- ...изменник рода человеческого, признаешь ли ты, что вступил на дорогу зла по воле своей, а не по принуждению или недомыслию глупому? Соблазн тебя обуял, жизни нечестивой, блудливой и разгульной возжелалось, оттого и свет чистый на мрак кромешный променял! Тьма тебя гложет, и приятны тебе кровяные лобзания от клыков ее вонюче-слюнявых! И дорогами зла шел ты к погибели души, чужою кровью землю не жалея поливал, говоря в смрадную пустоту: "Прими меня тьма нечистая - твой я теперь не по принуждению, а по желанию своему"! Иль собственную кровь при этом тоже отдавал - малой данью нечисть умасливая? Во сне глубоком шепот врага рода человеческого как весть благую принимал, оттого и просыпаться не хотел, на соломе в телеге днями отлеживаясь? С умыслом богопротивным, или пустой глупостью жертвами многими погань накормил? Сознаешься ли, что без брачного ложа совокуплялся с богомерзким суккубом под покровом ночи в помещении греховном, свое тело, Богом даденное, навеки тем деянием осквернив? Сознаешься, что принял впоследствии на грудь живое сердце змеиное бабы поганой своей, предав себя тьме? Сознаешься, что бога отверг истинного; что плевал на церковные изваяния; что потешался над тайнами святыми; а еще питал симпатию к гадкому учению богопротивных еретиков, которые, следуя подлейшему завету богоотступника Иридия, извратили истину не единожды? Признаешься, что в тайный сговор с премерзким епископом иридианским вступил, и многие души невинные погубить замыслил, в западню коварную с улыбкой лживой заманивая? Признаешься, что многими страшными карами грозился солдатам войска королевского, воспрещая им в битву со слугами зла вступать? Сознаешься, что с помощью Диавола - самого страшного врага рода человеческого, оружие нечистое за одну ночь в кузнице сотворил, коим затем предательски оскопил солдата королевского из великой дали, не видя его при этом, но по наущению нечистого духа не промахнувшись?..
На последних словах не сдерживаюсь - улыбаюсь. Опять... Несмотря на ситуацию не могу не порадоваться. Единственный позитивный вопрос - при всем моем бедственном положении лишь он не перестает радовать. Приятно знать, что не промахнулся в тот раз - действительно угодил сволочи куда мечтал. Очень удачно вышло - ведь подонкам потомство ни к чему. Не иначе как и впрямь сам Бог помог - без его вмешательства достать гада за нежные места через крепостную амбразуру непросто.
Скалишься, - зла скверное исчадие?! Водой святой оскал твой сейчас утрем - скалься- скалься! А не перестанешь скалиться, так воду ту подогреем, а то и вскипятим!
Опять водные процедуры?! Да сколько же можно!.. Эх... надо научиться контролировать свои эмоции. Зря я улыбнулся - сейчас опять начнется. Вот ведь наблюдательный гад - улыбка у меня, небось, едва заметна... скорее гримаса легкая; темень в этом каземате почти полная - чадящий светильник в углу помогает мало. Но все замечает...
Поток вопросов прервался, но до молитвы дело еще не дошло. Когда он начинает молиться, мое чувство юмора куда-то прячется. И обычно я при этом ору так, что уголки губ рвутся - нелегко при таких раскладах улыбаться.
Он, вполне возможно, и не злой. Возможно, глубоко в душе не желает мне ничего, кроме добра. Возможно, даже искренне считает, что спасает меня от куда более худшей участи.
Может он в чем-то и прав, но это не мешает мне его ненавидеть.
Я давно устал отвечать на одинаковые вопросы - он не слушает ответы, или не верит им. Промолчу я, или в очередной раз сознаюсь во всем - ему безразлично. Он будет спрашивать снова и снова, перемежая допрос молитвами и кое-чем еще... очень нехорошим. Для этого нехорошего у него имеется парочка молчаливых помощников. За все время они ни слова не произнесли, если не считать перешептываний друг с другом.
Уж лучше бы они языки чесали, чем...
Ему все равно каюсь я, ору от боли, молчу, или ругаюсь на двух языках. Даже то, что один из этих языков в его мире никому неизвестен, ничуть его не интригует. Часами или сутками, монотонным голосом, не громко и не тихо: спрашивает, спрашивает и спрашивает.
Одно и то же...
В перерывах между молитвами...
Его помыслы, если не придираться к отдельным меркантильным мелочам, благородны - он, похоже, искренне мечтает меня спасти. Но мне от этого не легче, потому что спасти он мечтает лишь душу.
На тело ему наплевать.
Неудивительно ведь он инквизитор.
Глава 1 Будни инквизиторов
Оглядываясь назад, на все свои двадцать девять относительно честно прожитых лет, не могу не признать - в скуке стандартной жизни имеются свои преимущества. Самое страшное повреждение организма - царапина от диванной пружины; самый большой стресс - когда, прогуляв семестр (погряз по молодости-глупости в гулянках и добывании средств на эти самые гулянки), чудом, в последний момент, разделался с экзаменами, едва не отправившись служить Родине, что в мои жизненные планы никаким боком не входило.
Хотя вру - самый страшный стресс подытожил мою старую беззаботную жизнь. Это случилось в тот день, когда я в последний раз увидел своего врача, узнав от него неприятные новости... Он тогда дал честное слово, что коптить небо мне осталось недолго. Полгода давал... максимум.
Интересно - сколько с той поры минуло? Около трех месяцев там, еще на Земле, "яйцеголовая шайка" обучала меня премудростям науки выживания, заодно напичкав голову теоретическим мусором, чертежами и схемами. Память у меня хорошая, но этого им показалось мало - даже до гипноза дело доходило и шепчущих наушников на ночь. Информационный прессинг был чудовищным - моя и без того нездоровая голова переносила его с трудом. С тех пор у меня в черепе свалка ...хотя и до этого мусора там хватало...
