О романе Вячеслава Репина "Звёздная болезнь или Зрелые годы мизантропа" (И немного о Владимире Набокове)
Опубликованный издательством "Терра" в 1998 году роман Вячеслава Репина "Звёздная болезнь или Зрелые годы мизантропа" попал ко мне в руки - такая вот показавшаяся удивительной задержка в пути - только в августе этого года (2006-го), причём одновременно с другой книгой ему почти ровесницей - "Питерской Атлантидой" Михаила Кураева (Лениздат, 1999 год). Я обнаружил их в магазине "Книгомир" на полке уценённого товара. В силу то ли недостаточно разворотистого маркетинга, то ли не слишком искусного менеджмента, в течение стольких лет обе книги оставались невостребованными... У меня же эта двойная покупка вызвала сильнейшее предвкушение душевной встречи с недавним и однако стремительно отдаляющимся от нас прошлым, которое - в рутине дней, потоке событий - я как будто бы не доразгадал и даже не долюбил... С тем временем, что называется концом века, доминанта которого - нет, был ею не дефолт и не политический балаган, не отсутствие подобающей властной вертикали! - вечная жгучая русская надежда на какую-то другую, новую, лучшую жизнь. (Теперь, уже в веке нынешнем, может быть, и наступившую, хотя в том у меня и нет полной уверенности.)
Почти четыре месяца я лелеял своё предвкушении, откладывая книгу В.Репина в сторону, мотивируя этот перенос на потом недостатком времени и сил, опасением, что не смогу сосредоточиться и тем смажу полученное впечатление... И вот благоприятный момент настал. Роман мною прочитан. Увы, я не обнаружил в нём ничего такого, что могло бы утолить мою ностальгию. Что ж, бывает. Не только книги, но и люди порой не оправдывают тех ожиданий, которые умудряются первоначально нам внушить. Вячеслав Репин, с 1985 года проживающий во Франции, до мелочей знает жизнь тамошнего среднего класса и обладает незаурядным талантом описания этой жизни во всех деталях. И, может быть, больше незачем было бы об этом произведении говорить, если б не зацепил моё внимание небольшой эпизодик ближе к концу романа, тот фрагмент завершающего повествование дневника Петра Вертягина, главного героя книги, где речь идёт о прозе Набокова.
Вообще несколько странно, что Вертягин, по образованию и профессии адвокат, небездарный художник-любитель, рассуждает о русско-американском классике столь по-литературоведчески. Можно, конечно, предположить, что автор просто вложил свои собственные мысли в голову персонажа-нелитератора. Довольно бесхитростный приём... (По-моему, в дневнике Вертягина автор вообще сильно проговаривается - прочие размышления героя в дневнике тоже сильно отдают авторским жизненным опытом, профессией.) Но если даже вообще вывести за скобки такую постановку вопроса, остаются другие возражения против высказанных мыслей как таковых.
На счёт того, хорош или плох стиль набоковской прозы, вообще спорить не хочется - довольно избитая тема. Если какая-то дискуссия и возможна, то выводит на неё следующее утверждение романиста: "Писать на неродном языке, не на языке матери не только абсурдно, но и разрушительно для психики...". Не знаю, мой опыт чтения англоязычного Набокова, может быть, не столь велик... В частности, рафинированный язык "Лолиты" - сужу по тексту, обкорнанному издательством "Юпитер-интер", выбросили предисловие, вот невежды! - показался мне книжным, высокомерным в сравнении с языком, которым написаны, скажем, "The great Gatsby" или "Of the farm" (первый из этих двух романом можно смело называть шедевром стиля, высокого, тонкого, ясного, при этом лишённого какой-либо напыщенности; второй же, по меньшей мере, тоже образец стилистического мастерства). Чтение же другого знаменитого (и опять-таки знаменитого скандально) романа В.Н., "Ада", доставило мне куда большее наслаждение. Автор как будто исправился в работе над этой книгой; может быть, за счёт многоязыкого разноголосья, может быть, благодаря фантастической составляющей сюжета, но только роман ожил и, на мой взгляд, выходит за рамки так называемой "профессорской" литературы, которой бы должен был всецело принадлежать, в силу своего "происхождения" да и других причин... В общем, как бы там ни было, ни в "Лолите", ни в "Аде" мне не бросилось в глаза ничего специфически "insane" (безумного). И вообще, Набоков показывает такой высший пилотаж слова, такое богатство красок, какие большинству носителей языка даже и не снились! А вот насчёт В. Репина напрашивается следующее предположение. Ничего не знаю про этого автора-эмигранта, кроме кратенькой сводки, приведенной в аннотации тома, не читал других его произведений, но осмелюсь выдвинуть гипотезу, что сам он, проживая во Франции, внести прямой вклад во французскую литературу не сподобился, во всяком случае, не слишком в этом деле преуспел (а иначе абсурдным, если даже не хуже, выглядел бы столь категорический тезис о губительности иноязычного писательства!). И отсюда возникает догадка, что романиста банально душит, как говорят в народе, жаба... Ну, а чтобы оправдать себя, общественности предъявляются такие вот литературоведческо-медицинские диагнозы. К слову сказать, стать полноценным писателем-билингвой не так-то легко. Вот и маститый Фаулз, к примеру, тоже порывался написать роман, примерно половину которого составлял бы французский текст, однако был вынужден от замысла отказаться. Но он хоть честно признался, что его французский письменный не столь могуч, как родной английский. Звание профессора французской литературы еще не открывает прямую в неё дорогу.
Главный же мой контраргумент в защиту Набокова до ужаса прост: а сам-то он кто таков, этот критик, с позволения сказать? Что мы чувствуем, когда, к примеру, читаем какие-нибудь средние стихи, пытающиеся переосмыслить значение, ну, допустим Пушкина? Недоумение. А может и смех начать разбирать. Я клоню к тому, что для столь решительных суждений о Набокове В. Репину надо было написать несколько иной роман. Я уже говорил о том, что Репину удаются детальные описания французской мидлклассовой жизни, но это и всё... Сверхнагрузки, обязательной для всякого приличного романа, данный текст не несёт. Я говорю не о каких-то головоломках или особых играх с читателем, которые кое-кто считает обязательными для современной прозы, определяющими её качество. Нет, сверхнагрузка произведения, или, если угодно, сверхзадача, или, как определял это сам Набоков, некое подводное течение, - да как это не назови! - всегда оказывается чем-то совершенно очевидным при чтении, почти осязаемым, звучащим как некая мелодия, передающимся нам как некое настроение, остающимся в сознании как некий урок. А в чём урок романа "Звёздная болезнь"? Лично мне вовсе не показалось логичным то, как выстроилась судьба главного героя, Вертягина, то, что он должен был закончить свою жизнь (в самом буквальном смысле) в психиатрической лечебнице. Подводного течения, скрывающегося за внешним развитием сюжета и придающего произведению глубину, я что-то не увидел. Может быть, и не разглядел, ведь все мы, в конце концов, судим субъективно. Тем не менее, именно таким для меня обернулся урок прочтения книги, которую сначала я ошибочно принял за вернувшийся из безвременья осколок утраченного...