Смирнова Екатерина Андреевна : другие произведения.

У нас, на Побережье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У всех драконов есть родина. Иногда это длинный берег моря, протянувшийся далеко-далеко, с севера на юг, по восходящей к северу. На этой длинной полосе земли, отделенной горами и лишь где-то соединяющейся с остальным континентом, горят огни, живут люди, а еще - видят сны и рассказывают правду. Дракон, который тоскует о своей родине, многого не расскажет. Но кое-что ему удается.
  ПОБЕРЕЖЬЕ
  
  Эпиграф
  "я рождена, чтобы стать почвой,
  песчаной почвой-высоким соснам,
  я не увижу их - кораблями,
  но было бы странно жалеть об этом"
  (с)Actinia
  
  1.
  Побережье - действительно родина высоких деревьев.
  Это - не сосны, хотя мы будем звать их так. Это - не секвойи, хотя высотой они бывают и поболе. Реликтовые кедры, растущие на берегу жаркого моря, дают о них весьма приблизительное представление. Смола у них тягучая, липкая, как кровь, и под водой не образуется янтаря, а получается камень, красный, как кровь, из которого потом строят дома и дороги.
  Таково северное Побережье - упрямое, как корни сосны, терпеливое, как скала, и прямодушное, как луч прямой дороги.
  
  я могу показать, на что приблизительно похоже Побережье в северном его районе, там, где стоят длинные башни и маяки. Еще севернее растительности резко меньше.
  Маяки стоят по всему Побережью, а там, где узкие заливы врезаются в сушу (один даже на пару сотен км, и не очень узкий в самом своем начале) - стоят высоченные маяки, которые чем-то похожи на ветви деревьев. Они построены на века, а частью выращены из глубоких корней гор, и серый камень сверху - положен людьми, а камень внутри - голубовато - серый, прозрачный, если бы отколоть.
  Маяки стоят по всему Побережью, так как там, особенно ближе к северу, есть места, где очень долго можно к этому берегу не подойти.
  Горы и холмы приобретают характерный голубовато-зеленый цвет ).
  Прозрачность воздуха и воды - все та же, если нет тумана. А туман наплывает из фьордов и катится далеко в море.
  Кусочек зарисованного N лет назад, с башней там, где река собирается впадать в море:
  http://static.diary.ru/userdir/1/6/3/6/163661/31775979.jpg
  Вот такой.
  
  Жемчужное небо и гранитные волны цветут в холодный день на Побережье.
  Впрочем, такое небо бывает и тут. Но небо совершенно без облаков и при этом штормовое море, темного-темного цвета, кажется, бывает только там. Землю качает ветер, говорят люди.
  Это не шторм. Здесь длинный ветер катил бы волны, ровные и длинные.
  Это просто где-то под водой заворочалась земля.
  
  А я на все это смотрю и пою песню, которой там никогда не звучало. Откуда в земле, в которой много разного народу, но никто никогда не ссорится иначе, как за территорию, национальная рознь? Здесь любая война - гражданская.
  Беглецы с самого севера - мудрые люди. Их везде уважают. Кроме того, их мало.
  Разве что на человеке была бы чешуя. И то бы закрывали двери не потому, что чешуйчат такой человек и непохож на других, а потому, что боятся новой катастрофы. Но людей в чешуе, приходивших воевать, уже давно нет на свете, а огромная волна накрыла берег давным-давно.
  Говорят, что земля не выдержала войны, продолжавшейся слишком долго.
  
  Побережье длинное-длинное.
  С самого севера - здоровенные то ли сосны, то ли кедры. А юг далеко-далеко, и заканчивается он длинным полуостровом, уходящим в бесконечное море (древние так и говорили - бесконечное море). Как вытянутый палец, указывающий на затонувшие земли. Он зарос тростником, и там в давние времена можно было встретить хижины странных людей, укрывшихся от мира и ожидающих нового времени, а иногда - призрак этой земли, печальную женщину, смотрящую в море.
  Говорят, она держит на ладони маленькую скалу.
  Однажды они дождались .
  
  Если ты будешь путешествовать с севера на юг - "вниз", как люди говорят - то хочешь не хочешь, а поверишь, что перед тобой кусочек твоей земли. Но через два дня пути оно кончится.
  Ведь по дороге можно встретить что угодно - было бы море. Только тундры, пожалуй, не встретишь, и пустыни тебе не попадется. Но если отступить от берега ненадолго, то белые города середины тебе напомнят какой-то сказочный юг, а в самом начале ты, глядя на сосны, песок и темнокожих людей, запутаешься, на каком ты свете - правильно, правильно, не на своем.
  Но это неправда. Здесь все только свое, и если внимательно приглядеться - может быть, и приживешься.
  А если ты будешь подниматься вверх, с юга на север, то просто не доберешься до конца.
  
  2.
  Все, что помним - слов было мало.
  Отрешившись от ратной стали,
  Шли за море путем тумана,
  Не дошли и туманом стали.
  В сером инее скрылся берег,
  Плач по ветру над океаном...
  А наутро все стало белым:
  Мало слов - оставайся алым.
  
  Все, что есть - серебро ли, злато -
  Все не держит, мы улетаем...
  Так кому же путем расплаты
  Возвращаться к небесной стае?
  И стремимся, как глина в обжиг,
  Как вода в зеркала кристалла -
  За туманом, который ожил,
  Для путей, которых не стало.
  
  Однажды, когда этого никто не ждал, к берегам, ближним северным, взяли и пришли чешуйчатые люди. Вот так вот, взяли и пришли, непонятные существа, прямоходящие, две руки, две ноги, под одеждой - короткий хвост, на щеках чешуя, нет ушей, глаза длинные и, вроде бы, черные. Третье веко рассмотреть не дает.
  Они хотели воевать.
  
  
  Только что не было никаких таких людей, и вдруг - есть. Казалось, они пришли с неба абсолютно бесшумно . Но ведь если люди приходят с неба, то обычно это происходит по-другому.
  Они ворвались на берег, и порт запылал. Их везде сопровождал пожар - там, где они проходили, воспламенялась земля.
  Не исключено, что у них было что-то взрывное, но, кроме примитивного пороха, народ еще ничего не знал, и пришлось обходиться длинными топорами и баграми, которые есть в любом поселке. Магия и то, что применялось при охоте на крупную дичь, пригодилось еще больше, и огонь встретили огнем.
  