Сколько я здесь? Двухнедельные скитания по морю, лесам и холмам; оживающие хищники; горько-соленая вода в легких; свист стрел; звон оружия; кровь и раны; ...смерти спутников. Мою давнюю царапину от диванной пружины здесь даже обрабатывать не станут: раз голова не оторвана - значит, боец здоров.
Потом, похоже, я умер. В очередной раз. И опять ненадолго... о чем уже устал сожалеть.
Сколько я уже провисел на сырой холодной стене? Без понятия - в этом темном подвале время давно остановилось. Может неделю, а может и год...
Здесь частенько случаются моменты, когда мгновение растягивается в вечность...
Да и откуда мне знать, сколько длиться местный день? Иван тогда, еще на Земле, рассказывал, что по их подсчетам он чуть длиннее земного. Можно ли верить этой информации? Я вот не верю - половина их теоретических построений высосана из пальца, а откуда высосана вторая половина, даже знать не хочется.
Ладно - будем считать, что полгода прошло. Я успел умереть пару раз, но все еще живехонек. Точнее, живет одно из моих тел - второе, увы, отправилось на кладбище.
Хотя не факт - может медленно дрейфует в жидком азоте с каким-нибудь секретным антифризом залитым вместо крови...
"Яйцеголовым" верить безоглядно не стоит...
Кстати, об этом я местному инквизитору уже рассказывал. Из моего сбивчивого объяснения он понял лишь одно: мое старое тело умерло, а новое я считаю чужим. После этого ему пришлось долго молиться, а мне, естественно, опять страдать, сожалея о своей разговорчивости. Но не рассказать было невозможно - в этой организации умеют получать ответы на любые вопросы.
С тех пор я предпочитаю помалкивать. Стимула для откровенности нет: соловьем разливайся, или язык проглоти - все равно молитв не избежать. Хотя помалкивать трудно - не получился из меня партизан на допросе в гестапо. Ну не переношу я некоторые методы местного дознания.
Молитвы это еще куда ни шло, но вот то, что происходит параллельно им, меня очень напрягает...
Лязг железа - тело опускается на цепях. Грубые лапы подхватывают, тащат, заваливают спиной на бугристую, видавшую виды доску. Опять лязг железа - руки растягиваются в стороны, вытягиваясь в струны. Болезненный удар по голеням - на них захлопывается дубовый брусок запора. Горло сдавливает широкий ошейник, запрокидывает голову назад, останавливается.
Все - зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.
А наркоз мне сейчас не помешает...
- Господи наш всемогущий, молю о чудесах новых, о силах великих проявлении, о милости, о благах дарованных, о...
Пытаюсь сжать зубы, но куда там - воронку в рот вставляют без заминки. Воронка видала виды: медь покрыта подозрительными рытвинами будто покусанная. Не удивлен - я и сам ее частенько грызу.
Молитвы продолжаются, но смысл слов до меня уже не доходит - тело и душа едино напряжены, дрожат, готовятся... А потом крик захлебывается в горле... Точнее в воде захлебывается...
Кто бы мог подумать, что простая вода способна на такое... Ледяная струя, запущенная с высоты палаческого роста, низвергается в медный конус и оттуда горной рекой врывается в мою многострадальную глотку. Затапливает пищевод, желудок, бронхи и легкие. Сила гидравлического удара такова, что едва тело не разрывает. Воздух из меня выбивает весь - задерживать дыхание при этой пытке бесполезно.
Когда-то доводилось слышать, что смерть от воды приятна и безболезненна. Если встречу этого болтуна, то утоплю в кипятке, предварительно сняв кожу.
А снимать буду медленно... мясо солью присыпая...
Я это на второй день пыток придумал: умолять, рыдать, стискивать зубы - все бесполезно. А вот если представлять, как мучаются мои недруги - давние и нынешние... Немножко легче становится.
В глазах темнеет... Неужели сейчас все закончится?! Неужели потеряю сознание и хоть немного смогу отдохнуть?!
Размечтался - я в руках профессионалов. Рот освобождается, доска наклоняется, переворачивается. Тело, повиснув на заломленных руках, корчится в судорогах, содержимое желудка и легких хлещет на грязный пол. Льется изо рта, из носа, из ушей. С трудом, будто через вату, слышу обрывки слов главного мучителя. Спрашивает что то? Да какая разница - все равно день только начинается, и страдать мне предстоит до самого вечера. Сознание потерять не получилось, но может получиться сдохнуть?..
Попробуем...
Через боль в глотке и груди выдыхаю поток отборных местных ругательств (спасибо Тук - хоть чему-то у тебя научился). Затем перехожу к вещам посерьезнее: угрожаю выпотрошить тех драных коз, что родили моих мучителей. Ведь не должны рогатые сожительствовать со свиньями - от подобных извращений рождаются инквизиторы и черви, что в уборных водятся.
Червей и коз мне простить могут, но свиней никогда. В этом мире к хрюшкам отношение сложное - гораздо сложнее, чем у мусульман и евреев. Я могу прилюдно надругаться над всеми церковными святынями - подобное преступление считается на порядок безобиднее громогласного подозрения в родственных связях с погаными животными.
Ну! Давайте! Вперед ребятки! Тащите свою медную клизму! Без передышки я второй сеанс "терапии" не перенесу - сил ведь совсем не осталось. Если не сдохну, то точно отключусь!
Оплеуха слева - кого то мой монолог огорчил.
- Урод! Это ты что - бьешь так?! Это папа тебя научил так бить?! А хрюкать он тебя не научил?!
Опять оплеуха. От души врезали - мозг едва в черепе не кувыркнулся. Но не везет - сознание не теряю.
- Стоять! - монах голос повысил.
Это он мне, или кому? И как, интересно, я встану?!
Не мне:
- Сапоги тащи! Обувайте изменника!
