Аннотация: Строго реалистическая сказка о желании грузинского князя Вахтанга размножаться по мужской линии и том, как в это втянулись архангел Гиви, поручик Дальтонский, русская армия и Петр Адольфович Бабкендорф.
ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой читатель знакомится с князем Вахтангом и трудностями его семейной жизни.
Старинный род князей Папиладзе имел самую голубую кровь в истории Грузии и уходил разветвленными корнями в глубокую античность. Тогда Грузия называлась Колхидой и в неё периодически приплывали отважные, бронзовокожие и сексуальные аргонавты, которые охотились за золотой овечьей шкурой. Все овцы в Колхиде были нормальные, золотых среди них не водилось, поэтому аргонавты довольствовались гостеприимством колхидских женщин. Они любили колхидских женщин и уплывали в Грецию, оставляя за собой отважное бронзовокожее потомство, которое страшно гордилось своими греческими генами. Так было положено начало многим княжеским родам, среди них немало славных и овеявших себя безупречной репутацией, но ни один не оказался таким живучим, как род Папиладзе. В основании рода Папиладзе покоилось семя купца Архенея, который уступал аргонавтам в сексуальности, но заметно превосходил во всём, что касалось интеллекта и полезной для выживания интуиции. Эти полезные свойства натуры Архенея ещё более окрепли в его потомстве. В то время, как другие князья славно умирали за свободу и независимость Грузии в борьбе с бесчисленными захватчиками, представители рода Папиладзе предпочитали за свободу Грузии жить и размножаться. Многие из них также внесли весомый вклад в развитие грузинской культуры. В третьем веке до н. э. Сосо Папиладзе, устав думать по-грузински и записывать свои мысли по-гречески, придумал оригинальный грузинский алфавит и сразу же стал его применять. Он создал ряд поэм и эпосов, которые нынче считаются шедеврами древнегрузинской литературы. К сожалению, летопись "Картлис цховреба" молчит о том, что все это сделал Сосо Папиладзе, потому что царь Фарнаваз, присвоив себе изобретение грузинской письменности, решил удалить из истории всякое упоминание о Сосо и распределил авторство его произведений среди своих подчинённых. Забвение подобного рода постигало и других Папиладзе, но они не особенно возражали, и поэтому род успешно просуществовал до самого девятнадцатого века.
В девятнадцатом веке князь Вахтанг Папиладзе способствовал присоединению Грузии к Российской Империи. Когда русские пришли, они сразу же стали воевать с Османской Империей, и многие грузинские князья в очередной раз славно полегли на поле брани. Вахтанг Папиладзе в это время налаживал связи с русским генерал-губернатором и ездил в Петербург. В Петербурге он удостоился аудиенции у Александра Первого и дал ему попробовать вина, которое производилось на фамильных винокурнях Папиладзе. Так князь Вахтанг стал поставщиком императорского двора и угодил в безграничную милость российской администрации в Грузии.
Князь Вахтанг знал иностранные языки и читал в оригинале труды французских просветителей. Вдобавок к этим сомнительным качествам он был статен и обаятелен. Ходили также слухи, что в джигитовке князь Вахтанг не знает себе равных. Эти слухи никак не подтверждались на практике, но зато хорошо подтверждались богатством и количеством княжеских поместий. Поэтому князь Вахтанг слыл самым завидным женихом во всем Кавказе и Закавказье. Не было ни одной знатной или просто богатой грузинской красавицы, родственники которой не мечтали бы породниться с князем Вахтангом, но он до поры до времени вопросами брака не интересовался. Когда же князь, наконец, уверился в том, что его дружба с Российской Империей крепка, пришло время подумать о жене. Все младшие братья князя Вахтанга уже переженились и плодили потомство. Это обеспокоило князя, потому что у него наследников ещё не было. И князь Вахтанг стал жениться.
Первая жена принесла ему трёх девочек. Её пришлось отравить и найти другую. Вторая жена была волоокая, высокогрудая и очень благородная. Как, впрочем, и первая. Она родила две двойни. Все четыре ребёнка были девочки. Князь Вахтанг обвинил жену в супружеской измене, отослал в монастырь и разволновался. У него было железное кавказское здоровье, но пятьдесят лет - это всё-таки не юношеский возраст. Стоило поторопиться. Князь женился в третий раз, приобрёл ещё двух волооких и благородных дочерей и начал обдумывать менее прямые способы добычи наследника. Можно было заставить жену симулировать беременность и потом найти новорождённого мальчика в какой-нибудь униженной и оскорблённой крестьянской семье. Однако впоследствии пришлось бы умертвить как жену, так и всю крестьянскую семью, а также отрезать язык посреднику. Младшие братья князя Вахтанга давно положили глаз на его поместья, расточали похвалы красоте его дочерей и злорадствовали. Стоило бы им почуять подлог, как они тут же завопили об этом на весь Кавказ, и вышло бы очень неловко.
И вот думал-думал князь Вахтанг обо всех этих проблемах как-то вечером, потом помолился автокефальному грузинскому Христу и пошёл спать. Во сне ему явился архангел Гиви и сказал:
- Господь видит, как ты страдаешь, Вахтанг, и какие нехристианские идеи приходят тебе в голову. Чтобы ты больше не переводил грузинских женщин, почём зря, Господь решил смилостивиться над тобой. Высоко в горах Грузии живёт одна со стариком-отцом младая грузинская дева по имени Кисико. Очи её черны, как два глубоких колодца, две тяжёлые косы спадают на плечи, а на правом плече - родимое пятно в виде полумесяца. Если возьмёшь её в жёны девой, то она родит тебе наследника. Свою нынешнюю жену тайно отошли в Европу и назначь ей пансион.
Архангел Гиви взмахнул крылами, и князь Вахтанг проснулся в холодном поту, но с большими надеждами. Наутро он первым делом повелел жене упаковать во что-нибудь все её пожитки и к обеду сообщить, какое из европейских государств ей наиболее симпатично. Разобравшись с женой, князь Вахтанг позвал управляющего и велел ему собрать пятьдесят самых надёжных людей. После обеда князь оседлал своего вороного коня и в сопровождении двух каменнолицых джигитов и гружёной вином и барашками повозки поехал в русский гарнизон в Тифлисе.