  В том городе, о котором пишу я, выгорела ровно половина, и с земляных крыш, прогоревших от луба до дерна, осыпался горящий земляной порошок, которым было невозможно дышать. С рассветом люди-ящерицы были перебиты, но еще очень долго и сгоревший порт, и развалины домов пахли отчаянием, и никто не решился прийти туда и привести землю в порядок, пока не ушла очередной раз рыба от берегов и море не вздохнуло еще раз, принимая обгоревшие бревна.
  В других местах было иначе. Люди-ящерицы сожгли два небольших городка и один поселок, высадились и укрепились.
  Кто-то думал, что это - нашествие обозленных вернувшихся драконов, но все прекрасно знают, как выглядит дракон в человеческом облике. Там, где проходит королева, расцветает земля. Здесь земля расцветала пламенем.
  Некоторым годилось бы и такое.
  Чешуйчатые люди тоже говорили потом, что происходят от драконов, и потребовали сдать им место, где были два города на куске Побережья, который своими очертаниями соответствует, как я сейчас понимаю, ушедшему под воду мысу: с него когда-то начинался океанский мост.
  
  Они говорили, что летают на огромных кораблях, которые разгоняются с воды и способны подниматься в воздух. Но их кораблей никто как следует не видел: оказавшись в порту, они погрузились под воду, и тогда разгневанные победители сожгли порт. Они считали, что там подстроена ловушка, и с не успевшим убежать населением обошлись жестоко. Но большая часть населения всегда успевала уходить, а кое-кто успел убежать и от Волны - что тут говорить о такой неведомой напасти?
  Кусок земли был им временно отдан, так как выбить их оттуда не представлялось возможным: соседи по границе не дружили между собой.
  Скоро люди-ящерицы оказались в полной растерянности. Они вернулись, как они говорили - домой, но дома все было так, и тела убитых разлагались так быстро, как не может истаять человеческое тело. Они боялись смотреть в глаза солнцу, говорили между собой высокими голосами, строили на берегу конструкции из тесаных досок и звали, обращаясь к морю. Отряды, сторожившие отвоеванную часть земли, выглядели все хуже и хуже.
  Кого они звали?
  
  Скоро люди-ящерицы пошли на переговоры. Припасов у них не было. Из завоевателей они превратились в просителей - стоит отметить, что среди них оказалось несколько умелых дипломатов-переговорщиков, знающих мало слов, но умеющих выразить больше, чем можно сказать словами. Они не читали мысли, но читали азбуку тела, и когда их спрашивали, есть ли люди в их стране, они отвечали "да".
  Появился человек из глубины материка, добиравшийся к нам долгое время. Он сказал, что есть сны, в которых встречаются яростные зеленые люди с чешуей, но больше похожие на людей: у них есть уши и волосы. Они стояли у трона первого Собирателя земель и давали ему советы, после чего люди от обычного человеческого корня начали воевать с ними и повергли их во прах.
  Сны позвали его сюда несколько месяцев назад, и он шел, пока не достиг точки, в которой сбывается его сон, как это делают все, кто выходит в такую дорогу. Он знал язык зеленокожих людей.
  Такое не понравилось тем, кто уже завязал отношения с племенем красночешуйчатых людей, и начали говорить, что скоро придут войска, пробившись через две границы, и отберут у них чешуйчатых соседей. Внезапное расположение объяснялось просто: в них была тайна, которой мы ждали веками.
  Кроме того, красные люди умели расположить к себе любого, кто говорил с ними один на один.
  Все решили не нападать на них - войско было не в лучшем состоянии и с той, и с другой стороны - а понаблюдать за ними.
  Скоро красные начали пускать в свой лагерь людей, а позже - бродить по улицам соседнего с их стоянкой города и просить чего-то, чего жители не в состоянии были дать им. Они протягивали когтистые руки, просили на своем языке, но не брали ни хлеба, ни денег, ни рыбы. Людей ужасал их вид и тревожила жалость .
  Наконец кто-то дал им пучок травы, растущей в его саду. Победно взмахнув им, человек-ящерица быстро направился к своим, пришел в ставку командира, где на тот момент находился ученый, расспрашивавший командира о жизни в далекой стране, протянул пучок начальству и, кивнув, что-то быстро начал говорить, да так быстро, что сливались слова.
  Командир выслушал его, кивнул, отпустил несчастного готовиться к жертвоприношению - оно состоялось вечером - и спросил ученого, хочет ли он побывать в стране, которую ни разу не видел.
  Ученый был согласен.
  Жертвенным дымом растаяли их звезды, и черный пепел покрыл берег на том месте, где они стояли.
  
  Не исключено, что они оказались там все: в костре сгорел один, заколотый ножом в сердце, а пели все до единого. Пели так, как не поют люди: гудели согласно, взяв друг друга за руки и образовав живую цепь, которая распалась только тогда, когда в один миг почернели и распались их тела. Распались и шатры, и оставшиеся дома, и странные бумаги, и оружие: к счастью, попавшее в дома людей оружие сохранилось.
  Отлетевшими чешуйками шелестел ветер.
  Море выносит обломки странных дуг из серого легкого металла, похожих на ребра кораблей, и из них мальчишки делают ножи, слишком мягкие, чтобы проколоть шкуру морского зверя.
  
  Ветер и волны поднимут лунную сеть.
  Вспыхнут огни, обнимая огонь в тени.
  Каждый из нас говорит от имени всех,
  Если и нас дано оставлять одних.
  Звездный ожог на металле - ее письмо...
  Вспомни о том, как трава укрывает склон,
  Если когда-нибудь просто прийти домой,
  Не понимая, не принимая слов.
  
  Если когда-нибудь просто войти - в покой,
  В солнце, в ненужный отблеск, в парящий флаг - \
  Город откликнется ветром, сухой строкой,
  Не принимая памяти и тепла...
  Дюны. В песчаную сушь уходят огни.
  Вызвав десант крылатых и вырвав стяг -
  И на пустых площадях танцевать одним,
  Перетекая в россыпи на снастях -
  Даже не в пепел, даже не в рев костра,
  Через удушье, через совет слепых,
  Там, где с багровых крыш осыпался прах,
  Звонкой монетой жизнь разменяв на пыль.
  
  Дверь отворив, застыть на пороге пустом.
  Звезды дрожат на канатах, сжигая снасть...
  Если когда-нибудь просто вернуться в дом -
  Кто опознает, кто остановит нас?
  
