Эй Кирилл, да слышишь ты меня или нет? - К парню в полосатой тенниске, подпирающему ствол громадного цветущего каштана, подскочил худенький молодой человек и дернул его за руку.
Кирилл, как будто действительно только что проснувшись, удивленно посмотрел на своего приятеля.
- А где эта сисястая? И сволоченок этот, что девчонку ударил. Да и вообще, как я тут очутился? Там же разбомбленный дом был.
И не Севастополь это даже. Не помню я такой улицы в нашем городе.
- Ты чего Кирюха? Тебя случаем в лоб молнией не шибануло? Я тебя еще полчаса назад с того конца улицы заметил. Смотрю вроде Кирюха, а вроде нет. Что-то голубое вокруг тебя. Как бы светишься голубым. Я еще подумал, мерещится мне, или нет. Крикнул тебя, а ты ноль внимания. Я как раз с Сашком разговаривал. Ну, значит гуторим мы с Сашком, а я всё на тебя поглядываю. А ты как статуя всё стоишь и стоишь не шелохнёшься. Потом я пошел к тебе, и всё кричу и кричу, а у тебя ну не какой реакции. Я перетрухнул, думаю, помер что ли, а у дерева твоя душа стоит, да как ангел светится. Вот подошел, за руку тебя дернул, а ты и нормальный оказался, и свечения никакого.
-Что ты пристал с этим свечением. - Кирилл усиленно потер лоб кулаком. - Понимаешь Мишаня спал я наверное. И такой, знаешь, сон видел. Четко всё, как наяву. Ну прямо всё до единой черточки помню. Девчонку жалко. Оооо, я же ей свой платок отдал, и трешку, бабе за ведро. - Он быстро сунул руку в карман штанов, и с сожалением, и досадой, вытащил скомканный, грязный платок, а вместе с ним на землю упала замусоленная трешка. - Да Мишаня, точно сон. - С грустью произнес он. - А так на мою Лариску похожа.
Его младшая сестренка Лариса погибла от шальной пули, во время взятия немцами Севастополя. Неизвестно чья это была пуля немецкая, или русская, но попала она прямо в сердце. Смерть была мгновенной, и легкой без мучений.
- Не переживай Кирюха. Её уже не вернешь. Случайно она погибла, никто не виноват.
- Врешь! Это вот эта сволота виновата. - Из-за угла показался немецкий патруль. - Тихо Кирюха, тихо. Не нарывайся.
- Что тихо?! Я бы каждому из них глотку перегрыз! - он рывком отстранил руку Миши и бросил злобный взгляд на немцев.
- Ты всю нашу операцию загубишь. Гошка что говорил? Главное не привлекать к себе внимание. Вести себя естественно.
- А я и веду себя естественно. Всё естество моё кипит и клокочет. Твой Гошка предлагает, какие то бумажечки по городу разбрасывать. А их надо уничтожать всеми доступными средствами. Методично. Каждый день. Каждый час. Как они нас уничтожают.
- Это не бумажечки. Это листовки, где правда дает людям надежду. За одну такую бумажечку людей расстреливают. Так что, это тоже важно, это тоже борьба. Вон и Гошка появился.
Из-за угла вывернул черноволосый, худощавый парень с оттопыренными ушами. Его животик заметно выпирал вперед, подпоясанный узким ремнем. И очевидно в целях конспирации, голову закрывала большая широкополая соломенная шляпа, какую обычно носят дедушки в украинских сёлах. Больше всего Гоша Бернштейн боялся попасться навстречу патрулю и что его остановят, как еврея, поэтому всячески скрывал свои национальные особенности. Но даже паранджа не смогла бы скрыть эти самые особенности Гоши. И один из солдат вермахта действительно обратил на него внимания. Гошку спасло только то, что на соседней улице послышался выстрел, и патруль стремглав бросился туда.
- Ты бы еще ведро на голову одел. В самый раз для тебя. И вообще ели уж жид работает в подполье, то он должен сидеть в глубокой эээ, то есть я хотел сказать в глубоком подполье и не показывать на поверхности свой "курносый" нос.
- Гошка резко сбросил шляпу. И гордо выпятив свой крючковатый нос, дрожащим голосом произнес. - Что ты имеешь против моего народа. Или ты с ними за одно. - он кивнул в сторону убегающему патрулю.
Тут уже подскочил Кирилл. - Что ты там вякнул мозгляк? Да я за каждого советского человека, жид он, русский, украинец, не важно, немчуре сердце вырву.
- Тихо вы петухи. Гоша, что, принес?
Гошка еще раз обернулся назад, и подняв рубаху, показал увесистую пачку листовок, затянутых ремнем. Молодые люди быстро разделили пачку на три части, попрятали их под рубахами, как Гоша, и спешно разошлись в трех разных направлениях.