Гарнизоном командовал генерал Потапов, большой друг князя Вахтанга. Под командованием генерала Потапова отдыхали в солнечной Грузии три тысячи солдат и триста тридцать офицеров, причём большинство офицеров были сосланы на Кавказ за дебоширство и вольнодумство. Они тосковали по столичной жизни, пили вино и, следуя примеру аргонавтов, обогащали грузинский генофонд. Османская Империя копила силы для следующей русско-турецкой войны и вела себя относительно мирно.
Генерал Потапов в высшей степени радушно принял князя Вахтанга. Он приказал повару заколоть и зажарить одного из подарочных барашков и удалился вместе с князем в свой кабинет. В кабинете они просидели до позднего вечера. Из распахнутого окна раздавался смех и народные песни на двух языках.
На следующий день по приказу генерала Потапова двести дебоширов и вольнодумцев были выловлены солдатами в Тифлисе и его окрестностях и представлены пред генеральские очи.
- Господа дебоширы и вольнодумцы! - пробасил генерал, окидывая взглядом разгорячённое вином и плотскими утехами собрание. - Вас ждёт поручение государственной важности!
И он изложил подробности дела. Едва дослушав его до конца, собрание воскликнуло "рады стараццца!" и разбежалось, охваченное пылким энтузиазмом.
Так, группами по двое плюс пять низших чинов, господа офицеры взнуздали лихих скакунов и отправились в грузинские горы на поиски младой девы Кисико, за которую им посулили тысячу рублей золотом.
В это же время с этим же заданием отправились туда же пятьдесят отважных джигитов князя Вахтанга. За находку требуемой девы каждому из них было обещано по пять баранов и по сто рублей ассигнациями. От господ офицеров их выгодно отличало знание местности, языка и устойчивость к вино-водочному гостеприимству.
Это произошло в первых числах мая. К концу месяца вся Грузия и сопредельные территории были охвачены лихорадкой поисков таинственной невесты для князя Вахтанга Папиладзе, владельца старинных замков, обширных пастбищ, виноградников, винокурен и тучных стад, большого друга российской короны и непревзойдённого джигита, третья супруга которого скоропостижно скончалась по пути в Европу от укуса змеи. Помимо многочисленных младых дев, которых регулярно доставляли из горных районов охочие до вознаграждения джигиты и господа офицеры, у ворот князя Вахтанга толклись и конкурировали десятки почтенных старцев. Каждый старец имел при себе смиренную и единственную дщерь с двумя тяжёлыми косами и родимым пятном в виде исламско-фундаменталистского полумесяца на правом плече. Отцы на поверку часто бывали вовсе не отцы, косы нередко отваливались после первого же рывка, а полумесяц неизменно оказывался произведением изобразительного искусства с разной степенью смываемости.
Прошёл июнь, прошёл июль, наступил август, а дева Кисико всё ещё скрывалась где-то в горах, приводя князя Вахтанга в отчаяние. К концу августа вся Грузия уже откровенно потешалась над ним. К его дому стекались проститутки и нищие обоих полов и всех возрастов. Они рисовали сажей полумесяцы у себя на плечах и распевали обидные песенки про князя Вахтанга. В российских газетах стали писать о полоумном грузинском князе, утратившем рассудок на почве отсутствия наследника и страсти к молоденьким барышням. Генерал Потапов удостоился письма за высочайшей подписью. В письме выражалось искреннее недоумение его действиями. Возможно ль, чтобы российское дворянство, пусть и страдающее вольнодумством, лазало по горам Кавказа и разыскивало не имеющую стратегического значения девицу неблагородного происхождения? Генерал Потапов немедленно раскаялся, простоял два часа на коленях перед портретом государя императора и решил в скорейшем порядке вернуть все поисковые группы в Тифлис. Для чего, в свою очередь, пришлось организовать новые поисковые группы.
Вскоре процесс поисков стал совершенно неуправляемым. Господа офицеры и сопровождавшие их низшие чины до того пристрастились к захватывающей кочевой жизни, что продолжали бродить в горах, даже забыв первоначальную цель своих поисков. Если сперва они ещё пытались отыскивать отдалённые уголки, то к концу лета большинство поисковых групп начало передвигаться по одним и тем же маршрутам, проходя через одни и те же деревни. Прокормить семьсот русских было нелегко даже для зажиточных грузинских селений, но сначала местные жители просто терпели, а ко времени сбора урожая солдатские руки, изголодавшиеся по нормальному крестьянскому труду, пришлись очень кстати. Итак, пока хозяева потчевали господ офицеров грузинской кухней, низшие чины вовсю вкалывали на полях и виноградниках. Все были довольны. Поисковые группы, посланные на поиск поисковых групп, быстро включились в эту практику. Жизнь в патриархальных грузинских горах заметно оживилась. Генерал Потапов кручинился и каждый день проводил не меньше часа перед портретом государя императора. В порыве раскаяния он даже время от времени ударял своё чело об пол. Князь Вахтанг вернул по домам своих более дисциплинированных джигитов и начал подумывать, а не завещать ли ему все свои владения монастырям и не принять ли самому постриг.
В середине сентября, когда князя Вахтанга впервые посетила идея осчастливить монашескую братию Грузии, поручики Андрей Дальтонский и Евгений Столицын с пятью низшими чинами подъезжали к горному селению Сандандали.
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой читатель знакомится с младой девой Кисико и поражается власти любовных чар.
Село Сандандали располагалось на высоте 2136-2236 м от уровня моря. Высота зависела от того, какой двор вы почитали в Сандандали за главный. В селе было сорок девять взрослых представителей мужеского пола, пятьдесят восемь женщин, не считанное количество детей и один турецкий евнух, который как-то сбежал в Грузию в надежде на более высокий уровень жизни. Население, за исключением евнуха, занималось скотоводством и выращиванием детей. Евнух ничем особенно не занимался. Он выполнял обязанности коллективного домашнего любимца и жил на подножном корму.
Русских в Сандандали ещё не видывали. Поэтому, когда поручики Дальтонский и Столицын спешились в географическом центре села, на них сбежались посмотреть все, кто мог ходить. Мужчины хмурили брови и качали головами. Женщины смеялись. Дети совали в рот немытые пальцы и не боялись подходить близко. Мальчик лет пяти дёрнул поручика Дальтонского за саблю, и вся ребятня восторженно заголосила.
Поручики тщательно оглядели толпу на предмет младой черноокой девы Кисико с двумя неподъемными косами. В толпе было несколько дев, но описанию они не соответствовали. Тогда поручик Дальтонский собрал в кучку ошмётки грузинского языка, имевшиеся у него в голове, и обратился к жителям села с приветственной речью. Спустя минуту низший чин Федька, по заведённому уже обычаю, прервал его мучения и бегло объяснил группе самых насупленных и седобородых всё, что надо было объяснить.