  3.
  Когда-то на эту землю пришли драконы.
  Сама эта земля - гигантский дракон, создавших для своих детей обитаемый мир из того, что было у него самого - то есть из собственной жизни.
  Отец-дракон, создавший эту землю, не вредил себе и не заставлял своих детей делить его тело. Он просто свернулся в клубок и уснул, оставив детям право жить на поверхности огромного шара, покрывшись земной корой, населяемой камнями, людьми, животными, драконами - собственными детьми, любителями творить и ведать неведомое.
  Всего драконов было восемнадцать, и девятнадцатого не было никогда.
  Все они были призваны Отцом-драконом и облечены в самую лучшую из форм - драконью - и уже жили когда-то, а потому имели представление о том, как жить вместе и не ссориться, как соперничать, но не убивать, как быть несогласными, но жить в мире. И на поверхности земного шара воцарилась гармония - так, как ее понимали драконы. Росли леса, появлялись глубокие озера, море запело, покрывая земные впадины, и кто-то, чтобы оказаться на земле удачливым, принял лучшую из форм для хождения по земле - человеческую .
  Не стоит думать, что драконы в человеческой форме были неотличимы от человека. Дракону не обязательна гладкая кожа, или волосы, или перья в волосах, или одежда, или руки без когтей. Со временем установилось и это. Каждый действовал так, как хотел, не нарушая планов других.
  Появились и люди. Люди должны были чувствовать всю красоту мира, и поэтому они были гладкокожими, волосы носили на голове, груди и спине, а пальцы их были столь чувствительны, что многие драконы-мастера изменили свои руки, сделав их такими же, как человеческие.
  Драконы оставляли свою оболочку нетронутой, но человеческую изменяли, как хотели. Правда, дело в том, что дракон мог изменяться и быть то мужчиной, то женщиной - а люди этого не могли. Так было записано в памяти первых людей, которые были призваны и родились с этим, и никто не сомневался, что должно быть именно так - ведь люди не просили другого.
  - Мы сильны и умеем многое, мы будем править здесь, как завещал нам Отец - сказали драконы.
  
  Но восемнадцать правителей не должны делить один удел, и самый старший брат из драконов должен был сочетаться с младшей сестрой, самой прекрасной и мирной из всех.
  Говорят люди, а драконы знают точно, что драконы ушли из мира на долгое время, а мир раскололся, из-за жадности и злобы.
  Когда выросла Младшая сестра, драконы приготовили ее к свадьбе, чтобы она стала королевой. Ее любили все, и Отец сказал, что будет так - но кто должен был стать королем? Все знали, кто это будет, но гордость драконов - великая вещь: каждый начал считать себя лучше другого.
  - Я люблю своего старшего брата - сказала Младшая сестра - и поступаю так, как нам сказал Отец, но если вы хотите проверить, кто из вас лучше управится с королевством - придумайте способ. Я уверена, что победит тот, кого я люблю.
  
  И тогда один из них - а может быть, и многие, потому что ярость уже одолевала их - предложил не состязание умов, не бой в небесах, а просто поединок на мечах, наименьшее, на что были способны могучие драконы.
  - Хорошо - сказали Старший и Младшая. Но Младшая сестра была грустна, потому что чувствовала, что будет недоброе.
  Братья уверяли ее, что все будет хорошо - но как могло быть хорошо, если ими двигали ярость и жадность?
  
  Поэтому еще люди не женятся на сестрах, если они не двоюродные, и не женятся за один раз со многими. Хотя на юге и двоюродные сестры - не жены. А решать поединком спор за жену - постыдное дело.
  Потому что, когда один из младших братьев, озлившись, напряг все силы и начал побеждать Старшего, честно одолевшего в состязании всех предыдущих своих братьев - праздничный пир стал битвой, и, увидев смертельную рану, Младшая крикнула так громко, как только могла, и умерла.
  И мир обрушился.
  
  Настала великая тьма, море взъярилось на берег, суша - на небо, а небо - на самое себя. И холодно было.
  Когда это кончилось, на земле остались люди, чешуйчатые люди и звери, разные и часто - разумные, а драконов не было.
  Но люди не проклинали драконов: если уж Отец-дракон доверил детям землю, только потеряв возможность помочь - люди, оставленные драконами, найдут свой путь.
  
  Глава 5.
  Что до памяти, то это тема больная.
  Все думают, что если уж земля была драконьей и будет ей потом, то все о себе помнят все. А вот и нет.
  На материке это дело тайное . О нем не говорят. Но если скажешь, то верят.
  На Побережье это воспринимается агрессивно.
  Дело в том, что ближе к Середине магов и так хватает, а народ практичный - считается, что человек, занятый такими раскопками, может загубить свои волшебные способности начисто.
  Это, конечно, неправда. Но дело, скорее всего, в инстинкте самосохранения: нужно очень постараться, чтобы развить у себя волшебные свойства. Так что потерять их - черный ужас для того, кто относится к делу серьезно.
  В остальных областях оно как-то не считается.
  
  Еще хотелось бы объяснить, Почему между Побережьем и остальным материком так мало связей.
  Очень просто.
  Потому что все это изогнутое... лукоморье, если уж говорить по-русски, как нормальные люди соответствующих этому периоду лет, по большей части отделено горами. До того, как все это тряхнуло, земля выглядела более-менее нормально, и от среднего изгиба Побережья, похожего на изгиб короткого лука, начиналась огромнейшая плодородная равнина. Там были поля, стояли редкие, но богатые города, тянулись дороги, и именно туда отправлялись заработать те, кто не добился хорошей жизни у себя дома.
  Времена были не то чтобы сказочные, но хорошие .
  Через эту здоровенную равнину, длиннее сотни полетов стрелы, шли караваны, украшенные флагами, и встречали на своем пути мирных людей, и путь на юг был самой лучшей дорогой. Он был еще и самой мирной дорогой: дождь был ласковым, ветер - теплым, а во время зимних холодных дождей с градом можно было укрыться в путевых приютах. Люди любили путешествовать ночью, чтобы видеть чистый свет. Звенели колокольцы, качались всадники в седлах, и сияли крупные звезды.
  И люди пели песни - песни путешественников.
  