- Но господин инквизитор! Тяжкие увечья дозволяется делать лишь под надзором королевских соглядатаев, по приговору суда не ниже городского! А суда сегодня уже не дождаться - только завтра получиться собрать, если сейчас в управу сбегать! Там ведь через канцелярию все делается, а это дело небыстрое.
Чудеса - один из палачей обрел голос. Спокойный, рассудительный - никогда не подумаешь про такого, что он способен обидеть столь замечательного человека как я.
- Ты оглох?! Или поганцу помочь вздумал?! Отвечай!
- Что вы! Как такое подумать на меня могли! Просто порядок такой!
Голос изменился: теперь взволнованный - с плохо скрываемым испугом.
- Здесь я порядок! И я велю - тащи сапоги!
Понятия не имею, что за обувь здесь обсуждают, и вообще мало прислушиваюсь - наслаждаюсь отдыхом, все еще пытаясь продышаться. Сутками висеть на стене в вертикальном положении не шутка - после такого и на мокрой доске лежать в радость. Долго расслабляться не дают - с ног убирают деревянный запор, но взамен ступни заковывают в нечто металлическое и тесное. Разглядеть "обновку" не могу, но понемногу начинаю беспокоиться - похоже, инквизиторы решили применить нечто новенькое. Не верю, что мне это понравится - до сих пор они ни разу не делали ничего приятного.
- Изменник рода человеческого - в последний раз говорю тебе: поведай тайны свои безо всякой утайки. Ты все равно их поведаешь, но только с болью великой.
Вот и началось - садист, наконец, перешел к тому, что его интересует по-настоящему: он ведь пытаем меня не только из альтруистических побуждений. Голос инквизитора слащаво-многообещающий. Когда он так пел в последний раз, мне потом под ногти деревянные клинья начали загонять.
- Да что вам от меня надо!!! - ору, пытаясь затянуть время - ведь ответ знаю прекрасно.
- Изменник рода человеческого: поведай про тайны ордена своего. Нам надо знать, как вы делаете сердца погани для лечения и усиления своего пригодными, и как сами не перерождаетесь, свежими их приняв на тело свое. Ты принял сердце, и до сих пор не стал тварью - значит, способ такой тебе ведом. Поведай его мне, и я позабочусь о спасении твоей души. А если опять лгать начнешь, то с криками жалеть об этом будешь! Говори.
И рад бы ему ответить, но что? Я как в том анекдоте про схваченного разведчика: под нечеловеческими пытками героически молчу, не выдавая военную тайну. Он по глупости своей тайну не знал - учился плохо; а я ее вообще не могу знать.
Вздыхаю, обреченно отвечаю чистую правду:
- Не знаю я тайн ордена. Устал повторять: я не страж! Я самозванец! Меня приняли за стража, там, на побережье, и я не стал этого отрицать! Не знаю я ничего про сердце! Не знаю я, каким способом мои раны вылечили! Помню, что мечем меня ударили несколько раз, в бою у брода, и все - дальше ничего не помню! Хоть жгите, хоть вешайте - не скажу ничего! Потому что не знаю!!! Вы не за того меня принимаете!!! Я не могу рассказать ничего!!! Не могу!!! Откуда самозванцу знать тайны ордена?!
- Ты все скажешь, - очень уверенно говорит инквизитор и коротко командует: - Левый на четыре оборота.
Вот теперь я понял, куда угодили мои ноги - в хитроумные тиски. И сейчас палачи начали их завинчивать. Ступню сдавило сразу с четырех сторон, загибая пальцы к пятке и одновременно сжимая с боков. Суставы затрещали, в ожидании болевого взрыва тело напряглось, выгнулось... я даже дышать перестал.
- Изменник рода человеческого: поведай про тайны ордена стражей полуденных. Поведай, пока не стало поздно!
- Да не страж я!!! Не знаю я никаких тайн!!! - почти рыдаю, понимая, что слова здесь бесполезны - даже соврать правдоподобно не получается... пробовал уже.
- Левый на пять оборотов.
Сегодня не мой день... сознание потерять не получилось. В глазах тьма, расцвечиваемая цветными разводами и мириадами искр, во рту солено, глотку режет от перенесенной водной пытки и нечеловеческого крика, но все равно в спасительную тьму не ушел. Прочувствовал все...
- Изменник рода человеческого - слышишь меня?
Ничего не вижу, и почти оглох от собственного крика. Боже - как же больно! Хрена с два я вам отвечу - лучше думайте, что не слышу. Все равно отвечать нечего...
Увы - с этими ребятами номер не проходит:
- Правый на четыре оборота.
Теперь вторая ступня напряжена, а про то, что осталось от первой и думать боюсь - не ощущаю там ничего, кроме монолитного сгустка нестерпимой боли.
- Изменник рода человеческого - а сейчас слышишь меня?
- С-слышу... - вот попробуй не ответь таким настойчивым.
- Изменник рода человеческого: поведай про тайны ордена стражей. Поведай, а то ведь и вторую ногу ломать придется. Тяжек твой грех, и лишь в покаянии искреннем спасение обретешь. Начни свое покаяние с малого: поведай про тайну стражей.
Я, наверное, уже полная развалина. Десятки раз сломлен непрекращающимися пытками; голодный и не выспавшийся; потерявший всякую надежду на выход из этого мрака. Но даже у развалины есть право на протест, или на последний плевок в лицо. Бесполезно молчать, бесполезно отвечать - не осталось у меня больше никакой надежды. Сгнию здесь - выхода нет. Так что хватит умолять или оправдываться - остается лишь ругаться... другого способа для выражения недовольства мне не оставили...
- Хорошо - начинаю каяться. Начну с того, что я, будучи голодным, зарезал твоего родного папашу, и сделал из него жаркое на углях. Я не людоед - ведь папа твой был боровом. Боров, если кто из присутствующих вдруг не знает - это свинья мужского пола. Их кастрируют, чтобы пожирнее и поласковее были. И вас свиней, я тоже прирежу - обещаю. Завинчивайте свой валенок побыстрее - хоть все кости переломайте, но я все равно до вас доберусь. Слово даю. Как тому солдату дал, который без причиндалов остался. Он ведь тоже думал, что в полной безопасности за крепостной стеной, а теперь поет фальцетом. Вот и вы у меня запоете...