Тут для поручиков началось кавказское гостеприимство, а Федька со товарищи полезли в горы разыскивать потерявшуюся накануне козочку.
После простой, но весьма обильной трапезы господа поручики вернулись в привычное состояние лёгкого алкогольного одурения. Их очи радостно помутнели, и они принялись бродить по селу в поисках увеселений.
Надо ли говорить, что бродить в Сандандали было негде и никаких увеселений там не было, только суровая крестьянская действительность. Господа поручики несколько раз упирались лбом в скалы и один раз чуть не свалились в пропасть. К вечеру они изрядно подустали и постучались в первое попавшееся жилище, чтобы расположиться в нём на ночлег.
Надо ли говорить, что жилище сие принадлежало деве Кисико и её полубезумному и частично парализованному старику-отцу. Больше никого в жилище не было, потому что старик-отец гнил заживо и ходил под себя. Переносить это было невозможно. Лишь добродетельная дева Кисико дала обет ухаживать за отцом, пока тот не испустит дух. До сих пор, как уже говорилось, он испускал лишь зловоние, от которого господа поручики при других обстоятельствах сразу же брякнулись бы в обморок. Но на пороге их встретила девица невиданной красы, черноокая, высокогрудая, с благородным профилем и двумя косами, причём каждая коса была толщиной с корабельный канат. В прорехе на ветхом платье виднелось родимое пятно в виде полумесяца. "Кисико!" - воскликнул поручик Андрей Дальтонский, зажимая нос. Кисико потупила взор, но тут же вспомнила, что она гордая дочь гор, и посмотрела испытующе прямо поручику в глаза. Этот взгляд поразил поручика в самое сердце, и он застыл, поражённый.
Его товарищ тем временем внезапно обрёл дар грузинской речи. Долг возобладал в нём над вожделением и обонянием.
- Дева Кисико! - сказал он. - Именем государя императора, следуй за нами!
В этой фразе поручик Столицын допустил пять грамматических ошибок, однако Кисико его хорошо поняла и твёрдо отказалась за кем-либо следовать. Поручик Столицын повторил свои слова более угрожающим тоном и обнажил саблю. Дева Кисико упала на колени и взмолилась, чтобы ей было позволено остаться с больным отцом, ведь она дала обет ухаживать за ним, пока он не испустит дух. Поручик Столицын почесал затылок и был осенён блестящей идеей. Отодвинув Кисико в сторону, он вошёл в жилище, по запаху отыскал в полумраке больного отца и умело зарубил его саблей.
Когда дева Кисико услышала и увидела это, она упала наземь, завыла нечеловеческим голосом и стала рвать на себе прекрасные чёрные волосы. Поручик Столицы собрался было сходить за конём, чтобы взвалить на него добытую деву Кисико, но в это время вернулся в себя поручик Андрей Дальтонский. Любовь к деве Кисико охватила его целиком. А тут перед ним открылась прекрасная возможность продемонстрировать Кисико, насколько подлинны его чувства. Он вскричал "подлец! мерзавец!", выхватил саблю и зарубил поручика Столицына двумя ударами по диагонали и одним по вертикали.
Поручик Столицын, единственный отпрыск небогатой дворянской семьи из Тверской губернии, развалился на части, во все стороны хлынула кровь, и отец девы Кисико был отомщён.
(На этом месте патриотичные русские читатели начинают отмечать про себя: "Да, да, это очень правдоподобно. Все кавказцы коварны, а их женщины, эти хладнокровные змеюки, только и думают, как бы погубить наших мальчиков".)
Дева Кисико поднялась с сырой земли, вытерла слёзы и сказала поручику Дальтонскому:
- Ты теперь мой суженый. Бери меня с собой. Ничто больше не держит меня у родного очага.
Поручик ничего не понял, но его мысль работала в том же направлении. Он вытер саблю о землю и побежал за лошадьми. Вернувшись, он посадил деву Кисико на лошадь своего погибшего товарища, запрыгнул в седло сам, и они поскакали в сторону Османской империи. На лице девы Кисико была нарисована покорность злой судьбе. Поручик Дальтонский ходил ходуном в седле, икал и рассеянно улыбался.
Тем временем соседи девы Кисико, которые незаметно наблюдали сцену смертоубийства и последовавшего за ним отбытия девы с поручиком в известном направлении, подняли на ноги всё селение Сандандали. Пятеро русских вот-вот должны были вернуться с поисков козочки. Это волновало селян. Если русские увидят, что одного их господина порубили на куски, а другой исчез, они подумают недоброе. Подумав недоброе, они вернутся к своим, и, когда русские навестят Сандандали в следующий раз, их будет в 20 раз больше, и никакого Сандандали больше не будет. Что же делать? Горячая молодёжь предложила перебить русских, предварительно забрав у них козочку. Если они и успеют подумать недоброе, то вернуться к своим точно не смогут. Однако менее горячая и кровожадная старость порешила просто предать останки поручика Столицына каменистой грузинской почве, что и было сделано с величайшей поспешностью.
(На этом месте горячо влюблённый в Родину русский читатель недоверчиво морщится.)
Вскоре вернулись низшие чины. Козочки они не нашли и едва держались на ногах от усталости. Тем не менее их встретили с ликованием, накормили, напоили, спели несколько грузинских песен и уложили спать. Посреди чёрной как русская баня ночи низшие чины пробудились от страшных криков и топота копыт. Они схватились за ружья и хотели куда-нибудь выстрелить, но, прежде чем они сумели их зарядить, светопреставление утихло. Послышались женские причитания, зажглись факелы, и выяснилось, что селение подверглось нападению разбойников. Гнусные преступники убили безобидного больного старика, угнали тридцать голов скота и похитили двух русских офицеров.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой поиски младой, но уже хлебнувшей горя девы Кисико прекращаются, а затем возобновляются благодаря божественному вмешательству и одному замечательному свойству русской нации.
Приближалась зима. Погода неуклонно ухудшалась, шли проливные дожди, и поисковые группы протрезвели и потянулись обратно в Тифлис. К началу декабря все были на месте, и к генералу Потапову вернулась его былая розовощёкая весёлость. Он забросил ежедневные сеансы покаяния перед высочайшим портретом и даже закрутил интрижку с одной знатной грузинской вдовой.