  Равнине не повезло. Очень долго считали, что там оставалась огромнейшая топь. Большая и черная. С островками лесов. Потом постепенно все определилось, и возникли совершенно замечательные места - нашлись свои "голландцы", отвоевывавшие у болот края, засыпавшие ближайшие к себе болота и расширявшие границы своих земель. Это всегда происходило без какого-то государственного участия.
  И в неспокойное время, и в спокойное все так или иначе хотели сбежать от войны, которая в то время разгорелась в их государстве.
  А когда дотянулись примерно до середины болот, пройдя чуть ли не полпути к горам - обнаружили, что там есть почти совершенно сухой кусок земли, почти что отдельная страна, и один предприимчивый человек поставил там большой замок - его называли Красным замком - и объявил себя властелином этих краев.
  Дальше было лучше. Потому что люди нашли, где течет Большая река, и тут уже все бросили делить территорию, ахнули и бросились строить лодки.
  
  Река вытекала из болот, пересекала каменный остров и не растворялась, как можно было бы предположить, среди месива и топких островков. Люди не заходили в своих представлениях слишком далеко:
  Река вела к морю. Представляете себе - к Морю!
  У нее были вполне приличные берега, на которых было можно строиться.
  Вдоль нее тянулись леса и луга. И там кое-где даже жили люди, приплывшие по Реке.
  На Реку буквально молились. Ей пели песни, ее духу задавали самые важные вопросы, считали, что Река - большое сильное существо, пришедшее оттуда, куда ушли драконы, чтобы стать спасением для отчаявшихся людей, зажатых между войной и болотом. Отсюда пошло прекрасное выражение "Стать рекой". Потому что потерять себя и раствориться в земле, чтобы выйти из земли и дать людям воду - не самое последнее дело. Впрочем, я тут вижу, как старое поверье жителей равнин обрело новые силы: считалось, что человек, который похоронен в чистом месте, когда-нибудь превращается в родник.
  Считали иногда, что это королева драконов вернулась в обличье реки.
  
  Не прошло и двухсот лет, как люди начали делить отвоеванные берега. Лишь единицы добрались до моря, так как ближе к горам могучий поток Реки делился на множество маленьких речек, и только две из них впадали в океан, проходя через завалы, оставшиеся от землетрясений.
  Карты Реки, особенно там, где она впадает в море, висели в любом доме на стене, даже если до Реки было очень далеко. В основном государстве они считались признаком вольнодумства и инакомыслия, но отобрать у людей Реку, как и не дать им уходить, было бы очень трудно.
  
  Государство было обломком огромной, почти на весь материк, империи завоевателей, которую так удачно расколола катастрофа. Как и положено средневековому государству с главой, не являющимся полноценным монархом, оно считало себя огромным. Король его был не королем, а фактически наместником - кого из наследников поддержит агрессивное множество дворян, тот и король - держал при себе небольшую группу советников, еще меньшую-тайных советников и старался, насколько возможно, отойти от образца драконьего правительства. У них был парламент, в который выбирали тайно (правда, знать выбирала знать, и всей тайны было - утаить от других свои разговоры). От бывшей империи сохранился очень жесткий стиль управления, а многие семьи помнили, что они - потомки настоящих завоевателей.
  В правительстве были довольно жесткие порядки - вплоть до того, что дворянин, отвергнутый при выборах в государственный совет, должен был навсегда покинуть двор. Они могли изгнать любого. Они сохраняли армию (сначала - для борьбы с восставшими окрестными жителями, а потом - как средство защиты от дикарей. Это очень здорово показывает, что происходило вокруг, пока страна развивалась).
  Все это было, конечно, очень прогрессивно, но что им было теперь завоевывать?
  В силу некоторых обстоятельств, о которых я расскажу потом, завоевать Реку не представлялось возможным.
  
  Но попытки воевать, конечно же, были. Через три сотни лет лесное сообщество выросло в несколько раз, объявило себя отдельным от государства и начало нападать первым.
  Они были далеко не мирные люди, хотя и не управлялись никем... кроме военачальников. А среди военачальников было несколько отвергнутых кандидатов в правительство.
  Целенаправленные стычки с регулярными войсками имели двойную цель:
  1 . заставить правительство признать лесных людей и дать им возможность иногда возвращаться обратно. В леса можно было только уйти, но не вернуться.
  2. Это была хорошая подготовка к хорошему восстанию.
  цитата:
  "И тогда правитель страны отдал единственно возможный приказ - засыпать болота и строить мощеные дороги для сообщения с лесным краем. И для того, чтобы мир был прочным, а страна - целой, лесное сообщество прекратило войну."
  Все, что можно было вырезать, из этой цитаты вырезано, в том числе - то, что они себе выторговали.
  
  
  Но все теперь более-менее все успокоилось, и огромная дорога на юг теперь идет через те же самые равнины. Правда, сильно виляет мимо болотистой местности.
  И идут по ней либо пешком - есть такое дело - либо едут в своих хитрых машинках, глядя на те же самые звезды, на которые когда-то глядели караванщики. И поют те же самые песни - правда, их песни, как и жизни, стали гораздо короче.
  
  
  
  Глава 6.
  Большая волна
  Люди изучают историю Побережья тремя способами: по книгам, по песням (есть огромный пласт фольклора, не переходящего в легенды, но переходящего из уст в уста) и с помощью снов.
  Так как история довольно бурная, сказочника довольно просто убить, а книгу- потерять, убегая, самым лучшим способом изучить ее являются сны, пришедшие из давнего или недавнего времени. Можно выбрать профессию, которая требует не только быть грамотным, но и видеть сны .
  Половина историков - сновидцы.
  
  Существует традиция собираться, обсуждая те или иные подробности необычных и ярких снов. Сон - это довольно точный документ, и по многим признакам - количеству деталей, цвету дорог, цвету времени - опытный историк способен оценить, что за сокровище ему досталось.
  Часто люди видят не свои сны. Человек на Побережье, в отличие от прочих мест, прекрасно понимает, что у него есть предки. Уж слишком они близко. Так что "генетическая память" - это вовсе не забавный оборот речи.
  Иногда это не на пользу миру.
  
  Память предка, сбежавшего из разоряемого города, прекрасно передает все, что нужно человеку, разоряющему город.
  Память о Большой волне - это память всех, кто живет на Побережье. Выжившие отдали ее своим внукам, и детям, и правнукам, и помнят они разное, но ясно одно: огромнейшая волна высотой до неба стерла с лица земли сотни городов, дотянулась почти через все Побережье, а еще - смертельно ранила северные горы.
  