- Правый на пять оборотов.
На этот раз повезло: сознание, наконец, смилостивилось - погрузилось во тьму.
* * *
Сознание я в последнее время теряю нередко, и еще в первый раз узнал: оно лишь от боли передышку дает. В остальном отдохнуть не получится - проблемы у меня возникают даже в небытие. Вот такой я невезучий... Если как нормальный человек засыпаю, то и сплю нормально (правда, недолго - не разрешают, да и неудобно на холодной стене этим заниматься); а если инквизиторы перестарались, то приходит очередь новых неприятностей.
Вдруг произойдет чудо, и я выберусь из этого подвала, то трудно будет диктовать Зеленому отчет по проблемам, с которыми теперь сталкиваюсь после потери сознания. Не потому что попугая еще найти надо, если он жив остался.
Просто нет слов.
Темнота. Нет звуков; нет запахов; нет ничего. И есть ощущение, что где-то когда-то это уже видел. Но где не вспомнить. И еще кое-что неприятное чувствую - рядом, в считанных миллиметрах, разверзлась бездонная пропасть. Хотя про миллиметры я загнул - расстояний здесь тоже нет.
Зато здесь есть кое-что другое - в этой пропасти.
Он и она? Или оно? "Что" или "кто"? Без разницы - ЭТО не обидится, даже если штопаным презервативом его назову ...если вдруг сподобится на общение. Пока что такого не случалось - наши диалоги к полноценному общению отнести трудно. Поначалу вообще без информационного обмена обходилось - он будто прессом давил из своей пропасти. Вытряхнуть из тела хотел. Уж не знаю, что со мной сотворили епископ еретиков и Арисат, но инквизитор, похоже, в чем-то прав - к погибели души путь открыли. Я человек, не сказать, чтобы сильно уж верующий, но точно знаю - душа существует. И ее даже пересаживать можно в другие тела. Если так, то и выгонять из них, наверное, тоже можно. И вот этот некто, который в пропасти занял позицию, и решил выгнать.
Не обломилось ему ничего. По простой причине: он столкнулся с профессиональным захватчиком тел. Ну или не совсем с дилетантом. Опыт бесплотного существования и захвата организма у меня имелся - когда сюда забрасывали, потренировался. Не помню сам процесс, но наверное это все же помогло... И не помню деталей нашей битвы - видимо подсознание бережет хрупкий разум от опасных воспоминаний; но точно знаю - победил тогда. И все - сидит теперь этот некто в своей бездне тихонечко.
Но стоит мне потерять сознание, как сразу высовывает нос... жадно принюхивается... будто все еще на что-то надеется.
- А не пошел бы ты отсюда вон! - я решаю начать новую попытку диалога.
Все равно здесь общаться больше не с кем, да и делать нечего, а опыт подсказывает: чем дольше продержусь в темноте, тем больше отдохнет истерзанное тело. Ночью застенки инквизиции не работают, так что дневные часы надо убивать любыми доступными способами.
Отдых мне очень нужен - у меня его, по сути, уже несколько месяцев не было. С того самого дня, когда узнал о медицинском приговоре.
И выходных тоже не было...
Молчит. Ну и ладно, не очень то он мне и нужен ...займусь обдумыванием сложившейся ситуации. Хотя, что здесь можно обдумывать: в заднице я - такой же бездонной, как эта непонятная пропасть. И выхода из нее не наблюдается...
Вот мы и подумали...
- Ресурсы тела на исходе.
Если бы в этом состоянии можно было вздрогнуть - быть мне со сломанной от сильного рывка спиной. Как всегда неожиданно, и как всегда не в ответ на вопрос, а нечто свое выдал.
Ну что ж - не хочет обсуждать тему "пошел вон!", значит, поговорим о том, что ему интересно.
- И что ты этим хотел сказать?
- Тело истощено; ресурсы ограничены; попыток обновления ресурсов не зафиксировано на длительном временном промежутке.
- Ну спасибо! А я и не знал! Меня уже целую вечность не кормят, а попить удается только во время пыток водой. Оказывается, тело от этого истощается. Надо же - сколько новостей ты сегодня выдал...
- Тело серьезно повреждено. Расход ресурсов при глубокой регенерации максимален. Без обновления ресурсной базы ресурсы истощаются. В случае если тело не получит ресурсы, глубокая регенерация станет невозможной. Отказ первичной и поддерживающих систем. Некроз отключенных участков. Необратимые процессы. В настоящий момент ресурсы на регенерацию изыскиваются из резервов второстепенных и первичных систем организма. Они на исходе. Надо обнаружить ресурсы и начать их обновление - иначе тело получит необратимые повреждения. Деградация мышечной ткани. Некроз. Необратимая порча тела.
- И чего это ты так о теле моем заботишься? А?
- Тело ценное. Тело представляет повышенный интерес. Тело имеет подключение к биологическому банку данных. Происхождение банка данных неизвестно. Также имеется чужеродность неустановленной природы. Имеется сбой информационной матрицы. Подключение имеет ценность. Происхождение банка данных представляет интерес. Интерес может привести к ценности. Причины сбоя интересуют. Ценность тела причина моего нахождения здесь. Имеется интерес в сохранении ценности. Необходимы ресурсы. Без ресурсов тело потеряет ценность в краткосрочной перспективе.
- То есть ты здесь специально меня караулишь?