В Тифлис не вернулись лишь пятеро. Двое господ офицеров упились насмерть по случаю именин маменьки одного из них. Один низший чин, склонный в нетрезвом состоянии бродить по округе с закрытыми от удовольствия глазами, свалился в пропасть. Поручиков Дальтонского и Столицына похитила шайка разбойников.
О судьбе поручиков никто особенно не беспокоился. Разбойники обыкновенно содержали своих пленников в сносных условиях, на приемлемом винно-лепёшковом пайке. Выкуп они обычно запрашивали не сразу, а спустя месяц-полтора, рассчитывая на непонятный психологический эффект.
Сразу после присоединения Грузии к России разбойники, бывало, заламывали за похищенных огромные суммы золотом или, на худой конец, серебром. Когда генералу Потапову докладывали об этих суммах, он вздыхал, печально крестился и приказывал писарю известить семьи похищенных. Писарь грыз перо и строчил политые слезой послания о том, что сыновья Ваши храбро пали за царя и Отечество в процессе наведения самодержавного порядка в Грузии.
Разбойники сожалели о потраченных впустую лепёшках и вине, но делать было нечего. Пленников приходилось резать. Некоторые их конечности затем подбрасывались в места расположения русских частей.
Несколько раз потерпев фиаско, разбойники, тем не менее, продолжали красть господ офицеров. Они рассудили, что должен быть некий предел понижения цен, за которым жалость к соотечественникам превысит у русских прижимистость. Поэтому они упорствовали и запрашивали всё более скромные выкупы.
Наконец предел был достигнут опытным путём. Он равнялся восьми баранам за человека. С тех пор всё утряслось и пошло своим чередом. Разбойники воровали русских, русские шли в ближайшее село и отбирали баранов у грузинских крестьян, разбойники получали баранов, пленники возвращались, крестьяне шли в горы, ловили разбойников и, подвесив за ноги, протыкали их сельскохозяйственными орудиями.
Примерно то же самое ожидалось и в этот раз. Но время шло, декабрь сменился февралём, наступила весна, а выкупа никто не требовал. Генерал Потапов приказал полиции заподозрить неладное и произвести расследование.
А совсем забытый нами князь Вахтанг вскоре после этого передумал входить в царство Божие через игольное ушко. Настоятели монастырей разочарованно глядели на княжеские угодья и плотоядно облизывались. Они мечтали разузнать, кто увёл князя Вахтанга с благочестивой стези, и поступить с этим человеком не по-христиански.
Не ведали они, что то был не человек, а снова архангел Гиви. В одном неспокойном послеполуденном сне он возвестил князю Вахтангу, что дева Кисико найдена и вместе с неким русским поручиком коротает время в абхазском городке Карчегем, что рядом с русско-турецкой границей. Не позднее мая поручик должен был получить деньги, которые тайком выслало ему родное семейство, и вместе с девой отправиться в Европу - через Османскую империю.
Медлить было никак нельзя, и не только по этой причине. До сих пор поручику Дальтонскому не удавалось одолеть девичью гордость дочери гор Кисико. Однако Дальтонский был напорист и горяч. К тому же в последние месяцы попытки сломить невероятную гордость Кисико были его единственным занятием. Со дня на день гордость могла пасть под натиском, и тогда князь Вахтанг потерял бы последний шанс оставить после себя наследника, ибо деву Кисико нужно было заполучить девой.
Очнувшись от познавательного сна, князь Вахтанг не стал более терять ни минуты. Первым делом он вызвал к себе главного управляющего, дал ему подробный наказ относительно текущих хозяйственных дел и пообещал в случае чего отправить его на русскую каторгу. Затем князь послал за десятью самыми надёжными джигитами. Когда поздно ночью, загнав лошадей, они появились, князь посвятил их в подробности дела, взял с них обет молчания и посулил землю и скот. Рано утром, лишь забрезжил рассвет, джигиты, возглавляемые самим князем Вахтангом, взяли лучших лошадей и во весь опор поскакали в Абхазию.
Почти за месяц до этого, на исходе марта, группа конных жандармов, сопровождаемая Федькой и его товарищами, прибыла в селение Сандандали для расследования загадочного исчезновения поручиков Дальтонского и Столицына. Дорогим гостям устроили хлебосольную встречу. Вино лилось небольшой речкой. Однако на шефа жандармов, Петра Адольфовича Бабкендорфа, обильные возлияния не произвели ровным счётом никакого смягчающего эффекта. Восстав от угощений, он вонзил в старейшин тяжёлый цельнометаллический взгляд и стал вести допрос.
Старейшины все как один красочно описали ночной налёт разбойников и призвали в свидетели Иисуса Христа и всех грузинских святых. Собравшаяся толпа и Федька с товарищами с энтузиазмом поддакивали. Кто-то предложил показать могилу погубленного старца как вещественное доказательство.
При упоминании могилы Бабкендорф хмыкнул и распустил собравшихся. На следующее утро он приказал жандармам и Федькиной компании с величайшим тщанием облазить окрестности селения и сообщить, не растут ли где берёзки. Сам Бабкендорф был обрусевший немец, но по опыту знал, что если русского похоронить на чужбине, то на его могиле непременно вырастет берёзка.
К полудню одна берёзка была обнаружена. Это был верный знак. Бабкендорф велел копать прямо под берёзкой. Через несколько минут порубленные останки поручика Столицына снова увидели свет. "Ага", сказал Бабкендорф, обращая взор на группу старейшин, сгрудившихся чуть в стороне и громко ругавших друг друга. Жандармы как по команде вскочили на лошадей и вскинули ружья. Низшие чины окружили старейшин и деликатно потыкали их штыками, смеясь при этом добрым крестьянским смехом.
Бабкендорф выдержал красноречивую паузу, кружевным платочком вытер вспотевший лоб и громко сказал по-грузински (а по-грузински он говорил с французским прононсом):
- Где растёт вторая берёзка, господа?
Старейшины смущённо молчали. Тогда Федька ещё раз кольнул штыком самого седобородого, но на этот раз побольнее. Уколотый старейшина подпрыгнул и, коротко посоветовавшись с остальными, рассказал всё как было.
Бабкендорф испытал сильнейшее недоверие к новой версии событий. Низшие чины ещё немного потыкали старейшин штыками, а жандармы для острастки пальнули в воздух. Старейшины с жаром поклялись, что на этот раз говорят чистую правду, и снова призвали в свидетели Иисуса Христа и всех грузинских святых.
- Зачем же было врать, господа? - спросил Бабкендорф.