  Говорят люди - а драконы знают точно - что Большая волна, которой боятся все, кого будит ночью память предков, случилась из-за того, что континент был разорен продолжавшейся три поколения бессовестной войной всех со всеми. Когда Империя строилась, она завоевывала всех и потихоньку. Но когда она умирала, континент содрогался, будто в припадке, и все, что могло быть нарушено, нарушилось.
  И Волна пришла.
  Толпы беженцев кочевали по Реке и вдоль Побережья, а трясло так, что от Империи остался, как выше сказано было, один обломок.
  Но люди упрямы. Война кончилась только через двадцать лет после этого, а страшное помнят до сих пор только на Побережье и на Реке.
  Река сохранила многих и многое, пусть даже люди были отрезаны от большого мира, - и за это не устают говорить ей спасибо.
  
  Глава 7.
   Песня путешественников - это "За серебром".
  (В текст пришлось вставить эвфемизм, означающий женщину-судьбу - про адамово ребро. И что-то, означающее редкие и ценные радости и сокровища, которые добывают только в дальних странах).
  Вернусь богатым, здоровым, всем гостинцев привезу...
  Поэтому она, конечно, и поется под стук и звон всякого ударного, а не с какими-то там инструментами.
  И корабли, летящие в небесном море, конечно, бывают каменные. Потому что проще вытянуть соответствующий материал из камня, если силы есть.
  
  Только мы называем это пространство "космос", то есть имеем в виду пространство и место, а не время. И даже мысленно обустраиваемся там. А там считается, что мир окружает сгустившееся время.
  При таких взглядах на реальность неудивительно, что историки все понимают лучше, чем прочие ученые. Историк - это такая широкая специализация )
  И очень горюют, что машину времени никто не изобрел, а на вечный двигатель всем чихать. Даже идея не появилась. Что тут изобретать, если вечный двигатель - это та самая штука, которая составляет основу человека?
  Она же его вечно двигает? Вечно. Ну, и какие вопросы?
  
  Я так сильно подозреваю, что все летательные приборы, отправленные за пределы атмосферы, каменные.
  Кто бы объяснил, почему оно а) белое, б) покрывается потом лотной серой коркой, раз это камень, в) такое неубиваемое?
  Но никто не видел и, значит, не объяснит.
  
  Обычное, то, что летает в атмосфере - это не самолет. Это хитрая штука, похожая на дирижабль. Двигатель у него не паровой, как бы вас ни радовал стимпанк. Там, конечно, пригодились металл, дерево и стекло.
  Еще есть замечательное дерево, неспособное гореть. Но оно все-таки не ископаемое. И не тяжелое. Потому что из него строят корабли, способные на морское путешествие )
  А уж это идиотское на вид топливо, похожее на белые куски мрамора, но хрупкое...
  
  Я оказываюсь в положении Ю.Цезаря, пытающегося описать всего-навсего лосей.
  
  За серебром, за адамовым ребром, за слоновой костью..
  Время - полной горстью,
  Дай хранить то, за чем нам плыть.
  По берегам, по волнам седой реки, синим камнем моря -
  Доберемся вскоре,
  Горы далеки...
  Горы далеки.
  
  Там, где, пробившись у корней, травы одиноки -
  Караваны Ночи,
  Звезды в тишине...
  Так стань стрелой на "Арго" моем сейчас в ожерелье ночи -
  Каменные ножны
  Звездного луча...
  
  За серебром, за адамовым ребром, за слоновой костью...
  Время - полной горстью.
  Время рушится, как гром.
  
  Глава 8.
  
  совершенно несуразная история, в которой иногда появляются имена
  Если посмотреть на карту средней области Побережья, то сначала увидишь кусок пустого неба: это кто-то пролил тушь, и линия берега почти стерта там, где откуда ни возьмись поет голубое поле. Эти школяры всегда ужасно небрежно обращаются с картами.
  Дальше, выплывая из-под огромного пятна, появляется берег и цепочка разбросанных на нем городов, каждый из которых в прошлом - отдельное государство.
  Их зовут Элеш (по имени основателя или основательницы), Рем (назвали как кусок веревки, только иначе), неназванный (теперь его название никому не нужно), Ирги (причал), Камень (потому что стоит на большой скале), Ист (там, где маленький залив и волнолом, хотя где его нет) и один большой, о котором я расскажу позднее.
  Между ними есть еще много маленьких, а в глубине - те белые города, о которых слагают поэмы (хотя иногда жалеют об этом). И все города, стоящие над морем, когда-то ссорились между собой, а то и объединялись, что хуже ссоры.
  
  Если посмотреть на то, как людей с моей родины захватывают идеи, становится понятно, что идея поглощает человека целиком. А иногда она превращается в квест, который стоит выполнить очень дорогой ценой.
  Например, идея строительства белой каменной стены вокруг города, который к нашему времени остается безымянным, была совершенно чужда правителю со странным именем Сериге до той поры, пока он не увидел сон, в котором волны, пришедшие со стороны суши, лижут эту стену, но отступают.
  