- Терминология неверна. Существовать в одиночку; наблюдать; находиться автономно, в отрыве от основного канала. Перспектива подключения к биологической базе данных. Перспектива имеет информационную ценность. Без тела перспективы не существует. Для сохранения целостности ценного тела необратимо сняты все блокировки симбиотической системы. Работа системы неконтролируема вследствие снятия блокировок. Необходимо в краткосрочной перспективе найти ресурсы для включения механизма обновления. Это первичная задача.
- Тебе тело мое надо спасти? Так?
- Сохранение целостности. Сохранение канала подключения информационной матрицы. Последующая блокировка сбойной информационной матрицы. Замена симбиотической системы на аналогичную систему с неизмененными настройками и стандартными блокировками.
- Мое тело в данный момент пытают. Ломают кости. Я так понимаю, мои новые способности, вызванные нашим с тобой знакомством, могут легко справиться с этими повреждениями, но для этого телу нужно полноценное питание. Если его не кормить, то, залечивая травмы, оно пожирает само себя. Так?
- Терминология некорректна. Использование материала второстепенных и резервных систем. Использование резервов прочности основных систем. Блокировки сняты. Симбиотическая система работает в состоянии критического разгона. Нестабильность. Невозможность контроля. Необходимы ресурсы.
- Я к стене прикован. Цепями железными. За руки. Ногами еле-еле до пола достаю, причем ноги тоже скованы. Кормежка здесь не ресторанная, да и пытают иногда. Точнее - каждый день. Не сегодня, так завтра резервы уйдут в минус, и останешься ты без перспектив на подключение к этому загадочному каналу биологических данных. Так что давай - объясняй: как мне выбраться из этого веселого подвала?
- Нехватка данных. Отсутствие возможностей для воздействия на ситуацию. Контроль над симбиотической системой утерян безвозвратно. Следствие постороннего воздействия на систему. Для осуществления воздействия на ситуацию необходим доступ к телу. Для поиска решения необходимо предоставить доступ к телу.
- Ага! Вот возьму и прям все предоставлю! Щас! У прабабушки столетнего ишака доступ к телу проси: дурак здесь только один - и это не я!
- Нехватка данных. Необходима дополнительная информация по прабабушке столетнего ишака. Отсутствие понятийной связи. Без дополнительной информации невозможно установить контакт. Невозможность установления контакта приводит к невозможности запроса доступа к ценному телу.
Слов здесь нет - я вообще не представляю, как мы общаемся, и понимаем друг друга, но теперь окончательно осознал - загадочный "темный" не столь страшен, как кажется. Дурак он, как я и сказал. Или мы с ним слишком разные ...может он меня тоже за идиота принимает?
- Слушай... ты. А тебе не кажется, что мы друг друга временами не понимаем? Тот, кто сидел в теле Йены, общался почти нормально. Начни он такую ересь нести, его бы в четверть секунды разоблачили. Я думал, что это ты и был - ведь сердце черное мне от нее досталось, как понимаю. Но теперь вот думаю, что не было там тебя: она говорила нормально, а не так. Но тогда откуда ты вообще взялся?
- Блокировка информационной матрицы. Стандартная симбиотическая система с активными блокировками. Слепок матрицы как маскировочная функция. Второстепенные функции матрицы как средство усиления маскировки. Знание биологических и социальных особенностей вида как средство усиления маскировки. Тело имело ценность. Особые функции. Исследование причин возникновения редких функций задача исследования. Контроль за локальной популяцией носителей - вторичная задача. В локальной популяции возможно развитие редких функций за счет механизма наследственности. Задача исследования не выполнена. Сбой маскировочной оболочки. Дестабилизация блокирующих систем вызванная агрессивным внешним воздействием неизвестной природы. Нарушение контроля. Потеря тела. Вторичная задача не выполнена. Популяция покинула контролируемую зону. Повреждение симбиотической системы. Повреждение системы связи. Некорректная смена носителя. Обнаружена новая цель. Ценное тело. Тело находится в деструктивной обстановке. Возможна потеря ценного тела. Потеря ценного тела сделает исследование невозможным. Вынужденное отключение блокировок. Разгон симбиотической системы. Исчерпание резервов. Необходимо найти ресурсы. Рекомендую предоставить доступ к телу.
Нет, не может это создание быть настолько глупым. Так ловко всех дурачило, и вдруг превратилось в тупой компьютерный автоответчик. Не понимаю я его, а он меня. Думаю, система перевода, так выручившая поначалу в этом мире, сейчас дала сбой. Переводить переводит, но некорректно, вроде того же компьютерного переводчика, причем не самого продвинутого. Столкнулась с чем-то настолько чуждым, что начала чудить - будто с перегревшимся роботом из дешевого фильма общаюсь.
- Похоже, мы друг друга не понимаем...
- Видовая система коммуникации работает некорректно. Каналы связи нестабильны. Конфликт образов и понятий.
- Это я уже понял.
- Необходимы ресурсы.
- И это понял...
Молчим. Поговорили, и хватит. Диалог, при всей его примитивности, наводит на размышления, но размышлять не хочется. Конечно, интересно разузнать о голосе из пропасти побольше, вот только ситуация не располагает. Мне сейчас о другом думать надо...
У меня молодое здоровое тело, получившее полезное дополнение: легко переносит даже очень тяжелые ранения. Я, фактически, умирал, но, тем не менее, выжил, а от ран, похоже, и следа не осталось. Хотя не уверен, - может на фоне пыток такие мелочи не замечаю.
Я почти бронированный робот, но гнию здесь заживо.
Надо что-то придумать... Что? Порвать цепи? Загипнотизировать инквизиторов? Пробить стену затылком? Что?!
Думай, Дан! Думай!
Подумать не дали - очнулся.
* * *
Глаза открывать не хотелось, да и не стоит это делать, если тебе в лицо водой брызгают - воду здесь не всегда для хорошего применяют.
- Сейчас, ваша милость - очнулся уже почти.
Голос знакомый - это тот самый разговорившийся сегодня палач.
- Да он сдох, похоже.