Старейшины сослались на природную пугливость и нежелание подвести хорошего человека, отомстившего за убитого отца бедной девушки.
А надо сказать, что незадолго до того тёща Бабкендорфа умерла от разлития желчи, оставив дочери и её супругу пять тысяч рублей и восемьсот душ крепостных. Вследствие этого обстоятельства Бабкендорф был склонен смотреть на мир и его обитателей в целом благожелательно. Он приказал жандармам и солдатам опустить ружья и дружелюбно попросил старейшин организовать для его людей прощальную трапезу, а также собрать им припасов в дорогу.
Вечером в Сандандали был большой праздник - с музыкой, танцами и клятвами в вечной дружбе между русским и грузинским народами. Наутро солдаты завернули останки поручика Столицына в бычью шкуру, и вся следственная группа двинулась обратно в Тифлис.
Бабкендорф, не первый год служивший в Грузии, знал, где искать Дальтонского, если тот ещё не перебрался за границу. Всю дорогу до Тифлиса шеф жандармов благодушно любовался горными пейзажами и мысленно прибавлял к тёщиному наследству тысячу золотых рублей, обещанную князем Вахтангом за младую деву Кисико.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, в которой сгущаются тучи и накаляются страсти.
Всё это время ничего не подозревающий по причине природной легкомысленности поручик Андрей Дальтонский ожидал в Карчегеме своего младшего брата и каждодневно штурмовал неприступную гордость девы Кисико. Отличаясь не только легкомыслием, но и некоторой природной тупостью, поручик Дальтонский со времени знакомства с Кисико грузинским лучше владеть не стал. Кисико же, напротив, скоро научилась бегло общаться по-русски и по-абхазски. Она вполне могла бы выучиться и плохому французскому, но поручик Дальтонский говорил с ней исключительно по-русски и только на одну тему.
- Кисико, душа моя, ужель ты не видишь, как я весь пылаю? Отчего ты так жестока со мной? Ведь я же твой суженый, и ты сама это признавала, и не раз. Давай разделим ложе!
- Прежде надобно обвенчаться, - терпеливо возражала Кисико.
- Ну так пойдём же и обвенчаемся, чёрт возьми! - горячился поручик.
- Не прошёл ещё год с батюшкиной кончины.
- Да кто ж это придумал, что надо год терпеть?
- Так самим Господом Богом положено, - после этих слов Кисико молитвенно воздевала глаза к потолку.
- Господь всемилостив! - говорил поручик. - Он всё поймёт и простит!
- Грех искушать Господа, - возражала Кисико. - Обожди немного, Андрюша. Вот получим деньги, пройдёт годик, будет у нас свой домик, обвенчаемся и разделим ложе.
Кисико была практичной девой.
Поручик Дальтонский вздыхал и терпел.
Жили они в доме одной зажиточной и крайне многодетной абхазской семьи. Дева Кисико с утра до поздней ночи помогала хозяйке стряпать и приглядывать за детьми. За это она и поручик Дальтонский имели стол и крышу над головой.
Поручик, в свою очередь, никому не помогал. Сменив мундир на местное абхазское платье, он праздно слонялся по Карчегему, валялся в тени кипарисов, обрастал курчавой славянской бородой и мечтал разделить ложе с девой Кисико.
Князь Вахтанг и его верные джигиты, вооружённые до зубов, прибыли в Карчегем в последних числах апреля, проведя в пути почти двое суток без сна и отдыха. Они расположились в постоялом дворе, где выдали себя за неких братьев Тугуши из Кутаиси, разъезжающих по белому свету в поисках могилы своего отца. Никто им, разумеется, не поверил, и на другой же день из Карчегема скрылись до лучших времён двадцать восемь мужчин, которые имели в жизни неосторожность обесчестить чьих-либо сестёр.
Когда последний из двадцати восьми, нервно оглядываясь, улепётывал в сторону гор, в Карчегем въехал на белом коне Пётр Адольфович Бабкендорф. За ним следовали несколько жандармов на серых конях и рота солдат - пешком.
Карчегем был, мягко говоря, невелик, и каждый в нём знал, что делают все остальные. У любого прохожего можно было спросить, где живёт грузинская дева с господином русским офицером. Однако князь Вахтанг упустил прекрасную возможность добраться до девы Кисико первым, поскольку его джигиты после прибытия проспали мёртвым сном целые сутки. Без джигитов же князь Вахтанг чувствовал себя неуверенно.
В отличие от князя, Бабкендорф возможностей упускать не стал. Едва оказавшись в Карчегеме, он получил необходимые координаты у трёх стариков, гревшихся на солнышке. Группа захвата, изнемогающая под южным солнцем, напилась воды из колодца и двинулась по пыльным узким улочкам.
Тут бы нашей сказке и закончиться, да только утром того же дня в Карчегем прискакал корнет Сергей Дальтонский, младший брат поручика. С ним были два друга и слуга Тимофей. Младший брат вручил старшему безутешное письмо от маменьки с папенькой и долгожданные деньги. Он также рассказал, что обогнал по дороге целое войско солдат и жандармов. Войско, со слов одного из жандармов, направлялось в Карчегем для задержания опасного преступника, имя которого не подлежало разглашению.
Пока братья Дальтонские и их друзья растерянно разевали рты и смотрели друг на друга, не зная, что сие может значить, дева Кисико быстро собрала несколько узлов с провизией, построила во дворе лошадей и попрощалась с хозяевами.
- Что вы сидите, мужчины? - воскликнула она, заламывая руки. - Все по коням и в Турцию! Скорее, мужчины, скорее!
И, когда группа захвата под командованием Бабкендорфа поливалась колодезной водой, а князь Вахтанг с полусонными джигитами выбирался из постоялого двора, мужчины и дева Кисико оседлали лихих жеребцов и припустили прочь из Карчегема.
ГЛАВА ПЯТАЯ, которая возмущает читателя жестоким обращением с животными.
Само собой, Бабкендорф сразу же пустился в погоню. Правда, пешая рота солдат не могла поспеть за несущимися галопом лошадьми. Поэтому силам Бабкендорфа пришлось разделиться.
Силы князя Вахтанга тоже пустились в погоню и вскоре, к своему несказанному удивлению, нагнали роту русских солдат, ковылявшую в сторону турецкой границы.
- Неужели война? - спросил князь Вахтанг, придерживая коня.
- Никак нет, ваше высокоблагородие! Ловим преступника-душегубца и его грузинскую девку, а имя душегубца знать не велено!
