раскапывали Станцию, а все последующие дни полярники и наши парни широкими лопатами их фанеры расчищали взлётную полосу.
О Диксоне никто и не мечтал! Время ушло, и надо было возвращаться в обычные трудовые будни. Работа.
Хотелось назад в цивилизацию. Хотелось домой, к пустому холодильнику. Соскучились.
Утром третьего дня на взлетной полосе было тихо и светло. На душе было радостно и немного печально. Самолет стоял как новенький, ожидая взлет. О поломке уже никто и не вспоминал. В ожидании пилотов я гуляла по полю и любовалась фантастическим пейзажем, расстилавшимся перед глазами.
Это был мир в белом, и я была центром этого мироздания. Земля и небо сомкнулись, слились в огромный шар. Горизонт исчез. Белое небо, огромной чашей нависало над белой землёй, и не было меж ними границы. Края, и формы сдвинулись. Земля поднималась в небо, а небо уходило в землю.
Мир неожиданно перевернулся и оказался где-то внизу, и я смотрела на него сверху, пытаясь понять, почему мне так легко.
Кто мог мечтать увидеть такое чудо! Потрясающее ощущение! Гравитация как бы исчезла, тело потеряло вес, пространство замкнулось, и время остановилось.
Ни единой точки, зацепиться глазу. Ни единой! Наверное, так может выглядеть только бесконечность.
На мгновение чувство реальности покинуло меня, и я растворилась, исчезла в пространстве.
Никогда не забуду этого чувства!
Домой мы возвращались притихшими, увозя по мешку с рыбой. Рыба на станции за еду не считалась. Ее складывали и хранили как дрова в поленнице, в каждом в сарае валом; бери - не хочу. И мы брали её, не стесняясь, вволю и с благодарностью.
Да... Океана я не увидела в этот раз. Он опять обманул мои ожидания, но я соприкоснулась с реальностью, о котором даже не подозревала. Это был затерянный мир, и в этом мире я была счастлива!