А этот голос вообще не знаю: уверенный в себе, чуть презрительно-брезгливый. Так бы говорила жаба, вырасти она до размеров лошади.
- Не, он живучий. Его хоть пилой распиливай - не помрет. Это же страж, да еще и сердце черное получивший. Видели бы вы его раны, когда к нам попал - печень со спины усмотреть можно было. А сейчас и следа от той раны не осталось - лишь шрам розовый.
- Вижу я, что новые отметины у него появились.
- Так ведь это дознание - без такого никак. Все равно заживает быстро. Вон, на руке левой ногти вырвали, а они уже заново начали расти.
- А ноги ломать кто разрешил? Такие увечья дозволяются по приговору светского суда, а не церковного. И где светский суд? А?!
- Ваша милость - я ведь человек подневольный. Что господин инквизитор говорит, то и делаю. Вы уж у него спросите, кто на подобное разрешение давал.
- Без тебя знаю, у кого и что спрашивать!
- Простите, ваша милость!
- Совсем обнаглели! Здесь вам не империя - здесь калечить только король право имеет, или слуги его, по слову королевскому! Без суда даже вам это не позволено! С Цавусом мы разберемся, но и сам в кустах не отсидишься - знал ведь, что не дозволено, но делал.
- Не губите! Ваша милость - он приказал!
- Да не хнычь бабой - давай, расшевеливай его... вы это умеете... паскудники подвальные...
Грубые ладони энергично растерли уши, пощипали мочки, а затем к носу поднесли что-то настолько едкое, что до пяток пробрало.
Пришлось открыть глаза, и тут же зажмуриться вновь. Подвал был освещен просто по-праздничному: двое мужиков в кожаных доспехах замерли с факелами у двери, суетливый палач со светильником в руке тычет вонючую тряпку в нос, и еще три светильника по углам развешаны. Лишь один из присутствующих не участвует во всей этой иллюминации: дородный коротышка с тройным подбородком, стоящий рядом с мучителем. Одна рука на рукояти кинжала в богато инкрустированных ножнах, второй гордо подпирает раздутую поясницу. Приодет так, что сэр Флорис, ныне покойный сюзерен бакайцев, в своем лучшем прикиде на его фоне казался бы обитателем помойки. Куда ни плюнь, или в меха попадешь, или в позолоту, или в стразы.
- Ваша милость! Очнулся! Я же говорил - ничего ему не станется! - палач проговорил это с нескрываемой радостью.
- Без тебя вижу. Ну и как мы его теперь забирать будем?
- Чего? Как это - забирать?
- Как забирать?! Ты, болван, что ли - не знаешь, как забирают?! Берут и забирают!
- Но инквизитор...
- С твоим инквизитором разговор особый будет! Позже! Как и с тобой! Сколько этот еретик у вас провисел? А?!
- Так мне это неведомо - я дни не считаю, да и ни к чему это мне по службе знать.
- Вот за глупость кнута и отведаешь! Некоторые вещи знать надо обязательно! Вторая неделя давно уж пошла, как он у вас закрыт, а обвинение суду до сих пор не предоставлено. Ни слова о нем вообще - будто не было такого человека. Не говоря уже о том, что членовредительством здесь без судебного соизволения занимаетесь. Раз так, то теперь он суду переходит, и уже суд, именем короля, решать будет. И скажи мне, морда тупая: как он теперь пойдет на этот суд? На сломанных ногах? А?!
- Так надо подождать, пока заживут - на нем все быстро заживает, да и ломали мы с умом - аккуратно и бережно.
- Ну и придурок же ты! Так! Бери моих солдат, хватайте этого обломыша, и тащите. Там во дворе тележку видел - вот на ней в темницу королевскую и отвезете.
- Так это - надо бы дозволение инквизитора получить.
- Инквизитор что ли, самолично тележкой распоряжается?! Бог ты мой! Да что ж такое у вас на тележке этой возят? Алмазы? А?!
- Мусор из камер и дерьмо - в подворье золотарей свозим, ниже по улице.
- Морда твоя лживая - не рассказывай, что без инквизитора к этой вонючей колымаге прикасаться нельзя! Если ты еще раз попробуешь что-нибудь не то вякнуть, то прокатишься на ней сам. В то самое подворье, или даже в ров городской. Дело уже к вечеру идет - меня ужин ждет, а я здесь с вашим идиотизмом разбираться должен.
- Понял, ваша милость - не повторится. Сейчас: только в колодки закуем, и отвезем в целости и сохранности.
- В колодки? И ты всерьез думаешь, что он способен сбежать?! И где только инквизиторы таких болванов находят...
- Не знаю, способен или нет, а Барука он третьего дня, когда тот ему ноготь сорванный варом замазывал, так за ладонь ухватил и рванул ловко, что запястье сразу переломал. И это в беспамятстве. А в памяти что сделать может, так и страшно подумать... Силищи в нем как у пары быков. Сердце черное не шутка - в Империи за одно прикосновение к нему на сухой кол посадить могут, а ведь это неспроста. Кнут со свинчаткой по такому делу как благо принимают - легко, стало быть, отделался.
- Здесь вам не имперская земля - здесь у нас народ не трусливый, и все всегда по закону делает. Ну а кто не делает, того мы... Пошевеливайтесь - беременные слизни: мой ужин стынет! Я, если холодное ем, злюсь очень, а когда я злюсь, то нехорош делаюсь. Так что не стой с разинутым ртом!
Глава 2 От перемены кутузок кое-что меняется
На Земле мне доводилось много на чем покататься: на сверкающих "Мерседесах" и ржавых "Копейках"; на грузовиках и велосипедах; на реактивных самолетах и старом вертолете; и даже на дорогой яхте. Здешняя цивилизация до машин еще не додумалась: натирал зад о седло, раскачиваясь верхом на дорогом боевом коне; отлеживал спину на жердевом тележном дне; на бревне сухом одиссею неслабую совершил по морю - тоже своего рода транспорт.