- Ну, ловите, ловите... - процедил князь и пришпорил коня. Настроение князя, и без того довольно сумрачное, ещё более потемнело. Он сразу смекнул, что его опередил Бабкендорф. С одной стороны, конечно, помощь Бабкендорфа была кстати. Но с другой стороны маячила перспектива расставания с тысячей золотых рублей. Когда желанная дева оказалась уже, можно сказать, под боком, щедрость князя заметно остыла. Тысяча рублей - это, знаете ли, господа, не восемь баранов.
И князь Вахтанг приказал джигитам максимально пришпорить лошадей. Через полтора часа бешеной скачки они обогнули очередную скалу и увидели впереди облако пыли. Поразмыслив, князь принял решение следовать за этим облаком на почтительном расстоянии и при первом удобном случае попытаться обогнать его.
Бабкендорф и его жандармы тем временем тоже заметили впереди себя облако пыли. От близости цели Бабкендорф вцепился в лошадиную гриву и высунул язык.
- Когда будем чуть ближе, стреляйте поверх голов! - скомандовал он. - В лошадей не стрелять! Ухлопаете всех!
После первых выстрелов братья Дальтонские, дева Кисико и друзья с Тимофеем поняли, что за ними гонятся, и тоже начали колотить лошадиные бока.
Так на полном скаку все три отряда пересекли русско-турецкую границу и очень скоро углубились в территорию Османской Империи.
Расстояние между отрядом Дальтонского и Бабкендорфом медленно, но неуклонно сокращалось, и если бы жандармы не были все поголовно никудышными стрелками, они бы уже давно положили под Дальтонским и компанией всех лошадей. Как бы то ни было, исход погони уже казался решённым и вселял уныние в князя Вахтанга, который следил за развитием событий, скрипя зубами. Поручик Дальтонский уже начал кидать на деву Кисико взгляды, полные сердечной боли и невыплеснутой страсти. Друзья корнета Дальтонского уже обдумывали про себя, что они наплетут полиции и как будут божиться, что видят братьев Дальтонских первый раз в жизни. Тимофей уже предвкушал розги и двадцать пять лет увлекательной армейской службы. Корнет Дальтонский сжимал в дрожащей руке пистолет и готовился драться до последней капли крови.
В этот момент кони под отрядом Дальтонского единодушно испустили прощальный храп и рухнули замертво. Лошади под отрядом Бабкендорфа, увидев это, немедленно последовали их примеру, и бравые жандармы тоже полетели носом в камни и колючки. При падении они непроизвольно нажали на курки. Шальная пуля отстрелила ухо одному из джигитов. Через мгновение пали лошади под джигитами.
Между силами Бабкендорфа и князя Вахтанга произошло долгое разбирательство, которое едва не переросло в кровопролитие. В конце концов, разум возобладал, и Бабкендорф с князем решили объединить усилия ради общих интересов.
Но время было упущено. Пока шло разбирательство, поручик Дальтонский и его соратники встали на ноги, очухались и по команде девы Кисико забрались на ближайшую из скал, окружавших просторное ущелье, в котором произошла общая остановка. На вершине скалы обнаружилась усыпанная валунами площадка. Там корнет Дальтонский и его друзья наконец зарядили свои пистолеты, и весь отряд, спрятавшись за камнями, уставился вниз и стал ждать дальнейших шагов преследователей.
После объединения усилий джигиты и жандармы выстроились у подножия скалы. Бабкендорф хотел выступить вперёд, но князь Вахтанг напомнил ему, что беглецы могут быть вооружены. Тогда Бабкендорф спрятался за самого тучного жандарма и начал вести переговоры.
- Сдавайтесь, Дальтонский! - крикнул Бабкендорф. - Ваше положение положительно безнадёжно! Помощи ждать неоткуда!
В этих словах было много рациональных зёрен, и отряд Дальтонского мысленно приготовился сдаться, а Тимофей даже вскочил из-за камня. Но дева Кисико дёрнула его за ногу, и он грохнулся обратно.
- Я знаю, что делать, - сказала Кисико. - У нас есть выход.
Пока она описывала этот выход остальным, Бабкендорф повторил своё обращение. Удостоверившись, что беглецы не реагируют, он утёр лоб всё тем же кружевным платочком и дал приказ объединённым силам идти на приступ.
Джигиты и жандармы задумчиво полезли на скалу. Кинжалы и ружья мешали им. Жандармы чертыхались и поминутно оглядывались.
Когда наступающие преодолели половину расстояния до вершины, корнет Дальтонский выстрелил в воздух. Жандармы побросали ружья и кубарем покатились вниз. Следом за ними, как спелые груши, попадали джигиты.
К опавшим жандармам подскочил Бабкендорф и стал пинать их сапогами, ругаясь на чём свет стоит. Эта процедура могла бы затянуться, но тут на вершине скалы показались поручик Дальтонский и дева Кисико. Поручик занёс над девой большой блестящий нож, взятый у Тимофея, и крикнул:
- Если вы не дадите нам уйти, я убью Кисико! Я не шучу!
Князь Вахтанг побледнел и зашатался. Он представил, как его последняя надежда на продолжение своего мужского рода срывается со скалы с кинжалом в груди и плюхается на камни у его ног.
- Да режьте за ради бога! - крикнул в ответ Бабкендорф. Его надежды на получение тысячи рублей сильно пожухли со времени объединения сил.
- Нет! Нет! - слабо воскликнул князь Вахтанг. - Господин Бабкендорф! Я щедро вас вознагражу! Жизнь Кисико должна быть сохранена!
На этом месте дело зашло в тупик. Дальтонский угрожал, что убьёт Кисико, если им не дадут уйти. Дать им уйти Бабкендорф, разумеется, не мог, а князь Вахтанг - не хотел, ибо в этом случае Кисико хоть и не умирала, но всё равно уплывала из его рук. Сам же Дальтонский, конечно, не собирался убивать Кисико, даже несмотря на то, что его требования оставались невыполненными. Бабкендорф догадывался, что Дальтонский блефует, однако не мог быть в этом уверен до конца, тем более что рядом с ним причитал и постанывал князь Вахтанг. Из-за этого Бабкендорф не решался дать приказ к повторному штурму скалы.
Не видя другого выхода из сложившегося положения, князь Вахтанг решил махнуть рукой на стыд и обратился прямо к милосердию Дальтонского.