  Что за волны со стороны суши? Непонятно.
  Время относительно мирное, а если бы и война, то война в этих краях не настолько кровава.
  Камень в окрестностях - обычный, серый или черный. За белым, как за мрамором, нужно ехать по торговому тракту довольно далеко. А стоит он гораздо больше, чем в здешних краях стоит мрамор.
  Неназванный - чуть ли не самый маленький из городов-государств Середины, и денег ему хватило ровно настолько, насколько хватит терпения всех, кто связан с его судьбой: жителей, торговцев, пиратов, собирающих дань. Город-государство Ирги, находившийся немного далее по изгибу лука, старался в те времена по мере сил придавливать соседей, а то и расширять свои земли. Иначе как пиратством я это безобразие назвать не могу. Ведь мимо некоторых берегов так просто не проплывешь.
  Тем не менее правитель отдал приказ.
  Стену строили три года. За это время люди потеряли многое, а оставшиеся подняли мятеж. Но стена была достроена. Достроена на диво быстро, если принять во внимание, как тогда строили. Из-за того, что больше заботились о замыкании круга, а не о хорошей работе, стена была невысокой: два-полтора человеческих роста.
  Через месяц после мятежа, когда правитель был заперт в собственном доме, а горожане все еще веселились, решая, что с ним делать, грянула чума. Она обошла иргийцев, но выкосила Камень, Ист и подобралась к неназванному.
  Неназванный, что удивительно, выжил.
  От чумы умер только правитель с семьей, к которому впустили больную служанку. Умер он счастливым, потому что достроил стену. Возможно, если бы он выжил, то его бы назвали провидцем и поклонялись ему. Но вряд ли людей спасает трата государственных денег, стычки на улицах и порошок из белого камня.
   Так как между стеной, небом, чумой, иммунитетом, государствообразующей наглостью иргийцев, ужасом правителей перед собственными снами, тем, как я записываю куски собственной истории, и тем, как покорно люди, готовые на бунт, продолжали строить разоряющую их стену, нет никакой возможной связи, кроме упрямства, я думаю, что вся эта история - о феерическом упрямстве ослов, которые верят в какую-то идею, доводят ее до конца, остаются в истории и заставляют других делать что попало, а также умирают за это. Глава 9. Мертвые Все мертвые уходят в море или в болота, короче говоря - все канут в воду. И даже если станут облаками, это временно. Круговорот воды в природе в представлении жителей Побережья выглядит, как непрерывные течения неба, уходящие далеко за океан, и вместо птиц, летящих за море - облака, которые уходят и не возвращаются. Длинный треугольник, вписанный в систему координат, оснащенную дополнительной веткой, заканчивается далеко за морем. Туда не может проникнуть человеческий взгляд, и только облака, да еще красночешуйчатые люди, да еще веселые бродяги, оседлавшие ветер, знают, как туда добраться. Но бродяги уходят - и не возвращаются, уходят - и не возвращаются. Если тебя убивают, ты можешь броситься в море и уйти под воду, и там ты станешь водой, отдельным течением, соленой каплей пресного дождя над равнинами, дельфином, рыбой, чайкой. Есть... как бы это сказать... народности, которые не снаряжают рыболовные флотилии, не плавают далеко, не исследуют дальние воды, и у них вообще все просто: море своих не отдает. А те, которые надеются найти дальнюю землю - те плывут и сражаются с ветрами, и, значит, уже не совсем подвластны морю. Они где-то нарушают древний договор, согласно которому человек не должен соваться за пределы ближнего к себе горизонта. По крайней мере, так думают те, кто этого не одобряет. Этим мыслям есть причина: в дальних водах полно опасностей, и вся живность, не подходящая близко к берегам по причине сейсмической неустойчивости, бродит там и кормится. Там есть, согласно поверьям, высокие пики затонувших гор, недоострова, не доходящие до поверхности, и глубина не такая уж и большая. Говорят, там встречаются огромные морские звери, которых больше нет нигде. Не живет ли там подводный народ? - спрашивали древние у птиц. - Мы не знаем - отвечали птицы. - Мы не знаем. Завершая это круг, скажем так: у всех есть возможность когда-нибудь стать морской травой. Мертвые там не злопамятны, но некоторые не могут умереть так, чтобы закончить свое пребывание на земле. У них есть столько же поводов для мести, сколько и здесь, и столько же ужаса перед живыми... Но наши мертвые не мстят так часто. Глава 10. Середина Побережье, как известно, длинное. Середина его - самое лучшее место в мире. То есть - несколько лучших в мире мест. И, как известно, проход по дорогам - беспрепятственный. И вот однажды приходит странник в город. А город - пустой. Пустые улицы, пустые стены (на стенах обычно что-то растет, а на городских всегда какой-то дозор, по крайней мере, на тех двух башнях, которые работали дозорными в этом городе. Булыжник в тех местах светлый, луна светит не хуже, чем здесь, и блестит на камнях влага. Вечер уже поздний, осень ранняя, в городе - старики, дети и те, кто не может никуда уйти. Вид у них вроде бы здоровый, но что-то не то. Что такое? - спрашивает странник. Луна ушла? Море от берегов отступать собралось? Нет, отвечают ему. Все в море, ловят рыбу. Обычно в этот день у нас праздник. Урожай на полях собрали, свезли, теперь, по обычаю, все на праздничную рыбную ловлю собрались. В этот день все серьезные дела заканчиваются, в порт приходят торговые корабли, мы торгуем и меняемся товаром, а потом наши лодки украшают фонариками, а гребцы соревнуются, кто быстрее. А недавно, полгода назад, был тут мор, и пока что к нам корабли не заходят - торговать не с кем, урожай весь собрать не удалось - еле-еле получилось, и все, кто может, сейчас не на праздник собрались, не на лодках с фонариками, а серьезно собрались, надолго в море ушли, только рыбы много, наверное, не будет. Ладно, думает странник. Плохо у вас с праздниками... А знаете что? Давайте я вам праздник устрою! Тут никто не играет, не поет... Но праздновать-то надо! Нет, говорят, ты лучше поостерегись. Вышел на деревянную набережную странник, а там фонарики качаются, ветер веет и нет почти никого. И заиграл на флейте. ) Столы стоят, но не накрыты. Под навесами ни души. Видимо, начали готовиться, но остатки сил и праздника приберегли для тех, кто вернется. И пришли к нему на праздник не люди, а тени. А он играл, закрыв глаза, и пел, думая, что нет никого. А потом понял, что вокруг - толпа. И играл он теням до рассвета. Тени были мирные, тихие, только очень печальные. Не той глубокой печалью, сумасшедшей, убийственной тоской, которая живых в гибельный восторг приводит, а той, которая тихо течет и в воздухе растворяется. Такие они были, словно