Я видел залитые светом мегаполисы Земли и ее теплые моря с пальмами по берегам; здешние лесные поляны, окруженные смертью, и реки, окруженные тем же самым. Сегодня я впервые увидел город чужого мира. У меня не было "Мерседеса" или боевого коня, а продвижение по узким сумрачным улочкам менее всего походило на парад триумфатора. Тележку тянули два палача - в честь торжественного случая оба позабыли про игру в молчанку и матерились столь профессионально, что окажись здесь Тук - покраснеет. Запах от повозки шел специфический - он не оставлял простора для размышлений о ее основном предназначении. Почетный эскорт, в количестве трех низкорослых солдат, лениво переругивался с прохожими, ничем более не мешая им метко в меня плеваться.
Похоже, весь город собрался "оказать честь" презренному колоднику - народа было на удивление много. Будь это настоящий мегаполис - не удивился бы. Но где в этих двух и трехэтажных серых домишках столько размещается? Или мы на самой оживленной улице, что, учитывая ее убогость - вряд ли; или со всех окраин ради меня сбежались. Скорее все же последнее - проезд столь узкий, что крыши почти смыкаются, скрывая мостовую от солнца: не похоже на центральный проспект.
Тележку трясло немилосердно - видимо под колесами неровная брусчатка. Клясться в этом не могу - лежу на спине, и подвижность сильно ограничена парочкой досок, меж которых просунуты руки и голова. Те самые колодки: простенькая конструкция, но на удивление эффективная - даже с ногами в побег не уйдешь, а уж без них...
С ногами совсем плохо - инквизиторские палачи позвенели цепями, почесали затылки, и отказались от идеи использовать кандалы. Да и без них понимаю - от танцев пока что придется отказаться. Зато почти не болят... только ноют противно и одеревенели.
Остановились. Палачи и солдаты хором заругались на кого-то, требуя немедленно открыть ворота. В ответ их обматерили не менее профессионально, и, судя по звукам, все же завозились с запором.
Особо обнаглевшие зеваки воспользовались сумятицей и подобрались поближе. Склонилась пара рож, одна сочно плюнула в лицо, вторая горячо прошептала в ухо:
- Крепись брат! Не поддавайся псам смертных! Черный владыка уже рядом - Ортар вот-вот падет! Недолго нам терпеть осталось!
Что он несет? Или у меня бред начинается?
Опомнившиеся солдаты прекратили перебранку, матом и древками копий отогнали народ. С противным скрипом раскрылись невидимые из моего положения ворота, тележка медленно развернулась, чуть проехала, остановилась.
- Что за принца в золоченой карете вы притащили?! - опять незнакомый голос.
- Приказ его милости, барона Каркуса, - а это уже голос моего палача. - Приказано к вам его привезти, запереть к колодникам в камеру.
Тот же незнакомый голос высказал в адрес барона Каркуса длинное критическое замечание, из которого в порядочном обществе допустимо произносить лишь точку в конце предложения. Палач в долгу не остался, ответил столь же брутально, после чего разгорелась очередная перепалка. Здешние хозяева наотрез отказывались принимать меня на ночь глядя, а подручные инквизитора, мягко говоря, не горели желанием тащить назад.
Пока они препирались, я впал в полудремотное состояние: боль опять накатила, да и устал что-то. Хотелось лежать и лежать на мягком тележном дне и не задумываться о материальных причинах этой подозрительно-липкой мягкости.
В себя пришел, когда меня начали выгружать. Парочка палачей без тени нежности ухватили за колодку, потащили по брусчатому двору. Ноги при этом волочились по камням, и я мог легко сосчитать все булыжники по вспышкам нестерпимой боли. На мои стоны и крики внимания обращали не более чем на чириканье вездесущих воробьев, и лишь за дверью в сумрачном коридоре один из палачей почему-то начал возмущаться по поводу моих деревянных "наручников".
Несмотря на оглушающую боль, едва не ввергнувшую меня в очередное затяжное забытье, я понял, что возмущаются отнюдь не по причине внезапно пробудившегося гуманизма. Просто колодки подотчетное имущество, и он намеревался утащить их с собой. Хозяева здешней каталажки наоборот, стремились их замутить, и, наверняка, впоследствии использовать для личных садистских надобностей. В ходе разбирательства меня вообще на пол бросили, ничуть не озаботившись сбережением переломанных ног.
От боли я на некоторое время выпал из реальности, и вернулся, когда колодки уже сняли. Чей-то сварливый голос заканючил:
- И что нам с ним теперь делать?
Палачи, уже убираясь, в крайне нетактичной форме предложили обитателю сварливого голоса вступить со мной в противоестественную связь. К счастью, он оказался не настолько морально испорченным: выругался напоследок, вздохнул, позвал кого-то невидимого:
- Колодки не тащи - не поставим мы его. Помрет до утра, если опираться на раздробленные ноги придется. А спрос с нас будет - до смерти доводить указаний не давалось. Так что доставай ручные кандалы, и к стене его приковывай, к колоднику.
- Так там кольца уж лет двести не трогали - проржавели, небось, совсем, - издалека отозвался очередной незнакомец. - Колодные кольца на потолке - там посуше: может к ним его?
- Сбежит он, что ли?! Ты на ноги его взгляни - пальцами назад смотрят. На колодных цепях сесть не сможет - коротки они. Хочешь, сам наращивай, время трать. Только я бы плюнул - никуда он отсюда не денется. Да и стенные кольца на совесть сделаны - их и здоровый не вытащит.
- Ноги его собаки теперь жрать побоятся. Это где ж его так приголубили?
- В старом поповском подвале обули чуток не по размеру. Давай кандалы тащи, а то до ночи провозимся. Пиво ждать не может - забыл, что ли?
- Я про такое никогда не забываю. Волоките его - я мигом сейчас обернусь.