- Господин поручик! - крикнул князь срывающимся голосом и от волнения чуть не перешел на грузинский. - Послушайте меня! Я открою вам свою тайну! Может быть, вы сжалитесь надо мной! Я уж не молод. Смерть не за горами, а наследника нет у меня. Моя первая жена...
Князь очень подробно и эмоционально изложил историю своих страданий и общения с архангелом Гиви. Когда он умолк, дева Кисико, Бабкендорф, Тимофей и джигиты утирали слёзы. Многие осеняли себя крестным знамением и шептали молитвы. Однако на поручика Дальтонского проблемы князя Вахтанга впечатления не произвели. Ему самому хотелось разделить ложе с девой Кисико и, кроме того, очень не хотелось на каторгу.
Между тем к "эпицентру событий" подтянулась отставшая рота. Бабкендорф приказал солдатам взять скалу в кольцо и приготовиться к осаде. Он решил взять Дальтонского измором.
- Слезайте, господа! - крикнул он на всякий случай ещё раз.
- Не слезем! - ответил Дальтонский.
Бабкендорф досадливо плюнул в пыль и велел своим жандармам раздобыть в окрестных деревнях чего-нибудь съестного.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, повествующая о славе русско-грузинского оружия и турецких камней.
Что жандармы и сделали. Не умея отличать друг от друга никакие языки, кроме русского да французского, они без колебаний вошли в турецкую деревню, потрясли своими эполетами и ружьями и знаками потребовали съестного. Испуганные крестьяне пригнали несколько баранов и нанесли целый воз лепёшек и козьего сыра. Жандармы приказали трём мальчишкам сопровождать воз и баранов и двинулись обратно к осаждённой скале.
Один из крестьян, однако, через некоторое время смутно припомнил, что турецкая полиция и турецкие вооружённые силы вроде бы выглядят как-то иначе и, кроме того, в совершенстве владеют турецким языком. Он поделился своими соображениями с остальными. Крестьянам стало жаль отданных врагу баранов. В результате возникло решение поставить ближайший турецкий гарнизон в известность о том, что вероломные русские перешли границу и беззастенчиво грабят подданных Османской империи.
Командующий гарнизоном принял это известие с глубоким душевным удовлетворением. Отправив в Истамбул срочную депешу, в которой говорилось, что наконец-то найден повод для новой войны с русскими, он велел привести гарнизон в полную боевую готовность. К утру следующего дня все ружья были начищены, все сабли были заточены, боевой дух поднялся до критической отметки, и после вознесения необходимых молитв Аллаху турки пошли воевать.
В это время Бабкендорф и князь Вахтанг давились несвежим козьим сыром и в очередной раз пытались прийти к компромиссу.
- Ну на что вам сдался этот несчастный поручик, господин Бабкендорф? - горячо шептал князь. - Скажите ему, пусть отпускает девушку и проваливает ко всем чертям, и его компания с ним. Зачем мучить себя и людей? - князь кивнул в сторону одуревших от солнца солдат, которые пытались свернуться калачиком в куцых тенях за камнями. - Всё это можно немедленно прекратить, господин Бабкендорф. Я не останусь у вас в долгу.
К полудню князь Вахтанг уломал Бабкендорфа. Князь не учёл лишь одно обстоятельство. Дальтонский, придавленный любовью к деве Кисико, наотрез отказался уходить куда-либо без неё. Хотя сама дева, глубоко тронутая мольбами князя накануне, была не совсем против. К тому же, ей надоело сидеть на скале. Площадка на вершине была небольшой, и за сутки на ней установился навязчивый запах человеческих испражнений. Дева Кисико уже успела отвыкнуть от таких запахов.
К середине дня осаждающие и осаждённые погрузились в глубокое уныние. Воздух не двигался, камни накалились, жужжали и кусались мухи. У троих солдат и у корнета Дальтонского случился солнечный удар.
Воцарившееся уныние разогнали подоспевшие турки. Первой их заметила дева Кисико. Турки приближались невероятно быстро, не жалея застоявшихся без работы лошадей. Со слов Кисико Бабкендорф и князь Вахтанг поняли, что ретироваться за русскую границу им не удастся. Бабкендорф нервно вытер платочком лоб, щёки и шею и предложил осаждённым забыть былые разногласия и объединиться перед лицом общего врага. Отряд Дальтонского, теряющий сознание от жары и страха, радостно согласился, хотя сам Дальтонский пробурчал что-то недовольное и невразумительное.
Когда турки, оглашая окрестности боевыми кличами, начали заполнять ущелье, жандармы, солдаты, джигиты и князь с Бабкендорфом следили за этим процессом уже сверху. На одной вершине, конечно, они бы не поместились. Кроме того, это было бы невыгодно с тактической точки зрения. Поэтому Бабкендорф рассредоточил свои силы по всем четырём скалам, окружавшим ущелье.
Князь Вахтанг, впервые увидев младую деву Кисико так близко, сразу же загорелся чувством, которое по интенсивности ничуть не уступало чувству Дальтонского и, возможно, даже превосходило его. Пока все остальные были увлечены прибытием кровожадных турок в ущелье, князь подсел ближе к Кисико и вперил в неё очарованный взгляд. Дева Кисико смутилась и отодвинулась за камень.
Все лежали смирно - так приказал Бабкендорф. Он очень надеялся, что турки потолкутся в ущелье, никого не увидят и уберутся восвояси. Но турки не оправдали его надежд. В последние годы их военно-промышленный комплекс работал на всю катушку, и война была необходима. Заметив на земле остатки костров и баранов, турки несколько раз призвали русских выходить на битву, а затем послали людей посмотреть, не прячется ли кто на скалах. Бабкендорф привязал свой кружевной платочек к штыку и помахал штыком из-за камня. Турки обрадованно заголосили и принялись стрелять в сторону платочка.
Вести переговоры в такой обстановке Бабкендорф не умел. Поэтому он глубоко вздохнул, перекрестился, отечески похлопал близлежащего жандарма по плечу и выстрелил в шевелящуюся толпу турок. В этом сражении ввиду ограниченности боеприпасов русско-грузинские силы могли рассчитывать исключительно на психологию. Поэтому по сигналу Бабкендорфа все джигиты, жандармы и солдаты, как и было оговорено, заорали, что было мочи, и начали бросать камни и по очереди палить в турок.
Поручик Дальтонский, не любивший военные действия, спешно отошёл от переднего края, присел за камень, спустил штаны и вдруг обнаружил перед собой деву Кисико. Вначале он устыдился и хотел было натянуть штаны обратно. Но в этот момент провидение послало ему прекрасную мысль.