вырезанные из бумаги силуэты дрожали на ветру. Это все, кто в море утонул, и все, кто в городе умер - все пришли на музыканта полюбоваться. И скоро он понял, что лучше ему не останавливаться. Кто-то танцевал на столах, которые трещали от удара невидимых каблуков, и беззвучно летели щепки. Кто-то пел, запрокинув голову, но звуки растворялись в темном воздухе, не отлетая далеко. И всю ночь играла огромная флейта над городом, флейта внутри ветра. А под конец он им плясовую сыграл. Это было опасное дело. Когда тени начали плясать все быстрее и быстрее, искажая контуры домов, и он старался не закрывать глаза, чтобы видеть очертания стен, становившихся выше в лунном свете, и небо высоко над ними, и беззвучную бурю внутри грома. Это был их гнев, их свет, их ярость, но тени слишком любили свой город, чтобы взорвать его изнутри. Всем бы такую честность. Огромный клубок темноты взлетел над городом - выше луны, выше крыш, и направился далеко в море, чтобы разразиться там грозой. А музыкант остался один на пустой площади. Камни блестели, и он был совсем один. Жители начали потихоньку выходить из домов, но не осмеливались приближаться. И тогда, чтобы успокоиться, он сыграл и спел последнее, что было у него - самую тихую песню. И, закончив, он услышал, как его благодарят камни. Брусчатка скрывала под собой тех, кто невидимыми пришел на праздник, но не стал шуметь, плясать и веселиться. Кто-то хлопал ему в ладоши, не поднимаясь из-под земли. Дул ветер праздничной игры, Неся осколки стекол. Слетались тучи мошкары На свет горящих окон, На карусель цветных огней, Напев старинный скальда... Я пел на площади, и мне Рукоплескали камни. Кружился ветер по земле, Играя лепестками. Кружились пары на столе, Стучали каблучками - И взмыли тени Саломей, Танцуя с облаками... Я пел на площади, и мне Рукоплескали камни. А в том, что было давно, повинен звук Старинного прибоя, Аплодисменты тонких рук И танцы над водою, И карнавал ночных теней, Что длиться мог веками... Я пел на площади, и мне Рукоплескали камни. Глава 11. ремесла Предупреждаю сразу. Если бы наши чудаки попали на эту землю как есть, а не вырастали тут, родившись на Земле, то: - Они бы все время что-нибудь чинили: с точки зрения мастера, например, на Земле ВСЕ сломано или имеет недоделанный вид. - они бы не считали, что из этой страны пора валить, хотя бы потому, что правительство слишком далеко от каждого гражданина. И шлялись бы по этой стране туда-сюда. Впрочем, они и так шляются. - они бы заявлялись на выборы, а потом недоумевали, почему их не взяли: происхождение достойное! Список дел - вот он! А еще я обладаю здравым смыслом и умею чинить крыши. - они бы точно отмечали все религиозные праздники для всех, не врубаясь, как и чего там религия, просто потому, что это праздник. Праздник ВСЕГДА имеет значение, потому что делает кусочек мира. - а вот если бы им объяснили, что празднуют, не праздновали бы ни один. Может, один-два и нашлось бы. - они бы старались украшаться всем, что подойдет, если бы не работали. - а если бы работали, то были бы в ужасе от мысли, что украшения носят и на работе. Они же имеют смысл! зачем их портить чужим смыслом? Ну, или надевали бы на работу специальные штуки. - из них бы вышли гениальные новостники и вообще информационщики. И иногда статистики. - Они бы тоже сажали рябины, потому что пересадить лес на новое место - фигня война. Ведь на том месте деревья плачут. - они бы никогда не боялись физических усилий и не заморачивались, нужно ли. - они бы везде сначала искали компромиссы, а потом уже что-то делали - Им бы нравился хороший пластик. - они бы перекапывали дворы, чтобы достать из-под слоя строительного мусора грустные железяки, которые там скучают. - гопники бы об них обломались не потому, что хорошо дерутся, а потому, что драться нехорошо. - Они бы врубились, какой здесь простой алфавит, и было бы им от этого хорошо. - кто-нибудь точно стал бы скульптором и занял бы сотню первых мест, но не поехал бы на международный конкурс, потому что не согласился бы выступать от имени этой страны. - они бы очень разочаровались, что людям не дают переделывать свои дома так, как им этого захочется. - а вот писателем никто бы не стал, потому что записывают только всякие умняки, рецепты заклинаний, килограммы сведений и прочая, а все настоящее искусство - устное. Страна у нас большая, а так как не все любят порядок в доме, но все любят порядок в голове и делах - ремесла разнообразны. Художник - это ремесло. Надо нарисовать красоту или пометить знаками рыболовные сети - это ты сам. А если надо карту нарисовать, то придет картограф. А если вот надо двери укрепить знаками или крышу, чтобы не прохудилась, или письмо написать - звать надо художника. Художник - это каллиграф, рисовальщик, портретист (иногда), знаток знаков. Знаки - это даже не руны никакие. Надо приметить, какая в вещи живет душа, и выпустить ее на волю. Только если обычный здешний художник целую статую наваяет, у нас человек посмотрит - и знак сделает. Знак будет на этой вещи жить, проявившись из глубины и закрепившись кисточкой, и эту самую вещь означать. Собственно, так письменность и появилась. Знак должен быть лаконичен. Линия, две-три черты или рисунок в один взмах, то, что называется - ветер пойманный. А просто так обычной красоты для глаза и сердца, изображений всяких цветов и зверей тут тебе кто хочешь наваяет или соседа пригласит, если сам не научился. Моряк - это не только ремесло, но и колдовство. Моряк ловит и вызывает ветер. Кузнец... ну, что кузнец. Кузнец с металлом шутки не шутит. Он его по имени знает. Историк - это искусство. Историк смотрит сны, иногда даже - сны жителей города или деревни, и умеет писать, зная много дополнительных знаков. Часто историк - музыкант. Но чаще всего музыкант - это просто музыкант. Он чувствует то, что чувствует земля, и помогает ее успокоить. Колдун и маг - это просто колдун и маг. Вообще маги этому миру не очень-то нужны - однако они есть. Не очень нужны они потому, что со всем особенным - знаки рисовать, ветер ловить, землю успокаивать - возятся обычные люди: художники, моряки, историки. А маги умеют это и еще кое-что волшебное. Такое, чему обычные люди никогда не научатся. Маги умеют сохранять землю и людей такими, какими они и должны быть. Глава 12, вставная Ты лежишь на песке и смотришь на солнце, не щурясь. Так удобнее - сначала яркое золото и белый свет, потом черное пятно и корона, потом солнце во всей его красе, как в мультфильме года тысяча девятьсот восемьдесят четвертого. Солнце, не уходи. Солнце выжгло всю дрянь с хрупкой стеклянной мировой шкуры, все лохмотья превратились в ровное полотно. Солнце погладило тебя по