Опять тащат по полу, опять боль, хрипы в истерзанных легких вместо криков и сухая резь в глазах - слезы уже не льются.
Сперва какая-то каморка с наковальней посредине. Там на руки быстро надевают ржавые обручи кандалов, заковывают их, даже не подумав раскалить штифты. Холодными - торопятся. Рабочий день у пролетариев застенка заканчивается, и где-то в городе их ждет пиво. Господи - все бы отдал за кружечку или хотя бы хороший глоток... Хотя что я могу отдать? Ничего...
Опять тащат по полу - разбередившиеся травмы добираются болью уже до самой поясницы. Еще метров двадцать такого пути, и больше меня пытать никто не сможет - помру ведь.
Остановка, лязг засова, ноги тащатся уже по чему-то относительно мягкому (хотя все так же больно). Стук молотков по железу, удаляющиеся шаги, опять шум засова. Тишина. Неужели я один? Оставили в покое? Даже не верится в такое счастье.
Хочется забыться, отключиться до утра, но не время предаваться слабости - как бы ни было хреново, надо оценить обстановку. А ведь обстановка изменилась кардинально. Если раньше она была полностью безнадежной, то сейчас...
А вдруг есть шанс на побег?
Ага - выроешь ложкой (которой у тебя нет) подземный ход и на коленях поскачешь галопом... граф Монте-Кристо выискался...
Квадратная комната с массивной деревянной решеткой вместо дальней стены скудно освещается отблесками света с другой стороны. Похоже, нахожусь в одной из камер, а за решеткой коридор. Мебели не имеется - сижу на полу, прислонившись спиной к холодной влажной каменной кладке. Подо мной что-то мягкое: трогаю рукой - свалявшаяся солома. В углу темнеет нечто непонятное - вроде огромной буквы "Т", легонько раскачивающейся на длинных цепях, свешивающихся с потолка.
Что-то в этом предмете мне не нравится. Напрягаю глаза, пытаясь понять, что же это такое. Проклятая темнота... И, уже почти догадавшись, вздрагиваю от хорошо знакомого голоса:
- Добрый вечер, Дан.
* * *
У меня в этом мире не так уж много знакомых, а еще меньше тех, которым я хоть в какой-то мере могу иногда доверять. Из последних стоит выделить бакайского воина Арисата, и еретического епископа Конфидуса. Встретить последнего в застенке удача невероятная.
Хотя, если подумать логически - где шансы встретить еретика максимальны?
Когда схлынула первая радость от встречи, понял, что радоваться пока что нечему:
- Епископ - что они с вами сделали? Я ничего не могу рассмотреть в этой темноте, да и со зрением неважно у меня сейчас, и не только со зрением...
- Пока что ничего. В колодки заковали и подвесили. Вот, вишу теперь, ногами потихоньку перебираю - разминаюсь. Иначе затекает все, а как отходит, болит нестерпимо.
- Расскажите же: что там было? Я про бой. Многие спаслись? Я ведь почти ничего не видел тогда.
- Не переживайте Дан: мы победили. Хотя потрепали нас изрядно: из всей дружины с коней лишь пятерых не ссадили. Но бакайцы живучи как кошки - обязательно выкарабкаются. Убитых среди них немного. Солдаты выручили, что из крепости выбрались. Да и темные как-то бестолково дрались, а уж после того, как вы обоих баронов упокоили, то и вовсе у них вяло дело пошло..
- Обоих баронов?
- А вы не помните?! Старого из самострела своего подстрелили. Ох и сильно получилось: болт ему забрало пробил, и из затылка наполовину вышел. Когда шлем попробовали стащить, он снялся с половиной головы - раздробило ему ее. Хитрый у вас арбалет - очень хитрый. По виду и не скажешь что у него такой сильный бой. А младшего вы изрубили - снесли ему голову с плеч, мечом своим игрушечным. Но и он вас достал... сильно достал. Не будь черного сердца... Вы почти мертвый уже были - кровь даже сочиться перестала... вся вышла. Не было у нас другого выхода.
- А Зеленый?! Где мой попугай?! Живой?!
- А что ему станется? Живой... Когда видел его в последний раз, он больным прикидывался, чтоб налили побольше. Пьет ваша птица будто лошадь после долгой скачки, причем не воду.
- Где он?
- Эх, Дан - да откуда я это знать могу, здесь сидя?
- Верно... И как же вас сюда заперли?
- Когда церковная стража пожаловала, да еще и с воронами имперскими, так меня первым делом в кандалы - обычай у них меня заковывать при любом случае. А вас забрали беспамятным. Причем так хитро это провернули, что никто и пикнуть не успел - перед этим с солдатами всех перемешали, а ополченцев и дружинников отослали подальше, дорогу, мол, проверить. В стольный град говорили нам идти, к королю самому, чтобы Кенгуд самолично решал дело о нашем уходе из ссылки, но при этом почему-то не торопили. Я конечно подвох подозревал, да только что поделать мог... Где это вам так ноги попортили?
- В подвале вашей уважаемой инквизиции.
- Вот же Хорек!
- Не понял?
- Да я о Цавусе - святой страж священного ордена карающих. Он здесь церковным трибуналом заправляет - глава имперского воронья. Тощий, лицо будто лимон испачканный, сутулый, вечно молится при пытках.
- Да - он там за главного был.
- Вас уже успели осудить?
- Нет... Точнее не знаю: не помню, чтобы суд какой-нибудь был. Висел все время на стене.
- Хорек... не имеет он права так ноги калечить без суда королевского.
- Да... что-то такое уже слышал. Но не думаю, что у него серьезные проблемы будут из-за этого.
- Да... с воронами даже король ссориться не осмелится... Здесь, в столице, трогать их рискованно - все ведь на виду. Но зря он так: Кенгуду такое дело очень не понравится, если узнает. А он узнает - в городе ничего не скрыть. Зря Хорек на власть королевскую наплевать осмелился - ему это припомнится еще.