- Возлюбленная моя Кисико! - взволнованно зашептал он, взяв деву за руки. - Ты видишь, началась война, и, быть может, уже сегодня вражеская пуля разлучит нас навсегда. Конечно, Господь милостив и может пронести эту чашу мимо меня, но, как говорят в народе, на бога надейся, а сам не плошай. Давай же возьмём у судьбы эти, быть может, последние мгновения и полюбим друг друга, как подобает мужу и жене!
И столько страсти и искреннего порыва было в его глазах и голосе, что дева Кисико тут же сдалась и, пока Дальтонский задирал её юбки, принялась осыпать слезами и горячими поцелуями его лицо.
В этот момент князь Вахтанг заметил подозрительное совместное отсутствие Дальтонского и Кисико на переднем крае. Он прошептал несколько грузинских проклятий, выпустил последнюю пулю в паникующих турок и пошёл разобраться, в чём дело.
Когда он обогнул тот самый камень, было уже почти поздно, но всё-таки ещё не поздно. Не медля ни мгновения, князь Вахтанг схватил поручика Дальтонского за плечи, оттащил его в сторону и приставил ему к горлу кинжал. Дева Кисико закричала благим матом.
- Если ты её тронешь, я тебя прирежу, господин Дальтонский, - сообщил князь Вахтанг.
- Вы не имеете права! - неуверенно крикнул Дальтонский. - Она моя законная жена пред Господом! Кто вы такой, чтобы вставать между нами?
- Неправда, неправда! - вмешалась Кисико. - Мы ещё не сочетались законным браком!
- Ах ты, грязный лжец! - прорычал князь Вахтанг, водя бородой по лицу Дальтонского. - Надевай штаны и иди сражаться за своё Отечество, чтоб я тебя здесь не видел.
Дальтонский послушно привёл себя в порядок и пополз на передовую. Князь Вахтанг помолился про себя, чтобы Дальтонского продырявила турецкая пуля. Потом, действуя в соответствии с русской народной мудростью, князь подобрался к одному из джигитов и попросил его устроить для Дальтонского турецкую пулю. Когда это было улажено, Князь опустился на колени рядом с Кисико и стал её утешать.
- Я буду тебе муж и отец, о Кисико! Не плачь! Я богат и знатен. Меня знает сам русский император и уважает весь Кавказ и Закавказье. Ты родишь мне наследника, и мы будем жить долго и счастливо, о моя княжна! Не проливай горючих слёз!
И дева Кисико успокоилась. Она была практичной девой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой читатель знакомится со славной судьбой наследника князя Вахтанга.
Турки тем временем бежали, не устояв перед психологической смекалкой Петра Адольфовича Бабкендорфа. Стараясь убраться из ущелья как можно быстрее, чтобы спастись от многотысячной русской армии, турки то дело сталкивали друг друга, затаптывали раненых и во все стороны размахивали саблями.
Поручик Дальтонский, продырявленный импровизированной турецкой пулей, лежал на камнях у подножия скалы.
Других потерь объединённые русско-грузинские силы в тот день не понесли. Когда боеспособных турок в ущелье не осталось, все слезли со скал, добили турецких раненых и к вечеру пересекли русско-турецкую границу в обратном направлении.
Если не считать разразившейся войны, всё кончилось благополучно. Корнет Дальтонский и его друзья, великодушно прощённые Бабкендорфом, вернулись в Россию. Правда, Тимофей всё-таки угодил в рекрута и вернулся в родную деревню через девять лет - без глаза и правой руки. Сам Бабкендорф получил от князя Вахтанга тысячу рублей золотом, подал в отставку и вместе с супругой уехал в тёщино имение, подальше от войны.
Своих верных джигитов князь Вахтанг сразу вознаграждать не стал, но подождал окончания русско-турецкой кампании, в которой половина джигитов полегла при самых героических обстоятельствах.
Свадьбу князя Вахтанга Папиладзе и прекрасной девы Кисико старожилы помнили до самой коллективизации. Была приглашена вся грузинская знать, генерал-губернатор и несколько видных гостей из России. Вино лилось во все стороны; пир продолжался трое суток, и позже говорили, что на него ушло пятьсот баранов и тысяча бочек вина. На милостыню, которую раздали в честь счастливого события, многие нищие обзавелись собственными домиками и земельными наделами, хотя большинство нищих всё же эти деньги пропило.
Вскоре после свадьбы Кисико понесла и в положенный срок родила очаровательного мальчика. Мальчика назвали Леон. Князь Вахтанг был на седьмом небе от счастья. Он окружил сына лучшими учителями из ведущих европейских государств, ни в чём ему не отказывал и, по достижении Леоном зрелого возраста, отправил его учиться в Сорбонну.
Леон очень быстро охладел к наукам и проводил всё время в кутежах, карточных играх и домах терпимости. Когда пришло время возвращаться в Грузию, он оставался всё таким же неучем, что и до отъезда, но теперь к невежеству прибавились непомерное самолюбие и спесь. После смерти князя Вахтанга эти качества Леона достигли полного расцвета. Его заносчивость и вздорный характер нажили ему врагов по всей Грузии и даже в России. Настоящие друзья отвернулись от него. На смену им пришла целая толпа подхалимов и нахлебников, которая повсюду следовала за князем Леоном, пила его вино и славила его сказочную щедрость.
Не имея никакого представления о ведении хозяйства, князь Леон позволил проходимцам-управляющим делать с его поместьями всё, что им заблагорассудится. Некогда богатые имения сначала потихоньку, а затем всё более открыто разграблялись. Несметное состояние пускалось по ветру.
Когда князю Леону исполнилось тридцать пять, он обнаружил, что все имения уже по несколько раз заложены и перезаложены, денег нет и он по самую макушку в долгах. Все оставили его, даже женщины, которых он всю жизнь почитал людьми четвёртого сорта и так унижал, что даже для девятнадцатого века это было чересчур.
Отчётливо увидев катастрофичность своего положения, князь Леон сгрёб в карман свои последние деньги и пошёл в кабак. В кабаке он напился, стал невоздержан на язык, нарвался на драку и, в конце концов, оказался в канаве с двенадцатью ножевыми ранениями.
Перед смертью ему привиделись архангел Гиви и князь Вахтанг. Князь Вахтанг имел в руке большую сучковатую дубину и от всей души охаживал ею архангела. Тот пытался закрыться крылами и упрекал князя в неблагодарности.
2001