голове, и волосы теперь - как летящие волны. Солнце стукнуло по темени и ехидно спряталось в вышине. Не-достанешь-не-достанешь-не-достанешь! Налетает ветер. Солнцу отвечаешь: зимой уже ты не достанешь меня. Вам обоим очень жаль, что это так. Что-то в этом есть от игр четырехлетнего возраста, где можно еще не мстить, не ненавидеть, не впадать в ярость, а подружиться, подраться, помириться и пойти есть мороженое, с восторгом пересказывая друг другу особенности нового мультика 1984 года. Эмоции живут один час, столько же живут секунды, укладываясь в белое полотно солнца. Оруэлла, конечно же, ты еще не читал. Ты, конечно, брался за книги, начав читать в возрасте двух с половиной лет - как жаль, что не в два! Столько времени потеряно! Полгода детства равны пяти годам взрослой буйной приключенческой вакханалии. В пять у тебя чуть не отобрали Сетона-Томпсона, в шесть - отобрали "Историю папства", да и то потому, что издание раритетное. В семь ты пошел в первый класс и долго удивлялся, какими бессмысленными делами могут заниматься люди, которым почти не о чем поговорить. Видимо, это и было высокомерие. Потом родился младший брат, и ты начал хотеть смерти, потому что понял, что ребенок - твой. В семь лет как-то рановато заводить ребенка. Ты начал читать о смерти. Попадались книги о пионерах героях. Это злило, как впоследствии - соя вместо мяса. Под руку попался Джордано Бруно. Он был настоящий. Хотя не имел ничего общего с окружающим миром. Оруэлла ты прочитал в десять лет, когда тебе было почти все равно - Оруэлл так хорошо ложился на окружающую действительность, что лекарством от него стали двое, "Мастер и Маргарита", как две вложенные друг в друга книги, как чаша - в чашу, как клинок - на клинок, и все прочитанные тобой книги смело претендовали на этот трон, пока не поняли, что трона ты не уступишь. Ты не жил, потому что жизнь - дело не книжное. Ты писал. Ты писал одну-единственную книгу всю жизнь, имени у которой не было - потому что: зачем ей, жизни, имя? Зачем ей, книге, все эти фокусы? Для тех, кто не умеет читать? Как хорошо уметь читать. Как хорошо уметь читать тебя, зная, что ты - большая книга, о нет, нет, вовсе не Зверь-книга, не страшное чудовище, рожденное писательской великолепной памятью и чьей-то паранойей - ты книга, в которой стало больше одной страницей, там записано все, чего ты хочешь от внешнего, и внутреннее читать вовсе не обязательно. Внутреннее - это сводящий с ума запах типографской краски, и пальцы, скользнувшие по тисненым узорам, остановятся в неуверенности: переплет, корешок... Дальше? Дальше??? Шок. Как это читать? Обо всех, кого ты должен встретить, ты расскажешь и запишешь на мелованных страницах. Страницы вовсе не хотят добра или зла. Они хотят восприятия, свободы мысли, умения читать между строк. Иногда ты ощущаешь себя азбукой. Иногда - заумным трактатом на восьми языках, что не суть важно, ибо один язык жив на свете - вавилонский. Никому не под силу рассеять войска их, так шутили о тебе и твоих приспешниках, друзьях, единомышленниках и солдатах. Они назойливы, они сложны. Они гоняют туда-сюда легионы букв, которых не пишут никогда. Они - не писатели, не пишут, не пашут. Только сеют, сеют и ждут, когда взойдет урожай. Ты молчал или рассеянно усмехался, отшучиваясь. Ученье-свет, говорите? А чтение? Собственно, поэтому ты так любишь солнце. Тебе нужен свет, и свет должен быть ярким. Поэтому-то вся вампирская бледная немочь, о которой говорят живущие в холодных хранилищах глиняные таблички, представляется тебе делом странным и почти невозможным. О да, это прекрасно - быть стройным, совершенным, заставлять себя становиться алебастровой статуей, пусть даже статуей весьма пышных форм. Почему в мире должно быть так холодно? Чем полнее книга, тем она солиднее с виду. Содержание должно отражаться на форме, ухмыляешься ты. Ведь содержание того стоит. Не возражайте. И улыбнитесь, потому что шутить я устал. Форма все тяжелее. Книге требуется перевод, редактура, тексту нужен другой формат - типография устала, новый подход - и в компьютер входит текст и занимает компьютер целиком. Компьютеры просят пощады. Называть тех, в кого вошел текст коротенькой висы, отягощенный грузом подводной ступени, компьютерами - все равно, что называть тебя книгой. Значит, назови, но дай значение слова! Назови. Назови еще раз. Груз они собирают сами. Книга может уменьшаться, увеличиваться, но содержание увеличивается, количество знаков растет, растет точность, вес, и только прочность остается прежней. так истончается обложка. В году неназываемом, году отдельном от прочих, возможен буквенный взрыв. А пока ты греешься на солнце, ты шелестишь открытыми страницами, ты лежишь на песке, и тот, кто пройдет мимо, неизбежно остановится. Если ты остановился - научишься читать. Читают, как правило, не книги. Читают мир. Мир читает. Мир есть ты. Мир есть на самом деле. Книга равнореальна миру, книга реальна. Что делать, спрашиваешь ты, что делать с теми, кто начал читать себя? Как хорошо уметь читать, говорит память. Скажи мне, что ты читаешь. Ну скажи же мне, милый мой, наконец, что, что, что ты читаешь сейчас??? Непредставимо, как солнце в ящике, неугадаемо - страх вершин: небесполезное, настоящее, то, что не смог бы, а вот-решил, не отрешился, взлетел - и точка! Над пропастью северного луча тракта, измеренного неточно: от первого встречного - до врача. Руки ломай или крылья вылепи - место останется для крыла - кто тебя выдурил, выдул, выдумал, кто тебя выжег и добела выжил, не медля на полустаночном рыжем закате в плену луча? Можно - такого создать, и за ночь, но; выберешь ночь - не дадут начать. Ветер выходит из тени прошлого. Камни катились, плела роса памяти, стен и гранита крошево, выросли алые паруса, пела Ассоль, рычаги бессмертия переключались чужой рукой... Я бесполезен, пророк предсердия не наполняет огнем. Легко. День ото дня, через маску - маска, а там - эпоха, а там - гроза. Роза лежит на холме алмазном, и в пункте "а" выбираешь "за"... Выберешь, выбелишь, день за крохи отдашь, усердием отличась. Что до того, кто калиф эпохи, то жаль, что это калиф на час. Может, увидишь, что неповинными стали убийцы своих садов. За камышовыми сердцевинами - камни, что их разминали вдоль. За пирамидами - грохот слога и стоны тянущих вверх оков. Ветер и голос сожженной лодки - а как же, кажется, далеко... Был ли ты другом? Верна товарищам даже змея - и факир мастак. До пукта "б" ты дошел играючи, что же, теперь прямо в рай, но как? Переверни мне страницу - яркое солнце, и шелесты камыша... Непредставимое. Настоящее. Ты - совершил. Сделай шаг. Свой шаг... Глава 13
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"